Вперед, Христово воинство, заметил я иронично.
      - Большое? - спросил ветер.
      Я один, признался я. Кого же мне еще взять?
      - Эва ждет, что ты возьмешь ее.
      Плевать на Эву.
      - В другой раз, сказал он.
      Ты все-таки понимаешь юмор, упрекнул я его.
      - Это был не мой юмор, а твой.
      Но у меня все же не было времени дурачиться с ним. Я и так ждал слишком долго. Мне нужно подниматься и идти. И я начал упаковываться.
      Опять появилась Эва - я как раз собрался в путь.
      - Что ты задумал? - спросила она.
      - Я пойду за ним.
      - Ты не сделаешь этого, - приказала она.
      Я был по-настоящему ошеломлен. - Ты же только что сказала, что это мое дело, - пожаловался я. - Что я эксперт. Я должен давать тебе советы. Вот это я сейчас и делаю. Я иду за ним. Ты останешься здесь с Линдой.
      - Мы все останемся здесь и будем ждать.
      - Я не могу.
      - Вопрос, который я тебе задала, - напомнила она, - звучал так: Что нам делать, если он не вернется? Мы будем ждать, не вернется ли он.
      - И как долго? Еще один день? Неделю? К черту, у нас нет ни оружия, ни рации, ничего. Только вода и продукты. Если уж сидеть среди джунглей, но я хотел бы иметь соответствующее снаряжение. Я пойду за этим проклятым Максом Вольта-Тартаглия, и если уж на то пошло, отберу у него его проклятый револьвер.
      - Оставайся здесь, - сказала она. Ей ничего не нужно было к этому добавлять. Я точно знал, что это приказ. Но я поднял мятеж и зашагал прочь.
      Прямо в руки Макса Вольта-Тартаглии.
      Сегодня был невезучий для меня день.
      Он не дал мне времени что-либо сказать. - Хорошо, что вы готовы. Нам надо спешить к Данелю. Я не думал, что он свалится. К нему уже подбираются жуки. Нам надо спешить.
      Я едва не терял самообладание, но от этого все стало бы только хуже.
      - Вы не находите, - сказал я нежным тоном и с мастерским спокойствием, - что должны были бы дать нам знать, когда уходили? Вы не находите, что с вашей стороны было бы очень дружеским жестом оставить нам рацию? И револьвер. Вы с такой легкостью рисковали нашими жизнями!
      - Я не мог оставить вам ни рации, ни револьвера, - ответил он. - Вы знаете, что у меня приказ.
      - Приказ! - Я сплюнул. - Неужели у вас только приказ и ни грамма ума?
      - Я же знал, что с вами ничего не может случиться, - простодушно сказал он. - Я собирался отсутствовать только два часа, но получилось немного дольше, чем я думал. Иначе я вернулся бы с Данелем еще ночью. Я был уверен, что он сделает привал, как только заметит, что не может идти дальше.
      - Почему вы ничего не сказали нам? - прошипел я.
      Он пожал плечами. - Я не считал это нужным.
      Я подумал, что он только потому не известил нас о своем намерении сделать небольшой поход, что это привело бы к спору. Но сейчас бессмысленно было выяснять причину. Нам надо отправляться в путь.
      - О'кэй, - сказал я, - мы идем. Но на этот раз оставьте здесь револьвер и рацию.
      - Револьвер - нет, - уперся он. - На это мне было указано особо. А рацию я оставлю. Это правильное решение.
      Это не было правильным решением, но что с ним спорить?
      Мы сошлись на компромиссе и отправились.
      Мне понадобилось пройти пять миль, чтобы выветрить свое бешенство. Еще через семь миль след, по которому мы шли, стал вдруг тоньше.
      Взгляд, который я бросил на Макса, подтвердил мое подозрение. Мы были на месте, но птичка улетела.
      - Он лежал здесь, - уверенно сказал Макс. - Клянусь.
      - Что вы оставили с ним?
      - Ничего. Это не имело смысла. Он был без сознания.
      - Что вы у него забрали?
      - Ничего, - ответил он снова. - Я...
      - Я знаю, - прервал я его. - Вы сочли это ненужным. Значит, у него были ружье и топор. Но ни воды и ни пищи.
      - Должно быть, так.
      - Большое спасибо за подтверждение. Но нам не стоит пускать здесь корни. Он ушел туда.
      Я показал направление, куда он направился. Это было то же направление, что и раньше. И тропинка шла прямо, как стрела. Всякий другой, попав в лес с такими большими деревьями, что из-за них ничего не видно впереди дальше, чем на тридцать метров, заплутал бы по извилистой линии. Данель выбрал - и без компаса - кратчайшую дорогу к своей неизвестной цели.
      - Он, должно быть, в бреду, - сказал Макс.
      - Или готов на все, - сказал я. - Вы знаете, куда он собирался?
      - Там должна быть гора, - ответил Макс. - Видимо, невысокая. Почва отсюда постепенно поднимается. Листья деревьев и там образуют плотную крышу, но припочвенная растительность вверху не такая густая. Но я точно не знаю, куда он ушел. Он вообще может бежать прямо и бесцельно.
      Я решился дать место надежде, что это не так.
      И опять отправился в путь.
      - Подождите! - крикнул Макс. - Я думаю, вы должны вернуться.
      - Зачем?
      - Нас ждут в лагере. Ситуация изменилась, и они должны знать это. Поэтому возвращайтесь. Мы же не можем все время просто идти дальше. Кто знает, найдем ли мы Данеля сегодня.
      - Такое внимание с вашей стороны совсем не похоже на вас.
      - О'кэй, - сказал Макс. - О'кэй. Итак, я должен был вам сказать, куда я ходил последней ночью. Если вы непременно хотите знать, я намеревался лишь сделать короткую прогулку. Только пройдя две мили, я решил идти дальше. Поэтому я не взял никаких продуктов и не оставил рацию. Но теперь все изменилось. Мы должны действовать прицельно Я найду его, если это возможно. А если мне не удастся, я вернусь назад. Пока вы в лагере, с вами ничего не может случиться. С базы вам вышлют вертолет. Если вы пожалуетесь, что у вас нет оружия, они, может быть, смягчатся и сбросят вам второй револьвер.
      У меня не было желания идти дальше одному, так как мне казалось, что поиски Данеля безнадежны. Если одному из нас нужно вернуться, то лучше мне; я был тем самым, кому с самого начала этой экспедиции не везло во всем. Я был в самом подходящем настроении сдаться и отправиться прямо домой.
      Я устало поплелся назад по протоптанной тропинке. Дорога казалась мне очень длинной.
      Находясь еще в миле от лагеря, я вдруг заметил изобилие следов животных вдоль и поперек моего пути. По пути туда их не было. В последние несколько дней мы часто видели их следы. Они были всех размеров, и выражение "животное" означало просто что-то безобидное. Если они не были размером с корову и не бродили стадами, то они приминали траву совсем не так, как мы, но их тропы можно было легко определить. Притоптанные растения очень быстро отрастали снова, но день или два следы оставались заметными.
      В принципе, ничего плохого в том, что следы пересекали наш путь, не было, и все же у меня появилось какое-то беспокойство. Обычно стада животных маршировали вереницей, чтобы не топтать растения больше, чем необходимо. Это стадо - если это было стадо, а не нечто большее двигалось очень недисциплинированно.
      Почти так, как будто чересчур спешило, чтобы соблюдать этикет.
      В полумиле от лагеря я услышал шум. Это был доносящийся издали шорох, и он, казалось, был слышен на приличном расстоянии. Я незамедлительно дал возникнуть в себе здоровой мере страха. Совсем близко происходило что-то угрожающее, а я был не вооружен. Лагерь тоже. Я вытащил из-за пояса нож не потому, что верил, будто он будет полезен, просто я с ним чувствовал себя лучше.
      Я не бежал, но двигался довольно быстро.
      Потом я услышал, что кто-то бежит, и тут же увидел, кто это был.
      Это была Мерседа, и она изо всех сил бежала мне навстречу. Меня она, казалось, совсем не видела и собиралась пробежать мимо. Должно быть, она бежала от чего-то, что ужасно ее испугало. Моей первой мыслью были пауки. Потом я вспомнил о том, как легко Макс разделывался с теми, кого он назвал магнами-странниками.
      Странствующие муравьи. Гигантские.
      Я встал на дороге у Мерседы и крикнул ее по имени. Она невыразительно посмотрела на меня, а потом столкнулась со мной.
      Я поймал ее и крепко держал. Она не пыталась вырваться, а, казалось, даже была рада, что получила возможность свалиться, как будто переложила на меня ответственность за свою судьбу. Не знаю, узнала ли она меня или приняла за Данеля, или ей было уже все равно.
      Я посмотрел ей в лицо, и на меня глянули ее слепые глаза. Мгновение я думал, что это только от страха, пока во мне не возникло подозрение, что она действительно была слепой.
      Но заниматься подробнее этой проблемой не было времени. Враг приближался. Я не знал, идти ли мне дальше к лагерю, или по дороге, откуда я пришел, или прочь оттуда, откуда доносился шум - примерно под прямым углом к нашему маршруту.
      - Где остальные? - прорычал я.
      - М-м-м... - выдавила она.
      - Магны-странники, - закончил я. - Я знаю. Где Линда, Эва и Майкл?
      Она порывисто затрясла головой. Я начал двигаться к лагерю, но она крепко держала меня, не давая ступить ни шагу. Мне пришло в голову, что шум теперь заполнял четверть окружности - от места прямо слева от тропы к лагерю и направо, до того места, где тропа животных пересекла нашу тропу. И он становился все громче.
      - Нам нельзя оставаться здесь! - крикнул я.
      Она обхватила мою руку.
      - Я должен вернуться в лагерь, - сказал я ей. Это звучало неубедительно. Я вовсе не жаждал приближаться к шуму.
      - Нет, - простонала Мерседа. - Они убежали. Все. Все.
      И они убежали не вместе. Идиоты. Конечно, виноваты были деревья. Если торопишься, то в лесу легко разойтись. Особенно в панике.
      - Нам надо уйти с тропы, - сказал я. Не Мерседе - она это уже знала. Я разговаривал вслух с самим собой, чтобы как-то прикрыть то, что я лучше всего убежал бы, сломя голову, как последний трус.
      - Идемте, - напирала Мерседа. - Быстрее!
      И мы пошли. Для размышлений больше не было времени, даже если у меня еще было столько сомнений. Я не оглядывался через плечо. Не на что было оглядываться. Шум становился все громче, и я хорошо представлял себе, что он производился тысячами хорошо смазанных клешней - бормочущим щелканьем острых челюстей.
      Мы повернулись и побежали прочь - рука к руке. Я вел ее вдоль нашей личной дороги. Я не знаю, как ей удавалось оставаться на протоптанной тропинке, когда она бежала из лагеря, так как сейчас быстро обнаружилось, что она действительно не видела.
      Она постоянно тянула меня вправо, прочь от кустов. Двух или трех минут хватило, чтобы убедить меня, что она, вероятно, была права. Для нас самым важным было уйти от преследователей. Немного времени спустя мы уже оставили заметное расстояние между нами и этими заразами. Муравьи были не слишком быстрыми. Шум замирал вдали.
      Неудивительно, что мы заблудились. Мы _в_с_е_ заблудились. Теперь это уже не было ошибкой нашего предприятия, это было началом трагедии. Люди "Зодиака" отмахнулись от нас. Они упорствовали в том, что все очень просто, все под контролем, нет вообще никакой опасности и ничего случиться не может.
      Если я смогу пережить это приключение, чтобы суметь сказать Чарлоту, Максу или еще кому-нибудь: "Я же тебе говорил", - то мне повезло. Нас не может спасти ничто, кроме основательной порции везения. Мне было совсем дурно, так как везение - это то, о чем я всегда думал, что мне не следует на это полагаться.
      Я не верил в везение.
      Мы долго брели, спотыкаясь. Корни деревьев, казалось, были расположены с отчетливым намерением заставить нас падать при всякой возможности.
      Всякий раз, когда мы падали, нас охватывал страх - так как мы теряли время, так как у нас сбивалось дыхание и так как наши суставы и мышцы грозили отказаться нам служить.
      Я не знаю, как долго мы плутали после того, как слишком устали, чтобы бежать. Должно быть, часы. Мы не могли ничего выиграть, если останавливались и раздумывали. У меня еще было достаточно адреналина в крови, а Мерседа казалась загипнотизированной, одержимая такой же решимостью, которая увела от нас в джунгли Данеля.
      Мы уже больше не слышали производимый магнами-странниками шум, но это не меняло нашу ситуацию. Мы бежали не от магн-странников, мы бежали от страха и потому, что не могли остановиться. Всегда бежишь от страха и не можешь прекратить, пока еще есть что-то, чему не хочешь посмотреть в лицо, будь это магны-странники или мысль о том, что бежишь от этого. Бегство рождает новое бегство, и ты несешься, пока не свалишься.
      У меня заболело сердце, сводило мышцы на ногах, но мне как-то удавалось держаться на ногах и держать Мерседу. Ее страх был не больше, чем мой, и она определенно не в лучшей, чем я, форме. Это болезнь помимо ее воли увлекала ее все дальше. Я знал, что если Мерседа упадет, то будет лежать, долго лежать - как Данель. Я все время ждал, что это произойдет или она убежит без меня.
      Мне помогал ветер, но он не мог устранить боль. Моя грудь разрывалась, а ноги горели, как в огне. И все же я шагал вровень с Мерседой. Почва шла на подъем, и растительность становилась все выше и гуще.
      Конец этому пришел, когда мы упали в разрыв почвы. Сначала заскользили в него ногами, а потом по шею завязли в грибной трухе. Она держала нас в прямом положении, так как была настолько плотной, что не давала нам упасть.
      Я выпустил руку Мерседы.
      Примерно через час, когда стемнело, я попытался освободиться и вытащить Мерседу. Вместо того, чтобы расчистить кусок земли, что мне, видимо, не удалось бы, я вполз на большой корень и медленно вытянул нас обоих то того места, где этот корень вырастал из ствола дерева. Теперь мы находились в приятном полуметре над растительностью, и корень был достаточно широк, чтобы мы смогли растянуться на нем во всю длину без всякого риска свалиться при неосторожном движении. Я уложил Мерседу, а сам предпочел прислониться, сидя, спиной к гигантскому стволу.
      Наступила тьма. У меня в связке был карманный фонарь, но я не стал утруждать себя поисками. Я был удовлетворен ожиданием.
      Утра или чудовищ. Что случится раньше.
      13
      Гонку выиграло утро. Мы не слышали ни малейшего шороха или треска, грозивших приближением магн-странников. За все время, что я был на Чао Фрии, я никогда не видел ни одной их этих предположительно отвратительных тварей, но факт, что они существовали, тем не менее, играл значительную роль в драме, происходившей на этой планете. Я редко боялся так много, так как редко бывал таким совершенно беспомощным. То, что можно увидеть, не так страшно, как то, что подстерегает за пределами поля зрения и может напасть в любое мгновение. Что-то реальное не ужасно. Наше воображение вот чего мы боимся.
      Когда наступило утро, мне показалось, что Мерседа действительно очень больна. Ее вид не очень изменился, если не считать, что нежно-золотистый цвет кожи превратился в сердитый красный. Она не страдала ни от температуры, ни - насколько я мог установить - от жажды. Дыхание было затруднено, и она была без сознания. В своем тяжелом сне она чуть пошевеливалась, но я без труда смог удержать ее в нашем укрытии над морем грибной трухи. Иногда она что-то жалобно говорила, но я не мог ее понять. Видимо, это было обрывки слов ее родного языка.
      Мне ничего не оставалось делать, кроме как сидеть и ждать, пока она не проснется сама. Нести ее я не мог. Она была одного со мной роста и почти столько же весила. А будить ее и заставлять идти дальше я тоже не хотел.
      У нас было немного продуктов и воды в багаже, который я взял с собой в напрасной попытке найти Данеля. Но больше одного-двух дней нам на этом не продержаться. Может быть, Мерседа сможет жить продуктами джунглей если она в них разбирается - но в моем случае это было бы трудно. Случайный выбор питания опасен. Конечно, люди Чао Фрии могли переносить часть ее растений, но это делало случайный выбор только опаснее. Если одно является подходящим, то другое определенно ядовито.
      - Ты прожил два года на могиле Лапторна, напомнил мне ветер.
      Там было еще немного питательной пасты, которой я мог поддерживать себя, возразил я. И медикаменты тоже были. И все равно я постоянно болел. Это было долгое, суровое время, пока я не перепробовал скудную растительность, что росла на черных скалах. Здесь я не могу себе позволить заболеть.
      Я мрачно поднял глаза на пурпурную крышу из листьев. Я пытался оценить размеры гигантских деревьев и их ветвей. Мы, должно быть, находились на довольно крутом склоне, но лес поднимался вместе с почвой. В просвечивающей крыше невозможно было найти ни одного разрыва. Вероятно, весь холм был заросшим.
      Припочвенная растительность на склоне была неравномерной, как упоминал Макс, когда говорил о горе, где могут находиться дикие анакаона. Мне не верилось, что это была именно эта гора. Мы ушли недостаточно далеко, да и бежали не в том направлении. Некоторое время я потратил на то, чтобы определить направление, которое могло бы привести нас вверх из нашего теперешнего выгодного места стоянки в обход самых густых зарослей. Потом я опять сдался. Извилистая тропа была бы слишком длинной. Лучше топать прямо через грибы и слабые стебли. Они были такими трухлявыми, что их сопротивление нашему проникновению было бы не более, чем просто жестом.
      Ожидание казалось мне очень утомительным. Серьезное положение, казалось, запрещало беседу с ветром. Очевидно, нам оставалось только одно, а именно попытка выбраться из леса, и так же очевидно, что мы не могли сделать это без энергичной помощи. А кто мог нам помочь, если не дикие анакаона? Вопрос, что мы должны делать, становился, следовательно, вопросом, как нам найти диких анакаона. Я не имел представления. Может, Мерседа знала, но, вероятнее всего, не знала тоже. Самая большая наша надежда была на то, что лесные жители обнаружат кого-нибудь из нашей группы, а потом начнут разыскивать остальных. Во всяком случае, у меня не было причин сомневаться в их готовности помочь. Если женщина и девочка были у них, то мы, возможно, должны скорее полагаться на то, что найдут они нас, а не мы их. Это была, собственно, комическая ситуация, но несмотря на все то время, когда я пытался научиться понимать анакаона, я все еще не знал, как они поведут себя, и особенно невероятной эта возможность мне не казалась.
      Время шло, и мои мрачные размышления о нашем положении в общем вытеснились заботой о состоянии Мерседы.
      Неужели она будет без сознания весь день? Неужели нам придется еще одну ночь провести на этом корне дерева?
      - Ты можешь остаться с ней или бросить ее, мрачно сказал ветер. Но если ты пойдешь, то сам не знаешь, куда.
      Я думал о том, как мне подать какой-нибудь сигнал.
      - Только дураки разжигают в лесу огонь, гласил единственный вклад ветра с мои размышления.
      Он не хуже меня знал, что совсем не в моем характере сидеть и ничего не делать. Поэтому так повредили мне те два года, что я сидел на могиле Лапторна. Мое собственное "я" в это время спало, и даже когда Аксель Сиран и его сорок разбойников заметили мой аварийный сигнал, за который приняли "Потерянную Звезду", и спасли меня, ему тяжело было проснуться снова. В известном смысле я и сейчас еще не в полной мере был самим собой. Иногда у меня возникало неопределенное чувство пустоты. Во всяком случае, это было далеко не так плохо, как то, что я выдержал во время пустых дней на черной скале или сразу после того в мучительные, человеконенавистнические времена на Земле.
      - Это будет не слишком долго, пообещал ветер. Если она придет в сознание не настолько быстро, чтобы смочь поесть и попить, она умрет. И тогда тебе придется идти одному.
      Правильная, но безрадостная мысль. Я не мог больше ничего сделать для Мерседы, кроме как пытаться время от времени вливать ей немного воды. И я это делал.
      Чтобы укоротить муки ожидания, я, наконец, уснул.
      14
      Я проснулся ранним вечером. Какую-то секунду я не знал, что меня разбудило. Потом в моем сознании забрезжило, что это был звук. И я все еще его слышал. Он был совсем слабым, но не было никакого сомнения в том, что это было.
      Это была Панова флейта Майкла. Никакая музыка на свете не звучала бы приятней для моих ушей. Она означала новую надежду. Если Майкл был настолько близко, что я мог его слышать, то он был и достаточно близко, чтобы я смог его найти. И если ему достаточно хорошо, чтобы он мог играть, то ему достаточно хорошо, чтобы он мог думать. И его мыслительная работа давала нам намного лучший шанс выбраться из дерьма, чем моя.
      Я встал и заорал, что было сил. От внезапного движения я даже потерял было равновесие, поэтому окончание его имени превратилось в хрип. Но я крикнул снова, вслушиваясь в зхо, отражавшееся от стволов деревьев. Я знаю, как можно ошибиться в расстоянии и направлении, когда в лесу пытаешься следовать зову. Итак, я кричал каждые пять секунд: - Майкл! - и в промежутках между криками слушал музыку флейты Пана.
      Невыносимо долго (по крайней мере, минуты две) музыка нисколько не становилась громче, а потом она вообще стихла. Я счел это признаком, что мои крики возымели успех, нарушили сосредоточенность Майкла, и что он сейчас откликнется. Я закричал опять и сделал все возможное, чтобы выдержать постоянную громкость.
      Вокруг нас темнело, и во мне поднимался страх, что он не сумеет найти нас в темноте. Конечно, это был неразумный страх, но он заставил меня встать на колени и пошарить в багаже мой карманный фонарик. Потом я начал водить лучом по широкой дуге, чтобы он мог пройти между стволами деревьев. Конечно, это не было очень уж полезным мероприятием - менее, чем через сорок метров деревья все равно перекрывали свет.
      Но мой рев выполнил свою задачу. Майкл, наконец, появился. Он двигался медленно, как пьяный. Пальцы его двигались вверх-вниз по трубке флейты, хотя он и не подносил инструмент к губам. Глаза его были большими и невидящими, но это, вероятно, было оптическим обманом. Он, как автомат, подходил все ближе ко мне.
      Он не мог меня видеть. Как и Мерседа, он был слеп.
      Я перестал кричать. Эхо смолкло.
      Майкл запнулся, постоял, ожидая нового моего зова, который мог бы его направлять.
      - Майкл, - сказал я как можно спокойнее, - мы здесь. На корне. Вы можете различать свет?
      Он услышал меня, и его лицо немного просветлело, когда он понял, что нашел меня. Пальцы его задвигались медленнее. Видимо, ему стоило большого напряжения воли заставить их остановиться.
      При нем не было никакого багажа. Ни пищи, ни воды.
      Он посмотрел вверх, в мою сторону, и вдруг его глаза что-то почувствовали. Он кивнул головой.
      - Теперь вы можете меня видеть, - уверенно сказал я.
      - Не очень хорошо, - ответил он. - Но видеть могу.
      - Мерседа слепа, - сообщил я ему. - Она уже целый день без сознания. Мы убегали от магн-странников.
      - Я знаю, - ответил он.
      - Вы видели остальных? Эву? Линду?
      - Я был вместе с Эвой. Но я потерял ее.
      - Она не ранена?
      - Нет. У вас есть что-нибудь поесть?
      - Немного. Но я не знаю, что вам можно есть. Вы можете есть нашу пищу?
      - Мне кажется, да. Воду мы можем достать из реки.
      - Из реки?
      - Она совсем близко. Я был там, когда услышал ваш крик. Вы дадите мне что-нибудь поесть? А потом мы отнесем Мерседу к реке.
      Он показал направо, наискосок по склону.
      Я сбросил рюкзак вниз и спрыгнул. Он нашел на земле чистое место, уселся и порылся в мешке.
      - Я не знаю, сможем ли мы нести Мерседу, - с сомнением сказал я. - Вы считаете, что ее нужно разбудить?
      Он приставил к губам флейту, наморщил лоб и сыграл короткую мелодию. Она была совсем не такой, как те протяжные звуки, что я обычно от него слышал. Это была жесткая, пронзительная последовательность звуков. Ее требовательное звучание возымело немедленное действие на Мерседу, тотчас же очнувшуюся от своего коматозного состояния. Она потрясла головой и перекатилась на своем ложе на корне, расправляя мышцы. Потом она выпрямилась, стоя на коленях, а потом встала на ноги. Я протянул ей руку и помог спуститься.
      Пока я, поддерживая, вел ее к Майклу, я уже понял, что она все еще была слепа. Я посветил ей в лицо фонариком, но она не отреагировала на это.
      - Вы можете как-нибудь вернуть ей зрение? - спросил я. В это мгновение мне казалось, что нет ничего, на что не действовала бы его флейта.
      Но Майкл покачал головой.
      Остатки наших продуктов мы поделили на троих. Майкл все тщательно оглядел и решил, что среди них нет ничего несъедобного для их расы. Но все равно продуктов было немного.
      - И что нам теперь делать? - спросил я, когда мы поели.
      - Пойдем к реке, - напомнил он.
      - А потом?
      - Найдем лесных жителей. - Майкл проявлял массу оптимизма. А ведь Мерседа была слепа, и они оба все еще были больны.
      - Вы знаете что-нибудь об остальных? - спросил я. - Не могли их настигнуть магны-странники?
      - Не думаю. Мы знали, что происходило. И все убежали. Пока они быстро бегут, они в безопасности. От магн-странников, во всяком случае.
      - И каково же им теперь?
      Майкл пожал плечами. - Если они найдут лесных жителей или те найдут их, то все будет в порядке.
      - А если нет?
      Он опять пожал плечами. Я знал это не хуже его. Лес был велик. Данель уже мог находиться у лесных жителей. Или Макс. Но знали ли они, что есть настоятельная причина искать нас?
      Когда мы добрались до реки, Майкл опять прижал флейту к губам и сыграл тихую и мягкую мелодию. Во время игры глаза его снова изменились. Я поводил ладонью перед его лицом. Он опять ослеп. Напряжение, поддерживавшее связь между глазами и мозгом, было для него слишком утомительным. Он, должно быть, мог использовать музыку флейты как сонар, и эта музыка должна была воздействовать прямо на мозг. Этим способом он сумел пробудить из ее глубокого бессилия Мерседу и этим же способом он гипнотизировал для Данеля пауков.
      Он вел нас, как Гаммельнский Крысолов, сквозь джунгли. Локтями и бедрами он прокладывал путь через густые заросли, а пальцы его тем временем непрерывно двигались по трубке флейты. Его нежная мелодия вызывала во мне мысли о ветре и воде. Это мне не нравилось. Если бы я сидел в концертном зале или перед телевизором, то эта музыка подходящим образом вызывала бы во мне жажду простора и свободной природы. Но здесь мы были безжалостно предоставлены широкой, свободной природе, и для меня ничто не было более далеким, как питать к ней мечтательное чувство. Музыка слишком соответствовала нашей ситуации. А это была плохая ситуация. Мы все еще были в трудном положении.
      Мы обрадовались воде, но она оказалась кислой. Майкл на некоторое время вернулся в царство живых и стал разговорчивым.
      - Теперь отдохнем до утра? - спросил я.
      - Нет.
      Этот ответ я и хотел услышать: мне больше не хотелось терять время. Но если бы он сказал, что Мерседа не может не спать всю ночь, я не стал бы протестовать.
      То, что стемнело, для них обоих не имело значения.
      - Вверх по реке, - сказал Майкл, не добавив к этому ни слова объяснений. Должно быть, холм был выше, чем я думал. Видимо, склон вел вверх, в горы. Перспектива идти всю ночь в гору была не слишком привлекательной, но дорога облегчалась тем, что по обеим сторонам реки это вообще-то был, скорее, ручей - были узкие полоски, где растения росли больше горизонтально, чем вертикально. Было похоже на ковер с длинным ворсом, и он совсем не затруднял ходьбу.
      Когда Майкл начал снова бездумно перебирать пальцами по флейте, я помог Мерседе подняться.
      - Вам хорошо? - спросил я ее. Шепотом, так как предполагал, что Майкл сейчас начнет играть, а я не хотел, чтобы мой голос вмешивался в нежную музыку флейты.
      - Со мной все хорошо, - заверила она меня.
      - Бежать для нас ничто, - вмешался Майкл.
      Вообще-то я не имел желания начинать интеллектуальный разговор в такое неподходящее мгновение, но не смог удержаться от вопроса: - Как вам это удается?
      - Мы должны находиться в движении, - сказал он.
      - Музыка этой флейты, должно быть, приводит вас в нужное душевное состояние, - продолжал я, - но силы и выносливости она не даст. Если вы используете ее, чтобы заставлять себя постоянно двигаться дальше, вы же можете убить себя.
      - Меня поддерживает болезнь, - категорично сказал он.
      - Как это?
      - Она ускоряет выделение накопленной энергии.
      Я перестал приставать к нему, чтобы оставить эту тему. Если он сказал, что может идти дальше, и Мерседа тоже, я был готов ему верить.
      - Лучше я пойду вперед, - предложил я. - Мне не хочется, чтобы кто-нибудь из вас свалился в воду. Я не умею плавать.
      Я счел хорошей мыслью, чтобы Мерседа положила одну руку на мое плечо, а Майкл со своей флейтой шел сзади, но Мерседа, очевидно, не имела желания касаться меня. Последнюю ночь мы держались тесно друг к другу, но это было тогда, когда мы были охвачены паникой. В ясном же уме она не могла себя перебороть.
      Итак, я зашагал вперед, оставив на их усмотрение, как они думают держаться вместе.
      Ну, сказал я ветру, не запятналась ли славой капитан Лапторн, известная охотница за преступниками? Людям "Зодиака" с завидной легкостью удалось устроить полный беспорядок. Разве Чарлот не будет восхищен?
      - Если вы встретите лесных жителей, ответил он, то ваши шансы найти Элину и ее похитительницу останутся, по меньшей мере, такими же, как раньше.
      Возможно, согласился я. Но решение загадки не приблизилось ни на шаг. Мы ведь абсолютно ничего не знаем о преступлении, его возможных мотивах и возможных реакциях каких-нибудь других партий, которые еще могут сюда впутаться. Какие шансы были бы у Шерлока Холмса, доведись ему работать в таких условиях? Могу спорить, очень мизерные.
      - Это зависело бы от его способности делать выводы.
      О'кэй, Шерлок, сказал я. Делай свои выводы. Хватит смотреть на меня свысока. Объясни мне все.
      - Я не могу.
      Большое спасибо.
      - Давай предположим, что девочка на самом деле индрис.
      Это предположение я уже делал, заверил я его.
      - И?
      И что?
      - Тогда она потомок древней космической расы, не имеющей сегодня никаких межзвездных контактов. Может быть, они все мертвы, но куда проще мысль, что они вернулись домой или куда-то ушли. Нам нет нужды исследовать эти вопросы сейчас. Анакаона - их потомки, дегенерировавшие либо естественным путем, либо под влиянием этой планеты. Девочка - возврат давно утерянной наследственности. Какие мысли это вызывает в тебе?