— Я воистину существую, но лишь в царстве, неподвластном никакой логике, — согласился бог.
— О... — сказал я. — Значит, поэтому ты думал, что в один прекрасный день я попаду сюда?
— Верно. Ты и теперь будешь отрицать очевидное, даже когда оно яснее ясного?
— Теперь не очень, — улыбнулся я в ответ. — От этого меня отучил Кант.
— Вот-вот. — К нам подкатилось какое-то существо, формой напоминавшее яйцо.
Я пригляделся — и на самом деле яйцо.
— Вот я то же самое про слова говорил. Все дело только в том, кто кем управляет — ты ими или они тобой.
— Правильно. — Я кивнул ему. — Логика — это всего лишь инструмент. И нельзя позволять ей править своей жизнью.
Если честно, меня очень смутило, что яйцо так здорово знало мои потаенные мысли. Неужели я так похож на него, Шалтая-Болтая, который только и делал, что сидел на стене?
Точно. Похож. У меня имелось чувство равновесия. Издалека послышался долгий и жалобный свист, и мимо промчался локомотив, тащивший по кругу длинный состав, в котором было такое количество вагонов, что локомотив не только тянул за собой тендер, но и толкал впереди себя тормозной вагон, а тот, в свою очередь, тянул за собой локомотив. Можно было и не смотреть. Я отлично знал, что машиниста в этом поезде нет. Поезд набирал скорость, он мчался все быстрее и быстрее... я отвернулся.
— Нет, — печально сообщил бог.
— Только тень ее среди нас, — добавил демон.
— Ну. — Я покачал головой. — Мне бы настоящую. Она в следующем измерении, да?
— Нет, между нами, — ответил демон. — Боюсь, смертный, что того, что ты ищешь на самом деле, здесь нет.
— Да, наверное, его нигде нет, — вздохнул я. — Разве что внутри меня, может быть.
— Или на небесах, — откликнулся один из монахов. Я нахмурил брови и поглядел на него.
— А я, честно говоря, братцы, считал, что вы в это не верите.
— У Царства Небесного множество имен, — пояснил монах.
— Понимаете, от поисков Бога я отказался давным-давно.
Монах покачал головой.
— Глупо. Можно всю жизнь искать, а найти после смерти.
Но что-то показалось мне фальшивым в его утверждении.
— Ага, — кивнул я, — а сейчас ты мне скажешь про то, что Священный Будда пребывает в Раю вместе с Иеговой.
— Нет, — возразил монах. — Они в Раю, и они одно целое.
— Одно — что? — переспросил я, почувствовав, как внутри у меня все похолодело. Я хотел было отшутиться и сказать: «Ну, это ты так думаешь»... Я поежился и обратился к демону: — Думаю, мне, пожалуй, лучше убраться отсюда. Не готов я к такому.
— Да и вряд ли будешь, — насмешливо протянула кошка. Но демон возразил ей:
— Может, и будет готов, если не прекратит исканий.
— Что ж, возвращайся к своему Испытанию, смертный. — Демон ухмыльнулся. — Ты освежился?
— Вполне. Теперь я продержусь. Отправь меня во время перед рассветом после истечения пятой ночи по счету после нашей встречи.
— С радостью, — ответил демон. — Приготовься.
— Стой! — воскликнул я. — Чуть не забыл! Ты говорил про парня из другого мира. Ну, того, кто тоже знает тебя. Кто он?
— Мэтью Мэнтрел, лорд Маг Меровенса. Хочешь попасть к нему?
Какое искушение! Но была Анжелика, и была необходимость вернуть ей тело.
— Нет. — Я помедлил. — Просто радостно узнать, что он жив и здоров.
— Это так, — заверил меня демон. — Ну а теперь позаботимся о тебе. Ляг на спину и расслабься, смертный.
Я лег и закрыл глаза.
— Очнись, — прогудел голос демона прямо у меня над ухом. Я открыл глаза н сел. И понял, что могу сидеть.
Ну, ясное дело, я же сам развязал веревки. С какой же стати им опять-то завязываться?
— Спасибо тебе, демон. Никогда этого не забуду.
Мне показалось, будто пространство вокруг меня заполнилось беззаботным смехом. Голос демона проговорил:
— Наградой мне — само твое существование, смертный, покуда ты останешься преданным царству парадокса. Прощай. Солнце вот-вот взойдет.
Я устремил взгляд к востоку. В это самое мгновение первый луч блеснул над горизонтом.
— Прощай, демон, — я обращался к розовым краскам рассвета. — Прощай и спасибо тебе.
Глава 24
Они появились черными точками на поверхности восходящего солнца, как будто кто-то выстрелил ими с красноватого диска, — герцог, а позади него — с десяток помощников. У большинства из них в руках были лопаты, и только один тащил бурдюк с водой — но уж, конечно, не для меня.
Я гадал: то ли мне изобразить из себя высохший под палящим солнцем полутруп, то ли, наоборот, сесть как ни в чем не бывало и всем своим видом продемонстрировать, до какой степени я славно себя чувствую. Последний вариант сильно отдавал бравадой, но какого черта? Так ведь оно и было на самом деле. И я выбрал второе.
Наконец процессия приблизилась настолько, что можно было различить лица. Вот тогда-то я и сел.
Они попятились, словно слоны, боящиеся наступить на мышку. Герцог некоторое время что-то распевал на древнем языке, сопровождая пение мистическими пассами. А я сидел и пытался уразуметь его колдовскую технику. Я, правда, ничего не почувствовал — по всей вероятности, герцог принял меня за призрак и пытался прогнать. Ну, понятно, плевать я хотел на подобные заклинания — поскольку пребывал в теле, был жив и здоров. Герцог перестал махать руками — я не исчез, не растворился, чем здорово его удивил. Он просто-таки глаза выпучил. Он приближался ко мне медленно и осторожно — так, словно это был не я, а гремучая змея. Подойдя поближе, герцог наклонился — мне показалось, он не прочь пощупать меня руками, — и вымолвил:
— Ты живешь!
— Это мое основное занятие. — Я попытался изобразить улыбку.
— Но он должен был иссохнуть! — пробормотал один из помощничков, и дрожь в его голосе сделала бы честь хорошему виброфону. — От него одна шкура должна была остаться!
— Да, хрустеть я еще не начал, — согласился я. — Пока еще сочненький.
— Бывало такое, — пробормотал герцог, и надо было видеть, как он это сказал. Похоже, он сильно засомневался в состоянии собственного рассудка. — Но те, кому удавалось дожить хотя бы до следующего утра, горели в лихорадке, бредили, видели галлюцинации...
Меня зазнобило. То, о чем говорил герцог, сильно напоминало увиденное мною в царстве демона.
— А они вам про это рассказывали?
— Лишь некоторые из них — кто остался в живых. Большинство же не доживали и до третьих петухов, как бы мы их потом ни выхаживали, — они ведь уже принадлежали богам.
Богам? И я вдруг понял, почему волшебство этого человека показалось мне чем-то промежуточным между Добром и Злом. Он был язычником, не понимавшим, откуда черпает силу!
— И, конечно, ни один из них не смог бы описать тех священных видений, которые им являлись, — к тому времени, когда мы их подбирали, у них распухали языки. — Герцог подозрительно глянул на меня. — А у тебя что ж язык не распух?
Зачем обманывать хорошего человека?
— А я раздобыл себе немного питья.
— То-то я почувствовал... Как это, интересно, ты перелез через мою крепостную стену, а я и не узнал об этом?
С чего это он взял, что я украл питье в замке? Так вот чего он опасается...
— Я уходил отсюда. Вызвал добрых духов, и один из них отвел меня в такое место... ну, в одно из тех, что видели твои жертвы. Он и его друзья позаботились обо мне, а потом вернули сюда живым и здоровым.
Я решил не рассказывать герцогу о сдвиге во времени — мне показалось, что это обстоятельство усложнило бы наши и без того напряженные отношения.
Мужик с дрожащим голосом снова заговорил:
— Что это еще за духи такие, которых он умеет вызывать?
— Замолчи! — крикнул герцог так свирепо, что я понял: ему страшно. Страшно настолько, что он даже не решается метнуть в меня пламя. — Честно говоря, — произнес герцог, обращаясь ко мне, — ты оказался более искушенным чародеем, чем я думал.
Я понял намек. Он боялся, что я сильнее его в колдовском мастерстве. Ага, а на этом можно сыграть!
— Пожалуй. Но раз уж все вышло так, как вышло, может быть, ты не только позволишь мне жить, как обещал, а сделаешь для меня кое-что еще?
— Что именно? — Герцог явно приготовился к самому худшему.
— Мне нужна лодка. Ничего особенного — просто одноместная посудинка с парусом и веслами. Длиной, скажем, футов в двадцать.
Герцог, видимо, сильно удивился. Из ряда его подданных послышался голос:
— А кого же это он, интересно, призовет, чтобы управлять лодкой?
А ведь это мысль! Несколько мгновений я смаковал мысль — а не пригласить ли мне на борт Френсиса Дрейка или Христофора Колумба... Ну да ладно — у них и других дел хватает.
— Да я сам управлюсь, — поспешил заверить я герцога. — Мне бы только немного провизии — ну, скажем, на неделю, да воды.
— О, конечно! — Герцог склонил голову почти что торжественно. — Для того, кто вынес Испытание? Безусловно!
Сомнений не было — эта мысль ему пришлась по душе. Убрать меня с глаз долой и всего-то в обмен на лодку и недельный запас продовольствия? Да о чем тут говорить — сущий пустяк! Ему-то наверняка казалось, что я обозлен и вступлю с ним в поединок. Сама по себе эта идея мне понравилась — вот только времени у меня не было. Предстояло выловить рыбку покрупнее.
— Что же до воды, то... — И я выразительно глянул на бурдюк.
Герцог щелкнул пальцами, и водонос торопливо вышел вперед, поддерживая бурдюк. Он протянул было мне его, но вдруг передумал и отдал хозяину. Пусть, дескать, тот рискует, если хочет.
— Восславим же того, кто выдержал Испытание! — возгласил герцог и вручил мне бурдюк с таким видом, словно это был боевой трофей.
Одному Богу известно, как я ухитрился не выхватить бурдюк из рук герцога — я взял его медленно и осторожно, вынул пробку и стал пить, думая о том, почему же простая вода имеет такой божественный вкус. Да, а я уже и не чаял увидеть хотя бы каплю воды, не то что попробовать. Впредь нужно поосторожнее быть с пожеланиями.
* * *
Двое вооруженных воинов изъявили редкостное рвение, дав понять, что для них нет в жизни высшего счастья, чем возможность столкнуть мою лодку в море. Не дай Бог я замочу ноги! Я бы и сам отлично справился, но раз уж они собрались оказать мне такую честь, зачем бы я стал им мешать? Я начинал понимать, что означают положение и престиж в таком мире. Ну и потом, воины, видимо, просто жаждали совершить какое-то действие, вследствие которого они как бы избавлялись от меня. Я отпустил весло, чтобы помахать мужичкам на прощание рукой, и тут же пожалел об этом — еще бы немного, и мое весло уволокла бы набежавшая волна. Да, придется здорово попотеть, чтобы привыкнуть к таким уключинам — с каждой стороны в борт лодки для закрепления весел было вбито по паре сучков. Между тем я сумел-таки увести лодку за линию прибоя, а потом за рифы. Мне все время казалось, будто я слышу, как воины потешаются над моими моряцкими талантами. Дело понятное. Живя на таком крошечном островке, всякий здоровый мужчина сначала становился рыбаком или моряком, а уж потом воином. Да, они, наверное, могли бы стать просто удивительными мореплавателями.
Выбравшись на тихую воду, я положил весла и развернул парус. Как-то летом я выучился ходить под парусом — исключительно от скуки. Вообще если детство твое проходит в районе Великих Озер, у тебя уйма возможностей для занятий водным спортом. В общем, парус я поставил по ветру без особого труда. Нос лодки вспенил воду.
Довольно скоро поднялся сильный ветер. Я нахмурился, задрожал. И почему я не попросил у герцога плащ? Я взглянул на солнце.
Солнца не было.
Я злобно смотрел на тучи, всей душой желая, чтобы они убрались куда подальше, и тут у меня гадко засосало под ложечкой. Рассвет был ясным, солнечным — то есть очень даже солнечным. Если так быстро сгустились тучи, значит, либо надвигался грозовой фронт, либо... опять резвится Сюэтэ. Если снова поднимется шторм, некому будет подсовывать мне спасательные стишки. Придется самолично усмирять стихию. А я терпеть не мог творить чудеса сам по себе. Почему-то это представлялось мне чем-то вроде капитуляции. Кроме того, еще неизвестно, получится ли у меня.
«Прекрати, — строго-настрого приказал я себе. — Пораженческое настроение тебе не поможет». И потом, на самом-то деле мне вовсе и не надо было усмирять шторм — мне бы только благополучно добраться до берега.
Благополучно?
В душу мою закралось ужасное подозрение. Да нет, какое там подозрение? Я твердо знал: это не я усмирил шторм. Возможно, Сюэтэ заметила: в этом раунде победа моя, но она таки продержалась. Она добилась того, что мы попали на остров, и решила, что герцог-ксенофоб сделает грязную работу за нее — то бишь кокнет нас всех, пока мы ей еще как-нибудь не навредили. Так что очень может быть, не так уж велика была моя победа. Наверное, все-все было просчитано злобной колдуньей.
Конечно, в чем-то она мне потакала... став призраком, я бы познал такие радости с Анжеликой, какие мне и не снились, пока я...
Эта мысль испугала меня, она вела к самоубийству, к потере всякой надежды когда-либо избавить Анжелику от притязаний Сюэтэ.
«Спокойно, парень. Еще чуть-чуть, и ты признаешь, что чудеса все-таки бывают».
Нет. Это невозможно. Это философский абсурд. Тут-то собака и зарыта — волшебство совершенно алогично.
Совершенно?
Я запутался в собственных мыслях и отчаялся. Ну когда же я наконец отучусь делать поспешные обобщения? Всегда бывают исключения из правил.
«Ну, хорошо. Тогда, может быть, этот мир и был исключением из правил?»
Эта мысль вызвала у меня такое же упрямство, как у миссурийского мула — перегруженный фургон. Вот так взять и согласиться, что чудеса возможны? Ну, нет — разве что только внутри галлюцинации, не более того. Ну не верю я в чудеса, не верю. И может быть, именно из-за этого мне и не хотелось принимать ничью сторону.
Или связывать себя с Анжеликой?
Ну, что сказать... Определенные преимущества от влюбленности в призрак были. Ведь в клятве, в конце концов, говорится: «Покуда смерть не разлучит нас обоих», — а ведь смерть нас уже разлучила — еще до того, как мы повстречались.
Не слишком надежная точка опоры, но все-таки я ухватился за эту мысль.
«Ладно. Ты еще что-нибудь попробуй. Да поторопись, балбес. Тучи-то сгустились не на шутку, нависли над самым морем, а в воздухе отчетливо запахло дождем».
Я решил предположить — только предположить, не более! — что в этом мире действительно происходят чудеса. Как мне тогда избавиться от надвигавшейся бури?
Ясно. Я мухлевал. Я отбросил эту мысль и решил, что вернусь к ней, когда у меня будет больше времени.
На самом-то деле я просто не знал, так ли уж мне хочется избежать шторма. Болтаться по морю в штиль — такой пикник мне тоже не больно-то нравился. Вот если бы только чуточку усмирить бурю, направить ветер, куда надо...
Или и то, и другое. И потом, нимфа Тимея находится где-то поблизости, на одном из средиземноморских островов. Я решил, что из этого и надо исходить.
Над седой равниной моря ветер тучи собирает.
Ну и пусть себе резвится, лишь бы дул, куда мне надо.
Лишь бы нес меня, любезный, прямо к острову Тимеи,
И еще чтоб этот ветер по дороге пел мне песни
Про героя, что в пустыне не усох и не растаял,
Чем поверг он в изумленье местных жителей-садистов.
Дуй же, ветер, дуй, родимый, но не так чтоб очень сильно!
В каждом деле, зная меру, можно многого добиться!
Ветер переменился — это я понял по тому, что мой парус развернулся почти на девяносто градусов. Мачта потрескивала — наверное, то был предел ее крепости. Ветер пел в вантах — все, как я просил, с музыкой! Тут на спину мне плеснула вода — бр-р-р! Холодно! Но это ладно, можно и не обращать внимания. В этот же миг у меня над головой ударил громадный барабан, а потом кто-то как бы вынул из него затычку, и хлынул такой ливень... Я тут же промок до нитки. Я стучал зубами, а мой парус стонал. Я бросился к мачте, чтобы снять парус, и черпанул ногой воду. В лодке вода! Не хватало еще и потонуть!
Нет — полумеры и еще раз полумеры! Например, небольшая гроза. Это даже приятно, когда можешь справиться с ветром. Но когда шторм нарочно издевается над тобой, именно над тобой, это нервирует. Нет, я вам еще раз повторяю: если бы шторм немножко притих, я бы его сразу возлюбил. Мне бы только зюйдвестку, и все...
Вреда-то ведь не будет. И я попробовал:
Ты, видать, меня не понял, или я сказал невнятно:
Дуй в полпорцию, не боле, у меня же нет зюйдвестки!
Если ты меня не понял, объясню для тугодумов:
Никаких таких чтоб штук, что зовут девятым валом,
Утихай, братишка-ветер, подобру и поздорову!
Мы ж с тобой договорились — пилим к острову Тимеи,
Значит, дуй, убавив силу, в этом самом направленьи
И при этом постарайся не разбить меня о рифы!
Гром грохотал, трещал, и... я готов поклясться — в его раскатах мне слышались проклятия. Но и проклиная меня, он звучал все тише и тише. Мало-помалу утих и ветер. Мой парус облегченно вздохнул. Дождь шел по-прежнему, но уже не так сильно, как раньше. Я дрожал и чихал ежеминутно. Что толку, если я попаду на остров Тимеи подохшим от пневмонии? Да даже и живым, но в горячечном бреду? Как же мне хотелось обзавестись зюйдвесткой... но я выругал себя за нежность. Ну, дождик, ну и что? Ведь только вчера чего бы я только ни отдал за этот дождик! Я стиснул зубы и решил терпеть.
Налетел шквал. Я обмотал линь вокруг банки и изо всех сил вцепился в румпель. Первый час я терпел, но потом начал уставать. Я ничего не видел — веки разбухли и закрывались. Далеко ли до острова Тимеи? Мне всегда казалось, что средиземноморские острова расположены архипелагами.
Наконец небо прояснилось. Далеко позади прозвучал последний раскат грома, дождь перешел в морось. Но я по-прежнему дрожал. Ветер, к счастью, не ослаб. Он толкал мою лодку вперед. Но, к несчастью, он был настолько силен, что зубы мои продолжали выстукивать дробь.
А потом я увидел на горизонте темную точку.
Я сразу несказанно обрадовался. Уцепился покрепче за румпель и подставил усмехающееся лицо ветру, который обдавал меня соленым душем. Я своими глазами видел свое спасение.
Мысль о спасении росла вместе с темной точкой. Скоро точка выросла настолько, что заняла большую часть горизонта. Все было замечательно — попутный ветер так и будет гнать меня до самого берега. А если там рифы? Впереди слышался зловещий рев волн. Мне удалось-таки отцепить онемевшие пальцы от румпеля, ухватиться правой рукой за его рукоятку и вовремя отвязать узел на лине. Потом я повис на веревке и, морщась от боли, опустил парус, чтобы его не порвало и не унесло ветром. Веревка жгла ладони — впервые за многие часы я ощутил тепло. Сначала чересчур жарко и сухо, потом слишком много воды и холода. Я жаждал попасть туда, где было бы всего понемножку.
Шлюпка сбавила скорость, и как раз вовремя — я увидел, что и по правую, и по левую руку из воды торчат скалы. Но я успел разглядеть и узкий пролив между ними.
Я с огромным трудом провел лодку между скалами, даже не зацепившись за них. И тут на дне лодки я заметил шест. Я схватил его и принялся отталкиваться от скал и, к своему удивлению, довольно быстро отплыл от них.
Обернувшись, я увидел, как на меня несется берег. То есть я догадывался, что на самом-то деле это моя лодка несется к берегу, и постарался взять себя в руки и испытать наслаждение. А почему бы и нет? Рифы остались позади, накат — не страшнее, чем в Малибу.
Лодка ткнулась в песок, а я додумался выскочить и подтянуть лодку за нос, пока ее отливом не уволокло в море. Накатила новая волна, и я отвоевал еще ярда два. Еще одна волна. Я закрыл глаза и потянул лодку изо всех сил. Она пошла вперед. Легко. Слишком легко.
Открыв глаза, я отскочил назад, чтобы она в меня не въехала, и... увидел две громадные ручищи, толкавшие посудину сзади. Я продолжал тянуть лодку на себя, и вот... показались глазища величиной с блюдца, широченная волосатая грудь, и гигант навис надо мной, улыбаясь во весь рот, полный острых зубов. Сердце ушло в пятки и отчаянно пыталось спрятаться в моих ботинках.
Но тут я узнал его и подпрыгнул от радости.
— Унылик!
Чудище улыбнулось еще шире и радостно закивало верхней половиной тела.
— Угу! Угу! Унылики! — Громадные ручищи обняли меня и прижали к твердокаменной груди, а басовичый голосина ласково приговаривал: — Унылики такие счастливые видеть Сава!
Пахло от него тошнотворно — надо не забыть и научить его элементарным азам гигиены.
Наконец мне удалось вымолвить:
— Я тоже очень рад видеть тебя, Унылик.
И, как ни странно, я действительно был этому рад.
После всех мук, пережитых в пустыне и в океане, так приятно было увидеть хоть кого-то знакомого. И потом, Унылик уже не раз спасал мне жизнь.
Вот только все равно меня не очень устраивала опасная близость к его острым зубам.
— Да, я очень рад видеть, тебя, Унылик, но... но не отпустишь ли ты меня, а?
Он не протестовал, но... и не торопился. Он не сводил с меня глаз, и могу поклясться: по его клыкам сбежали капли слюны.
Тролль сглотнул, а потом облизнулся.
— Отпусти меня, Унылик!
— Угу, угу! Отпустить.
Наконец ноги мои коснулись песка, и тролль отпустил меня. Я облегченно вздохнул. «Ну же, Савл, тебе нечего бояться!» Думаете помогло? Нет, не помогло!
— Ты просто не поверишь, до чего я рад тебя видеть. А что ты тут делаешь? Я-то думал, ты до сих пор на материке.
— Ма-те-ри-ке? — ошарашенно проговорил тролль.
— Ну... в Аллюстрии. Там, где мы с тобой познакомились, — уточнил я. — Там, где мы боролись с Сюэ... то есть со злобной королевой.
— Королевой! Ух-х-х-х! — Тролль попятился. — Королева найти нас. Люди в ракушки! Плохие!
«Нас?» Значит, Унылик каким-то образом разыскал остальных? Выходило, что все вернулись на материк, а их там уже поджидала королева, выставив с десяток рыцарей. Мне стало худо.
— А Фриссон не мог сделать так, чтобы они исчезли?
— Угу, угу, — кивнул тролль. — Два исчезнуть! Но у люди в ракушках бывать заклинательный люди!
— У боевого отряда был колдун?
— Угу, угу! Плохие, плохие! Портить заклинания Фиш-шоны! Люди в ракушках его как ударить — бух! — Для пущей выразительности Унылик стукнул кулаком по руке.
Совладав с собой, я спросил:
— Ты хочешь сказать, что двое рыцарей сбили его с ног?
— Угу, угу! И он уснуть. А другой люди в ракушки бить Жибберы и меня тоже побить!
— А я как раз гадал: ты-то дрался или нет. — Хотя трудно было бы представить себе обратное. Думаю, сражение так ярко запомнилось ему потому, что, по его понятиям, после битвы с раком за всякую победу над существом, одетым в панцирь, полагалась награда — сытная трапеза. — Скольких ты укокошил?
— Унылик укокошил два! Три! Пять!
Унылик по очереди показал мне разные комбинации пальцев и нахмурился. Явно сбился со счета. Я решил облегчить его задачу.
— Ну, ясно. Много, значит. Но почему же остальные не убежали?
— Заклинательный люди! Кидаться огонь! Огненный палки! Уй, больно как!
Я понял. Приставленный к отряду колдун швырял в Унылика горящими факелами, и факелы эти были такими толстыми и быстрыми, что тролль не выдержал и убежал. Стало быть, колдун был самый настоящий, не тепличный. Вот тут я уже испугался не на шутку.
— Значит, всех взяли в плен?
— Нет, нет! — затряс Унылик головой. — Не все! Только Анжел!
— Анжелику! — воскликнул я. — Но ее-то как? Она же призрак!
— Плохой заклинаний! Ух, плохой! — Унылик так покачал головой, что сомнений не осталось: случившееся ему очень не понравилось. — Поднять кверху кувшины. Кожаный кувшины! Тут Анжел вся стала тоненький и ходить в кувшины... Ф-ф-ф-ф! — Тролль втянул воздух через вытянутые в трубочку губы. — Жуть! Громкий такой! — Он даже уши ладонями закрыл, вспомнив этот звук. — Плохой, ой, плохой! Тут уж я разозлился.
— В бутылку? — гаркнул я. — Он произнес заклинание, которое засосало ее в бутылку? И ей было больно?
— Угу! Угу! — кивал Унылик. — Она кричать!
Конечно, она могла и просто напугаться, но какая разница? Я так разбушевался, что попадись мне этот тип — я бы его вывернул наизнанку. Ради этого я готов был даже творить чудеса, и плевать я хотел на его крутость!
— Куда он пошел? — завопил я. — Куда он ее понес?
— «Он» — нет! — Унылик принялся бешено размахивать ручищами. — Он стал другие! Как ящерица! И уже быть не мужчин, а женщин!
Сердце у меня чуть не остановилось.
— Значит, как только призрак Анжелики оказался в бутылке, колдун превратился в Сюэ... в королеву?!
— Угу! Угу! — энергично закивал Унылик. — Она хотеть Сав! Ух, сильно хотеть. Прямо беситься!
— Не сомневаюсь, — прорычал я.
Все сходилось. Сюэтэ явилась в чужом обличье. Она понимала, что, как только я ее увижу, я сразу забуду обо всем и велю Фриссону блокировать ее заклинания. Но если я увижу не ее, а обычного колдуна, то я сражусь с ним сам, а Фриссона отправлю биться с воинами. Как только она увидела, что меня нет, она тут же стала сама собой. Тем более что к тому времени Жильбер и Фриссон были выведены из строя, а Унылик убежал.
Тут встал еще один вопрос:
— Ты оставался поблизости и все видел?
— Все видеть! — кивнул Унылик. — Только не могли остаться следить! Королевы говорить люди в ракушки убивать друзья! Унылики не могли следить! Унылики кричать, бежать обратно и драться!
— Хороший тролль! — похвалил я Унылика, представив, как он снова обрушился на рыцарей, яростно рыча. — Не сомневаюсь, они отступили.
— Угу, угу! Люди в ракушках драпать! Унылики класть Жибберы и Фишшоны в лодки! Королева кричать, а люди в ракушки бежать! Драться, больно! Жибберы и Фишшоны просыпаться! Фишшоны говорить заклинаний, ветер подуть и как сдуть лодка в вода!
Просто потрясающий монолог для тролля. И кстати, совсем недурной репортаж. В десятичасовых новостях я, бывало, слыхал и похуже.
— И они уплыли без тебя?
— Нет! Нет! Королева кидать огонь, Унылики бежать в вода! — От воспоминаний тролль содрогнулся, а я мог только представить, что огня там было, наверное, много, раз тролль, панически боявшийся воды, удрал-таки в море. — И Жибберы затянуть Унылики в лодка.
Наверняка лодка при этом чуть не опрокинулась, но зато какая же это была галантность со стороны нашего доброго сквайра!
Итак. Они таки действительно доплыли до материка, но, как только сошли на берег, попали в переделку. Сюэтэ глянула в хрустальный шар, или в лужицу чернил, или... да мало ли во что она там глянула... — главное, она увидела, в каком месте друзья сойдут на берег. Она приволокла туда отряд рыцарей. Как только ребята сошли на берег, рыцари набросились на них. Четверо дрались с Жильбером, примерно с десяток осаждали Унылика. Тот отогнал рыцарей, но тут Сюэтэ, будучи переодетой в колдуна-мужчину, стала швырять в тролля горящими факелами и вынудила его обратиться в бегство. На Фриссона напало примерно шесть рыцарей. Двоих он укокошил с помощью стишков, однако «колдун» поразил его своим заклинанием, после чего прочел еще одно и затянул Анжелику в бутылку. Нечего и удивляться, ведь на самом деле этот колдун был не кто иной, как Сюэтэ. Она, конечно, жутко разозлилась, узнав, что меня с товарищами нет, и отправилась в свой замок с Анжеликой в бутылке. Уходя, она предусмотрительно приказала воинам покончить с Жильбером и Фриссоном. Вот тогда-то Унылик покинул свое укрытие и в ярости набросился на рыцарей. Он сумел дотащить Жильбера и Фриссона до лодки. Вероятно, от шума Фриссон очнулся и вызвал ветер, который унес лодку в море. Сюэтэ вернулась и принялась обстреливать Унылика шаровыми молниями и в итоге загнала его во враждебную стихию. В последнюю секунду Жильбер сумел втащить тролля в лодку, чуть было ее при этом не потопив.
— Погоди-ка, — проговорил я, — если все это случилось на материке — ты-то что тут делаешь?
— Большие ветры! — Унылик показал силу ветра взмахами рук. — Фишшоны говорить — королева наслать! Понести нас к земля!
— Королева вызвала бурю, чтобы вас пригнало обратно, — кивнул я.
Кивнул и Унылик, радуясь тому, что я его так быстро понял. Ох, хоть бы уж он не радовался так часто — очень я нервничал, когда видел его акульи зубищи.
— А Фишшоны опять говорить заклинание! Ветер меняться, дуй другой сторона. Унылики оглядываться и видеть: лодка потонуть! — Он поежился. — И еще видеть Унылики, что Унылики тоже тонуть!
— Это всего лишь иллюзия, — быстро проговорил я. — Обман.
Унылик озадаченно нахмурил брови. Откуда троллю знать, что такое иллюзия?
— Это было ненастоящее, — пояснил я. — Ну, такое, какого не бывает. Как история, только ты сам ее как будто видишь.
Глаза у тролля выпучились, рот образовал зубастое «О».
— Ты же понимаешь, что на самом деле этого не случилось, — продолжал втолковывать я. — Потому что на самом-то деле вот он ты. Это просто тебе показалось, что Унылик утонул, ты это как будто на картинке увидел.
Он закивал, все быстрее и быстрее. «О» сменилось усмешкой.
— Ну да, ну да, а потом ветер дуть, земля уходить. А потом ветер тоже уходить. Жибберы толкать лодку.
Я вдруг отчетливо увидел Жильбера: как он идет по воде, толкая впереди себя лодку, словно тележку, — но на самом-то деле Унылик, конечно, имел в виду, что Жильбер стал грести.
— А Фриссон не сменял его?
Унылик кивнул.
— Недолгие.
— Ясно. Он устал, — кивнул я. — Но готов поклясться, он быстро пришел в себя. Он не пытался вызвать ветер?
Унылик покачал головой.
— Королева могли узнавай.
Значит, Фриссон боялся вызвать ветер — ведь заметь это Сюэтэ, и она тут же догадалась бы, что все трое еще живы. Я присудил ему несколько очков за предусмотрительность, но несколько вычел за то, что он недооценил противника. Я нисколько бы не удивился, если Сюэтэ расщелкала созданный им мираж.