Глава 23

Герцог стукнул посохом по полу. Звук от удара получился оглушительным, совершенно не отвечающим размерам посоха. Затем он поднял посох над головой и принялся вертеть им и что-то выкрикивать. Постепенно его восклицания приобрели определенный ритм и перешли в песнопение. Я сдвинул брови, сосредоточился... Мне надо было понять, о чем эта песнь. Но языка, на котором распевал герцог, я прежде не слышал. Какой-то древний язык, чем-то напоминающий латынь.

Латынь! Стоило мне понять это, и я тут же начал различать отдельные слоги и слова. Вот прозвучало слово «солнце», потом — «жара», а ведь в этом был смысл... а потом последовало слово «вода» или производное от него. А потом число пять! А после него — что? Слово «дни», что ли? Но при чем тут отрицательная частица? При чем?

Герцог завершил песнопение, вновь ударил по полу посохом, и его прислужники-крестьяне повторили куплет. Стены подземелья сотрясались от их голосов. А патом они умолкли, и стало тихо-тихо. Герцог выкрикнул последнюю строчку, постукивая в такт посохом.

На последнем ударе камни подземелья ответили взрывом, полыхнул ослепительный белый свет. Он рос, расползался, заполнял темницу...

То было солнце.

Я зажмурил глаза, но даже сквозь закрытые веки видел пляшущие круги и точки. Я дал глазам свыкнуться с алым свечением и чуть-чуть приоткрыл их.

Я по-прежнему был привязан к плите, однако кругом на многие мили простирались пески. Жара волнами наплывала на меня. Небо казалось мне начищенной до блеска монетой, бьющей по глазам безжалостной синевой. На небе — ни облачка. Пекло стояло такое, будто меня поджаривали в духовке. Мог поклясться — я чувствовал, как подо мной греется камень. Я весь покрылся потом.

И тут неожиданно до меня дошел смысл произнесенных герцогом слов «пять дней». Мне суждено было пробыть пять дней привязанным к этому камню. Пять дней! Сто двадцать часов! А отрицательная частица относилась к воде.

В страхе я понял, что Фриссон был прав. Хочешь не хочешь, а надо мне было самому творить чудеса. Как это ни называй — жизнью ли по законам галлюцинации, или добровольной сдачей... словом, как угодно... но только я должен был сотворить чудо. Сотворить или умереть.

И при этом желательно не привлекать на помощь ни алые, ни добрые силы.

Я попытался припомнить какой-нибудь стишок, с помощью которого можно было бы усмирить мои потовыделительные железы. Мне ведь надо было экономить каждую унцию воды, хранившейся в моем теле. Но тут я вспомнил, что если не буду потеть, то сдохну за час.

Решения нужны, решения!

Предстоял очень долгий день.

То есть это я решил, что день будет долгий. Между тем солнце стояло чертовски близко к зениту. Язык мой превратился в кусок высохшей дубленой кожи — кожи, на которой уже можно было бы писать стишки. Сколько же времени прошло? Час? Или меньше?

Какая разница? Все равно мне не дожить до конца дня. А потом еще не меньше суток мое тело будет тут валяться. Нужна вода или какой-то напиток. Чего бы я только сейчас не отдал за колу...

Ого! Ну, правильно. Надо было вспомнить рекламные стишки? Ну-ка, ну-ка...

Разве их забудешь?

Да, но смогу ли я их произнести, вот вопрос!

Я попробовал разжать губы и обнаружил, что не могу. Я отчаянно надувал щеки, пытаясь выжать хоть каплю слюны, но ничего не получалось. Страх сковывал меня все сильнее, но я прогонял его и продолжал надувать и сдувать щеки...

Вдруг резкая боль пронзила нижнюю губу. Вот черт! Она треснула. Я почувствовал вкус крови...

Кровь.

Это же жидкость!

Я придвинул кончик распухшего языка как можно ближе к губам, изо всех сил надавил... губы разжались. Я вдохнул поглубже...

И кровь высохла.

Быстро, пока рот мой снова не запечатало, я выкрикнул:

Что-то легло в ладонь. Что-то холодное и влажное: Я облегченно вздохнул и попробовал поднести к губам то, что сжимала рука...

А рука... не двигалась.

Она была привязана к камню выше моей головы. Я с трудом совладал с гневом и проговорил:

От болезненных рывков в запястьях и лодыжках мне стало дурно. Я строго приструнил желудок. Что такого-то? Это ведь просто веревки развязывались, больше ничего. Ну, то есть я на это надеялся. На всякий случай, исключительно в целях эксперимента, я поднял руку с банкой содовой...

Рука поднялась. И тут же упала — ее словно бы кололо тысячами раскаленных иголочек.

Я застонал. Нет, я просто обязан донести до губ эту банку! Я снова поднял руку, но, для того чтобы банка добралась до моих губ, пришлось изрядно помучиться. Наконец мои зубы клацнули по алюминию.

Алюминий. И никакой тебе водички.

Я забыл, что банку еще надо открыть.

Секунду я лежал, проклиная собственную глупость. Затем издавая стоны и корчась от боли в плечах и груди, я ухитрился-таки упереться в камень локтями и совершил великий подвиг: просунул палец в жестяное кольцо. Я потянул за кольцо. Крышка отскочила. Я наклонил голову, запрокинул... и в рот мне хлынула живительная струя сладкой и прохладной газировки. Больше половины банки пролилось на подбородок и стекло на камень, но все же довольно много воды попало в рот, наполнив меня восхитительным, благословенным льдистым вкусом. Только саднила треснувшая губа. Мышцы глотки сокращались, проталкивая холодный комок вниз, к желудку. Я вздохнул, приподнял банку и глотнул по-настоящему. Никогда бы не подумал, что рекламируемый продукт, действительно настолько вкусен. Я решил, что больше никогда не стану подшучивать над «Спрайтом». Какие уж тут шутки. Я намеревался сделать еще глоток, а банка взяла и исчезла.

Я смотрел на свою руку, только что сжимавшую банку, так, словно это она, моя рука, предала меня. Потом я сжал пальцы в кулак, чувствуя, как закипает в душе гнев. Не моя рука предала, а кто-то другой. И я догадывался кто. Герцог решил, что игра идет не по правилам, и вздумал вмешаться. Нет, я ничего не нарушал! Я же с самого начала предупредил герцога, что я — чародей, еще до того, как он вздумал выставить меня на палящее солнце. Ничего, впредь ему наука будет. А ведь он не верил, что я сумею выжить. Хотя, положа руку на сердце, я и сам-то в это не шибко верил.

Итак, я чародей. Правда, такой чародей, которому вскорости могла потребоваться помощь, дабы отбить атаки герцога. К тому же, что бы я ни собирался предпринять, делать это надо было быстро, покуда еще не выветрилась спасительная влага. Я и так уже чувствовал, как пекло снова обволакивает меня жарким коконом, как навстречу ему из глубин мозга поднимается головная боль. Так где же мне обзавестись боевыми резервами?

Ну конечно! Местные духи. Ведь они живут везде, эти духи природы: эльфы, дриады, феи и прочие. Духи травы, деревьев, ручьев!

Да простит меня Шекспир! От песка вокруг меня стали подниматься струйки тумана. Отовсюду: от камней, от дюн, в которых конечно, не было ни капельки влаги. Я радостно вздохнули прохрипел:

— Ну же, оживайте!

И духи начали обретать форму.

Их оказалось немного, и вид они имели весьма хрупкий — росточком мне до колена, колеблющиеся, дымчатые, неуклюжие фигурки. А за ними вертелась песчаная воронка. Неужели смерч?

— Ты звал, — проскрипел один из камней, — мы пришли.

— Но что вы за духи?

— Ты вызывал духов земли, протарахтел еще один булыжник. — Вот мы они самые и есть — духи камней и песка.

— Можно было бы сразу догадаться, — прошептал я. — Минеральные духи.

— Если сумеем, мы поможем тебе, — прорычал первый камень-призрак, — но как?

— Хотел бы я сам это знать, откликнулся я. — У вас с собой ничего такого прохладительного не имеется?

— В полдень-то? — прошипел смерчик. — Нет, что ты! Мы все насквозь прожарены.

— Я так и думал. — Камень подо мной нагревался даже в тех местах, куда падала тень. — И влаги у вас тоже нет, да?

— Из камня воды не выжмешь, — проворчал булыжник.

Смерч приблизился ко мне.

— Может быть, овеять тебя моим дыханием?

Меня достигло его дыхание, и я попятился.

— Ой нет, спасибочки! Я очень ценю твою доброту, но пользы от тебя, словно от разогретой жаровни! — И тут меня поразила ужасная догадка. — Постой! А как тебя люди называют?

— Песчаным бесом, — ответил смерчик.

— Все правильно, — проговорил я н с болью сглотнул скудную слюну. — Но ты же... ты же не из Ада, верно?

— Да нет! Ты что! — возмутился смерч. — Просто ты спросил, как меня люди называют, вот я тебе и ответил.

Я кивнул:

— Ну да, ясное дело. Что значит название? В данном случае — ничего особенного. Ты такой же член команды Преисподней, как...

Я оборвал фразу. Глаза мои выпучились помимо моей воли.

— Как кто? — с интересом спросил песчаный бес.

— Как одна штука из общего курса физики. Ну конечно же! Если мне жарко, а я хочу, чтобы мне стало холодно, кого же еще позвать на помощь, как не демона Максвелла* [26]?

— Я с ним знаком, — прожужжал песчаный бес. — Мы обитаем в соседних царствах и очень похожи друг на дружку — мы не добрые и не злые, это просто люди нас так называют.

— Ты бы не мог его позвать сюда? Вот уж кто специалист по кондиционированию воздуха! Если кто и может меня спасти, так это он!

— Попробую, — отозвался песчаный бес, завертелся, завихрился и исчез.

Я не сводил глаз с того места, где только что видел смерч. Вот это называется «сбегать домой»?

Потом я вспомнил, о чем попросил его, и стал в страхе дожидаться его возвращения. Демон Максвелла — хитроумная штуковина, придуманная Джеймсом Кларком Максвеллом в попытке опровергнуть законы термодинамики, выведенные Ньютоном. Будучи родом из страны, созданной воображением ученых, этот «демон» не мог быть ни добрым, ни злым, он представлял собой безликую силу. Поэтому и приказывать ему никто не мог. Да, так что это еще вопрос, поможет ли он мне. Вообще неизвестно, явится ли он. Демон приходил, когда хотел, а не хотел, так и не приходил.

Может быть, я не слишком хорошо прояснил положение дел? Ладно, почему бы не уточнить?

Тут словно бы кто-то выстрелил из винтовки, и вот он явился, демон — кружок невыносимо пронзительного света, а за ним — песчаный бес. Демон что-то напевал, и в его гудении слышались вот такие слова:

— Что мы тут имеем? Еще один смертный знает обо мне здесь, во вселенной волшебства?

— Меня зовут Савл, — сообщил я, изобразив самую обаятельную улыбку, на какую только был способен.

Но мне не послышалось? Он сказал «еще один» смертный?

— Еще один смертный? — вымолвил я.

— Да. У меня есть друг, который знает мое имя, хотя он узнал его в другом мире, где по-иному сплетаются кривые пространства и времени.

Я сдержался и не стал выпытывать, что это за друг. Сначала нужно было решить дела поважнее. Самое главное — как выжить.

— Но ты... вряд ли подашь руку помощи еще одному всезнайке?

— Почему не подать? — благодушно проговорил Демон. — А вдруг это забавно? Знай же, смертный, что существование бессмертных порой весьма скучно. И если ты предложишь мне развлечение — какое-либо необычайное происшествие, я, так и быть, окажу тебе услугу. Какую же диверсию ты способен мне предложить?

— Как, например, насчет того, чтобы спасти мне жизнь?

— Ну, это... — разочарованно протянул демон. — Я уже и раньше спасал всяких смертных. А вот ты скажи лучше: что такого новенького будет в том, как я спасу тебя, а?

Я начинал понимать, что имею дело с воплощением физических принципов — воплощением безликим, как компьютер, и потому нуждающемся в четких, обстоятельных инструкциях, которым такое воплощение последует буквально. Однако в отличие от компьютера демон мечтал развлечься.

Надо было вести себя крайне осторожно и внимательно.

— Я специалист по парадоксам, — сказал я демону. — Может быть, тебе будет интересно понаблюдать за мной.

— Парадоксы? — заинтересованно переспросил демон. — И какие же?

— Ну, для начала скажу, что я противоречу сам себе каждые пять минут с тех пор, как угодил в этот мир. Причем не то чтобы мне самому этого хотелось.

— Не сомневаюсь, — буркнул демон басом, — но как именно ты сам себе противоречишь?

— Понимаешь... я решил ни с кем и ни с чем не связывать себя: ни с женщиной, ни с идеей, ни даже с самим собой, если получается, — но особенно с Добром и Злом.

— Восхитительно! — воскликнул демон, — я как же тебе удается продержаться долее тридцати секунд в этом мире, где любое деяние проистекает либо из Добра, либо из Зла, оно либо от Бога, либо от Сатаны.

— Из-за чистого везения, я думаю. Так было до тех пор, пока я не понял, что тут творится. Но после того, как меня пытались перетянуть на свою сторону посланники обеих сторон, я заупрямился и решил действовать сам по себе. Не хочу быть ничьим инструментом. Ну, вот так и выходит, что всякий раз, стоит мне только сделать что-то худо-бедно доброе, я стараюсь следом сотворить что-нибудь мало-мальски плохое.

— Это всего-навсего расстановка полюсов, а не континуум, — поправил меня демон тоном лектора. — Но что верно, то верно, — ты живешь в противоречии. Противоречивы не только твои мысли и слова, но и поступки. Но осмеливаешься ли ты на большее?

Я обозлился. Опять на меня пытаются давить, посягают на мою личность, пытаются перетянуть на свою дорожку.

— Я — это я. И я не есть чье-то продолжение, как в естественном, так и в сверхъестественном смысле. Я должен оставаться самим собой. Если я примусь совершать широкие жесты, благородные подвиги, я так прочно свяжу свою жизнь с Добром, что стану его проявлением. И что еще хуже — если я стану, борясь с Добром, совершать по-настоящему злые поступки, то есть посягать на чьи-то права, разрушать чью-то целостность, то тут уж совсем беда. Нет, я способен только на крохи добра и зла, и больше всего меня волнует одно: как остаться самим собой.

— Восхитительно изложено, — прогудел демон. — Ты очень верно уловил самую суть парадокса!

Что, серьезно?

— Я не могу позволить, чтобы такой великий ум тратился попусту и разбрасывался на мелочи, — заключил демон. — Чего ты хочешь от меня?

— Навесика какого-нибудь! — возопил я и тут же, чтобы не показаться слишком навязчивым, добавил: — Как видишь, трудности у меня такие, что только ты можешь помочь. Спаси меня.

— Спасти? — прогудел демон, обдумывая ситуацию. Духи-аборигены застонали и постепенно исчезли, убрались кто в камни, кто в песок.

— Ну, землячок! — прошипел песчаный бес. — Разделяй и властвуй, а?

— В каком-то смысле, в каком-то смысле, — прогудел демон и, обратившись ко мне, спросил: — Зачем ты просишь меня о помощи? Вот тот, кто мог бы тебе помочь!

— Он только поджарит меня, — проворчал я. — А особи моего вида плоховато чувствуют себя при температуре выше девяноста градусов по Фаренгейту.

— Ах да, — спохватился демон. — Я и забыл, как вы хрупки. Вообще удивляюсь, как ваша популяция выжила, имея такие энергетические ограничения.

— Культурная революция! — воскликнул я. — Искусственное управление температурой! Техника! Но герцог и его прислужники кинули меня здесь безо всякой аппаратуры, а я же так долго не протяну! Пожалуйста, демон, перенеси меня в какое-нибудь прохладное местечко. И чтобы там было не выше семидесяти по Фаренгейту. Но и не ниже, — поспешно уточнил я. Что-то мне не очень-то хотелось оказаться там, где, по понятиям демона, было прохладно.

— Скорее, тебе хочется туда, где ни тепло, ни холодно, — поправил меня демон, — то есть на границу тепла и холода. О да, я знаю такое место. Но там смертный может потерять рассудок.

— Как это? — осторожно поинтересовался я.

— А так, что это место — в царстве воплощенных парадоксов, там смертному просто растеряться... — Голос демона стал мечтательным, но потом былой энтузиазм снова вернулся к нему. — А вот мы сделаем так, что ты сам себя проверишь? Как ты думаешь, настолько ли ты предан парадоксу, чтобы суметь сразиться с ним?

Я растерялся... но ведь он заставлял меня пройти проверку на то, как я отношусь к самому себе!

— Если это не так, — решительно объявил я, — я хочу знать об этом. — Но на всякий случай осторожно добавил: — Ну, и потом, если я не выдержу, ты же всегда можешь выбросить меня в реальный мир — в какое-нибудь место, где температура пониже, и все.

Демон так и заискрился от удовольствия.

— Ты и вправду противоречишь себе! Нет, мы посмотрим, сможешь ли ты выдержать испытание, которого тебе самому хочется! Ну, смертный, в путь!

В глазах у меня поплыло... и вдруг меня окружила желанная прохлада. То есть я даже задрожал от холода.

— Шестьдесят восемь градусов по Фаренгейту, — бесстрастно сообщил демон.

— П-привыкну, — пообещал я, стуча зубами. — Б-быстро п-привыкну. Сп-пасибб-о т-теб-бе, д-демон. Т-ты мой сп-пасит-тель. — Я огляделся по сторонам, но ничего, кроме серого тумана, не увидел. Вокруг все было в тумане, а подальше виднелись тучи. Я посмотрел вниз, но понял лишь, что сижу на одной из туч. — Где мы?

— Там, куда ты хотел попасть, — отвечал демон, — на границе между холодом и теплом.

Я посмотрел на демона и все понял.

— Добро пожаловать ко мне домой, — пропел демон.

— О-о-о... спасибо, — пробормотал я, чувствуя себя как мальчишка, впервые попавший в большой город.

А ведь и впрямь тут был город. Сквозь туман начали проступать очертания домов — ну или каких-то предметов, которые мой разум воспринимал как дома. Мне пришло в голову, что на самом деле я, может быть, вижу совсем не то, что мне кажется. Или даже не так... Я что-то вижу глазами, но разум не в состоянии это воспринять, вот он и подсовывает мне знакомые образы-аналоги. Если все так и было, тогда туман являл собой мое же собственное замешательство. Во всяком случае, как только я начал распознавать формы, туман рассеялся, и мне сразу стало намного лучше. Я видел дома, имевшие форму твердых геометрических тел, видел прямоугольники — двери и окна. Словом, передо мной определенно были дома. Еще я видел улицу. Она, правда, изгибалась самым причудливым образом и к тому же не имела никакой опоры. И еще я видел странные, аморфные зеленые сгустки. Они плавали, струились в тумане, меняли очертания — ну, совсем как растительные амебы. Я решил, что это скорее всего аналоги деревьев и кустов. И еще тут были животные.

Или правильнее сказать «создания» или «существа»? Сначала появилась парочка кошек странного вида. Парочка ли? Две головы, переходящие в одно туловище, две задние лапы и один хвост, который болтался из стороны в сторону. Вот он задел кончиком ухо одной головы — той, глаза которой были закрыты. Глаза открылись, но тут же закрылись глаза другой головы.

Мне стало не по себе, и я даже немного обиделся. Нет, ну как вам это нравится? Сначала о вас трутся боком, мурлычут, а потом берут и засыпают на ходу?

— В чем дело? — спросил я у бодрствующей головы. — Не выспались вчера?

— Нет, — ответила кошка человечьим голосом, и почему-то это меня совсем не удивило. — Она умерла, а я ожила.

Я лупал глазами, Наконец я сумел выдавить:

— Но она тоже потом... оживет, да?

— Да, в какой-нибудь неизвестный момент. Мы никогда не знаем, когда именно. Мы знаем только что, когда она живет, я умираю, ибо мы не можем быть живы одновременно.

Что-то связалось у меня в голове.

— А я-то думал, что это справедливо, только покуда ты сидишь в своем ящике.

— Нет, — ответила кошка. — Когда мы возвращаемся домой, в ящик, мы обе впадаем в коматозное состояние — становимся ни живы, ни мертвы.

— Пока кто-нибудь не откроет крышку, — резюмировал я. — Ты — кошка Шредингера.

Теперь все стало ясно и насчет сросшихся задних половинок. Пока только передние представляли собой раздельные линии времени.

Кошка повернула к демону голову. Она явно была и удивлена, и довольна.

— Ты нашел смертного, который кое-что соображает.

— Нет, — скромно признался я. — Всего лишь немножко знает.

— Тогда ты очень опасен.

— Больше, чем ты можешь себе представить, — Пропел демон. — Это не я его нашел — это он меня вызвал, представляешь?!

Кошка посмотрела на меня и задрожала:

— Но ты же можешь всех нас обратить в хаос!

— Правда? — невинно спросил я и тут же понял, что лишаю себя возможности поторговаться. — Могу-могу! Еще как могу! Но, конечно, не буду, ведь твой приятель — демон Максвелла — вытащил меня из очень напряженной точки.

— Я бы сказал — из горячей точки, — уточнил демон. — У него там еще чуть-чуть — и мозги бы поджарились.

Кошка глянула на меня так, словно была бы не против последнего.

— А ты не мог бы его обратно отправить?

— Отправлю, как только настанет ночь и будет попрохладнее.

Я пугливо оглядел странную местность. Я начинал нервничать.

— Ну, если вам делать нечего... и вы можете ждать, тогда...

— О, нам не надо ждать! Из этого места соединения пространства и времени мы можем спроецировать тебя куда угодно, в любое место в твоем собственном мире.

— А-а-а, — протянул я, чувствуя себя в высшей степени глупо, — ты хочешь сказать, что сейчас я уже в другом мире?

— Нет. Это царство находится между мирами.

— Значит, оно само по себе отдельный мир.

— Вероятно, так оно и есть, но мне не хотелось бы называть его миром, потому что это царство очень невелико.

Тут я выпрямился. Меня словно током ударило.

— Так, значит, ты мог бы легко перенести меня и в мой родной мир?

— Мог бы, — спокойно ответил демон. — А ты этого хочешь?

А правда, хотел ли я этого? Я нахмурился, задумался... Анжелика и радость творить чудеса... Анжелика и приключения... Анжелика и те друзья, которых я обрел... ну, пусть не друзья, пусть просто спутники... Анжелика и то, что здесь я чувствовал, будто чего-то стою. Стою — особенно для Анжелики. Да, да, там было небезопасно, но уж по крайней мере не скучно.

— Нет, — ответил я. — Пока не хочу. И потом, не мог же я связать себя с нежеланием быть с чем-либо связанным.

— Ну, тогда, может быть, ты хочешь вернуться в мир Аллюстрии, откуда попал сюда, — настаивала кошка. Но демон спросил:

— А в твоем родном мире много таких, как ты?

— Не так уж, чтобы очень, — рассеянно проговорил я и прищурился. Перед глазами появилась длинная горизонтальная плоскость, похожая на забор из цельного листа фанеры. — А в каком смысле таких, как я?

— Таких, которые верят в демона Максвелла.

— А, таких, — обрадованно вздохнул я. — Ну, этих немного. Может, миллион.

— Миллион!

— Из трех миллиардов, — быстренько добавил я. — Но даже среди тех, кто знает про тебя, большинство уверено, что ты — чисто научный вымысел.

— Но мы существуем, — пропели в унисон кошка и демон, а демон проговорил: — Тут и живут всякие такие вымыслы — порождения логики и абстракции.

От разговора меня отвлекли два огромных глаза и длинный нос, перевесившийся через забор. Стоило мне глянуть в эти глазища, как они тут же исчезли.

— А этот что тут делает?

Демон даже не обернулся.

— Он тоже тут живет, как и Иегуди.

— Иегуди? — Я глупо оглядывался, но разглядел только несколько ровных плоскостей, похожих на лестницу. — Но я его не вижу.

— Конечно, не видишь. Коротышки сейчас нет, — раздраженно откликнулась кошка.

За ней появились две фигуры в шафранового цвета балахонах с бритыми головами. Они сидели друг против друга в позе «лотоса», и оба держали по светильнику, вот только у одного все масло, похоже, выгорело.

— Ясно... — протянул я. — А Гремлин тоже здесь?

— Чш-ш-ш! — укоризненно прошипела кошка. — Ни слова о нем! Если явится, все тут переворошит!

— Вряд ли. Мы с ним отлично ладили, — нагло возразил я, радуясь в душе, что Гремлина пока нет дома. Похоже, моя наглая уверенность сильно удивила кошку. Затем я разглядел юношу с волосами до плеч и очень бледным лицом, одетого в небесно-голубого цвета сорочку с «оксфордским» воротничком, синие джинсы и кроссовки. Он шагал вдоль ряда многоугольников. — Кто это? — поинтересовался я.

— Это Норма, — пропел мне в ответ демон.

— А я думал, что это отвлеченное понятие.

— Не надо! — воскликнула кошка, но опоздала. Норма растаял и исчез. — Ну вот, — вздохнула кошка, — сколько же теперь дней пройдет, пока он снова поверит в себя и проявится.

— Простите, — пробормотал я и, чувствуя себя виноватым, прошептал: — А это кто?

Я имел в виду фигурку человека, похожую на те, что рисуют детишки — кружочек вместо головы, палочки вместо рук и ног.

— Статистическая Единица, — негромко прогудел демон. — Не бойся, этот не исчезнет.

Клацая железом, к нам притопал робот и остановился. Я попятился.

— Ему-то тут совсем не место! Там, откуда я родом, он реальность, по крайней мере в наши дни!

— Только мое тело реально, — прозвучал голос, но рот робота при этом открылся только один раз. Изо рта выскользнула странная пузырчатая тень и повисла в воздухе. — А я все думал, ну когда же ты к нам заглянешь?

— Ой, да я тебя знаю! — воскликнул я. — Ты — философское понятие, которое я действительно отрицал!

— Бог из Машины* [27], — подтвердил голос, похожий на шелест ветра. — Но почему ты меня отрицал?

— Не тебя. — Я покачал головой. — Я просто пытался доказать, что тебя не существует, а в это время что-то внутри меня твердило: ты есть.