Наследники чародея (№1) - Леди ведьма

Гости заполнили весь Большой зал, и по меньшей мере половину собравшихся составляли почтенные матроны с мужьями.

Зато остальные были молоды. Большинство, пожалуй, уже обзавелись семьей, но все же оставались молоды и полны жизни.

Они шумно слонялись по залу и, будто волны, набегающие на берег, готовы были поглотить Корделию.

— Уж не робеешь ли ты, леди Корделия?

Девушка вздрогнула и оглянулась.

По лестнице величаво спускалась Далила в таком красивом платье, что у Корделии дух захватило. В маске, без маски — ошибиться было невозможно: золотые волосы, спадающие искусно уложенным каскадом, и роскошная декольтированная грудь.

Личико в форме сердца, пышные формы — все подчеркивалось великолепием розового с золотом платья.

Корделия испытала острейший приступ зависти.

— Что за мышка тут притаилась? Так и будешь от каждой тени шарахаться? Ну же, как можно не радоваться такому вечеру?

— Я… Я попытаюсь. — Корделия собрала остатки самообладания и расправила плечи, — Рада слышать это. Иди предо мной, мне не следует затмевать твой блеск.

Глаза Корделии сузились под маской.

— Сегодня никакое платье не может сравниться с твоим, леди Далила. Нет, я уступаю тебе дорогу. В конце концов это твой дом, так сделай то, что положено тебе по праву.

— Я так благодарна тебе, моя дорогая. И уступаю, — кивнула Далила с чуть заметной усмешкой и вышла на середину площадки.

Она махнула рукой, и служанка шикнула на стоящего внизу дворецкого. Тот поднял голову, вытаращил глаза и, повернувшись к толпе, завопил:

— Леди Елена Троянская![1].

«Ну, разумеется», — хмыкнула про себя Корделия.

Все присутствующие как один повернули головы, а музыканты заиграли неторопливый марш.

Далила торжественно нисходила к гостям.

На мгновение все замерли, глядя на нее.

Затем устроили дружную овацию.

Корделия напоминала себе, что большинство здесь присутствующих — на жаловании у Далилы, и все же ее охватила ревность. Бесстыжая девка!

Что ж, Корделия ответит ей по-своему.

Когда Далила спустилась в зал, аплодисменты сменились поздравлениями. Молодые люди проталкивались к лестнице, стремясь приложиться к прекрасной ручке; дамы охали и ахали, рассыпаясь в комплиментах, а потом яростно обсуждали друг с другом удивительное платье.

Корделия поняла, что настал ее час. Сердце ее билось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется наружу сквозь платье. Все же она протянула лакею записку, а тот передал ее дворецкому.

Дождавшись, когда Далила отойдет от лестницы, дворецкий звучно провозгласил:

— Леди Элейн из Шалота![2].

Только что выдуманное имя казалось ей удачным выбором — скрытым упреком Алену. Однако теперь уверенности в этом поубавилось.

Гул затих, и толпа в предвкушении повернулась к вновь прибывшей.

Корделия затаила дыхание, выпрямилась и опустила ногу на первую ступеньку.

Воцарилась гробовая тишина, море глаз устремилось к девушке.

Корделия умирала от страха. Она спустилась еще на одну ступеньку, и еще на одну. Остановилась и скинула плащ.

Все ошеломленно уставились на нее.

Она сделала еще шаг, споткнулась и вцепилась в перила.

Неужели она совершила роковую ошибку? Неужели это место враждебно к ней во всех направлениях?

Что ж, они все равно увидят, чего стоит Корделия Гэллоуглас!

Она вздернула подбородок и сделала решительный шаг.

И вдруг толпа взорвалась восторженными рукоплесканиями — большей частью мужскими.

Шум оглушил ее. Глаза под маской изумленно расширились.

Неужели эти аплодисменты действительно для нее?

Сомнений быть не могло. Молодые люди рвались вперед. Не отставали и те, что постарше.

Корделия медленно спускалась, а в ушах звенели аплодисменты и восторженные крики.

Когда она дошла до последней ступени, несколько щеголей устремились припасть к ее пальцам. Она недоуменно посмотрела на них и подняла глаза…

И встретилась с ненавидящим взглядом Далилы.

Корделия поняла, что это истинный триумф.

Глава тринадцатая

Корделии хватило взгляда на лицо Далилы. Стало ясно, что платье превзошло самые смелые ее ожидания.

Корделия по-прежнему не сознавала, что и сама по себе не менее прекрасна, чем Далила, разве что формы у нее не столь пышные. Строгость платья подчеркивала ее классические черты, а теплые цвета изумительно гармонировали с цветом лица и золотом волос.

Нервное напряжение уступило место злорадству. Улыбаясь, будто кошка, налакавшаяся сметаны, она шла сквозь толпу, благосклонно протягивая руки своим нетерпеливым воздыхателям, щедро раздавая воздушные поцелуи и чувствуя тайный постыдный трепет, когда мужчины склонялись над ее рукой — и ее декольте.

— Ты само солнце, миледи!

— Так поберегись, милорд, иначе можешь обжечься.

— Я уже горю, — вздохнул кавалер, а другой подхватил:

— Ах! Хотел бы я поджариться на таком огоньке!

— Не сомневайся, от тебя бы и угольков не осталось, — отозвалась" Корделия.

— А я бы предпочел лицезреть тебя в лунном свете, — воскликнул следующий щеголь, ловя ее взгляд.

— Берегись, сударь, как бы тебе не обмануться.

— Хотел бы я обманываться всю жизнь, — заверил ее он — именно тот ответ, на который она рассчитывала. Она наслаждалась вниманием, но тут же ощутила жгучий стыд от этого наслаждения. И ее заливистый смех сменился сдавленным фырканьем. Мужчина пожирал ее взглядом, а другой в это время взял за руку. Она повернулась и уставилась прямо…

… в глаза Бора.

Глаза, что затягивали ее, будто в омут, а их обладатель говорил еле слышно:

— Миледи, мир еще не видел подобной красоты!

— Как странно, сударь, — с трудом переводя дыхание, отозвалась она. — Мы знакомы уже несколько дней, но прежде ты мне ничего подобного не говорил! — И вновь он пробудил в ней этот непонятный щекочущий трепет, на этот раз нисколько ее не испугавший. Похоже, она начала привыкать. Но, потеряв новизну, чувство это стало куда более острым, возбуждающим, а потребность в нем все росла и росла.

Она чуть подалась к Бору, и он прошептал:

— Ты подобна и солнцу, и луне, и оба они светят мне, когда ты рядом.

— А вот мне, сударь, похоже, ничего не светит. — И приблизилась еще немного. — Видишь, я не могу ответить любезностью на любезность.

— Ты отвечаешь своей красотой, перед которой меркнут сокровища короны. — Бор сделал встречный шаг, и рука его легла ей на талию. — Потанцуем?

— Пожалуй, я не против, — ответила Корделия, опустив ресницы и чуть поворачивая голову, чтобы немного искоса взирать на своего кавалера.

Бор хрипло рассмеялся и увел Корделию от разочарованных кавалеров, громко выражавших свое недовольство.

Бок о бок, бедро к бедру плавно влились они в фигуру старинного крестьянского танца и несколько мгновений двигались в унисон, но тут же разделились, хлопнув в ладоши, повернулись спина к спине, задевая друг друга плечами и бедрами, потом вновь несколько шагов лицом к лицу, и пошли рядом рука об руку, глаза в глаза. Она чувствовала, как по телу разливается тепло и дрожат коленки, ну и ладно, ведь он держит ее за талию и с каждой фигурой танца все крепче прижимает к себе, так что она может расслабиться, без остатка вверив себя партнеру…

Ален, стоя на краю выгороженной для танцев площадки, следил за каждым их движением.

— Неужели она действительно так распутна, как выглядит, Джеффри?

— Трудно сказать, мой друг, — отозвался Джеффри. — Женщины часто идут на все, чтобы выглядеть не такими, каковы они на самом деле.

— Но зачем им это надо? — удивился Ален.

— Ну, чтобы предстать перед нами загадочными или по вздорной прихоти, просто доставить себе удовольствие.

Взгляд Алена вернулся к даме в зеленом.

— Она явно получает удовольствие! Ты хочешь сказать, что на самом деле она может быть целомудренна и лишь притворяться распутной?

— И не сомневайся! Не существует женщины, которая не желала бы стать самой прекрасной, самой желанной, привлекать всеобщее внимание просто красотой своей, грацией и женским обаянием. Нет, мой друг, любая женщина имеет право всеми возможными способами использовать свои чары, не думая каждый раз, что мужчина способен преступить границы пристойного.

Хотя Джеффри говорил вполне искренне, однако с трудом прятал изумление при виде собственной сестры, пляшущей с лесным разбойником — да что там пляшущей, жмущейся к нему так, что не поймешь, где дама, а где кавалер!

Взгляд Алена блуждал по залу.

— Но где же Корделия? Без нее здесь пусто, все без нее тускнеет.

Джеффри вытаращил глаза. Ведь не способна же эта ничтожная маска оставить Корделию не узнанной Аленом!

Еще как способна — если он не желает узнавать ее.

Какое-то время Джеффри пережевывал эту мысль, а потом сказал:

— Уверен, что она вот-вот появится. А пока, мой друг, не пригласить ли тебе на танец даму в зеленом с кружевами?

Ален уставился на приятеля, не в состоянии выразить своего возмущения.

— Это еще зачем?

— Затем, что танец с ней доставит удовольствие любому мужчине и научит тебя держать партнершу и двигаться с ней.

Такой опыт порадует Корделию и повысит твои шансы.

Ален пристально посмотрел на своего стража.

— Ты действительно так считаешь?

— Могу поклясться. — Джеффри подхватил кубок с проплывающего мимо подноса и вручил его Алену. — Друг мой, за последние полчаса ты не выпил ни капли. Прошу тебя, прими кубок, ибо где истина, если не в вине! А потому, выпей и возвеселись!

— Сомневаюсь, что истину можно найти на дне этого кубка, — усмехнулся Ален, принимая сосуд.

— А я в этом уверен. — Джеффри внимательно смотрел, как Ален осушает кубок. — Сейчас допьешь и сам увидишь.

Танец закончился, и Корделию немедленно осадила дюжина претендентов на следующий.

— Я бы никогда к ней не подошел, — заявил Ален с ужасом и, похоже, с облегчением.

— Зато я подойду, — уверил его Джеффри, — и можешь не сомневаться, когда танец подойдет к концу, мы окажемся рядом с тобой. Пей же, мой друг, дабы усладить свое дыхание. — И он решительно шагнул к толпе воздыхателей Корделии.

Она со смехом отвечала на хвалебные реплики и, по счастью, не спешила выбрать нового партнера. Джеффри успел пробиться к ней как раз в тот момент, когда вновь зазвучала музыка.

— Миледи, — прогремел он, — ты должна танцевать со мной.

Корделия изумленно посмотрела на него, но прежде чем успела возразить, дерзкий кавалер схватил ее за руку, обнял за талию и уверенно повел в танце. Девушке ничего не оставалось, как смириться со свершившимся, однако глаза ее метали молнии.

Как только они удалились от толпы, Корделия зашипела:

— Как ты посмел вмешаться в мои дела, брат!

— А как же иначе? — возразил Джеффри. — Естественно, брат обязан оберегать свою сестру, чтобы и волос не упал с ее головы, особенно когда она выставляет себя, как никогда прежде!

— Да что это ты, братец? — усмехнулась Корделия. — Оскорблен моим декольте? А разве сам ты не силишься заглянуть в самый глубокий вырез?

— Так то у посторонних, — неохотно пробормотал он, — У других женщин это приятно глазу и в порядке вещей — но не у собственной же сестры!

Она презрительно рассмеялась:

— Постыдись, Джеффри! Разве ты не понимаешь, что каждая женщина, которой ты домогаешься, может оказаться чьей-то сестрой?

— Ну… наверное. — На самом деле, он никогда не задумывался об этом. — Но они не любят своих сестер и не заботятся о них в той мере, как я!

— До сих пор я что-то не замечала особой любви и заботы.

— Корделия! — оскорбленно воскликнул он. — Да я затеял все это лишь для того, чтобы защитить тебя и добыть предмет твоей сердечной страсти!

Она посмотрела ему в глаза и увидела, что брат говорит искренне. Он и вправду очень любит ее.

— Я, конечно, благодарна тебе, брат, — с теплотой сказала она. — Итак, мне не позволено радоваться танцам и мужскому вниманию только потому, что у меня отыскался заботливый брат?

— Вот именно! Оставь эти глупости тем, о ком некому позаботиться — вот по этой причине они не заботятся и о себе!

— О Джеффри, откуда вдруг такое ханжество? — нетерпеливо перебила брата Корделия. — Не говори мне, что осуждаешь подобное поведение — ведь оно так нравится тебе в женщинах, которых ты домогаешься!

— Ну… да… но ведь они мне не сестры!

— Фу, братец! Если ты не образец добродетели, то почему им должна быть я?

Джеффри с трудом сдержал свои чувства, и Корделия с удовольствием взирала на его побагровевшую от злости физиономию. Она рассмеялась, точно Далила, легко и заливисто:

— И все-таки, брат, я тоже не лишена сострадания. Во всяком случае, весь этот танец я обещаю быть образцом целомудрия.

И сдержала обещание.

Когда танец закончился, Джеффри выпустил ее руку и отступил с легким поклоном. Корделия присела в реверансе, а когда выпрямилась, увидела перед собой кавалера в золоте и пурпуре, в длинном алом плаще и золотыми волосами, ниспадающими на строгую черноту полумаски. Он был до того хорош собой, что у девушки сердце екнуло.

— Позволь пригласить тебя на танец, миледи, — обратился он к ней низким чувственным голосом.

— Конечно, милорд, — пробормотала Корделия, и, еще прежде, чем заиграла музыка, он взял ее под руку, оставив ни с чем дюжину разочарованных претендентов.

Когда же раздались первые звуки танца, его рука легла на талию девушки, а другой он взял ее ладонь и поднял над головой.

Он не прижимался к ней телом, держась в узких рамках приличий, но отчаянная дерзость в его глазах, когда он смотрел на нее, сверкающая белизна зубов, когда он улыбался, движения танца приводили ее в смятение и кружили голову. Все благопристойно, знаете ли, однако в движениях его была такая чувственность, такой призыв, такая жажда близости, каких она даже не подозревала в мужчине. Жгучий трепет из глубины тела распространился повсюду, и она с изумлением поняла, что реагирует на этого незнакомца точно так же, как на Бора.

Ей стало страшно.

Он увлек ее прочь, и наконец тела их встретились и бедра соединились. По телу Корделии, с головы до пят, пробежала судорога. И казалось, что золотой незнакомец испытывает те же чувства. Он улыбнулся, глаза его загорелись чуть ли не обожанием и сверлили ее насквозь. Корделия, будто завороженная, не могла отвести от него взгляда.

Наконец, хвала небесам, им пришлось разделиться, следуя логике танца, и чинно вышагивать бок о бок, однако чресла ее горели, и она понимала, что выглядит далеко не так степенно, как следовало бы. Корделия посматривала на высокого красивого незнакомца и, гадая, кто же это, испытывала невероятное искушение подсмотреть его мысли и выяснить…

Но — нет. «Наслаждайся моментом, каков он есть, — приказала себе она. — Пользуйся случаем».

Потом они вновь соединились, и он пробормотал низким и хриплым голосом, явно Корделии незнакомом:

— Миледи, ты самый прекрасный, самый изысканный плод из когда-либо украшавших Древо Жизни! Не находись мы в самой гуще людской, я бы не удержался и вкусил божественной сладости.

Корделия хихикнула, не в состоянии сдержать переполнявшие ее чувства, напряжение ослабло, и она лучезарно улыбнулась:

— Зачем же сдерживать себя, сударь? Или желания твои настолько постыдны, что тебя смущают посторонние взгляды?

— Отнюдь, — выдохнул он, а лицо его приближалось и приближалось… И вот губы его чуть прикоснулись к ее устам, прижались сильнее… Поцелуй становился все крепче, Корделия судорожно вздохнула, но кавалер был настойчив. На мгновение поцелуй завладел всем их существом, заслонив остальной мир, унесшийся куда-то, у нее закружилась голова, все завертелось перед глазами, а мужчина прижимался и прижимался всем телом…

Наконец он, тяжело дыша, оторвался от нее. Грудь его вздымалась, а в глазах дерзость мешалась с благоговением, даже Бор так на нее никогда не смотрел, не говоря уж о прочих мужчинах.

Корделия ощущала себя уязвимой, полностью осажденной, но в то же время ее убаюкивали волны наслаждения, губы еще ощущали сладостный вкус поцелуя, и больше всего на свете она желала еще раз испытать это чувство.

Тут она вновь услышала музыку и отступила:

— Сударь! Мы сбились с такта!

— О, нам не следует так поступать, — хрипло сказал он, взял ее за руку и повел, локоть к локтю, между рядами других пар. Танцующие, разинув рты, уставились на них, а они развернулись, как и все остальные, прошли несколько шагов, вновь развернулись, на бесконечный миг оказавшись лицом к лицу, — и глаза его поглотили Корделию целиком без остатка.

«Это любовь? — почти в исступлении подумала она. — Неужели это любовь?»

По каким-то непостижимым причинам он вдруг остановился, и все вокруг нее будто потускнело.

— Отчего же, сударь, — начала Корделия, а незнакомец чуть отступил и припал губами к ее руке.

— Музыка кончилась, прелестнейшая из танцовщиц, — вымолвил он, — но я не выпущу тебя из рук и буду танцевать с Тобою весь вечер, если ты позволишь мне столь безмерное себялюбие.

— Умоляю, не позволяй ему, миледи!

— Нет, прекрасная госпожа! Ты не можешь быть так жестока, чтобы снова отвергнуть меня!

— Танцуй со мной, прекрасная дама, со мной!

Они увлекли ее за собой, оттеснив пурпурно-золотого незнакомца. Корделия выбрала самого привлекательного. Но и он казался ничтожным по сравнению с предыдущим ее кавалером.

Пришлось, однако, танцевать с ним. Постепенно она приходила в себя, а возбуждение, переполнявшее Корделию после последнего танца, заставляло ее кокетничать и смеяться. Окружающий мир вернулся в свою колею.

Она не знала, стоит ли этому радоваться.

Корделия огляделась в поисках золотого юноши, но его нигде не было.

На самом деле он стоял в углу рядом с ее братом, скрытый занавесью.

— Ну и ну! Похоже, ты не терял времени и получил массу удовольствий от танца! — несколько кисло проговорил Джеффри.

— Что за богиня! — выдохнул Ален. — Настоящий ангел, добрая фея! Легкая, как перышко, а ее поцелуй… — Он положил руку на плечо Джеффри. — Прости, мой друг, я поступил дурно по отношению к твоей сестре. Теперь я знаю, что мое сердце принадлежит другой.

— Другой! — насмешливо повторил Джеффри. Теперь он мог все рассказать Алену:

— Ты в своем уме, простофиля? Это и есть моя сестра!

— Что?! — вытаращил глаза Ален.

И покраснел до корней волос.

— Ты хочешь сказать, что я обращался с леди Корделией, как… как…

— Как с женщиной, — сурово посмотрел Джеффри. — Ты обращался с ней так, как она этого хочет — как с желанной женщиной. О, конечно, ей хочется, чтобы ее любили за ум, но правда и то, мой друг, что она жаждет любви к ее телу, нет, ко всему в ней. Уверяю тебя, вечера ученых бесед — лишь часть того, что она ждет от мужчины.

Но Ален не слушал его. Он уставился на танцовщицу, порхающую в другом конце зала:

— Так это Корделия! О Джеффри, ведь я никогда не знал ее по-настоящему!

А Джеффри уже разрабатывал дальнейшую стратегию этой, в своем роде, военной кампании:

— Так пользуйся ее расположением, пока есть такая возможность, мой принц, ведь праздник кончится, и она может предпочесть другого.

Ален в ужасе посмотрел на приятеля.

— О, поверь мне, от нее вполне можно этого ожидать! Мало что так характерно для женщины, как непостоянство. Нет уж, танцуй с ней, наслаждайся ее обществом, ибо ничто другое не расположит ее к тебе больше.

— Что?!! Мое удовольствие расположит ее? Но как же это… как может .. — Ален захлебнулся словами и посмотрел в противоположный конец зала. — Как может женщина согласиться выйти за меня замуж… потому что я наслаждаюсь ее обществом.

— Во всяком случае, и это немаловажно. — Джеффри больше не мог сдержать свое нетерпение. — А ты, Ален, полагаешь, что она выйдет за тебя замуж, потому что безразлична тебе?

— О-о… ее общество… да… — выдавил из себя Ален. — Но…

— Общение это нечто большее, чем беседы у камина, друг мой. — Джеффри слегка подтолкнул друга. — Иди же! Танцуй с ней каждый раз, когда сможешь! А когда не получится с ней, воспользуйся случаем сплясать с леди Далилой.

— Но… это еще зачем? — удивился Ален.

— Доверься мне, приятель, — с трудом сдерживаясь, попросил Джеффри. — Если ты хочешь завоевать леди Корделию, танцуй с Далилой. Потом снова танцуй с Корделией, а на все остальные вопросы я отвечу завтра утром.

Ален покачал головой, ровным счетом ничего не понимая. Но решил не перечить наставнику.

Музыка стихла, но принц не успел. Когда он оказался поблизости, Корделия опять танцевала, танцевала с этим долговязым чернявым разбойником, с Бором! У кого еще могла быть такая буйная шевелюра и борода! Маска едва скрывала его лицо, хотя Ален вынужден был признать, что камзол преобразил негодяя — тому, видать, не часто выпадало ходить в приличной одежде. Помимо воли принц думал только о том, не считает ли теперь Корделия привлекательным этого разбойника, принявшего надлежащий вид.

Недостойная мысль. Он отбросил ее и присоединился к толпе, окружившей Далилу.

А Корделия млела в объятиях Бора, кружившего ее в танце, и мир бешено вертелся вокруг нее. Бор пожирал ее взглядом, расточая похвалы, которым ей очень хотелось поверить.

— Я бы узнал тебя, леди Корделия, в любом обличье. Ты госпожа моих грез, леди Элейн из Шалота! Я никогда не пресыщусь тобой!

Бор говорил, а она чувствовала его осторожные попытки найти лазейку в ее сознание. И тут же установила непроницаемую защиту. Зато внешне расслабилась, искусно маскируя свою настороженность. Корделия весело рассмеялась:

— Ты узнал меня только снаружи, сударь, и этого более чем достаточно для тех, кому никогда не суждено сблизиться по-настоящему.

— Так мне не суждено? — Во взгляде его затаилась обида. — Почему?

— Потому что ты был грабителем, и пока не сделал ничего, чтобы искупить свою вину, а еще потому, что я знаю тебя всего два дня, нет, меньше! Нам следует постепенно знакомиться друг с другом, сэр Разбойник, сначала поверхностно, потом все глубже — ты же пока узнал, какова я с виду, и не более того.

— Мне бы хотелось, — прошептал он и прижался к ней так, что, казалось, заполнил собой все изгибы ее тела. — Я хотел бы узнать каждый дюйм того, что у тебя на поверхности, поцеловать каждую малость. — Губы его прикоснулись к ее губам, а язык ощупывал, пробовал, изучал. Она смутно понимала, что они продолжают двигаться в танце — но только краем сознания, ибо эти движения терялись в поглотившем ее вихре эмоций. Все члены ее расплывались, и только рука Бора удерживала Корделию.

Но тут до нее донесся осуждающий звон цимбал, и она, повинуясь фигуре танца, отступила с отвращением к самой себе.

Как можно быть влюбленной в двух мужчин сразу, причем одного из них даже не зная? И что делать с Аленом, который поклялся ей в верности и, хоть весьма неуклюже, но сохраняет преданность даме сердца?

— Ты расстроена, дорогая. — Бор коснулся морщинки на ее переносице. — Забудь обо всем. Завтра будет достаточно времени, чтобы подумать о себе. Ночью у тебя будет время, чтобы подумать о прочих мужчинах. А сейчас, пока длится еще мимолетный этот танец, думай только обо мне.

Что ж, если он так ставит вопрос, то что ей терять? На один-единственный танец она может позволить себе исполнить его просьбу и думать только о Боре.

Так она и сделала.

Но когда начался следующий танец, и Корделия оказалась в объятиях незнакомого юноши, беспрерывно судачившего о чем-то, она увидела, что ее золотой кавалер танцует с леди Далилой, или Еленой Троянской, которой та прикинулась сегодняшним вечером — но движения ее были отнюдь не царскими. Медленно вращаясь в танце, она каждым движением своим завлекала партнера, всем телом извиваясь в его руках. И он отвечал Далиле самым пристальным вниманием, так, во всяком случае, казалось Корделии. Нет, он не целовал ее, не прижимался к ней так, как того хотела партнерша, но казался совершенно очарованным. Корделия ощутила, как ее захлестывает волна ревности, однако тут же смирила негодование. В конце концов он не ее собственность…

Если только она сама не решит заявить на него права.

И решила, что так и сделает. В конце концов, Бору она ничего не обещала, разве что не думать ни о чем, кроме него, пока длится танец. Она выполнила обещание, и с превеликим удовольствием — но в жизни есть и другие радости.

Танец близился к концу, и она глаз не сводила со своей пурпурно-золотой добычи, рассчитав так, чтобы с последним аккордом оказаться рядом. Он выпустил из рук Далилу, поклонился ей, и тут же его оттеснила набежавшая волна ухажеров. Он поднял глаза, увидел Корделию и тут же бросился к ней:

— Ты просто обязана подарить мне танец, прекрасная незнакомка. Я весь вечер жду только тебя.

Его руки легли ей на плечи, и Корделия задвигалась в танце, не дожидаясь, когда заиграет музыка.

— Ты не скучал в одиночестве, сударь. Я заметила, в каком великолепном обществе ты вращался.

— Не буду отрицать, что вкушал и, другие плоды с Древа Жизни, — прошептал он, — но ни один из них и отдаленно не сравнится с тобой.

— О! Чтобы оценить мои достоинства, тебе приходится сравнивать меня с другими?

— Вовсе нет. — Он привлек ее чуть ближе к себе, и хотя тела их еще не касались друг друга, Корделия вся загорелась, будто он сжимал ее в страстных объятиях. По спине ее пробежали мурашки в предвкушении этого прикосновения.

— Ты оставила меня одного, — вздохнул кавалер, — так что пришлось коротать время в томительном ожидании, когда ты снова окажешься в моих объятиях.

Корделия почти поверила, особенно когда танец поглотил их, и они прошли бок о бок, потом разделились, вновь сошлись, все ближе и ближе, пока не слились в поцелуе. На этот раз она не нашла в себе сил противиться его губам; поцелуй становился все крепче и крепче, пока время не остановилась, и во всей вселенной не осталось ничего, кроме их уст, их тел, их душ, соприкасающихся и жаждущих все большей и большей близости.

Но вот грянули цимбалы, и они разошлись. Незнакомец окинул музыкантов грозным взглядом, а Корделия даже рада была передышке. Она задыхалась, потрясенная не только силой собственной страсти, но и тем, что в последнем объятии слились воедино не только губы и тела их, но и души. Кем бы ни был этот прекрасный незнакомец, он в известной степени телепат, ибо дотянулся до ее сознания, окутал его своими сумбурными эмоциями, смешал их с ее чувствами, тем самым многократно усилив переживания Корделии. Грудь ее ходила ходуном. Она заглянула ему в лицо. Почему-то она была уверена, что он не прочел ее мысли, но, без сомнения, глубоко вник в ее эмоции, соединил их со своими, так что его желание питало ее страсть и увлекало ее к…

Она с дрожью отбросила эту мысль. Как же сможет она теперь довольствоваться каким-то другим мужчиной, кто еще способен подвести ее так близко к экстазу?

А она даже не знает, кто это такой!

Танец кончился, и тут же их разделила живая стена взывающих к ней кавалеров. С облегчением она выбрала самого юного и, чинно двигаясь с ним в ритме танца, мало-помалу приходила в себя. Она почти успокоилась, когда закончился танец, и брат, ухватив ее под руку, увел подальше от прочих молодых людей.

— Мне кажется, сестра, тебе пора немного отдохнуть.

— Несомненно, — вздохнула она. — Благодарю тебя, брат.

— Не стоит благодарности. Но нам придется хотя бы начать танец, иначе твоей руки станет добиваться дюжина юных дуралеев.

Заиграла музыка, и они закружились в танце, постепенно приближаясь к высоким застекленным дверям, распахнутым на террасу. Там он остановился и предложил ей руку, точно так, как она сама его учила несколько лет назад. С внезапно нахлынувшей любовью и тоской по прошлому Корделия приняла помощь, и они вышли на каменные плиты террасы.

Корделия, содрогнувшись, вдохнула холодного воздуха.

— Это очень… очень волнующий вечер, брат мой… Но где же Ален?

Джеффри сверкнул глазами, на губах его заиграла улыбка.

— Как, за этот вечер ты танцевала с ним дважды.

— Дважды? — она застыла, ошарашенно глядя на брата.

Затем попыталась отмотать время назад, припоминая всех, с кем танцевала на балу. Нет, она решительно не могла сказать, который из них Ален: все казались слишком любезны, слишком возвышенны: ни один и в малейшей степени не походил на принца. — Ну, брат, скажи мне, кто именно?

— Ни за что не скажу, сестра! — категорически отказался Джеффри. — Половина удовольствия от игры в том, чтобы не знать, с кем танцуешь. В конце концов, как еще мы обнаружим свои чувства?

— Что ты хочешь этим сказать? — угрожающе нахмурилась Корделия.

Он пристально посмотрел на нее и, отбросив надменность, серьезно сказал:

— Как ты убедишься, что на самом деле любишь Алена, если не позволишь себе потанцевать с другими?

— Кто сказал, что я люблю Алена? — рявкнула, руки в боки, Корделия. — Мне кажется, я говорила тебе прямо противоположное!

— А если не любишь, — мягко произнес Джеффри, — то не стоит ли убедиться в этом, чтобы по-прежнему отвергать его предложения.

Корделия отвернулась:

— Я не говорила, что намерена отвергнуть его предложение, — лишь то, что не люблю его.

— Королевский трон не стоит брака без любви.

— Я стану для него хорошей королевой, — чопорно ответила Корделия. — Я способна быть хорошей женой — Но если ты его не любишь, — пробормотал Джеффри, — то станешь ему изменять, так же, как и он тебе.

— Замолчи! — она повернулась к брату. — Что ты в этом понимаешь?! Ты не женат и сам заявляешь, что никогда не любил!

— Зато я слышал о том, что такое любовь, способен ее себе представить и стремлюсь к ней. Да, даже я, хотя так занят сменой подруг, что времени нет красиво поухаживать.

Корделия посмотрела на него расширенными вдруг в паническом ужасе глазами: