Наследники чародея (№1) - Леди ведьма

Джеффри беспечно пожал плечами:

— Я, Корделия, могу быть начеку, занимаясь чем угодно.

— Ах, разумеется, — Корделия смерила брата уничтожающим взглядом. — И все же не забывай, что ты всего лишь смертный.

Джеффри ухмыльнулся:

— Ну, согласен, все мы не без слабостей.

Не было сказано ни слова о возможности бегства. Правда, Корделия ощутила укол страха, но с удивлением поняла, что куда больше опасается за Алена, нежели за себя.

— Ты ведь не думаешь, что они собираются поднять руку на престолонаследника? — спросил Джеффри.

Корделия нетерпеливо пожала плечами:

— Тебе не кажется, брат, что мы совершенно недостаточно замаскировались? Кто здесь не знает Верховного мага и имена .его детей! А уж о колдовском племени и говорить не приходится!

— Верно, — согласился Джеффри. — А кто не знает, что наследного принца зовут Ален и он дружит с детьми Верховного мага? Нет, здесь ты права, сестра, мы должны быть готовы ко всему, вплоть до убийства! Но пока все выглядит мирно. — Он развел руками. — Почему они до сих пор не напали?

— Не знаю, возможно, у нас еще есть время. Но все же, брат, не стоит ли нам уехать отсюда завтра же, а то и раньше?

— Да хоть сейчас, но ведь Ален ни за что не согласится. Он сочтет это проявлением неучтивости.

Хотелось бы Корделии, чтобы это оказалась единственная причина.

— Нет, мы должны остаться хотя бы на ночь и осмотреться, изучить обстановку. Возможно, нам следует нанести удар именно сейчас, тем самым предотвратив сотню сражений в будущем.

Если понадобится, мы всегда сможем позвать на помощь, но давай сначала посмотрим, что назревает в этом славном гнезде предателей.

— Хорошо, — кивнула Корделия. — Но охраняй принца, брат. Глаз с него не спускай. Хотя, возможно, лучше мне самой этим заняться и не отходить от него ни на шаг.

— Нет-нет, не стоит, — тут же отозвался Джеффри.

— Ты что, братец, за мою честь боишься? — улыбнулась Корделия.

Джеффри, чуть помедлив, постарался сформулировать ответ как можно деликатней:

— Скажем так, сестрица: мне известно, какой хрупкой вещицей может подчас оказаться честь, и я бы не хотел лишний раз испытывать ее на прочность. Но пора идти: наш хозяин уже ждет за столом, не стоит его разочаровывать.

— Как скажешь, братишка. — Корделия взяла Джеффри под руку, и они чинно направились к дому.

Когда они вошли через распахнутые застекленные двери, выходящие на террасу, сэр Юлиан поднял голову:

— А-а, добро пожаловать! Я боялся, что успел уже утомить вас своим обществом!

Корделия одарила его обворожительной улыбкой:

— Ну, что вы, милорд. — Она взяла у слуги кубок с вином и огляделась. Столы на козлах располагались, как положено в замке, хотя мест за ними было значительно меньше. Главный стол всего на несколько дюймов возвышался над остальными. За ним, на стене, оштукатуренной между балками, был намалеван огромный герб. Корделия задержала на нем взгляд, запоминая детали: трудно было сразу вспомнить символику.

Другие стены между старыми дубовыми балками тоже были покрыты штукатуркой. Все пространство между окнами занимал гобелен, на противоположной стене висел другой.

Первые поселенцы Грамария воссоздавали средневековье не таким, как оно было, а каким оно виделось им. Так что костюмы и обычаи они взяли из седьмого века, но многое примешали из последующих, вплоть до пятнадцатого. Когда же дело касалось культуры поведения, они позволяли куда большую эклектику, доходя до девятнадцатого и даже начала двадцатого века. На Грамарие встречалось полно мелочей, незнакомых настоящему земному средневековью — к ним относилось и вино перед обедом.

Да и весь этот дом, по сути говоря.

Они опоздали: Далила, целиком завладев вниманием Алена, увлекала его в сторонку.

Увидев Далилу, Корделия вновь ощутила себя неизящной и безвкусно одетой. Девица облачилась в скромное кремово-розовое платье, значительно свободнее того, в котором она путешествовала. Платье не облегало фигуру, а лишь намекало на скрытые под ним прелести. Оно так удачно гармонировало с ее белокурыми локонами, что Корделия рядом с ней ощутила себя будто поблекшей. Но она тут же вздернула подбородок: мы еще посмотрим, кто кого!

Прямо на глазах у Корделии бесстыдница сделала еще шаг в сторону укромного уголка. Ален, чтобы расслышать ее, вынужден был семенить следом. Он начал что-то отвечать с серьезным видом, однако, насколько могла судить Корделия по цвету его лица, предложения Далилы звучали не вполне пристойно. Похоже, здесь ее домогательства зашли еще дальше, чем в пути.

Корделия склонилась к Джеффри и прошептала:

— Брат, не сможешь ли ты отвлечь леди Далилу от моего неверного воздыхателя?

Джеффри посмотрел на удаляющуюся парочку и улыбнулся:

— Да верный он, Корделия, иначе не покраснел бы как маков цвет. Тем не менее я с глубочайшим удовольствием выполню твою просьбу. — И он сделал решительный шаг.

Но Корделия схватила его за рукав. Джеффри удивленно поднял брови.

— Не забудь, только поухаживать, — сурово напомнила Корделия.

— Не могу ничего обещать, — ухмыльнулся Джеффри и уверенно направился к Алену и Далиле. На лице девицы вспыхнула досада, тут же, впрочем, сменившаяся призывным взглядом, пропавшим еще быстрее, когда она с серебристым смехом вновь обратилась к Алену.

Корделия отвернулась, вполне удовлетворенная: теперь Далила не сможет все внимание уделять Алену. Даже избыточные гормоны брата способны иногда принести пользу.

Что до нее, то не следует уделять этому треугольнику слишком явное внимание…

— Леди Корделия! Как ты прекрасна!

Голос звучал столь искренне, что по телу ее разлилась теплая волна. Корделия подняла глаза, и у нее перехватило дыхание.

Рядом стоял Бор, просто ослепительный, в камзоле того же покроя, что у Джеффри, и рейтузах, наивыгоднейшим образом облегающих его мощные икры и бедра. Корделия обругала себя: ей не следовало уделять столь пристальное внимание этим ногам, как бы замечательно ни были они сложены. Не говоря о чувствах, что охватили ее, когда губы разбойника коснулись ее руки, каким бы мягким и чувственным ни было это прикосновение…

Он посмотрел ей в глаза, и она, собравшись с силами, пролепетала:

— Похоже, ты удивлен, сударь. Я так редко выгляжу… сносно?

— Нет, никоем образом! — он улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. — Ты сама — редкая, исключительная женщина! Нет в мире равной тебе!

— Так уж и нет? — Корделия постепенно начала приходить в себя. — И скольким дамам ты говорил это, сударь?

— Никогда, миледи, ни единой другой! — А еще, подумал Бор, никогда ему не давали такого простора для намеков и комплиментов. — Прежде я не видел тебя в таком сочетании цветов. Я и не подозревал, что возможно столь совершенное сочетание с золотом твоих волос, ведь нет на свете большего наслаждения, чем смотреть, как солнечные лучи, льющиеся из окна, играют на твоих распущенных локонах.

Корделия вспыхнула.

— Ты незаслуженно превозносишь мое очарование, сударь.

— Я говорю искренне. — Он еще немного приблизился. — Или ты хочешь, чтобы я покривил душой?

Он стоял так близко, так неотразим был этот пьянящий мужественный запах… И вновь ее охватили непонятные чувства…

— Я бы предпочла, чтобы ты, сударь, говорил, как подобает джентльмену!

— Увы! Так мне следует стать джентльменом?

— Ты обязан им быть по рождению! — услышали они и оба удивленно подняли глаза.

Рядом стоял Ален, и вид его был суров. На нем был красно-коричневый камзол такого же старинного покроя, как у прочих гостей, и бежевые рейтузы. Корделия не могла не обратить внимания на то, что ноги его также выглядят превосходно, возможно, даже лучше, чем у Бора…

— Ах, я должен! — глаза Бора вспыхнули опасным блеском. — А кто ты такой, сударь, чтобы учить меня, что я должен и что не должен делать?

Ален открыл было рот, но в последний момент сдержался.

Бор обратил внимание на эту паузу и поднял бровь.

— Всего лишь рыцарь, а потому мой долг — напомнить и тебе о рыцарской чести, — Ален говорил все так же сурово.

— А разве я все еще рыцарь? — Бор склонил голову набок. — Я, преступивший закон?

— Ты по-прежнему рыцарь! — еще более сурово рявкнул Ален. — Ты рыцарь, а значит, обязан искупить грехи и вновь вести себя по-рыцарски.

Корделия чуть подалась к Алену. Да, иногда он совершенно невыносим и заносчив, а его самодовольство частенько раздражает ее, но все равно, рядом с ним она чувствует себя безопасней.

В его присутствии чувства, столь беспокоящие Корделию, как будто бы угасают…

Она взглянула на Бора, и тут же вспыхнула страсть. Если бы он был столь добродетелен, столь порядочен и надежен, как Ален!

Но сохранит ли он при этом свою привлекательность?

Наконец сэр Юлиан предложил ей руку и повел к столу.

— Уверен, что ты позволишь своему хозяину срывать плоды твоей красоты и обаяния, пусть лишь на время обеда.

— Почту за честь, милорд, — ответила Корделия и тут же заподозрила уловку, призванную увести ее от Алена и развязать руки Далиле. Однако мимолетный взгляд тут же успокоил ее: девица оказалась зажата между Джеффри и Аленом, причем Джеффри явно завладел львиной долей ее внимания. Алена, похоже, это не слишком радовало, и он с тоской поглядывал на Корделию.

Она сочла это весьма утешительным знаком и повернулась к сэру Юлиану:

— Премного благодарна, милорд.

— Садись же! Садись! И приступим к трапезе! — Сэр Юлиан занял место во главе стола, и немедленно слуги принялись раскладывать огромные ломти хлеба, заменявшие тарелки. А следом другой заполнял деревянные подносы толстенными кусками мяса.

Сэр Юлиан поднял нож и принялся резать мясо, тем самым возвестив о начале обеда.

Корделию несколько покоробило, что он не благословил трапезу, но пришлось смириться со здешними обычаями.

— Я должен воздать вам должное, о спасители моего чада! — провозгласил сэр Юлиан, поднимая кубок. — Нынче здравицами, а завтра балом!

— Балом? — ужаснулась Корделия.

— Вот именно. Я разослал приглашения моим соседям, дабы они разделили мою радость. — Он накрыл ладонью руку Корде дни. — Не отказывай нам, сударыня. Мы здесь, в глубинке, народ простой и пользуемся любой возможностью, чтобы порадоваться жизни, и если одежда наша не столь изысканна, что ж, мы возмещаем это изобилием пиров.

— От моей сестры осталась куча прекрасных платьев, — сладко пропела Далила. — Я прикажу служанке показать их тебе.

Корделия не сомневалась, что служанка скроет от нее самое лучшее.

— А если ты пожелаешь, у меня найдется немало рулонов; чудесных тканей и ярды кружев, — добавил лорд. — Только скажи, что тебе по вкусу, и белошвейка будет работать всю ночь и весь день, чтобы порадовать тебя новым платьем.

— Уж она сумеет, — кивнула Далила. — Если хочешь, я дам тебе, моя дорогая, свою собственную белошвейку.

Корделия на мгновение представила, какое платье смастерит для нее белошвейка Далилы, и ласково улыбнулась:

— Как мило с твоей стороны, леди Далила! Но в этом, право, нет необходимости. Впрочем, милорд… Я бы взглянула на ткани и кружева. Возможно, я сама сошью себе платье по вкусу.

— Сама? — прыснула в ладошку Далила. — Мне казалось, ты, Корделия, высокородная леди. Ведь ты, конечно же, не из тех, кто сам орудует ниткой с иголкой!

— Как, разве ты не вышиваешь, моя милая? — невинно поинтересовалась Корделия.

Далила, глядя на нее, побледнела.

— Да, конечно же, и превосходно!

— Ну, так и я тоже, а моя мать не преминула научить меня и шитью, дабы я могла оценить работу белошвейки.

Она вновь повернулась к сэру Юлиану:

— Спасибо, милорд, я посмотрю твои ткани.

Глава двенадцатая

Во всяком случае, ткани, как и обещал сэр Юлиан, оказались великолепны. Для платья Корделия предпочла изумрудно-зеленый батист, тонкий, почти как шелк, а для отделки ярд за ярдом отбирала самые замысловатые кружева. Она хотела взять и несколько вышитых лент, но потом решила, что бесполезно состязаться с Далилой по части украшений, а еще вспомнила афоризм матери: женщина прибегает к избытку украшений, когда не доверяет собственной привлекательности.

Увы, Корделия как раз не доверяла.

Хотя никогда не призналась бы в этом. Хватит и кружев — кружев и прекрасного батиста, что наилучшим образом подойдет к ее волосам и глазам.

Служанка принесла нижние юбки, видимо, из запасов старшей сестры. Корделия даже не обратила внимание на удивительное совпадение: все ей пришлось почти впору.

Она присела у свечи с пером и листом бумаги, чтобы сделать "набросок будущего платья, но чем дольше она рисовала, тем больше увлекалась этим занятием, и только услышав, как где-то часы пробили полночь, строго велела себе заканчивать. Необходимо как следует выспаться, иначе завтра ничего у нее не получится, а ведь на балу она просто обязана быть очаровательной.

Итак, в постель.

Наконец Корделия легла, облачась в ночную рубашку, которую обнаружила на кровати. После ночи, проведенной на сосновых ветках, нежиться на мягкой перине было особенно приятно.

Она зарылась поглубже, внимание ее рассеялось, мысли блуждали, в голове вспыхивали и гасли разнообразные картины — но то были не грезы о прекрасных платьях и не кошмары о сумасбродных нарядах, в которых на завтрашнем балу может появиться Далила. Нет, пред ней предстал Ален… затем Бор… и снова Ален, снова Бор, и оба они бок о бок, потом Бор остался один, неясно вырисовывающийся над ней, его глаза горят, а губы такие влажные… Она лишь слегка испугалась нахлынувших на нее чувств, совсем почти не испугалась, ведь на самом-то деле его здесь нет. Было нечто в его пристальном взгляде и (признайся!) в теле его, — мускулистом торсе, пробуждающее такие волнующие, щекочущие чувства, и наконец она призналась себе, что испытывает страсть и начинает понимать необузданность Джеффри.

Но в Боре таилось и нечто отталкивающее ее — крайнее безрассудство, столь привлекательное, одновременно казалось столь же угрожающим. Корделия поймала себя на мысли, что хотела бы выйти замуж за Алена ради спокойствия и дружбы, а Бора оставить для романтических удовольствий…

Она рывком села на кровати, глядя в темноту, осознала греховность своих желаний и густо покраснела в ночном уединении.

Затем, окончательно пристыженная, она разрыдалась и уткнулась носом в подушку.

Во мгле ночной костер был островком спокойствия и уюта.

Стало по-настоящему холодно, большая редкость для августа.

Род и Гвен, закутавшись в плащ, глядели на пламя.

— Мне это не нравится, — сказал Род. — Все трое неизвестно у кого, владеющего этой усадьбой. Давно ли, кстати, здесь построили дом?

— Не меньше сотни лет, судя по виду, — отозвалась Гвен.

— Вот именно, по виду. Но можно и нарочно выстроить под старину.

— Разумеется. — Гвен вспомнила чудеса современной технологии, увиденные ею во время отлучки на другие планеты.

От темноты под деревьями отделилась приземистая тень и направилась к сидящим у костра.

Род поднял голову:

— Что нового, Бром?

Гном сел на валун и протянул руки к огню.

— Я приказал эльфам глаз с дома не спускать. Если там что-то произойдет, мы узнаем через несколько минут.

— А что говорят местные эльфы об этом доме? Давно ли он здесь стоит?

— Года два или даже меньше. Здесь появилась артель чужеземцев и построила его. Они расчистили место посреди леса, вдали от чужих глаз. Эльфы говорят, что они рубили лес волшебными топорами и справились с работой за день.

Род навострил уши: похоже, речь шла о высоких технологиях.

— Что-то вроде огненных лучей?

— Вот именно. Дом они возвели за месяц, опять-таки с помощью колдовских машин, и тут же состарили его, хотя он был совершенно новым.

Род кивнул:

— А знают ли эльфы, кто там поселился?

— Некая дама и ее слуги, — сообщил Бром. — Очень красивая леди, стройная и не слишком высокая. — Он пожал плечами. — Вот и все, что они могут сказать. Ее лицо будто бы меняется время от времени, так же, как и цвет ее волос. Держит себя, как благородная, но эльфы чувствуют в ней что-то недоброе.

— Какое-то конкретное зло?

— Снаружи не видно, а у них нет ни малейшего желания проникать в дом. Не то чтобы там творилось нечто ужасное, отталкивающее эльфов, просто это их не интересует. У них есть дела поважнее.

— Не интересует? — вытаращил глаза Род. — Разве бывают нелюбопытные эльфы?

Гвен нахмурилась:

— Что-то совсем не похоже на моих знакомых эльфов. Природное любопытство заставляет домовых каждый угол обнюхать.

Или среди здешних эльфов нет домовых?

— Какая разница? — воскликнул Род. — Эльфы еще любопытнее домовых. Не так охотно заглядывают в дома, согласен, но все же…

— Среди них есть домовые, но и они не проявляют к дому ни малейшего интереса, — подтвердил Бром.

— Это пахнет чарами могущественной ведьмы, — задумчиво проговорила Гвен.

— Вот именно, — согласился Бром. — Выходит, кто-то наложил чары безразличия на всех, кто приближается к дому — В опасности ли Корделия или Джеффри? — спросила Гвен.

— А также Ален, — добавил Род.

— Пока ни малейшего повода для беспокойства, — ответил Бром. — Опасность лишь в том, что они среди чужаков, цели и задачи которых нам неизвестны. Однако никаких реальных признаков опасности. Не беспокойся, чуть что, эльфы предупредят их и, если понадобится, защитят собственной магией.

— Но если в доме ведьмы, магии эльфов может не хватить, — возразила Гвен, и Род содрогнулся. — Они ведь пошлют нам весточку?

— Можешь не сомневаться, — успокоил ее Бром. — Пошлют обязательно.

Утро выдалось ясное, холодное и сырое — как я сама, подумала Далила.

Она с наслаждением потянулась, разгоняя остатки сна, вдвойне сладкого от мысли, что у Корделии, наверное, глаза сейчас красные от усталости, волосы всклокочены, рот полон булавок, и тщетны попытки ее смастерить хоть какое-то платье Вот отчего завтрак в постели показался особенно вкусным.

Ее портниха, разумеется, глаз не сомкнула и до сих пор занята швейным аппаратом, компьютером, дизайнерскими программами, а также коллекцией дисков о средневековой моде.

Далила поднялась с постели, дабы отправиться на первую примерку.

Корделия поднялась часом раньше, и сердце ее запело при виде такого количества ткани и кружев. Тут она заметила поднос с еще дымящимся завтраком. Так вот кто разбудил ее — прислуга. Она пришла в ужас, но тут же успокоилась, обнаружив, что эскизы ее платья по-прежнему надежно спрятаны в сапогах — в доме врага повсюду шпионы.

Сапоги! Ну да, ведь ей нужны еще туфельки.

Она надела свое походное платье, с удовольствием обнаружив, что его почистили, и принялась за работу.

Далила вышла из спальни в гостиную, где модистка пропускала через молекулярный швейный аппарат последний шов.

— Как раз вовремя, шеф, — протянула швея готовое платье.

Даже Далила не смогла сдержать восторженный возглас. Розово-золотое изящное платье дерзкого покроя идеально подойдет к ее кремово-персиковым щекам и белокурым локонам.

— Живей! Я должна посмотреть, как оно сидит! — Она быстро натянула нижние юбки и нетерпеливо переминалась в ожидании, пока модистка застегнет платье. О лифчике можно не беспокоится — средним векам он неизвестен, а на мало-мальски Цивилизованных планетах третьего тысячелетия их встраивают прямо в платья вместе с крошечной электронной схемой, поддерживающей объем и форму.

Далила самодовольно подумала, что ей-то, конечно, ничего поддерживать и улучшать не нужно, однако стрелять, так из всех орудий.

Модистка затянула последний шнурок — примитив, но приходится использовать что-то из возможного в средние века, неважно, было ли так на самом деле, — и Далила повернулась к двери в спальню. Нажав кнопку, модистка замкнула цепь, дверной проем помутнел и засеребрился. Далила с удовольствием разглядывала свое отражение в электронном зеркале, поворачиваясь то боком, то спиной, то в три четверти. Даже самая лучшая белошвейка Грамария не поможет наглой выскочке Корделии Гэллоуглас сотворить что-либо подобное! Ведь она, в конце концов, ограничена средневековой технологией, и с помощью нитки с иголкой не сможет соорудить даже самой заурядной вещицы.

О да, она, конечно же, расстарается! Всю ночь, небось, проси" дела и весь день просидит! Все руки исколет, с лица спадет от усталости, а глаза покраснеют. А как она будет раздражена и не уверена в себе!

Даже если ее наряд окажется приличным, ему никогда не сравниться с платьем Далилы. Да и вообще, разве есть в Корделии шарм и чувственность Далилы? Далила, между прочим, проективный телепат, причем талантливый и очень опытный, а более всего она искусна в любовном привороте.

Корделия с жаром принялась за работу. Никогда ей не приходилось иметь дело с такой восхитительной тканью! Это даже показалось ей сибаритством, когда она вспомнила, что у крестьянок в поместьях Гэллоутласов всего по одной юбке с блузкой, да и те с заплатами. Родители так и не смогли научить ее наслаждаться бессмысленной роскошью.

Но сейчас у нее была веская причина. Необходимо вырвать бедного Алена из когтей этой мерзкой гадюки Далилы — и спасти его должна именно Корделия.

Она расправила ткань, прикинула будущий крой, разложила на столе и, повинуясь внутреннему оку, без малейших колебаний расчертила мелом силуэт. Затем, думая о разделении молекул, пристально посмотрела на белые линии, и ткань сама разошлась по чертежу. Дважды Корделия ошиблась и дважды вновь соединяла края, неотрывно глядя на них и сосредоточив все свои мысли на движении молекул, пока структура полотна не восстанавливалась в первозданном виде.

Ее способности к телекинезу не уступали проективным талантам Далилы.

Теперь она сложила вместе части будущего платья и принялась взглядом соединять нити, так что и шва никакого не оставалось. Молекула цеплялась к молекуле, связывая края куда прочнее любой нитки. Необработанные кромки сгибались сами собой, превращаясь в аккуратную кайму.

К полудню все было готово, и Корделия устроила первую примерку. Она распахнула створки окна и заливисто посвистела.

Трель понадобилась ей, чтобы сосредоточиться — на самом деле она посылала мысленный зов.

На ветку за окном села малиновка, посмотрела на Корделию и вопрошающе вздернула клюв. Корделия попятилась, читая птичьи мысли. Она разглядывала свой образ в сознании малиновки, отступая, пока глазами птички не увидела себя целиком.

И с облегчением вздохнула.

Она увидела принцессу из сказки, само совершенство до последней детали, за исключением головного убора — до него еще очередь не дошла.

Впрочем, принцесса из сказки сочла бы такой наряд крайне вызывающим. Платье с глубоким до дерзости вырезом облегало тело, будто Корделия родилась в нем. Разглядывая себя, она мысленно переставила несколько электрических зарядов, и подол окружил ноги еще теснее.

Корделия сделала несколько шагов к окну, и статические заряды уложили ткань на бедрах — не вплотную, так как не позволяли нижние юбки, но достаточно, чтобы более чем откровенно намекнуть на скрытые под одеждой линии тела. Она еще раз окинула себя критическим взором и пришла к выводу, что формы ее не так уж безобразны — немало парней почтет за счастье будто ненароком коснуться тут и там. Тело, может, и не столь пышное, как у Далилы — если поверить, что у той все свое, натуральное, — зато получше сложено.

Она повернулась и отошла от окна, рассматривая теперь глазами птички собственную спину. Глубокий вырез до лопаток и ткань, идеально гладко облегающая бедра. Опустив веки, она бросила взгляд через плечо, улыбнулась самой манящей из улыбок Далилы и призывно покачала бедрами.

Кажется, получилось.

Она покраснела, представив себе, что и в самом деле устроит подобное представление перед Аденом. Она никогда не посмеет!

А даже если такое случится, он все равно не решится оценить ее по достоинству!

Но сама мысль возбудила ее.

И все же в некоторых местах платье сидело чуть-чуть свободней, чем следует. Корделия сосредоточилась на ткани, и та, разглаживаясь, собралась в вытачки. Вот теперь все как надо: не слишком перетянуто выше талии и достаточно пышно ниже.

Теперь пора подумать об отделке. Корделия послала малиновке прощальный поцелуй, выскользнула из платья и, подхватив кружева, прикрыла декольте. Мать говорила ей, что правильней оставить простор для воображения, а не выставлять все напоказ.

Нужен лишь толчок, заставляющий работать мужскую фантазию.

А Корделия и не собиралась давать им больше необходимого.

Когда все было готово, она позвала посмотреть на себя другую птицу — на этот раз синичку, — разглядела свой образ в птичьей головке, и от радости у нее перехватило дыхание. Никогда еще не видела она такого красивого платья. Ликующим взмахом руки она отпустила птицу, сняла платье и, оставшись в одной сорочке, принялась за головной убор из тончайшего полотна, батиста и вуали.

Где-то в середине работы она вдруг уловила постороннюю мысль — к двери приблизилась служанка. Корделия тут же скомкала платье и бросила к себе на колени, молниеносно вдела нитку в иголку и взъерошила волосы.

В дверь постучали.

— Открыто!

Дверь отворилась, и в комнату вошла горничная с подносом в руке.

— Миледи, вы не вышли к обеду.

— Ах, мне некогда! — измученным голосом проговорила Корделия. — ты же видишь, я вся в трудах!

Девушка, вытаращив глаза, подошла ближе:

— Миледи, вам вполне может помочь белошвейка…

— Наверное, но мне не хочется просить ее. О, я не сомневаюсь, что закончу вовремя! Оставь вино и хлеб вон на том столике, там, кажется, есть место. Я перекушу, когда выдастся свободная минутка.

— Как вам будет угодно, миледи. — Служанка присела в поклоне и удалилась, закрыв за собой дверь. Корделия успела прочитать в голове девушки спесивое удовлетворение и проводила ее мстительной усмешкой. Итак, они считают, что уже победили.

Ладно, тем хуже для них. Пусть Далила думает, что Корделия в отчаянии и ни за что не успеет сшить приличное платье. Ничто не укрепит ее больше, чем излишняя самонадеянность соперницы.

Она закончила, когда солнце только начало клониться к закату.

Хлеб, сыр, мясо, вино — все показалось ей превосходным. Однако она лишь слегка перекусила — не хотелось быть вялой и неповоротливой, когда проснется.

Ибо она, разумеется, должна отдохнуть перед началом вечерних торжеств. Корделия закрыла глаза и мысленно позвала зяблика, строго-настрого велев разбудить ее через час заливистой трелью под окном. Тот же приказ — проснуться, а не петь — она отдала себе, после чего спрятала в шкаф свое прекрасное платье, заперла дверь и, полностью удовлетворенная, легла в постель.

В конце концов ей просто необходимо выглядеть наилучшим образом!

Проснулась она в четыре и добавила последний штрих к своему наряду: плащ — просто круг серой ткани, завернувшись в которой, она скроет платье. И когда в дверь опять постучали, она быстро накинула плащ на плечи и сказала:

— Войдите!

Служанка принесла кувшин с горячей водой, поставила у очага и направилась к выходу, бросая повсюду любопытные взгляды.

— Ах, чуть не забыла! — уже в дверях воскликнула служанка и вернулась, протягивая Корделии полумаску. — У нас будет бал-маскарад, миледи.

Корделия возликовала, но постаралась выглядеть совершенно измученной, — Благодарю тебя, добрая душа.

— Все, что пожелаете, миледи, — слегка поклонилась служанка и вышла, притворив за собой дверь.

Ален, побледнев, проговорил:

— Я никогда не смогу так!

Он смотрел, как заигрывают друг с другом «соседи», как кланяются, болтают, танцуют. Гостей представляли не иначе, как в соответствии с маскарадными костюмами, в основном героями рыцарских романов или старинных преданий. Все были чрезвычайно непосредственны, а танцы казались довольно грубоватыми.

— Да сможешь, конечно, — заверил его Джеффри. — Ален, это ведь бал-маскарад. Никто тебя не узнает.

— Ну… это правда, — задумчиво проговорил Ален, но тут же насторожился. — Постой-ка! Я слышал об этих костюмированных балах. Разве в полночь все не снимают маски?

— Так-то оно так, но если уйдешь до двенадцати, никто не узнает тебя!

Взгляд Алена блуждал по гостям, блистающим золотом в огнях бесчисленных свечей.

— Да, конечно… только обидно пропустить окончание бала…

— Возможно, ты не пожалеешь об этом, — Джеффри глотнул вина из своего кубка. — Имей в виду, что решение ты можешь принять прямо перед полуночью. Если почувствуешь, что хочется выкинуть нечто… возбуждающее… такое, знаешь… не то чтобы злое, а просто слегка шаловливое… или нет, даже не шаловливое… дерзкое… в общем, если ты позволишь себе эдакую проделку, то удалишься до полуночи! — Он чокнулся с Аленом. — А если нет, останешься и снимешь маску! Пей до дна!

Ален машинально приложился к кубку, явно думая о чем-то другом. Но вдруг он встрепенулся, вспомнив, о чем думал раньше:

— Постой! Мне нельзя так рано пить вино! Я же опьянею!

— Что? От одного кубка? — Джеффри снисходительно рассмеялся. — Даже не думай.

Но сам он думал. Он хорошо обдумал, давать ли Алену вино.

Очень крепкое вино.

Конечно, Джеффри не вчера познакомился с Аленом и знал, что принц с детства привык к вину, как и большинство благородных отроков Грамария. Он не опьянеет, но станет чуточку… раскованней.

Музыканты настроили инструменты и ударили в смычки.

Корделия, закутавшись в плащ, стояла в тени на лестничной площадке и широко раскрытыми глазами смотрела на гостей. Ее охватила какая-то странная нервозность. Корделия не могла избавиться от дурных предчувствий. Сколько здесь настоящих соседей, а сколько приспешников Далилы?

Есть ли хоть какой-нибудь шанс превзойти Далилу на ее территории?

Но какая же здесь масса народу!

Хотя наряды публики казались весьма старомодными по стандартам Раннимеда, Корделия не заметила ничего, явно противоречащего стилю Грамария. Все охотно развлекались, смеялись и беседовали, а между ними сновали слуги с винными кубками.