Алан Грофилд (№1) - Дамочка, что надо

— Мы встречались, только и всего. “Привет, как здоровье, славная погода”. На приемах и при сходных обстоятельствах.

— Тогда как ты с этим связана? Ты знаешь, о чем они болтают, ты слышала, как губернатор говорил о том, что он собирается сделать с Герреро. Какова твоя роль во всем этом? Ты дочь губернатора?

— Нет. Дочь врача.

Грофилд посмотрел на нее и понял, что она говорит серьезно: глаза ее были широко раскрыты. Он снова уставился на дорогу.

— Большой Эд Фицджералд?

— Доктор Эдгар Фицджералд. Его считают выдающимся врачом. Он мой отец.

— Он знает о Хоннере и о...

— Нет. Я знала, что творится неладное и папа встревожен. В конце концов он рассказал мне, что они собираются сделать. Что он собирается сделать. Я пыталась его отговорить, заставить подумать, осознать, что он замыслил, но он ослеплен иллюзией доброго дела и грядущего всеобщего блага...

— Цель оправдывает средства. Она горько улыбнулась.

— Он сказал мне, что в Библии об этом говорится дважды. Первый раз — положительно, второй — отрицательно. Там утверждается, что цель не оправдывает средства, но говорится, что всякое дерево познается по плодам его. Стало быть, от хорошего дерева и плоды хорошие, а значит, цель оправдывает средства.

— Он похоронил свою совесть под тонною ничего не значащих слов.

— Щедро сдобренных идеалами. Я заявила ему, что предупрежу генерала Позоса, когда он прибудет в Акапулько. Понимаешь, я не знаю, как увидеть его раньше, он где-то в Тихом океане, с кучей шлюх. Поэтому я пригрозила, что поеду в Акапулько, а он попытался запереть меня в моей комнате, но я оттуда выбралась. Тогда отец, наверное, все рассказал губернатору, это вполне в его духе. Губернатор его успокаивал, говорил ему этим своим добрым, тихим, доверительным голосом, обняв за плечи:

“Да не переживай ты, Эд, найдем мы твою маленькую девочку, отвезем в безопасное место, и ничего с ней не случится”. А потом сказал Хоннеру: “Найди эту маленькую сучку, неважно, во что это обойдется. Не подпускай ее к Позосу”. А когда Хоннер пожелал узнать, в каких пределах он может действовать свободно, губернатор улыбнулся ему и сказал: “На ваше усмотрение”. Такие у него взгляды: зло, творимое во благо, оправданно. Вы нанимаете человека, сообщаете ему вашу благую цель, а когда он спрашивает, как добиться этой благой цели, вы говорите ему: “На ваше усмотрение”. Сейчас это следует понимать так: если получится, оставьте ее в живых, но главное — не дать ей поговорить с генералом Позосом.

— А если они решат, что тебе надо убрать? Что тогда сделает твой отец?

— Ничего. Он об этом и знать не будет. Они найдут, как это обставить. Я просто исчезну, никто ведь не знает, где я. “О-о, она просто обиделась и убежала. Скоро объявится”. А когда генерал будет мертв, это и вовсе перестанет иметь значение.

— М-да. — Грофилд призадумался. — У меня еще один вопрос.

— Ради Бога.

— Почему ты легла со мной в постель? Я подумал, это своего рода подкуп, хотя бы отчасти, чтобы удержать меня при себе, но сейчас такое объяснение уже не годится. Ты бы не пошла на это, чтобы спасти генерала Позоса, не тот он Священный Грааль, чтобы ради него приносить себя в жертву.

Элли улыбнулась.

— Тебе бы следовало быть более высокого мнения о себе.

— Я знаю себе цену. Поэтому подумал, что это обоюдовыгодная взятка и что ты это понимала.

— Ха! Не слишком-то ласкай себя, язык натрешь. Хочешь сигаретку?

— Да. И ответа тоже.

— Отвечу, не волнуйся. — Элли закурила две сигареты, и когда обе взяла в рот, они стали похожи на клыки моржа. Протянув одну Грофилду, она выпустила облачко дыма и сказала: — Я полагаю, отчасти наша близость объясняется реакцией. Мы были в безопасности, или, во всяком случае, думали так, я была преисполнена благодарности, а угар прошел. Для психолога не тайна, что люди, избежавшие смертельной опасности, тотчас начинают думать о сексе. Закон сохранения вида или что-то в этом роде.

— Люди думают о сексе постоянно. Я хочу знать, почему ты превратила мысли в поступки.

— Ну, частично поэтому. А так же, как я говорила, из чувства признательности. А может, даже и в целях подкупа. Самую малость. Но в основном... — Она одарила его кривой улыбкой и теплым взглядом. — Из-за любопытства.

— И ты его удовлетворила?

— Мммммммм. Грофилд ухмыльнулся.

— Думаешь, не все еще познано?

— Не знаю. Задашь мне этот вопрос, когда доберемся до места. Куда мы едем?

— В Сан-Луис-Потоси. Рубин во лбу старой Мексики.

Она небрежно махнула рукой, в которой держала сигарету, и сказала по-испански:

— Браво!

Глава 9

— Насколько я понимаю, — сказал Грофилд, почесывая затылок и изучая карту, — мы можем оставить Мехико-Сити в стороне и проехать через городок под названием Толука, что на шоссе 55, а оттуда — в Тахко, правда, от Тахко до Акапулько ведет только одна дорога, и от Хоннера на ней никуда не деться, как от разделительной белой полосы.

Они сидели на террасе своего гостиничного номера. Сан-Луис-Потоси, старый тесный живописный городок с узкими улочками и зданиями в стиле Старого Света, лежал перед ними, будто испанский район Парижа в каком-нибудь мюзикле, снятом студией “Метро Голдвин Мейер”. Они приехали сюда в среду вечером, а сейчас было утро четверга, девять часов. Пора уезжать. Яркий солнечный свет падал на разложенную перед ними на столе карту и сдвинутые в сторону тарелки, оставшиеся после завтрака. В чашках из-под кофе набралась уже целая куча сигаретных окурков.

Элли сказала:

— Должен быть какой-то другой путь, Алан. А мы не можем отсюда направиться прямо к океану, а потом вдоль побережья? Ну почему нет? Смотри, мы едем отсюда в Агвакальентес, оттуда в Гвадалахару, дальше — в Колиму, а оттуда — в Текоман на побережье.

— Да уж конечно, — ответил он. — А дальше, как видишь, недостроенная дорога до самой Акилы, а потом и вовсе бездорожье.

— А что это за пунктирная линия от Акилы до... что это за местечко? Плайя-Азуль?

Он посмотрел на надписи и сказал:

— Эта дорога еще только в проекте, она пока не построена.

— А не могли бы мы там проскочить? Возможно, удастся взять напрокат “джип”. Может, там песок...

— А может, и джунгли. Кроме того, эта пунктирная линия пересекает две реки, милая, и я ручаюсь, что ей это сделать гораздо легче, чем нам.

— Тьфу! — Она загасила окурок в кофейной чашке и тут же закурила новую сигарету. — Должен же быть какой-то выход!

— Поезд и самолет исключаются, — сказала Грофилд. — Они наверняка следят за вокзалами, мы туда и не сунемся. Придется попробовать пробраться на машине, больше ничего не остается. До Тахко мы скорее всего доберемся без особых сложностей, а вот потом они могут возникнуть.

— Могутвозникнуть?

— Наверняка. Но попытаться надо. Она снова склонилась над картой.

— А если отправиться в объезд, приблизиться к побережью с юга и ехать на север? Там что, тоже нет дороги?

— Нет. Смотри.

Она посмотрела и ничего не увидела. Посмотрела еще раз и опять не увидела ничего. Наконец она подняла голову и сказала:

— Ну что ж, сдаюсь. Нам надо в Акапулько, и ехать придется единственным путем, а уж как это у нас получится, даже не представляю.

— Знаешь, что мы сделаем? — сказал он. — Мы доедем до Тахко, а потом произведем разведку местности. Мы не можем строить планы, пока не узнаем, где противник. А они должны быть южнее Тахко, потому что с юга туда ведут несколько дорог, которые сходятся недалеко от... что это? Игуала? Им нет смысла следить за тремя дорогами, когда они могут остановиться несколькими милями южнее и следить только за одной.

— Ну что ж. Хотя я уже ни на что не надеюсь.

— Зато я надеюсь, — ответил Грофилд. — Кроме всего прочего, если дело выгорит, это поможет мне разрешить мои маленькие затруднения.

— Какие еще затруднения?

— Я же в этой стране нелегально. У меня нет ни документов, ничего. А значит, мне будет трудновато незаметно выбраться из Мексики. Если ты думаешь прорваться к генералу Позосу и убедить его, что мы не врем, генерал, по идее, должен будет испытать признательность к тебе и чувствовать себя твоим должником. И отплатит, указав какой-нибудь дипкурьерский маршрут, по которому я смогу пробраться обратно в Штаты. Верно?

Элли улыбнулась.

— Хорошо, — сказала она. — Личный интерес всегда помогал людям делать все, на что они способны.

— Правда? Опять начинаешь умничать? Она посмотрела на него и прищурилась.

— Ты правда женат?

— Да.

— А тебе не следует позвонить жене, послать ей телеграмму, как-то дать знать о себе?

— Нет. Я сказал ей, что уезжаю, а она в курсе моих дел и потому знает, что не получит от меня никаких вестей до моего возвращения.

— Но я-то не в курсе твоих дел.

— Ты не моя жена.

Она откинулась на спинку стула, разглядывая его, и сказала:

— Хотелось бы мне когда-нибудь накачать тебя эликсиром правды и заставить рассказать подлинную историю своей жизни. Уверена, в ней немало любопытного.

— Это появилось только после нашей встречи. Ты допила кофе?

Она заглянула в чашку, набитую мокрыми окурками.

— Фу-у! Ты что, шутишь?

— Тогда поехали. — Он сложил карту. Она спросила:

— Сверим часы?

— После того, как наденем маски.

— Да-с, сэр. Господин Болтун. Грофилд засмеялся и сказал:

— С тобой так весело, Элли, дорогая. Жаль, что тебя вот-вот прикончат.

Глава 10

Грофилд шел по торговой улочке для туристов. Лавочки справа и слева торговали изделиями из серебра. Тахко был не только национальным памятником Мексики, но и вотчиной ее среброкузнецов. На углу Грофилд вдруг увидел такси, старенький, мятый “шевроле”, за баранкой которого сидел плотно сбитый мужчина, похожий на медведя. Грофилд просунул голову в окошко и сказал:

— Хочу съездить за город.

Водитель повернул голову и посмотрел на Грофилда с видом человека, единственное земное достояние которого — терпение и время.

— Куда?

— Через Игуалу и немного дальше по дороге на Акапулько. Всего несколько миль. А потом снова вернемся сюда.

Водитель подумал-подумал и сказал:

— Десять песо. Восемьдесят центов.

— Идет, — согласился Грофилд, открыл заднюю дверцу и влез в салон.

Медленно, то и дело переключая передачи, водитель повел свой “шевроле” к южной окраине города.

Грофилд откинулся на спинку сиденья и нацепил темные очки. Оставшаяся в городе Элли ждала в туристском ресторане, ее светлые волосы были покрыты белым шелковым платком. “Датсун” стоял в боковой улочке вне поля зрения. Впрочем, вдряд ли стоило переживать из-за машины. Мексика не производит автомобилей, только ввозит их. Небольшую часть импорта составляют дорогие американские лимузины, а маленькие дешевые “датсуны” тут очень популярны и не так бросаются в глаза, как “плимуты” или “форды”. К тому же, поскольку на тропическом солнце краска выгорает, тут преобладают машины светлых тонов, поэтому кремовый “датсун” был совсем неприметным.

— Езжайте помедленнее, — попросил Грофилд, когда они выехали из города. — Я ищу своих друзей.

— Пожалуйста. Вы знаете, я когда-то водил такси в Штатах. В Нью-Йорке.

Грофилд не ответил. Он не мог позволить себе отвлекаться на пустые разговоры.

Ссутулившаяся спина водителя и его тяжелое молчание свидетельствовали о том, что он обиделся.

Дорога огибала Игуалу с востока, а примерно милей дальше примыкала к шоссе Мехико — Акапулько. Севернее Игуалы шоссе было платным, а к югу — до самого Акапулько — бесплатным. От Тахко дорога шла под гору, но сейчас вывела на равнину. Они ехали по высокогорному плато, а впереди Грофилд видел громады гор, за которыми раскинулся океан.

— Помедленнее, ладно? — попросил Грофилд. — Мои друзья должны быть где-то здесь.

В Мексике почти все дороги, включая основные магистрали, были двухрядными, и эта не составляла исключения. Она была прямая и ровная, но узкая. По обеим сторонам дороги лежали холмистые возделанные поля, располагались несколько зданий, баров и ресторанов. Машина миновала перекресток, где стояла государственная заправочная станция “Пемекс”.

Грофилд едва не прозевал этот темно-зеленый “понтиак”. Похоже, он снова был на ходу, коли стоял в тенечке возле полуразрушенной глинобитной хижины без крыши справа от дороги. Краем глаза Грофилд успел заметить его и забился в угол сиденья. Когда такси проехало мимо, он уставился в заднее стекло и смотрел назад до тех пор, пока не убедился, что его не увидели. Впрочем, они искали не его, а либо ее, либо их двоих. Грофилд подался вперед и сказал водителю:

— Ладно, все в порядке, можно возвращаться.

— Я думал, вы ищете друзей.

— Они еще не приехали.

Водитель пожал плечами и развернулся. Проезжая мимо во второй раз. Грофилд увидел, что Хоннер и еще трое парней сидят под низкорослым деревом рядом с машиной. Они могли не суетиться, а просто подождать, зная, что машина у них быстроходнее, чем у Грофилда с Элли. Хоннеру и его дружкам достаточно было сидеть в тенечке и следить за редкими проезжающими машинами. Когда появится их добыча, они могут не спеша встать, отряхнуть брюки, залезть в “понтиак”, догнать “датсун”, оттеснить его с дороги, и игра будет сделана.

Вот только не все будет так просто, заверил себя Грофилд.

На обратном пути в Тахко дорога шла в гору. Грофилд предпринял запоздалую попытку поболтать с водителем о том, как он работал таксистом в Нью-Йорке. Но время было упущено. Водитель обиделся и наотрез отказывался поддерживать беседу. И он, и Грофилд испытали облегчение, когда вернулись в город и расстались.

Грофилд застал Элли за чашкой остывшего кофе. Она по-прежнему курила сигарету за сигаретой. Он сел и сказал:

— Я нашел их. Они не думают, что мы появимся так скоро, но, на всякий случай, прикатили загодя.

— И что теперь?

— Вернемся в тот мотель, который мы видели, снимем номер и подождем.

— Как долго?

— Думаю, до трех часов ночи. Вполне достаточно. Элли задрожала.

— Прекрасная мысль.

— Давай надеяться, что она не придет в голову Хоннеру.

Глава 11

— Вернусь, как только смогу, — сказал Грофилд.

— Хорошо.

Он захлопнул дверцу, свет в салоне погас и воцарился мрак. Грофилд выпрямился, чтобы сориентироваться, и оперся о крышу машины. Он ждал, пока глаза привыкнут к темноте, но они все никак не привыкали. Серп луны нынче ночью был даже тоньше, чем накануне, а искусственное освещение, похоже, отключили во всем мире.

Была половина четвертого утра, и “датсун” стоял на земле рядом с дорогой чуть севернее хижины, возле которой Грофилд днем видел “понтиак”. Выехав из Тахко, они не встретили ни одной машины. Казалось, они стоят на каменной глыбе в поясе астероидов.

Вскоре Грофилд начал мало-мальски отличать ровную, прямую дорогу от менее ровной и не такой черной земли. Отойдя от машины, он ступил на асфальт и медленно пошел вперед, стараясь не сбиваться на обочину, чтобы под ногами не хрустела земля.

В одном заднем кармане лежала “беретта”, в другом — флакон бензина. В левом брючном кармане — складной нож, в правом — полоска ткани, оторванная от тенниски, и спички. В левой руке Грофилд держал еще один кистень, сделанный из куска мыла и носка. Он считал, что подготовился к любым неожиданностям.

Впереди тускло мерцал какой-то огонек. Грофилд шел ему навстречу, очень осторожно, надеясь, что никакой ночной водитель не промчится мимо именно сейчас, ослепив его светом фар. Но в ночи не слышалось ни звука, не было ни одного признака жизни. Грофилд крался сквозь мрак к этому мерцающему огоньку.

Свет падал из хижины без крыши. Грофилд тихо и осторожно подобрался поближе; в голове у него звучала музыка из кинофильма, а сам он был индейцем из племени апачей, подкрадывавшимся к каравану фургонов. Он шел размеренно и бесшумно, как умеют делать только краснокожие, для которых лес — дом родной.

В хижине стоял стол, а на нем свечка. Громилы сидели на стульях, трое — Хоннер и два его приятеля — дулись в карты, четвертого громилы нигде не было.

Грофилд обошел хижину, подобрался к “понтиаку”, и тут услышал голоса. Он остановился, вздрогнул и прислушался.

В “понтиаке” сидели два парня и разговаривали, как разговаривают люди, которым осточертело ждать, а запас забавных анекдотов уже иссяк. Значит, всего их пятеро, на одного больше, чем было днем.

Нет, шестеро. Шестой появился на дороге, светя себе фонариком. Он неожиданно вынырнул из тьмы. Грофилд скорчился за “понтиаком” и принялся ждать, обратившись в слух.

Парень с фонариком сказал:

— Ну вот, время вышло. Вылезай оттуда, хоть ненадолго.

— По-моему, они вообще не будут тут проезжать.

— Ну и что? Твоя очередь топтаться на дороге.

— Марти, пойдем со мной, составь компанию. Тут раздался третий голос — другого парня, сидевшего в машине.

— Еще чего. Там холодно.

После недолгого препирательства произошла смена караула, и новый часовой с фонариком пошел по дороге. Снова стало темно, и двое в машине, закурив сигареты, продолжали прерванный разговор.

Машин было две. В тусклом свете фонарика Грофилд успел увидеть вторую, стоявшую чуть правее, “Мерседес-бенц 230SL”, скоростная спортивная модель.

Днем машина, должно быть, стояла где-то дальше по дороге. Если бы тогда Грофилд вывел из строя “понтиак”, этот “мерседес” нагнал бы его через две-три мили. Но сейчас громилы сошлись вместе, чтобы скоротать темную мексиканскую ночь.

Грофилд вытащил нож, раскрыл его и пополз к “мерседесу”. Пока двое в “понтиаке” болтали, заглушая шумы и кряхтение Грофилда, он проколол все четыре колеса. Теперь машина раньше утра с места не тронется.

Проколоть шины “понтиака”, пока в нем сидели двое парней, Грофилд не мог: они бы почувствовали, как осядет машина. Придется принять более жесткие меры. Грофилд отполз за дерево и стал готовиться.

Флакон с бензином, тряпица и спички, все это в совокупности представляло собой усладу революционера — самодельную ручную гранату, оружие, которое когда-то называли “молотовским коктейлем”. Грофилд высунулся из-за дерева, поджег тряпицу и швырнул флакон.

Мир наполнился красным и желтым светом. Послышались два взрыва, один за другим — сначала рванул “молотовский коктейль”, потом бензобак “понтиака”. Яростно пылающие огненные шары полетели во все стороны. Грохот еще не стих, а Грофилд уже сорвался с места и побежал.

У него было примерно полминуты, потом они опомнятся и кинутся в погоню. За это время он вполне успеет укрыться в темноте, а потом им будет чертовски трудно отыскать его.

Грофилд чуть не пробежал мимо собственной машины, потому что мчался по асфальту вслепую, но Элли опустила стекло и, услышав шаги, хриплым шепотом позвала:

— Сюда! Сюда!

Он шел, вытянув руки в стороны, ничего не видя. Наткнувшись на машину, Грофилд открыл дверцу. Загорелся свет в салоне, внезапно сделав осязаемым этот кусочек пространства, и Грофилд увидел ее лицо, бледное и испуганное.

— Что ты сделал?

— Получил фору. Пусти-ка меня за баранку. Она передвинулась, и он влез в машину, запустил мотор, захлопнул дверцу, но фары включать не стал. Впереди колыхалось красно-желтое зарево. Он поехал в ту сторону, более-менее держась дороги.

“Понтиак” горел, будто полено, которое сжигают на святки. В мутном свете фигуры суетившихся вокруг него людей были похожи на размахивающих руками героев мультфильмов. Они заметили пронесшийся мимо “датсун” и бросились в погоню. “Мерседес”, переваливаясь, тащился к дороге, будто барсучья гончая с перебитыми ногами.

— Пригнись! — крикнул Грофилд. — Пригнись! Они пронеслись мимо, втянув головы в плечи. Грофилд давил на газ. Выстрелов они не слышали, но в окнах появились дырки, что-то глухо ударило по дверце.

Но вот все позади. Грофилд включил фары и увидел, что дорога сворачивает налево и идет в гору.

— Боже мой! — воскликнула Элли, глядя на маячившую сзади красную точку. Вскоре и она исчезла из виду.

— Акапулько, — сказал Грофилд.

Часть третья

Глава 1

АКАПУЛЬКО. Пятница, 7.45 утра.

Губернатор Люк Харрисон вышел из коттеджа на солнышко, поглазел немного на синее-синее море, потом уселся за столик, накрытый для него у бассейна. Вода в бассейне тоже была синей, но с зеленоватым оттенком. Два официанта принялись подавать завтрак.

Губернатор был высок, крепко сбит, а физкультура и сила воли вот уже много лет помогали ему поддерживать хорошую форму. Портной в нем души не чаял: хоть один клиент не вынуждал его изощряться, придумывать одежду, которая приукрашивала бы фигуру. Основными достопримечательностями его лица были модный квадратный подбородок и удивительно честные голубые глаза. Нос, возможно, был чуть коротковат, а губы слишком тонкими, но в общем и целом выглядел он именно так, как и должен был выглядеть политикан, тяготеющий к государственной деятельности, бывший губернатор и человек, по-прежнему сохранявший влияние в высших партийных эшелонах, но отнюдь не незаменимый.

Завтракая и поглядывая на море, губернатор старался не думать о прошлых разочарованиях, о теперешних опасностях, о неуверенности в будущем. Тревожное пробуждение, тревога во время еды, тревога из-за собственной беспомощности — все это вредно отражалось как на телесном, так и на душевном здоровье.

Отель “Сан-Маркое” был самым подходящим местом, чтобы развеять тоску, а завтрак таял во рту. “Сан-Маркое” считался отелем, но на самом деле был чем-то большим, чем просто гостиница. Главный корпус, стоявший на склоне, был двухэтажный, аляповатый, со множеством столовых, игровых залов, контор и так далее. Постояльцы жили в зданиях поменьше, разбросанных по склону крутого холма позади главного корпуса и соединенных между собой пестрыми дорожками из сланца. Это были квадратные двухэтажные домики на четыре номера каждый, длинные приземистые бунгало на два номера и коттеджи на одну семью — в одном из них сейчас остановился губернатор, а по соседству, в таком же, все еще спал доктор Фицджералд.

Все эти здания удачно вписывались в рельеф каменистого склона, они были оштукатурены и окрашены в розовый цвет. Перед каждым располагался небольшой бассейн, выложенный розовым кафелем.

Рядом с главным корпусом стояли переоборудованные “джипы”, называемые “пляжными багги”. Розовые, под розовато-голубыми жестяными крышами. Любой гость “Сан-Маркоса” имел право бесплатно пользоваться одним из этих багги, и они то и дело сновали туда-сюда по Акапулько.

Сам город Акапулько был построен на полого изогнутой полоске песка в горной теснине. Горы окружали его с трех сторон, будто темно-зеленый театральный занавес, над ними нависло светло-голубое тропическое небо, а с четвертой стороны, с юга, простиралась бескрайняя синяя ширь Тихого океана. Отсюда, с холма на восточной окраине, открывались самые лучшие виды, и губернатор с удовольствием глазел на море, поглощая завтрак.

Два официанта, один — мексиканец из Чильпансинго, второй — эмигрант из Герреро, сбежавший восемь лет назад от тайной полиции генерала Позоса, подавали еду ловко и молча. Губернатор даже не замечал присутствия официантов.

За кофе и сигарой — первой за день, — которыми завершился завтрак, он впервые обратился мыслями к обуревавшим его тревогам. Во-первых, Эдгар, во-вторых, его дура-дочь, в-третьих, Хуан, в-четвертых, молодой Боб и, в-пятых, его виды на будущее. Все было так неопределенно, зыбко, сложно, излишне запутанно и беспорядочно.

Почему бы старому ублюдку просто не умереть своей смертью, да и дело с концом? Это было бы проще всего, это принесло бы всем им освобождение. И не надо думать, как поддержать в Эдгаре боевой настрой, не надо бояться, что Эллен Мэри все испортит, что Хуан отвернется от губернатора, а Боб, который совсем рядом, догадается о том, что происходит на самом деле.

Но ничто не бывает легко и просто. Попыхивая сигарой, вглядываясь в морской простор, но давно ничего не видя перед собой, губернатор все мусолил мысль о том, что в жизни ничего не бывает легко и просто, что ни одно деяние не может быть во всех отношениях добрым или во всех отношениях дурным, что...

И все эта девица, надо ее найти, схватить, спрятать, пока дело не будет сделано и не станет достоянием истории. Тогда все другие тревоги отойдут на задний план, обретут свой действительный масштаб. Но девицу надо найти во что бы то ни стало.

В пять утра его разбудил истеричный звонок Хоннера. Девчонка и этот неведомо где подцепленный ею гастролер прорвались в Игуалу и теперь ехали на юг. Длина дороги составляла двести пятьдесят миль, но она была узкой, извилистой и проходила через самую дикую горную страну в мире: вряд ли они преодолеют ее быстрее, чем за семь часов, а значит, сюда прибудут не раньше десяти.

Едва ли они доберутся так далеко. Губернатор велел Хоннеру сделать то, что ему следовало сделать в первую очередь: позвонить своим людям здесь, в Акапулько, и попросить их отправиться на север, как только рассветет. Если Хоннер будет ехать с севера, а остальные — с юга, они схватят девчонку где-то на полпути, возможно, меньше, чем через час. А может, уже схватили, просто поблизости нет телефона, и неоткуда позвонить.

Эта мысль взбодрила его. Бросив взгляд направо, он увидел приближавшегося со стороны соседнего коттеджа Эдгара Фицджералда и улыбнулся. Нынче утром доктор выглядел изнуренным, костюм висел мешком на мощном теле, седые волосы были растрепаны. Тем не менее, опускаясь на соседний стул, доктор сказал:

— Не надо так на меня смотреть. Люк. Сегодня я в полном порядке.

— Хорошо. Ты превзошел все мои ожидания. Хочешь кофе?

— Нет. Есть новости?

— Ни словечка. Может, она и не в Мексике вовсе. Скорее всего она в Нью-Йорке, занимается самоедством. Она объявится после того, как все это закончится.

Врач покачал головой.

— Она никогда не простит меня, Люк, я знаю. Я уже смирился с этой мыслью. Она никогда не поймет и не простит меня. — Мимолетная улыбка получилась весьма кислой. — Ты ставишь меня перед горьким выбором, Люк, — заявил доктор. Глаза его покраснели, как после бессонной ночи.

— Мы исполняем свой долг, — ответил губернатор. Эта фраза набила оскомину, он повторял ее раз пять во время споров, когда убеждал Эдгара, а потом поддерживал в нем это убеждение. К этой фразе, по мнению обоих, и сводился весь их спор.

Врач кивнул.

— Да, я знаю. Но это трудно, чертовски трудно. Я буду рад, когда все кончится. Ты и не представляешь себе, как я обрадуюсь.

Оба похоронили жен. Губернатор — семь лет назад, доктор — четыре года спустя. И теперь они научились понимать друг друга почти без слов, как иногда бывает у вдовцов, связанных долгой дружбой. Поэтому губернатор знал, что творится в мыслях доктора, и был огорчен, даже искренне раскаивался в том, что друг страдает из-за него. Но все равно и пальцем не шевельнул бы, чтобы что-то изменить: он не даст себе послабления.

Губернатор сказал:

— Когда мы оба приступим к работе, когда все будет в прошлом, а мы займемся делом, раны затянутся.

Доктор промолчал. Он смотрел на море. Потом проговорил:

— Вон они.

Губернатор поднял глаза и увидел яхту генерала Позоса, белую и сверкающую, роскошную, красивую, чистенькую. Она медленно входила в гавань. Непереваренный завтрак превратился в желудке губернатора в твердый комок. Губернатор услышал странный сдавленный звук и повернулся. Сидевший рядом доктор Фицджералд вдруг заплакал.

Глава 2

Генерал Луис Позос развалился на своей кровати между двумя женщинами, которые чертовски ему надоели. К тому же он знал, что нынче утром никуда не годен как мужчина, и это еще больше бесило его, поскольку половое бессилие всегда повергало его в страх, а страх переходил в отвращение, которое, как ему казалось, вызывали в нем эти томные, теплые, мягкие, пахнущие мускусом тела двух женщин. Они вызывали в нем отвращение, а он лежал между ними навзничь, и их тела льнули к его бокам. Он облизал языком свои густые черные усы, приподнял голову и плюнул в лицо женщине, лежавшей справа.

Но это ее не разбудило. Белая ленточка слюны потянулась вниз по щеке, вдоль носа, по покрытой пушком коже между носом и верхней губой и, наконец, лениво упала на серую и мягкую простыню.

Он снова откинулся на подушку, уже усталый. Усталый, скучающий, раздраженный и злой. В каюте было слишком жарко, тела, прижимавшиеся к нему, были слишком горячими. У него ныла голова, болел живот. Саднил левый глаз. Он толком не отдохнул. Он испытывал половое бессилие.

Генерал поднял руки, соединил локти над грудью и резко, яростно развел их, ударив обеих отвратительных женщин по тяжелым налитым грудям, отчего они наконец проснулись.

Пробудившись, обе сели на постели в легком недоумении. Та, что была слева от генерала, затараторила по-испански, а та, что справа, залаяла по-голландски. Во внезапном приливе еще большего раздражения, изнеможения, ярости и невыносимого омерзения генерал Позос начал дубасить по кровати кулаками, коленями, пятками и локтями; он брыкался, дрался, лягался и пихался, пока не сбросил обеих женщин с кровати на палубу.

Это рассмешило его. Генерал тотчас снова откинулся на подушки, разинул рот и заржал каким-то странным гнусавым тревожным хохотом, похожим на сухой кашель. Можно было подумать, что это смеется канюк-падальщик. Генерал лежал навзничь, держась за живот, и ржал, а две женщины поднялись с палубы и стояли, огорченные и опечаленные, потирая ушибленные места. Они переглянулись, потом посмотрели на генерала, затем на палубу. Обе были унижены, и им хотелось одеться, но ни одна не смела сделать это, пока генерал не даст понять, что они ему больше не нужны.

Когда приступ смеха прошел, генерал вдруг почувствовал, что теперь он в добром расположении духа. Он принялся лениво чесать свои телеса, как истинный гедонист, потом попросил женщин подать ему халат. Голландка принесла его, и генерал поднялся с постели.

Он был невысокого роста, но широк в кости. При любом образе жизни генерал все равно был бы похож на бочонок, а поскольку жизнь свою он проводил в праздности, увеселениях и плотских утехах, его коротенькое туловище с годами покрылось многочисленными слоями жира, поэтому недавно один политический противник, а их у генерала были тысячи, обозвал его “волосатым пляжным мячом”. Лицо отражало его дикий норов, а руки генерала были гораздо мягче и мясистее, чем руки любого его знакомого.