Алан Грофилд (№1) - Дамочка, что надо

У “форда” Грофилд резко остановился и проговорил:

— Ну, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответили старики. Он остановился так неожиданно, что старики по инерции сделали еще шаг или два, и Грофилд отделился от группы. Они тоже остановились, чтобы помахать ему и довести до конца начатые фразы, а потом пошли своей дорогой. Грофилд распахнул дверцу “форда”, показал скорчившемуся на полу машины парню пистолет и добродушно произнес:

— Только представь, каких бед он может натворить. Когда парень увидел приближавшихся к нему стариков, он сполз с сиденья и прижался к полу. Но теперь не мог вытащить оружие. Он мрачно смотрел на пистолет в руке Грофилда и молчал.

Это был не сам Хоннер, а один из тех двоих, которых оглушила Элли. Грофилд сказал ему:

— А если бы это оказалась их машина? Тех стариков? Что тогда?

Парень продолжал угрюмо пялиться на него.

— Ладно, вылезай оттуда.

Парень оперся локтем о сиденье, второй рукой ухватился за руль, подтянулся и встретился на полпути с летящей вниз рукояткой “беретты”. Она ударила его в висок, и он кулем осел на пол, разинув рот.

Грофилд убрал пистолет, забрался в машину и пробормотал:

— Одним твоя работа хороша: часто удается выкроить время побездельничать.

С трудом ворочаясь в тесноте, он вытащил из башмака парня шнурок и связал ему большие пальцы рук за спиной. В таком скрюченном состоянии, да еще когда руки не действуют, вряд ли он сможет выбраться из машины самостоятельно. Парень напоминал перевернутую на спину черепаху. Грофилд с опаской выбрался из “форда”, поглядел по сторонам, не заметил никакого движения и пошел обратно в гору до первого перекрестка. Там он свернул направо, добежал до следующего угла, еще раз свернул направо, снова прошел квартал, свернул направо в третий раз и вернулся на ту же улицу, которую покинул. Теперь “форд” стоял справа, выше по склону, а “датсун” — слева за углом.

Парень, находившийся где-то ниже по склону, не беспокоил Грофилда. Надо было обезвредить того, который дежурил возле машины, стоявшей носом по направлению к верхушке холма, потом быстро забраться в нее и, поднявшись выше, подобрать Элли и покинуть город, пока Хоннер и остальные не успели опомниться.

Так где же второй громила? Грофилд осторожно приблизился к перекрестку и выглянул из-за угла. Вот он, любуйтесь. Сидит на крылечке, прямо напротив машины, курит сигарету, вид праздный и безобидный. Он вполне мог позволить себе сидеть так, потому что был новичком, и Грофилд не знал его в лицо.

Неужели теперь их четверо?

Да нет, скорее всего они просто заменили того, которого ударило током. Наверное, он еще не готов ко второму раунду.

Но то, что Хоннер смог так быстро найти ему замену в Мехико-Сити, плохая новость. Раз он сумел это сделать, значит, Грофилд уже не в состоянии с точностью вычислить, сколько человек ему противостоит. То ли Хоннер с двумя парнями, наводившими справки в бюро проката машин, куда отправились Грофилд с девушкой, то ли целое полчище головорезов.

В который уже раз Грофилд пожалел, что не знает, в какую переделку попала Элли.

Ну что ж. Это подождет. Сейчас необходимо позаботиться об этом новичке. А значит, надо шагать обратно, обойти квартал с дальнего конца и вернуться на перекресток с противоположной стороны. Наконец Грофилд проделал весь этот путь, выглянул из-за угла и увидел новобранца футах в десяти справа от себя. Тот беззаботно покуривал и вносил свою лепту в создание местного колорита, только вот беда: уж очень он смахивал на бруклинского докера.

Грофилд высунул голову из-за угла и произнес:

— Т-с-с!

Парень, вздрогнув, поднял глаза.

Грофилд показал ему “беретту”.

— Неторопливо встанешь, — мягко сказал он, — и подойдешь сюда для дружеского разговора.

— Не знаю, что ты задумал, дружок, — ответил парень. — Ты меня с кем-то перепутал.

— О нет, — заверил его Грофилд. — Если бы я тебя с кем-то спутал, ты бы так не говорил. Ты бы подумал, что я грабитель. Признаваться в незнании до того, как задан вопрос, значит выдать свое знание. Так говорит Конфуций. Иди сюда за угол, милок, пришла пора посвятить себя новым делам.

Кажется, парню стало тошно. Он отшвырнул сигарету — неужели подал кому-то знак? — встал и обогнул угол. Тут Грофилд дважды ударил его “береттой”, потому что от первого удара парень увернулся.

Грофилд заторопился. Весьма вероятно, что Хоннер стоял где-то ближе к подножию холма. Тогда он, безусловно, видел, как парень зашел за угол, и подойдет, чтобы посмотреть, в чем дело.

Грофилд выскочил из переулка, открыл “датсун”, прыгнул в него, сунул ключ в замок зажигания и в этот миг услышал пронзительный крик.

Глава 7

Визжа покрышками, “датсун” промчался вокруг площади, и тут Грофилд увидел их, застывших в ослепительном блеске фар. Прямо картинка с обложки бульварного журнала сороковых годов. На фоне булыжной мостовой и темных старых зданий стройная блондинка отбивалась от двух верзил в черных костюмах. Один из них был Хоннер, а второй — еще один новичок.

Грофилд резко затормозил, высунул “беретту” из окна, пальнул в воздух и крикнул:

— Элли! Беги сюда!

Новичок отпустил Элли и бросился в темноту. Хоннер не хотел сдаваться, он продолжал держать Элли и отпустил только после того, как она несколько раз пнула его ногой. Элли бросилась к машине.

Теперь, когда она ушла с линии огня, Грофилд дважды подряд выстрелил в Хоннера, но, похоже, оба раза промазал. Хоннер низко пригнулся, сунул руку в карман, где, очевидно, лежало оружие, и бросился вправо, к веренице машин.

Элли вскочила в машину, но еще не успела усесться, как Грофилд нажал на педаль газа. Дверца с пассажирской стороны захлопнулась, Элли сказала: “У-ф-ф!” — и они, объехав площадь, покатили вниз, к выезду из города.

Раза два Элли порывалась что-то сказать, но уж больно она запыхалась, поэтому просто сидела, изогнувшись, глядя в заднее стекло. Грофилд гнал машину со скоростью, какая и не снилась конструкторам “датсуна”.

Немного погодя Грофилд сказал:

— Ты должна объяснить мне, ради чего я тут воюю. Действуя вслепую, я ошибаюсь и сам того не замечаю.

— Какие еще ошибки? — Она по-прежнему задыхалась, но уже могла говорить. — Ты сработал прекрасно.

— Ну-ну. Я полагал, что против нас только эта троица, поэтому счел вполне безопасным оставить тебя и расправиться с засевшими у машины. Но там оказались два новых типа, золотко, целых два.

— Не злись на меня, Алан, ну, пожалуйста.

— Чертова дурочка.

— Ну, пожалуйста.

Теперь, когда они снова временно были в безопасности, раздражение Грофилда нарастало, подобно лавине.

— Кто мне противостоит, черт побери? Целая армия?

— Да нет. Никакой армии, честно.

— Кто же тогда?

— Я бы и хотела рассказать тебе, — ответила она. — Может, еще и расскажу, в пятницу, когда все кончится.

— Все может кончиться гораздо раньше пятницы, — заметил он.

Она бросила взгляд в заднее стекло, но их никто не преследовал.

— Почему? — спросила она. — Теперь они не смогут нас преследовать.

— Я не о них говорю, а о нас.

— Ты хочешь сказать, что бросишь меня? Уйдешь?

— Какое, к чертям, уйду. Я убегу. Я бы и улетел, кабы только мог.

— Сегодня пополудни ты...

— Сегодня пополудни все кончилось постелью. С нашей первой встречи мы оба знали, что это непременно произойдет. Это и произошло, независимо ни от чего. Ты же влезла ко мне в постель не по контракту, в соответствии с которым я должен остаться с тобой до пятницы, а я оформил тебя не для того, чтобы удержать при себе.

— Оформил!

— Так уж это называется.

— А ты можешь быть первостатейным мерзавцем, если только пожелаешь, а?

— Ты послала меня драться с тремя парнями, а оказалось, что против меня целая летучая бригада. Тебе ли говорить о мерзавцах?

Она с царственным презрением сложила руки на груди и уставилась в окно.

Остаток пути до гостиницы они проехали в молчании, а когда вылезали из машины, Элли сказала:

— Ты знаешь, машину взяла напрокат я. Когда мы разойдемся, она достанется мне.

— Возьми ее с моим благословением. Можешь высадить меня в первом же городе, к которому мы подъедем.

— Иными словами, прямо здесь.

— Не умничай, Элли Мэри!

— Ты злопыхатель. Самый злобный тип, которого я когда-либо встречала.

Грофилд оставил ее, подошел к своей комнате, отпер дверь и, войдя, принялся собирать вещи. Ключи от “датсуна” лежали у него в кармане, поэтому он не боялся, что Элли уедет без него.

Оба пистолета и три бумажника лежали в его новом чемодане. Он вытащил из бумажников все нужное, швырнул их в корзину для мусора, а документы засунул в кармашек чемодана. Два запасных пистолета рассовал по карманам нового плаща, затем уложил остальные пожитки, оставив только плащ, который намеревался нести отдельно.

Она вошла в комнату, когда он закрывал чемодан.

— Прости.

Он посмотрел на Элли. Она снова превратилась в маленькую девочку, на этот раз прямо Крошка Снукс.

— Опять “прости”? — буркнул он. — Тяжелая же у тебя жизнь, если ты все время просишь прощения то за одно, то за другое.

— Но мне и правда жаль, — отвечала она, садясь на кровать. — Я просто была расстроена, потому что те люди схватили меня.

— Ты заслуживаешь доверия не больше, чем акула в заводи, — заявил Грофилд. — Перестань играть, сними маску невинной, перепуганной девочки, я тебя насквозь вижу.

— Я не притворяюсь, Алан, честное слово, не притворяюсь. В каком-то смысле я действительно невинна, и ты можешь спорить на свой последний доллар, что мне страшно.

— А ты можешь поставить свой последний доллар, что между нами все кончено.

— Алан...

— Все кончено, — проговорил он. Маленькая девочка подпустила немного обольстительности.

— Ну, пожалуйста.

— Все, — сказал он и подхватил два чемодана. — Лучше оттащи свой скарб в машину. Рано или поздно они приедут сюда искать нас.

— Алан, ну, пожалуйста.

Он вышел из комнаты, отнес чемоданы к машине и положил их на заднее сиденье. Потом принялся ждать. Элли подошла к нему без вещей.

— Какая прекрасная ночь, — сказала она.

— Вздор. Ты прекратишь или нет?

— Кабы те двое не набросились на меня, мы бы сейчас не ругались, правда? Мы бы вернулись сюда, поплавали при луне — ты хоть заметил, что на небе луна? — а потом...

— Да, луна есть, — сказал он. — Тоненький серебряный серп. И огромный бассейн, полный теплой воды. И такая хорошая постель. И ни один из нас не дотянет до пятницы, потому что у тебя не хватает мозгов рассказать мне, что же на самом деле происходит, чтобы я хотя бы мог сообразить, что же делать.

— Алан...

— Через две минуты я уезжаю, — сказал он, бросив взгляд на часы. — С тобой или без тебя.

— Алан, я хочурассказать тебе. Он стоял молча, демонстративно следя за бегом секундной стрелки на циферблате.

— Теперь мы можем от них отделаться. Мексика — большая страна, мы можем поехать, куда хотим, они никогда нас не найдут.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— У нас был уговор, — напомнила Элли.

— Он теряет силу.

— Алан, ну, пожалуйста!

— Одна минута прошла, — сказал он. — Лучше бери свои сумки.

— Откуда тебе знать, что я расскажу правду? Что снова не солгу тебе?

Он оторвал взгляд от часов.

— Если это будет похоже на ложь, я тебя брошу, — сказал он. — Брошу. А я, пожалуй, в состоянии определить, лжешь ты или нет. Я видел врунишек получше.

Она безнадежно махнула рукой.

— Хорошо. Я все тебе расскажу.

Глава 8

— Не знаю, с чего начать, — сказала она, мрачно глядя на приборную доску.

Грофилд оторвал взгляд от дороги.

— Это весьма похоже на преамбулу к очередной басне, — заметил он. — Смотри у меня.

— О-о, я расскажу правду, — заверила она его. — Об этом не беспокойся.

В ее голосе слышалась покорность судьбе. Последний бастион пал.

Они ехали на север. Вместо того чтобы стоять у гостиницы и слушать рассказ Элли, Грофилд заставил ее принести и спрятать багаж, и вот они снова в пути, и Элли рассказывает ему свою историю.

Бросив быстрый взгляд на дорожную карту, он решил направиться к Сан-Луис-Потоси, небольшому городку в ста двадцати милях от Сан-Мигеля. Им пришлось проехать по этой второстепенной дороге к северу от Долорес-Идальго, затем еще по одной второстепенной дороге, чтобы снова выехать на основную магистраль, шоссе № 57, после чего они покатили прямо на север, к Сан-Луис-Потоси.

Пока они ехали, ей бы полагалось рассказать ему о том, что творится, однако после двусмысленного вступления Элли помрачнела, замолчала и уставилась на приборную доску.

— Последнее, что я от тебя слышал, — сказал он, чтобы помочь ей, — это признание в том, что ты не знаешь, как начать.

— Я просто пытаюсь сама во всем разобраться, — ответила она и посмотрела на него. Выражение ее лица, освещенного лампочками приборного щитка, было серьезным. — Я надеюсь, что ты и впрямь умеешь определять, когда я лгу, а когда нет, поскольку я ужасно боюсь, что мой рассказ покажется тебе самой вопиющей ложью.

— А ты попробуй.

— Ну что ж. — Она набрала в грудь воздуху: — Лучше всего, пожалуй, начать с губернатора Харрисона. С губернатора Люка Харрисона из Пенсильвании. Губернатором он был несколько лет тому назад, но титул так при нем и остался.

— Стало быть, наш главный герой — губернатор Люк Харрисон из Пенсильвании, — пробормотал Грофилд.

— Я тебе не лгу!

— Что? — Он посмотрел на Элли и увидел, что она явно расстроена. Снова взглянув на дорогу, Грофилд сказал: — Ах, ты это из-за моих слов “наш главный герой”? Ну, да я без всякой задней мысли, я просто употребил профессиональное выражение. Я ведь актер, ты не забыла?

— Актер? Ты хочешь сказать, настоящий?

— Не будем уклоняться от темы, золотко, свой альбом для газетных вырезок я тебе потом покажу. А сейчас мы займемся Люком Харрисоном, губернатором из Пенсильвании.

— Да. Я... Пожалуй, расскажу тебе о том, какой он, чтобы ты понял все остальное.

— Ради Бога.

— Прежде всего он один из самых богатых людей в штате, может быть, самый богатый. Ему принадлежат шахты, он имеет интерес в сталелитейном производстве, и его семья владеет землями в окрестностях Филадельфии с начала гражданской войны.

— Деньги и общественное положение?

— Да, было бы желание. Он, как выражаются в Филадельфии, “главная линия”.

— Я знаю. В Нью-Йорке это называется, или прежде называлось, “четыреста семейств”.

— Да. Но дело в том, что он все это унаследовал — и деньги, и положение, и все остальное. А он человек энергичный, сильный, он... его присутствие едва ли не пугает, до того в нем много энергии и жизненной силы.

— Выходит, ты с ним знакома? Она едва заметно улыбнулась, потом произнесла бесцветным голосом:

— Да.

— Хорошо, динамо-машина с деньгами и общественным положением, полученным по наследству. Такие люди обычно уходят в политику, чтобы избавиться от излишков энергии. Он может позволить себе быть либералом, поскольку с него все равно берут девяносто один процент подоходного налога, а сознание того, что он получит все на серебряном блюдечке, делает его несгибаемым борцом за счастье простых людей: повышение минимальных заработков, пособий по безработице, затрат на образование. Он помогает правительству решать эти задачи и делать мир лучше.

— Совершенно верно, — согласилась Элли. — Именно такой он человек.

— Вот тебе еще один пример, — сказал Грофилд. — В старые времена, когда власть переходила из рук в руки, она принадлежала то боссу партийной машины, то реформаторской группе. Тридцать лет — машине, два года — реформаторам, потом опять тридцать лет — машине, и так далее. Но теперь это кончилось. В наши дни власть переходит от экономистов к общественным деятелям. Готов спорить, что твой парень пошел по стопам того человека, который ставит себе в заслугу устройство бюджета штата.

Она улыбнулась, хотя и неохотно.

— Опять верно. А следующие выборы проиграл человеку, который обещал сократить штатный налог. Ты просто угадал, или тебе доводилось жить в Пенсильвании?

— На политику мне плевать, где бы я ни жил. Она интересует меня только в самом общем смысле. Вернемся к нашей истории?

— Да. — Она снова улыбнулась, на этот раз устало, и сказала: — Ты даже не знаешь, как мне не хочется об этом говорить. Но раз уж приходится... Ради Бога, Алан, никогда никому этого не передавай.

— Честное бойскаутское.

— Ладно. Вернемся к губернатору Харрисону. Он пробыл у власти всего один срок, а затем попытался превратить выдвижение “любимого сына штата” в настоящую президентскую номинацию. Из этого ничего не вышло, и многие партийные боссы не на шутку на него разозлились, поэтому, когда он попробовал выдвинуть свою кандидатуру в сенаторы от Пенсильвании, дело не дошло даже до номинации.

— Со многих что-то требуют, но мало кого выбирают.

Это замечание, которое Грофилд отпустил, просто чтобы заполнить молчание, похоже, заинтересовало Элли.

— Ты так думаешь? Возможно, ты и прав. Может, в этом-то все и дело?

— У меня такое чувство, — сказал он, чтобы вернуть беседу в прежнее русло, — что губернатор Люк Харрисон не готов отойти от дел и по-прежнему добивается какой-то общественной должности. Мэр Филадельфии?

— О нет. Он слишком горд для этого, он не пойдет на понижение.

— Поэтому он переключил свои интересы из области политики куда-то еще.

— Не совсем. За последние несколько лет он ничего особенного не сделал. Он заправлял благотворительными фондами, занимался какой-то работой по линии ЮНЕСКО, недолго проработал советником в Вашингтоне, не делал ничего такого, что отнимало бы все его время, чему он мог бы отдать все свои силы. Ничего основательного.

— Судя по описанию, это пороховая бочка, — сказал Грофилд.

Элли кивнула.

— Да. Которая вот-вот взорвется.

— Теперь перейдем к тебе.

— Погоди. В дело замешаны и другие люди. Сын губернатора Харрисона, Боб. Ему двадцать девять лет, и вот уже восьмой год он служит пресс-секретарем при генерале Позосе.

Это имя она произнесла так, будто ожидала, что Грофилду оно знакомо, но это, разумеется, было не так.

— Генерал Позос? Не имел удовольствия.

— О-о, ты наверняка о нем слышал. Он диктатор Герреро.

— Я потрясен. В который уже раз.

— В самом деле? Это страна в Центральной Америке. Ты что, никогда о ней не слышал?

— Если и слышал, то не помню. Но ничего, я верю тебе на слово. Генерал Позос — диктатор Герреро. Его что, так и называют? Диктатор?

— О нет. Официально он “эль-президенте”. Его выбрали еще в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. А теперь, как только они подготовят Конституцию, состоятся новые выборы, и на смену временному правительству придет постоянное, демократическое.

— Он у власти с тридцать седьмого года?

— Да. Грофилд кивнул.

— Они не любят торопить события.

— Излишняя поспешность чревата потерями.

— Вот именно. Ладно, вернемся к делу. Пока что у нас фигурирует только бывший губернатор Пенсильвании Харрисон, полный энергии, но безработный человек. А при чем тут его сын?

— Пресс-секретарь. Это означает связи с общественностью. Он пытается сделать так, чтобы генерал получше выглядел в газетах, особенно в США.

— Минуточку. Его сын — сотрудник по связям с общественностью в Латинской Америке. Стало быть, теперь уже у нас два действующих лица, отец и сын.

— Три. Еще генерал Позос.

— О-о? Он тоже в этой труппе?

— На нем она и держится.

— Будем и дальше знакомиться с действующими лицами, или теперь пойдет сюжет?

— Еще одно действующее лицо, заслуживающее внимания. У генерала Позоса тоже есть сын, Хуан. Двадцати одного года от роду, он на выпускном курсе в университете Пенсильвании.

— Ага. Два сына поменялись странами.

— Да. Хуан уже восемь лет в Соединенных Штатах, с тех пор как пошел в среднюю школу. Лето он проводит в Герреро. Рождество, День благодарения и Пасху — с губернатором Харрисоном. Губернатор встречался с генералом Позосом лет двенадцать назад, в Вашингтоне, а когда пришло время отправить Хуана на север учиться в колледж, губернатор предложил взять мальчика в свой дом. Тогда Бобу было двадцать один, он как раз уезжал из дома, и Хуан, я полагаю, в каком-то смысле заменил им сына.

— Пока я что-то не улавливаю, при чем тут Хоннер с его ребятами, а до Акапулько — так и вообще далеко.

— Хорошо, хорошо, я как раз подхожу к этому. Я должна еще много чего рассказать тебе о губернаторе Харрисоне, но, поверь мне, все это необходимо, если ты хочешь понять, что здесь творится.

Грофилд вздохнул и пожал плечами.

— Валяй продолжай, — сказал он, хотя все это интересовало его куда меньше, чем можно было бы предположить. И количество действующих лиц, и общие подробности, и полнота фона — все говорило за то, что Элли не врет. Он поверил ей или готов был поверить с самого начала: ложь всегда звучит более складно и продуманно.

— Несколько лет назад, — продолжала она, — губернатор купил дом в Санто-Стефано, столице Герреро. Летом он обычно обретается там, но иногда наезжает на несколько дней и в любое другое время года. Он заинтересовался Герреро, экономикой страны, ее ресурсами, потенциалом, народом, историей, короче говоря, всем.

— А-а. Собственная маленькая страна. Как раз то, что хотел бы иметь такой человек, о котором ты говоришь.

— Страна не просто нравится ему, — ответила Элли. — Она прямо-таки заворожила его.

Грофилд взглянул на девушку. Она была серьезна, напряжена, взгляд устремлен вперед, скулы отбрасывали маленькие тени, когда на них падал тусклый свет приборной доски. Грофилд тихо сказал:

— Я полагаю, мы подходим к сути.

— Да. Губернатору Харрисону нужно Герреро. Он хочет управлять им сам, сделать страну высокоразвитой и процветающей. Сейчас, когда всем заправляет генерал Позос, губернатор почти ничего не может сделать, но последние восемь лет он занимал самое значительное место в жизни генеральского сына, Хуана. Когда генерал умрет, и власть перейдет к Хуану, а за это можно поручиться, вот тогда Герреро станет личной собственностью губернатора Харрисона. Ключевой фигурой будет Хуан, общественным мнением и бумажными делами займется Боб, сын Харрисона, а сам губернатор может заняться непосредственно народом и вытворять с ним все, что душе угодно.

— Король Люк Первый? Она покачала головой.

— Нет. Ему не нужны слава и привилегии. Ему даже не нужна власть, во всяком случае, для личных целей. Губернатор хочет только служить народу. Я слышала его речи на эту тему, Алан. Он не краснобай. Он хочет поднять уровень жизни в Герреро, хочет, чтобы там были хорошие школы, хорошие дома, все хорошее. И он не впадает в самообман. И, если сможет добиться своего, народ Герреро и впрямь заживет по-человечески. Через десять лет он мог бы сделать эту страну самой передовой в Центральной, а может, и во всей Латинской Америке.

А сейчас там чуть ли не самый низкий уровень жизни во всем Западном полушарии.

— Выходит, он хороший человек?

— Нет. Он хочет вершить дела, но он не добрый дядюшка. Он... ты должен понять, что эта мысль владеет им уже далеко не первый год. А при том образе жизни, который ведет генерал Позос... Только Чарлз Лафтон мог бы сделать его кинобиографию. Да еще возраст. Генералу под шестьдесят. Похоже, ждать осталось недолго. Но ведь какая штука: годы идут, Позос знай себе живет, и губернатору Харрисону приходится ждать.

— По-моему, мы уже приближаемся к развязке.

— Да, именно так. В этом году Хуан оканчивает колледж. Губернатор хотел, чтобы он продолжил учебу в аспирантуре, но Хуан сказал: нет. Он собирается вернуться в Герреро и поселиться там. Очень скоро губернатор утратит свое влияние на юношу. Хуан будет предоставлен самому себе и, возможно, вырастет в настоящего государственного мужа.

— Губернатор не может ждать.

— Да. И он отдает себе отчет в том, что задуманное им безнравственно, но считает, что обстоятельства оправдывают его. Убрать генерала — меньшее зло, чем оставить его в покое. Это первый довод. Сиюминутная безнравственность — ничто в сравнении с тем благом, которое она приносит народу Герреро в конечном счете. Это второй довод. А третий состоит в том, что в цивилизованном мире генерала уже давно казнили бы за его злодеяния, так что можно считать это просто запоздалым торжеством справедливости.

Грофилд ухмыльнулся.

— Непременно попрошу губернатора научить меня казуистике.

— Он в этом очень силен, в основном потому, что вооружен искренней верой. — Она заколебалась, будто на краю обрыва, и добавила вполголоса: — И он умеет убедить других, подчинить их себе. Он сильная личность.

— Иными словами, он не сам делает все это, а убедил кого-то другого вкалывать за него.

— Вот именно.

Грофилд ждал, но она больше ничего не сказала. В конце концов он спросил:

— Кого же?

— Одного эскулапа, — ответила она. — Своего домашнего врача. Когда губернатор будет заправлять Герреро, этот врач возглавит Министерство здравоохранения, создаст больницы и клиники, даже учредит медицинское училище. Они обсуждают это уже много лет. Врач не меньше губернатора увлечен этой идеей, у него уже даже есть чертежи больниц, списки персонала американских лечебниц и университетов, людей, которых он хотел бы нанять.

— Эдакое примерно-показательное предприятие.

— Вот-вот! В том-то и беда с ними: на народ им обоим наплевать! Население — да, но не народ, не личности, мужчины и женщины. Для них это всего лишь население, земли, ресурсы, гавани, реки, здания.

Грофилд немного поторопил ее, сказав:

— Так или иначе врач намерен сделать все сам.

— Да. Генерал Позос нездоров. Он и не может быть здоров при той жизни, которую ведет. Этот врач время от времени пользовал его, а теперь согласился отправиться в Герреро и стать лечащим врачом Позоса. Генерал, разумеется, в восторге.

— И каков же план? Несчастный случай?

— О нет. Просто угасание. Генерал Позос лишится здоровья, его одолеют всевозможные недуги с осложнениями. Он не протянет и трех месяцев. Личный врач, который ежедневно видится с пациентом, может убить его тысячей разных способов.

— О-о, — протянул Грофилд и включил обогреватель. — Это что-то новое.

— Последняя разработка. Генерал сейчас на яхте совершает двухнедельную прогулку вдоль тихоокеанского побережья. В пятницу он высадится на берег...

— В Акапулько.

— Да. Да, ты знаешь, что Мексика тоже разделена на штаты, и Акапулько находится в штате Герреро.

— Название, как у его страны.

— Верно. Поэтому генерал частенько там останавливается на день-другой, чтобы поглазеть на женщин в купальниках и выбрать одну-двух. Он превращает это в показуху. Смотрите, мол, как дружат народы двух Герреро, страны и штата, как они идут рука об руку, и так будет вечно. Обычно он произносит речь и дает званый завтрак. Жителям Акапулько это нравится, поскольку это курортный городок, а живописные церемонии, связанные со знаменитостями, в любом курортном городке всегда приветствуются.

Грофилд спросил:

— И ты, узнав об этом плане, решила поехать в Акапулько в пятницу и предупредить генерала, чтобы он держал ухо востро?

— Как-как?

— Востро. Это разговорное выражение, не волнуйся. Оно означает “быть бдительным”.

— Ах, вон как. Да-да, именно это я и хотела сделать.

— И вот губернатор Харрисон, прознав о твоих намерениях, нанял Хоннера, чтобы тот остановил тебя. У Хоннера открытая чековая книжка с подписью работодателя, и он может нанять столько бандитов, сколько ему понадобится.

— Да. Хоннер — частный сыщик из Филадельфии. Во всяком случае, так он себя называет. Он и прежде делал для губернатора грязную работу.

Грофилд посмотрел на дорогу, двухрядное асфальтовое шоссе, идеально прямое. По обеим его сторонам простиралась холмистая засушливая равнина, по сути дела, безжизненная. Очень-очень редко тут и там мерцали огоньки, то слева, то справа появлялись язычки пламени свечей в окнах одиноких глинобитных хижин. Иногда мимо проносились чадящий грузовик или торопливая легковушка — это случалось примерно раз в десять минут. Все они направлялись на юг. Местность вокруг была скудная, невзрачная, безводная и безлюдная — ни городков, ни придорожных ресторанчиков или закусочных, никаких заправочных станций, перекрестков, харчевен. Если тут их догонит Хоннер со своими людьми, хуже места не придумаешь.

Глядя в зеркало заднего вида, Грофилд гадал, под тем ли углом оно стоит: он не видел ничего, кроме стены мрака. Схватившись за руль левой рукой, он быстро передвинулся, изогнулся и посмотрел в заднее стекло. Зеркало не лгало: видимость была не больше, чем на фут. Дорога, окрашенная светом стоп-сигналов, казалась мрачно-багровой. А за этим пятном до самого края света простиралось черное, пустое и слепое ничто.

Грофилд снова посмотрел вперед. Элли тоже оглянулась и спросила:

— В чем дело?

— Ни в чем. Я размышляю, только и всего. Он думал о ее рассказе. Грофилд верил ей—и тому, что она рассказала, и тому, как рассказала. По ходу рассказа она иногда колебалась, и это наводило на мысль, что Элли говорит не всю правду, но он был убежден, что хотя бы часть правды она ему открыла.

И тем не менее оставались вопросы. И Грофилд решил задать ей один.

— Ты берешь на себя столько хлопот, ты рискуешь головой. Думаешь, оно того стоит?

— Что-что?

— Зачем пытаться спасти жизнь генерала Позоса, рискуя собственной? Если он такой подонок, зачем тебе это?

— Потому что он человек. Потому что ни один человек не должен лишать другого жизни, это анархия, это...

— Хорошо, хорошо, хорошо! — Он понял, что сейчас начнется проповедь на тему “не судите, да не судимы будете”, а Грофилд предпочел бы обойтись без этого. Он спросил: — Ну, а тебе-то генерал кем приходится? В каких вы отношениях?