Глава 16

Перед самым отлетом установилась наконец хорошая погода.

Кок лениво поглядывал на море, где готовились к отплытию сразу несколько прогулочных яхт. Мимо него взад-вперед сновали бесчисленные толпы туристов в купальных костюмах.

— Эскудо, эскудо, мистер.

Тоненький детский голосок заставил его обернуться. Перед ним, с жалобным видом протягивая руку, стоял чумазый мальчуган.

— Хоть ты и мал, сынок, а, видать, давно научился этим штучкам.

Мальчик, не понимая его, изобразил на лице еще более жалобную гримасу и продолжал канючить:

— Эскудо, мистер, эскудо.

Кок рассмеялся, да и сам юный попрошайка, казалось, с трудом сохраняет на лице несчастное выражение.

Получив пару монет, он радостно заулыбался, кивнул и, подвывая от восторга, вприпрыжку кинулся прочь в поисках новой жертвы.

«Интересно, куда это все вдруг подевались?» Опершись на перила набережной, Кок задумчиво смотрел на воду. Мысли его неотступно кружились вокруг остальных членов экипажа. Просто чертовщина какая-то; да уж, поистине проклятые денечки выдались у них в этот раз на Мадейре. Все кончилось тем, что теперь каждый из них предпочитал одиночество любой компании. Один только вид кого-либо из коллег уже действовал на нервы, раздражал. Утром за завтраком в отеле все сошло более-менее гладко: говорили в основном о погоде, все были чрезвычайно вежливы и корректны, однако чувствовалось, что каждый может взорваться в любой момент.

А тут еще вдобавок ко всему этот так называемый пенсионер, Матиессен, который повсюду таскается за ними по пятам. Конечно же, он и за завтраком оказался тут как тут и снова трещал не переставая, хотя, слава богу, на этот раз все, кажется, кончилось довольно-таки спокойно.

— Пенсионер?…

Кок даже фыркнул от возмущения:

— Ну ладно, пенсионер так пенсионер. К тому же он довольно-таки толстый и неповоротливый. Интересно все же, что ему удалось раскопать? Не слишком-то он искусный конспиратор. А может, как раз в этом и заключается его метод? Странно все же.

Ведь не может он один одновременно следить за всеми четырьмя. Кроме того, с этим прекрасно могла бы справиться и португальская полиция. Достаточно было одного звонка из Копенгагена. Да, уж кого-кого, а полицейских здесь, в Португалии, хватает, хотя они, как правило, не носят форму.

Чего же он все-таки добивается, этот Матиессен? Что ему здесь надо? Каждый раз, как он появляется, дело кончается скандалом. Кок усмехнулся, вспомнив о драке девушек. А ведь как раз незадолго перед этим он видел, как Матиессен подошел к ним в кафе. Вот ведь дьявол! К счастью, сегодня вечером они улетают, а он остается здесь, и все это безумие, надо думать, наконец прекратится.

А в Копенгагене? Что ждет их там?

Да, ситуация ему явно не нравилась.

— Надо же, какая удивительно приятная встреча! Очень, очень рад!

От звука голоса Матиессена Кока так и передернуло, однако, обернувшись, он заставил себя приветливо улыбнуться.

— Так я и думал, что встречу вас здесь. Любуетесь погодой и морем? Замечательно, не правда ли, что этот дождь наконец прекратился? Жаль только, что все это — в последний день.

— То есть как в последний день? Ведь вы же не летите с нами.

— Лечу, лечу, как раз сегодня вечером. С одной стороны, жаль, конечно, уезжать теперь, но с другой — ведь это просто замечательно — лететь со знакомым экипажем. Получается, будто вы сопровождаете меня все путешествие.

— Да, но я что-то не совсем понимаю. Зачем вам уезжать прямо сейчас? Ведь вы и пяти дней здесь не пробыли. Никакое бюро путешествий не предусматривает такой короткой поездки. Те пассажиры, что возвращаются с нами сегодня, отдыхали тут по меньшей мере недели две.

— Видите ли, я вовсе не пользовался услугами бюро. Эта моя поездка — подарок друзей. Дорога мне ничего не стоила, я платил лишь за питание и проживание. Удивительно трогательно с их стороны! Я даже мог сам выбрать маршрут, лишь бы только на этот рейс можно было заказать билеты.

— Что ж, хорошо, когда есть такие друзья.

— Вот-вот, и я о том же. Но, знаете, мне все же очень приятно, что я возвращаюсь вместе с вами. Мы так прекрасно долетели сюда! Ведь никогда не знаешь, на кого нарвешься, не так ли?

— Не волнуйтесь, еще никого в небе не потеряли. Матиессен сперва не понял, но потом, когда шутка штурмана дошла наконец до него, все его жирное тело заколыхалось от смеха.

— Ну, вы и шутник!

Кок тоже улыбнулся, хотя и не по этому поводу.

— Поверьте, мне было очень приятно познакомиться с такими интересными людьми. Да, кстати, раз уж мы встретились, разрешите задать вам один вопрос?

— Ну, разумеется.

— Видите ли, вы все мне очень, очень понравились — и вы, — и капитан, и эти милые, славные девушки. С вами так приятно было беседовать. Но мне показалось, что иногда я что-то делал или говорил не так, особенно с девушками. Боюсь, они сердятся на меня. Я, право, очень расстроен.

— С чего бы это им сердиться на вас?

— Честное слово, не знаю. Не могу понять, но у меня такое чувство, будто я все время говорил что-то не то, невпопад. Не знаю почему, однако мне кажется, они боятся меня. Все это так неприятно. Вот я и подумал, что, если мы все соберемся сегодня вечером и выпьем за отъезд? Разумеется, угощаю я. Да и, кроме того, я хотел бы подарить каждому на память небольшой сур… сувер…

— Сувенир.

— Да-да, конечно, сувенир, спасибо вам, я именно это и хотел сказать. Благодарю. Так вот, что вы на это скажете? Мне кажется, это неплохая идея, а кроме того, у меня как раз будет возможность извиниться. Как вы думаете?

— Идея, бесспорно, замечательная, я думаю, все будут очень довольны. Однако не стоит принимать все так близко к сердцу. Могу вас заверить, что никто на вас не сердится, вам все это просто показалось. Я просто убежден.

— Вы так считаете? Что ж, тем лучше, вы меня успокоили. Действительно, наверное, показалось. Очень, очень вам благодарен. Однако, что касается дружеского ужина, я уже решил .

— Единственное только, не знаю, как вы сможете нас собрать. Все разбрелись по городу, так что вам, видимо, придется отлавливать каждого поодиночке.

— Ну что ж, ничего, можно и так. Думаю, что это мне удастся. Великолепно, великолепно! Ладно, побегу поскорее, чтобы все успеть, а то еще ведь надо запастись угощением.

Матиессен, прямо-таки сияя от удовольствия, уже было отошел, однако вдруг как будто что-то вспомнил и вернулся. На лице его было какое-то странное, смущенное выражение. Он виновато посмотрел на Кока и сказал:

— А можно мне спросить вас еще об одной вещи?

— Конечно.

— Пожалуйста, только не поймите меня превратно…

— Ну что вы!

— Правда, обещаете?

— Разумеется, разумеется. Так в чем дело?

— Видите ли, я купил тут пять бутылочек мадеры. Прекрасное, старое вино. У меня есть такая привычка — вечером у телевизора выпить стаканчик-другой. Ведь в этом же нет ничего дурного?

— Нет-нет, конечно, нет.

— Тан вот, купил я, значит, эти бутылки. Ведь здесь это дешево, гораздо дешевле, чем у нас в Дании. Но тут я вдруг подумал, а как же я провезу их через таможню? Ведь в правилах написано, что так много везти запрещено, я сам читал. И вот, когда я увидел вас, я и подумал, что вы, быть может, могли бы мне помочь. У вас, наверное, бывали такие случаи; я, разумеется, имею в виду не какие-то там серьезные, противозаконные вещи, а так, мелочи. Вот я и сказал себе, что вы наверняка должны знать, как можно провезти через таможню пару лишних бутылочек. В этом ведь ничего такого нет, это не какая-нибудь контрабанда — в самом-то деле, не наркотики, не бриллианты, а просто пара лишних бутылочек винца. А поскольку вы часто ходите через таможню, то я решил, что вы наверняка должны знать, как мне уладить это дельце. Я прав?

— Боюсь, что тут я ничем не смогу вам помочь. Я не в курсе подобного рода дел.

Голос Кока прозвучал неожиданно сухо, почти резко, но он сразу же взял себя в руки и смягчил тон:

— Видите ли, мы, то есть члены экипажа, идем через другое таможенное отделение, не там, где все пассажиры. Порядки на пассажирской таможне мне плохо знакомы, однако, если вы положите свои бутылки в тот багаж, что сдадите в багажное отделение при отлете, я думаю, у вас будет какой-то шанс. Как правило, таможенники проверяют тщательно в основном ручной багаж, ведь в нем обычно все везут спиртное и сигареты, купленные без пошлины на борту.

— Большущее, большущее вам спасибо! Очень любезно с вашей стороны, что вы меня просветили. Честное слово, я очень тронут! — Глаза Матиессена сияли.

— Естественно, я ничего не гарантирую. Особо надеяться не стоит, однако это самый надежный вариант. Только получше упакуйте их, чтобы ничего не разбилось, когда чемодан пойдет на погрузку.

— Да-да, разумеется, я понимаю. Но как это любезно с вашей стороны, что вы посвящаете меня в эти маленькие хитрости. Я так и думал, что вы в курсе, как поступать в подобных случаях. Ведь вы давно летаете.

— Ну, мне-то, положим, от всего этого — никакого проку. Как я уже вам говорил, у нас, экипажа, другая таможня, а там порядки построже.

Матиессен с сочувствием посмотрел на него.

— Как досадно! И что же, вам так никогда и не удается провозить ничего сверх положенного?

— К сожалению, нет, это практически невозможно. Несколько мгновений Матиессен с жалостью смотрел на Кока; однако потом лицо его снова расцвело в улыбке, уголки губ опять поползли к ушам.

— Да полно вам, вот ни за что не поверю! Уж вы-то знаете, как обойти все рогатки. Но так или иначе, еще раз огромное спасибо вам за добрый совет. А теперь я пойду, а то еще надо успеть купить всем подарки.

Матиессен с жаром потряс руку второму пилоту, отошел на несколько шагов, обернулся, помахал обеими рунами и еще раз повторил:

— Огромное, огромное вам спасибо.

Когда он был уже на значительном расстоянии, Кок наконец вздохнул с облегчением. Что ж, он вроде бы с честью вышел из этой переделки.

Одного он только никак не мог понять: что же в действительности нужно от них этому субъекту? Все было проделано настолько грубо, примитивно. Чего он, в сущности, хотел этим добиться? Зачем ему все это? Сколько Кок ни прикидывал, ему никак не удавалось составить себе ясную картину. С его точки зрения, Матиессен вел себя как человек, который делает все, что в его силах; чтобы его убили.

Уже дойдя до конца набережной, Матиессен снова обернулся и помахал ему.

Нет, подумалось Коку, он совсем не похож на самоубийцу.

Глава 17

Матиессен взглянул на часы. До отлета оставалось уже совсем немного времени. Еще какой-нибудь час — и его путешествие будет окончено. Он только что упаковал вещи. Все было так замечательно, даже дождь, и тот не испортил ему полученного удовольствия. Наоборот, именно благодаря ему и появилась такая возможность — подольше побеседовать с этими славными людьми, членами экипажа. А ведь в результате Кок оказался прав — они вовсе не сердятся на него, напротив, они так мило сидели и болтали все вместе; и летчики, и стюардессы — все рассказывали так много интересного из своей жизни.

Он вспомнил Петерсена и представил себе, как, сгорая от зависти, он будет слушать его, Матиессена, рассказ о том, как он подружился с пилотами и стюардессами. Несмотря на то что сам Петерсен путешествует каждый год, он знакомится только с такими же обычными пассажирами, как он сам. Эка невидаль! Он так и видел перед собой раскрасневшееся от зависти лицо Петерсена. Конечно, он сейчас же надуется, переведет разговор на другое и начнет ругать нынешние времена — он всегда так делает, чуть что не по нем.

Матиессен улыбнулся своим мыслям. А все же хорошо будет вернуться домой! Единственное, чего ему здесь недоставало, так это телевизора. Все остальное было чудесно, просто замечательно. Но все-таки сидеть в своем любимом кресле и болтать с Петерсеном — тоже не так уж плохо, что ни говори. Матиессен подошел к окну и выглянул на улицу. Сегодня, когда на дворе стояла солнечная, ясная погода, он вдруг ощутил, что ему здесь недостает еще чего-то. Он сам пока еще не понял, чего именно, однако еще сегодня утром, когда он поднялся, у него возникло такое чувство, будто чего-то явно не хватает. Под окнами отеля по улицам спокойно шли туристы; не похоже было, чтобы их что-то тревожило, казалось необычным.

Он поднял голову, посмотрел поверх крыш домов и вдруг понял — птицы! Над городом не было видно ни одной птицы. Сегодня, когда ярко светило солнце, казалось бы, весь воздух должен быть наполнен веселым птичьим щебетанием. Однако их не было. Где же все птички? Сделанное открытие неприятно его поразило. Без них было как-то пусто, неуютно. Он попробовал представить себе, что же с ними могло случиться. На ум пришел рассказ Петерсена о том, что в Италии тоже совсем нет птиц — их попросту съели. Матиессена всего даже передернуло. Подумать только! Да как они посмели сделать такое с этими милыми крошечными созданиями! Он слышал, конечно, что южане порой жестоко обращаются с животными, но предположить такое!… Бедные маленькие птички, как весело они чирикают у него на балконе, как потешно клюют крошки от тех двух булочек, которые он покупает каждое утро специально для них. Это просто ужасно! Какие злые люди, как смеют они обижать его маленьких веселых друзей…

Матиессен почувствовал, что больше не в состоянии размышлять о таких печальных вещах, и отошел от окна. Ему вдруг страшно захотелось домой — к своему балкону, к телевизору, к Петерсену. Он не мог бы здесь оставаться дольше ни дня. Звонок телефона отвлек его от грустных мыслей.

— Да-да, это я, а-а-а, ну конечно же, конечно, добро пожаловать. Нет-нет, что вы, разумеется, вы мне нискольно не помешаете, заходите прямо сейчас. Я уже жду вас с бокалом вина, да-да, уже наливаю. — Матиессен повесил трубку и с довольной улыбкой потянулся за бутылкой.

Минуту спустя в дверь постучали, и он пошел открывать.

— Добро пожаловать, проходите! Спасибо, что пришли. Я всегда говорил, что если уж все так хорошо складывается, то надо уметь и распрощаться по-человечески. Ведь в принципе все, что судьба вправе ждать от тебя за все свои благодеяния, — это вежливости и благодарности.

Матиессен сделал небольшую паузу, как бы сам любуясь своими философскими рассуждениями, поправил стоящие на столе бокалы и продолжал:

— Что ж, как говорится, если ты не умеешь ценить подарки судьбы, значит, ты их попросту недостоин. Как вы считаете, я прав?

— Да-да, конечно, абсолютно верно.

— Рад слышать, что и вы того же мнения. Так приятно сознавать, что тебя понимают. Я всегда говорил себе, что вы-то как раз в состоянии оценить все по достоинству. Ведь вы же знаете толк в жизни, не так ли?

— Несомненно.

— Так я и думал, я хорошо разбираюсь в людях и, глядя на вас, сразу понял, с кем имею дело. Я еще никогда не ошибался ни в одном человеке. Ведь это тан важно, точно знать, кто перед тобой. Не хочу показаться нескромным, но я действительно, не хвастаясь, могу назвать себя человековедом.

— Ни минуты в этом не сомневаюсь.

— Это всегда тан приятно, да и, кроме того, довольно интересно — разбираться в людях, уметь определять человеческие типы. Честное слово, очень, очень интересно. А вы мак считаете?

— Конечно же, вы правы. Я придерживаюсь точно той же точки зрения, что и вы.

— Вот-вот, я так и думал. Не случайно я всегда был о вас самого высокого мнения. В ту самую минуту, как я вас увидел, я сказал себе: "Да, вот это настоящий человек*. Если бы все люди были похожи на вас, все в мире было бы гораздо проще, жить стало бы лучше, интереснее.

— Ну, теперь уж вы мне льстите.

— Нет, нисколько, будьте уверены, уж в чем-чем, а в этом-то я разбираюсь. Как я уже говорил вам, я еще никогда не ошибался. Взять хотя бы моего соседа, Петерсена. С самого начала, как только я его увидел, так сразу же и раскусил. И действительно, он оказался как раз таким типом, как…

— Как жаль, что вам уже нужно уезжать. Вы расстроены, наверное?

— Вообще-то, конечно, жаль, но, как говорится, надо уметь радоваться тому, что имеешь. Моя жена, Миссер, всегда так говорила и старалась видеть в жизни лишь светлые ее стороны. Разумеется, ей не всегда это удавалось, бывало, что она и злилась, да-да, и это с ней иногда случалось, но она быстро успокаивалась. Поверьте, мне ее очень недостает; лишь сейчас, когда прошло уже столько времени, я начинаю понимать, какая она была милая и славная. Но ведь тан часто бывает, что мы начинаем ценить человека лишь тогда, когда уже слишком поздно, правда?

— Совершенно верно.

— Я так и знал, что вы со мной согласитесь. С годами становишься умнее, вот, помню…

Матиессен внезапно умолк, и лицо его приняло восторженное выражение:

— Но… что это с вами? Вы случайно не поранились?

— Да нет, с чего вы взяли?

— Ваши руки… На них перчатки…

— Разве?… Надо же забыть снять их у себя в номере!…

— Да-да, конечно, с каждым может случиться Хотя странно… мне показалось, на вас их не было, когда вы вошли. Вот видите, я, выходит, еще забывчивее вас. — Матиессен смущенно рассмеялся.

— Что ж, действительно, с каждым может случиться. Наверное, вы просто не обратили внимания.

— Да-да, вы правы. Но здесь так тепло, не хотите ли снять их?

— Ничего, не беспокойтесь, они мне нисколько не мешают. На улице ведь было еще жарче.

— Да, но почему вы не хотите их снять?

— Ну, мы с вами сейчас прямо как Красная Шапочка и волк. Почему у тебя такие большие глаза? Чтобы…

— Чтобы лучше видеть тебя! — Матиессен захихикал. — Вы, наверное, любите пошутить! Забавно, мы — и Красная Шапочка.

— Почему у тебя такие большие уши?

— Чтобы лучше слышать тебя.

— А почему у тебя такие большие зубы?

— Нет-нет, хватит, достаточно. Знаете, это место мне никогда не нравилось. Все это так ужасно, вы не находите?

— Да что вы, ведь это всего лишь сказка. Матиессен снова заулыбался:

— Ну конечно, конечно, все это только сказка, да и, кроме того, конец у нее счастливый — придет охотник, убьет волка и спасет Красную Шапочку и бабушку.

— Последнее сочинили уже позже. В первоначальном варианте никакого охотника не было и бабушку с Красной Шапочкой никто не спас. Волк остался жив — он победил.

— Что вы говорите, не может быть!

— Правда-правда. В действительности тан всегда и бывает. Волк побеждает, поскольку он умнее.

— А я-то всегда считал, что Красную Шапочку спасли. Какая жалость!

— Вы так думаете?

Матиессен был явно озадачен; он ничего не понимал. Вопрос прозвучал как-то странно.

— Что вы имеете в виду? Я не понимаю…

— Ну вот, теперь вы снова совсем как Красная Шапочка. Она тоже спрашивала волка: «Почему у тебя такие большие глаза?»

Матиессен опять засмеялся, но на этот раз смех вышел каким-то смущенным и неуверенным:

— Вы шутите, да?

— А потом она спросила: «Почему у тебя такие большие уши?»

Матиессен вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он ничего не понимал, и от этого ему было как-то не по себе. Вероятно, это была всего лишь шутка. Когда он заговорил, голос его слегка дрожал:

— Вы говорите так серьезно, как будто играете какую-то роль в спектакле, в комедии…

Ответ прозвучал неожиданно жестко:

— Да нет, это не я разыгрываю здесь комедию.

— О чем это вы?

— И наконец Красная Шапочка спросила волка: «А почему у тебя такие большие зубы?» Теперь настала ваша очередь отвечать — ведь вы знаете все ответы, не так ли? Вы же читали сказку, особенно первую ее часть. Что же вы замолчали?

Теперь Матиессен испугался уже по-настоящему. За всю свою жизнь он еще никогда не бывал так напуган. Самое неприятное было то, что он абсолютно ничего не мог понять, и это обстоятельство еще усиливало страх. Если бы он хоть что-то понимал… Что же это такое? Опять он сделал что-то не так? Этот голос… Он был таким ледяным. А перчатки? Он снова подумал о перчатках. Что все это значило? Теперь он уже был полностью уверен, что сначала их на руках не было. Они появились уже позже, во время разговора. Но для чего, с какой целью? Все это было так странно, так неприятно.