Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тамплиеры (№6) - Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

ModernLib.Net / Историческая проза / Стампас Октавиан / Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров - Чтение (стр. 35)
Автор: Стампас Октавиан
Жанр: Историческая проза
Серия: Тамплиеры

 

 


— На пути встал Посланник, — был мне ответ. — Старец признавал твою волю, а срок ее печати — вечность. Ты вставал на моем пути. Там, куда ты не приходил, ты мог бы найти след имама.

И с этими словами Акиса быстро пропустила всю косичку между пальцами.

— Тогда покажи мне, где место франка Эда де Морея? — повелел я.

Акиса Черная Молния непоколебимо стояла на своем месте, но что-то дрогнуло перед моими глазами: не то прозрачный эфир, не то солнечный свет, исходивший вниз из высокого окна.

— Ему место — первому, — глухо ответила она, более не притрагиваясь к своему богатству — золотой грозди мертвецов.

— Ныне в твоей воли оставить его последним, — изрек я. — Я приведу тебя к нему. Он не станет защищаться. Я сойду с твоего пути и сниму печать своей воли.

Акиса отступила на шаг назад, и я подумал, что никак нельзя подпустить ее к двери. Тогда я осторожно двинулся в правую сторону, намереваясь хотя бы отчасти обойти ее с «фланга».

— Нет, — услышал я тихий голос, который не мог принадлежать злому духу.

— Обстоятельства таковы, — сказал я на простом арабском наречии, продолжая переступать вправо, — что он получил двойное ранение — в плоть и душу. Теперь нужен искусный удар, который разом прекратит его муки.

— Нет, — донесся до меня едва слышный стон.

— Тогда я ставлю перед тобой выбор, Акиса, — громогласно изрек я, вообразив себя повелителем ассасин, самим Старцем Горы. — Убить франка Эда де Морея или стать ему женой.

Хрупкая фигурка черного «герольда» содрогнулась, а луч солнечного света остался непоколебим.

— Нет! — неосязаемо шелохнулся эфир, наполнявший мрачную башню.

Я вовремя воспользовался смятением гордой Акисы и совершил один из тех необыкновенных прыжков, которым был обучен в непроницаемом сумраке своей прошлой жизни. Я оттолкнул от себя каменные плиты пола, перевернулся в полете через голову и, уже падая вниз, ударил ногой по двери и с треском захлопнул ее. Я хотел, чтобы на внутренней стороне двери оказался засов — и мое желание исполнилось наяву. Одной десятой части мгновения мне хватило, чтобы плечом задвинуть его и вновь укрыть свою бренную плоть зеркальным подносом. Яркая искра мелькнула в луче света — и новая смертельная звезда оглушительно ужалила мой щит.

— Убей франка Эда де Морея или стань ему женой! — властно повторил я свое повеление.

— Нет!

Тогда я вновь произнес ассасинское слово власти, которым владел по праву, данному мне, как я был теперь уверен, едва ли не самим Старцем Горы в ночной тьме моей неведомой жизни.

И даже на это священное слово Акиса ответила отказом, тем самым отрекшись и от своего смертоносного братства. Это ее неповиновение было добрым знаком, но таило в себе и новую опасность.

«Вот еще одна маленькая песчинка упала в утробу дьявольского механизма», — подумал я и весело проговорил:

— Значит, мне придется сделать то, что не удавалось еще ни одному из смертных: поймать настоящую молнию голыми руками.

Вечности предстояло вместиться в ближайшие два-три мгновения. Чтобы обезвредить Акису, нужно было первым делом обхватить ее, обнять крепче, чем обнимал я когда-то в райском уголке Флоренции мою прелестную Фьямметту, придавить к полу. В этих объятиях и таилась для меня самая страшная опасность. Заключив в объятия Акису, я мог бы превратиться в кусок теплого, а потом и остывшего теста.

Однако в своей новой жизни я был уже не одинок, а потому цена моей смерти была очень высока, слишком высока, покрыть ее не хватило бы никакого египетского наследства.

Потому я помолился и превратил свое сердце в камень.

Я знал, что смогу поймать Акису только ястребиным наскоком, только посредством одного из своих жонглерских прыжков.

Я стал отходить от двери, снова двигаясь по кругу, как бы оставляя взору Акисы дверь, несомненно ставшую для нее более вожделенной целью, чем смерть всех ее врагов.

Она тоже стала двигаться по дуге, огибая разрубленный стол и прижимаясь спиной к стене.

Я поймал подносом солнечный луч, на одно мгновение направил его прямо в глаза Акисе и тут же отвел его в сторону, как бы обнажая свой левый бок.

Я успел-таки подставить поднос против пущенного в меня жала, оно клацнуло по его краю, и я глухо вскрикнул, сделав вид, будто оно, отскочив, сумело укусить меня за руку.

Черная тень метнулась к двери, а спустя одну сотую часть мгновения я уже летел ястребом над остатками древнего пиршества. И не успела Акиса сдвинуть засов на ноготь в сторону, как я обрушился на нее всем телом, вмял ее в дверные доски, вцепился руками ей в плечи, а коленями обхватил бедра, и, тут же оттолкнувшись от двери, опрокинулся вместе с ней навзничь.

Первый удар был так силен, что ворот ее плотной холщовой одежды втиснулся под край засова и при падении с треском разорвался, раскроив легкую ассасинскую амету от плеча до самого пояса.

Смягчив падение Акисы своим собственным телом, я тут же перекатился на живот, пытаясь придавить ее к полу, но она, сумев-таки извернуться, оказалась передо мной лицом к лицу и вцепилась мне когтями в шею. Ее великолепные волосы черным вихрем разметались по полу — теперь смотреть бы на них и любоваться, но куда там!

Освободиться от ее хватки не составляло труда — мои руки мне подчинялись вполне, да вот только глаза и сердце были не слишком стойкими воинами. Невольно отступили мои глаза от злобных глаз Акисы и не утерпели — приметили-таки матовую гладь прекрасной груди и темную округлость соска, способную поглотить все силы самого Антея.

Я дрогнул всего на одну сотую мгновения, но, хвала моей обновленной памяти, я хорошо помнил, что должно последовать за этой мимолетной потерей сил.

Акиса извернулась подо мной, как кошка, но не успел ее сапожок коснуться моей скулы, как я уже откинулся назад, перехватывая обеими руками ее ногу. Увесистую зуботычину я получил-таки, но, отброшенный в сторону, успел прихватить с собой и само метательное орудие.

Итогом броска оказалось то, чего я и хотел: мне удалось обхватить Акису сзади и прижать ее лицом к полу. Теперь требовалось вытрясти все оставшиеся у нее в запасе шипы и ядовитые зубы, но змея все еще шипела под ястребом и шипела так злобно, что я решил ради своей целости обойтись с ней более грубо. Я успокоил себя тем, что ассасинов учат терпеть боль в сотни раз более жестокую.

Быстро перевернувшись вместе с Акисой на спину, я ударил ее согнутым большим пальцем руки в нижнее соединение ребер и тут же вновь придавил лицом к полу.

Акиса сразу обмякла подо мной и захрипела. Теперь уже безо всякого труда я вывернул ей руки за спину, достал у себя из-за пояса приготовленную для этого мгновения цепочку и легко стянул ее запястья этими необременительными кандалами.

Оставалось только проявить в последний раз всю полноту моей власти над нею. Я запустил левую руку в ее волосы, густые, шелковистые, такие великолепные, что сердце мое дрогнуло — но я взнуздал свое сердце, как норовистого жеребца; я нагнал на себя злости, вспоминая про все железные зубья, готовые пронзить мою грудь; я надавил Акисе коленом на хребет между лопатками; я достал из-за пояса маленький кинжал, припасенный мною еще на текийских дорогах; я немилосердно потянул за волосы ее голову назад и приставил острие кинжала к ее гортани.

— Ты слишком долго охотилась за рыцарем-франком! — свирепо прорычал я. — Ты слишком долго ненавидела его, чтобы не полюбить. Отвечай мне: любишь ты его?!

Акиса отвечала тем же злобным шипением.

— Говори же! — требовал я и с еще большей жестокостью тянул ее за волосы и еще немилосерднее давил острием кинжала на ее шею. — Любишь его?!

Акиса издала слабый стон, и такая же слабая судорога пробежала по ее телу.

— Можешь не отвечать, — уже с полным хладнокровием изрек я и отвел от ее шеи острие, и разжал левую руку. — И так знаю: ты любишь его.

Затем я быстро отскочил в сторону и, достигнув двери, опустился на пол. Я сел, бессильно вытянув ноги, и, привалившись спиной к дверным доскам, стал наблюдать за Акисой.

Поначалу она лежала без движения, потом повернулась на бок и, подтянув ноги к животу, стала бесцельно глядеть куда-то в сторону.

Через некоторое время она с большим трудом поднялась на колени, встала на ноги и, пошатываясь, направилась к противоположной стене. Там она бессильно опустилась на пол, прижалась спиной к мрачной гранитной кладке и, гордо закинув голову, вперила в меня взор поверженной, но не побежденной принцессы ассасин.

— Освободи мне руки, — донесся ее слабый, но повелительный голос.

Край аметы сполз с ее плеча и обнажил ее последнее, но и теперь самое действенное оружие.

И я оцепенел.

Но вовсе не прекрасная округлость ее груди остановила мой взор, обратив меня в камень.

Прямо под грудью я заметил большое родимое пятно звездообразной формы, пятно, которым был помечен и я, безымянный граф де Ту.

Моя сестра!

Акиса Черная Молния — моя сестра!

Принцесса ассасин — моя сестра!

Урожденная графиня де Ту! Дочь Милона Безродного и арабской невольницы по имени Гюйгуль! Тот самый младенец, который побывал на руках великого мастера ловушек Льва Кавасита и удивил даже самого дервиша Хасана по прозвищу Добрая Ночь!

О, как я возрадовался! Какие тяжкие кандалы упали разом с моего сердца, измученного любовью к двум красавицам, «беленькой» и «черненькой»!

Кровь вскипела в моих жилах. Останься я тем же юнцом, не изведавшим жестокого бесстрастия казематов Шинона, вскочил бы и пустился бы в пляс. Но теперь я умерил свою радость, взнуздал ее, как норовистого жеребца, и только своего облегченного вздоха не успел удержать за хвост.

Я не торопясь поднялся на ноги и, еще не сделав ни одного шага к своей, так жестоко обиженной мною сестренке, бросил к ее ногам свой кинжал.

— Я освобожу твои руки, — пообещал я ей, — и тогда ты сможешь посчитаться со мной. Только целься в одно место.

Тут я с наслаждением сбросил с себя пропитавшуюся потом рубашку и ткнул пальцем в темную звездочку на моей груди:

— Вот сюда!

Акиса вскрикнула, вскочила на ноги, опрометью бросилась мне навстречу, замерла в двух шагах от меня и, покачнувшись, едва не упала.

Я успел поддержать ее.

— Брат! — прошептала она. — Брат! Ты пришел!

Она рухнула на колени и, напугав меня тем, что со всего маху ударила лбом об камни пола, тут же затряслась в рыданиях.

Я кинулся на пол и обхватил ее всю руками, обнял мою вновь обретенную сестренку — но уже вовсе не той ястребиной хваткой.

— Успокойся, сестра! Успокойся! — зашептал я ей в ухо, сомневаясь, слышит ли она меня сквозь такие густые локоны. — Теперь все будет хорошо! Успокойся! И прости меня. Я признал тебя только сейчас, увидев родимое пятно. Мы могли убить друг друга.

О последних словах я пожалел, поскольку моя младшая сестренка Акиса заревела пуще прежнего. Так я узнал, что даже страшные ассасины способны плакать, но, может быть, на это был способен только один, самый непобедимый ассасин, и то — лишь в тот час, когда освободился от колдовских чар всех тайных слов.

Я стал гладить ее по шелковым волосам со всей нежностью, которую только мог вычерпать из своей души. Крохотные искорки-молнии сверкали с легким треском под моими пальцами, и я теперь гордился тем, что, хоть у меня и нет еще никакого имени, зато я — брат Черной Молнии, поражающей вершины неприступных скал.

Акиса затихла, дыхание ее стало ровным и спокойным, и вот я обомлел, заметив, что она просто-напросто заснула, пригревшись в моих руках.

Так я сидел, боясь шелохнуться не менее получаса, пока у меня совершенно не онемели, мертвенно похолодев, обе ноги. Тогда я подумал, что никак нельзя больше терять время, и легонько потряс мое новое сокровище.

Акиса испуганно встрепенулась, открыла глаза и, увидев меня, надумала всплакнуть еще раз.

— Довольно, сестренка! — прикрикнул я на нее. — Нам пора торопиться!

— Брат! — блаженно прошептала она. — Ты пришел! Я ждала тебя всю жизнь. Я думала, что тебя нет.

— Вообрази, что такая глупость приходила и мне в голову, — признался я и, пристально посмотрев ей в глаза, грозно вопросил: — Станешь женой франка?

— Я сделаю все, что ты мне прикажешь, брат, — блаженно улыбаясь, ответила Акиса.

Тут-то до меня дошло, что по сути дела мы все представляем из себя довольно необычную семейку.

— Дело в том, Акиса, что он в определенной степени приходится братом и нам обоим, — унимая растерянность, заметил я. — Однако в нашем семействе между тобой и рыцарем Эдом де Мореем родственная связь является наиболее протяженной. У тебя и него общий предок — только одна единственная бабка. Всего-то одна бабка. Так что если и возникнут временные трудности, то они будут скорее духовного, нежели кровного рода.

— Я сделаю, как ты скажешь, брат, — глядя на меня слегка помутневшими и, я бы даже сказал, пьяными глазами, промолвила Акиса.

— Но признайся наконец! — возмутился я. — Если он согласится, а не согласиться он уже не может, ты готова стать ему женой по своей воле?

Акиса сладостно вздохнула и, сильно зажмурившись, прошептала:

— Я думаю, что никогда бы не смогла его убить. Разве только ранить. В плечо или в бедро… Нет, только в руку, только в левую руку… Хорошо бы ты освободил мне руки, брат.

Я не нашел ничего лучшего, как только глупо расхохотаться, и смех стал разбирать меня все сильнее и сильнее, так что из глаз моих обильно потекли слезы, а пальцы мои задрожали, отчего я долго не мог распутать цепочку, пленившую мою опасную сестру.

Я долго трясся, как одержимый болезнью «опившихся шакалов», что случается с этими хищниками, когда они лакают воду из луж на маковых лугах во время цветения.

Тем временем, наконец избавившись от цепи, Акиса неторопливо убирала волосы и накручивала на голову тюрбан. Она не обращала никакого внимания на приступ «шакальей болезни», случившейся со мной, вероятно, посчитав ее естественной отдушиной от всех опасностей, которые мне пришлось перенести, защищая свою жизнь маленьким подносом для одного винного кувшина.

Мой смех прервался, когда я вновь увидел перед собой настоящего ассасина с холодным взглядом и плотно сжатыми губами.

Акиса пособирала с пола свои шипы, бросив только один, изрядно погнувшийся об мой «рыцарский щит», и решительным шагом двинулась к двери.

Я хотел было обогнать ее, но она выставила руку, удержав меня на шаг позади:

— Нас могут ждать, — сухо сказала она, а ее глаза вновь были ясны и грозили ударами молний. — Я знаю это место лучше, чем ты.

«Вряд ли кто-нибудь остановит нас теперь, — подумал я, — всех таившихся здесь врагов я перебил еще в прошлом сне, а рыцарь Эд нам теперь не опасен».

Я оказался прав: мертвое безмолвие повелевало этими покинутыми стенами и бойницами. Одно вызывало смутную опаску — тот самый колодец в нижнем дворе цитадели. Но Акиса стремительно повела меня стороной от него, шагах в двадцати от всех оставшихся в его глубине тайн, и я был тому только рад.

Спустя еще немного времени на краю одного из скалистых обрывов я помог Акисе спуститься вниз с помощью веревки и невольно вспомнил о самой первой встрече с сестренкой. Оказавшись вместе с Акисой на дне ущелья, я спросил сестру, для чего ей потребовалось тогда выдавать себя за одну из рабынь, которых водят по улицам, как коз, на поводке.

— Наш Старец Горы слишком поздно узнал о готовящемся в Конье мятеже, — отвечала Акиса, — и о том, что султана Масуда собираются «свергнуть живьем», дабы добиться от него при свидетелях отречения в пользу племянника, одного из заклятых недругов ассасин. Поэтому султан Масуд должен был умереть не позднее, чем за мгновение до своего свержения. Нам было известно также, что визирь приказал с полудня предыдущего дня не пускать в город чужаков. Войти можно было разве что под покровительством Хасана Добрая Ночь или другого шейха. Конийских торговцев рабами, однако, пропускали, не чиня препятствий.

— Если бы рыцарь-тамплиер Эд де Морей был поражен твоим шипом на площади, то не известно, проникла бы ты во Дворец со своей смертоносной целью или нет, — заметил я.

— Он был неудержим, — с блаженной улыбкой на губах проговорила Акиса и подняла глаза к небу. — Он мог упредить даже меня. Я хотела придержать его, замедлить его движение. Не думай, что я могла тогда убить его, хотя мне приказывали сделать это. Он был так красив и несокрушим на своем коне.

«Оказывается, эта песчинка, попала в дьявольский механизм гораздо раньше моей», — усмехаясь, подумал я.

В первую же ночь, проведенную нами в предгорьях Тавра, Акиса поведала мне свою историю. Я дал ей клятву не раскрывать тайны ассасин, которые мне стали известны с ее слов, поэтому я и оставил в ее рассказе упоминания только о тех событиях, которые были в какой-то мере связаны с моими собственными необычайными похождениями.

<p>РАССКАЗ АКИСЫ ЧЕРНОЙ МОЛНИИ, АССАСИНА ДЕВЯТОЙ СТУПЕНИ</p>

Меня назвали по имени древней аравийской царицы, славившейся своей мудростью и красотою, а также умением побеждать злых демонов.

Мне не ведомо, от кого я получила это имя — от отца с матерью, которых я никогда не знала, или же по воле и прихоти иного человека. Старец Горы сказал, что получил меня из рук некого кутба, то есть мудреца, освобожденного от дней и дорог и способного пребывать сразу в нескольких местах. Тот кутб говорил Старцу, что из меня выйдет искуснейший фидаин, достойный самого высокого посвящения.

У меня было еще множество недолговечных имен: одни появлялись, цвели целое лето и потом бывали брошены в огонь, подобно полевой траве, другие появлялись на закате и на рассвете исчезали, подобно бабочкам-поденкам.

Когда меня, только оторвав от груди кормилицы, вместе с другими малолетними ассасинами высшего круга планет, уже учили подражать бегу пауков и их умению прятаться в щелках, — тогда я звалась Глазком Каракурта. Когда я освоила искусство ползать по-змеиному, то в продолжение целого месяца именовалась Эфой Сухого Русла.

Четырьмя годами позже меня часто сажали между двумя чужестранными торговцами, которые разговаривали то на одном непонятном мне языке, то на другом, то на третьем. Не разбирая ни слова, а только успевая приглядываться к их лицам, я должна была догадаться, о чем они ведут речь. «Шерсть!» — громко кричала я, а в другой раз: «Лошади!» или «Масло!» — и тут же меня награждали куском сладкого лукума. Если же случалась ошибка, тогда я оставалась без всякого лукума, а за шиворот бросали колючку, которую приходилось терпеть до первой звезды. А кроме того, я должна была поднимать руку, как только торговцы, не подавая вида, начинали говорить обо мне и называть имя, которое они загадывали между собой и произносили среди прочих слов в эти мгновения.

Учителя древней мудрости греков называли меня Эринией, проповедники от манихеев — Зрачком Зона, а индийские факиры — Чакрой Кали.

Когда мне в первый раз удалось поразить Зубом Кобры солнечный зайчик от маленького зеркальца, повешенного на ивовой ветке, которую неистово теребил пустынный ветер хамсин, меня нарекли Соколом-С-Горы-аль-Джуди.

Черной Молнией я стала с того дня, когда по воле Старца Горы совершила одно из жертвоприношений и, оказавшись со всех сторон окруженной мстителями, поднялась на вершину минарета. Оттуда, с высоты минарета, мне пришлось прыгнуть на купол мечети. Я расправила свою черную накидку, развела руки в стороны и стремглав кинулась вниз, чудом оставшись в живых и сломав только два пальца на левой руке.

И все мы, «бессмертные фидаины высшего круга планет», именовались «ангелами имама», грядущего в мир со знаками и силой верховного властителя судеб. В промежутках между исходами в нижние селения простых смертных мы пребывали в райских садах, овеваемых ласковым ветерком. Мы наслаждались изобилием чудесных плодов и бившими из-под земли ключами козьего молока и алого вина. Мы вдыхали ароматы волшебных благовоний, открывавших нашим глазам недоступные сферы звезд.

Мое сердце билось в полном согласии с волей Старца Горы до того самого дня, когда я увидела франкского рыцаря на белом коне.

В тот день я нарушила обет.

Фидаин, даже из высшего круга, не может иметь имущества. У меня появилось имущество: жизнь этого франка. Я припрятала ее в самый глубокий тайник своего сердца.

На исходе того же дня мне привиделся во сне мудрый и добрый дервиш, который сказал мне: «У тебя есть брат».

Я ответила ему: «Все фидаины — мои братья». Тогда дервиш ласково улыбнулся мне и сказал: «Холодный эфир вершин, которым все вы дышите — вот что роднит тебя с братьями-фидаинами. Теплая кровь, цена которой тебе известна, — вот что роднит тебя с твоим истинным братом».

«Он — фидаин?» — спросила я, познав второе из чувств, какие мне еще никогда не были знакомы. Это чувство было ни с чем не сравнимой, блаженной теплотою, какой не бывает в горах.

«Он — Посланник Истины», — отвечал дервиш. «Истина — в имаме, — сказала я. — Значит, он — Посланник имама?»

Дервиш с улыбкой покачал головой и промолвил: «Истина в том, что ты изменилась. Значит, мир не стоит на месте».

Я почувствовала страх и спросила волшебного старца:

«Что же мне теперь делать?»

«Оставайся прежней, — отвечал дервиш, — ибо сон легче яви, как ветер легче воды и камня, и потому сновидение достигает души быстрей, чем события достигают плоти. Твоему брату будет грозить опасность, но тебе удастся помочь ему».

«Каким образом?» — вопросила я. «Ответ — в тебе самой, — отвечал дервиш. — Ответ скрыт в том же тайнике, куда ты припрятала жизнь неверного».

Я, безродная сирота, была обязана Старцу Горы всем своим знанием и всей своей властью над низшими смертными. Прилежней, чем раньше, стала я исполнять его волю.

Однажды он сказал мне:

«Пришел тот, кто поразит всех наших врагов, скрывающихся в полуночных странах, где среди неверных наши братья возводят неприступную цитадель. Ты отнимала жизни тех, кто не достоин ее. Теперь ты должна сохранить жизнь того, кому она принадлежит по праву и кому суждено стать Ударом Истины».

В тот день, когда ты, брат мой, на дворцовой площади в Конье оградил франка от моей руки и напал на меня, ты всего на один час стал моим заклятым врагом. О, как была удивлена я потом во Дворце, когда, расправившись с султаном, вышла по тайным проходам в приемные покои и по знаку на твоей руке, Удару Истины, открыла, что ты и есть тот самый Посланник, о котором говорил Старец. Мне было ведено вывести тебя из Коньи и поместить во Дворец Чудесного Миража. Ты сидел перед кувшином, который принес во Дворец верный нам серхенг и пребывал в блаженном состоянии, не замечая вокруг себя ничего. Мне не составило никакого труда поднять тебя за руку с ковра и утянуть за собой в скрытые от простого глаза дворцовые ходы.

Теперь я обладала еще одной собственной тайной: радостью. «Если Посланник Истины защитил франка, — говорила я себе, — то и я, оставляя ему жизнь, не преступаю закона Истины».

Я и не предчувствовала, что Посланник может оказаться моим братом, о котором вещал удивительный дервиш!

Тот, который становился моим братом в сновидениях и которого я в своих ночных грезах не раз спасала от страшных казней и нападений, был не слишком похож на тебя. Он больше напоминал франкского рыцаря-тамплиера, был высок и гораздо старше.

Однажды мне приснилось, что его должны казнить за убийство султана. Я спасла его от мучительной смерти и очнулась со слезами радости, которые поспешила стереть со щек.

Первый раз в своей жизни я опасалась за чужую жизнь, оставляя Посланника в тех проклятых стенах, среди развалин Чудесного Миража. Вряд ли он мог постоять за себя: глаза его были мутны, блаженная улыбка не сходила с его губ, он шел за мной, как покорное дитя, так пробудив в моем сердце третье чувство, не ведомое мне до того дня. Дурманное вино владело его душой. Посланник изумленно оглядывался по сторонам, наслаждаясь видом райских садов и красотой прекрасных гурий. Я не могла ослушаться своего повелителя и покинула тебя в том самом месте, где мне было указано.

Не прошло и трех дней, как Старец призвал меня в горы и, хмуря брови, сообщил, что Посланника повели в Трапезунд по ложной дороге и теперь ему грозят новые опасности. И тогда я едва не отважилась на непозволительную дерзость. «Ложный путь начался еще раньше, — хотела было сказать я Старцу, — когда Посланник был оставлен в проклятом месте на произвол звезд. Хитрый враг мог упредить их благоприятное расположение».

Старец тем временем говорил мне о том, что Посланник не ведает о своем истинном предназначении, и, если он уклонится от верного пути; то его поступки будет нелегко предсказать даже с помощью звезд. С этими словами он вручил мне веточку пещерной омелы.

Что произошло с этой веточкой, тебе известно, мой дорогой брат.

Рыцарь Эд дважды вставал на моей дороге: тем памятным тебе утром, а потом — ночью, когда я спешила в Трапезунд, надеясь захватить Посланника наскоком, хотя бы на самой пристани. Я петляла на коне франка по перевалам в объезд Киганы, окруженной тысячами ловушек, и столкнулась с рыцарем в расщелине, всего в двух фарсангах от моря. Мне удалось легко ранить его и, оставив ему коня, которого он так любил, — обойти верхом, по крутому склону. Однако встреча с франком-тамплиером стоила мне одного драгоценного часа. Когда я наконец добралась до пристани, корабль флорентийцев уже пропал во тьме.

Я не боялась гнева моего повелителя, хотя ожидала, что гнев этот будет велик и сотрясет горы. Однако Старец, узнав о том, что флорентийский корабль уже покинул Трапезунд, напротив, довольно улыбнулся и сказал, что звезды исполнили предназначенное и Рас Альхаг, «Голова заклинателя змей», покровительствует Посланнику.

В ночь последнего новолуния той осени брови моего повелителя снова сошлись, подобно темным тучам на перевале. Помню, как я стояла перед ним, а он в молчании грел руки над железной жаровней с горячими углями и тени от пальцев затмевали его лицо. Наконец он сказал мне, что, поскольку я из числа высших фидаинов, то должна обладать знанием. Он сказал, что случилась беда хуже прежней: Посланник уклонился от пути и пропал. Он сказал, что его не могут найти ни на одном из трех путей, указанных звездами.

Старец опасался, что враги вызнали тайное слово, имеющее власть над Посланником и, похитив его, выжидают теперь часа, когда можно будет его использовать в качестве смертельного оружия против «внутреннего круга» Ордена. Старец сказал, что французский король хочет обладать слишком многим: как двуглавый дракон, он тщится проглотить разом двух жертвенных быков, забыв, что в желудке может поместиться только один. По словам Старца, король Филипп получил весть с Востока: «Отдай золото Египта — и тогда к тебе придет человек, который сокрушит Орден Соломонова Храма». Старец, зная об этой вести, предупредил фидаинов «внутреннего круга» и теперь, по его расчетам, удар должен был пасть только на тех, которые называли себя «северянами» и были нашими главными врагами. Однако король Филипп сумел при помощи Великого Магистра Ордена захватить священные реликвии Востока и теперь пытался повысить цену, требуя право на временное владение Палестиной. В том случае, если дальнейшие переговоры с королем Франции зашли бы в тупик, мне и предстояло одним движением руки прервать его царствование.

Одному из кипрских цирюльников было куплено дворянское достоинство, и тотчас у меня появилось еще одно имя, которое тебе известно, мой дорогой брат.

— Маркиза д'Эклэр, — кивнул я. — Маркиза «Молнии». Как же мне тогда сразу не пришло в голову истинное значение этого слова?!

Накануне того вечера, когда я встретила тебя, мой дорогой брат, Вильям Ногарэ сообщил мне, что король как будто окончательно склонился к обману и хочет обвести вокруг пальца и нас, и египетских шейхов, для чего вошел в сношения с иоаннитами, которые были готовы припрятать часть золота в своих подвалах.

Когда я увидела тебя, мой дорогой брат, я подумала, что Посланник совершил измену или действует под властью тайного слова.

Потом произошло то, о чем тебе известно, мой брат. Я готовилась повторить покушение каким-нибудь иным способом, но на третий день получила известие, что король принял условия Старца и готов вернуть ему «золотую голову», священную реликвию, принадлежавшую первому шейху ассасин, благословенному ас-Сабаху, «голову», обладание которой утверждало превосходство Старца над тремя другими шейхами нашего братства, скрывавшимися в горах Персии.

Когда я вернулась на Восток, Старец сказал мне, что звезды уберегли короля Филиппа, дав ему время исправиться, и заставили Посланника исполнить свою миссию в совершенстве.

В ту же ночь мне приснился добрый дервиш. Он сказал мне: «Спаси того, кто спас тебе жизнь».

На утро я встала пред глазами повелителя и сообщила ему, что мне приснился благословенный ас-Сабах и приказал спасти жизнь Посланника. Впервые в жизни я увидела изумление на лице Старца. Он пригляделся ко мне и задумчиво проговорил: «Расположение невидимых нашим глазам звезд до сих пор оказывалось полезным для нас».

То, что произошло спустя четыре года, тебе известно, мой дорогой брат.

Вскоре Старец умер, и среди высших учителей нашего братства некоторое время продолжались распри и всякие нестроения.

В эту пору мне все чаще снился мой кровный брат. Иногда в миг пробуждения мне казалось, что надо скорее открыть глаза — и тогда я успею увидеть его наяву. Еще мне казалось, что он возьмет меня за руку и уведет в тот истинный рай, которого жаждет фидаин, до конца исполнивший свое предназначение. По числу жертв я давно превзошла своих «эфирных братьев».

И вот три дня тому назад я встретила того доброго дервиша наяву и поначалу не поверила своим глазам. Он сидел на берегу реки около маленького костра, на котором грелся медный чайник.

Я спустилась с коня, подошла к нему и осторожно потрогала его за плечо, все еще думая, что вижу призрака.

Он улыбнулся мне и приветствовал словами:

«Здравствуй, славная победительница драконов».

«Где же мой брат?» — только и нашлась я вопросить его.

«Скоро он придет за тобой и освободит от всех обетов, которые стали слишком тягостными для твоего проснувшегося сердца, он поведет тебя в тот неприступный замок, о котором ты тайно мечтаешь, — ласково проговорил дервиш. — Между тобой и твоим братом осталось одно препятствие».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39