Я ворочался и ворочался с одного бока на другой, не в силах уснуть, представляя и представляя себе то, что должно произойти завтра, и сам не заметил, как это завтра наступило. Лучи красного летнего солнца ворвались сквозь слюдяное окошко и постепенно озарили крестьянскую горницу, в которой на огромных сундуках, застеленных множеством одеял, спали мы с Гийомом. Кричали петухи, в хлеву мычала корова, и жена хозяина дома уже спешила ее доить. Я вышел из дому, зевая и потягиваясь. Несмотря на то, что я всю ночь не сомкнул глаз, спать мне не хотелось, и я отправился готовить наших лошадей в дорогу. Дивное оранжевое солнце всходило за дальними холмами, озаряя округу и обещая миру еще один славный день. Когда лошади были готовы, я отправился будить Гийома, который по проклятой французской привычке любил спать долго, и, если его не разбудить, мог бы предаваться ласкам Морфея до самого вечера. С трудом подняв его на ноги, я сообщил, что лошади готовы и можно выезжать. Перед отъездом нам суждено было плотно позавтракать. Щедрые хозяева от души горевали, что нами не съедено было и четвертой части той всячины, которую они предложили нам на завтрак, но если бы съели хотя бы треть, то животы наши отяжелели бы и вместо того, чтобы отправляться в дорогу, нам пришлось бы еще часа три отлеживаться, утрамбовывая в своем чреве съеденное.
Наконец мы выехали, и я стал страшно опасаться, что отъезд состоялся слишком поздно и мы не успеем до вечера приехать в Киев, а это значило, что встреча с монахиней Евпраксией могла быть отложена на завтра, ведь неизвестно, какие там монастырские порядки. Правда, у нее отдельная келья, но мало ли что. Так распаляя себя взволнованными мыслями, я пришпоривал коня, не давая ему отдыха и рискуя загнать несчастное животное, равно как и лошадь Гийома, который, хоть и ворчал на меня, а все же старался не отставать.
Чем ближе подъезжали мы к русской столице, тем богаче и обширнее встречались нам селения. Несколько раз мы останавливались в них, чтобы дать отдых себе и лошадям, и всюду нас встречали радушно, будто только и ждали нашего приезда. Всюду нас заманивали отобедать и накрывали обильные столы. Гийом не переставая восхищался гостеприимством русичей, уверяя, что нигде в мире не приходилось ему видеть такой прием. И мне, и ему с трудом верилось, что в русской державе продолжается междоусобица, все выглядело так мирно и благословенно.
Наконец, когда солнце стало клониться к закату, вдалеке блеснули купола и забелели стены Киева, и сердце мое взыграло, как дитя во чреве матери. Успели! Успели! Успели! — слышалось мне в топоте копыт моего коня. Мне казалось, что вот-вот, как тогда в Зегенгейме, выбежит мне навстречу моя Евпраксия, встревоженная колокольчиковым звоном своего зрячего сердца, я спрыгну со взмыленного коня и кинусь в ее объятья. Свернув немного вправо, я направил скакуна к стенам и куполам огромного монастыря, в котором нетрудно было узнать великую Печерскую обитель. Навстречу нам попался небольшой отряд ратников, и у того, который ехал впереди всех, я спросил, это ли Печерский монастырь, правильно ли мы путь держим.
— Путь, гости, вы правильный держите, — отвечал ратник со вздохом. — Да только в недобрый час являетесь. Похороны у них там, монаха какого-то они хоронят. Лихой человек монаха у них зарезал. Как раз к погребению подоспеете.
О, Христофор, какой кипящей смолой окатили меня эти слова! Как смог я догадаться, до сих пор не пойму. Ведь он сказал — монаха. Монаха, а не монахиню. Но все во мне взорвалось, как от греческого огня, и сердце подсказывало: монахиню!
Словно ослепший, подъезжал я к южным вратам монастырским, неподалеку от которых уже виднелась толпа монахов, скорбно склонивших свои головы вокруг свежезасыпанной могилы, над которой уже устанавливался высокий деревянный крест с тремя поперечными перекладинами. Невысокая скромная келья темнела в стороне от этого печального сборища. Спрыгнув с коня, я подбежал к монахам и, задыхаясь, спросил, кого они хоронят.
— А вы кто будете, добрые люди? — спросил меня один из иноков, поворачивая в мою сторону суровое лицо.
— Воины Христовы, — ответил я, — из Святой Земли приехали повидаться с монахиней Евпраксией.
— Ее и хороним, — сказал другой монах, кивая на свежий могильный холм.
Ноги мои подкосились и, едва доковыляв до могилы, я упал на нее ничком, в глазах сделалось черным-черно… Очнувшись, я увидел, что меня подняли и держат под руки, уговаривая:
— Что же ты убиваешься так, Христов воин? Радоваться надо. Сестра наша Евпраксия прямо к престолу Господа отправилась, к самому Его лучезарному трону. Видать, хорошо ты знал ее, коли так горюешь.
Я хотел ответить что-то, но в горле у меня словно ком могильной земли стоял, и дай Бог на ногах крепче стоять, куда уж там слово молвить. Тут до меня донесся голос Гийома, который сбивчиво объяснял что-то монахам по-латыни. Я ничего не мог разобрать из его слов, будто отныне понимал только по-русски.
— Этот говорит, что этот любил ее сильно, — переводил слова Гийома монах, владеющий латынью. — Очень, говорит, мечтал повидать голубку нашу. Вот горемычный, даже на погребение не успел. Может, оно и лучше.
Вновь мысль о том, что Евпраксии уже нет на белом свете, а милое и ласковое тело ее лежит под черным могильным холмом, пронзило меня, будто молнией, будто отравленной стрелой, и в глазах закружилось, а ноги опять стали подкашиваться. Но на сей раз я устоял, и к тому же, меня крепко держали под руки.
— Немец, а хорошо по-русски отвечал, — донеслось до моего слуха чье-то высказывание, и это почему-то придало мне сил, ком в горле не исчез, но слегка отодвинулся, и я промолвил:
— Я не немец, я такой же, как вы, братья.
— Благословен Бог наш всегда ныне и присно и во веки веков, аминь! — возгласил иерей, начиная панихиду. Я поднял правую руку и осенил себя крестным знамением не так, как принято у латинян, а как совершают это русские и греки — справа налево. Сделав знак стоящим по бокам от меня инокам, что не нужно более держать меня, я выпрямился и, собрав все свои силы, стал подпевать монахам, затянувшим «Отче наш». Когда стали читать псалом «Живый в помощи Вышняго», холодная, но прочная кровь прихлынула к моим жилам, и я почувствовал себя живым. Смерти не было, и Евпраксия моя тоже была жива, она лишь отправилась в далекое путешествие в блистательную и чудесную страну Туле. Во время ектеньи робкое тепло побежало по мне, и я даже подумал, что сейчас не зима, а лето, но когда возгласили «Яко Ты еси воскресение и живот, и покой усопшей рабы Твоей Евпраксии…», озноб снова прошиб меня, и слезы навернулись на глаза так сильно, что я не сдержал их — две крупные капли выпрыгнули на щеки. Потом я снова стал успокаиваться и вновь растрогался, когда еще раз произнесли имя моей возлюбленной: «еще молимся о упокоении усопшей рабы Твоей Евпраксии, и о еже проститися ей всякому прегрешению, вольному же и невольному. Яко да Господь Бог учинит душу ея, идеже праведнии упокояются. Мати Божия, Царства Небеснаго, и оставления грехов усопшей рабы Евпраксии у Христа бессмертнаго Царя и Бога нашего просим».
Наконец, пропели «Во блаженнем успении вечный покой…» и троекратное «Вечная память», панихида закончилась, монахи принялись расходиться. Я не хотел уходить, хотел остаться и стоять здесь, но тот самый инок, который первым спросил у меня, кто мы такие будем, снова взял меня под руку и сказал:
— Вижу, хочешь опять на могилу упасть. Не нужно этого. Пойдем, воин Христов, посидим в ее келье и поговорим с тобою.
Мне стало тепло от его тона и слов, которые он сказал, и я послушался инока, побрел вместе с ним в келью монахини Евпраксии. Это было небольшое строеньице, врытое наполовину в землю, небольшой столик, скамейка и узкое ложе стояли в нем, да сундук, окованный медью, на котором лежала Библия и горела свеча. Лампадка горела перед небольшой божницею. Инок перенес свечу и книгу на стол, сам уселся на сундуке, а меня пригласил сесть на скамью.
— Как звать тебя, рыцарь? — спросил он меня.
— Лунелинк фон Зегенгейм, — ответил я. — А твое как имя, инок?
— Нестором зовут меня.
— Слышал я, что есть у вас Нестор, который летопись сочиняет, — сказал я. — Не ты ли будешь тот Нестор?
— Я самый и есть. А ты от кого про летопись слышал?
— От игумена Даниила. Он в Иерусалим пешком ходил, а я от самого Цареграда сопровождал его.
— Вон оно что. По-русски говорить столь исправно от него научился?
— Нет, не от него. От нее. От Евпраксии.
— Теперь я понял, кто ты. Ты тот рыцарь, который ее в Киев привез и от кесаря спас. Есть о тебе молва, есть.
— Да, это я привез ее сюда. Зря привез. Надо было в Иерусалим с нею ехать. Да боялся я, что погибнет она, как жена Бодуэна, короля Иерусалимского. Опасно было брать ее.
— Все в руце Божьей, рыцарь. Здесь она обрела покой душевный и славу блистательную.
— Как же случилась смерть ее?
— Готов ли ты? Взгляни на меня.
Я посмотрел в его синие, бездонные очи. Он долго взирал на меня, потом встал с сундука, открыл его и извлек изнутри кинжал с длинным и тонким, почти как у шила, лезвием, имеющим в сечении треугольник о равных сторонах. Я взял это страшное оружие из рук инока и, рассмотрев, увидел на лезвии возле самого его основания крошечный знак Зверя. Больше нигде, ни на рукоятке, ни на лезвии, никаких знаков не было.
— Мы нашли ее рано утром на другой день после того, как князь Владимир Мономах отправился на Дон бить половцев, — начал рассказывать Нестор. — Она лежала у самого входа в келью, давно уже хладная. Должно быть, убийца заколол ее накануне вечером. Смерть ее была стремительной, как полет сокола, и ни одной капли крови не нашли мы вокруг ранки, очень маленькой — вишь, лезвие какое шильное у кинжала. А сам кинжал нашли мы в келье, он был воткнут в Священное Писание. Возьми и открой.
Я взял со стола Библию и открыл сразу на той странице, в которой была пробоина, сделанная сквозь все последующие страницы тем же орудием, которое исторгло душу Евпраксии из тела. И вот какое место было пробито: «Яко мы слышахом Его глаголюща, яко Аз разорю церковь сию рукотвореную и треми дни ину нерукотворену созижду».note 20
— Что это значит? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Нестор. — Может быть, он случайно проткнул это место Евангелия, а может быть, с умыслом. Страшный человек сотворил сие злодеяние.
— Я найду его, — промолвил я, стиснув зубы.
— Бог найдет его, — возразил инок. — Ему отмщение и Он воздаст всем, творящим беззаконие.
ЭПИЛОГ
в котором очень ненадолго появляются новые герои
Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския.
Псалом 50Сегодня чудесный солнечный день, такой же в точности, как тогда на Рейне, когда я отправился со своим оруженосцем Аттилой удить рыбу, еще не зная, что встречу босоногую девушку, в которую влюблюсь на всю жизнь; такой же безоблачный день, как тот когда в сопровождении моего верного Аттилы я покидал прославленные берега Оронта, и душа моя рвалась к родным берегам, где ждала меня Евпраксия; такое же голубое и чистое небо, как в тот день, когда, оставив лагерь под Триполи, я намеревался отправиться в Киев и стать монахом Печерского монастыря.
Я еду на своем молоденьком жеребце арабской породы, на мне отличная новая туника, а плащ застегнут той же самой фибулой, которой я застегнулся, отправляясь некогда на свадьбу Генриха и Адельгейды. Рядом со мной — мой старый друг, крестоносец и тамплиер, одноглазый Роже де Мондидье. У меня новый оруженосец — молодой парень Иштван по прозвищу Балог, которого так сильно покорили мои истории, что он оставил тихий и уютный Вадьоношхаз и пустился за мной странствовать по свету. Быть может, ему уготована лучшая доля, чем незабвенному Аттиле, не знаю. Он глуповат, но дерзок и не даст себя в обиду. Едет и насвистывает за моею спиной что-то веселое.
Если сосчитать всех нас вместе с оруженосцами и слугами, то получится довольно многочисленный отряд. Нас ведет за собой племянник Робера де Пейна, бывшего некогда рыцарем Христа и Гроба и возглавлявшего орден сепулькриеров. Его зовут Гуго. Гуго де Пейн. Приятно иметь своим начальником Гуго и вспоминать покойного Вермандуа. С нами и Андре де Монбар, тот самый, что у стен Антиохии подал мне некогда знак, что Евпраксия уже стала монахиней Андреевского монастыря. Вообще говоря, компания у нас подобралась пестрая — четыре француза, немец, испанец, итальянец, англичанин и даже серб. Серба зовут Милан Гораджич, он — рыцарствующий монах или монашествующий рыцарь, как угодно. При нем забавный оруженосец, выходец чуть ли не из страны серов, маленький и желтолицый. Еще забавнее с итальянцем Виченцо — при нем не оруженосец: а оруженосица. Они влюблены друг в друга и счастливы, что едут вместе в Святую Землю. До сих пор не могу простить себе, что некогда не поступил точно так же и не взял с собой мою Евпраксию, хотя бы под видом оруженосца.
Четвертый француз, Бизоль де Сент-Омер, везет с собой целую гору всевозможного оружия, трех оруженосцев, десяток слуг, двух певцов и двенадцать отличных лучников.
Самое длинное имя у испанца. Его зовут Хуан де Монтемайор Хорхе де Сетина. Помнится, дона Родриго Кампеадора тоже звали как-то очень длинно. При маркизе де Сетина отряд из восьми кабальерос и идальго. Все они чем-то похожи на своего господина — невысокие, загорелые, худощавые, и у всех бородки клинышком. Маркиз — большой охотник до книг, он везет с собой целую библиотеку, уверяя, что без этого в Палестине просто нечего делать. Вот чудак!
Меньше всех мне почему-то нравится англичанин, молодой граф Грей Норфолк. Он увлекается живописью и уже успел состряпать на всех портреты. Мой мне ужасно не понравился, и я тайком выкинул его в одно болотце, мимо которого мы проезжали вчера. Когда я однажды заикнулся было о стране Туле, он тут же принялся фыркать и утверждать, что все это выдумки всяких горе-мореплавателей, которые никогда не путешествовали дальше собственного носа. Ну что ж, даст Бог, я когда-нибудь свожу его туда, этого выскочку.
Гуго де Пейн ужасно важничает. Кстати, он всего лишь на год старше меня, а повидал в жизни, кажется, поменьше моего. Ну да ладно. Он везет нас в Святую землю для какого-то таинственного предприятия, и честно говоря, для меня этого было вполне достаточно, чтобы согласиться примкнуть к его воинству, когда он, Роже и Бизоль встретили меня на рыцарском турнире в Труа.
Да, я так и не стал монахом Печерского монастыря в Киеве и не внял словам инока-летописца Нестора о том, кому принадлежит отмщение творящим беззаконие. Душа моя, уже готовая к принятию пострига и миропомазанию, словно ослепла после смерти моей Евпраксии. Я долго рыскал по бескрайним просторам Русской державы, надеясь где-то как-то подловить убийцу. Волей-неволей мне пришлось несколько раз участвовать в сражениях русской междоусобицы, о чем не так-то просто вспоминать без содрогания. Князь Владимир Мономах был мною доволен и все уговаривал принять русскую веру и получить от него небольшой удел во владение. Но в конце концов, я распрощался с могилой Евпраксии, оставил Русь и вернулся в Европу. Могильный холмик с деревянным крестом, возвышающийся рядом со скромной кельей, в которой поселилась уже другая отшельница, никак не утешал меня. Я приходил сюда, разговаривал с Евпраксией, и душа ее прилетала ко мне, но я знал, что в любом другом месте могу точно также беседовать с моей возлюбленной, навсегда поселившейся в стране Туле, там, где обитают Аттила и все восемь рыцарей Адельгейды, исключая только меня, девятого. Но я еще здесь, в нижнем мире, и еду в сопровождении других восьми рыцарей вновь туда — в Святую Землю, за которую я воевал, как мне кажется, всю мою жизнь.
А вот стихоплет Гийом так влюбился в Киев, что остался в нем вместо меня. Он подружился с монахами и иноком Нестором, с которым у него было единое увлечение — литература. Гийом не на шутку увлекся русской словесностью, стал изучать язык и письменность русичей, и кончилось тем, что он окрестился в русскую веру, сделался Георгием и принял послушание в Печерском монастыре. Храни его Бог! Боюсь только, что лет через пять его снова потянет странствовать, и как бы он не оказался где-нибудь совсем в далеких землях, как те, откуда родом оруженосец Милана Гораджича.
Увы, в страну Туле отправился еще один прославленный крестоносец — несравненный храбрец Боэмунд. Весть о его смерти в Апулии принесли нам герольды, когда мы с Гуго де Пейном, Роже де Мондидье и Бизолем де Сент-Омером были на турнире в столице Шампани. Все меньше и меньше остается тех, кто вел рыцарей креста на сарацин и сельджуков и освобождал Иерусалим.
Генрих-сын короновался в Риме императорской короной, а гроб с останками Генриха-отца нашел, наконец, успокоение и был торжественно погребен в главном соборе города Шпеера, славящегося своими ужасными привидениями. Что ж, в их сонм добавилось еще одно такое же ужасное.
Борьба за инвеституру, кажется, опять разгорается. Во всяком случае, существование антипапы Сильвестра до сих пор никто не отменил. Интересно, каковы сейчас расклады в противоборствующих группировках и партиях, о которых столь самозабвенно рассказывал мне в Юденорте Кельнском князь кагала Нафтале-бен-Елеазар.
Мы подъезжаем к Константинополю, величественная панорама его неприступных стен, башен и бойниц разворачивается перед нами во всей своей красе. Кажется, я уже вижу купол Собора Влахернской Богоматери. Кроме меня, одноглазого Роже, Андре де Монбара и серба Милана, остальные рыцари ни разу здесь не бывали, они на все лады восторгаются величием древнего города, вечного и баснословного, как Рим. Если бы они еще Киев увидели!
— Я страстно мечтаю познакомиться с Анной Комнин, — — говорит выскочка Норфолк. — Уверяют, что она несравненная красавица.
— И к тому же, замужем за стариком, — добавляет одноглазый Роже.
— И очень любит своего мужа, — добавляю я.
— Вы зануда, Зегенгейм, — говорит Бизоль де Сент-Омер.
— Возможно, — отвечаю я ему, — но если вы не хотите стать похожим на нашего одноглазика, то советую вам держаться от Анны на некотором расстоянии и ни в коем случае не щипать ее за коленки по своему странному обыкновению.
— Сейчас я упаду с лошади! — фыркает Норфолк. — Наш Зегенгейм считает обычай щипать женщин за коленки странным. Как вам это понравится?
— Отличное название для комедии — «Как вам это понравится?» — замечает любитель литературы маркиз Сетина. — Надо будет запомнить.
— А это — отличное название для трагедии: «Надо будет запомнить», — добавляет оруженосица итальянца Виченцо. — А вы, Норфолк, кстати, зря полагаете, будто всем женщинам нравится, когда их щиплют за коленки. Я, например, всегда от этого верещу и раздражаюсь.
— Что верно, то верно, — вздыхает Виченцо, почесывая себе затылок, возможно ушибленный когда-то при попытке ущипнуть очаровательную оруженосицу за коленку.
Все-таки, они ужасно славные, мои сегодняшние спутники. Даст Бог, они сумеют заменить мне недостающих Годфруа и Адальберта, Маттиаса и Эриха, Димитрия и Вермандуа. Иоганна и Дигмара. Даст Бог, им не придется разделить печальную участь рыцарей Адельгейды.
Где ты теперь, моя Адельгейда-Евпраксия-Добродея?
Мы въезжаем в Константинополь, а потом мы отправимся в Святую Землю и начнутся новые приключения и испытания.
Да, Христофор, я не стал монахом. Не стал, потому что я еще не монах, я пока что еще рыцарь. Рыцарь Христа и Храма. Первый тамплиер. И мне, быть может, суждено пережить еще очень многое, прежде чем я отправлюсь в страну Туле. И все, что не выпадет на долю мне, все даровано Христом.
ПРИМЕЧАНИЯ
…венчается наш император с нашей императрицей… — Генрих IV (1050—1106) — император Священной Римской Империи с 1056 по 1105 год. Адельгейда, в девичестве Евпраксия Всеволодовна (1071—1109) — императрица Священной Римской империи. Свадьба Генриха и Адельгейды произошла в июне или июле 1089 года. Манифест о вступлении Генриха в брак вышел 14 августа 1089 года.
…у нас в Вадьоношхазе… — условное расположение усадеб Зегенгейм и Вадьоношхаз следует искать на границе между Венгерским королевством и Австрийским маркграфством.
Алексей-схизматик. — Алексей I Комнин (1081—1118) — император Византийской империи. Латинские и греческие христиане называли друг друга схизматиками, то есть, раскольниками.
…наматывать на ноги чулки — в XI—XII веках чулками называлась узкая полоса материи, которая наматывалась на ногу от ступни до колен; или выше — длинный чулок. Туника — длинная рубашка, римляне носили ее с короткими рукавами, средневековые люди — с длинными; фибула — один из самых древних предметов украшения, декоративная булавка самых различных видов, служащая для скрепления одежды, чаще всего — плащей.
Кафедральный собор — знаменитый Кельнский собор, строительство которого началось еще в IV веке по Р.Х., особенно продвинувшееся при архиепископе Гильдебольде, освятившем новое здание в 870 году. В средние века собор был расположен на окраине Кельна у городской стены.
Паллиум — округлая часть ризы, которая покрывает грудь, плечи и спину. Епископы и архиепископы используют паллиум только в особых случаях.
Пракседис — латинский вариант имени Евпраксия.
…короли и герцоги, епископы и архиепископы, пфальцграфы и маркграфы… — в конце XI века Священная Римская Империя делилась на королевства: Германию, Италию, Чехию и Бургундию, те, в свою очередь делились на герцогства, графства, маркграфства и самые мелкие — пфальцграфства. Множество территорий управлялись епископами и архиепископами, как, например, Кельн.
Конрад — сын Генриха IV и его первой жены, Берты.
Юденорт — еврейское поселение. В Кельне в те времена оно было одним из самых многочисленных в Европе.
…на браке в Кане Галилейской… — во время свадьбы в Кане Галилейской присутствовавший там Иисус превратил воду в вино, тем самым как бы благословив бракосочетание. В христианстве это стало аллегорией счастливого, благословенного супружества, свадебного пира, на котором присутствует сам Господь.
…Льва Мантикайра… вепря Сэхривмнира… коня Эдьсарву… — Аттила валит в кучу все, что он знает о сказочных существах. Лев Мантикайр — гибрид льва и человека; вепрь Сэхримнир в скандинавской мифологии — огромное животное, мясо которого мгновенно нарастает, сколько ни срежь; конь Эдьсарва в венгерской мифологии соответствует встречающемуся в поверьях у всех народов единорогу.
…апостола Матиаша… — то есть, Матфея.
…герцог Нижней Лотарингии Годфруа… — Годфруа Буйонский, или, как еще принято называть его, Готфрид Бульонский (1060—1100) получил титул герцога Нижней Лотарингии от Генриха IV. Главный предводитель Первого крестового похода (1096—1099).
…козни папы Александра… — Александр II — римский папа (1061—1073), первый избранный без участия императорской власти и начавший борьбу с императором Генрихом.
…в суровом и диком царстве Бармаланд… — Биармия, Бьярмия, Бьярмаланд, Бармаланд — западный вариант русского топонима «Пермь»; норманны, плававшие в Белое море и далее, привозили в Европу рассказы о диковинной и богатой Бьярмии, лежащей далеко на севере.
…одному французскому жонглеру… — в средневековой Франции жонглерами назывались странствующие комедианты, певцы, музыканты, поэты (франц. jongleur происходит от лат. joculator — шутник, забавник).
Саламандра — по древним представлениям, существо, способное жить в огне, не сгорая, своего рода субстанция огня. В средневековье колдуны и алхимики при помощи каббалистики пытались овладеть сущностью Саламандры и даже устраивали культовые мистерии в ее честь.
…не тот ли вы Родриго, чье прозвище Кампеадор?.. — испанский рыцарь Родриго Диас де Бивар (1030—1099), прославившийся подвигами во время Реконкисты, имел также два прозвища — Кампеадор, что значит, боец, и Сид, от арабского «сеид» — господин.
…сложить о вас венок жестов… — жестами (франц. gestes — деяния) назывались циклы поэм на исторические сюжеты, например, «Песнь о Роланде».
…славяне издревле облюбовали этот уголок… — славянские поселения.
домбург — комплекс церковных строений, пфальц — комплекс жилищ феодала и знати.
Пожонъ венгерское, а Пресбург немецкое названия Братиславы.
Сарацинами в средние века называли арабов Ближнего Востока. — В самом слове «сарацин» чувствовалась некая тяжкая обуза. — По латыни «sarcina» — бремя, тяжкий груз.
Шпалера — настенный безворсовый ковер-картина из шерстяных или шелковых нитей.
Папа Урбан старательно сплетал заговор против Империи . — Урбан II, римский папа с 1085 по 1099, продолжил политику своего предшественника, Григория VII, направленную на полное подчинение власти императора под власть папы.
Сельджуки — тюрки-огузы, названные так по имени их предводителя Сельджука. К концу XI века создали мощную империю, в которую входили территории Малой Азии, Ирана, Ирака, Армении, Азербайджана, Курдистана, Грузии и части Средней Азии. К моменту начала крестовых походов империя разделилась на множество мелких султанатов, которые в свою очередь делились на эмираты.
…нынешний король Ласло куда больше христианин… — Ласло I (1040—1095) — венгерский король с 1077 года, из династии Арпадов. Содействовал наибольшему укоренению христианства среди венгров, за что получил прозвище «Святой», а после смерти был причислен к лику святых.
…куда там Овидию с его «Метаморфозеоном»! — Поэма Овидия «Метаморфозы» является сводом греческих и римских мифов, герои которых совершают какие-либо превращения.
Далматика — богатая верхняя одежда знатных дам, отделанная золотой вышивкой, с широкими свисающими руками.
Молодой Вельф все-таки женился на Матильде. — Вельфы или Гвельфы — знаменитая немецкая княжеская фамилия. Вельф IV получил от Генриха IV герцогство Бавария, но затем встал на сторону папства. Его сын, Вельф V, был сторонником императора, но женившись на герцогине Матильде Тосканской, вынужден был некоторое время поддерживать ее в борьбе против императора. Однако, когда стало ясно, что ему не удастся завладеть огромными богатствами Матильды, развелся с нею и вновь примкнул к имперской партии.
Макрокосм — магическая шестиконечная звезда, образуемая двумя равносторонними треугольниками, являющаяся символом вселенной. Другое название — звезда Давида.
Гуго Вермандуа (1057 —1102) — сын французского короля Генриха (Анри) I и дочери Ярослава Мудрого, Анны Ярославны.
Боэмунд — князь Тарентский, имевший владения в королевстве норманнов, образованном после завоевания норманнами юга Италии и Сицилии.
Приап — в античной мифологии итифаллическое божество производительных сил природы, изначально собственно фаллос.
Микрокосм — магическая пятиконечная звезда, являющаяся символом человека. Другое название — звезда Соломона.
…являла собой Клеопатру, Елену, Нестеллину, Астерию и Вирсавию. — Клеопатра (69—30 до Р.Х.) — последняя царица Египта, прославившаяся множеством лобовников. Елена скорее всего, имеется в виду не Прекрасная Елена, виновница Троянской войны, а знаменитая клермонская блудница X века, поскольку дальше следуют ее современницы, известные тем же — Нестеллина Миланская и Астерия Венецианская. Вирсавия — жена царя Давида и мать Соломона.
Абба-Схария-бен-Абраам-Ярхи (1055 —1107) — известный каббалист и собиратель мощей различных исторических персонажей, прославившихся своими злодеяниями. После его смерти уникальная коллекция костей и черепов, собранная им, таинственно исчезла.
Паннония — римское наименование колонии, на месте которой ныне расположена Венгрия.
Капетинги — французская королевская династия, основанная Гуго Капетом.
Борьба за инвеституру — длительный процесс вражды между папством и империей за право назначать епископов, фактически — борьба за власть в Западной Европе.
Святой Иштван — то есть, Святой Стефан.
…он отправился в Каноссу… — В 1076 году папа Григории VII отлучил Генриха IV, а император низложил папу, но силы сложились не в пользу Генриха, и ему пришлось унизительно просить прощения у Григория, явившись к нему в замок Матильды Тосканской, и три дня в рубище и босым стоять под окнами замка, прежде чем папа смилостивился над ним. До сих пор у итальянцев сохранилось выражение «идти в: Каноссу», то есть, идти куда-то на позор.
Гипфельризеон — Gipfel — вершина, Riese — великан (нем.).
…таинственное существо Мулъцибер… — Мульцибер — один из эпитетов Вулкана (рим. миф.), означающий «плавильщик».
Этч — германское наименование реки Адидже.
Теодорих (454—526) — король остготов с 493 года. При нем остготы завоевали Италию и создали в ней собственное государство.
Нас они называли «чучи»… — В раннем средневековье самоназвание немцев было — tutschen. Ciuci (итал.) — ослы.
…простая загадка — та самая, которую загадывал Эдипу Сфинкс. — В мифе о царе Эдипе Сфинкс спросил: «Какое существо утром ходит на четырех ногах, днем — на двух, а вечером — на трех», подразумевая человека, который на заре своей жизни ползает на четвереньках, потом ходит на двух ногах, а на закате жизни опирается на костыль или посох.
Турегум — средневековое название Цюриха.
Индийские табулы — шахматы.
Мой прадед… был Владимиром Проклятым… — Святой Владимир прежде, чем решился принять христианство, начинал гонения на христиан в Киеве, заставляя их поклоняться языческим идолам.
…я так и не нашел объяснения столь неблагозвучному названию реки… — Пад — старинное наименование реки По. Здесь этимологические изыскания подводят Лунелинка. Он находит весьма сомнительное объяснение названия Пада (Padus) от слова paedor (лат.) — грязь, зловоние.
Лузитания — древнее название Португалии.