На очаге стоял чугунок, полный привлекательного бульона. С одной стороны его был вертел, усаженный рыбой; с другой - жарилась утка, жир которой стекал в большую раковину. Невдалеке от очага бочонок с выбитым дном содержал чрезвычайно привлекательные голландские сыры. Все эти вещи сильно возбуждали наш аппетит, скорее обманутый, чем удовлетворенный снедью, найденный нами в пути.
      Но я не воздержался заметить жене, что мы слишком рано начинаем истреблять нашу живность и что лучше было бы дать ей расплодиться.
      - Успокойся, - сказала мне жена, - обед приготовлен не в ущерб нашей живности. Рыбу наловил Франсуа, а жаркое добыл Эрнест, который называет свою дичь каким-то странным именем.
      - Я называю ее настоящим именем: это глупый пингвин, - возразил наш молодой ученый. - Это животное позволило мне подойти к нему и убить его палкой. На ногах у него четыре пальца соединены перепонкой, клюв длинный и сильный, на конце загнутый. Все эти признаки согласны с описанием пингвина в естественно-исторической книге Джонатана Франклина.
      Я поздравил моего маленького ученого с пользой, которую он умел извлекать из своего чтения, и мы уселись кружком на песке, для обеда. Всякий из нас был снабжен чашкой и ложкой из тыквы. В ожидании, чтобы суп немного остыл, дети разбили несколько кокосовых орехов и с жадностью выпили из них молоко. После супа мы принялись за рыбу, которая показалась нам очень сухой, а затем за утку, которая сильно отзывала ворванью. Однако, это не помешало нам поздравить друг друга с полным обедом. Лучшая приправа к пище - голод.
      Обезьяна очень естественно привлекала общее внимание. Дети поочередно мочили угол своего носового платка в кокосовое молоко, давая обезьянке сосать его. Маленькое животное, по-видимому, сосало это молоко с большим наслаждением, и мы убедились, что нам будет легко воспитать ее. Было решено назвать ее Кнопсом.
      Фриц спросил, не захотим ли мы выпить его кокосового шампанского.
      - Сперва отведай его сам, - ответил я, - и посмотри, можно ли предложить его нам.
      Но едва приблизил он кувшин к губам, как состроил ужаснейшую гримасу и воскликнул:
      - Пфа! Это уксус!
      - Я предсказывал это, - заметил я. - Но нет худа без добра: этот уксус может послужить нам приправой к слишком сухой рыбе.
      Я налил в мою тарелку немного уксусу. Все последовали моему примеру и стали хвалить кокосовый уксус.
      Когда мы кончили обедать, солнце уже начало скрываться за горизонтом, и потому, совершив сообща вечернюю молитву, мы отправились в палатку, в постели.
      Кнопс был помещен между Фрицем и Жаком, которые тщательно укрыли его, чтобы он не озяб. - Это наш сыночек, - говорили они, смеясь.
      И на эту ночь, уверившись, что около палатки не видно никакого врага, я закрыл ее и улегся подле моей семьи, члены которой уже спали.
      После непродолжительного сна, я был разбужен ворчанием собак и беспокойством живности, поместившейся на коньке палатки. Я тотчас же вскочил и вышел в сопровождении жены и Фрица, который спал гораздо чутче своих братьев. Из предосторожности каждый из нас захватил с собой оружие.
      При свете луны мы увидели наших собак в схватке с десятком шакалов. Уже наши верные сторожа уложили трех из ночных посетителей; но они были бы побеждены многочисленным неприятелем, если бы мы не подоспели на помощь. Фриц и я выстрелили разом. Два шакала упали мертвыми; остальные, испуганные выстрелами, бежали.
      Фриц захотел унести в палатку убитого им шакала, чтобы показать его утром братьям. Я дозволил ему это, и мы возвратились к нашим маленьким сонулям, которых не разбудили ни выстрелы, ни лай собак. Мы снова уснули, и в эту ночь сон наш не был потревожен вторично.
      IV
      ПОЕЗДКА НА КОРАБЛЬ
      На рассвете я посоветовался с женой относительно проведения предстоявшего дня.
      - Милый друг, - сказал я - мне представляется столько необходимых работ, что я, право не знаю, которой отдать первенство. С одной стороны, я вижу, что если мы захотим сохранить скот и не потерять множество предметов, которые могут принести нам пользу, то следует съездить на корабль. С другой стороны, спрашиваю себя, не необходимо ли приняться за постройку более удобного жилья. И признаюсь, я несколько пугаюсь предстоящего нам труда.
      - Не пугайся, - возразила она, - терпением, порядком, настойчивостью мы преодолеем все препятствия. Твердости такого отца, как ты, и таких детей, как наши, хватит на все. Признаюсь, поездка на корабль беспокоит меня; но если она необходима, - а я, подобно тебе, признаю ее именно такой, - то я не стану противиться ей.
      - Хорошо, - сказал я, - так я отправляюсь с Фрицем, между тем как ты еще раз останешься здесь с остальными детьми. Вставайте, детки! - крикнул я. - Вставайте; солнце взошло, и нам нельзя терять времени.
      Первым явился Фриц. Пользуясь временем, что его братья протирали глаза и стряхивали сон, он положил своего мертвого шакала перед палаткой, чтобы видеть изумление братьев при виде этой добычи. Но он не подумал о присутствии собак, которые, увидя животное и сочтя его, вероятно, живым, кинулись на него с яростным лаем. Фрицу лишь с большим трудом удалось прогнать их. Этот необыкновенный шум ускорил выход маленьких ленивцев, детей.
      Они являлись по очереди; обезьянка сидела на плечах Жака, но при виде шакала она до того испугалась, что бросилась назад в палатку и спряталась в мох наших постелей, зарывшись в него до такой степени, что виден был только конец ее хорошенькой мордочки.
      Как предвидел Фриц, дети сильно изумились.
      - Волк! - закричал Жак. - На нашем острове есть волки!
      - Нет, - сказал Эрнест, - это лисица.
      - Нет, - поправил маленький Франсуа, - это желтая собака.
      - Тебе, господин ученый, - сказал Фриц, обращаясь к Эрнесту с насмешливым чванством, - удалось узнать агути, но на этот раз твоих знаний не хватает. Ты считаешь это животное за лисицу?
      - Да, - ответил Эрнест, - я думаю, что это золотистая лиса.
      - Золотистая лиса! - повторил Фриц со взрывом смеха.
      Бедный Эрнест, которого самолюбие ученого сильно страдало, растерялся до того, что на глазах его показались слезы.
      - Ты злой, - сказал он брату, - я могу ошибаться; но знал ли ты сам название этого животного, пока его не сказал тебе папа?
      - Дети. - сказал я, - полноте вам дразнить друг друга из-за такого вздора. Ты, Фриц, осмеиваешь ошибку брата, а между тем, по сознанию натуралистов, шакал представляет одновременно признаки и волка, и лисицы, и собаки. Даже существует довольно общепринятое мнение, что домашняя собака происходит от шакала. Итак, не только Эрнест сказал правду, назвав это животное лисой, но и Жак, принявший шакала за волка, и Франсуа, увидевший в трупе собаку.
      Покончив спор об этом предмете, я напомнил детям об утренней молитве.
      Затем приступили к завтраку, потому что у моих маленьких молодцев аппетит обнаруживался одновременно с тем, как они открывали глаза.
      Было выбито дно у бочонка с сухарями; кроме того, мы заглянули и в бочонок с сырами. Внезапно Эрнест, кружившийся некоторое время около одного из бочонков, пойманных нами в море, воскликнул:
      - Папа, мы гораздо легче справлялись бы с сухарями, если бы могли намазать их маслом!
      - Ты вечно угощаешь нас каким-нибудь "если бы" и только дразнишь, не давая средств удовлетворить пробужденное желание. Разве не довольно тебе хорошего сыру?
      - Я не жалуюсь; но если б мы вздумали вскрыть этот бочонок...
      - Который?
      - Вот этот. Я уверен, что в нем коровье масло, потому что сквозь щель его просачивается жирное вещество, которое, по запаху, должно быть маслом.
      Уверившись, что обоняние не обмануло Эрнеста, мы стали совещаться о том, каким бы способом вынимать масло из бочки, не подвергая порче всего запаса. Фриц предложил снять верхние обручи и вынуть дно. Я думал, что, раздвинув клепки, мы дадим размягченному солнцем маслу возможность вытекать в щели. Мне казалось благоразумнейшим вариантом вырезать отверстие, через которое мы могли бы вынимать масло при помощи маленькой деревянной лопатки. Исполнив это, мы скоро приготовили отличные жареные сухари, приятный вкус которых возбудил в нас еще живейшее желание обладать коровой, оставленной на корабле.
      Собаки, утомленные ночной битвой, спали подле нас. Я заметил, что шакалы нанесли им несколько широких ран, именно на шее.
      Жене пришла мысль промыть кусочек масла в речной воде, чтобы очистить его от соли, и этим маслом помазать раны. Собаки охотно подчинились этой заботе о них и потом принялись лизать одна другую, что подало мне надежду на их скорое выздоровление.
      - Хорошо бы было, - сказал Фриц, - на подобные случаи снабдить наших собак ошейниками с остриями.
      - Если б только мама захотела помочь мне, - сказал Жак, - я взялся бы изготовить им ошейники, да еще какие крепкие!
      - С большой охотой, - ответила мать. - Располагай мной, посмотрим, что-то ты придумаешь.
      - Да, дорогой мой, - сказал я в свою очередь. - Подумай, и если тебе удастся изобрести что-либо исполнимое, то мы все готовы помочь тебе. А ты, Фриц, приготовься отправиться со мной на корабль. Мама и я решили эту поездку сегодня утром; как и вчера, мама останется здесь с твоими братьями, а мы попытаемся спасти скот и другие предметы, которые могут быть нам полезны.
      Плот из чанов скоро был приготовлен. Расставаясь, мы уговорились с женой, чтобы она поставила на берегу сигнал, который мы могли бы видеть с корабля, - шест с привязанным к нему куском белого полотна. В случае беды она должна была опрокинуть этот значок и три раза выстрелить из ружья. Благодаря отваге моей жены, я даже успел уговорить ее на то, что если мы не успеем управиться к вечеру, то проведем ночь на корабле. В этом случае мы должны были зажечь фонари в знак того, что дело идет благополучно.
      Зная, что на корабле остались еще припасы, мы захватили только оружие. Я позволил Фрицу взять на корабль обезьянку, которую ему хотелось угостить козьим молоком.
      Обняв своих и поручив себя Богу, мы отправились.
      Фриц греб сильно; я помогал ему, сколько мог, в то же время направляя плот.
      Когда мы отошли на некоторое расстояние в море, я заметил, что в наш залив должна впадать река, гораздо сильнейшая той, подле которой мы поселились. Из этого я заключил, что, достигнув моря, она должна образовать течение, которым мы можем воспользоваться в поездке на корабль. И я не ошибся. Мы нашли течение и отдались ему; оно несло нас на протяжении трех четвертей нашего пути. Затем, для окончания плавания, оказалось достаточным нескольких ударов весел.
      Мы причалили и крепко привязали наш плот.
      Первой заботой Фрица было навестить животных, которые, увидев нас, стали блеять и мычать. По-видимому, бедная скотина сильно обрадовалась, снова увидев людей. Прежде всего мы дали ей корму и свежей воды. Затем мы и сами поели, легко добыв припасов, потому что корабль был снабжен ими на продолжительное плавание.
      Фриц поднес свою обезьянку к соскам козы, и она с наслаждением начала сосать молоко.
      - С чего же начать нам? - спросил я.
      - Мне кажется, - сказал Фриц, - что прежде всего нам следовало бы поставить на нашем плоту парус.
      Мне этот труд показался излишним, но Фриц заметил, что на пути к кораблю он ощущал ветер, с которым нам пришлось бы бороться, если бы нам не помогало течение, и он прибавил, что считает благоразумным воспользоваться этим ветром для обратного плавания. Он предвидел, что нам будет трудно совершить это плавание при помощи одних весел, особенно когда плот, тяжело нагруженный, будет глубоко сидеть в воде.
      Эти соображения казались мне очень рассудительными, и я согласился с ними. И потому я выбрал один шест, достаточной длины и толщины, чтобы он мог служить мачтой, и другой, более тонкий, к которому я прикрепил большой квадратный кусок парусины. Между тем Фриц прибил к одному из чанов толстую доску, в которой сделал отверстие, чтобы вставить в него мачту. Затем я прикрепил к углам паруса блоки, чтобы управлять им, сидя на руле. Наконец, по склонности примешивать к труду забаву, Фриц привязал к верху мачты лоскут красной ткани и с большим удовольствием смотрел, как она развевалась.
      Улыбаясь этому невинному ребячеству, я направил на землю подзорную трубку, взятую мной в каюте капитана, и с радостью увидел, что все дорогие нам лица были здоровы.
      Уже становилось поздно, и мы сознавали, что нам не удастся вернуться на берег в этот же вечер.
      Остальная часть дня была употреблена на грабеж судна, достойный морских разбойников: мы забирали все полезное, что только надеялись поместить в чаны.
      Предвидя продолжительное пребывание наше на пустынной земле, я отдавал предпочтение инструментам, которые могли служить нам в работах, и оружию, при помощи которого мы могли бы защищаться. Корабль наш, снаряженный для устройства колонии в южном океане, был снабжен инструментами и запасами гораздо обильнее, чем снабжаются суда для обыкновенных путешествий. И потому нам предстояло лишь выбирать из множества предметов, полезных в хозяйстве. Я не забыл ложек, ножей, кастрюль, тарелок и прочее. Фриц захватил даже найденный им в каюте капитана серебряный прибор, а также несколько бутылок вина и ликеров и несколько вестфальских окороков. Эти предметы роскоши не заставили нас пренебречь мешками пшеницы, маиса и других посевных зерен. Я не забыл буссоли, топоров, лопат и других садовых орудий, а также ружей и пистолетов. Мы запасались также койками и одеялами, связками веревок, парусиной и даже маленьким бочонком серы, которая давала нам возможность возобновить наш запас насеренных фитилей, служивших нам для разведения огня.
      Я объявил наши запасы полными, когда Фриц явился с последней вязкой.
      - Оставь эту вязку, дружочек, - сказал я, - у нас уже места нет; вязка слишком велика и, как кажется, тяжела.
      - Папа, - попросил Фриц, - позволь мне взять ее с собой; это книги капитана, книги научные, по естественной истории, путешествия, библия; мама и Эрнест будут так рады!
      - Ты прав, дорогой мой; пища духовная стоит пищи для тела, и я благодарю тебя за эту заботу: находка драгоценна для всех нас.
      Наш плот был нагружен до такой степени, что сидел очень глубоко в воде. Я, конечно, облегчил бы его, если б море не было совершенно спокойно. Тем не менее, на случай какой-либо беды мы захватили приготовленные раньше пробковые пояса.
      Настала ночь. Видневшееся на берегу большое пламя удостоверяло нас, что там не случилось ничего опасного.
      В ответ на эту добрую весть я подвесил к борту корабля три зажженных фонаря. Послышавшийся с берега ружейный выстрел сказал нам, что наш сигнал усмотрен.
      Мы скоро устроили себе ночлег на плоту. Я не хотел провести ночь на корабле, так как небольшой порыв ветра мог разбить его и в таком случае мы подверглись бы большой опасности.
      Фриц не замедлил уснуть, несмотря на малое удобство своей постели. Что до меня, то я не смыкал глаз; я беспокоился о судьбе лиц, оставленных нами на берегу, да и хотел не засыпать в течение ночи, чтобы не быть застигнутым врасплох какой-либо случайностью.
      Едва занялся день, как я уже был на палубе корабля и направил подзорную трубу на берег. Я увидел жену, вышедшую из палатки и смотревшую в нашу сторону. Я поднял на мачту кусок белой парусины, и жена три раза спустила и подняла свой флаг, показывая этим, что увидела и поняла мой сигнал.
      - Слава Богу! - воскликнул я, - все наши друзья здоровы и в безопасности. Теперь позаботимся о перевозке скота на берег.
      - Построим плот, - сказал Фриц.
      Я доказал ему не только трудность такой постройки, но и неудобство, чтобы не сказать - невозможность - направлять плавание такого плота.
      - Ну, так бросим животных в море: они поплывут. Вот, хотя бы свинья: с ее толстым брюхом и жиром ей нетрудно будет держаться на воде.
      - Верю, но думаешь ли ты, что и осел, корова, козел, овцы счастливо доплывут до берега? Признаюсь, я охотно пожертвовал бы свиньей для спасения других животных.
      - А почему бы не подвязать им плавательных поясов, таких же, какие мы приготовили для себя? Ведь будет недурно, когда весь скот поплывет при помощи этого средства.
      - Браво, Фриц; предложение твое, как оно ни забавно, кажется мне исполнимым. За дело, друг мой, за дело! Испытаем наш способ на одном из животных.
      - Привязав оба наши пояса к овце, по одному с каждой стороны, мы толкнули животное в море.
      Сначала испуганное животное исчезло под водой, но вскоре выбилось на поверхность, и наконец, ощутив опору, которую представляла ему пробка, неподвижно держалось на воде.
      Опыт доказал нам приложимость придуманного способа, и он был принят для переправы нашего скота.
      Вся найденная пробка была потрачена на малых животных. Что же касается осла и коровы, которые были слишком тяжелы, то мы приготовили им особые пояса, из двух пустых бочонков, привязанных к телу веревками и полосами холста.
      Когда весь скот был снабжен такой сбруей, я привязал к рогам или шее каждого животного по веревке, конец которой мы должны были держать, сидя на плоту из чанов.
      Скот наш скоро был в воде, и притом без больших затруднений. Только осел, по своему природному нраву, упрямился, и мы вынуждены были столкнуть его задом. Сначала он сильно бился, но потом покорился своей участи и поплыл так хорошо, что действительно порадовал нас.
      Как только мы сошли на песок, я отвязал его; скоро мы подставили парус под ветер и увидели, что нас несет к берегу.
      Фриц, в восторге от успеха нашего предприятия, играл со своей обезьянкой и с гордостью посматривал на мерцавший на верху мачты красный огонек. Я, при помощи подзорной трубы, следил за дорогими нам существами на берегу, которые покинули палатку и бежали к берегу.
      Вдруг Фриц закричал:
      - Папа, к нам плывет огромная рыба.
      - Бери ружье, - сказал я, - и замечай.
      Ружья наши были заряжены. Указанное Фрицем животное было ничто иное, как большая акула.
      - Выстрелим вместе, - сказал я Фрицу, и в ту минуту, когда морское чудовище, державшееся на поверхности воды, приблизилось к одной овце и уже раскрыло пасть, чтобы схватить добычу, оба выстрела раздались в одно время, и акула исчезла.
      Минуту спустя, мы увидели на поверхности воды блестящую чешую брюха акулы, и кровяная полоса на воде убедила нас в том, что счастливо избавились от страшного хищника.
      Я посоветовал Фрицу снова зарядить ружье: могло статься, что акула была не одна. Но, к счастью, опасения мои оказались напрасными.
      Через несколько минут плавания мы, без новых приключений, пристали к берегу.
      Жена и трое детей ожидали нас. Они схватили кинутую им мной веревку, чтобы привязать плот. Животные сами вышли на берег, и мы сняли с них пояса. Осел стал радостно валяться по песку и потом, став на ноги, огласил воздух звонким криком и-а! Вероятно, выражая им все свое удовольствие, что опять чувствует под ногами твердую землю.
      Обнявшись и поздравив друг друга с тем, что после долгой и опасной разлуки мы опять все вместе, здоровые и довольные, мы уселись на траве на берегу ручья, и я рассказал все наши приключения. При этом я, конечно, не отказал себе в удовольствии похвалить Фрица за оказанную мне помощь.
      V
      ЧТО ПРОИСХОДИЛО НА СУШЕ
      ВО ВРЕМЯ НАШЕГО ОТСУТСТВИЯ
      Придуманный Фрицем способ переправы скота возбудил общее удивление. А маленький Франсуа еще больше восторгался парусом и флагом.
      - Это красивее всего! - говорил он. - По мне, флаг этот лучше кастрюль, скота, даже лучше коровы и, особенно, лучше свиньи.
      - Глупенький, - сказала мать, - ты скажешь другое, когда я каждое утро буду давать тебе полную кокосовую чашку молока с сахаром.
      Пришлось повторить всем малейшие подробности поездки.
      - Удовлетворив общему любопытству, мы принялись выгружать чаны. Жак, оставив это занятие, направился к скоту и, вскарабкавшись на спину осла, гордо подъехал к нам. Мы едва удерживались от смеха; при этом я заметил, что наш забавный всадник стянут меховым поясом, за который заткнута пара пистолетов.
      - Где добыл ты этот наряд контрабандиста? - спросил я его.
      - Все это мы сами изготовили, - ответил он, указывая на свой пояс и на ошейники собак, унизанные гвоздями, способными защитить наших сторожей от нападения шакалов.
      - Молодец же ты, если это твое изобретение, - сказал я.
      - Там, где нужно было что зашить, мне помогала мама, - возразил он.
      - Но откуда же добыли вы кожу, ниток и иглу? - спросил я жену.
      - Кожа снята с Фрицева шакала; что же касается иголки и ниток, прибавила она, улыбаясь, - то у какой же порядочной хозяйки нет их.
      Мне показалось, что Фриц не был доволен тем, что шкурой шакала распорядились без дозволения хозяина, но он, насколько мог, скрыл свою досаду. Однако, приблизившись к Жаку, он, заткнув нос, воскликнул:
      - Пфа! Что за страшная вонь!
      - Это от моего пояса, - спокойно ответил Жак, - когда шкура высохнет, она перестанет вонять.
      - Если Жак будет держаться от нас под ветром, - сказал я, - он нас не обеспокоит.
      - Правда, - сказали, смеясь, дети. - Жак, держись под ветром!
      Что касается маленького проказника, то он не заботился о распространяемом им скверном запахе, а с гордым видом расхаживал, поглаживая свои пистолеты.
      Братья его поспешили бросить в море труп шакала.
      Заметив, что приближается время ужина, я попросил Фрица принести один из вестфальских окороков, находившихся в чанах.
      Фриц не замедлил возвратиться.
      - Окорок! окорок, совсем готовый! - воскликнули дети, хлопая в ладоши.
      - Успокойтесь, - сказала мать, - если б к ужину не было ничего, кроме сырого окорока, то вам пришлось бы еще долго голодать; но у меня есть черепашьи яйца и при помощи сковороды, которую вы догадались привезти, я приготовлю вам хорошую яичницу, для которой не будет недостатка и в масле.
      - Черепашьи яйца, - заметил Эрнест, всегда склонный показывать свое знание, - легко узнать по их круглой форме, кожистой оболочке, покрытой мелкими бугорками и влажной. Кроме того, только черепахи кладут свои яйца в береговой песок.
      - Как вы нашли их? - спросил я.
      - Это относится к истории нашего дня, - заметила хозяйка, - а я думаю, что раньше рассказа нам нужно подумать об ужине.
      - Ты права, - сказал я, - готовь же свою яичницу, а рассказ прибережем к тому времени, когда будем есть; он послужит нам приятной приправой. Между тем мы, дети и я, перенесем в безопасное место груз нашего плота и позаботимся о ночлеге для скота.
      Услыша эти слова, дети поднялись и последовали за мной на берег. Мы заканчивали наш труд, когда жена позвала нас к ужину. Тут были разнообразные явства: яичница, сыр, сухари; все оказалось очень вкусным, и удачно подобранный столовый прибор не мало способствовал нашему удовольствию. Только Франсуа, верный своему тыквенному прибору, не захотел предпочесть ему серебряную посуду.
      - Есть из игрушек, - сказал он, - гораздо веселее.
      Нас окружили, ожидая подачки, собаки, куры, козы и овцы. О пище уток и гусей я не счел нужным заботиться: болотистое устье ручья представляло им в изобилии червяков и слизней, до которых они были очень лакомы.
      Под конец ужина я попросил Фрица принести бутылку прекрасного вина, найденного в каюте капитана, и предложил жене выпить рюмку этой подкрепляющей жидкости, прежде чем приступить к рассказу.
      - Наконец-то и я так счастлива, - сказала она, смеясь, - что, в свою очередь, могу повествовать о своих подвигах. Но о первом дне мне рассказывать нечего, потому что опасения приковывали меня к берегу, и я не могла предпринять ничего. Я успокоилась немного лишь тогда, когда увидела, что вы счастливо достигли корабля. Остальную часть дня мы не отходили от палатки. Я удовольствовалась тем, что решилась назавтра пойти отыскивать более удобное место для жилья, чем это прибрежье, где нас в течение дня палит солнце, а ночью пронимает холод. Я думала об открытом вами накануне лесе и решилась осмотреть его.
      Утром, пока я еще обдумывала свое предприятие, не говоря о нем вставшим детям, Жак завладел Фрицевым шакалом и своим ножом вырезал из шкуры животного два широких ремня, которые растянул и очистил, как умел.
      Затем он снабдил ремни длинными гвоздями, подбил ремни остатком паруса и попросил меня покрепче сшить шкуру с подкладкой, чтобы прикрыть и удержать шляпки гвоздей. Я исполнила его желание, несмотря на противный запах, который распространяла шкура. Из другой полоски, которую он также захотел снабдить подкладкой, он вздумал устроить себе пояс. Но я заметила ему, что эта полоска, еще сырая, значительно съежится и что тогда труд его пропадет. Эрнест, смеясь, посоветовал брату прибить шкуру гвоздями к доске и, нося ее на себе, выставлять на солнце. Жак, не поняв, что брат его шутит, последовал его совету, и вскоре я увидела его с доской важно прогуливающимся на солнце.
      Я сообщила детям свой план переселения, и они радостно утвердили его. В несколько мгновений они вооружились и захватили приготовленные запасы; я взяла на свою долю кувшин с водой и топор. В сопровождении двух собак мы направились к ручью.
      Турка припомнил дорогу, которой шли вы, и предшествовал нам, часто озираясь, как будто понимал, что он должен служить нам путеводителем.
      Эрнест и Жак шли решительно, с гордостью посматривая на свое оружие. Они сознавали свое значение, так как я не скрывала от них, что наша безопасность зависит от их храбрости и ловкости. При этом случае я оценила твою мысль приучить наших детей к употреблению оружия и сделать их способными бороться с опасностью.
      Не легко было нам перебраться через ручей по мокрым и склизким камням. Первый перешел Эрнест без всяких приключений. Жак завладел моим топором и кувшином с водой; Франсуа я перенесла на своей спине. Я с трудом сохраняла равновесие под своей дорогой ношей, при чем Франсуа охватил руками мою шею и всеми силами держался за мои плечи. Наконец я достигла противоположного берега, и когда мы взошли на высоту, с которой ты обозревал великолепную местность, описанную нам тобой с таким восторгом, сердце мое, впервые после крушения, испытало надежду. Вскоре мы спустились в долину, полную зелени и тени.
      На некотором расстоянии виднелся лес. Чтобы достигнуть его, нам пришлось перейти луг, на котором высокая и густая трава почти совсем скрывала детей. Наконец, Жак отыскал открытую дорогу, и мы увидели следы, оставленные вами накануне. Эти следы привели нас, после нескольких поворотов, к лесу.
      Вдруг мы услышали шелест травы и увидели взлетевшую с земли большую птицу. Оба мои маленькие охотника схватились за ружья; но птица была вне выстрела раньше, чем они успели прицелиться.
      - Какая досада, - сказал Эрнест, раздраженно вскидывая ружье, - что я взял не свое маленькое ружье! Впрочем, если б птица не улетела так быстро, я непременно убил бы ее.
      - Конечно, - заметила я, - ты был бы отличным стрелком, если бы дичь за четверть часа предупредила тебя о том, что она взлетит.
      - Я не мог ожидать, - возразил Эрнест, - что птица взлетит как раз перед нами.
      - Вот такие-то неожиданные случаи и затрудняют стрельбу влет: чтобы достигнуть в ней успехов, нужны не только верный глаз, но и большое присутствие духа, находчивость.
      - Какая это могла быть птица? - спросил Жак.
      - Конечно, орел, - сказал Франсуа, - у нее были такие широкие крылья.
      - Это ничего не доказывает, - возразил Эрнест, - не все птицы с широкими крыльями орлы.
      - Я полагаю, - продолжала я, - что перед тем, как птица взлетела, она сидела на гнезде. Попытаемся отыскать это гнездо, и, может быть, загадка разрешится.
      Ветреный Жак тотчас же бросился к тому месту, откуда вылетела птица; но в ту же минуту другая птица, сходная с первой, взлетела, задев сильным крылом своим лицо маленького храбреца, который остановился, изумленный и почти испуганный.
      Да и Эрнест, не менее удивленный, не поднимал оружия на эту новую дичь.
      - Ну, охотники, - сказала я им, - неужели первый случай так мало надоумил вас? Вижу, что вам еще нужно долго поучиться у отца.
      Эрнест сердился; что же касается до Жака, он снял шляпу и, раскланиваясь улетевшей птице, которая виднелась на небе лишь едва заметной точкой, сказал: "До свидания, почтенная птица; до другого раза! Ваш покорнейший слуга".
      Эрнест вскоре нашел гнездо, которое мы отыскивали. Оно было построено очень грубо и содержало только разбитые скорлупы яиц. Из этого мы должны были заключить, что выводок оставил его очень недавно.
      - Эти птицы не орлы, - заметил Эрнест, - потому что орлята не бегают, едва вылупившись из яиц, как, должно быть, бегает выводок из этого гнезда. Противное замечено у кур, цесарок и других птиц, того же и близких отрядов. И потому я думаю, что птицы, взлетевшие перед нами, - дрохвы. Кроме признака, открытого нами в гнезде, вы, верно, заметили, что оперение птиц было снизу светлобурое, сверху бурое с черным и рыжим. Я видел еще, что у второй из взлетевших птиц были на клюве длинные заостренные перья в виде усов, а это отличительный признак самца дрохвы.
      - Вместо того, чтобы рассматривать птиц так подробно, - заметила я нашему маленькому ученому, который изрядно чванился обнаруженными им знаниями, - ты бы лучше прицелился; тогда, может быть, тебе представилась бы возможность наблюдать птицу на досуге и вернее. Но, прибавила я, в конце концов лучше, что птицы остались в живых: это счастье для их выводка.
      Разговаривая таким образом, мы дошли до маленького леса. Его населяло множество незнакомых нам птиц, оглашавших воздух самыми разнообразными криками и пением. Дети готовились стрелять, но я обратила их внимание на то, что при чрезвычайной высоте деревьев, на верхних ветвях которых сидели эти птицы, выстрелы будут безуспешны.
      Форма и необыкновенная толщина этих деревьев сильно поразили нас. То были громадные стволы, поддерживаемые толстыми воздушными корнями, которые, бесконечно переплетаясь, проникали в почву на значительной площади. Жак, влезши по одному из этих корней наверх, измерил охват одного из стволов веревкой. Эрнест вычислил, что окружность ствола была не меньше сорока футов, а вышина его больше восьмидесяти. Свод, образуемый корнями в виде арок, превышал шестьдесят футов и представлял чудный купол. Ничто не поражало меня так сильно, как эта великолепная растительность; виденный нами лес состоял из десятка или дюжины таких деревьев. Ветви раскидывались далеко в стороны, и листва, формой похожая на листву нашей европейской орешины, давала чудную тень. Внизу почва была покрыта зеленой, бархатистой травой, манившей нас отдохнуть.