Новый швейцарский Робинзон

      Фриц и Жак оставили в пещере и страусовые яйца, начинавшие тяготить их. Затем мы поспешили двинуться в дальнейший путь, потому что становилось поздно и нам нужно было торопиться, чтобы достигнуть шалаша еще до наступления ночи.
      XXX
      РАБОТА МАТЕРИ В НАШЕ ОТСУТСТВИЕ. КОНДОР.
      ПОТРОШЕНИЕ МЕДВЕДЕЙ И ИЗГОТОВЛЕНИЕ ИХ МЯСА.
      ПОХОД ЧЕТЫРЕХ МАЛЬЧИКОВ. АНГОРСКИЕ ЗАЙЦЫ.
      АНТИЛОПЫ. РАССКАЗ ФРИЦА.
      МЕДОВЕСТ. ПЧЕЛИНЫЙ УЛЕЙ
      На закате солнца мы возвратились к жене, которая встретила нас с обычной лаской. Труд, который мы хотели еще совершить по прибытии, был уже исполнен: ужин был готов; костры, которые мы обыкновенно зажигали на ночь для нашей безопасности, были уже сложены.
      За ужином жена попросила нас рассказать ей приключения похода, что мы и исполнили как можно короче, не желая затягивать рассказ в ущерб ночного отдыха. Со своей стороны, жена рассказала нам, что в сообществе маленького Франсуа она проникла в лесок, до горы, у подошвы которой открыла значительный пласт нежной глины, которая могла доставить нам фарфор. Потом, при помощи бамбуковых стеблей, она провела сочившуюся промеж скал воду в корыто, очень удобное для поения скота. Кроме того из обломков скалы и найденной глины она построила в углублении скалы печь, очень хорошо закрывавшуюся. Наконец она привезла на быках большой запас бамбуковых стеблей; из них мы могли построить забор, который намеривались возвести для охранения жилья.
      Жена и я дошли до того, что перестали считать что-либо невозможным при доброй воле и терпении и уже не удивлялись успехам, которых достигли соединенными или единичными усилиями. Каких подвигов труда не совершали мы ежедневно на нашем острове, побуждаемые необходимостью, - подвигов, которых мы не только не выполнили бы на родине, но и не решились бы предпринять.
      Я сердечно поблагодарил жену за ее заботы и для испытания найденной ею глины скатал из нее несколько шариков и положил их на один из наших костров. Затем все мы отдались необходимому отдыху.
      Незадолго до рассвета, преодолев лень, весьма естественную после вчерашних трудов, я встал и разбудил семью.
      Глиняные шарики, согласно моему ожиданию, отвердели; но я заметил, что слишком сильный жар почти расплавил их и обратил в стекло. На случай изготовления нами из этой глины посуды я придумал построить печь, которая дозволяла бы умерить жар.
      После молитвы и завтрака мы впрягли быков в носилки, отправились к пещере с медведями и прибыли к ней без приключений.
      Когда уже виден был вход в пещеру, Фриц, который шел впереди каравана, обратился к нам и сказал:
      - Поторопитесь, если хотите видеть стаю индейских петухов и кур. Они собрались на похороны медведей; но их не подпускает к трупам какой-то горделивый сторож.
      Так он называл большую птицу с красным гребнем, с мясистой лопастью под клювом, голой, морщинистой, светлокрасной шеей и ожерельем из перьев на груди. Оперение птицы было черное, за исключением некоторых белых пятен. Она гордо расхаживала перед пещерой, по временам заходила в нее, как бы заглядывая, что там делается.
      Мы с изумлением поглядывали на эту сцену, когда над нами раздался сильный шум. Мы подняли головы и увидели над собой птицу с огромными распростертыми крыльями, которая скоро упала к нашим ногам, пронзенная пулей, пущенной в нее Фрицем.
      Пернатая стая, виденная нами у входа в пещеру, поднялась и рассеялась во все стороны. Осталась только большая птица, заглядывавшая раньше в пещеру. Она устремила свои большие, круглые глаза на упавший подле труп, на который ринулись наши собаки. Однако и она не замедлила последовать примеру, поданному меньшими птицами, так что перед нами остались только труп птицы, убитой Фрицем, и одного из индейских петухов, убитого ее падением. Я осторожно вошел в пещеру и увидел, что язык и глаза одного из наших медведей исчезли. Приди мы несколькими часами позже, и великолепные меха и сочные окорока медведей были бы испорчены воздушными хищниками. Потом я возвратился к лежавшим перед пещерой птицам и при тщательном осмотре их убедился, что птица, сочтенная нами за индейского петуха, была бразильский коршун, урубу, а убитая Фрицем - кондор, с чем согласовалась и необыкновенная ширина его крыльев.
      Остальной день и следующий мы употребили на сдирание кожи с медведей и их потрошение, что потребовало не малого труда. Ночь мы провели в палатке, раскинутой в нескольких шагах от пещеры.
      Эта работа отнюдь не привлекала мальчиков, которые, за исключением Эрнеста, горели желанием отправиться в дальнейший поход.
      Я с гордостью и живой радостью наблюдал свободное развитие своих детей. Теперь я мог бы умереть спокойно: дети мои привыкли помогать себе собственными силами, под защитой старшего брата, который готов был охранять их, подобно тому как охранял их я. И потому, по неотступной просьбе детей, я позволил Фрицу, Жаку и даже маленькому Франсуа, которому не менее других хотелось попытать силу, совершить в сопровождении собак путешествие по степи, тогда как я, против обыкновения, остался в палатке с женой и Эрнестом. И так, дети отправились, напутствуемые советом руководствоваться дружбой и быть осторожными.
      Между тем как деятельная хозяйка, при помощи Эрнеста, коптила медвежьи окорока, я нашел себе достаточно занятий в самой пещере.
      При тщательном осмотре внутренних стен пещеры я заметил, что они состояли из длинных нитей каменного льна, местами пропластанных слюдой. Я стал копать и скоро отрыл листы слюды по крайней мере в два фута длиной, прозрачных как хрусталь. То было драгоценное открытие, потому что слюда могла заменять нам оконные стекла.
      Под вечер, когда на огне жарились две заманчивые медвежьи лапы, и мы уже начали беспокоиться по поводу продолжительного отсутствия наших молодых охотников, приближавшийся топот животных и радостные крики возвестили нам прибытие детей. Я пошел им навстречу. Они соскочили со своих животных, расседлали их и пустили пастись около ручья. Мы вместе возвратились к палатке. Жак и Франсуа несли на плечах по маленькой живой козочке; охотничья сумка Фрица многозначительно оттопыривалась.
      - Славная охота, папа! - весело кричал Жак, - посмотри какие славные козочки!
      - А у Фрица в сумке ангорские кролики! - торопливо добавил Франсуа.
      - Да кроме того... - еще более спешил рассказать Жак.
      - Подожди, дружочек, - перебил я его. - Пусть расскажет Фриц: он припомнит все по порядку.
      - Около часа назад спустя по выезде, - начал Фриц, - мы миновали уже Зеленую Долину, оврагом выступили на большую равнину и достигли господствовавшей над нею небольшой возвышенности. Оттуда видно было ущелье между скалами, а перед ним паслось стадо животных, которые показались мне газелями, либо антилопами. Я решился поохотиться на них, и мы поехали в этом направлении. Чтобы не испугать дичи, мы держали собак на сворах. Приблизившись к стаду, мы условились в нападении: Франсуа поехал влево, Жак посредине, а я, верхом на онагре, стал забирать вправо, чтобы отрезать отступление животным, если б они вздумали бежать. Мы пробирались, конечно, как можно осторожнее; тем не менее стадо всполошилось. Некоторые животные вскочили, подняли головы, водили ушами. Тогда мы спустили собак и сами поскакали к стаду. В ужасе стадо бедных животных обратилось в бегство; но мы сумели направить его по нашему произволу, именно в ущелье между скалами. До сих пор все шло успешно; но нам нужно было захватить нашу добычу, загнать ее на ферму. Чтобы преградить животным отступление, я придумал натянуть поперек входа в ущелье, на высоте трех или четырех футов, веревку, к которой привязал страусовые перья, бывшие у нас на шапках, и найденные нами в сумках тряпки, рассчитывая, что ветер будет колыхать их и тем остановить животных, которые вздумают выйти из ущелья. Я вычитал нечто подобное в описании путешествия капитана Левальяна.
      - Отлично, дорогой мой! - прервал я Фрица. - Радуюсь, что чтение принесло тебе пользу. А как овладел ты ангорскими кроликами? И как намерен ты поступить с ними? Предупреждаю тебя, что я не соглашусь на поселение этих животных на наших владениях, потому что они плодятся чрезвычайно быстро и причиняют большой вред всяким посевам и посадкам.
      - Кроликов, - отвечал Фриц, - поймал мой орел, который кинулся на стадо этих животных, игравшее у подошвы пригорка, и весьма быстро принес мне двух живых кроликов и одного мертвого. Последнего я отдал орлу на растерзание. Что же касается разведения этих хорошеньких животных, то разве не можем мы поселить их на посещенных нами двух пустынных островках? Там они не могут ничему вредить. Таким образом мы обеспечим себе лишнее кушанье и меха, потому что не всегда же нам будут попадаться ондатры; притом же, думаю я, и Эрнест не скоро отважиться возобновить битву, доставившую нам такой богатый запас мехов.
      - Твой совет благоразумен, и потому предоставляю тебе осуществление этой мысли.
      - А теперь нам можно рассказать? - спросил Жак.
      - Конечно, друг мой, - ответил я, улыбаясь. - Расскажи мне, как вы поймали этих хорошеньких козочек.
      - Галопом, папа, галопом! Фриц отошел несколько в сторону со своим орлом, преследуя кроликов. Наши собаки рыскали в траве; вдруг они подняли двух животных, которые показались нам большими зайцами, и обратились в бегство, при чем делали удивительные скачки. Мы и собаки преследовали их неотступно; по прошествии четверти часа бедные животные выбились из сил и пали. Мы соскочили на землю, отстранили собак, подобрали животных, которых прежде считали за больших зайцев, а теперь признали за маленьких козочек. Потом мы связали им ноги и перекинули козочек себе на шею. Вот и вся наша охота.
      - Отлично, дети мои. Теперь, Жак, расскажи мне, отчего у тебя лицо распухло? Не опять ли ты воевал с тучей мошек?
      - Нет, на этот раз мои раны достославнее, - отвечал Жак. - Когда мы возвращались к вам, я заметил птицу, которая перелетала впереди нас с дерева на дерево, как бы подразнивая или приглашая следовать за ней. Я поднял уже ружье, чтобы застрелить ее, но Фриц остановил меня замечанием, что я непременно промахнусь, так как ружье мое было заряжено не дробью, а пулей. "Притом же, добавил он, птица эта похожа на медовеста, и может быть, мы поступим лучше, последовав ее совету". Мы пошли за птицей, которая, по прошествии нескольких минут, остановилась на одном дереве и перестала петь. Также остановившись, мы вскоре заметили, что дупло этого дерева служило убежищем рою пчел. Медовест указал нам добычу в надежде, что мы овладев ею, уделим часть меда ему. Когда мы стали придумывать как бы овладеть медом, Фриц предложил задушить рой сернистым фитилем. Я зажег фитиль и, не думая долго, всунул его в улей. Но вдруг весь рой, жужжа, вылетел и кинулся на меня. В минуту на меня напало множество пчел; они стали жалить меня, так что я поскорее вскочил на буйвола и пустился вскачь от дерева. И ты видишь, папа, как отделали меня эти проклятые пчелы. Я тер лицо и руки сырой землей, да это помогло мало.
      - Пора бы тебе быть осмотрительнее: ведь подобные беды постигают тебя не впервые. После этого вини только свою ветреность.
      В это время мы кончили ужинать, и мать приложила к лицу и рукам Жака компрессы с соленой водой, чтобы унять продолжавшуюся еще боль.
      При содействии других детей я устроил род клетки, в которой мы могли удобно перенести кроликов на остров Акулы, единственное место, где они были бы в безопасности от хищных зверей. Затем все мы легли отдохнуть.
      XXXI
      МОЛОЧАЙ. СТРАУСОВАЯ БАШНЯ. ПОИМКА СТРАУСА.
      ОБЩИЙ ПОХОД И ПРИБЫТИЕ В ПЕЩЕРУ. УГОРЬ.
      ПРИРУЧЕНИЕ СТРАУСА. МЕД. ИЗГОТОВЛЕНИЕ ШЛЯП
      Нам предстояло еще много работы до возвращения домой; однако и медлить было нельзя, но по различным причинам, из которых главной было приближение времени дождей. Мясо медведей было посолено и прокопчено; но я не хотел отказаться ни от найденных нами страусовых яиц, ни от камеди молочайника, открытой мною на одном из коротких привалов во время того же похода. И потому я решился предпринять последний поиск по степи. Мы отправились, оставив при матери не маленького Франсуа, горевшего желанием отличиться на наших глазах, а тяжелого на подъем Эрнеста, который прямо сознавался в своей нелюбви к утомительным походам. На этот раз Фриц уступил мне своего Легконогого, а себе оседлал Быстрого, который становился отличным верховым животным. Франсуа и Жак сели на буйволов. Бурый и Рыжий охотно последовали бы за нами, но они могли понадобиться для охранения матери и Эрнеста, и потому я велел последнему задержать их.
      Мы поехали к Зеленой Долине, но со стороны, противоположной медвежьей пещере, и прибыли к Страусовой Башне, то есть к тому пригорку, с которого мы заметили страусов. Тут я дозволил Жаку и Франсуа отправиться вперед, при чем решился, однако, не терять их из виду ни на час. Что же касается до Фрица, то он остался со мной собирать камедь со стволов молочайника, на которых я сделал раньше надрезы. Солнце высушило эту камедь, и мы набрали ее значительное количество; она была положена нами в бамбуковый стебель, принесенный именно с этой целью.
      Окончив сбор камеди, мы пустились догонять наш авангард, зашедший далеко за страусовые гнезда. Вероятно, мальчики хотели, зайдя страусам в тыл, погнать их на Фрица, который не раз выражал желание поймать одного страуса живым и которому я для этого уступил онагра.
      Нам не пришлось долго ожидать результата хитрости Жака и Франсуа. Вскоре из кустов, окружавших гнезда, выбежали четыре страуса: три самки и один самец. Они вышли прямо на нас, преследуемые мальчиками и собаками, и потому было вероятно, что птицы не минуют наших рук.
      Когда они приблизились, я метнул свое лассо; но вместо ног веревка обвила тело выбранного мною страуса. На минуту она сковала птицу, но сильное животное не замедлило освободиться от плохо охватившего его лассо, и я думаю, что оно успело бы спастись, если б Фриц не спустил тотчас же своего орла, которому он заранее обвязал клюв хлопчатником, чтоб этот хищник не мог сильно ранить страуса. Орел налетел на страуса, ухватился за его голову и остановил его на быстром бегу.
      В это время прискакал на своем буйволе Жак, в свою очередь кинул лассо и, будучи искуснее меня, охватил им ноги страуса, который тяжело упал на бок.
      В минуту мы окружили птицу и связали ее еще крепче. Накинув ей на голову платок, без чего мы не справились бы с нашей добычей, я связал ей крылья широким ремнем из тюленей шкуры, привязанным к веревке, один конец которой мы прикрепили к хомуту Вихря, а другой - к хомуту Мычка. Я решил вести страуса между двумя быками; но из боязни, чтобы он, лягаясь, не ранил которого-либо из этих дорогих нам животных, я связал ему лапы довольно близко одну к другой. Приняв эти предосторожности, я снял ослеплявшую страуса повязку и причинявшие ему напрасную боль веревки.
      Сначала страус, раздраженный насилием, не хотел идти, а присел на землю. Потом, считая себя, может быть, свободным, он вскочил и рванулся вперед, как бы намереваясь побежать; но ремень удержал его, и птица снова опустилась на землю. Поднявшись, она продолжала биться, по-прежнему тщетно. Наконец она должна была покориться и следовать за тянувшими ее быками.
      Между тем как Жак и Франсуа, верхом на буйволах, вели нашего пленника к Страусовой Башне, я, вместе с Фрицем, пошел к гнездам. Мы были от них лишь в нескольких шагах, как вдруг поднялась самка перед нами, до того неожиданно, что мы не вздумали даже преследовать ее. Присутствие ее доказало нам, что гнездо не было покинуто и что насиживаемые яйца могли содержать живых птенцов. Мы взяли с десяток яиц, а остальные оставили в гнезде, чтобы птица, по возвращении, могла продолжать высиживать их. Бережно подвязав страусовые яйца к седлам, мы съехались и направились вместе к Медвежьей Пещере через Зеленую Долину.
      Возвратившись домой, мы были встречены криками изумления; но вскоре жена испугалась того количества корма, которое должно было понадобиться на нашего величавого пленника: "Да какая же будет польза от этого прожоры?"
      - Страус будет служить мне конем! - восторженно воскликнул Жак, - и если наша земля примыкает к Азии или Африке, то на страусе я в несколько дней доскачу до первых европейских поселений за помощью и вестями. Поэтому пусть страус и зовется Ураганом; как только он будет приручен и выезжен, ты, Эрнест, можешь взять себе моего Вихря.
      Несмотря на некоторые возражения Франсуа, страус тут же был присужден Жаку, который взялся приручить его и выездить.
      Было слишком поздно для возврата на ферму; но на следующий день, на рассвете, и мы, и животные были уже в походе. Страус шел с завязанными глазами между двумя быками; тележку тянула корова, на которой сидел верхом Эрнест; Жак и Франсуа ехали по бокам, верхом на Вихре и Мычке; я ехал на Легконогом, Фриц на Быстром. Весь караван наш был довольно живописен.
      В ущельи мы сделали небольшой привал. Дети хотели взять оставленные ими в этом месте страусовые перья, да и я был непрочь захватить немного фарфоровой глины и благовонных бобов с запахом ванили, открытых женой.
      Перед отъездом я еще более укрепил завал, преграждавший доступ в наши владения бродячим животным. Кроме того, я замел оставленные нами следы, чтобы впоследствии легче распознать незванных посетителей.
      Мы хотели прибыть на ферму засветло, и потому дозволили себе только короткую остановку на Сахарнице, где захватили окорока пекари, достаточно прокоптившиеся.
      Тотчас по приезде на ферму мы поспешили расседлать и распрячь наших животных и, поужинав несколькими ломтями холодного мяса, улеглись на свои постели из хлопка, потому что изнемогали от усталости.
      На другой день, утром, я с удовольствием убедился, что вместе со своими собственными яйцами наши наседки высидели и несколько куропаток. Жена выразила желание отвезти их в пещеру, куда нас тянула какая-то тоска по давно оставленной местности и куда мы и прибыли около полудня.
      Первой заботой нашей хозяйки было проветрить жилище, везде вымести, вытереть пыль, вымыть, и она до того предалась этому занятию, что едва не забыла накормить нас, и мы должны были удовольствоваться холодными блюдами.
      Пока два младшие мальчика помогали матери, я с двумя старшими развязывал и распределял по местам нашу добычу. Страус, освобожденный от сообщества быков, был снова привязан перед нашим жилищем, под ветвями деревьев, где и должен был оставаться до совершенного приручения. Страусовые яйца мы обмыли в тепловатой воде; затем, те из них, в которых мы предполагали еще живых зародышей, были положены, на подстилки из ваты, в печь, в которой я, по указанию термометра, поддерживал необходимую для их развития теплоту. Ангорских кроликов мы в тот же день перевезли на остров Акулы и выпустили на волю, с целью чтобы они тут обжились и расплодились. Впоследствии мы намерены были устроить им и удобное жилище. Островок кита был предоставлен маленьким антилопам. Мы с удовольствием оставили бы этих миловидных животных, не более фута длиной, при себе, если б не боялись, что им не дадут покоя собаки; что же касается до нескольких сухопутных черепах, которых мы нашли в окрестностях Сахарницы и из которых две штуки оставили на ферме, то я хотел было пустить их на свободу в наш огород, чтобы они очистили его от расплодившихся в нем улиток, но жена ожидала меньшего вреда от улиток, чем от черепах, и потому я поручил Жаку отнести последних в тростник, около озера Лебедей.
      Мальчик понес черепах. Но едва мог он добраться до тростника, как мы услышали его зовущим Фрица и просящим его принести палку. Я подумал было, что он вздумал преследовать лягушек; но как же удивился я, когда два брата возвратились с великолепным угрем, который попался на удочку, закинутую Эрнестом до нашего отъезда и без нашего ведома. Часть этой добычи была тотчас же приготовлена к обеду, а остальная положена, для сбережения, в топленое масло.
      Отводки перечника и упомянутые плоды с ванилевым запахом были посажены возле бамбуковых столбов, которые поддерживали выступавшую кровлю нашего жилища, и мы предвидели, что растения эти, как вьющиеся, скоро взберутся до кровли.
      Окорока медведей и пекари были сданы хозяйке и сложены в кладовую, а равно и бочонок жиру, добытый нами с этих животных. Медвежьи шкуры были погружены в море и, во избежание случайностей, завалены тяжелыми камнями.
      Куропаток мы посадили в особую клетку, которая должна была защитить их от Кнопса и шакала.
      Кондор и гриф были на время повешены, в виде трофеев, в музее; к набивке их мы хотели приступить перед временем дождей.
      Туда же, в мастерскую, мы перенесли и горный лен, слюду и фарфоровую глину, и я намеревался употребить все эти полезные вещества сообразно их свойствам.
      Предоставив в распоряжение хозяйки все съедобное, я трижды завернул молочайную камедь и, опасаясь, чтобы дети не вздумали полакомиться этим веществом, надписал на нем крупными буквами "яд".
      Наконец, шкуры мускусовых крыс, или ондатр, связанные в пачки, я развесил под кровлей, на галерее, чтобы избавить семью от их запаха.
      Все эти распоряжения заняли два дня, по истечении их я намеревался приняться за другие дела, которые, по моему мнению, не терпели отсрочки; засеять поле, приручить страуса и выделать медвежьи шкуры.
      Землепашество было для нас делом вполне непривычным и потому трудным, и, несмотря на общую помощь, мне удалось вспахать, приблизительно, только треть десятины подле посаженных хозяйкой сахарных тростей. По этому случаю дети и я хорошо уразумели смысл слов Священного писания: "В поте лица твоего снедеши хлеб свой". Это вспаханное поле было засеяно на треть пшеницей, на треть кукурузой и на треть ячменем; кроме того, местами мы посеяли, как и прежде, другие роды зерен. По другую сторону ручья я отвел небольшой мыс под посадку картофеля и маниока, этих двух драгоценных для нас растений.
      Так как мы посвящали земледелию ежедневно лишь около двух часов утром и столько же времени вечером, чтобы пользоваться прохладой, то промежутки мы могли употребить на другие занятия.
      Например, мы пытались приручить Урагана, как мы назвали страуса. И я должен сознаться, что попытки наши долго не удавались. Мне пришлось прибегнуть даже к окуриванию табаком, оказавшемуся действительным в применении к Фрицеву орлу. Каждый раз страус приседал на землю, и дети садились на него верхом, чтобы приучить его к тяжести. В одурманенном состоянии, в которое повергал страуса табачный дым, птица не сопротивлялась; но, несмотря на наши ласки и приготовленную нами мягкую подстилку, несмотря на то, что мы ежедневно удлиняли веревку, чтобы страус мог пользоваться некоторой свободой, бедное животное не принимало никакой пищи, как бы решившись умереть с голоду, чтобы наказать нас за лишение его свободы, товарищей и степи. Страус робел до такой степени, что я стал беспокоиться насчет его жизни и раскаиваться в пленении его. К счастью, жене удалась однажды утром заставить страуса проглотить несколько катышей тертой кукурузы со свежим маслом. Эти катыши, должно быть, понравились нашему пленнику и с этого дня он ел все, что мы ему давали. Скоро мое снисхождение его возбудило в нас опасения иного рода: жена стала бояться, что, вследствие прожорливости нашего гостя, наши запасы истощатся слишком быстро. Вперемежку с кукурузой и желудями наш пленник угощался иногда и камешками, которые должны были еще убыстрять его пищеварение.
      Когда силы страуса восстановились, приручение его совершилось само собой; по прошествии месяца он уже садился, вставал, поворачивал по воле седока и возил его на себе шагом, рысью и вскачь.
      Я должен сознаться, что сильно затруднялся устроить для него верхнюю сбрую. Ему непременно нужно было изготовить уздечку; но видел ли кто уздечку для птичьего клюва? Я уже хотел было отказаться от попытки, когда вспомнил влияние, которое оказывала на страуса перемена света и тени, и придумал кожаный колпачок, сходный с колпачком, сделанным для Фрицева орла, только несколько длиннее, чтоб он закрывал и часть шеи, и снабженный с боков отверстиями, которые можно было бы по произволу открывать и закрывать. Когда я закрывал одно из отверстий, страус бежал по направлению, по которому проникал к нему свет; при закрытых отверстиях страус тотчас же останавливался; когда оба отверстия были открыты, он бежал прямо вперед.
      Седло также потребовало большого искусства; но несмотря на затруднения в его изготовлении, я исполнил работу до того успешно, что на мысе Доброй Надежды, вероятно, получил бы от англичан привилегию на изготовление страусовых седел.
      Когда сбруя была окончена, мы произвели полный опыт, и счастливый исход его весьма обрадовал нас. Хотя страус упрямился в упряжи, но под седлом не уступал хорошей верховой лошади. Например, расстояние между пещерой и Соколиным Гнездом он пробегал дважды в такое короткое время, в какое Фриц успел бы пробежать этот путь только в один конец. Эта быстрота страуса возбудила в детях некоторую зависть к Жаку, которому я присудил страуса, и они просили меня отменить мое решение. Но я настоял на нем, и Жак продолжал располагать страусом, - конечно, под условием, чтоб птица оставалась общей собственностью, на которую каждый из четырех мальчиков имел, в случае надобности, одинаковые права. Фриц, Эрнест и Франсуа утешались мыслью, что из яиц, лежавших в печи, вылупятся такие же верховые животные. Но надежда обманула их: вылупившиеся из яиц птицы были безобразны и, несмотря на самый внимательный уход за ними, в несколько дней издохли.
      Одновременно с приручением страуса и другими мелкими работами я занимался еще выделкой медвежьих шкур. Я очистил их при помощи старого сабельного клинка; вместо дубильной коры я употребил скислый мед, а чтоб размягчить кожи, я натер их смесью жира и золы, которая и произвела желаемое действие.
      Упомянув о медовом уксусе, я кстати замечу, что получив его совершенно случайно, я тем не менее признал в нем очень полезное вещество: разбавленный водой, он мог служить нам весьма освежающим напитком.
      Двойной успех в качестве кожевника и медовара ободрил меня попытать свое искусство в шляпном мастерстве: мне хотелось изготовить маленькому Франсуа шляпу из меха мускусных крыс. Так как это мастерство совершенно не походило на наши прежние работы, то я и встретил некоторые затруднения. Однако я не унывал. После нескольких опытов мне удалось таки добыть войлочную массу. За недостатком другого красящего вещества я окрасил ее в приятный карминный цвет, при помощи кошенили, и пропитал массу жидкой резиной; затем, намазав пласт этой массы на приготовленную мною форму, я поставил ее на ночь в печь. На другое утро я имел удовольствие вынуть из печи и снять с болвана швейцарский берет красивого цвета, очень легкий и достаточно прочный. Жена, счастливая радостью, которую берет должен был доставить Франсуа, подбила шляпу шелковой тканью и украсила золотым позументом и страусовым пером. Франсуа был в восторге, а мне пришлось обещать остальным моим сыновьям изготовить им такие же береты, под условием, чтоб дети добыли необходимое количество меха, пятая часть которого должна была служить уплатой за выделку в пользу мою и жены.
      XXXII
      ВОЗВРАТ ДОЖДЛИВОГО ВРЕМЕНИ.
      ГОНЧАРНОЕ РЕМЕСЛО. ПОСТРОЙКА ЧЕЛНА.
      ПОЕЗДКА НА ОСТРОВ АКУЛЫ
      Описанные мною работы заняли наше внимание до такой степени, что мы не заметили признаков приближения времени дождей. Мои успехи в скорняжничестве и изготовлении меда и шляп ободрили меня на опыт в гончарном мастерстве.
      Мастерской послужила наша столовая, а станком пушечное колесо, глубоко посаженное на ось, к которой я приделал круг, вырезанный из доски. Для первого опыта я изготовил несколько чаш; ими я хотел заменить наши тыквенные чаши, в которых молоко скисало. Чтоб несколько украсить свой материал, я подбавил к глине небольшое количество слюды. Потом я отыскал в добыче с корабля ящик со стеклянными безделушками, принятыми на корабль для меновой торговли с дикарями. Выбрав несколько изделий из черного и желтого стекла, я истолок их в чрезвычайно мелкий порошок. Облепив им мои чаши, я подверг их обжиганию. После нескольких неудач, я изготовил таки несколько чаш, а потом и чайных чашек, сахарницу и шесть малых тарелок.
      Рассказанное мною столь быстро потребовало, конечно, много времени, тем более, что для изготовления нескольких формочек мне пришлось вырезать их сперва из дерева, а потом отливать из гипса.
      Мой запас глины истощился, и так как дождливая погода не позволяла возобновить его, то я, к удовольствию детей, принялся набивать кондора и грифа. Размягчив шкуры в теплой воде, я посыпал их изнутри молочайной камедью, в защиту от насекомых, и облек шкурами заранее приготовленные обрубки дерева в форме птичьего тела. Вместо шеи я вставил перья, обвитые хлопком. Крылья я прикрепил по их местам кусочками проволоки, а вместо глаз вставил четыре шарика из фарфоровой глины окрашенные и обожженные, и они придали головам чучел обычное выражение хищных птиц.
      За этими работами последовали, конечно, другие, потому что время дождей держало нас взаперти, а мы должны были употребить на что-нибудь наши досуги. Мне не хотелось оставлять детей в бездействии, а однообразия длинных дней не могли устранить ни чтение, ни уроки, которые Эрнест давал маленькому Франсуа и которыми зачастую пользовался и Жак, ни мои рассказы из естественной истории, которые возбуждали тем живейшее любопытство, что наш остров предоставлял такое разнородное собрание образчиков животного, растительного и даже ископаемого царств, какое нам невозможно было отыскать в Европе. Найти общее занятие мне помог Фриц.
      - Теперь, - сказал он, - когда Ураган дает нам возможность быстро передвигаться по суше, нам следовало бы запастись средством столь же быстрого передвижения по морю. Построим гренландский челн, кайяк!
      Предложение это было принято мной с удовольствием, детьми с восторгом, а женой с некоторой боязнью: не имея ясного представления о гренландском челне, она опасалась неведомого ей предприятия. Я тотчас же объяснил ей устройство кайяка из тюленьих шкур, и, несмотря на внушаемые ей морем опасения, она согласилась на нашу просьбу.
      Намереваясь построить по крайней мере остов нашего челна до наступления хорошей погоды, мы тотчас же приступили к делу. Прежде всего, при помощи самых широких китовых усов, согнутых самой природой, я, связывая их по два, построил два киля из которых один мог вкладываться в другой, оба длиной около двенадцати футов.