На другой день мальчики окружили Фрица, прося его окончить рассказ и сообщить им историю мисс Женни, которой застенчивость не позволяла самой рассказать свои приключения в присутствии всех нас.
      Фриц согласился, и вот вкратце содержание его рассказа:
      "Сэр Вилльям Монтроз, майор одного великобританского полка, получил место начальника важной местности во владениях англичан в Ост-Индии. В этой стране майор похоронил жену, которая оставила ему ребенка, едва достигшего семилетнего возраста: то была мисс Женни. Монтроз сосредоточил всю свою привязанность на дочери, которую он воспитывал сам и которую хотел сделать женщиной, способной выносить опасности и несчастия. Хорошие природные способности и здоровье мисс Женни облегчили ее отцу этот труд. Пятнадцати лет она так же хорошо владела ружьем и управляла конем, как могла войти в самое блестящее общество.
      В это время переходящее обстоятельство разлучило девушку с ее отцом: повышенный в чине, он был назначен начальником дальней экспедиции. Сэр Монтроз, не решаясь взять дочь с собой, поручил ее своему другу, возвращавшемуся в Европу, капитану корабля, чтобы прибыв на родину, мисс Женни могла поселиться временно у своей бездетной тетки. По прошествии года отец хотел выйти в отставку и приехать к дочери в Лондон.
      Чтобы иметь возможность переехать в Европу на военном корабле, девушка вступила на него в костюме гардемарина.
      В течение нескольких дней плавание было счастливое; но затем наступила страшная буря, которая сбила корабль с пути и бросила его на гряду островов, на которой десять лет тому назад потерпели крушение и мы. Корабль был разбит и пошел ко дну. Удалось спустить на воду только одну шлюпку. Мисс Женни успела прыгнуть в нее с капитаном и несколькими матросами; но страшный порыв ветра опрокинул шлюпку, и лишившаяся чувств девушка была чудесным образом выброшена волнами на Вулканический остров, на котором и отыскана мной. Никого из бывших с ней в шлюпке она с того времени не видела.
      Первые дни пребывания девушки на пустынном острове были для нее ужасны. Выброшенной в неизвестную страну, ей предстояли только голод и опасности всякого рода. Как благодарила она тогда отца, который дал ей воспитание, развившее в ней отвагу, твердость и ловкость, которые были ей столь необходимы для предстоявшей жизни. Она поручила себя Богу и принялась строить жилище, или, скорее, гнездо на дереве, как сделали это и мы в начале нашего пребывания на острове. К счастью, одновременно с ней море выбросило на берег ящик с платьями гардемарина и хоть в этом отношении избавило ее от забот. Но ей нужно было ежедневно добывать себе пищу охотой и рыбной ловлей, которую она и производила при помощи согнутых гвоздей и лесы, приготовленной из нитей ее одежды.
      Несколько скобок, оторванных ею от выброшенных на берег обломков и заостренных о камни, дали мисс Женни возможность изготовить себе оружие и предметы, необходимые для ее защиты. Таким образом она приготовила себе стрелы, которые научилась метать чрезвычайно искусно и которые служили ей для охоты. Тем не менее ей пришлось питаться почти исключительно плодами, устрицами, корнями и сухой рыбой, особенно во время дождей, которое было для нее ужасно.
      Одним из любимых ее занятий было приручение молодых птиц. Таким-то образом альбатрос, удалившись с Огненной скалы, возвратился к своей госпоже с моей запиской".
      Таков был вкратце рассказ моего сына.
      Каждый из нас старался высказать мисс Женни свое сочувствие, и девушка, счастливая нашим искренним расположением, отвечала на него живой благодарностью, и чувство это еще более возвышало прелесть лица девушки.
      Между тем известь была добыта. Мисс Женни деятельно помогала нам в наших трудах, и я, убедившись собственным наблюдениям, до какой степени она была ловка в занятиях, наиболее противоположных занятиям ее пола, благодарил Бога за дарование нам этого прелестного ребенка.
      К закату солнца все, что мы намерены были взять с собой, было перенесено на пинку.
      Нам сильно хотелось возвратиться в пещеру, и дети строили уже множество предположений относительно того, как им принять мисс Женни в своем жилище.
      Они описали его девушке в таких привлекательных красках, что когда мы на другой день снялись с якоря, мисс Женни выражала восторг, который вполне убедил нас, что Огненная скала доставляла ей не много развлечений.
      При проходе мимо Проспект-Гилля, я предложил выйти на берег и посетить ферму. Фриц же и Франсуа, плывшие впереди нас на кайяке, продолжали плыть прямо к пещере, чтобы приготовить надлежащим образом наше жилище.
      Увидя ферму, мисс Женни испустила крик изумления и восторга; уже два года она не видела человеческого жилья, и наша ферма, с ее многочисленными курами, петухами и цыплятами, напомнила ей самые богатые и цветущие фермы образованного мира.
      На следующее утро мы поплыли дальше и пристали к острову Кита, где наша колония кроликов доставила молоденькой гостье большое удовольствие.
      Фриц и Франсуа, достигнув пещеры раньше нас, конечно, напрягли все свои силы и искусство, чтобы придать нашему жилищу самый праздничный вид. Вход наш в залив Спасения был приветствован двумя пушечными выстрелами, на которые мы ответили из орудий, находившихся на пинке.
      Обогнув оконечность острова Акулы, мы увидели Фрица и Франсуа, плывших в кайяке навстречу нам. Они встретили нас при входе в бухту. Фриц, с невозмутимой важностью, отрекомендовался как губернатор замка Пещеры и пригласил нас в нее подкрепить свои силы приготовленной пищей. Затем он вежливо предложил руку мисс Женни и повел ее по ведшей к пещере аллее.
      Перед главным входом мы с удивлением увидели стол, заставленный лучшими произведениями острова. На блюдах из тыквы лежали, между зеленой листвой, великолепные ананасы; пирамиды апельсинов стояли бок о бок с корзинами, полными винных ягод и гуяв. Тут же стояли сосуды с канарским вином, медом и свежим молоком. Посреди стола привлекали взор великолепное жаркое из дичи и большое блюдо жаренной рыбы. За столом по стене вилась двойная гирлянда зелени, и на ней была составлена из цветов надпись: "Сестре Женни!"
      Прием был самый праздничный, самый торжественный, какой только позволяли наши средства. Мисс Женни была посажена между мной и женой, на почетном месте. Против нее поместились Эрнест и Жак. Фриц и Франсуа не хотели садиться, а в качестве прислужников, с салфетками в руках, ловко разрезали мясо, переменяли тарелки и, весело болтая, подносили кушанье и наливали питье.
      После обеда одна забава сменялась другой. Каждый из мальчиков старался доставить удовольствие мисс Женни и, водя ее по всем частям пещеры, изумить чем-нибудь.
      - Мисс Женни, идите сюда! - говорил один. - Прежде посмотрите вот это! - обращался к ней другой. - Лучше пойдемте в эту сторону! - настаивал третий. Несмотря на весь свой такт, девушка не знала, как последовать всем этим приглашениям; но жена избавила ее от этого затруднения, поведя осмотреть кухню, которая, в глазах всякой женщины, привыкшей вести хозяйство, составляет важнейшую часть дома.
      На другой день все поднялись рано, потому что мы намеревались посетить Соколиное гнездо. За исключением мисс Женни, которой нездоровилось и которой Франсуа уступил своего буйвола, все мы отправились пешком, как на прогулку. Древесное жилище наше носило на себе некоторые следы запустения вследствие того, что мы уже давно покинули его. И потому тотчас по прибытии мы принялись исправлять и чистить это первое наше жилище, и уже через три дня оно приобрело свой прежний изящный вид и свое прежнее удобство.
      Между тем несколько ливней напомнили нам о необходимости поторопиться со сбором посевов и заготовкой запасов на зиму. Во время этих работ мисс Женни обнаружила столько ловкости и рвения, что помощь ее была для нас драгоценна. Девушка оказывала тысячу услуг моей жене, которая привязалась к ней искренней дружбой. Все работали чрезвычайно усердно, и потому, когда начались дожди, наши приготовления к этому времени были окончены.
      Хотя ежегодный возврат времени дождей был для нас привычен, однако мы еще никогда не встречали времени нашего заключения без грусти и страха, которые еще усиливались шумом моря, завываниями ветра и раскатами грома. Но на этот раз, благодаря распорядительности мисс Женни и особенно ее приятному обществу, цена наших богатств удваивалась в наших собственных глазах. С тех пор, как стало с кем делиться, все в наших глазах обновилось уже вследствие того, что все было ново для нашей гостьи.
      Я отказываюсь описывать подробно все мелкие события этого счастливого времени. Тихое счастье описать трудно, и все, что я мог бы рассказать, показалось бы повторением описанного раньше. Женни помогала нам усовершенствоваться в знании английского языка и особенно в произношении. Сама она очень быстро стала понимать по-немецки и говорить на этом языке довольно правильно, что доставило большое удовольствие моей жене. Между ней и молодой девушкой установилась такая искренняя любовь, что однажды мисс Женни дрожащим голосом, обнаруживавшим, какое значение она придавала своей просьбе - попросила у жены позволения называть ее матерью. Это вызвало маленькую сцену, полную теплого чувства и слез, которые будут понятны всяким, сохранившим память о своей матери. - И у меня есть теперь мать, воскликнула Женни, обнимая мою жену, - прекрасная и нежная мать!.. - А у меня прибавилась прелестная дочь, - ответила жена, - явился еще добрый и любящий ребенок! - И она прижала Женни к своему сердцу.
      А когда мальчики, смеясь, оспаривали у Женни поцелуи матери, девушка говорила: - Фи, какие завистливые; фи, жадные: не хотят поделиться своим благом с тем, кто был лишен его так долго. Злые братья!
      У Женни был замечательно прекрасный голос и талант к музыке. А музыкальная память ее была так обширна, что девушка помнила наизусть большие произведения всех мастеров. Она научила петь Франсуа, у которого так же были большие музыкальные способности. Нежное пение этих детей, небывалые до сих пор концерты заполнили пробел в нашей жизни. Чистый и звонкий голос Женни звучал по всей пещере; мы молча слушали ее, и песнь нашей гостьи возносила душу нашу к Богу. Зима показалась нам менее печальной, и до нового появления светлых дней мы не жаловались на их отсутствие.
      XLII
      ВАЖНОЕ СОБЫТИЕ. ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА
      Однако, по нашем выходе из заточения, мальчиками овладела сильная жажда свободы и независимости; они покинули пещеру с тем настроением, с каким птицы вырываются из клетки и стрелой несутся в залитые светом поля. Фриц, отважный мореход, предложил поездку на остров Акулы, чтобы взобраться на тамошние скалы и посмотреть не представит ли нам море чего-либо нового. Я не мог сопутствовать ему, и он отправился с Жаком. Я поручил им тотчас по прибытии на остров дважды выстрелить из пушки, как мы делали это каждый год при первой нашей морской поездке после времени дождей, с одной стороны, для пользы несчастных, которых буря могла выкинуть на наши берега, а с другой и для попытки войти в сношения с кораблями, которые могли находиться вблизи нашего острова. Мальчики тем охотнее исполнили мою просьбу, что самым большим удовольствием для них было заставить греметь нашу артиллерию. Но каково же было на этот раз их изумление, когда на их двойной выстрел послышался вдали ответный.
      Сначала Фриц и Жак усомнились было, думая, что могли слышать эхо. Но за первым ответным выстрелом последовал второй, а через несколько минут тревожного ожидания и третий.
      Первое впечатление заставило братьев кинуться друг другу на шею и не давало им произнести ни слова. Наконец Фриц воскликнул:
      - Люди! Люди!
      - Какие люди? - спросил Жак, - неприятели или друзья?
      И, дрожа всем телом, он прибавил: - Что нам делать?
      - Сейчас же уведомим отца! - ответил Фриц.
      И они побежали к лодке, сели в нее и, при помощи усиленной гребли, быстро достигли берега.
      - Что случилось? - спросил я, увидев их расстроенные лица.
      - Папа! - восклицали они, кидаясь мне на шею, - разве ты ничего не слыхал?
      - Решительно ничего.
      Тогда они сообщили нам великую новость.
      Я подумал, что они ошиблись; однако они так настойчиво утверждали, что слышали три выстрела, что я не мог сомневаться в справедливости известия. Но следовало ли нам радоваться или бояться? Подошли ли к острову европейцы или малайские морские разбойники? Вот вопросы которые сильно меня тревожили.
      Я поспешил собрать свою семью и выяснить ее мнение, потому что признавал случай слишком важным, чтобы принять решение по своему личному усмотрению.
      Прежде чем мы решились на что-либо, настала ночь, и я предложил отправиться спать, поручив старшим сыновьям быть по очереди перед пещерой. Ночь не оправдала наших надежд, основанных на прекрасной погоде предшествовавшего дня. Поднялась страшная буря, дождь лил потоками, и рев ветра не дозволил нам различить никакого особенного звука со стороны моря. Два дня и две ночи мы могли думать, что вновь наступает время дождей, и потому мы не решались отправиться на поиски, как условились было сначала. Только на третий день, когда ветер спал и море стихло, мы поплыли к острову Акулы. Я отправился с Фрицем, захватив с собой флаг, при помощи которого мы обещали подать нашим друзьям в пещере знак радости или тревоги. Было условлено, что если я трижды взмахну флагом и затем брошу его в море, то семья моя должна бежать в пещеру, а если, напротив, я высоко подниму его над головой и поставлю около себя, то моим домашним нечего опасаться.
      Можно представить себе, с каким трепетом сердца мы, пристав к острову, взбирались к нашему наблюдательному посту. Но как тщательно мы ни вглядывались в даль, однако не могли различить ничего. Тогда я поручил Фрицу зарядить пушку и выстрелить.
      Едва прошло несколько минут по исполнении моего поручения, как мы услышали в юго-восточном направлении, то есть в стороне, куда мы ни разу не плавали, выстрел, затем другой, третий и до семи. Теперь уже нельзя было сомневаться в присутствии корабля вблизи нашего острова; оставалось лишь узнать намерения экипажа.
      Мы возвратились к своим, не подав им никакого знака.
      Они стали осыпать нас вопросами, на которые, понятно мы не были в состоянии отвечать; но я объявил, что намерен, вместе с Фрицем, отправиться на поиски, и план был единодушно принят. Особенно Женни, обыкновенно столь спокойная и рассудительная, обнаруживала самую пылкую радость, уверяя, что на корабле должен непременно находиться ее отец, который, прибыв в Лондон и узнав о судьбе своей дочери, непременно переплыл моря и явился отыскивать ее. Я не решался разуверять бедную девушку, но не разделял ее надежды.
      И потому я распорядился припрятать наши запасы и принял другие предосторожности. Затем, когда Фриц и я сели в кайяк, жена, мисс Женни и три мальчика отправились в пещеру, уведя с собой скот.
      Следуя мысли, пришедшей Фрицу несколько месяцев до этого, мы нарядились дикарями, рассчитывая, что во всяком случае такой костюм должен был ослабить подозрения новоприбывших. Тем не менее, конечно, мы захватили с собой свое лучшее оружие, которое и уложили на дно челна.
      Около полудня мы отплыли от берега и час спустя обогнули восточный мыс залива Спасения.
      Проплывя около двух часов вдоль берега, совершенно незнакомого нам, мы достигли мыса. Мы стали огибать его, держась как можно ближе к берегу, чтобы иметь случай обозреть море, не будучи сами замечены. Каково же было наше удивление, когда, обогнув мыс, мы увидели на расстилавшемся за ним заливе великолепное трехмачтовое судно, стоявшее на якоре под английским флагом. Фриц хотел тотчас же грести к кораблю. Я едва удержал его соображением, что с нашей стороны было бы чрезвычайным неблагоразумием отдаться во власть людей, которые, может быть, для того лишь и выкинули английский флаг, чтобы вернее произвести грабеж.
      И потому мы остались в углублении за выдавшейся скалой, которая, закрывая нас, дозволяла нам наблюдать все, происходившее на корабле и на части берега, против которой судно бросило якорь.
      На небольшом расстоянии от берега была раскинута большая палатка, а перед ней пылал костер, на котором жарились куски мяса. Экипаж казался нам многочисленным и потому мог быть опасен. На палубе корабля расхаживало двое часовых. Решившись выплыть из бухты, мы были замечены этими часовыми; один из них исчез и вскоре возвратился на палубу с офицером, направившем на нас подзорную трубку.
      - Это капитан, - сказал Фриц, - его можно узнать по мундиру. Нам нечего опасаться, папа, потому что по лицу он, очевидно, европеец.
      Замечание Фрица было справедливо; тем не менее я еще не решался подъехать к кораблю. Я приставил рупор и изо всех сил крикнул по-английски: "Englishmen good men!" (Англичане хорошие люди!), не прибавляя никаких пояснений. Капитан, принявший нас за дикарей, знаками приглашал нас приблизиться, показывая нам куски красного сукна, топоры, гвозди, ожерелья и другие вещи, служащие для меновой торговли с дикими жителями Нового Света. Эта ошибка очень забавляла Фрица и меня, но не могла служить нам достаточным ручательством в дружественном расположении экипажа. На всякий случай мы решили показаться этим иностранцам в более внушающей обстановке. Мы распростились знаками и быстро скрылись за скалой. Радость удвоила наши силы, и мы вскоре достигли пещеры, где нас ожидали с нетерпением. Вся семья одобрила благоразумие и осторожность, руководившие нами при этой встрече!
      Обсудив наше положение, мы порешили на следующий день выступить в море на пинке и приблизиться к кораблю возможно торжественнее.
      Остальную часть дня мы провели в снаряжении судна и приготовлении нашей одежды. Мы собрали некоторое количество лучших плодов и главных произведений нашего острова, намереваясь поднести этот запас в дар капитану, чтобы внушить экипажу высокое понятие о нашем могуществе и богатстве.
      На следующий день после завтрака мы снялись с якоря. Жак и Эрнест поместились подле заряженных пушек. Фриц, в костюме морского офицера, поплыл вперед на кайяке.
      Как только мы завидели английский корабль, который возбудил во всех нас, и особенно в Женни, живую радость, я велел поднять британский флаг, и он стал развеваться с верхушки мачты и с носа судна.
      Английский экипаж сильно изумился, увидев судно с распущенными парусами, гордо входящим в залив.
      На некотором расстоянии от корабля мы подобрали парус; я с Фрицем перешли на буксированную нами шлюпку и подплыли к кораблю чтобы приветствовать капитана, который, стоя на палубе, обратился к нам с самым дружеским приглашением причалить к кораблю.
      Этот достойный офицер принял нас с прямодушием истого моряка, повел нас в свою каюту и предложил распить с ним бутылку старого капского вина, в то же время осведомляясь, вследствие каких событий мы живем на острове, на котором он думал найти только дикарей. Я рассказал ему вкратце историю нашего крушения и водворения на острове, нашу жизнь на нем и встречу с мисс Женни и в заключение спросил, не случалось ли ему слышать что-либо о сэре Монтрозе. Капитан ответил, что по имени знает отца нашей молодой гостьи и слышал, будто сэр Монтроз, прославившись своей экспедицией, счастливо прибыл в Портсмут, а затем переехал в Лондон, где и поселился. Относительно себя самого капитан сообщил, что его зовут Литльстоном и что он командует яхтой Ликорной. Он исполнял поручение, по поводу которого выразил намерение обратиться ко мне впоследствии за некоторыми сведениями. Застигнутый бурей, он очень обрадовался находке прекрасной гавани у острова, который до того времени был ему совершенно неизвестен. Простояв несколько дней на якоре, экипаж корабля был сильно изумлен нашими пушечными выстрелами, которым и отвечал для разрешения загадки.
      После этих слов капитана я пригласил его на нашу пинку, чтобы представить ему мое семейство. Он охотно согласился и, сев в одну из корабельных шлюпок с двумя гребцами, переехал на наше судно. Само собой разумеется, что он был встречен здесь изъявлениями живейшей радости, особенно мисс Женни наслаждалась возможностью говорить о своем отце с соотечественником.
      Между пассажирами корабля находилось английское семейство, с которым мы тотчас же познакомились. То была семья мистера Уольтона, механика и кораблестроителя, которого здоровье сильно страдало во время путешествия; нежные заботы его жены и двух прелестных дочерей, одной четырнадцати, другой двенадцати лет, мало облегчали его положение; мистеру Уольтону нужно было переехать на сушу. Мы с удовольствием предложили этой семье радушный приют в пещере, где она могла найти удобства, которых нельзя доставить на корабле. Уольтон и его семья с благодарностью приняли наше предложение и в тот же день перебрались в наше жилище.
      Трудно описать изумление, поразившее наших гостей при виде всех наших богатств; каждую минуту слышались восторженные восклицания, сильно забавлявшие моих мальчиков. Уольтоны не хотели верить тому, чтобы мы могли произвести все, что поражало их взоры. Вечером изысканный ужин собрал нас всех на галерее пещеры, и вплоть до ночи нашу общую беседу оживляла самая искренняя веселость.
      В течение ночи жена и я были заняты решением весьма важного вопроса. Нам представлялась возможность возвратиться в Европу - возможность, которой, может быть, суждено было не повториться вскоре. Следовало ли воспользоваться ею? При обсуждении этого вопроса мы спросили себя: зачем покинем мы страну, в которой мы столь счастливы, с целью завязать вновь отношения, давно и совершенно оторванные временем и нашим отсутствием? Жене и мне казалось неблагодарностью к Провидению - покинуть дарованный нам чудный приют, как бы вторую родину. Наконец, не дожили ли мы до лет, когда человек слишком нуждается в покое, чтобы не отдаваться всегда тревожным случайностям перемены жизни?
      Мы не хотели нашим решением влиять на намерения наших детей, которым могло хотеться увидеть Европу и родину; однако мысль разлучиться с дорогими нам существами сжимала нам сердце. В странах обитаемых самая согласная семья не в состоянии вообразить себе такого тесного союза, который составлял всю нашу силу и радость в нашем исключительном положении!
      Мисс Женни, узнав о возвращении своего отца в Англию, страстно желала свидеться и поселиться с ним. Это желание ей было совершенно естественно.
      Я не сомневался в том, что отъезд мисс Женни сильно опечалит моего старшего сына, который не скрывал от меня и матери глубокой привязанности, внушенной ему девушкой. При том же я мог заметить, что это чувство Фрица было разделяемо и мисс Женни.
      Жена и я не хотели спешить с решением всех этих вопросов, весьма сложных. На следующее утро капитан и его офицеры навестили нас перед завтраком. Благодаря усилиям Фрица и Женни они могли бы вообразить, что находятся в европейском салоне. За завтраком мистер Уольтон, который от пребывания на суше уже чувствовал значительное облегчение, протянул мне руку и сказал: "Я намерен сделать вам предложение и желал бы, чтобы вы его приняли. Жизнь ваша на этом уединенном острове мне нравиться; среди этой прекрасной природы я оживаю. Старая Европа мне в тягость. Эта юная страна, эта первобытная жизнь обольщают всю мою семью. Весь мир слишком велик; нам довольно этого маленького мира, сосредоточенного и спокойного, и я почел бы себя счастливым, если б вы разрешили мне поселиться на уголке этого острова".
      Это предложение возбудило общую радость. Жена была тронута. В ее лице и взорах я читал такую мысль: "Если я покину мир раньше тебя, раньше их, меня по крайней мере не будет терзать боязнь оставить вас в полном одиночестве". Мы высказали мистеру Уольтону все счастье, которое нам обещало поселение его самого, его жены и дочерей, и при этом случае я высказал, что жена и я решились дожить наши дни на нашем прекрасном острове, который я предложил назвать Новой Швейцарией.
      - Да здравствует же Новая Швейцария! - воскликнули все сидевшие за столом, высоко подняв тыквенные чаши; наполненные пальмовым вином.
      - Да здравствуют и те, которые хотят жить здесь вместе с нами! прибавил Эрнест, Жак и Франсуа.
      Заметив молчание Фрица, я легко понял, что ему хотелось сопровождать мисс Женни. Со своей стороны девушка, вероятно, надеялась, что отец согласится на союз дочери с ее спасителем.
      Хотя сердце мое жестоко болело от мысли об этой двойной разлуке, однако я подавил свое волнение, чтобы не растравлять горести моей жены, которая с трудом сдерживала свои слезы.
      Но бедная мать поняла все так же быстро. Она побледнела. Сердце матери слабее сердца отца: она лишилась чувств. Фриц бросился перед ней на колени.
      - Матушка! матушка, я тебя не покину; нет, нет, никогда, хоть бы мне пришлось умереть у твоих ног!
      Женни тоже кинулась к моей жене.
      - Простите меня! - говорила она всхлипывая, - простите, простите!
      Следовательно, и она поняла нашу мысль. Когда жена пришла в чувство, Женни увела ее в свою комнату.
      Что происходило между матерью и девушкой? Когда, после этой беседы, жена вышла к нам, она была еще печальна, но уже спокойна. Рукой она охватила стан девушки, которая склонила прелестную головку на плечо своей приемной матери.
      Выход их был до того естественно торжествен, что все присутствовавшие, по общему побуждению, встали и с почтением поклонились им. У капитана навернулись на глаза слезы. Его мужественное лицо, как и лица остальных офицеров, озарилось самым живым сочувствием к нам, хозяевам.
      Женни подошла ко мне. "Батюшка, - сказала она растроганным голосом и впервые называя меня таким образом, - благословите меня, как благословила меня матушка. Отпустите меня, отпустите нас. Ваши дети возвратятся. Не бойтесь, что мы разлучимся навсегда. Сэр Монтроз человек добрый и честный. Он уплатит долг своей дочери, когда узнает, что от этого зависит ее счастье. Он вернулся в Европу ради меня, меня одной; ради меня и вас он покинет Европу". И, взглянув на Фрица, она прибавила: "Доверьте нас друг другу; Фриц отвечает вам за меня, и я смею отвечать вам за Фрица. Я много говорила с мистером Литльстоном, корабль которого отвезет нас в Европу. Цель его путешествия состояла в том, чтобы отыскать в этих странах гавань, которая могла бы служить убежищем английским кораблям. Мистер Литльстон сказал мне, что случай занесший его к вашему острову, указал ему то, чего искали. Мой отец дружен с лордами адмиралтейства. Ваш остров перестанет быть вашим островом, но он станет частью могущественной Англии, центром деятельности, который наши дети будут, пожалуй, иногда покидать, но куда они всегда будут в состоянии возвратиться и где могут даже поселиться навсегда. Не думайте, чтобы я лелеяла пустую мечту. Если не исполнится все, что я предсказываю, то не может не исполниться, по крайней мере, одно: наше свидание здесь раньше чем через шесть месяцев. Это свидание я вам обещаю; я должна его вам. Я не принесу несчастья своим спасителям. Батюшка, взгляните доверчиво на ту, которая хочет остаться вашей дочерью, и верьте ей. В несчастии дети мужают быстро; Фриц и я воспитаны несчастием; верьте нам".
      Я обнял благородную девушку. Жена моя согласилась, согласился и я. Фриц, волнуемый и радостью, и печалью, ходил от одного к другому, наполовину смеясь, наполовину плача.
      Наконец все несколько успокоились. Я отвел Фрица в сторону и хотел приготовить его к неудачам и огорчениям, которые могли ожидать его в Англии.
      - Будь спокоен, батюшка, - ответил он мне, - твой сын везде и всегда исполнит свой долг. Я не был бы достоин успеха, я не был бы достоин тебя, если б не был готов встретить и неуспех.
      - Его счастье важнее нашего! - тихо сказала мне жена.
      Дело было решено; нужно было расстаться. Страшный час настал. Наше мужество, скопленное с таким трудом, едва не было сломлено этим тяжким испытанием. Ах, дети наши никогда не знают, чего они лишают престарелого отца и вырастившую их мать, когда расправляют крылья, чтобы покинуть родной кров.
      Я не стану описывать прощания; оно надрывало нам сердце. Женни не смогла бы сойти к лодке, которая должна была перевезти ее на корабль, если б Фриц и я не поддерживал бедную девушку под руки. Семья Уольтонов оказала нам большие услуги заботами о моей бедной жене, которая отстала от нас на несколько шагов, молчаливая и как бы пораженная онемением. - Заметивший, что глубокое горе немо, должно быть, наблюдал горесть матери.
      Дело совершилось: наш дорогой Фриц, наш сын, наш друг, покинул нас. Вскоре мы могли различить лишь взмахи шляпы и платка, которыми дети прощались с нами с палубы уносившего их корабля. Простертыми к нам руками они, казалось, хотели еще раз обнять нас. Скоро и очертания их фигур слились с неясной далью.
      Братья Фрица, моя жена и я возвратились к пещере, не разжимая уст. Мы нашли в пещере наших новых друзей; но Фрица и Женни уже не было между нами, и эти места - бывало, столь милые - казались нам пустыней.
      Что прибавить? Не прошло и года, как все, предсказанное нашей милой пророчицей, исполнилось, за исключением одного события: верная своему обещанию, наша Женни, наша дочь, возвратилась к нам рука об руку с мужем, но без сэра Монтроза, который умер еще за два месяца до ее прибытия в Лондон и с которым бедная девушка уже не свиделась.