- Устроим, папа, солончаки! - вскричали дети, прыгая с радости при одной мысли, что им можно будет приманить оленей, коз, газелей, буйволов и прочих.
      - Если мысль вам так нравится, друзья мои, то я охотно приведу ее в исполнение. Из фарфоровой глины и соли можно изготовить отличную приманку. Итак, запасемся снова глиной, но при этом за один поход захватим и бамбуковых стеблей, которые необходимы мне для выполнения одного замышленного мною дела.
      Дети переглянулись в недоумении.
      - Папа, - сказал Фриц, - уже давно братья и я задумали другой поход. Нам хотелось бы побывать на ферме и Проспект-Гилле и осмотреться по сторонам дороги. Позволишь ли ты нам это?
      Все взоры устремились на меня.
      - Если вы так сильно желаете этого, дорогие мои, то дело можно устроить. Притом же мы уже давно не бывали там, и обзаведение наше нуждается в присмотре.
      - Отправимся, отправимся! - восклицали дети.
      - В таком случае, - сказал Фриц, - я приготовлю на дорогу пеммикана, если мама согласиться дать мне несколько кусков медвежатины.
      - Пеммикана? Это что за кушанье дикарей? - спросила жена.
      - Мама, - ответил Фриц, - это мясо медведя или косули, рубленное, толченое и сжатое, которое канадские торговцы мехами берут в свои дальние путешествия между индейскими племенами. Пища это почти не занимает места, хотя очень питательна. И так как, мама, мы порешили предпринять продолжительное путешествие, то мы и обратим наш запас медвежатины в пеммикан.
      Хотя мать менее, чем когда-либо, относилась сочувственно к предприятиям, разлучавшим ее с детьми и мужем, однако она по обыкновению уступила нашим просьбам и представлениям о необходимости этого похода, и помогла Фрицу в изготовлении "кушанья дикарей". Между тем остальные дети приводили в порядок свои охотничьи доспехи, и, следя за их хлопотами, я убедился, что они намерены продолжать этот поход, которому, по-видимому, придавали большую цену. Старые сани, которые дети, при помощи двух колес, обратили в тележку, были нагружены мешками, корзинами, а равно палаткой и кайяком. Кроме того, Жак, надеясь, что его действия не будут замечены, присоединил к запасу пеммикана, уже и без того слишком изобильному, несколько голубей, - как я думал, с целью поразнообразить будущий стол, грозивший состоять из одной толченой медвежатины. Я притворился, что не замечаю этих маленьких хитростей, и торопил с отъездом.
      XXXV
      ОТЪЕЗД НА ФЕРМУ. ГИЕНА. ГОЛУБЬ-ПОЧТАЛЬОН.
      ПИСЬМО ФРИЦА. ЧЕРНЫЕ ЛЕБЕДИ.
      ЦАРСКАЯ ЦАПЛЯ. ТАПИР. ЖУРАВЛИ.
      РАЙСКАЯ ПТИЦА. ВОССТАНИЕ ОБЕЗЬЯН.
      ПОДАВЛЕНИЕ ЕГО. ОПУСТОШЕНИЯ,
      ПРОИЗВОДИМЫЕ СЛОНАМИ
      В назначенное утро, когда я предложил жене участвовать в нашем походе, она, против моего ожидания, объявила, что останется дома, нуждаясь в отдыхе. Эрнест, после неоднократных совещаний с Жаком и Фрицем, также выразил желание остаться. Видя такое изменение нашего предположения, я решился отпустить троих детей одних и воспользоваться их отсутствием, чтобы устроить тиски для сахарного тростника.
      Наши три охотника простились с нами и радостно отправились, напутствуемые множеством советов, предостережений, просьб и молитвами.
      Я не стану вдаваться в подробности по устройству тисков для сахарного тростника, которые не отличались существенно от настоящей сахарной мельницы. Я предпочитаю этот сухой рассказ более интересному, который я услышал из уст наших искателей приключений, когда они, по прошествии нескольких дней, возвратились домой.
      Быстро двигаясь, они скоро достигли окрестности фермы, на которой хотели пробыть этот день и следующий. Приблизившись к самой ферме, они услышали человеческий хохот, который сильно испугал и их самих, и быков, и собак. Жаков страус, весьма впечатлительный от природы, обратился в бегство, унося своего всадника по направлению к ручью. Между тем хохот, встревоживший весь караван, повторялся, быки показывали намерение повернуть назад, да и пораженные ужасом собаки, вероятно, последовали бы за ними. И потому Фриц и Франсуа спустились с седел, чтобы исследовать причину этого ужаса; и между тем как Фриц старался успокоить быков, Франсуа осторожно крался между деревьями, единственно с целью наблюдения, потому что Фриц велел ему, при виде какой-либо опасности, тотчас же отступить.
      Маленький Франсуа, хотя и сильно встревоженный слышавшимся еще по временам неприятным хохотом, продолжал красться между деревьями, тихо зовя за собой собак, которые, по-видимому, следовали очень неохотно. По прошествии некоторого времени Франсуа осторожно отстранил куст и увидел пред собой, шагах в восьмидесяти огромную гиену, готовившуюся пожирать загрызенного ею барана. Заметив маленького охотника, гиена в четвертый или пятый раз издала слышанный детьми хохот и, однако, не отходила от добычи. Тогда Франсуа, хотя и понимал опасность своего положения, пустил в отвратительное животное пулю, которая раздробила зверю одну из передних лап и в то же время нанесла ему довольно значительную рану в грудь.
      Фриц, с большим трудом успокоив быков и привязав их к двум ближним деревьям, побежал на помощь брату, который, к счастью, уже не нуждался в ней. Обе собаки, которые от непонятной трусости перешли в крайнюю ярость, с остервенением ринулись на врага. Фриц не решился стрелять из боязни ранить которую-либо из собак, которые, впрочем, не замедлили одолеть гиену. Их нужно было оторвать от ее трупа, которому они продолжали угрожать, подняв губу, оскалив зубы, ощетинившись и сверкая глазами.
      Несколько минут спустя подъехал и Жак; когда встревоживший животных неприятный хохот смолк, страус успокоился и подчинился своему ездоку.
      Мальчики перевезли свою добычу на ферму, чтобы снять шкуру со зверя во время своего пребывания здесь.
      В это время мы, оставшиеся в пещере, сидели, после денных трудов, под листвой деревьев и беседовали о наших трех охотниках. Мать по временам высказывала некоторые опасения; я же выспрашивал Эрнеста насчет таинственных намерений, которые, как мне казалось, были обсуждаемы братьями при их отъезде. Но Эрнест отвечал загадочно. Под конец ужина он сказал:
      - Успокойся, милая мама; успокойся и ты, папа. Я надеюсь сообщить вам завтра самые благоприятные вести о наших путешественниках.
      - Это каким образом? Разве ты намерен отправиться к ним? Это нарушило бы мои расчеты, потому что я хотел и завтра воспользоваться твоим трудом.
      - Я не уйду отсюда, папа, и тем не менее обещаю тебе назавтра вести о братьях. Кто знает? может быть я увижу во сне, где они и что делают.
      - Смотри! - воскликнул я, прерывая мечтателя, - вот поздний гость влетел в голубятню. За темнотой я не разглядел, один ли это из наших голубей или чужой забрался к ним.
      - Нужно запереть голубятню, - сказал Эрнест, поспешно вставая. Пожалуй, это курьер из Сидни. Ты, папа, говорил мне о возможном соседстве этой колонии с нашей. Если влетевший голубь, действительно, курьер, то мы можем воспользоваться им, чтобы завести переписку с Новой Голландией.
      - Твоими бы устами мед пить, дорогой мой. Но уже поздно, пора на покой. Завтра ты можешь пораньше отыскать своего курьера и прочесть нам вести, которые надеешься найти у него под крылом. А пока - спокойной ночи, и не придумай себе заранее снов.
      На другой день Эрнест, поднявшись раньше обыкновенного, отправился в голубятню, и когда жена и я садились за завтрак, он подошел к нам, важно раскланялся и подал нам запечатанное письмо.
      - Почтмейстер пещеры имеет честь почтительнейше представить вам депешу с фермы и из колонии Сидни, при чем просит извинить его в поздней передаче, во внимание к тому, что депеша пришла только сегодня ночью.
      Жена и я невольно посмеялись этому торжественному вступлению, и ожидая какой-нибудь шутки, придуманной Эрнестом, чтобы рассеять наше беспокойство об отсутствующих детях, я отвечал ему в том же торжественном тоне:
      - Прошу вас, г-н секретарь, прочесть нам депешу, посланную в нашу столицу. Что доносят нам о наших подданных?
      Эрнест снова поклонился и, развернул бумагу, громким голосом прочел:
      "От генерал-губернатора Нового Южного Валлиса губернатору пещеры, Соколиного Гнезда, фермы, и прочее и прочее поклон и привет.
      Благородный, дорогой и верный союзник! С огорчением узнали мы, что недавно три искателя приключений вышли из вашей колонии, чтобы жить незаконной охотой на дичь подведомственных нам земель. Дошло также до нашего сведения, что стадо гиен, столь же отвратительных, как и опасных, вторглось в наше губернаторство и уже причинило не малый ущерб нашему скоту.
      Вследствие этого мы просим вашего содействия к прекращению этих беспорядков, к возвращению охотников в нашу колонию и к прекращению набегов хищных зверей на мирных домашних животных.
      За сим, да хранит вас Провидение, благородный, дорогой и верный союзник.
      Дан в Сидни, в залив Джаксона, 2 числа этого месяца, от основания колонии в лето 34-е.
      Губернатор
      Филипп Филиппсон".
      Окончив чтение, Эрнест расхохотался и принялся скакать так неистово, что выронил из кармана маленькую записку. Я хотел поднять ее, но Эрнест предупредил меня и овладел бумажкой.
      - Это, - пояснил он, - частная корреспонденция с фермы. Впрочем, если вы желаете, я сообщу вам ее: при своей краткости, она, может быть, правдоподобнее официальной депеши сэра Филиппсона, который, как мне кажется, слишком доверчиво повторяет дошедшие до него слухи, касающиеся обоих колоний.
      - Ты задаешь мне странную загадку! - воскликнул я. - Разве Фриц, уходя, оставил тебе письмо с просьбой передать мне его только сегодня?
      - Нет, папа, - ответил Эрнест, заметив, что мать начинает терять терпение. - Истина заключается в этой записке, которую принес голубь, прилетевший вчера вечером. Я прочел бы ее вам вчера же; но мне не удалось влезть на голубятню раньше сегодняшнего утра. Вот что пишет Фриц; читаю слово в слово:
      "Дорогие родители и любезный Эрнест. Огромная гиена пожрала двух ягнят и одну овцу. Франсуа покрыл себя славой. Он ранил гиену в грудь ружейной пулей. Собаки доканали зверя. Почти целый день мы снимали шкуру хищника. Мех очень красив. Наш пеммикан ни на что не годен; мама справедливо не доверяла моему искусству.
      Ваш Фриц".
      Ферма, 15-го.
      - Вот настоящая охотничья записка! - воскликнул я, смеясь. - Слава Богу, что малый Франсуа убил гиену. Но каким путем пробралось это опасное животное в наши владения?
      - Лишь бы они были осторожны! - тихо проговорила мать, представляя себе своих троих детей, вдали от нас, подвергающимися новым встречам.
      Она просила нас тотчас же отправиться к ним, чтобы, в случае нужды, оказать им помощь. Но и помимо того, что второй воздушный посланец мог указать нам точнее, что нам следовало предпринять, мы могли и разойтись с нашими искателями приключений.
      И, действительно, под вечер, несколько раньше вчерашнего, в голубятню влетел второй голубь-посланец. Эрнест тотчас же запер его и вскоре принес нам записку следующего содержания:
      "Ночь спокойная. Чудное утро. Плавание в кайяке по озеру фермы. Пленение черных лебедей. Царская цапля. Журавли и утки-чернавки. Бегство неизвестного животного. Завтра в Проспект-Гилле. До свидания.
      Фриц, Жак, Франсуа".
      Эта записка значительно успокоила нас. Она доказывала нам, что гиены уже не появлялись. Что же касается загадочных подробностей, то наши путешественники разъяснили нам их по возвращении.
      Они намеревались исследовать озеро при ферме и, особенно, отметить места, где можно было приближаться к воде, не боясь увязнуть в грязи. Для этого Фриц сел в свой кайяк и плыл вдоль берега, а его два брата шли по берегу, за тростником. По знаку Фрица, Жак и Франсуа подходили к воде и, чтобы отметить место, ставили несколько бамбуковых стеблей.
      Во время этого исследования Фриц попытался поймать живыми несколько черных лебедей. Насадив на конец длинного бамбукового стебля петлю из железной проволоки, он мало-помалу приблизился к трем молодым лебедям, которые оказались менее пугливыми, чем он ожидал, и Фрицу удалось овладеть птицами, не причинив им ран. Эти пленники, перевезенные к пещере, впоследствии украсили залив Спасения.
      Едва управившись с лебедями, Фриц увидел выходившую к нему из тростника великолепную царскую цаплю и накинул на нее свой силок. Красивая птица откинулась, стала бить клювом, лапами и крыльями, и Фриц, чтобы овладеть ею, должен был въехать на кайяке в тростник. Цапля, которую петля начинала душить, смирилась, и наш охотник мог связать ей крылья и завязать глаза.
      В то время, когда три брата, стоя на берегу, любовались своими красивыми пленниками, из тростника вышло большое четвероногое животное, шумно сопя, и до такой степени озадачило мальчиков, что они не спохватились стрелять. По сделанному ими впоследствии описанию я заключил, что животное это было тапир, или анта, невинное млекопитающее, по строению несколько сходное со слоном и водящееся около больших рек Южной Америки. Однако Фриц пустился преследовать тапира, между тем как его братья повезли плененных лебедей и цаплю на ферму.
      Когда Жак и Франсуа проходили около рисового поля. Они услышали над собой полет большой стаи журавлей и пустили в них несколько стрел; четыре или пять журавлей упали, и два из них оказались так называемыми нарядными журавлями.
      Это была отличная добыча и Фриц, возвратившийся в это время со своего поиска с пустыми руками, стал сильнее прежнего досадовать на свой неуспех. И потому, дойдя до фермы, он взял своего орла и, в сопровождении собак, пошел в лес гуявника, чтобы добиться добычи. По прошествии четверти часа собаки подняли небольшую стаю птиц, похожих на фазанов, которые разлетелись по соседним деревьям. Фриц тотчас же спустил на них орла, и последний убил одну из птиц, между тем как Фриц положил из ружья другую, с блестящим хохлом и длинным хвостом, переливавшим различными цветами. Эта добыча не уступала добыче братьев, потому что Фриц убил райскую птицу.
      За обедом наши три охотника, беседуя о своих подвигах, с величайшим аппетитом ели окорок пекари, испеченный в золе картофель, гуявы и коричные яблоки. Что же касается пеммикана, то он своим вкусом внушал им отвращение, и они предоставили его собакам, которые и угостились им.
      Вечер был употреблен на сбор хлопка и риса, который дети хотели привезти в Проспект-Гилль, намереваясь посетить эту плантацию и привести ее в порядок. Кроме того, для выполнения одного задуманного предприятия, они запаслись большим количеством кокосовых орехов и пальмового вина, срубив, по обычаю караибов, доставившие им эти запасы два дерева. Впоследствии, когда я бранил их за эту расточительность, они пытались извиниться тем, что для замены срубленных деревьев посадили восемь или десять кокосовых орехов.
      Здесь я предоставляю самому Фрицу рассказать дальнейшие приключения, именно: как они на другой день отправились к хижине в Проспект-Гилле, куда и прибыли перед полуднем.
      "Едва вошли мы по дороге в Проспект-Гилль в маленький сосновый лесок, как совершенно неожиданно стадо обезьян, скрежеща зубами, стало осыпать нас градом шишек, впрочем, совершенно спелых. Но так как шишки, хотя и зрелые, беспокоили нас своим числом, то мы вздумали отразить нападение несколькими выстрелами, пущенными наудачу. Но, к нашему сожалению, с ветвей упало пять из наших неприятелей. Их многочисленные товарищи, справедливо испуганные нашим способом расправы за неприятные шутки, тотчас же смолкли и скрылись.
      Идя вдоль плантации сахарного тростника, я с удивлением заметил, что трости, даже от восьми до десяти футов вышиной, были поломаны и растоптаны, так что плантация походила на хлебное поле, побитое сильным градом. Наконец мы достигли нашей избушки на Проспект-Гилле и, позаботившись о наших вьючных животных и добыче, пошли осматривать местность. Ах, папа, отвратительные обезьяны произвели здесь такой беспорядок, как некогда на ферме, и еще худший: все было ими поломано, разграблено, загажено! И потому мы тотчас же принялись мести и мыть нашу избушку, чтобы привести ее в прежний вид и иметь возможность поместиться в ней и разложить мешки с хлопком, взятые нами с собой медвежьи шкуры и еще несколько склянок с сильным слабительным, которое приготовил по моей просьбе Эрнест, с целью, которую я тотчас же и объясню.
      Под вечер разместившись в избушке на Проспект-Гилле, мы наполнили привезенные нами с дороги тыквы и скорлупы кокосовых орехов козьим молоком, пальмовым вином и толченым просом, и подлили к этой кашице по стольку приготовленной Эрнестом жидкости, чтобы изрядно проучить беспощадных грабителей наших владений. Затем мы привязали к ветвям деревьев наши сосуды с этим заманчивым кушаньем и воротились в избушку спать. Но, не смотря на нашу усталость, нам почти невозможно было заснуть: сперва нам мешали крики красной дичи, а потом лай собак, разбуженных вторжением обезьян.
      На другое утро, любопытствуя посмотреть, что происходило ночью, мы, как только встали, отправились на место. И будь уверен, папа, что на милю кругом фермы не окажется ни одной обезьяны. И думаю, что долго не найдется охотницы пообедать на ферме. Не брани нас, папа, за это наказание обезьян: по крайнем мере, ни одна из них не убита нами.
      После этих-то происшествий и послали мы к вам третьего гонца-голубя с депешей, написанной Жаком напыщенным восточным слогом, и уведомили вас о нашем близком возвращении".
      Здесь я снова сам продолжаю рассказ. Жена и я совершенно успокоились относительно положения наших детей, когда, вскоре после обеда, прилетел третий посланец с письмом следующего содержания:
      "Ущелье прорвано. До самой Сахарницы все опустошено: сахарные трости частью вырваны, частью потоптаны, на почве видны многочисленные, чудовищно большие следы. Поспеши, папа, на помощь нам. Мы не смеем двинуться ни вперед, ни назад, и хотя здоровы, но не решаемся пойти на встречу опасности, которую не можем оценить".
      Это известие резко отличалось от предшествовавших, и читатель догадается, что я не стал долго взвешивать содержание письма, а тотчас же оседлал онагра. Попросив жену приехать на другой день, в телеге, к проходу, в сопровождении Эрнеста, я помчался во всю прыть онагра на выручку дорогих мне существ.
      XXXVI
      ПОСТРОЙКА ЛЕТНЕГО ЖИЛИЩА.
      ПЛОДЫ ШОКОЛАТНИКА И РАЙСКОЙ СМОКОВНИЦЫ.
      ТАИНСТВЕННЫЙ МЕШОК. СУЛТАНКА. СЛОНЫ. БАРСЫ.
      ЗЕМНОВОДНОЕ ЧУДОВИЩЕ. ОБМАНУТЫЙ ОБМАНЩИК.
      ИСПРАВЛЕНИЕ СОКОЛИНОГО ГНЕЗДА.
      ПОСТРОЙКА КАРАУЛЬНИ НА ОСТРОВЕ АКУЛЫ
      Расстояние, которое при обыкновенной езде потребовало бы шести часов, я проскакал в три. Дети, которые не могли рассчитывать на такой быстрый приезд мой, встретили меня радостными криками и жаркими объятиями. Не теряя ни минуты, я осмотрел повреждения, о которых уведомило меня письмо детей, и, к великому огорчению моему, увидел, что они не приувеличивали. Плантация была опустошена. Бревна, которыми мы с таким трудом загородили узкий проход, были поломаны как соломины, а соседние деревья, под которыми мы намеревались построить летнее жилище, подобное таким же жилищам камчадалов, были на значительную высоту оголены от ветвей и листьев. В бамбуковой чаще самые молодые растения были поломаны и пожраны. Но наиболее страшному опустошению подвергались поля сахарного тростника - что не было вырвано, было потоптано. Даже наша коптильня была разрушена.
      Отчего могли произойти эти опустошения? Кто был виновником их? Направившись к устью Восточной реки, я заметил на почве следы тяжелых ступней, которые могли принадлежать бегемотам. В другом месте я увидел иные следы, меньше предыдущих, - такие, какие могли быть оставлены бежавшими большими волками или гиенами. Однако эти следы направлялись к берегу и не возвращались к проходу.
      Наскоро раскинув палатку, мы набрали хворосту, чтобы зажечь большой костер, долженствовавший защитить нас от врагов в течение ночи. Ее мы провели, конечно, далеко не спокойно; Фриц и я даже не ложились, а, держа ружья между ног, разговаривали о происшествиях дня, прислушиваясь к малейшему шороху.
      На другой день, около полудня, приехали жена и Эрнест на тележке, запряженной коровой и ослом, и мы тотчас же принялись готовиться к продолжительному пребыванию в этой местности, то есть к исправлению всего, устроенного раньше, потому что наши неприятели разрушили все.
      Когда проход был достаточно защищен, а это потребовало около недели труда, я занялся постройкой, в соседстве, летнего жилища, подобного таким же жилищам камчадалов, из четырех крепких древесных стволов, соединенных, на высоте двадцати футов, твердой настилкой. Чтобы взбираться в это воздушное жилище, я придумал лестницу, которая, при всей своей прочности, могла быть поднимаема сквозь отверстие в полу. Этот воздушный шалаш в оконченном виде был очень красив. Он служил нам одновременно спальней, наблюдательным постом и птичником, доставляя и нам, и нашей живности безопасное убежище. Это новое жилище мы назвали Отшельем.
      Описанная мною постройка не была исключительным нашим занятием. Пока я строил жилище, а жена устраивала хозяйство, что требовало с ее стороны много хлопот и времени, мальчики ходили на охоту и всякий раз приносили какую-нибудь новую добычу. Например, с одного из своих последних походов Фриц возвратился с двумя плодами, которые он счел за огурцы и которые оказались плодами шоколатника и райской смоковницы, или бананового куста. Мы отведали того и другого плода, и я должен сознаться, что они показались мне незаслуживающими своей громкой славы. Бобы какао, лежавшие зернами в сладковатом соку, были очень горьки; только бананы были сносны, но довольно безвкусны, походя на мягкие груши.
      - Странно, - заметил я, - что плоды, ценимые в других местах столь высоко, кажутся нам здесь очень невкусными. Во французских колониях отвар какао, приправленный сахаром и померанцовыми цветами, считается очень изысканным напитком, а его бобы, которые здесь столь горьки, признаются там очень вкусными, сушеные и стертые с сахаром. В обеих Индиях жареные и вареные бананы считаются чрезвычайно приятной яством; может быть, там их срывают в надлежащее время, то есть несовершенно дозревшими.
      - Если так, - сказала жена, то я посажу эти плоды в моем саду, и надеюсь, что со временем и мы найдем их прекрасными.
      - Дорогая моя, - ответил я, - чтобы бобы какао проросли, их нужно посадить в землю еще сырыми, только что вынутыми из плодов, а банановые кусты разводятся обыкновенными черенками. Итак, если хочешь, перед нашим отъездом Фриц принесет тебе, для посадки, несколько плодов и побегов.
      И действительно, накануне нашего отъезда, Фриц, по поручению матери, отправился искать плоды шоколатника и отпрысков банана. При этом случае я просил его принести возможно большее число образчиков местного растительного и животного царств. Фриц отправился по реке, в своем кайяке и захватил с собой еще род калифорнского плота, очень легкого на воде, и вечером, при возвращении Фрица, плот этот был нагружен до такой степени, что едва не тонул.
      Жак, Эрнест и Франсуа тотчас же подбежали к плоту, чтобы приняться за его разгрузку. Распределив между собой добычу, они стали переносить их в хижину. Эрнест и Франсуа успели уже отойти, когда Фриц поручил Жаку большой сырой мешок, в котором что-то двигалось, издавая незнакомые нам звуки. Жак, укрывшись за кустом, поспешно открыл мешок, и увидя заключавшееся в нем, вскрикнул и подпрыгнул от радостного изумления. Поблагодарив брата за подарок, он, осторожно и постоянно держа мешок наполовину в воде, отнес его в уединенное место, где хотел взять его на другой день. Фриц же соскочил на берег с большой птицей, у которой были им связаны лапы и крылья и которую он поднес нам с очевидным самодовольствием - то была султанка из отряда куриных.
      Затем он рассказал нам свои похождения. Местность, видная им на противоположном берегу вдоль реки, показалась ему очень плодородной. Густые леса тянулись там от самой реки до склона гор. По словам Фрица, его постоянно оглушал крик множества птиц самого разнообразного оперения: цесарки, индейки, павлины и другие, между которыми, при помощи своего силка, он поймал и привезенную султанку. Поднявшись по реке выше болота Буйволов, он увидел по правую руку мимозовый лес, в котором важно прогуливались слоны, кучками от десяти до двадцати особей, срывая молодые ветви, которые они поглощали целыми пучками, нисколько не тревожась появлением кайяка и его седока. Несколько дальше Фриц увидел, у небольшой губы, нескольких подошедших напиться барсов, которых чудная шкура чрезвычайно красила местность, придавая ей живописный вид, совершенно не привычный молодому плавателю.
      - Несколько мгновений, - рассказывал он, - меня одолевало сильное желание испытать свое искусство в стрельбе по одному из этих великолепных животных; но я понял всю опасность такого увлечения, и скоро мои воинственные побуждения разлетелись как дым, и я ощутил не менее живое желание поскорее убраться и возвратиться в наше спокойное убежище. Когда я обдумал это благоразумное решение, я внезапно увидел, на расстоянии двух выстрелов от меня, сильное волнение, как будто бы в том месте вырывался источник, и вслед затем я разглядел поднимавшуюся из воды огромную голову краснобурого цвета, которая зевала с шумом, похожим на ржанье. Во время этого зевка мне удалось только увидеть двойной ряд страшных зубов, которые сидели в деснах подобно заостренным сваям. В четыре удара веслом я удалился от чудовища, а после новых четырех ударов потерял его из виду, желая от души, чтобы оно не вздумало показаться вновь. Я захватил свой плот, который оставил в маленькой бухте, чтобы легче совершить свое плавание вверх по ручью, и поспешно и самым ближним путем возвратился сюда.
      Таково, вкратце, содержание Фрицева рассказа. Он нас сильно озадачил, убеждая в том, что по соседству с нами водилось много страшных зверей, барсов, слонов, бегемотов и других, которым мы не могли совершенно преградить доступа в наши владения и которые могли явиться каждый час. Помимо этих весьма законных опасений, поездка Фрица доставила нам большое удовольствие, потому что он привез множество образчиков интересных растений.
      Время его отсутствия было употреблено нами на приготовления к отъезду, который был назначен назавтра.
      На другой день мать, Жак, Эрнест, Франсуа и я отправились сухим путем, а Фриц, с моего разрешения, водой. Ему следовало спуститься по реке на своем кайяке, обогнуть мыс Обманутой Надежды и осмотреть весь неизвестный нам берег.
      Обратный путь был совершен без затруднений. Жак, на своем страусе, опередил нас часом. Он спустил для нас подъемный мост и вслед затем поспешил сунуть в тину таинственный мешок, полученный накануне от брата. Прибыв на место и поджидая Фрица, Эрнест и я сняли с вьючных животных привезенные нами богатства. Меня испугало было накоплявшееся количество живности, так как я подумал о вреде, который она причинит посевам во время наших отлучек, и для возможного предупреждения этого будущего вреда я тотчас же распределил живность по нашим морским владениям. Индейские куры, канадская курочка и обыкновенные журавли, которым мы подрезали крылья, были переправлены на два соседние острова. Черные лебеди, царская цапля и журавль нарядный, весьма забавный своей привычкой охорашиваться, были поселены на болоте Лебедей. Старые дрохвы остались при нас и сохранили право являться к нашему столу, когда мы садились есть под открытым небом.
      Тотчас по прибытии Фрица, который возвратился за два часа до заката солнца, мы сели за прекрасный ужин.
      Поужинав, мы сидели на пороге пещеры и по обыкновению спокойно разговаривали, когда со стороны Лебяжьего болота раздался страшный рев. Испуганные собаки вскочили с лаем. Я поспешно встал и велел Жаку сбегать поскорее за пулями. Мать, Эрнест и Франсуа были поражены ужасом. Что же касается до Фрица, который в подобных случаях первый бросался к оружию, то он не двигался, и на губах его появилась подавленная улыбка, которая меня успокоила.
      - Не пугайтесь, - обратился я к жене и остальным детям. - Что мы добродушно сочли за рев хищного зверя, может быть, не что иное, как крик выпи или другого невинного животного.
      - Если, - прибавил Фриц, - не пение Жаковой исполинской лягушки.
      - А! - ответил я смеясь, - это проделка маленького хвастунишки!.. Теперь мне объясняется таинственность, с которой он переносил мешок, данный ему тобой также втайне. Ну, чтоб наказать его за шутку, испугавшую мать, мы сыграем с ним иную. Дети, по приходе Жака, притворимся испуганными...
      Вся семья отлично сыграла свою роль в этой неожиданно-поставленной комедии. Все засуетились: один притворился ищущим оружия, другой водил испуганными глазами; Фриц, стоя на цыпочках, с видимым беспокойством озирал окрестность.
      - Что случилось? - спросил Жак, возвращавшийся было с гордостью, что нагнал на нас страх. - Что такое? - продолжал он, видя, что и Фриц был напуган не менее остальных.
      - По близости появился огромный кугуар! - ответил Фриц, - мы видели его там, в чаще.
      - Кугуар? Какой это зверь? - спросил Жак по-видимому, встревоженный.
      - Это, - сказал я, - американский тигр, с одноцветной шкурой, почему его и называют одноцветной кошкой. Это животное очень хищно, но шкура его ценится высоко; у него...
      - А ну его! - воскликнул ветреник, со всех ног пустившись бежать к пещере.
      Как только он скрылся в ней, мы уселись по прежним местам под листвой, с хохотом, который еще усилился, когда мы увидели Жака, бледного с испугу, с ружьем в руках, выглядывающим из окна галереи и недоумевающим при виде нашего спокойствия. Наконец все разъяснилось, и шутник поклялся, что его уже не проведут подобной выходкой. Тем не менее он был наказан.
      Несколько дней спустя, когда мы отдохнули от последнего похода, жена попросила нас соединить наши усилия для восстановления нашего старого дворца, Соколиного Гнезда. Я охотно согласился, и мы отправились, как только дети успели устроить, на некотором расстоянии от моста, солончак, материалы для которого были легко добыты.
      Восстановление нашего замка на смоковнице шло быстро и успешно. Корни основания были оструганы и сглажены, и кругом их мы устроили небольшую террасу из глины. Чтобы предупредить размокание террасы, мы покрыли ее смесью смолы и резины. Наша комната была покрыта тщательно сложенными и прикрепленными кусками коры, и по главным сторонам ее мы устроили два решетчатых балкона, очень миловидные. Наконец это первое гнездо наше, сначала довольно уродливое, стало, благодаря повторенным улучшениям, очень хорошеньким и удобным жилищем.