XIX
      ОНАГР. ЛЕН. ВРЕМЯ ДОЖДЕЙ
      Однажды утром, когда мы намеривались приняться за работу, издали донеслись до нас какие-то дикие звуки: то был род рева, смешанного с резким свистом и кончавшегося жалобными звуками.
      Опасаясь какого-либо нападения, мы спешили собрать скот под корнями нашего дерева и поднялись в свой замок, между тем как собаки, подняв уши, готовились к обороне.
      На несколько мгновений наступила тишина; потом загадочные звуки раздались снова, на этот раз гораздо ближе. Все мы пристально смотрели в ту сторону, откуда, казалось, доносились эти крики, эти незнакомые звуки, как вдруг Фриц, у которого зрение было наиболее остро, отставил ружье, заливаясь смехом, сказал:
      - Да это наш осел! Это он возглашает свое возвращение! Каков голосок!
      Тотчас же все дети выразили досаду на то, что потревожились приближением такого врага.
      Я успокоился не так скоро.
      - Может быть, - сказал я, - наш осел и участвовал в этой музыке; но не один же он исполнял ее.
      - Ты прав, папа: осел ведет за собой целое общество.
      Я взглянул по направлению, указанному мне Фрицем, и увидел прекрасного онагра, или дикого осла, который со ржанием сопровождал нашего беглеца.
      Я тотчас же стал придумывать средство овладеть им, и потому, попросив всех не шуметь, тихо спустился с дерева вместе с Фрицем.
      Я взял веревку, привязал ее концом к нашему дереву и завязал на ней петлю, которую накинул на длинный хлыст. Из куска бамбуковой трости я приготовил род клещей. Фриц напрасно силился разгадать мой план. Сгорая нетерпением поймать дикого осла, он хотел употребить свое лассо; но я удержал его, заверяя, что мой способ должен оказаться лучше патагонского.
      Оба животные приблизились к дереву, и онагр заметил нас. Впервые, конечно, увидя человека, он испуганно отступил. Но в это время Фриц протянул к нашему ослу горсть овса. Осел не чванился и кинулся к овсу с такой жадностью, что онагр, судя о найденной пище по поспешности своего товарища, доверчиво последовал его примеру. Воспользовавшись этой минутой, я накинул ему на шею петлю, висевшую на конце хлыста.
      Онагр тотчас же быстро скакнул назад, чтобы убежать, но петля стянула ему шею так сильно, что бедное животное упало, задыхаясь.
      Я поспешил снять давившую его петлю, и заменить ее недоузком нашего осла; потом, прежде нежели онагр очнулся, я сдавил ему ноздри бамбуковыми клещами, которые связал на другом конце бечевкой, употребив таким образом для усмирения животного способ, к которому прибегают кузнецы, подковывая пугливую или злую лошадь.
      Потом я привязал недоуздок двумя длинными веревками к корням дерева и стал ожидать, когда онагр очнется, чтобы, смотря по обстоятельствам, употребить то или другое средство для совершенного подчинения его своей воле.
      Между тем вся семья спустилась с дерева. Стоя вокруг животного, мы не могли налюбоваться его красотой, которая почти приравнивается этот вид осла к лошади.
      По прошествии нескольких минут онагр вскочил и снова стал рваться на свободу; но боль, причиняемая ему бамбуковыми клещами, заметно укрощала его; он даже дозволил довести себя до места, которое предназначалось ему стойлом. Но нужно было предупредить новый побег и нашего осла, так как наша надежда на его верность была поколеблена. И потому, связав ему передние ноги, я привязал его подле онагра, чтобы общество подобного себе животного приучило пришельца к его новому образу жизни.
      Не малого труда стоило нам подчинить онагра. Я прибегал и к голоду, и даже к побоям, но добился успеха лишь применяя иногда средство, весьма употребительное в Америке и состоящее в том, чтобы кусать упрямому животному конец уха.
      По прошествии нескольких недель Легконогий - так прозвали мы онагра приручился до такой степени, что мы без опасения ездили на нем верхом. Для управления им я придумал особую узду без мундштука, род капцуна, состоявшую из недоузка, к которому с обоих боков было прикреплено по палочке, ударявших по воле всадника то левое, то правое ухо, животного, весьма чувствительные.
      В этот промежуток времени три выводка наших кур дали нам около сорока цыплят, которые живо бегали по птичнику и около нашего жилища, ища корм.
      Это умножение нашей живности, а равно приобретение онагра, напомнили мне мое прежнее намерение построить на время дождей, которое не могло не наступить, крытые конюшню и птичник.
      К стоявшим сводами корням нашего дерева мы прикрепили стены из бамбуковых тростей, заделывая щели более тонкими тростями; этот остов мы покрыли мхом и глиной, а затем слоем смолы; всю постройку мы окружили перилами, так что она походила на беседку.
      Внутри мы перегородили ее на несколько отделений, которые должны были служить: одни стойлами или овином, другие молочной или амбаром, для зернового хлеба и других запасов, которые мы хотели собрать ко времени дождей, так как это время, соответствующее в тропических странах нашей зиме, должно было лишить нас возможности выходить.
      Прошло несколько дней без всякого увеличения наших запасов.
      Однажды, вечером, когда мы возвращались со сбора картофеля, мне пришла мысль отпустить жену и двух младших сыновей одних в Соколиное Гнездо, а самому с Фрицом и Эрнестом отправиться в дубовый лес, чтобы добавить к дневной добыче запас желудей. Мы так и сделали. Фриц гордо ехал верхом на онагре, а Эрнест нес на плече обезьянку.
      У нас были пустые мешки, которые мы предполагали наполнив свезти домой на онагре, чтобы постепенно приучить его к услугам подобного рода, так как до сих пор он не давался в упряжь.
      Пробравшись в чащу леса, я привязал Легконогого к дереву, и мы ревностно принялись наполнять мешки, что сделали очень скоро, благодаря обилию и легкости сбора. Когда мы занимались этим, наша обезьяна внезапно бросилась в ближние кусты, перед которыми она несколько минут перед тем уселась настороже. В кустах мы услышали птичьи крики и хлопанье крыльями, что заставило нас подозревать борьбу между Кнопсом и какой-либо птицей.
      Эрнест, стоявший ближе других к кустам, осторожно подкрался и закричал: "Фриц, иди сюды; здесь гнездо, полное яиц. Возьми его, а я подержу Кнопса, который хочет угоститься ими. Да и птица убежит".
      Фриц поспешил в кусты, и несколько минут спустя вынес канадскую курочку, по которой он, несколько дней перед тем, дал промах. Я помог ему связать птице лапы и крылья и радовался ценному приобретению для нашего птичника. Эрнест, устранив Кнопса, вышел со шляпой, полной яиц и прикрытой листьями, похожими на листья косатиков. Показывая свою находку, он сказал:
      - Я захватил и несколько листьев, из которых было сделано гнездо; они походят на копья, и Франсуа может играть ими.
      Мы взвалили полные мешки на спину онагра, оставив, впрочем, место для Фрица, обыкновенного седока онагра. Эрнест нес яйца, я курицу, и мы направились к Соколиному Гнезду.
      Жена очень обрадовалась нашей добыче. Она так заботливо ходила за канадской курочкой, что последняя снесла несколько яиц и, когда они были оставлены ей, вывела нам дней через двадцать такое же число цыплят.
      Спустя некоторое время, когда мечевидные листья, которыми играл Франсуа, засохли и валялись около нашего дерева, Фриц, желая, вероятно, позабавить своего младшего брата, сказал ему:
      - Вот, из твоей прежней игрушки мы сделаем плетки, чтобы подгонять скот. - И, разорвав один из листьев вдоль на три или четыре полоски, он стал сплетать их в длинный кнут. Случайно я смотрел на эту работу. Заметив гибкость и крепость полосок, я внимательнее рассмотрел растение и с радостью признал в нем формий, или так называемый новозеландский лен (Phormium tenax), растение, которое индейцам хорошо заменяет наш европейский лен.
      Радость мою, конечно, вполне разделила и хозяйка, которая воскликнула: - Это лучшее из открытий, какие мы сделали до сих пор. Наберите мне побольше этих листьев, и я изготовлю вам рубашки и другую одежду. - Она, добрая, забывала, какой долгий труд обращает волокнистые растения в ткани.
      В то время, когда я напомнил ей об этом, чтобы предупредить грустное разочарование, часто следующее за слишком пылкими надеждами, Фриц сел на онагра, Жак на буйвола, и оба, не говоря нам ни слова, пустились вскачь по направлению к дубовому лесу.
      Спустя четверть часа мы увидели их возвращающимися. Подобно фуражирам они привесили по обоим бокам своих вьючных животных по огромной вязке формия, который и сложили к нашим ногам.
      Я поблагодарил их за рвение и обещал жене, что каков бы ни был исход наших попыток, мы постараемся извлечь из нашего льна наибольшую пользу.
      - Прежде всего, - сказал я, - мы займемся мочкой льна.
      - В чем же состоит она? - спросил Фриц.
      - Лен или пенька подвергаются попеременно сырости и теплому воздуху, чтобы растение подверглось некоторой степени гниения. Тогда и наружная кожица, и мягкая части растения легче отделяются от длинных крепких волокон, так как связывавший их растительный клей распускается в воде; затем стебли мнут и треплют, а волокна выделяют.
      - А сами волокна разве не гниют наравне с остальными частями растения? - спросил Фриц.
      - Они и сгнили бы, если б продолжить мочку дольше необходимого срока. Но крепость волокон делает этот случай очень редким. Притом же опасность в значительной степени предупреждается еще тем, что волокна не подвергают солнечной теплоте, а оставляют в воде до надлежащей степени гнилости стеблей.
      Жена советовала, по причине большой жары в этой стране, употребить последний способ мочки и указала болото Краснокрылов, как весьма удобную для него местность. Мысль была хороша, и на другой день, утром, мы впрягли нашего осла в тележку, на которую наложили вязки льна. Франсуа и Кнопс поместились на этом мягком сиденьи. Мы шли позади, с лопатами и кирками.
      По прибытии на место, мы разделили вязки на небольшие пучки, погрузили их на дно и наложили на них камни.
      Работая, дети имели случай заметить инстинкт, обнаруживаемый краснокрылами. Вблизи было несколько гнезд, покинутых этими птицами. Гнездо представляет возвышающийся над водой усеченный конус. Яйца лежат в углублении сечения, так что самка краснокрыла может высиживать их, стоя ногами в воде. Гнезда эти построены из земли, сложенной так прочно, что вода не может размыть их в течение времени до вылупления выводка.
      По прошествии дней пятнадцати, хозяйка наша вспомнила, что лен уже достаточно времени лежал в воде и что его пора вынуть. Мы разостлали его по траве, на солнце, и в один день он высох совершенно. Мы перевезли его к Соколиному Гнезду, намереваясь позже мять, трепать, прясть и, если удастся, ткать его. Предвидя наступление дождей, я обсудил, что нам следует раньше заняться сбором продовольственных припасов.
      До последних дней погода стояла ясная и жаркая; теперь же случалось, что небо покрывалось тучами, дул сильный ветер, а иногда бывали и ливни.
      Мы собрали и сложили в кучи все количество картофеля и маниоковых корней, какое могли собрать: они должны были служить нам главной пищей во время дождей. Мы запаслись также большим количеством кокосовых орехов и желудей. Вместо картофеля и маниока я посеял хлеб, потому что как ни обильны и вкусны были яства, открытые нами в этой плодородной стране, все же мы ощущали недостаток хлеба, которого ничто заменить не может. Это признает каждый, кто некоторое время был лишен хлеба. Убеждение наше разделял даже и маленький Франсуа, который в прежнее время вовсе не любил хлеба.
      Мы позаботились также насадить около Палатки молодых кокосовых пальм и сахарного тростника.
      Несмотря на нашу усиленную деятельность, дожди застигли нас раньше окончания работ. Дождь лил такими потоками, что маленький Франсуа спрашивал в испуге, не будет ли потопа и не следует ли нам построить ковчег, подобный Ноеву.
      Сильные ветры и дожди до такой степени беспокоили нас в нашем воздушном жилище, что мы должны были переселиться под дерево, под сень его густых ветвей. Но и здесь помещение было далеко не удобно: оно перегорожено было стойлами и заставлено запасами, оружием, утварью, что мы едва могли двигаться. Кроме того, когда мы разводили огонь, то едва не задыхались от дыма, не подымавшегося в сырой воздух.
      Тем не менее мы благодарили Бога за то, что погода была только сырая: при незначительном запасе дров, холод заставил бы нас страдать невыносимо!
      Жена приходила в ужас при одной мысли, что дети могут заболеть; перед этой опасностью обыкновенная твердость покидала жену. К счастью, опасения эти не оправдались: все дети обладали отличным здоровьем.
      Наш запас сена также в короткое время истощился, а мы не могли заменить его ни картофелем, ни другой пищей, не подвергая самих себя опасности умереть с голоду.
      И потому мы решились предоставить наших туземных животных их собственному попечению о своем прокормлении. Однако, не желая, чтоб они одичали, Фриц и я ходили каждый день и каждый вечер навещать их и собирать к нашему дереву.
      Жена, видя, что из каждого такого похода мы возвращались промокшими до нитки, задумала изготовить нам по паре непромокаемого платья. Она взяла две матросские рубахи, пришила к ним по башлыку и покрыла эту одежду слоем резины. В этой одежде мы могли ходить под дождем, не опасаясь ни за наши платья, ни за наше здоровье.
      В это же время я начал, для развлечения, подробно записывать нашу жизнь в этой пустынной стране. Не раз приходилось мне обращаться к воспоминаниям жены и детей, чтобы занести в описание все события со дня крушения.
      Все делились своими воспоминаниями, при чем дети научились многому по поводу задаваемых каждым вопросов. Чтобы не утратить узнаваемого, Эрнест делал заметки в тетради. Франсуа и Жак стали его учениками. Благодаря этому мать учила и их, и остальных детей нравственности, я старался внушить всем надежду и мужество. Таковы были наши развлечения; остальные часы коротались работой, но тем не менее казались нам иногда очень долгими.
      Ящик с книгами капитана был вскрыт. Он оказал нам большие услуги: в нем было много хороших книг, - научных словарей с рисунками и особенно много практических руководств. Книги эти не были совершенны: мы часто находили в них ошибки, преимущественно в описании иноземных растений и животных, которых мы теперь наблюдали. Эрнест тотчас же исправлял эти ошибки на полях и оговаривал сведения, в ложности которых нас убедил личный опыт. Но на ряду с этими ошибками сколько нашли мы в книгах назидательного и полезного! Тут-то поняли мы всю благодетельность книгопечатания, дозволяющего науке идти вперед, не теряя ничего из того, что однажды приобретено ею!
      Из всех моих изделий жена особенно благодарила меня за большую и малую чесалки для льна. Для изготовления их я округлил и заострил напильником длинные гвозди, которые укрепил на равных расстояниях на пластинке жести; края пластинки были загнуты в виде ящичка, в который мы влили расплавленного свинца, чтобы сделать гвозди неподвижными. Я припаял к каждой чесалке маленькие ушки, чтобы прикрепить свое орудие к подставке. Мое изделие казалось до того прочным и удобным, что жена, сгорая желанием испытать его, нетерпеливо ожидала солнце, которое должно было высушить наш запас льна.
      XX
      ВОЗВРАТ ХОРОШЕЙ ПОГОДЫ.
      СОЛЕНАЯ ПЕЩЕРА. СТАЯ СЕЛЬДЕЙ.
      ТЮЛЕНИ. ИЗВЕСТЬ. СЕМГИ. ОСЕТРЫ
      В городах неудобства зимы вознаграждаются: за семейными беседами у камина, в плотно построенных домах, за блестящими празднествами, баловни счастья забывают, что для бедных зима есть время тяжких испытаний. Тем не менее я не думаю, чтобы кто-либо мог относиться равнодушно к возврату красных дней природы. Что же касается до нас, то невозможно описать нашей радости, когда, после долгих недель лишений и вынужденного заключения, мы увидели небо очищающимся и солнце ярко светящим на природу. С живым восторгом покинули мы душные, нездоровые комнаты, вдыхали свежий воздух и смотрели на окружавшую нас прекрасную растительность.
      Все казалось нам обновленным: сами мы чувствовали в себе столько живой силы, что прогоняли воспоминания о скуке и лишениях зимы и думали только о наступающих трудах, которые казались нам веселыми играми.
      Жена не переставала благодарить Бога за то, что солнце снова зарумянит побледневшие щеки детей, а труд расправит их отяжелевшие члены.
      Одной из первых забот наших было обозреть места, которые мы называли нашими владениями. Посаженные нами деревца и кусты были в отличном состоянии; семена, доверенные нами земле, произрастали; листва деревьев обновлялась, и плодородная почва рядилась в тысячи цветов, благоухание которых приносил нам ветер. Везде распевали птицы с разнообразным оперением. Мы еще никогда не видели такого веселого, смеющегося возврата весны.
      Жена хотела без промедления заняться чесанием и пряжей льна. Между тем как младшие дети пасли скот на свежей траве, Фриц и я расстилали вязки льна на солнце. Когда стебли достаточно высохли, мы стали мять их, трепать и чесать.
      Мальчики, вооруженные каждый толстой палкой, мяли стебли. Хозяйка, при помощи Эрнеста и Франсуа, трепала лен. Обязанность чесальщика я принял на себя и исполнил ее так удачно, что жена, неутомимая, попросила меня тотчас же изготовить ей веретено, чтобы ей можно было обратить прекрасные пряди льна в нити.
      Чего не делает воля! С терпением мне удалось сделать не только веретено, но и прялку и мотовило. Жена, увлекаемая рвением, тотчас же засела за работу, не дозволив себе даже прогулки, которой была лишена так долго. С этой минуты преобладающим желанием ее было предупредить недостаток одежды, и между тем как мы отправились к Палатке, она с Франсуа осталась дома.
      Палатка оказалась в самом жалком состоянии. Часть ее была даже унесена ветром, и наши запасы были попорчены дождем.
      Мы тотчас же принялись сушить все, что могло еще пойти в прок.
      К счастью, пинка не была повреждена. Напротив, плот из чанов уже никуда не годился.
      Но всего более меня огорчила потеря двух бочонков пороха, вскрытых и оставленных в палатке, тогда как их следовало перенести в кладовую в скале, куда я, к счастью, перенес четыре другие бочонка. Этот случай внушил мне мысль построить зимнее помещение, в котором мы могли бы укрыться сами и укрыть наши запасы от проливных дождей.
      Я отнюдь не мог принять отважного предложения Фрица выбить жилище в скале: при наших орудиях и ничтожных силах на такое предприятие не хватило бы нескольких лет. Но на всякий случай мне хотелось вырыть погреб для наиболее ценных из наших запасов. И потому одним утром я отправился с Фрицом и Жаком, захватив с собой ломы, кирки и молотки. Я выбрал место, где гладкая скала возвышалась почти отвесно к почве. Я наметил углем края предполагаемого отверстия, и мы принялись за работу.
      К исходу дня труд наш подвинулся так мало, что мы готовы были отказаться от него. Однако нас немного ободрило наблюдение, что, по мере того как мы рыли, камень становился менее твердым, и в некоторых местах мы могли отрывать его даже лопатой.
      Мы проникли до глубины семи футов, когда Жак, войдя в образовавшийся выем и пытаясь оторвать ломом кусок скалы, внезапно воскликнул:
      - Я пробился, папа! - я пробился!
      - Пробился во что? - спросил я. - В гору, что-ли?
      - Да, я пробился в гору, - ответил он радостно. - Ура!
      - Он прав! - воскликнул Фриц, подбежав к месту, - дело несомненно, потому что лом Жака упал внутрь.
      Я подошел и уверился в истине его слов. Я сильно ударил киркой в скалу, и целая глыба ее упала к нашим ногам, открыв отверстие, в которое дети и хотели тотчас же войти.
      Я удержал их, потому что выходивший из отверстия воздух был удушлив, и я чуть не лишился чувств, приблизившись, чтобы взглянуть внутрь углубления.
      При этом случае я пояснил детям, каков должен быть воздух, чтобы он мог служить для дыхания.
      - Нужно, - сказал я, чтобы составные части обыкновенного воздуха были в нем в определенных количествах и без примеси других газов, выделяемых в природе различными телами. Есть несколько способов узнать присутствие испорченного воздуха и избегнуть его вредного влияния. Лучшее испытание огнем, который горит только в воздухе, годном для дыхания, и притом выгоняет испорченный.
      Для первого опыта мы бросили в отверстие пучки сухой и зажженной травы. Она тотчас же потухла.
      Тогда я прибег к средству, которое казалось мне более действительным.
      Мы спасли с корабля ящик ракет, употребляемых на судах для знаков в ночное время. Я взял несколько штук этих снарядов, поместил их в отверстие и зажег фитиль. Ракеты засвистели, и при их свете мы увидели нутро пещеры, которая показалась нам очень глубокой, и стены которой блестели, как будто они были иссечены в алмазе. Затем все снова погрузилось во мрак и смолкло, и только клубы дыма вырывались из отверстия пещеры.
      Пустив в пещеру еще несколько ружейных выстрелов, я сделал второй опыт с пучком сухой травы, и на этот раз она горела хорошо. Из этого я заключил о том, что вход в пещеру уже не представляет опасности удушья. Но так как в пещере было совершенно темно и могли быть обрывы и вода, то я признал благоразумным не входить без огня.
      Я послал Жака к Соколиному Гнезду объявить о счастливом открытии, пригласить наших взглянуть на него и принести свечей для осмотра пещеры на всем ее протяжении.
      В отсутствие Жака я, при помощи Фрица, расширил вход в пещеру и очистил его от загромождавших обломков.
      Окончив эту работу, мы увидели жену и трех детей, подъезжавших на телеге, на которой Жак восседал в качестве возницы. Эрнест и Франсуа махали, в знак радости, шапками.
      Мы вошли в пещеру, все разом, держа в руках по зажженной свече. Фриц и я запаслись огнивами на случай, если б свечи потухли.
      Шествие наше было несколько торжественно. Я шел впереди, ощупывая почву и осматривая свод. Дети, подстрекаемые любопытством, отважно следовали за мной.
      Почва этой пещеры была тверда и покрыта сухим и мелким песком.
      Рассмотрев кристаллизацию куска, оторванного мной от стены, и отведав его на язык, я убедился, что пещера находится в пласте каменной соли.
      Это открытие порадовало меня, потому что представляло богатый запас соли для нас и нашего скота и избавляло от большого труда собирать худшую соль на берегу моря. Когда мы проникли в глубь пещеры, мы были поражены как причудливым отражением света, так и формой стен. Местами к своду вздымались столбы, покрытые затейливыми фигурами, которые, смотря по направлению света от наших свечей, казались то людьми, то сказочными животными. Дальше виднелись восточные седалища, люстры, готические лампы, прекрасно изваянные фантастические облики. Маленький Франсуа вообразил себя в соборе, Жак - в замке волшебниц; Эрнест, задумчиво рассматривал окружающее; жена пожимала мне руки. - Теперь для детей уже не будет зимы, - шептала она. Фриц шумел. - Это алмазный дворец, - воскликнул он: - прекраснейший в мире. - А построил его Бог, - сказала ему мать.
      Фриц обнял ее. - Бог всемогущ, - сказал он матери, с увлаженными глазами. - Он сотворил все великое, все доброе; но лучшее из Его дел, это то, что Он дал нам, бедным детям, такую мать.
      - Везде, где люди любят друг друга, - шептала жена, обнимая детей, там они счастливы.
      Я нашел несколько кусков кристаллов, по-видимому, отвалившихся от свода.
      Это открытие возбудило в нас боязнь обвалов; но я понял, что замеченные мною куски оторвались от наших выстрелов, а не от сырости. Тем не менее наблюдение предостерегало нас от подобных случайностей; поэтому я попросил всех удалиться ко входу в пещеру и оттуда стал стрелять пулями в выступы кристаллов, которые казались мне менее прочными. Потом; длинными шестами мы испытали свод и вышли из пещеры с полным убеждением в ее прочности.
      Решение сделать эту пещеру нашим зимним убежищем вызвало множество предложений об устройстве его.
      Соколиное Гнездо осталось нашим летним жилищем; но мы отказались от улучшений, которые намеривались сделать в нем в виду дождей. Все наше внимание обратилось на подземный дворец, который должен был доставить нам на время дождей удобное помещение. Прежде всего я распорядился сгладить окраины входа и пробить с каждой стороны его по окну. Затем я приладил к ним двери и окна из Соколиного Гнезда, ставшие бесполезными в жилище, предназначенном только на лето.
      Пещера была очень обширна. Мы разделили ее перегородками на несколько помещений. Направо от входа была устроена наша комната, налево кухня, стойла и мастерская. В глубине пещеры предназначалось поместить погреб и кладовую. Мало того: и нашу комнату перегородили на несколько отделений: первое должно было служить спальней жене и мне, второе столовой; затем следовали спальня детей и общая комната, где были размещены книги, оружие и собранные нами замечательные вещи.
      В отделении, назначенном под кухню, мы устроили большой очаг, с достаточно высокой трубой, чтоб она отводила дым.
      Всем нашим запасам и инструментам было отведено определенное место. Несмотря на величину пещеры, нужно было много попыток и искусства, чтобы удобно поместить живность и скот.
      С самого начала нашего пребывания в этой стране мы не обнаруживали такой деятельности. Но нужно сознаться, что наше рвение поддерживалось, главным образом, последовательными успехами.
      Во все время устройства пещеры мы по необходимости жили в палатке, питаясь преимущественно яйцами и мясом черепах, которые выходили на берег класть яйца и которых мы ловили. Мне пришла мысль устроить род черепашьего садка, который доставлял бы нам провизию по мере нужды в ней. И потому, как только показывалось одно из этих неуклюжих животных, Фриц и Жак отрезали ему отступление и при моей помощи валили его на спину; затем мы буравили на краю черепа дыру, продевали в нее веревку и привязывали животное к какому-либо пню. Таким образом черепаха пользовалась свободой плавать и нырять, но тем не менее оставалась нашей пленницей.
      В одно утро, когда мы шли от Соколиного Гнезда к заливу Спасения, нас поразило странное зрелище. На море, шагах в тысяче от нас, поверхность воды казалась кипящей и ярко блестела на солнце. Над этой зыбью кружилась с резкими криками стая чаек, фрегатов и других водных птиц. Явление это мы видели впервые, и дети тщетно старались разгадать его.
      Фриц предполагал, что это должен быть вспыхнувший подводный вулкан. Жена подозревала незамеченную нами отмель; наш ученый объявил, что зыбь могла быть произведена каким-либо морским чудовищем. Эта причина показалась очень вероятной детям, всегда готовым видеть чудесное во всем неизвестном. Но непродолжительное наблюдение обнаружило мне истину. Я не сомневался в том, что к берегу приближалась стая сельдей.
      - Вам известно, - сказал я детям, - что сельди ходят иногда густыми стаями, покрывающими протяжение в несколько миль. За этими стаями обыкновенно следуют дельфины, осетры и другие морские животные, очень падкие до мяса сельдей. Кроме того, на сельдей нападают и морские птицы, хватающие тех маленьких рыбок, которые выплывают на поверхность воды. Спасаясь от преследования своих водных неприятелей, сельди ищут отмелей, на которые большие рыбы не отваживаются заходить; но здесь сельди попадают в людские сети в бесчисленном множестве. Есть даже местности, жители которых содержат себя исключительно ловлей сельдей, развозимых по всему свету. Можно бы было удивляться тому, что подобные уловы не истребили этой рыбы, если б не было известно, что самка сельди мечет до пятидесяти тысяч яиц.
      Пока я говорил, стая сельдей вошла в залив с такой стремительностью, что рыбы прыгали одна через другую. Это объяснило нам замеченную сначала зыбь.
      Я решился приступить к ловле, чтобы воспользоваться запасом пищи, посланным нам Провидением.
      Фриц вошел в море с корзиной, которую ему стоило лишь погрузить, чтобы она наполнилась сельдями. Он выбрасывал их на берег. Франсуа собирал их и относил к Эрнесту и Жаку, которые потрошили рыбу ножом; я укладывал сельди рядами в чаны нашего старого плота, а жена посыпала толченую соль на каждый ряд рыбы. Таким образом мы наполнили все наши чаны; я забил их досками, и затем на осле и корове мы перевезли весь запас в нашу кладовую в пещере.
      Эта работа длилась три дня. Едва покончили мы ловлю и соление, как в залив зашло стадо тюленей, - вероятно, преследуя сельдей. Они играли, выходили друг за другом на берег и, по-видимому, не пугались нашего присутствия. Мы убили с дюжину этих животных, с которых я снял только шкуры и жир. Шкуру я предназначил на сбрую для нашего вьючного скота и даже на одежду нам, а жир должен был, растопленный, доставить нам масло, которое сберегло бы наш запас свечей.
      Мясо мы бросили в ручей Шакала, где водились множество раков. К брошенной нами падали раки сползлись тысячами. Дети легко ловили их и, по моему совету, садили в продырявленный ящик, который погрузили, при помощи камней, у берега ручья.
      Таким же образом сохраняли мы в морской воде различных рыб, которых ежедневно ловили дети. В ожидании большого количества рыбы, мы населили этот второй садок сотней сельдей.
      Покончив с этими различными ловлями, мы вновь принялись за устройство нашего подземного жилища. Рассматривая обломки, валявшиеся в пещере, я нашел, что они оторваны от слоя гипса. Я внимательнее прежнего осмотрел все части пещеры и в глубине ее, подле нашей кладовой, открыл слой этого полезного минерала.
      Я отбил от пласта лопатой несколько кусков, накалил их на огне, истолок и таким образом получил прекрасную штукатурку. До времени я удовольствовался тем, что залил ею днище чанов с сельдями, для предохранения их от действия наружного воздуха. Но два чана я не залил, намереваясь подвергнуть находившихся в них сельдей копчению. Я прочел способ, употребляемый буканьерами Южной Америки, и решил испытать его.
      И потому мы устроили, на некотором расстоянии от жилища, большой шалаш из переплетавшихся ветвей и тростей. Сельди были положены на подвешенные плетенки, а под ними мы зажгли мох и сырые травы, дававшие много дыма. Повторив этот прием несколько раз, мы получили сельди довольно сухие, очень привлекательные на вид, темно-бронзового цвета, которые и уложили в мешки и перенесли в кладовую в пещере.
      Около месяца спустя по исчезновении стаи сельдей, в наш ручей зашло множество семги и осетров, которые поднимались по течению, чтобы, сообразно нравам некоторых рыбьих пород, выметать икру в пресной воде.