Легенда росла и обрастала подробностями. Уже говорили, что навстречу Васильчиковой было послано доверенное лицо, что ее очень ласково, но тайно, приняли в Царском Селе, что она тайно выезжает туда неоднократно. Говорили о целом немецком комплоте, во главе которого стоит Императрица. Больше всех трубил Родзянко. Слухи эти дошли и да Их Величеств. Государь был очень недоволен всем происшедшим и приказал Министру Внутренних дел Хвостову ликвидировать все дело, а Васильчикову выслать из Петербурга.
      В отсутствии Васильчиковой, в ее номере, был произведен обыск, но вообще ничего обнаружено не было. Явившийся министр Хвостов с Белецким объявил Васильчиковой, что, по Высочайшему повелению, она подлежит аресту и высылке из Петербурга. На вопрос, за что, Белецкий пояснил, что английский посол Бьюкенен заявил, что он не может спокойно спать, пока А. А. Васильчикова находится в Петербурге.
      В министерском вагоне, в сопровождении жандармского офицера, чиновника Министерства Двора и четырех чинов охраны, Васильчикова была отвезена в имение своей сестры Милорадович, что около Боровичей, Хорольского уезда, Черниговской губернии. Там она и жила до самой революции.
      О Васильчиковой иначе не говорили, как о шпионке.
      В более низшие слои общества эта легенда прошла, как нечто неясное, но нехорошее, во что была замешана Императрица. Газеты инсинуировали на Васильчикову. Она сама просила министра Двора или принять меры против печатания оскорбительных для нее статей, или снять с нее звание фрейлины. Последнее было исполнено.
      Приехавший с докладом Белецкий доложил, какие меры приняты для наблюдения за Васильчиковой. Он доложил, что делу придано совершенно неправильное освещение и обвинял в этом главным образом Родзянко, который в заседании Бюджетной комиссии дал ряд неверных о том сведений. Сведения эти были использованы прессой.
      Из приезда Васильчиковой устроили скандал, которым, через ее голову, били по Императрице. Таково было враждебное отношение к Ее Величеству даже среди высшего общества. То было знамение времени. Прелюдия революции. Их Величества, в угоду "общественному мнению", пожертвовали тогда М. А. Васильчиковой, которую давно и хорошо знали. Она этого не заслуживала.
      19-го декабря вечером Государь выехал на фронт для осмотра войск. Утром 20-го прибыли на ст. Заморье на Западном фронте. Главнокомандующий Эверт рапортовал Государю. Почетный караул был от Лейб-Гренадерского Екатеринославского полка. Парадом командовал генерал-адъютант Куропаткин. Когда-то популярный военный министр, Главнокомандующий армией против японцев, сторонник "терпения, терпения". В. Кн. Николай Николаевич не любил его и при нем Куропаткин не мог ничего получить на фронте. Алексеев, бывший когда-то учеником Куропаткина, помог ему. Куропаткина назначили командиром Гренадерского корпуса.
      Сегодня его корпус представлялся Государю, стоя на правом фланге войск. Осмотрев войска, пропустив их мимо себя и, поговорив с офицерами и солдатами, Государь обратился к войскам с речью, в которой были следующие знаменательные слова: "Я сказал в начале войны, что я не заключу мира, пока мы не выгоним последнего неприятельского воина из пределов наших и не заключу его иначе, как в полном согласии с нашими союзниками, с которыми мы связаны не бумажными договорами, а истинной дружбой и кровью".
      Эти слова являлись лучшим опровержением тех слухов и сплетен, которыми был насыщен Петербург в последнее время. Да и не один Петербург.
      Затем Государь еще раз обошел войска, еще поговорил с ними и, еще благодарил их от солдата до командующего армией. Генерал Эверт произнес здравицу за Государя, что было покрыто восторженным ура. К столу были приглашены генералы и начальники отдельных частей.
      21-го декабря утром, сев в автомобиль, Государь посетил расположение полков гренадерских: Самогитского, Киевского и Московского. В Самогитском полку Государь входил в землянки, смотрел их устройство, смотрел соломенную подстилку, на которой спали солдаты. В Киевском полку зашел в походную церковь и прослушал там молебен. Государь прошел на наблюдательный пункт 3-ей батареи Ивангородского тяжелого дивизиона, расположенного на высоте. Это было серьезное место. Эверт предупредил Государя и Государь пригласил с собою только его, Куропаткина, начальника артиллерии и дивизиона. Вернувшись с пункта, Государь попробовал пищу в 16 роте Самогитского полка, нашел ее хорошей и поблагодарил кашевара. Государь сердечно благодарил полки.
      Сев в автомобиль, Государь проехал к Московскому полку, что был расположен в сосновом бору близ дер. Юшкевичи. Государь обходил роты, выстроенные перед землянками. Заходил в землянки и заметил, что в одной дымила печь. Доложили, что она еще не обгорела, так как была лишь накануне сделана. Осмотрел нары солдат и остался всем доволен. Поблагодарив полк, Государь прошел к кухням. Попробовав пищу у кашевара 12 роты, Государь сказал: "У тебя пища сверх отличного!" (Это было техническое выражение оценки стрельбы). Поблагодарив еще раз офицеров, Государь снялся с ними общей группой и проехал в штаб корпуса, в дер. Чернихово. Государь принял доклад начальника штаба, осмотрел помещение и, поблагодарив Куропаткина, отбыл на станцию Погорельцы. Там Государя встретил командующий 3-ей армией Леш. Предстоял смотр 9-го корпуса.
      В час дня Государь подъехал к Вологодскому полку. Солдаты были около землянок, вне строя. Приняв рапорты дежурного по полку и командира полка, Государь обошел роты, здоровался, благодарил. Прошел к Архангелогородскому полку, который успел выстроиться в резервной колонне. Государь здоровался, благодарил за службу и прошел в церковь Костромского полка, Она была устроена в сарае. Вместо колоколов, звонили в подвешенные по размеру куски рельс. Солдат звонарь демонстрировал колотушкой прелестный, перезвон, трезвон. Два священника, в полном облачении, встретили Государя с крестом и евангелием. Звонарь трезвонил. Начался молебен. Пел дивный хор. И, вдруг, со стороны неприятеля, стала доноситься канонада.
      Неприятель вдруг начал сильный, артиллерийский огонь. Выйдя из церкви, Государь направился к палаткам. Офицеры окружили Государя. Шли вместе. "Благодарю вас, господа, за честную и беззаветную службу мне и, родине", говорил Государь. "Рады стараться Ваше Императорское Величество!" отвечали просто, восторженно, искренно. Государь благодарил солдат. Пройдя к кухне 1-ой роты, Государь пробовал пищу, поел, спросил кашевара, как его зовут, откуда он, кого оставил в деревне. "Пища у тебя вкусная, сказал Государь, "Спасибо кашевар!" Тот заорал: "Рад стараться, Ваше Императорское Величество!"
      Пошли, к землянкам. Государь входил в них, осматривал все и выразил удовольствие начальнику дивизии. Командиру же Вологодского полка Государь сказал: "Благодарю Вас. Я нашел ваш полк в блестящем состоянии."
      В 2 ч. 10 м., под крики ура, Государь отбыл в расположение 42 пехотной дивизии. Автомобиль ехал, тихо по проселочной дороге. Вдоль пути стояли солдаты, крестьяне, сестры милосердия; все попросту махали, кто чем мог, кричали ура. Улыбаясь, Государь отдавал честь. Кругом восторг.
      Через двадцать минут приехали в деревню Новоселки. В боевой амуниции был выстроен 169 Луцкий полк, а у землянок стоял без оружия 168 Миргородский. Была и артиллерия и разные команды. Приняв рапорт начальника дивизии, Государь обошел все части, осмотрел землянки, спрашивал не тесно ли, тепло ли. В землянке 11 роты перед образом горели восковые свечи. Государь перекрестился. В землянке офицерского собрания Государь поинтересовался, не темно ли там. Выйдя из собрания, Государь остановился. Офицеры тесным кольцом окружили, его. Государь благодарил их за службу и сказал, что не заключит мира, пока не доведет войны до конца в тесном союзе с союзниками.
      Государь говорил с офицерами артиллеристами. Говорил, как знающий их дело. Священник 42 артиллерийской бригады Кошубский продекламировал свои стихи на переживаемый момент. Государь симпатично благодарил батюшку.
      Увидав кубанских казаков, Государь благодарил их. Те ответили могучим ура. Обойдя Луцкий полк, Государь благодарил солдат и офицеров. В Три с половиной часа, поблагодарив высших начальствующих лиц, Государь отбыл на станцию Погорельцы. На станции были осмотрены лазареты В. Кн. Марии Павловны и члена Гос. Думы Пуришкевича. Государь очень милостиво благодарил командира корпуса Парчевского за блестящее состояние виденных войск. На ночевку, из боязни обстрела, императорский поезд отвели на станцию Кайданово.
      22-го декабря императорский поезд вновь продвинулся на фронт, на станцию Уши, на линии Минск-Молодечно. Государь осмотрел полки Кавказской гренадерской дивизии. На ночь опять отошли на ст. Ратомка, а 23-го, в 9 с половиной часов поезд был на станции Вилейка. Государь смотрел войска 2-ой армии, полевой госпиталь, после чего отбыл в Царское Село. 24-го, в Сочельник, вернулись в Царское Село.
      Поздно вечером, в Сочельник, меня потребовал Дворцовый комендант. Поздравляя, генерал Воейков вручил мне ленту, звезду и крест ордена Св. Станислава первой степени. Генерал объяснил мне, что несколько времени тому назад Императрица Александра Федоровна сказала ему, чтобы он не забыл исходатайствовать мне к празднику эту награду. Это совпадало с тем временем, когда, уступая просьбам Хвостова, Царица просила Государя не назначать меня градоначальником в Петербург. Мне передавали лица близкие Ее Величеству, что, сделав это, Царица чувствовала некоторую неловкость по отношению меня и неправоту. Хорошая по душе была Царица женщина; очень хорошая, но слишком была самонадеянная.
      Генерал поздравлял меня с царскою милостью, благодарил за службу. Я же благодарил его за доброе ко мне отношение.
      Петербургское общество только и говорило, что о раскрытой "измене" Васильчиковой, центр которой в Царском Селе. Никто не считался с энергичным, безупречным поведением Их Величеств в деле Васильчиковой. Родзянко, Сазонов и Хвостов, каждый по своему, выставляли себя спасителями отечества, которому в том деле никакой опасности не угрожало. Каждый приписывал себе заслугу в том, что миссия Васильчиковой провалилась. А, между тем, это настоятельное желание немцев покончить тогда войну было весьма показательно. Будь тогда на месте Сазонова более талантливый и ловкий дипломат, может быть, он, совместно с дипломатами союзных стран, и придумал бы какое либо более выгодное и для России, и для союзников решение относительно предложения немцев.
      А ведь немцы тогда делали это предложение на всех фронтах, всем союзникам. Только отдельно. Но наш Сазанов лишь молился на союзников. А в деле Васильчиковой лишь ругался. Наши же либеральные круги и высшее Петербургское общество не нашли ничего лучшего, как поднять бурю клеветы на Государыню, как на немку. Это настроение столицы отравило тогда праздники.
      Император Николай II весь отдавался войне. Верховный Главнокомандующий заслонял в нем монарха вообще. Он как бы недооценивал того, что происходило в тылу, в "политике".
      Тыл со всеми интригами был ему противен. Его влекло на фронт, как каждого военного. Он был слишком военный. Это был его недостаток, как монарха, сказавшийся во время войны, обусловленный войною, ее злободневными интересами. И теперь, в этот щекотливый момент государственной жизни России, когда присутствие монарха в центре политической жизни страны было существенно необходимо, Государь стремился на фронт, к армии. И, желая встретить Новый Год на фронте, со своей армией, которую он так сильно любил, Государь 30-го декабря выехал в Ставку, куда и прибыл 31-го утром.
      31-го декабря Государь обратился к армии и флоту со следующим приказом:
      "Минул 1915 год, полный самоотверженных подвигов моих славных войск. В тяжелой борьбе с врагом, сильным числом и богатым всеми средствами, они истомили его и своею грудью, как непреоборимым щитом родины, остановили вражеское нашествие.
      В преддверии нового 1916-го года Я шлю вам мой привет, мои доблестные воины. Сердцем и мыслями я с вами в боях и окопах, призывая помощь Всевышнего на вашим труды, доблести и мужество.
      Помните, что без решительной победы над врагом наша дорогая Россия не может обеспечить себе самостоятельной жизни и права на пользование своим трудом, на развитие своих богатств.
      Проникнитесь поэтому сознанием, что без победы не может быть и не будет мира. Каких бы трудов и жертв нам ни стоило это, мы должны дать родине победу.
      В недавние дни Я приветствовал некоторые полки на прославленных сентябрьскими боями полях Молодечно и Вилейки. Я сердцем чувствовал горячее стремление и готовность всех и каждого до конца исполнить свой святой долг защиты родины.
      Я вступаю в Новый Год с твердою верою в милость Божию, в духовную мощь и непоколебимую твердость и верность всего русского народа и в военную доблесть моих армии и флота."
      Двенадцатый час ночи в Могилеве под Новый, 1916 год. Легкий мороз. Бледно светит луна. Несется колокольный звон. По направлению церквей идут горожане, офицеры, команды солдат. Идут встречать Новый Год за общей молитвой с Царем. Государю нездоровилось, но он приехал в штабную церковь. Начался молебен. Отец Шавельский сказал хорошее слово. Когда читали молитву о даровании победы, Государь, а за ним вся церковь, опустились на колени. Молебен кончился. Приложились ко кресту. На душе было радостно. Несколько спутников по нашему вагону поезда "Литера Б" пошли ко мне встретить по традиции Новый Год с бокалом вина. Благодаря любезности полицмейстера, удалось припрятать заблаговременно несколько бутылок шампанского.
      Хлопнула пробка. Выпили за здоровье Державного Вождя с Семьей. Чокнулись за здоровье родных, друзей, знакомых. Поздравили по телефону ДВОРКОМА, как называли моего Воейкова. Закусили, и началась беседа. Говорили о том, что может принести Новый Год. Прочитали Государев приказ; он очень всем нравился.
      Русский Царь никогда не лгал в своих обращениях к народу. Ныне он вновь на весь мир сказал твердое слово о том, когда может быть заключен мир. Только глупцы, политические сплетники и интриганы, эти бессознательные пособники немцев, могут утверждать, что-либо противное. Так горячо говорил один из присутствующих. И все с ним соглашались. У всех была безусловная твердая вера в успех на фронте. Но все боялись за тыл.
      Сплетни, развал в тылу пугали каждого вдумчивого человека. "Нет настоящего министра внутренних дел", сказал X. Нет энергичного премьер-министра. Нет человека, в которого бы верили, за которым бы шли. Вот когда приходится лишний раз вспомнить Петра Николаевича Дурново, вспомнить Столыпина. Они бы зажали тыл. Они бы навели порядок. С этим нельзя было не согласиться. "А Старец?" спросил кто-то. "Да ну его к..." запротестовали все. "Москва, Москва плоха, вот в чем главное дело", спокойно процедил XX, попыхивая сигарой. Завязался спор, но XX, женатый на богатой москвичке, знал, что говорил. Наговорившись вдоволь, облегчив душу, стали расходиться.
      Что-то даст Бог? На все Божья воля.

Том 2