Глава 12

– У меня есть аппарат, который может проигрывать записанную музыку. – Войдя в библиотеку. Ник зажег две початых свечки в подсвечнике, стоявшем на столе. – Иногда, когда я видел тебя во сне, там звучала моя любимая мелодия, и я обнимал тебя, и мы двигались одновременно, как если бы я умел танцевать какой-то давно забытый танец.

– Мне бы хотелось услышать эту мелодию.

Он достал из ящика письменного стола два диска и плоскую черную коробочку размером примерно с его ладонь.

– Это старый аппарат. Мы нашли его, когда расчищали одну из комнат. Люк разбирается в технике, он работает механиком на водоочистной станции и поэтому сумел заставить этот плэйер работать.

Кэрол думала, что звук будет шипящим, как из древнего фонографа, но, очевидно. Люк хорошо знал, что делает, когда чинил плэйер.

Звук был четкий и чистый. Мелодия старого вальса наполнила библиотеку, подобно отзвукам давно отшумевшего бала. Кэрол затаила дыхание, и на глаза у нее набежали слезы.

– Я знаю этот танец только по моим снам, – сказал Ник, протягивая к ней руки, – ты меня научишь?

Она показала ему, как держать руки, и стала отсчитывать такт. И постепенно ее сердце стало биться в лад со старинным рефреном. Музыка захватила ее слух, ее сознание, разбудила ощущение счастья.

– Совсем не трудно, – сказал Ник спустя несколько минут. – Правда, у меня замечательная учительница.

А Кэрол подумала: «Конечно, не трудно, если какая-то часть твоего „я“ уже умеет это танцевать».

Когда музыка кончилась, он подошел к плэйеру, и опять завел тот же вальс.

– А во сне ты слышишь всегда одну и ту же мелодию? – спросила она, глядя, как его длинные пальцы прикасаются к плэйеру. – Или бывает и что-нибудь другое?

– Всегда одну и ту же. Но я не могу точно решить, была ли эта мелодия у меня в голове или я выучил ее, когда наконец-то смог пользоваться плэйером. Когда я впервые услышал запись, мелодия показалась мне знакомой.

«Конечно, знакомой, – подумала Кэрол, – триста пятьдесят лет назад ты ее хорошо знал».

Когда они танцевали во второй раз, он уже был гораздо уверенней и в себе, и в вальсовых па. Он обнимал Кэрол и кружил ее по почти пустой библиотеке, словно они танцевали на натертом паркете огромного бального зала. И, глядя в его глаза, видя его улыбку, Кэрол почувствовала, что трех столетий словно и не бывало, что они опять обручены, опять любовники, поглощенные только что зародившейся страстью, надеждами и мечтами о совместном радужном будущем. Когда музыка опять кончилась, он остановился, внимательно глядя на нее, и она поняла, что он читает все это в ее душе.

– Как странно, – прошептал он, часто моргая, словно пытался прочистить глаза, – как чудесно. Как сон наяву. Мы были не здесь, а в каком-то прекрасном помещении, освещенном множеством свечей.

– Я знаю. Я тоже это видела. – Она улыбнулась ему дрожащими губами.

– Это не просто музыка или воспоминание о моих снах, – продолжал он. – Это происходило на самом деле.

– Да, здесь и теперь. – Вторжение прошлого в настоящее было невыносимо. Каким-то таинственным, непостижимым для нее образом он был Николасом, но также был и Ником, и тот, кем он был в этом будущем, был человеком смелым и благородным. Он тоже был достоин ее любви.

Она знала, что скоро они потеряют друг друга, но кем бы он ни являлся к ней – Николасом или Ником, – она всегда будет его любить, и эта любовь – самое важное в жизни. Во всем мире, в любом веке, любовь – единственное, что имеет значение.

– У меня не было женщины несколько месяцев, – сказал он тихим голосом, – пожалуй, с прошлого Зимнего Солнцеворота. Я поглощен нашими планами, заботами о безопасности друзей, и у меня нет времени для себя. А эти дни, что остаются до восстания, – ты будешь со мной, Кэр? Ты проведешь со мной ночь?

– Я уже сказала «да», – напомнила она.

– Я подумал, что лучше сказать об этом словами, чтобы не было непонимания. Ты видишь, как я живу. Земного имущества у меня мало, и жизнь моя опасна. Я не могу тебе предложить ничего, кроме моего сердца, и еще надежду.

Она прошептала:

– Любовь и надежда – величайшие дары в мире.

Он обхватил ее лицо обеими руками, улыбнувшись, потому что она тоже подняла руки и тоже обхватила его лицо. Медленно, растягивая предвкушение, они сближались все теснее, и наконец их губы встретились и растворились в жарком и блаженном единении губ, языков и пышно расцветшего желания.

Долго он не отпускал ее. А когда отпустил, она пошатнулась – от поцелуя у нее закружилась голова. Он взял глиняный подсвечник и протянул ей.

– Держи и не подожги себя, – велел он.

И прежде чем она успела спросить, что он хочет делать, он взял ее на руки.

– Ник, это же опасно, – воскликнула она, стараясь не погасить пламя и в то же время прижимаясь к Нику.

– Это самая безопасная вещь из всех, какими я когда-либо занимался.

Пройдя через холл, он отнес ее в комнату. Ему удалось сделать это и не поджечь ни ее, ни себя. Но, глядя на огни, отразившиеся в его глазах, когда он положил ее на кровать, Кэрол подумала, что недалеко то время, когда оба они погаснут.

Дрожащей рукой она поставила подсвечник на пол. Потом огляделась. Это была почти пустая комнатушка, выгороженная в одном конце бывшей гостиной. Знакомый лепной карниз, идущий по потолку, внезапно обрывался там, где путь ему преграждала стена, возведенная сравнительно недавно. Единственное высокое окно было занавешено одеялом цвета зеленых оливок. Конечно, отверстие за одеялом забито досками. В комнате стоял небольшой комод и деревянный стул, в спинке которого не хватало двух перекладин. Кровать, покрытая также оливковым одеялом, была широкой, но жесткой и бугристой. Стены, занавешенное окно, кровать, комод, стул, две свечи – вот и вся обстановка. Кэрол казалось, что она в раю.

Ник сел на кровать рядом с ней. Пока она разглядывала комнату, он разделся до пояса. Кэрол пробежала пальцами по страшному выпуклому шраму, пересекавшему его грудь.

– Откуда это?

– Это мне подарил гвардеец лет десять тому назад. Мне еще повезло. Они не успели установить мою личность, и моим друзьям удалось вызволить меня. С тех пор я стал осторожней.

– Тебя могли убить! – воскликнула она. – Тебя могут…

– Ни слова больше, – приказал он. – То, что случится через три дня, – в будущем. Я не хочу портить тревогами эти дни и ночи, когда я могу обнимать тебя.

Говоря это, он расстегивал пояс и пуговицы ее плаща. Дом отапливался так плохо, что Кэрол сразу же, по примеру своих товарищей, стала надевать на себя как можно больше одежды. Выходя из дому, она надела поверх плаща еще и старую накидку, которую нашла для нее Пен.

– Так много одежек, – пробормотала она, позволив ему снять с себя плащ с теплой зимней подстежкой и длинный свитер. Под этим на ней был серый шерстяной джемпер с высоким воротником и такие же серые шерстяные брюки.

– Одежда делает тебя еще соблазнительней. Я провел много замечательных минут, воображая, что скрыто под ней.

Он замолчал, с интересом глядя на ее простой хлопчатобумажный лифчик и трусики, потом снял и их. Потом подождал, пока Кэрол кончит раздевать его.

В комнате было холодно, как и повсюду в доме. Кэрол начала дрожать. Издав глубокий горловой звук – то ли смех, то ли стон, – он быстро накинул на нее одеяло и лег рядом. Тонкие заплатанные простыни были холодными, одеяло не грело. И только Ник был горячим. Она прижалась к нему, как будто вся ее жизнь зависела от его тепла.

– Ты боишься или просто замерзла?

– Как я могу тебя бояться? – Она положила руки ему на грудь, пробежав пальцами по шраму. Он стал покусывать ее за мочку уха, и она вздохнула от удовольствия. – Мне холодно, но я уверена, что ты знаешь, как побыстрее меня согреть.

– Попробую.

Когда Кэрол пришла в себя и обрела способность соображать, она все еще была в его объятиях, и он все еще был одним целым с ней. Она удивилась, что комната показалась ей холодной.

– Прости, – он прижался к ней шершавой щекой, – это было слишком быстро. Я должен был бы быть осторожнее, но, Кэр, я сошел с ума. Никогда… никогда раньше…

– Все в порядке, – Она поцеловала его, чтобы остановить ненужные извинения. – Именно то, что мне нужно. Еще будет время не торопиться.

– Хотел бы я быть уверен, что оно будет.

– У нас есть эта ночь.

Никто из них не притворялся невинным. Они не обсуждали свои предыдущие романы, не говорили об общем будущем, которого, как они знали, у них нет. Вместо этого они посвятили ночь наслаждению – беря и давая друг другу как можно больше до самого рассвета. БЭС постучал в дверь предупредить Ника, что тому пора вставать и одеваться, если он хочет попасть на площадь до начала торжественной церемонии, а Кэрол вытянулась рядом со своим любовником, поцеловала его в щеку, потом поцеловала шрам на груди, потом губы и не ощутила никакой обиды или неудовольствия, когда он откатился от нее, выпрыгнул из постели и начал одеваться.

Она лежала и смотрела на него при свете оплывших свечей, чувствуя душевный покой и удовлетворение, которых никогда не испытывала раньше. Как в течение этой ночи, так и теперь, в эти короткие мгновения перед началом торжественного дня, она не думала ни о каком другом времени, другом месте, другом человеке. Только о нем.

– Поторопись-ка, – сказал он, заметив, что она натянула жесткое одеяло до самого подбородка. – Народу набежит много, и трудно будет найти на площади место, с которого что-нибудь будет видно.

Завтрак был прост: кусок грубого черного хлеба, оставшегося от вчерашнего ужина, и чашка горячей душистой воды, которую БЭС называл чаем, хотя на вкус это был не чай, к которому привыкла Кэрол, а скорее смесь сушеных трав. Но она проглотила его без какого-либо неудовольствия, чтобы согреться и запить черствый хлеб. БЭС уже начал готовить праздничное угощение с помощью Джо, и в кухне было удивительно тепло. Кэрол обнаружила, что в камин встроена печь, и очевидно, ее заранее затопили. БЭС связал ножки и крылышки курицы, которую женщины купили накануне, и положил ее в посудину для жарки. Курица была такая маленькая, что в посудине осталось еще место для овощей, составляющих основной продукт питания в холодное время года. Очищенные кусочки репы, пастернака, моркови и картошки расположились вокруг курицы. Сверху БЭС положил нарезанный лук, а Джо накрошила немного трав. Затем все закрыли крышкой и поставили в нагретую печь.

– Жариться она будет медленно, и к полудню ее можно будет есть, – сказала Джо. – Хлеб я уже испекла, а Ник выставит вино из своих таинственных погребов.

– А увенчают пиршество сладости, – добавила Пен.

– Если мы отберем у тебя сладости, интересно, ты так же радостно будешь отмечать этот праздник? – спросила Джо, смеясь.

– Вряд ли, – отозвалась Пен и подмигнула брату, а потом Кэрол.

Продолжая смеяться, они вышли из теплой кухни в сырой холод предрассветной площади.

– У вас зимой всегда так холодно? – спросила Кэрол у Ника. Они пробирались через завалы вокруг Марлоу-Хаус. Поскольку остальные шли далеко впереди, Кэрол не боялась, что кто-нибудь ее услышит.

– Бывает и холоднее, – ответил Ник. От его дыхания образовалось морозное облачко.

– В мое время в этом городе декабрь гораздо мягче. – Кэрол помолчала, взбираясь на кучу битых кирпичей и спускаясь с другой стороны. – Какие бомбы применяли в этой войне? Могли ли взрывы поднять столько пыли в верхние слои атмосферы, что это вызвало похолодание климата?

– Не знаю. Может быть. – Голос Ника стал жестче. – Очень многого нам не говорят. Думаю, что вскоре все изменится, и любая информация будет нам доступна. Кэр, я должен предупредить тебя: следи за своими словами, когда ты вне дома. На площади много народных гвардейцев. Некоторые из них в штатском.

– Понятно. Я больше не буду касаться запретных тем. А о церемонии можно задавать вопросы?

– Если ты будешь осторожно их формулировать и задавать их шепотом. – Они выбрались из завалов на ровное вымощенное место. Ник взял Кэрол за руку. – Стой рядом со мной.

Уличных фонарей не было. Дорогу к центру площади освещало только слабо мерцающее небо. Народные гвардейцы в касках и коричневых шинелях окружали небольшую территорию вокруг Древа, не давая никому подойти к металлическому артефакту. Никто не толкался и не лез вперед, и в основном толпа была спокойной. Только иногда детский плач прорывался сквозь тихое бормотание людей и шарканье множества подошв. Небо светлело бесконечно медленно, и атмосфера ожидания нависла над толпой.

– Идут, – прошептала Пен. Они с Элом стояли рядом с Ником и Кэрол, но в полутьме Кэрол не смогла определить, есть ли рядом с ними еще кто-нибудь из своих. Очевидно, БЭС, Джо, Люк и остальные растворились в толпе.

Гвардейский офицер кивнул, и толпа раздалась, открыв проход от угла площади к центру. По этому проходу двинулась процессия высших чиновников. Впереди шел человек в развевающихся золотых одеждах. Его лицо под золотым головным убором было торжественно, как у жреца, и Кэрол тут же решила, что он и есть жрец. За ним шли две женщины в небесно-голубых одеяниях. От холода они не дрожали, и Кэрол стало интересно – не было ли на них белья с подогревом. Ее руки и ноги приближались к стадии полной окоченелости, и она не понимала, как можно так легко двигаться в тонких и свободных одеждах, если под ними не спрятан какой-нибудь источник тепла.

– За ними идет один из Вождей, – еле слышно шепнул Ник. – Его зовут Фэл.

Это был толстый, напыщенный человек, немного хромающий. Его рубаха, штаны и ботинки были густого красного цвета, и какая-то круглая медаль на тяжелой цепи висела на его чересчур широкой груди. Его окружало около дюжины сопровождающих лиц в черном и сером. Завершали процессию народные гвардейцы в коричневом и группа военных в серой форме.

– Личная охрана Вождя, – прошептал Ник на ухо Кэрол. – Сегодня здесь только один Вождь. Остальные проводят праздник в других местах.

Церемония продолжалась недолго, потому что солнце восходит быстро, но Кэрол задалась вопросом, не холод ли заставил участников проиграть свои роли с максимальной скоростью. Жрец в золотых одеяниях приблизился к Мировому Древу и запел монотонные заклинания, которые через несколько минут подхватили женщины в голубом, а потом и все собравшиеся. Словно повинуясь приказу человека, протянувшего свои золотые руки, на небе стали появляться желтоватые оттенки рассветных красок. На этом бледном фоне умоляюще устремлялись ввысь пальцы Мирового Древа.

– Нашу площадь используют для этой церемонии потому, – тихо сообщил Ник, – что благодаря разрушениям отсюда открыт вид на ту часть горизонта, где сегодня встает солнце.

Как только он замолчал, верхний край солнечного диска начал подниматься над горизонтом. И в тот момент, когда засияли первые лучи солнца, появился Шар.

Он возник ниоткуда, этот огромный золотисто-оранжевый шар с металлически блестящей поверхностью. Никаких звуков от него не доносилось, и пока Кэрол, как и все, смотрела на восход солнца и на жреца, она размышляла о том, что Шар появился не постепенно, а прямо материализовался в воздухе над площадью, словно по волшебству, и повис там без движения. Люди, стоя под Шаром, смотрели на него с изумлением, выражая свои чувства приглушенными благоговейными голосами.

«Очень умно», – думала Кэрол, оценивая эффект, произведенный Шаром на толпу, хотя сама не разделяла чувств, вызванных Шаром у большинства зрителей.

– Интересно, что, у него двигатель внутри, а может, и пилот тоже? Или им управляют на расстоянии, вроде как теми игрушечными самолетами, которые запускают в парке по воскресеньям? – И поскольку Кэрол не могла найти никаких щелей на ровной поверхности Шара, говорящих о наличии дверцы, через которую входит пилот, она решила, что эта штука управляется издали. И управляется очень точно, если судить по последовательности его перемещений.

Спустя несколько минут парящий Шар задвигался. Он медленно пошел вниз, опускаясь над площадью с удивительной размеренностью. Точно в тот момент, когда солнечный диск возник полностью над юго-восточной частью города, Шар опустился в руки Мирового Древа, простертые к нему навстречу. Металлические пальцы обхватили его, удерживая на месте.

Толпа заволновалась. Кто-то смеялся, кто-то, не скрываясь, плакал от радости, а кто-то и смеялся и плакал одновременно. Кэрол отметила несколько цинично, что Вождь и его охрана были среди тех, кого зрелище не растрогало.

– А теперь, – возгласил облаченный в золото жрец, перекрывая своей речью тихое пение женщин в голубом, – теперь Солнцеворот снизошел на нас. Можно предвидеть конец холодной зимы. С этого момента дни начнут удлиняться. Теперь мы можем верить, что весна действительно придет и с возвратом тепла обновится вся наша жизнь. – И он опять воздел руки к Древу:

– Вознесем же благодарения! Вот мы видим Благословенный Шар в объятиях Священного Мирового Древа, где он будет в целости и сохранности! Нас не оставит его тепло и его свет.

Еще какое-то время он продолжал в том же духе, но Кэрол скоро надоели его однообразные заклинания. Она тронула Ника за руку, и когда он наклонился к ней, прошептала свой вопрос ему на ухо:

– А люди на самом деле верят, что таким образом солнце укрепляется на ветвях дерева?

– Убежден, что кое-кто в это верит, – ответил он. – Это красивое зрелище. Однажды под вечер я видел на фоне закатного солнца ветки сухого дерева, и это было очень похоже на Шар, сидящий на Мировом Древе. Я бы принимал эту церемонию, если бы она была просто символической, – ведь дни действительно будут теперь удлиняться. Но это поклонение Древу и Шару – государственная религия, и все другие запрещены. Много мужчин и женщин погибло, потому что они считали что не правильным.

– Значит, Правительство прибегает не только к политическому, но и к религиозному насилию.

– Не говори здесь на такие темы, – предупредил Ник, и Кэрол покорно замолчала.

Когда церемония подошла к концу и чиновники удалились так же торжественно, как и появились, атмосфера на площади стала другой. Какой-то молодой человек вынул из куртки самодельную флейту и заиграл веселую мелодию. Кто-то прихватил с собой маленький барабанчик и теперь руками отбивал на нем ритм. Третий достал какой-то струнный инструмент и стал извлекать нежную мелодию в унисон партии флейты.

Запела женщина. К ней присоединился другой голос, потом еще один. Это совсем не было похоже на официальное пение во время церемонии. Это была народная музыка, веселая и бурная, требующая сопровождения хлопающих ладоней. Музыканты заиграли громче, теперь они сопровождали пение женщин.

Потом начались танцы. Появился Люк, схватил за руки Пен и Кэрол. Эл взял Пен за другую руку, Ник взял за руку Кэрол. Незнакомая Кэрол женщина взяла за руку Ника, к ней присоединился мужчина, и пошло – взявшиеся за руки встали в круг. Они вели хоровод по площади, сначала описав круг, потом длинную спираль, а Мировое Дерево и Шар все время оставались в центре движения. Не обязательно было знать фигуры этого танца – достаточно просто следовать за остальными.

От танцующих исходило тепло. Над площадью повисло облако от горячего человеческого дыхания. Над головами танцоров оранжево-золотым светом вспыхивал Шар, когда лучи низкого зимнего солнца падали на него, и казалось, что от него изливаются тепло и свет на тех, кто собрался праздновать начало возвращения солнца из южных краев.

Почти целый час Кэрол чувствовала свою общность с весело поющими и танцующими людьми. Мир будущего был так сер и бесцветен, так полон всяческих ограничений, что зимний холод, дождь и снег действительно прибавляли трудностей к жизни каждого. Поворот к весне оживлял надежды. Конечно, лето принесет свои беды – жару, паразитов, болезни, – но из глубины зимы другое, теплое время казалось светлым обетованием. Появятся свежие продукты, кончатся холода и сырость, от которых все коченеет. Выпить мрак, как когда-то в древности пытались викинги, они не могли, но могли пением и танцами провожать самые короткие дни и самые долгие ночи в году.

Вскоре после полудня непогода положила конец уличным празднествам. Ибо, несмотря на свое золотое сияние, солнце стояло слишком низко и не могло по-настоящему согреть эту северную половину мира. После нескольких часов, проведенных на холоде, носы у людей покраснели, губы посинели и перестали слушаться. Толпа разбилась на группки: семьи и дружеские компании расходились по домам, к праздничным столам. Как бы знаменуя официальное окончание торжеств, отряд гвардейцев промаршировал через площадь плотными рядами, не обращая внимания на людей, глядя только вперед, расшвыривая веселящихся налево и направо.

Сбив с ног пару малышей, гвардейцы шли дальше. Раздалось раздраженное ворчание взрослых. Отряд не остановился, но прошествовал в том же направлении – к противоположной стороне площади. Прямо у них на пути стоял трех-четырехлетний малыш, так укутанный в куртки, свитера и шарфы, что нельзя было понять, мальчик это или девочка. Ребенок словно примерз к месту, глядя на подходивших гвардейцев огромными круглыми глазами.

– Нет! – Кэрол видела, что происходит, и поняла, что отряд не остановится. Они уже сбили с ног нескольких детей; еще один ничего не значит для них; граждане на площади их не заботят. Простые люди не имеют никакого значения. И Кэрол поняла, что почему-то – может быть, люди совсем запуганы и потому боятся реагировать? – никто не попытается предотвратить неизбежное столкновение. Ник с кем-то разговаривает, стоя спиной к происходящему. Кэрол не видела, кто еще может помочь, а время летело.

Она бросилась вперед, к ребенку, застывшему на месте, расталкивая тех, кто был между нею и малышом, которого вот-вот собьют с ног и, вероятно, затопчут.

– Стойте, черт вас побери! Проклятые лунатики!

Никакой реакции в глазах начальника не появилось. Кэрол поняла, что ее крик пропал зря. Они не остановятся. Выбросив вперед руки, она на ходу схватила ребенка и побежала дальше. Отряд прошел по площади и скрылся.

Все происшествие заняло лишь несколько мгновений, и в эти мгновения глаза Кэрол встретились с глазами начальника только на секунду, и все же ее охватил холод куда более лютый, чем тот, который царил на площади.

Что-то в безразличном выражении этого лица и пустых глаз, не видящих ничего, кроме прямой траектории через площадь, впилось Кэрол в душу. Она не знала этого человека – никогда не встречала его, – и все же каким-то смутным, алогическим образом она его УЗНАЛА. И испугалась так, словно он наложил на нее проклятие.

– Кэр! – Рядом с ней стоял Ник и та женщина, которая взяла его за руку, когда начались танцы, очевидно, его знакомая.

– Сью! – Женщина выхватила расплакавшуюся девочку из рук Кэрол. – Я не видела, что происходит. Я думала, она с кем-то из взрослых.

– С тобой все в порядке? – спросил Ник у Кэрол. Она кивнула, не в силах произнести ни слова, потому что ее била дрожь.

– Как мне благодарить тебя? – Женщина протянула Кэрол руку. – Сью для меня все. После смерти мужа у меня ничего, кроме нее, не осталось.

Предоставив Нику отвечать ей, Кэрол пыталась овладеть своими чувствами. Не раскисать же прямо на глазах у людей.

– Думаю, она невредима. – Оставив Кэрол, Ник занялся девочкой. – Она хорошо укутана, и благодаря Кэрол гвардейцы ее не тронули. Кэрол, это Лин. Она… она хороший друг. – Ударение, сделанное им на последних словах, сказало Кэрол, что Лин входит в какую-то диссидентскую группу. Возможно, Лин тоже будет участвовать в восстании.

– Понятно, – сказала Кэрол, встретившись глазами с Лин. – Вы не хотите, чтобы ваша дочка жила в мире зла. Вы хотите, чтобы жизнь ее была счастливой и спокойной.

Лин кивнула, прижав Сью к груди.

– Отнеси ее домой и смотри, чтобы она не зябла, – сказал Ник. – У тебя есть для нее праздничные сладости?

– Ох, нет. – Лин растерялась. – Я не могла их купить. Денег хватает только на еду.