Услышал, как Чарли произнес:

— Ну?

Рэндольф рассмеялся:

— Я сказал бы, что даю ему десять минут форы, но теперь это не в моих силах.

До сих пор я даже не подозревал, каким язвительным может быть старина Чарли.

— Ты тоже участвуешь в этом деле, Хэл. Может, твоей жене будет любопытно узнать о том случае в Детройте.

Тот чуть не задохнулся:

— Ты не посмеешь!

— Черта с два я не посмею.

Хэл Рэндольф произнес что-то, чего я не уловил, подошел и сунул полицейскому под нос свой бумажник:

— Я сам.

Коп и ухом не повел.

— Извините, мистер. Он у нас в списке разыскиваемых.

— Приглядитесь получше к моим полномочиям.

— Я их видел. Может, они удовлетворят капитана, но не меня. — Коп похлопал меня по спине. — Заложите руки за спину и стойте прямо.

Я услышал, как звякнули наручники, когда он доставал их из кожаного футляра.

Рэндольф заговорил снова:

— Тогда взгляните попристальней вот на это, пока вам не предъявили обвинения по службе.

Что он предъявил копу, не знаю, но тот моментально сменил гнев на милость. Я повернулся и увидел, как они глянули друг другу в лицо. Коп сразу утратил свой пыл. Я протянул руку за своим пистолетом и получил его обратно. Коп внезапно повернулся на каблуках и вышел вон.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Ты меня озадачил. Когда-нибудь докопаюсь до того, что случилось в Детройте.

Взгляд Хэла снова стал жестким, и я понял, что переступил границу дозволенного. Рэндольф с преувеличенной деловитостью взглянул на часы:

— У тебя есть десять минут, Тайгер, после этого мы начинаем охоту. Я потяну за каждую веревочку, какую знаю, перекрою все пути к бегству, и когда ты попадешься, мы разделаемся с тобой, Мартином Грейди и всей его организацией зараз. За десять минут ты далеко не уйдешь. Тебе не обвести вокруг пальца радио или телефон, так что с той секунды, как уйдешь отсюда, начинай думать о том, чего стоит быть умнее всех.

— Ты не слишком благодарный тип, — сказал я.

— Мэнн, ты тратишь понапрасну свое драгоценное время.

— Я все еще могу сорваться с крючка, Рэндольф.

— Нет, не можешь.

— Мистер, — продолжал я, — у вас короткая память. Вы еще не заполучили Мартреля, и у вас нет его заявления. Вы еще не нашли Спаада Хело, и если я появлюсь с пистолетом, то предложу вам и вашему агентству сделку, от которой вы не сможете отказаться. Я сорвусь с крючка в любом случае, и вы будете локти кусать от злости. Я сделал вам кучу добра, благодаря мне вы получите медаль или повышение, сами бы вы этого не добились. Если вы воображаете, что меня можно остановить, вы чокнутый.

— У тебя осталось восемь минут.

— Прицепи их себе на хвост!

Он улыбался, довольный собой, радуясь тому, что я взбешен. Когда вы кипятитесь, то обо всем забываете, а именно этого Рэндольф и хотел. Но я встретил предостерегающий взгляд Чарли, послал всем общий воздушный поцелуй и удалился.

До того как лифт спустился до уровня холла, я кое-что вспомнил и нажал стоп-кнопку на первом этаже. Вышел из лифта, прошел один пролет вниз по лестнице, распластался по стене и выглянул в коридор. Коп, который пытался меня задержать, был тут как тут вместе с несколькими коллегами, один в чине капитана. Этот последний велел одному копу оставаться у лифтов, другому караулить лестничную клетку, а сам вместе с третьим вошел в лифт.

Пока патрульный еще не добрался до меня, я сиганул по лестнице в цокольный этаж, нашел выходную дверь, которая открывалась на задний двор здания, и улизнул через нее. Мне пришлось перелезть через два забора, пока я выбрался на перекресток и зашагал по тротуару, никем не замеченный. Копы никогда не прощают тех, кто посягнул на их товарища.

Я сунул руки в карманы и под дождичком двинулся к Восьмой авеню.

Чего недоставало? О чем таком я никак не мог вспомнить? Оно было там, а я не замечал? Все теперь казалось очень простым. Подробное заявление Мартреля — и все кругом счастливы. Он теперь вместе с любимой женщиной и хочет только, чтобы она была в безопасности.

На свой лад он был удачливее меня. Он достаточно немолод, чтобы осознать, что Соня не для него, и возраст имеет свои преимущества. Но кто может сказать наверняка? А вдруг она все-таки для него? Что, если имидж отца ее вполне устраивает? Подобных союзов не так уж и мало, многие из них вполне благополучны.

У меня и Рондины все иначе. Мое дело всегда оставалось для нее непонятным, она о нем слышать не хотела. Она не могла бы жить в постоянном страхе и опасности, и я ее за это не винил. Такая жизнь не для женщины.

Как выбросить из своей жизни целых двадцать лет? Как отказаться от чего-то, глубоко в тебе укоренившегося? Как мне сказать Рондине, что нигде и никогда мы не будем в безопасности, под каким бы именем ни жили? Всегда найдется какой-нибудь Спаад Хело, имеющий задание во что бы то ни стало принести мою голову, потому что они не поверят, будто я насовсем отказался от своей деятельности. Я знал о них столько же, сколько они обо мне: им было бы спокойнее, если бы я был мертв, а не жив.

Сколько нас осталось в живых? Я подумал. Всего лишь горсточка от первоначального состава группы. Только самые везучие. Или самые умелые. Закон средних чисел имел к нам непосредственное отношение. Рондина и Чарли правы. Организация будет жить. Работа Мартина Грейди будет продолжаться, дополняя государственные агентства в том, что им недоступно. Другие станут тренироваться, вступать в бой, накапливать опыт, пока не сделаются лучшими из лучших. Через небольшое время мое место займет кто-то другой. Независимо от того, убьют меня или я просто уйду.

Рондина не примет оправданий. Как ни больно, однако нам предстоит большое прощание, и, как кто-то сказал, спасибо за воспоминания. Чем я это заменю? Мыслями о других женщинах? Многие из них были очаровательны. Дивно пахнущие после ванны, с волосами, благоухающими свежим сеном, с красивым грудным смехом. Одни — в поразительно и возбуждающе коротких одеяниях из шелка и нейлона, другие — в длинных платьях, юбки которых развеваются во время танца...

Я остановился как вкопанный, произнес хриплым шепотом: «Да пошло оно все к дьяволу!» — и почувствовал, как пот начал выступать из пор у меня на затылке. Руки задрожали, когда я глянул на часы. Было почти половина шестого утра, а я тратил время так, словно оно не имело значения.

И тут я вдруг сообразил, где может находиться Спаад Хело. Я нашел все ответы, понял, на что указывал невнятный инстинкт. Я заскочил в забегаловку на углу, нашел телефон, бросил монету и набрал номер Чарли Корбинета. Гудок раздавался за гудком, но ответа не было, и я повесил трубку. Вышел из будки, пытаясь решить, что же делать. Я мог обратиться к копам, но они предпочтут зацапать меня, не выслушав. Если они совершат такую ошибку, может погибнуть много людей.

Радио, которое включил человек за стойкой, начало негромко передавать новости. Диктор говорил спокойно, но не мог совсем убрать из голоса волнение. Одно из наших секретных подразделений предотвратило возможное уничтожение большого правительственного здания в Вашингтоне, и хотя расследование ведется в полной тайне, он считает, что к следующему выпуску новостей поступят новые сведения.

Итак, они это сделали. Успели вовремя. Достаточно ли этого?

Я поймал такси, дал водителю адрес склада и попросил высадить меня на углу. Он кивнул и поехал к Вест-Сайдскому шоссе, чтобы сократить путь.

Мы поднялись по склону на самый верх; отсюда мне был виден город — весь город как он есть. За все время суток эти часы были единственными, когда бетонный и стальной Гаргантюа мог вздремнуть. Горизонт на востоке чуть посветлел, обозначая рассвет, дождь превратился в легкий туман, который рассеялся, пока мы доехали до поворота.

Нравилось это Рэндольфу или кому-то другому или не нравилось, я знал, что обо мне уже разослан бюллетень, и каждая патрульная машина ищет меня, каждый коп настороже. А здесь было до того чертовски пустынно, что малейшее движение должно было вызвать подозрение, но остановиться я не мог себе позволить.

Я сбросил дождевик, опасаясь, что его желтовато-коричневый цвет описан в бюллетене и привлечет внимание. Бросил его в урну на тротуаре. В черном костюме, который я надел умышленно, я меньше бросался в глаза. Кроме меня, никто не шел по тротуару. Какая-то машина съехала со склона, тотчас свернула на поперечную улицу и исчезла.

Дважды мимо проезжала патрульная машина, и я отступал подальше в тень, продолжая свой путь к длинному ряду домов. Подойдя к первому из них, я обошел его, обнаружил стальную лестницу, ведущую на крышу, поднялся по ней и притаился в тени, высматривая, не ждет ли кто меня.

Небо на востоке все светлело. Еще полчаса — и встанет солнце. Еще один рассвет.

Сколько их погибло на этот раз? И сколько еще умрет, прежде чем солнце начнет свой путь к закату? Кто не увидит завтрашний день?.. И если умерли не те, сколькими жизнями придется заплатить за это?

Я приготовился, пробрался по крыше к трубе, ненадолго задержался там, прежде чем спуститься к парапету на другой стороне, и перелез через него на следующую крышу. Мои ботинки на резиновой подошве не производили особого шума, но слабое потрескивание гравия звучало в ушах как небольшие взрывы. Все вроде бы было чисто, но следовало убедиться окончательно. Я так и сделал, а потом двинулся дальше, миновал участок кирпича и черепицы и спустился вниз.

Я знал, где нахожусь. Я пользовался этим зданием прежде и помнил каждый дюйм планировки. Дом был переоборудован по заказу Мартина Грейди и предназначался для подобных случаев. Поскольку тем, кто находился сейчас в доме, не было дано указаний об особой осторожности, они не знали о старом застекленном люке, который вел в комнату под ним.

Но они не ждали меня с этой стороны. Ждали условленного стука в дверь, о котором я им сообщил. Обстоятельства пока складывались в мою пользу, если я все разыграю верно. Мои пальцы нащупали люк, я поднял его на хорошо смазанных петлях, опустил ноги на ступеньку лестницы, закрыл люк у себя над головой и спустился по лестнице в комнату на верхнем этаже.

Теперь мне предстояло пройти в нижний этаж по другой лестнице, сконструированной из ажурной стали. Одной рукой я взялся за перила, в другой держал свой сорок пятый со снятым предохранителем. Почувствовав под ногами бетонный пол, я направился к двери прямо перед собой и стал нащупывать щеколду.

Изнутри доносился невнятный говор.

Знакомые голоса.

Мне следовало поспешить. Этот проход предназначался, собственно, не для входа, а для выхода: они там, внутри, ни за что не разглядели бы дверь, потому что она была обшита досками, а выглядела частью стены. Счет моего времени шел на секунды, и если я не сделаю дело, оно никогда не будет сделано. Я должен войти и действовать быстро.

Второй возможности нет.

Тот, другой, быстр, как я сам, и если он не окажется у меня на виду, то может перехватить инициативу.

Стало быть, способ один. Я нажал щеколду, понял, что она открыта. Тогда я двинул плечом в дверь, распахнул ее и ворвался внутрь с диким, животным криком.

В какую-то долю секунды я увидел их: Рондину, Уолли и Мартреля — связанных. Они лежали на полу; здоровенный амбал у другой двери повернулся ко мне, прищурившись, и его пистолет выстрелил еще до того, как он толком прицелился.

Сорок пятый дернулся у меня в руке. Две пули угодили в моего противника и отбросили его к стене. Выстрелы отозвались в комнате ревущим эхом, дым стоял в воздухе. Даже после мощного удара двух пуль сорок пятого амбал не умер. Он попытался выругаться и вскинул пистолет, на этот раз нацелив его в Мартреля, но мой выстрел выбил у него оружие, а следующий попал в середину лба, и Спаад Хело был убит. Шляпа, полная окровавленных мозгов, свалилась с головы на пол.

Ее крик не дошел до меня, но глаза... В глазах Рондины застыл ужас, но прежде чем я правильно прочитал их выражение, было слишком поздно. Пуля, прилетевшая из передней комнаты здания через распахнутую дверь, впилась мне в правую руку повыше локтя, и я выронил пистолет. Я упал на пол и откатился в сторону, но вторая пуля все-таки чиркнула меня по скуле. Я попытался схватить пистолет левой рукой. Точно направленный выстрел отшвырнул мой сорок пятый в сторону, а пуля срикошетила в потолок.

Удача мне изменила.

— Если ты шевельнешься, я убью девушку, — сказала Соня.

Мартрель в отчаянии вскрикнул. Он выглядел невероятно подавленным и сильно постаревшим.

Я сел, зажимая пулевое ранение. Потом вытащил носовой платок и наложил жгут.

— Мы ждали тебя, — сказала Соня, входя в комнату.

— Я знаю.

— Нам надо было получше обыскать помещение. Тогда Спаад не погиб бы. Вот что может случиться, если допустишь неосторожность. — Она поглядела на бесформенную груду у стены, по-видимому нимало не тронутая этой картиной. — Ты тоже проявил неосторожность, мой тигр.

— Случается.

— Если бы ты явился сюда не один, твои спутники уже были бы здесь. Полагаю, я могу быть вполне уверена, что ты один.

— Остальные прибудут позже.

Не стоило пытаться лгать ей. Она знала счет не хуже моего.

— К тому времени ты будешь мертв. Мне не о чем беспокоиться. Ты был достаточно предусмотрителен, чтобы не открывать никому, где меня прячешь. Я скажу им, что была совсем в другом месте.

— Тем лучше для тебя.

Я поглядел на Рондину, лежащую на боку; ноги ее были связаны, руки тоже связаны за спиной, как и у Мартреля.

— Прости, милая. Я не хотел, чтобы так вышло, — сказал я.

В ее голосе прозвучала невероятная холодность. Так, наверное, разговаривали англичане, когда Гитлер посылал самолеты-снаряды на их страну.

— Все в порядке, дорогой.

— Как трогательно.

Рондина только глянула на нее, и Соню передернуло. Так посмотрела бы в свое время владетельная леди, хозяйка замка, на простую крестьянку. Мягкие губы Сони вытянулись в жесткую линию, в скуластом лице появилось что-то грубое. Рот скривился в наглой усмешке, и она сказала Рондине:

— Вам никогда не выиграть.

Рондина тоже улыбнулась и ответила:

— Мы никогда не проиграем.

Какое-то мгновение мне казалось, что Соня сейчас нажмет на спуск, но она этого не сделала. Мартрель задвигался на полу. Голос его дрожал, когда он произнес:

— Соня, прошу тебя... пожалуйста...

— Предатель! — выплюнула она. — Грязная свинья. Думаешь, ты останешься в живых, чтобы выдать нас? Думаешь, я такая, как ты? Никогда! Я вовсе не перебежчица, старик. Меня сюда заслали. Мне было приказано делать то, что я делала, и быть готовой. Я была здесь для того, чтобы убивать таких, как ты, если нужно. И теперь час настал.

Я поморщился, ослабил жгут, потом снова стянул его:

— Твоя группа уничтожена, Соня. Ты осталась одна, и ты разоблачена. Мы раскрыли систему связи у Фаунтейна, сорвали проект Валчека и вышли на всех агентов из списка, который вел Фаунтейн. Очень скоро расшифруют твое имя из его списка, и за тобой станут охотиться, как за бешеной собакой.

Она повернулась ко мне, глаза у нее горели.

— Так это ты все откопал!

— Совершенно верно, душенька. Я. Тайгер. Я это сделал.

Она хотела быть уверенной. Хотела узнать и не удержалась от вопроса:

— Каким образом?

Я на этом получал время. Оно мне было нужнее всего. Имея в запасе время, я мог что-нибудь придумать.

— При помощи твоего экзотического и прелестного нижнего белья, цыпленочек. Оно тебя выдало. Твоя связь с Фаунтейном осуществлялась через бланки заказов, и в качестве прикрытия посылаемых тебе инструкций он отправлял тебе предметы туалета. Ничего особенного, ничего такого, что станет носить дама с хорошим вкусом, дешевку, которую он рассылал множеству юных дурочек по всей стране. Ты кое-что привезла сюда с собой. Происхождение, воспитание, назови как хочешь. Я бы назвал это отсутствием класса. У тебя скверный вкус, и ты не могла заставить себя выбросить это барахло. Ты же мне сама говорила... У вас в стране женщины от таких вещей без ума. Это считается буржуазным, осуждается, но женщинам нравится.

Когда я увидел, чем торгует Фаунтейн, я должен был сообразить сразу, но, к сожалению, дошло до меня только через некоторое время. И я угодил в твою хитрую маленькую ловушку. У тебя было задание добраться до Мартреля, а я-то! Я сделал все, чтобы тебе помочь. Хорошенькая операция, детка, но проделана она была недостаточно быстро, к тому же остальная часть группы, занимавшаяся другими делами, тоже накрылась. Понадобится очень много времени, чтобы снова сколотить подобную группу.

— Дураки, что попались.

— Попался и я.

Соня Дутко посмотрела на меня с забавным удивлением. Я все еще старался выиграть время.

— Вот как? — произнесла она.

— Я должен был разгадать тебя, когда твой друг переоделся женщиной, чтобы передать тебе инструкции, а тут еще Энн Лайтер явилась в твой номер. Записка, которую ты получила от нее, была подписана «Т. Мэнн». Там не было имени Тайгер, но ты назвала меня так во время нашей первой встречи. Энн ни за что не сообщила бы тебе этого, но коммунистический агент помнил меня по их списку "А". Это была твоя ошибка.

Она взмахнула пистолетом и сказала:

— Но не фатальная, как твоя. — Она поглядела на остальных. — А также их. — Тут Соня улыбнулась Мартрелю: — Бедный дурень, теперь он понял, что должен был заговорить, и вот потеряет жизнь. Как он смотрит на меня, а?

Позади Мартреля застонал и зачертыхался Уолли, пытаясь развязать веревки. Он по меньшей мере десяток раз упомянул мое имя, прежде чем замолчал. Рондина понимала, чего я хочу, и задала вопрос:

— Почему же ты не стреляешь в нас сейчас?

— Потому что надеюсь сделать кое-что получше при помощи чемоданчика, который принес с собой товарищ Хело. — Я проследил ее взгляд, брошенный на черный кейс, оставленный возле кресла. — Ты ведь понимаешь, Тайгер, что в нем?

О да, я понимал, и очень хорошо.

Рондине, Мартрелю и Уолли она объяснила:

— Взрывное устройство, друзья мои. Вы умрете все вместе. Им долго, очень долго не удастся установить, кто тут погиб и почему. К тому времени мы будем держать ситуацию под контролем, потому что, видишь ли, Тайгер, то, что собирался сделать для меня ты, Мартрель вынужден был сделать раньше. — Она сунула руку в карман и вынула несколько сложенных листков бумаги: — Чтобы спасти их жизни, он подписал заявление, что он здесь не по собственной воле, но захвачен силой и удерживается агентами вашей страны. Он боится, что его убьют, если он не заговорит. Он клянется в неизменной преданности нашему славному Советскому Союзу, и это, мой тигр, твоя погибель. Когда такая новость дойдет до Организации Объединенных Наций, она даст нам серьезную причину для жалобы и к тому же вобьет еще один клин между вашей страной и колеблющимися.

Я похолодел. Даже толчки крови в раненой руке прекратились.

— Все знают, что я терпеть не могу коммунистов.

— Да, но они не знают, что ты не работаешь в официальных учреждениях этой страны. Ты тоже подпишешь заявление и поклянешься, что имел задание похитить и убить Мартреля до того, как он сделает достоянием мира свои истинные взгляды. — Она улыбалась, но взгляд оставался твердым. — Ты это непременно сделаешь. Ведь ты и в самом деле его похитил, и он будет найден мертвым. При помощи газет, имея на руках факты, мы, я думаю, поставим тебя в положение достаточно сомнительное.

— Предположим, я не подпишу.

— Подпишешь. — Она бросила взгляд на Рондину. — Иначе я буду убивать ее так, что ей придется сильно страдать. Она не умрет простой и легкой смертью, как все вы. А тебе придется наблюдать ее муки. Нет, я думаю, ты подпишешь.

Рондина произнесла без малейшего страха и нервозности, как будто находилась в собственной квартире:

— Не подписывай, Тайгер.

— Ты предпочитаешь, чтобы в тебя стреляли?

— До меня стреляли в других. Мы, по крайней мере, сохраним чувство нашего гражданского достоинства.

— Ты не будешь так думать с пулей в животе, — сказала Рондине Соня, радуясь каждому своему слову.

— Вероятно, нет, но если это удержит Тайгера от подписания документа, я желаю твердости твоей руке.

Она говорила это вполне искренне. Так она и считала, дьявол меня побери! Я зарычал на нее:

— Замолчи, Рондина!

Я увидел ее улыбку, она губами послала мне поцелуй, но в глазах ее пылала ярость.

— Я тебе не Рондина, запомни! Она, возможно, предпочла бы скорую смерть даже ценой предательства. Я Эдит, совсем другой человек. Хотя ты и называешь меня ее именем, я вовсе не похожа на нее, дорогой.

— Это скверно, — ответил я.

— Значит, ты делал все просто так? Мы умираем без причины, из-за ничего? Я считала, что ты веришь в свое дело. В свою работу. Ты был таким... таким верным долгу. Я хотела, чтобы ты отказался от работы, требовала этого до тех пор, пока не поняла, что ты так поступить не в силах. Я готова была принять тебя таким и жить твоей жизнью. Сейчас я готова умереть за твои принципы, Тайгер, и думаю, это последнее, что ты позволишь мне совершить в жизни.

Она была моей. Даже связанная, избитая, она была победительницей и оставалась моей, и она завоевала то время, в котором я нуждался.

Секунду я думал, что уже поздно и пистолет выстрелит, прежде чем я успею остановить держащую его руку, но я сказал:

— Соня, подожди... Я подпишу.

Ее улыбка была торжествующей, когда она повернулась к Рондине — раба, победившая госпожу.

— Ты умнеешь, Тайгер. Мне жаль, что ты умрешь. Я буду вспоминать наши с тобой рассветы.

Она медленно отступила к тому месту, где лежало на полу тело Спаада Хело, дотянулась да его кармана и вытащила пару тонких стальных наручников. Бросила их мне.

— Закрепи один на левом запястье, а второй — на трубе рядом с тобой. Как следует. Я вижу, что ты делаешь.

Я поднял наручники, защелкнул один на левой руке, причем правая дико болела при малейшем движении. Потом я приковал себя к трубе радиатора. Соня подошла ко мне, целясь из пистолета в голову. Достала из своего кармана лист бумаги и бросила к моим ногам.

— Я буду диктовать, — сказала она, — а ты пиши.

— Пожалуйста, Тайгер, — тихо попросила Рондина.

Глаза у нее полны были слез и горечи поражения.

— Брось, милая. Ее верх. Когда-нибудь оно должно кончиться.

— Но не так.

Я поднял листок и цыкнул на нее:

— Я же сказал, чтобы ты замолчала!

Я порылся в кармане и нашарил самописку Эрни с заложенным в нее взрывным устройством на три шашки динамита, снял колпачок и надел на другой конец.

— Вперед, — предложил я.

Соня продиктовала текст, полный инкриминирующих данных против нашей страны и подробностей, которые в случае необходимости можно было проверить и подтвердить. Уолли смотрел на меня с разинутым в ужасе ртом, на лице у Мартреля застыло выражение тупой покорности и одновременно ненависти к режиму, превратившему в чудовище ту, которую он любил. Рондина воплощала собой глубокое и отчаянное разочарование.

Я дописал, поставил подпись, испачкав бумагу кровью, которая текла из раны, и откинулся к стене, весь взмокший от пота. Соня подождала, пока я закончу, взяла чемоданчик, открыла его и вложила таймер, который начал отсчет своих зловещих щелчков.

— Через пять минут все будет кончено, — заявила она. — Можете кричать и звать на помощь сколько хотите, вас никто не услышит. Здесь отличная звукоизоляция, а на улице сейчас никого. Слишком ранний час. Только начинает светать.

Я подождал, пока она будет готова уйти, сложил написанный мною текст, повернул, как надо, колпачок ручки и прицепил ее держателем к бумаге. Протянул все это Соне, она взяла и сунула текст в карман, не сводя с меня глаз. Острая боль пронзила мне руку, я поморщился, хоть и был почти рад своей боли — она помогла мне скрыть от Сони мои истинные чувства.

— Спасибо, мой тигр. Мне почти жаль, что мы больше не увидимся. Прощай!

Я не ответил ей. Ждал, когда же она уйдет, и слушал тиканье таймера в чемоданчике. Она пнула ногой тело Спаада Хело, открыла дверь, вышла и захлопнула ее за собой.

— О Тайгер, зачем ты это сделал? — почти простонала Рондина.

И снова самым важным стало время. Счет шел на секунды. Труба, к которой я был прикован, кончалась глухим отрезком на высоте примерно в десять футов и не доходила до потолка. Я едва не заорал от боли в раненой руке, но добрался-таки до самого верха, сдернул с конца трубы наручник и рухнул на пол на четвереньки. Потом я вырвал провода из заряда в чемоданчике.

Первым я развязал Уолли, на остальных времени уже не оставалось.

— Потащили их в заднюю комнату. Быстрее. Нам надо оставить за собой по крайней мере две стены.

Он не задавал вопросов. Подхватив Мартреля под руки, я потащил Рондину под мышкой здоровой руки. Через заднюю комнату мы выбрались во двор и укрылись за грудой бетонных плит. Сразу вслед за этим мир словно взлетел в вихре пламени, дыма и пыли.

Когда все улеглось, я встал, развязал Рондину и Мартреля, взглянул своей невесте в глаза и убедился, что она поняла, какого туза я прятал в рукаве и лихо разыграл, поняла, что мы победили. Все вместе мы, обходя груды камней, вышли к фасаду здания и услыхали приближающийся вой сирен.

Мы теперь могли бы им радоваться. Мы могли радоваться всему на свете.

Солнце только еще вставало на востоке, плоский полумесяц сияющего золота, готовый осветить землю горячими лучами нового дня.

Соня оставалась здесь, поблизости от меня, но она не видела сегодняшнего рассвета. По сути, она стала его частицей, влажным красным мазком на серых развалинах здания, отразивших свет нарождающегося дня и работу, которая была закончена.

Примечания