Тайгер Мэнн (№2) - Кровавый рассвет

В десять минут первого ночи было объявлено, что всех аккредитованных журналистов приглашают на третий этаж, где будет проведена пресс-конференция Габена Мартреля и его защитников. Я намеренно замешался в самую гущу тех, кто осаждал двери лифта, рассчитывая, что в толпе легче пройду со своим удостоверением контроль двух охранников, чем в одиночку.

Прием сработал, и мне махнули рукой — проходи! — предварительно вручив белую карточку-пропуск, на которой было написано: «Только третий этаж. Комната 26».

Перед входом в зал снова проверили пропуск. Мы бросились к дверям. Как и все, я дрался за место в первом ряду, старательно щелкая «лейкой», бормотал что-то в микрофон, стараясь ничем не отличаться от других репортеров.

Ровно в половине первого в зал вошел Хэл Рэндольф в сопровождении нескольких человек, окруживших высокого человека в мешковато скроенном черном костюме. Хэл был сравнительно малоизвестным главой службы безопасности. Я поднял, по примеру остальных, камеру и, прежде чем Рэндольф мог заметить меня, стал щелкать как можно чаще, отлично понимая, что среди ярких вспышек он скорее ослепнет и оглохнет, чем увидит что-нибудь в зале.

У нас и раньше возникали конфликты. Его заветная мечта — разрушить нашу организацию до основания. У него был зуб прежде всего на Мартина Грейди, потом на меня и остальную группу. Ну да леший с ним! Рядом со мной какой-то парень просто ослепил всех своей вспышкой, и я особенно не беспокоился.

Заявление было коротким. Вся эта петрушка затеяна специально для репортеров, чтобы швырнуть им лакомый кусок, позволить сделать несколько кадров и быстро выставить их отсюда. Некто из официальных лиц зачитал текст заявления. В нем говорилось, что Габен Мартрель попросил политического убежища, так как разочаровался в коммунизме и возмущен тем, что Советы превратили мир в поле битвы. Он твердо верит: только американская демократия может обеспечить мир во всем мире. Он хочет удалиться от дел и заняться преподавательской деятельностью, возможно, даже в университете.

Пока зачитывали заявление, я не сводил глаз с Мартреля. Он давным-давно научился скрывать свои чувства, и его лицо не выражало ничего, кроме вежливого безразличия. Он несколько раз слабо улыбнулся, кивнул, соглашаясь с тем, что говорилось, но его глаза сыграли с ним злую шутку. В них застыло выражение тревоги. Несмотря на годы практики, тень страха все-таки мелькнула на его лице. Он все пытался как можно незаметнее окинуть взглядом зал, но меня не проведешь. Мартрель кого-то искал, и я не осуждал его за это. Он представлял угрозу для советской службы безопасности и знал не хуже меня, что его постараются убрать до того, как он заговорит.

Мартрель не мог меня как следует разглядеть, но я чувствовал, что мысленно он уже меня отметил. Он занимался точно такой же работой и знает все наши уловки и приемы. Его взгляд скользнул по мне, потом он стал вглядываться пристальнее.

Я быстро отступил назад, толкнул стоявшего рядом парня и высоко поднял свою «лейку» для нового снимка. Это движение, кажется, успокоило Мартреля, он перевел глаза на кого-то в противоположном конце зала и уже не возвращался взглядом ко мне.

Когда заявление было прочитано, Рэндольф разрешил задать несколько вопросов Мартрелю. Тот отвечал глубоким, хорошо поставленным голосом, с незначительным русским акцентом. Все вопросы были политического характера, вежливо сформулированные: репортеры понимали, что пресс-конференцию быстро закроют, если они позволят себе выйти за определенные рамки. Ответы Мартреля были так же вежливы и безлики, как и вопросы.

За это время мне удалось пробраться поближе. Я протискивался между людьми с камерами до тех пор, пока Мартрель не оказался прямо против меня. Рэндольф объявил об окончании конференции, в ответ раздался взрыв возмущенных голосов. Гомон продолжался довольно долго, и я успел громко произнести свой вопрос так, чтобы Мартрель наверняка услышал меня.

— Вы еще не нашли ее?

На секунду лицо у него застыло. Его глаза впились в меня, и страх снова мелькнул в зрачках — блуждающими огоньками под полуопущенными веками.

Он вглядывался в мое лицо, а я смотрел на него с напускным безразличием. Я еще раз вскинул камеру, щелкнул, запечатлев его во весь рост, кивнул и улыбнулся, протискиваясь обратно в толпу.

Вирджил Адамс был прав. «Ищите женщину!»

Репортеры возвращались обратно вместе, и мне снова удалось затеряться в толпе; попав на улицу, я прошагал несколько кварталов, поймал такси, вернулся в отель и, несмотря на поздний час, позвонил Рондине. Я прождал минуты две, пока окончательно не убедился, что ее нет дома.

Черт побери, я не имел права сердиться на нее. Нельзя же в день свадьбы отказаться от невесты и ждать, что она примет это спокойно.

* * *

Утром, ровно в десять часов, я встретил Дэйва Северна за завтраком в ресторане на Бродвее. Он выглядел помятым, и сразу стало ясно, что он не спал всю ночь.

— Как ее зовут, Дэйв? — сразу перешел я к делу.

Он достал из кармана большой плотный конверт и бросил его мне через стол:

— Ты как клещ, Тайгер. Не отстанешь от человека. Весь материал тут. Ее имя Соня Дутко. Русская по национальности, осталась в Америке после Олимпиады пятьдесят шестого года. Мне продолжать?

— Давай, давай, детали потом!

— До этого она и Мартрель встречались около года. Он присутствовал на играх. Она получила две серебряные медали. Являла собой этакую правоверную коммунистку. Член партии, староста студенческой группы и все такое прочее. За ней не следили так пристально, как за остальными. Вечером, во время прощального ужина для участников игр, она исчезла, а потом появилась в Лондоне. Добралась до сотрудников нашего посольства и прилетела к нам; здесь попросила политического убежища. Некоторое время была лыжным инструктором в горах Новой Англии, потом отправилась в Солнечную Долину и пропала из виду. Мартрель здорово натерпелся от своего начальства за «железным занавесом». Вскоре после этого он и начал бороться за статус, который утратил из-за связи с перебежчицей, и достиг больших высот. Здесь есть ее фотография. Взгляни. Она очень привлекательна.

Я достал из конверта глянцевые снимки; одни были сделаны во время Олимпийских игр, другая серия — после приезда Сони в нашу страну. Она была хороша и ничуть не похожа на грубых степнячек. Пепельно-белокурые волосы красиво ниспадали на плечи. Лицо свежее, несколько крестьянского типа, но от этого не менее привлекательное. Даже сквозь неуклюжий костюм можно заметить чудесные формы отлично тренированного тела: высокую грудь, ноги, мощную мускулатуру которых может передать только скульптор.

— Где она теперь?

Дэви пожал плечами и достал сигарету:

— Откуда мне знать. Она просто исчезла. Никто ничего о ней не слышал с 1958 года. Я пытался разузнать, но безрезультатно.

— Все еще не знаешь, прав ли я?

— Нет, не думаю. Не такой Мартрель человек, чтобы из-за нее наломать столько дров.

— Но это только мое предположение, — бросил я.

— За ним же следят, ты знаешь. Теперь за его жизнь никто гроша ломаного не даст. А что он станет делать, если даже и найдет ее в конце концов? Ты знаешь, как упорны такие люди. Поэтому он еще не скоро заговорит, а когда заговорит, то половина сведений потеряет ценность.

Я сунул конверт в карман:

— Давай проиграем это со всех сторон. Заранее ничего нельзя сказать.

— Согласен. Уолли просветил меня на твой счет, так что я ничему не удивлюсь, даже если ты поведешь себя вопреки здравому смыслу. Во всяком случае, твой некролог будут читать с большим интересом.

— Как раз это мне по сердцу, — сказал я. — Уверенность. Ты собираешься использовать лакомый материальчик насчет крошки Дутко?

Дэйв загасил окурок и принялся за кофе.

— Я поступлю как все... Выберу путь полегче. Ситуация слишком сложная, чтобы в нее впутываться. Кроме того, лично я не вижу связи между тем и другим.

— Вспомни, что Адам сделал для Евы, — возразил я.

— Конечно, — быстро ответил он. — И что Далила сделала для Самсона[1].

Я улыбнулся в ответ на его шутку, положил пять долларов на стол и сказал, что буду держать с ним связь. Все время, пока шел до двери, я чувствовал на себе его взгляд.

В три часа я встретился с ребятами из Ньюаркского контрольного центра, которых прислали по моей просьбе. Хукер и Джеймс были среднего роста, около сорока лет, и могли затеряться в толпе из двух человек. Хукер уже побывал со мной в переделке, а о Джеймсе я слышал в связи с инцидентом в компании «Дженерал пасифик». С ними была девушка лет двадцати восьми, маленькая, как мышка, которую персонально рекомендовал Вирджил Адамс. Ее звали Энн Лайтер. Я быстро проинформировал каждого из них, вручил фотографии Мартреля и приказал установить его местонахождение в те часы, когда нет Допросов в службе безопасности.

Так как их заранее подготовили, инструктаж не занял много времени. Они могли прямо связаться со мной через отель или передать сведения через Ньюарк. Каждый из них имел достаточную сумму, чтобы купить необходимые сведения, и все беспрекословно подчинялись мне.

Когда они ушли, я нашел телефон-автомат и позвонил по кредитной карточке в агентство Рэймонда Уоттса в Лос-Анджелесе, в группу, которая специализировалась на поисках бесследно исчезнувших лиц и официально работала на нас. Я поговорил с самим Рэем и дал последний адрес Сони Дутко в Солнечной Долине. Он заверил меня, что лично займется этим делом, и я повесил трубку.

Я прикинул, какие препятствия Рэю придется преодолеть, и мне стало не по себе при мысли, что служба безопасности тоже наводит справки об этой девушке. Я рассчитывал только на то, что эти друзья думают в основном о политических причинах перехода Габена на нашу сторону и еще не скоро перестанут махать флажками, напевая «Звезды и полосы».

И еще один звонок — самый главный — Рондине. Прислуга заявила, что Рондина недавно уехала и неизвестно когда вернется. Я поблагодарил, поймал такси и отправился в отель.

Все вечерние газеты опубликовали статьи о Мартреле, а на экране телевизора замелькали кадры интервью. Две бульварные газетки тенденциозно излагали суть происходящего, и каждая назойливо твердила практически одно и то же. Габен Мартрель — это человек, наконец-то обретший политическое сознание. Его уподобляли тем первым ласточкам, которые устремились к вожделенной свободе, не выдержав обстановки политического гнета в Европе. Мягко и осторожно утверждалось, что Мартрель — истинное вместилище секретной информации и со временем эти сведения станут нашим достоянием. Всего за одну ночь он стал чуть ли не героем американской нации.

Господи, как же много, оказывается, можно сказать, не говоря по существу. Одно я знал твердо: он еще ничего не сказал им. Ничего. Лишь кое-что, чтобы их успокоить. Тут должна быть какая-то причина. Все, чем он владеет, ему необходимо как некое спасательное средство: или он надеется получше сыграть в свою игру с Советами, или... он хочет эту женщину. Только ее.

Итак, в этот день не было никаких сенсаций: вооруженное ограбление в баре на Тридцать девятой улице, столкновение трех машин, при котором никто не пострадал, неопознанный труп, выловленный из реки, и происшествие над аэродромом Ла-Гуардиа из-за того, что совершающий коммерческий рейс реактивный самолет не сумел вовремя выключить двигатели. Публике советовали некоторое время воздерживаться от полетов. До выяснения причин аварии.

Я заснул и проснулся от телефонного звонка над самым ухом. Звонила Энн, назвала пароль и попросила разрешения подняться ко мне. Я разрешил. Потом погасил свет, открыл дверь на пару дюймов и отступил в глубину комнаты, в темный угол с пистолетом наготове. Ждал...

Она знала правила. Стукнула один раз, прошла вперед с протянутыми руками, постояла минуту, потом закрыла дверь и щелкнула замком. Она все еще не видела меня, но знала, что я делал в это время. Дотянулась до выключателя, включила свет, усмехнулась, увидев, что я засовываю пистолет в кобуру, потом подошла к большому креслу и спокойно уселась в него.

— Осторожный, сразу видно.

— Я потерял нескольких друзей из-за того, что они не остерегались.

Сейчас она уже не выглядела серой мышкой. Адамс предупредил меня, что Энн умеет выглядеть так, как потребуется, но что она такая мастерица — нет! Ее волосы красиво обрамляли лицо, легкая косметика подчеркивала природную красоту. Одежда, надетая в прошлый раз, могла испортить даже фигуру Венеры. Теперь все было наоборот.

Я одобрительно улыбнулся, стараясь не смотреть на ее обольстительные ножки, и сел на край кровати.

— Что удалось узнать?

— Хукер видел, как они выходили из другого здания, возможно, эти дома связаны коридором. Джеймс проследил их до Чемберлен-Хаус.

— Каким образом?

— В одном из наших собственных такси. Он ехал с табличкой «вне службы».

— Порядок.

— Потом он вызвал меня. Я проникла туда, переодевшись горничной. Габен не зарегистрирован, занимает комнату в северо-западной части здания, на девятом этаже которую арендует «Дельта», компания по производству садовых инструментов. Я проверила, это вполне официальная фирма, с филиалами почти во всех штатах и за границей, четыре большие фабрики, контора в Вашингтоне. А кроме этого, представь, — дочернее предприятие, имеющее правительственные контракты, связанные с воздушным и космическим оборудованием.

Я кивнул, обдумывая сообщение. Четко и ясно.

— Сколько охраны?

— Двое в комнате. Лифтер тоже агент, его я узнала, связан с наркотиками и таможней.

— Тогда он с ними заодно.

— Одна из горничных на этаже вооружена. Она тоже из их компании.

— Что еще?

— Все. — Она положила ногу на ногу. — Что мне делать теперь?

— Оставайся на связи с Ньюаркским контрольным центром. Теперь мне придется возиться с этим самому. Я позвоню Вирджилу и освобожу тебя и остальных. Ты мне вряд ли понадобишься, но как знать...

Я посмотрел на нее. Ее глаза сейчас были зелеными, как изумруды, и она пристально смотрела на меня. Тень от длинных ресниц легла ей на щеки, а улыбка чуть приподняла уголки губ.

— Вирджил сказал, что я могу понадобиться тебе сейчас.

— Зачем?

— Ты, кажется, собирался жениться?

— Да, черт возьми!

— Если твое холостяцкое состояние расстраивает тебя до такой степени, что ты не можешь собраться с мыслями для работы, я могу помочь. И лучше, чем многие.

Я не мог не рассмеяться. Но она не шутила.

— Мартин Грейди очень любезен по отношению к своим служащим. Спасибо, крошка, но мне это не нужно.

— Я думала, что здесь меня встретит тигр... — разочарованно произнесла она.

— Может быть, в следующий раз, но не теперь. Мне не по душе секс по обязанности.

И я закрыл за ней дверь.

Глава 3

Шел дождь. Черт возьми, кажется, в Нью-Йорке всегда идет дождь. Не сильный, просто моросящий, но такой надоедливый, что может всю душу вымотать. Хорошо хоть, что многие предпочитают в такую погоду сидеть дома.

Можно было пройти по Бродвею и даже у «Метрополитен-опера», где обычно собирается густая толпа, которая мешает уличному движению. Однако мне здесь нечего было делать. Я прошел мимо. Еще через несколько кварталов отсюда находился Чемберлен-Хаус, а в нем тот единственный человек, которого я хотел видеть.

У работы в нашей организации все-таки было одно преимущество. Мы финансировались настолько хорошо, что не было ничего такого, чего бы мы не могли купить, и никого, кто бы мог нас превзойти. Мартин Грейди основал нелегальную организацию не из показного патриотизма, а из презрения к тем способам, которыми вынуждены пользоваться официальные организации, управляемые при помощи политической близорукости, индивидуального террора и абсолютной глупости. Мы были больше и лучше всех, и если бы нам не помогали оставаться такими всегда, то США скоро бы обнаружили свое поражение.

В данном случае я сделал все от меня зависящее, чтобы получить информацию. Оскар Макдауэлл был метрдотелем в старом отеле и имел связи по всему городу. Он немного помогал нам прежде и знал, как действовать. Мне было чем оплатить его услуги, и уже через час он предоставил мне вожделенную возможность пройти комнату на девятом этаже, обитатель которой был в театре и не собирался возвращаться до полуночи.

Когда я вошел в Чемберлен-Хаус, то сразу засек агента ФБР, который так же быстро, как это делала Энн Лайтер, устремился к одному из лифтов; я подождал, пока он уедет, и вошел в другой лифт. Вышел на девятом этаже, свернул налево, к номеру 937, и тут все сошло удачно. Я повернул ключ в замке, открыл дверь и, оказавшись в комнате, сразу запер дверь. Посмотрел на часы: было двадцать пять минут одиннадцатого. Через двадцать минут начнется операция.

Ньюаркский контрольный центр договорился с двумя ребятами, что они устроят перестрелку или хотя бы небольшой скандал в холле, чтобы привлечь внимание лифтера. Я надеялся на их актерские способности. Я налил воды в два стакана, выплеснул воду на постель, повторил эту операцию, а потом позвонил горничной и попросил, чтобы она сменила простыни. Включил телевизор на полную громкость, сел в кресло и закрылся газетой.

Ей понадобилось целых шесть минут, чтобы добраться до моего номера. В ее поведении было что-то необычное, нетипичное для горничной в отеле. Странная выпуклость под форменной блузой тоже наводила на размышления — для женщины-полицейского она была слишком плохой актрисой, спешила назад, к основной работе, и от неопытности у нее ушло гораздо больше времени, чем требуется горничной, чтобы перестелить постель.

Без четверти одиннадцать я позвонил портье, спросил, работает ли бар, и, услышав утвердительный ответ, бросил на стол пять долларов. Затем подошел к двери, так и не дав «горничной» возможности увидеть мое лицо. Когда я открыл дверь, то заметил спины двух парней с автоматами, которые поспешно влетели в лифт, держа оружие наготове.

Следующие две минуты были самыми длинными в эту ночь. Слишком поспешишь — и Мартрель что-то заподозрит. Излишне промедлишь — и парочка вернется. Когда я, наконец, постучал в дверь, в номере послышались шаги, замок щелкнул, и я не дал Мартрелю возможности захлопнуть дверь у меня перед носом. Я переступил порог, нацелив дуло сорок пятого в живот хозяину номера, и сказал:

— Хэлло, Мартрель!

Он узнал меня. Слишком долго занимался он делом, неотъемлемой частью которого была память на лица. На секунду его лицо застыло, потом на нем мелькнул страх. Мартрель еще не понимал, что произошло.

— Вы от...

— Не от ваших, нет. Не волнуйтесь так сильно.

— Тогда...

— Вы говорили что-нибудь?

— Не думаю...

— Другие тоже не думают. Они не знают пока, чего вы хотите.

— Кто вы?

Страх усиливал его акцент.

— Честный индивидуал с особыми полномочиями. Знаю, что у вас есть информация, которая может нейтрализовать оппозицию. Но вы здесь с другими целями.

— Я ничего не просил.

Его глаза уставились на дверь.

Я покачал головой:

— Давайте договоримся, что мне все понятно, Мартрель. Я имел дело с вашими людьми почти всю свою сознательную жизнь. Итак, вы перешли на нашу сторону. Бежали. Вы здесь, но это не значит, что у вас не осталось той преданности своей родине, с которой вы прожили всю жизнь. Вы советский подданный, им и останетесь до смерти. Если бы у вас был выбор, вы оставались бы там, с ними, поддерживая и проводя в жизнь их взгляды. Итак, вы перебежчик, но ведь это еще не значит, что вы предатель. Вы надеетесь на политическое убежище и рассчитываете решить свои личные дела, из-за которых вы здесь и очутились.

Глаза Мартреля слегка сузились, и взгляд его, устремленный на меня, принял твердое и требовательное выражение.

— А что это за «личные дела», по-вашему?

— Найти Соню Дутко, которую вы любите.

Я увидел капельки пота, медленно выступающие у него на лбу. Он медленно отвел глаза.

— Она ваша цель. Но они отыщут ее и начнут давить на вас. Таковы их обычные приемы, и вы это знаете не хуже меня. Они поймают эту рыбку, и тогда вы от них не вырветесь.

— Тогда что же мне делать?

— Устроить бурю, приятель. Дайте им все, чего они от вас хотят.

Он стиснул руки, но тут же безвольно опустил их. Встал и подошел к окну:

— Не могу сделать этого. Я просил политического убежища — мне его обеспечили. Большего я потребовать не могу.

— Вы хотите ее смерти?

Он повернулся, все лицо у него теперь блестело от пота.

— Нет, нет!

— Тогда вы станете мишенью, Мартрель. До тех пор, пока вы не заговорите, вы большая ходячая мишень для разного рода стрелков, ваших и наших. Выбирайте между любовью к своей стране и любовью к Соне Дутко, а если не выберете, потеряете и ту и другую.

Это его добило. Надо было немедленно принимать решение. Он упал в кресло и закрыл лицо руками. Затем поднял на меня глаза и сказал:

— Я не могу. Не могу говорить.

— Где она, Мартрель?

Он покачал головой. Глаза помертвели.

— Не знаю, не знаю!

— Если поймут, что вы здесь из-за женщины, она умрет. Выдадите себя одним неосторожным словом, и ее убьют. А следующим выстрелом поразят вас.

Он поднял глаза, облизнул пересохшие губы:

— Если бы я был уверен, что она в безопасности...

— Наши агенты могут найти ее.

— Но у нас есть свои люди среди ваших, не забудьте! И как только ваши узнают...

— Ведь я же узнал.

— Но вы не из таких.

Я посмотрел на часы. Пора было сматывать удочки.

— Если она будет в безопасности, вы станете говорить?

Он посмотрел на меня, потом на мой пистолет и кивнул:

— Если она будет в безопасности.

Когда я добрался до холла, охранники все еще утихомиривали двоих из контрольного центра, только теперь к ним присоединились два копа, и скандал постепенно стихал. Выйдя из отеля, я поехал к себе и позвонил Рондине. К телефону никто не подошел.

— С этим покончено. К черту, — пробормотал я и рухнул на кровать, не снимая одежды. Закрыл глаза, думая о завтрашнем дне.

«Платон», — сказал Мартин Грейди. Смертельный случай. Он знал почти все, но конец этого дела был так же неясен ему, как и всем остальным. Я должен был дойти до конца, дожить до него. Если нет, то где-то кто-то нажмет красную кнопку, и из локального военного столкновения вырастет война, та война, которая превратит весь наш маленький шар в одну сплошную, страшную, радиоактивную массу. И все это зависит, возможно, от молчания одного человека...

Я задумался и не сразу сообразил, что стучат в дверь. Когда постучали снова, взял пистолет и встал перед дверью, готовый прошить насквозь любого, кого не имею чести знать.

— Войдите.

Дверь открылась. В освещенном проеме я увидел пришедшего, закрыл дверь, щелкнув замком, и вложил пистолет в кобуру.

— Хэлло, милая, — сказал я Рондине.

Она видела и пистолет, и выражение моего лица в полутьме, и в глазах ее появился страх.

— Тайгер...

— Как ты меня нашла? — перебил я ее.

Рондина устало улыбнулась и сказала:

— Дежурный портье оказался очень заботливым. Он знал, что ты звонил мне и не застал дома, поэтому позвонил сам, предложив связаться с мистером Толботом, дважды звонившим мне.

— В результате такой оплошности подобные мне люди умирают. Как ты добиралась сюда?

Рондина села и откинулась на спинку кресла.

— За мной никто не следил. Я немного тренировалась, прежде чем попала в Америку... Помнишь?

— Может быть, крошка, но ты не знаешь все ходы и выходы. Любой хороший профессионал может создать у тебя впечатление, что ты справилась с задачей. Теперь мне нужно срочно отсюда сматываться.

— Прости, Тайгер, но ты часто звонил мне.

— Забудь об этом.

Опять не подумал о том, как остро и больно могу ранить ее тоном своего голоса, и улыбнулся, чтобы смягчить впечатление, но было поздно. Я стоял, любуясь невероятной красотой этой женщины. Однажды чуть не убил ее, думая, что ненавижу. Ведь был убежден, что она настоящая Рондина, чудом не прикончившая меня.

Даже теперь я чувствовал огонь желания, поднимающийся у меня в чреве, — такой сильный, что не мог устоять.

— Ты лишил меня моей брачной ночи, Тайгер. Старалась забыть об этом, но...

— Когда наступит наша ночь, тебе будет что вспомнить, крошка! Я пробовал тебе объяснить.

Она медленно покачала головой, и ее волосы тяжелыми волнами качнулись вдоль лица.

— Ты еще не рассчитался со мной. Ты можешь забыть об этом на время, а я нет.

— Послушай, крошка...

— Прежде чем ты примешься за дела и исполнишь свой долг, верни мне мою брачную ночь.

— Рондина...

— Я знаю все, что должно произойти, все, чего не знала прежде.

Она мягко улыбнулась, встала с грацией прелестного животного и очень медленно стала снимать свой туго подпоясанный плащ.

Под ним была надета лишь тонкая ночная рубашка из прозрачного черного нейлона, которую Рондина приобрела специально для этой ночи. Она так плотно прилегала к телу, что казалась второй кожей, так что даже биение сердца было заметно. Как прекрасна была симметрия ее грудей и бедер, тяжелых, словно снопы пшеницы! Она пошла к кровати, и их привычное колыхание казалось вызовом женщины мне — мужчине. Рондина откинулась на подушки, потом повернулась так, чтобы тяжелые волосы закрыли спину, и посмотрела на меня с призывом. Я уже знал, что ожидает меня — дикая радость плоти, непомерный огонь желания. А впервые я обладал ею при трагических обстоятельствах.

Теперь она хотела удержать меня и заставить быть с ней, зная, что я не смогу ей отказать.

Я шагнул вперед и коснулся ее лица, теряя власть над собой.

Вдруг раздался звонок.

— Не обращай внимания, — прошептала она.

Но я поднял трубку:

— Толбот слушает.

— Рэй Уоттс, Тайгер. Ты велел позвонить, как только что-нибудь выясню. Ты можешь говорить?

— Вполне, Рэй.

— Мы проследили крошку Дутко из Солнечной Долины до Лос-Анджелеса. Она четыре раза меняла документы за это время. Некоторое время работала в оптическом производстве, потом — в качестве технического советника под именем Элен Уэллс.

— Почему она сменила имя?

— Видимо, хотела избежать паблисити и всего, что связано с прошлым. Она привлекала внимание многих несколько лет подряд.

— У нее есть семья в России?

— Нет, и это помогло ей прижиться здесь.

— Где она теперь?

— Неделю назад женщина, подходящая по приметам, вышла из автобуса Лос-Анджелес — Нью-Йорк. У меня такое впечатление, что она где-то поблизости. Мне еще покопаться здесь, в Нью-Йорке?

— Нет, я займусь этим сам. Меньше времени уйдет.

— Ладно. Теперь слушай... Я отыскал ее друзей. Нескольких близких друзей, которые регулярно приезжали к ней в Солнечную Долину кататься на лыжах, и все они говорили на иностранных языках, главным образом на русском. Сама она любит свой родной язык, так что я бы прочесал эмигрантские районы, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— У меня есть фото.

— Пока она там находилась, занималась с одним из профи отеля, он стрелок из лука. За несколько недель мастерски овладела этим делом. Она настоящий атлет. Попробуй и тут поискать.

— Заметано. Как у нее с политикой?

— Брось это, дружище. Пустой номер. Несколько групп намеревались использовать ее переход на нашу сторону в своих целях, но она не захотела иметь с ними ничего общего. Словом, она придерживается данных, записанных в ее документах о гражданстве.

— Под каким именем?

— Под своим.

— Адрес?

— 165, Чуэнга, Лос-Анджелес.

— Когда ее ждут обратно?

— Киностудия «Л.Г. продакшнз» начинает снимать новую картину через два месяца, она там занята. Что-то насчет Олимпийских игр. Соня — технический консультант и дублерша звезд. Звезда, само собой, уже утверждена на роль, а Дутко из тех редких женщин, которые не имеют желания сделаться известными актрисами. Она каскадерша. Я ее понимаю, особенная известность ни к чему. С такой фигурой прославиться несложно.

Я мог бы дать другое объяснение, но промолчал.

— Билл Копли получил задание взять след в Нью-Йорке, если я не смогу с тобой связаться, и ты мог бы встретиться с ним в нашем офисе. К этому времени он успел, наверное, ухватиться за пяточку. У него квартира где-то на восточных семидесятых.

— Хорошо, Рэй, я ему позвоню!

Повесив трубку, я тут же нашел в справочнике телефон агентства Уоттса. Ответа я не ожидал — и не получил его. Набрал домашний номер Копли, и после второй попытки кто-то поднял трубку и настороженно спросил:

— Да?

— Пожалуйста, Билла Копли.

— Кто говорит?

— Это не важно, приятель. По делу из агентства. Позовите его.

— Да, но...

— Тогда забудьте, — сказал я и положил трубку. Решив выяснить ситуацию, позвонил Уолли Гиббонсу, нашел его сразу и спросил, не случилось ли чего дома у Копли.

Ответ последовал быстро. В газету уже позвонили. Самоубийство при помощи газа. Указаны также адрес и имя — Уильям Копли, 36 лет, работал в агентстве Рэймонда Уоттса с командировками в Лос-Анджелес.

Он продолжал еще что-то говорить, но я поблагодарил и повесил трубку.

— Тебе опять надо идти? — тихо спросила Рондина.

— Я не выбираю себе дорогу, — ответил я.

Не в силах поднять на нее глаза, я схватил пальто и шляпу, надел, проверил, есть ли у меня запасные обоймы к пистолету, взял «лейку» и ушел. Когда закрывал дверь, мне послышалось рыдание. Но я снова уходил в джунгли, а там не плачут.

Глава 4

В коридоре собралась небольшая толпа. Кое-кто был в пижамах, некоторые — в пальто, накинутых впопыхах поверх нижнего белья. Они бурно обсуждали событие.

Патрульный в форме и пожарный оставались до тех пор, пока не убедились, что газ выветрился. Обычных зевак было мало, и все скоро разошлись.

Я использовал репортерскую карточку, чтобы пробиться через полицейский заслон. Один из копов сказал: