– Я отвезу его, если хотите.

– Нет, вы все тут так уютно устроились. Я съезжу сама. Вернусь минут через десять.

Дженис подумала: «Если эти двое и в самом деле путаются, то я готова съесть собственную шляпу!» Вели они себя так, что обоим нелишне было бы впрыснуть тестостерона.

Вернувшись домой, Ли разогрела в печке китайские подношения Криса, принесла поднос с едой в гостиную, села в кресло и, лениво ковыряясь в своей тарелке, углубилась в книгу.

В восемь часов Кристофер поднялся и сказал:

– Что ж, думаю, мне пора.

Ли с трудом оторвалась от книги.

– Одну мин… – Она подняла палец вверх и дочитала страницу.

– Не беспокойтесь. Я найду выход.

– О, нет! Нет! – Ли встала с кресла и отложила раскрытую книгу. – Просто я так давно не читала. И так увлеклась.

– Ну и продолжайте. Совсем не обязательно меня провожать.

Она зевнула и сладко потянулась.

– Какая лень сегодня!

– Да, это уж точно. – В прихожей он снял с вешалки куртку и надел ее. – Спасибо, что позволили мне поболтаться тут у вас.

Без тени смущения он поцеловал ее в щеку на глазах у детей, высунувшихся из гостиной.

– Эй, Джои, Дженис… пока!

Когда за ним закрылась дверь, Дженис с некоторым облегчением подумала: «Мы с Джои ошиблись: Кристофер для нее – не более чем друг Грега».

Было два часа пополудни – обеденный перерыв в цветочном магазине, – когда на следующий день Ли постучала в квартиру Кристофера. Он распахнул дверь, и они бросились друг к другу в объятия. Они целовались так, будто завтра уже не наступит. Он прижал ее к двери, потом, словно передумав, отвел чуть в сторону, сорвал с нее пальто и бросил его на пол. Поцелуй был тем страстным, чувственным, жадным поцелуем, который не предполагает двусмысленности в отношениях и не внемлет голосу разума. Дав себе волю, он обхватил руками ее груди, навалился на нее всей тяжестью своего тела, прижал к закрытой двери. Раздался глухой стук от удара, эхом отозвавшийся в коридоре.

Когда поцелуй закончился, она, безжалостно схватив его за волосы, воскликнула:

– Не смей больше этого делать! Я еще никогда не чувствовала себя более несчастной! Вместо того чтобы повалить тебя на диван и распластаться сверху, мне пришлось усесться в другом углу, уткнувшись в какую-то идиотскую книгу!

Он рассмеялся:

– Ты утверждаешь, что хотела меня?

Она еще сильнее вцепилась ему в волосы и исступленно закричала:

– Хотела? Да, хотела! – и, зарычав, принялась таскать его за волосы, словно пытаясь оторвать голову.

– А как твои икры? – с плутоватой улыбкой полюбопытствовал он.

– Поцелуй, тогда скажу.

Он поцеловал ее, на этот раз нежно, и она, обмякнув, начала гладить его по волосам, бережно поддерживая затылок.

Когда он наконец заглянул ей в глаза, она тихо произнесла:

– Моим икрам нужна терапия.

– А, – ответил он, – я как раз об этом думал.

Он подхватил ее на руки и, как невесту, понес в гостиную, где уже не было рождественской елки и мебель была расставлена по местам. Он уложил ее на диван, склонился над ней, и она сомкнула ноги вокруг его бедер. Касаясь языком ее губ, проникая в ее манящий рот, он одновременно расстегивал пуговицы ее бледно-лилового пиджака. Под ним оказался еще и свитер. Рука его уже скользнула под мягкую шерстяную ткань, когда Ли вдруг отстранилась, прервав поцелуй.

– Кристофер, у меня плохие новости.

Он замер и с тревогой посмотрел на нее.

– Сегодня ночью у меня началась менструация.

Он изумленно уставился на нее, словно новость застала его врасплох Затем откинулся на спинку дивана, запрокинул голову, закрыл глаза и, безжизненно опустив руки, застонал:

– Оооо… Не-е-т…

– Извини. – Скорчив гримасу, она пожала плечами.

– И сколько это продлится?

– Четыре-пять дней.

Он поднял голову, открыл глаза и приложил к ее губам палец.

– Тогда вы мне не подходите, мадам, потому что у меня были вполне определенные виды на вас.

Она чмокнула его в палец и сказала:

– А я-то думала, ты меня полюбил только за кукурузные шарики.

Он устремил взгляд к потолку, задумался на мгновение, потом, усмехнувшись, посмотрел на нее.

– Теперь, когда ты кое-что освежила в моей памяти… думаю, я смогу продержаться еще четыре-пять дней. – Он схватил ее за локти и приподнял. – Иди-ка сюда.

С некоторым усилием она наконец взгромоздилась к нему на колени, и он поддерживал ее, засунув руки ей под мышки. Он привлек ее к себе и нежно, даже несколько вяло поцеловал, и поцелуй этот был так не похож на тот первый, исступленный, но возбуждал ничуть не меньше. Губы его были мягкими, влажными, лениво скользили по ее губам и лицу. Обменявшись несколькими легкими поцелуями, они какое-то время внимательно и трепетно разглядывали друг друга, и руки их порхали, словно плавники рыб, – он ласкал ее груди, она гладила его затылок. Эти минуты тишины и покоя навеяли мысль о том, что секс может и подождать, но их взаимное влечение растет с каждым мгновением, когда они рядом… и еще больше усиливается, когда они врозь. Это сквозило в их глазах, и они улыбнулись внезапному открытию.

– Я хочу тебе кое-что сказать, – тихо начал он. – Тот день после Нового года и для меня был очень трудным. Я знал, что мне не стоит приходить к тебе, но удержаться не мог.

– Я рада, что ты все-таки пришел. Если бы ты этого не сделал, мне бы пришлось пойти к тебе, но я совершенно не представляла, как смогу объяснить это детям.

Он начал застегивать ей пиджак.

– Это чертовски сложно – объясняться, правда?

Она пробежала пальцами по его волосам, с наслаждением ощущая их жесткую упругость, вдыхая сладкие ароматы шампуня, чистого белья и кожи.

– Дженис догадывается, – сказала она, нежно поскребывая ноготками его голову.

– Я так и подумал. Она вчера была какая-то чужая.

– Утром мне показалось, что она почти спросила меня об этом.

Пиджак ее был уже застегнут на все пуговицы. Кристофер опустил руки ей на талию.

– И что бы ты ответила?

Она перестала трепать его волосы.

– Я бы сказала ей правду.

– Ты серьезно?

Она кивнула, и он сразу поверил ей.

– Я не стала ей ничего говорить, потому что хочу, чтобы какое-то время ничто не омрачало нашего счастья. Мы этого заслуживаем, как мне кажется. Не хочу раньше времени разжигать страсти вокруг нашей связи.

– Ты действительно думаешь, что поднимется шум?

Она кивнула, устремив взгляд на вырез его свитера.

– Да, это шокирует всех. Кроме Джои. Он без ума от тебя, да к тому же еще слишком молод для предрассудков. Но для Дженис это будет ударом. Сильвия тоже придет в ужас. А моя мать… – Ли закатила глаза, потом скосила их в сторону. – …С мамой сложнее всего.

– Тебе так важно, что они подумают?

– Ну конечно. – Она вдруг совершенно некстати принялась расправлять воротник его рубашки. – Это ведь моя семья.

– Ты хочешь сказать, что они отрекутся от тебя или еще что-то?

– Нет, не отрекутся.

– Тогда они отвергнут меня. – Он произнес это беззлобно, глядя ей в глаза, смиренно принимая неизбежность.

Она вздохнула и, обвив руками его голову, прижала к своей груди.

– О, надеюсь, что нет. Мне бы хотелось думать, что они не настолько лицемерны.

Они еще долго сидели на диване, счастливые от того, что вместе, и тусклые лучи послеполуденного солнца, проникавшие в окна, озаряли их умиротворенные лица. Он смотрел чуть в сторону, а она, погрузив руку в его волосы, слегка взбивала их, как при мытье шампунем, потом вновь приглаживала и повторяла все сначала. Она все никак не могла насытиться близостью мужчины, радостью прикосновения к нему. Его волосы, рот, брови, мочки ушей, его ребра и грудная клетка, даже фактура его одежды так отличались от ее собственных; его мускулы были такими сильными и упругими, а кость такой широкой. Рука его вновь поползла по ее спине и заскользила меж лопаток, подобно маятнику часов.

Он закрыл глаза, с наслаждением впитывая ее женственность, ощущая приятную тяжесть ее ног на своих бедрах, прикосновение ее пальцев к коже головы, ладоней – к одежде, чувствуя ее дыхание на своем лбу. Солнце приятно ласкало его левую щеку, а ее груди – мягкие и податливые – согревали правую. От нее пахло цветочным магазином, в этом запахе сочетались ароматы трав, лаванды и цветов. Обнимая ее, он чувствовал, какая она хрупкая в сравнении с ним. Ее лопатки, когда он касался их кончиками пальцев, казались ему невесомыми, почти прозрачными, как крылья пташки.

Мужчина… женщина… такие разные…

Удивительно, какие же разные…

И в этом-то вся прелесть.

– Хочешь перекусить? – спросил он, когда оба они уже настолько размякли от безделья, что, казалось, единственными объектами их внимания остались их руки и солнечные лучи, проникавшие в комнату. Остальное их, похоже, и не волновало.

– Мм… – произнесла она, уткнувшись в его волосы. – А что у тебя есть?

– Немного салями и сыра. Чипсы. Яблоко.

– Мм… а стоит ли?

– Тебе нужно что-нибудь съесть.

– Я сыта ласками.

Он улыбнулся, ощутив приятное волнение от нежных прикосновений ее рук к волосам.

– Во сколько ты должна вернуться?

– Я не могу долго задерживаться. Сильвия сегодня днем идет на прием к дантисту.

Он вздохнул и неохотно высвободился из ее объятий.

– Смотрю – ты опять меня оседлала. Ну и потаскуха.

Она сползла с его колена и, схватив его за руку, потянула за собой.

– Пошли поищем твою колбасу.

Взявшись за руки, они направились на кухню – счастливые влюбленные. Но обоих неотступно преследовала одна и та же мысль: как долго смогут они держать в тайне свои отношения, к чему это приведет в конечном итоге и почему, стоило им заговорить об этом, в голосе тут же сквозили грустные нотки, словно они заранее перечеркивали надежды на общее будущее.

Вскоре после зимних каникул Кристоферу позвонили из школы. Был яркий зимний день – достаточно теплый, так что снег уже начал подтаивать. В полицейском участке, где Крис в тот момент составлял отчет о дорожном происшествии, пахло утренним кофе и оружейным маслом. Он ответил на телефонный звонок и услышал в трубке женский голос:

– Говорит Синтия Хьюберт, директор средней школы. Речь идет об ученике седьмого класса Джуде Куинси, который попал в неприятную историю. Он говорит, что, если мы вам позвоним, вы приедете и освободите его под залог.

Кристофер вздохнул и откинулся на спинку своего вращающегося стула.

– Что он на этот раз натворил?

– Украл деньги из кошелька учительницы.

Кристофер зажмурился и ущипнул себя за кончик носа. Черт бы побрал этого мальчишку! А он-то думал, что все налаживается.

– Вы уверены, что именно он это сделал?

– Она поймала его с поличным.

– Дежурный офицер уже у вас?

– Да, он с Джудом.

– Послушайте… ничего не предпринимайте, пока я не подъеду, о'кей?

В молчании директрисы угадывалось некоторое сомнение. Наконец она вздохнула и сказала:

– Хорошо, мы подождем.

Кристофер отыскал Джуда в кабинете воспитателя средней школы «Фред Мур». Судя по всему, обстановка была накалена до предела. Джуд сидел в кресле, обтянутом виниловой кожей цвета морской волны, уставившись на свои тенниски на воздушной подошве. Вид у него был изможденный и неопрятный. Кристофер кивнул дежурному офицеру Рэнди Вудворду, своему коллеге. Вслед за Крисом вошла директриса – стильная, худощавая женщина с серо-зелеными волосами, в прямого покроя сером платье и золотых очках. Он обернулся и пожал ей руку.

– Спасибо, что позвонили, миссис Хьюберт.

Он перевел взгляд на Джуда, который все изучал свои тенниски, выглядевшие уже так, словно в них солдат-пехотинец прошагал через всю Пруссию.

– Мог бы я переговорить с ним с глазу на глаз? – спросил Крис.

Все вышли, оставив их наедине.

Кристофер подошел к Джуду и встал перед ним, сверху вниз глядя на его опущенную голову с колючими волосами, птичью шейку, мятую грязную майку под застиранной джинсовой курткой, джинсы, разодранные на коленках. Он долго стоял над ним, уперев руки в бедра, и в кабинете было тихо, лишь из приемной за стеной доносились приглушенные голоса, стук степлера, беспрерывные телефонные звонки.

Наконец Кристофер спросил:

– Ты украл деньги, Джуд?

Мальчик молчал и упорно разглядывал язычки своих теннисок.

– Это правда? – мягко переспросил Крис.

Джуд кивнул.

Слова упреков почему-то не шли на ум. Кристофер слишком часто читал Джуду нотации, много раз представлял себя на его месте, отчаянно пытаясь убедить мальчишку в том, что в мире этом, хотя и несправедливом, надо научиться жить по совести. Ему хотелось дотянуть его хотя бы до совершеннолетия, когда человек уже вправе принимать собственные решения. Сегодня, однако, Крис с ужасом подумал вдруг: а ведь мальчишке всего лишь двенадцать. Для Джуда перспектива дожить до семнадцати-восемнадцати лет, когда можно будет покинуть стены средней школы, была, вполне вероятно, столь же иллюзорна, как и возможность стать стипендиатом Родса в Оксфорде. Он был запуганным, сбившимся с пути подростком, лишенным родительского внимания и любви, которого сегодня утром, вполне возможно, даже не накормили завтраком, не говоря уж о том, чтобы поцеловать на прощание у двери.

Неожиданно для самого себя Кристофер опустился на одно колено и обнял Джуда. Мальчик прильнул к нему и заплакал. Кристофер держал его крепко, еле сдерживаясь, чтобы самому не разрыдаться. В ноздри ему бил горький резкий запах, исходивший от тела и одежды Джуда. Так и сидели они, молча прижавшись друг к другу, и за это время секретарша в приемной, казалось, израсходовала целый блок скрепок, орудуя степлером, и все школьные прогульщики, звонившие наперебой, заявили о своих недомоганиях. Когда Кристофер попытался отстраниться, Джуд еще сильнее прижался к нему.

– Что случилось? – спросил Кристофер. – Что-нибудь дома?

Он почувствовал, как вздрогнул Джуд.

– Хочешь уйти оттуда? Хочешь жить в приюте?

Джуд ответил:

– Я хочу жить с тобой.

Кристофер убрал со своей шеи руки мальчика и силой усадил его обратно в кресло.

– Мне очень жаль, Джуд, но это невозможно. Человек должен иметь разрешение на опекунство, и, кроме того, что мне с тобой делать, если я работаю по ночам?

– Со мной все будет в порядке. – Джуд утер глаза тыльной стороной запястий. – Я просто посмотрю телевизор и лягу спать, когда скажешь.

С глубокой болью в душе Кристофер ответил:

– Извини, Джуд, но ничего не выйдет.

Но Джуд с такой грустью и мольбой взглянул на него, что Кристофер был сражен.

– Я могу делать все, что угодно: скажем, убирать квартиру, разогревать тебе банки с супом на обед.

Таково было представление Джуда о еде: банки с супом. Крис положил свою мужскую руку на детскую шею Джуда, мысленно спрашивая себя: сколько же грязи скрыто этим темным пигментом? Потом поднялся и присел рядом с Джудом. Наклонившись к нему, он попросил:

– Расскажи мне, что произошло дома.

– Они забрали мои талоны на обед, чтобы обменять их на кокаин. Потом попытались и меня угостить, сказали, что пора и меня приобщать к этому.

– Приобщать?

– Ну да, знаешь – посадить на что-нибудь новенькое.

– Ты имеешь в виду, на кокаин?

Джуд кивнул, а Кристофера обдало горячей волной разбушевавшегося в крови адреналина. Его не слишком удивило то, что родители отобрали у ребенка талоны на питание – с подобными мерзкими выходками он уже сталкивался, и не раз, но чтобы приучать собственного ребенка к наркотикам – это было уже слишком. Его обуяла дикая злость, возникло непреодолимое желание разыскать Венди и Рэя Куинси и так набить им физиономии, что и пластическая хирургия не помогла бы.

– Итак, давай еще раз все выясним. – Он задрал мальчишке подбородок и заставил смотреть прямо себе в глаза. – Твои мать и отец купили на твои обеденные талоны кокаин, а потом попытались и тебя заставить его попробовать. Именно так все было, ты уверен?

Джуд дернул головой, высвобождая свой подбородок.

– Я уже сказал, как это было. Так и было.

– И ты украл деньги, чтобы поесть?

Джуд вновь сосредоточился на своих теннисных тапочках.

– Джуд, на этот раз мне необходимо, чтобы ты сказал все начистоту, без вранья и недомолвок. Итак: ты поэтому украл деньги? Чтобы пообедать?

Мальчик пробормотал:

– Да… думаю, что да.

– Ты так думаешь?

– И еще потому, что я знал: если я это сделаю, они позовут тебя.

Кристофер поднялся со своего стула и присел на корточки перед Джудом.

– Послушай меня, о'кей? Потому что сейчас это действительно важно. Я не могу отправить тебя в приют без согласия родителей и не думаю, что они его дадут. Но у нас есть другая возможность. Я имею право забрать тебя из дома и оформить твое задержание в полицейском участке на двадцать четыре часа. Сразу же после этого воспитатель безнадзорных детей свяжется с окружным адвокатом, и начнется подготовка к слушанию твоего дела в суде. В этом случае тебе придется рассказать судье все, о чем ты только что поведал мне: о том, что твои родители пытались пристрастить тебя к кокаину. Ты согласен сделать это?

Когда дело заходило так далеко, дети часто отказывались давать показания против своих родителей; в последнюю минуту их охватывал страх лишиться и семьи, и крова.

– Так ты сделаешь это, Джуд?

Сквозь застилавшие глаза слезы Джуд разглядывал свои грязные руки.

– И тогда я смогу жить у тебя?

Не терзай же мне душу, малыш.

– Нет, не сможешь, Джуд. Но зато это даст мне хороший шанс стать твоим опекуном на время слушания в суде.

– Моим опекуном? – Джуд поднял на него взгляд.

– Да, и я смогу проследить за тем, чтобы в отношении тебя были приняты правильные решения и твои интересы не пострадали. Но ты должен понять: если мы начнем этот процесс – то есть если я оформлю твое задержание в полиции на сутки и выступлю с иском о защите прав ребенка – речь будет идти о том, чтобы навсегда отлучить тебя от родителей.

Джуд какое-то время обдумывал это предложение и вдруг подал свой слабый голосок в защиту матери, которая на самом деле не заслуживала права иметь ребенка.

– Моя мама… она иногда готовит ужин.

Крис почувствовал, как сдавило горло. Когда он заговорил, голос его звучал так, словно он пытался проглотить что-то в этот момент.

– Да, я знаю. Иногда они ведут себя как нормальные люди. Но чаще всего это не так. Они больны, Джуд, но отказываются от помощи. Может быть, если ты уйдешь от них навсегда, они изменятся. Мы подыщем тебе хороший приют, где тебя каждый день будут и купать, и кормить, давать деньги на обеды. Но выбор за тобой: ты должен сказать свое слово.

– А мы с тобой сможем иногда играть в баскетбол? И ходить в спортзал?

– Да, Джуд, сможем. Я сделаю все для этого.

Джуду было тяжело самому принять решение, так что Кристоферу пришлось сделать это за него. Он встал и положил руку мальчику на голову.

– Вот что я тебе скажу: на сегодня мы тебя забираем из школы. Подождешь меня здесь, хорошо?

В кабинете директора он застал Рэнди Вудворда, миссис Хьюберт и мисс Протеро – учительницу, у которой украли деньги. Он закрыл за собой дверь и сказал без всяких вступлений:

– Я намерен доставить его в полицию и назначить слушание дела в суде.

– Ты думаешь, это поможет? – спросил Вудворд.

– Я намерен подать петицию о защите прав ребенка.

– Петицию? – удивился Вудворд. – Ты уверен, что поступаешь правильно? Ведь тогда его попытаются отлучить от семьи. Ни один полицейский чин или работник патронажа не возьмет на себя такую ответственность, не будучи твердо уверенным в целесообразности такого шага.

– Он украл деньги, потому что его родители отобрали его талоны на питание, чтобы обменять их на кокаин, а потом попытались и Джуда заставить нюхать его.

Мисс Протеро – аккуратно подстриженная девушка, типичная американка, недавняя выпускница колледжа – заметно побледнела и ахнула. Миссис Хьюберт, сидевшая за своим столом, выглядела мрачной и задумчивой. Рэнди Вудворд спокойно сказал:

– Как бы мне хотелось привязать этих ублюдков тридцатифутовым кабелем к своему снегомобилю и покатать по лесам часа этак четыре.

Кристофер ответил:

– Вся беда в том, что, стоит им прийти в себя, они тут же опять тянутся к своему зелью. Мальчику нужно хорошенько помыться и поесть. По-моему, он давно ничего не ел. Ему нужна и чистая одежда, которая вряд ли найдется в его доме. Ты свяжешься со службой патронажа? – спросил он Вудворда.

– Сейчас же, если миссис Хьюберт не возражает.

Та кивнула, сказав:

– Думаю, это лучший выход.

– Мисс Протеро?

Молодая женщина вышла из прострации. Вид у нее был неважный.

– Да, конечно, Бог мой, я и не подозревала, что у него дома так неблагополучно.

Кристофер обратился к Вудворду:

– Я сам отвезу его в приют, после того как ты свяжешься с патронажем. Мальчик меня знает. И не будет бояться.

– Конечно. Я рад, что ты взялся за это дело. Глядя на этих несчастных ребятишек, у меня сердце разрывается.

«У тебя сердце разрывается»… Господи, что тогда говорить о Кристофере. Он отвез запуганного малыша в маленький опрятный домик в юго-западной части Аноки и провел его по заснеженной дорожке к входу. Джуд смотрел прямо перед собой, на лице его застыло стоическое выражение. Тонкая джинсовая куртка, что была на нем, едва ли согревала его сейчас, в разгар зимы. Пока они шли к домику, Крис все вспоминал, как крепко прижимался к нему малыш в кабинете школьного воспитателя.

Полногрудая женщина лет пятидесяти, в болотном свитере и брюках, открыла им дверь и провела в холл.

– Это миссис Биллинг, – сказал Кристофер Джуду.

Она поздоровалась – «Привет, Джуд» – с таким фальшивым радушием, что Кристофер почувствовал себя виноватым в том, что оставляет мальчика на ее попечение, хотя в доме и было чисто, а на стенах гостиной были развешены вполне приличные пейзажи.

Кристофер обратился к миссис Биллинг:

– Ему нужно хорошенько поесть и вымыться. Он взят под присмотр полиции на двадцать четыре часа, пока готовится слушание его дела в суде.

Уходя, он положил руку на плечо Джуду. Мальчик был довольно высоким, чтобы нагибаться к нему, но в то же время еще мал, чтобы его можно было прижать к груди, так что Кристофер решил, что дружеское пожатие плеча будет в данной ситуации наиболее уместным. В конце концов он все-таки не выдержал и обнял Джуда на прощание. На этот раз, в присутствии незнакомого человека, Джуд никак не отреагировал на объятия Кристофера.

– Послушай, теперь тебе будет хорошо.

– Когда я снова увижу тебя?

– Через двадцать четыре часа состоится слушание в суде. Закон не позволяет мне присутствовать на нем, но я сам приеду за тобой и отвезу тебя туда в патрульной машине.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– А завтра я пойду в школу?

– Нет, скорее всего, нет. Завтра как раз состоится слушание.

– А что это такое?

– Ну, официально это называется слушание по выявлению мотивов для предъявления иска. Это означает, что судья будет решать, есть ли основания для того, чтобы навсегда отлучить тебя от родителей. Перед этим к тебе зайдет окружной адвокат, он побеседует с тобой. Расскажи ему все, как и мне тогда, в школе.

Джуд с удрученным видом разглядывал своего приятеля-полицейского.

– Ну что ж, мне пора. Я на дежурстве, ты же знаешь.

Джуд кивнул.

Кристофер потрепал мальчишку по голове, поблагодарил миссис Биллинг и вышел. Открывая дверцу автомобиля, он бросил взгляд на дом И увидел, что Джуд замер у окна и молчаливо наблюдает за ним. В машине ему пришлось прежде высморкаться и прокашляться и только потом доложить по радиосвязи диспетчеру о результатах своей поездки.

По дороге в патронажную службу, где он должен был выяснить, когда планируется слушание в суде, Крис вдруг подумал о том, что за сегодняшний день парнишка ни разу не пустился в блатной жаргон. Испуг лишил его привычной бравады.

Вечером того же дня он позвонил Ли.

– Мне нужно тебя видеть.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Да, это… – А что, собственно, «это»? Опять его работа – неблагодарная, проклятая работа, требующая от него такого напряжения душевных сил. – …Это Джуд.

Не задав больше ни единого вопроса, она разрешила ему тотчас же приехать.

– Приезжай в любое время. Я весь вечер дома.

Он подъехал в половине девятого. На душе было тяжко, он испытывал острую потребность… потребность… а в чем – не мог выразить словами. В поддержке, может быть.

Она открыла ему дверь и, лишь только взглянув на его осунувшееся лицо, с тревогой в голосе спросила:

– Милый, что с тобой?

Даже не сняв куртки, он обнял ее и уткнулся в ее волосы. Она сомкнула руки на его спине, и они затихли так, в тускло освещенной прихожей, которая, кстати, неплохо просматривалась из гостиной. Там, где в кои-то веки не было слышно ни трескотни телевизора, ни возгласов Джои.

– Просто сегодня выдался день, без которого лучше бы в жизни обойтись.

– Что произошло с Джудом?

– Я назначил официальное слушание по факту отлучения его от родителей.

– А в чем дело?

Он рассказал ей о талонах на обед, кокаине, сцене в кабинете директора, о том, как отвозил Джуда в приют.

– Все дело в том, что даже после всего, что я знаю о мытарствах этого мальчика, я все равно не уверен что поступаю правильно.

– Но кокаин…

– Я знаю. Знаю. – Он нежно обнимал ее, ему необходимо было чувствовать ее тепло и близость, ощущать прикосновение ее рук. – Но я был у него дома, Ли, и знаю, каково там. Это дом, но он не похож на дома других детей. И все-таки другого не дано, и ты знаешь, что, если лишишься отца и матери, вряд ли отыщется кто-нибудь еще, кому будет до тебя дело. Сегодня я прочитал эту же мысль в глазах Джуда. Я почувствовал это, когда он бросился мне на шею. Я испугался, что она хрустнет. Потом он сказал: «Я хочу жить с тобой, Крис», а я вынужден был сказать «нет». Господи, Ли, ты бы его видела. Он сидел на этом жестком казенном стуле, словно маленький беженец, грязный, оборванный, вонючий. Зима, а он в тонкой курточке. Я уверен, что утром никто не накормил его завтраком… А у меня пустует одна комната, и я зарабатываю достаточно, чтобы нам хватило на двоих. Но что мне делать с двенадцатилетним мальчишкой, если я так часто работаю по ночам, а присматривать за ним некому?

Она ничего не могла ему ответить. Она лишь прижимала его к себе, слушала его хриплый шепот, понимая и сочувствуя ему.

– Предупреждают ведь остерегаться этого, не прикипать душой к детям, но ведь тогда надо не иметь сердца!

– Джуду сейчас тепло, сытно и уютно. Ты и так столько для него сделал!

Он вздохнул и, прижавшись подбородком к ее голове, закрыл глаза. Он пытался почерпнуть у нее сил, чтобы справиться с переживаниями, но в памяти вновь и вновь оживали тягостные воспоминания.

Помолчав, он произнес:

– Дети – это самое тяжелое в нашей работе. Не преступники, не проходимцы и даже не жертвы преступлений. Самое страшное – это дети.

– Я понимаю, – сказала она, поглаживая его по спине. – Грег всегда говорил то же самое.

– Пару лет назад, в первый год службы Грега в полиции, я получил сигнал из Северного округа, что кто-то заметил на улице маленькую девочку, которая шла босиком, совершенно одна. Был чудный летний день; около двух часов пополудни я отыскал ее. Ей было что-то около трех. Клянусь Богом, никто к ней в тот день даже не прикасался. Видно было, что одевалась она сама, бедняжка. Платьице грязное, трусиков под ним вообще не было, и потом эти босые ножки… а волосы спутаны и давно не видели расчески. Она шлепала по улице, волоча за собой лысую куклу. Я нашел ее за несколько кварталов от ее дома. Она просто вышла на улицу, и никто ее не хватился. Когда я остановил свою машину возле нее, она сосала пальчик и горько плакала. Увидев меня, она подбежала, протянула ко мне свои ручонки и прижалась ко мне так, что никто уже не смог бы оторвать ее от меня. Мне пришлось вызвать помощника, потому что она плакала, когда я пытался высвободиться – ведь мне нужно было вести машину. Я сам отвез ее в приют, и, когда стал передавать ее воспитательнице, она опять расхныкалась, отказываясь слезать с моих рук.

Он помолчал и потом добавил:

– На всю жизнь запомнил я тот день.

Он затих, и она сказала:

– Ты не должен казнить себя за то, что не взял Джуда к себе.

– Но это меня мучает. Я всегда вел себя с ним, как старший брат, а вот теперь чувствую себя так, словно предал его.

– У тебя слишком доброе сердце.

– Разве может быть сердце слишком добрым?

– Милый Кристофер, потому-то я и люблю тебя.

– О, Ли… – Он отстранился от нее, взял ее лицо в свои руки, обхватив его словно чашу, из которой собирался напиться. И поцеловал – за доброту и понимание, за красоту.

– Сегодня вечером я все думал, кто же мне нужен больше – любовница, мать или жена. Так что я пришел к тебе востребовать все вместе.