Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сила любви

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Спенсер Лавирль / Сила любви - Чтение (стр. 21)
Автор: Спенсер Лавирль
Жанр: Современные любовные романы

 

 


– Жена? – повторила она вслед за ним.

– Полицейским приходится многое взваливать на своих жен, а у меня жены нет. – Он погладил ее по щекам большими пальцами. – Спасибо за то, что ты рядом.

– Если я смогла хоть чем-то помочь тебе, я рада, но у меня были свои причины открыть тебе дверь, а они не совсем альтруистические. – Она приподнялась на цыпочки и, протянув руку, наклонила его голову. – Я думала о тебе весь день.

Они целовались, когда Джои, в носках, вышел из своей комнаты в коридор. Он зашел в гостиную с другой стороны и, сделав пару шагов, заметил в темной прихожей мать, которая замерла в чьих-то объятиях и с кем-то целовалась.

Он испытал странное ощущение, зародившееся где-то внизу живота. Волнение. Возбуждение. И вместе с тем приятную слабость, разлившуюся по ногам. С матерью был Кристофер, Джои почти не сомневался в этом, хотя все, что он смог разглядеть, – это рукава куртки и руки на спине и затылке матери. Впрочем, куртка эта была ему знакома. Левая рука Криса скользнула вниз и обхватила бедра матери. Она что-то прошептала, Джои не смог разобрать что, и раздавшийся в ответ мужской голос выдал в незнакомце Кристофера. Его руки накрыли ягодицы матери, и она еще теснее прижалась к нему. Джои видел такое в кино.

Он почувствовал, что заливается краской, попятился обратно в коридор и стоял там не шелохнувшись, стараясь остаться незамеченным. Он прислушивался к тихому бормотанию и долгим паузам в промежутках, потом следовал новый всплеск поцелуев и причмокиваний – такие звуки обычно издавал сам Джои, когда смаковал свои любимые блюда. Он вновь высунулся из-за угла и увидел, как рука Кристофера скользнула матери под свитер. Выступ арки мешал ему разглядеть все как следует, но он прекрасно знал, что Кристофер сейчас трогает ее груди. Боже! И это его мать? Неужели она все еще занимается этой ерундой? В ее-то возрасте? Ух ты, тогда, значит, они уже попробовали и все остальное. Джои мысленно представил себе «все остальное». От разбушевавшегося воображения и увиденного воочию его бросало попеременно то в жар, то в холод, он прерывисто дышал. В последний раз взглянул он на происходившее в коридоре, потом тихонько прокрался в спальню матери, где на тумбочке возле кровати стоял второй телефонный аппарат. Он бесшумно закрыл дверь, поднял трубку и в темноте, на ощупь, набрал номер, потом завалился поперек кровати и сказал:

– Эй, Денни, это Джои. Мне нужно поговорить с тобой об ужасно занятном дельце…

Глава 16

Судья вынес решение оставить Джуда в приюте до официального слушания в суде, которое было назначено на конец февраля, хотя и отклонил назначение Кристофера опекуном Джуда, сославшись на то, что интересы мальчика уже представляет окружной адвокат, а работник патронажа следит за условиями его жизни. Кристофер привез Джуда обратно в заведение миссис Биллинг и оставил там, пообещав, что они вместе будут ходить в спортзал по вторникам, как это и предусмотрено расписанием Криса, Джои Рестон решил, что не расскажет никому, кроме Денни Уитмана, о том, что видел в тот вечер. Если сказать Дженис – она тут же вмешается, и тогда конец всем этим довольно волнующим сексуальным сценкам, одну из которых он подглядел и, зачарованный, решил даже кое-что перенять для своих свиданий с Сэнди Паркер. Конечно, прежде ему нужно обсудить все это с Денни и быть уверенным в том, что если вдруг он решится позволить себе кое-какие вольности, то не спугнет свою подружку.

Дженис вернулась в колледж, а Ли жила ожиданием нового тайного свидания с Кристофером.

Как-то она позвонила ему и сказала:

– Джои записался в автошколу, хочет получить водительские права. Завтра в семь вечера он уйдет на пару часов. Что ты делаешь?

– Я свободен. Ты сможешь приехать ко мне?

– Да. – Она вздохнула с облегчением. – Только попробуй останови меня.

– И в пятницу у меня тоже выходной. Что ты делаешь в пятницу вечером?

– Ничего. А Джои идет на баскетбол.

– Два вечера подряд. Даже не верится, черт возьми!

– О, Кристофер, уже столько лет я себя такой не помню.

– Какой?

– Ты знаешь какой.

– Может, и знаю, но ты все равно скажи.

– Сексуально озабоченной. Возбужденной. Я думаю о близости постоянно. Наверное, мне следует испытывать чувство вины, но этого нет.

– А в чем ты должна винить себя?

– Я обманываю детей.

– Ты не права. Ты просто уделяешь часть своего личного времени мне, а им об этом не говоришь.

– Поразительно, как ты ловко все представил.

– Я уже говорил тебе: как только ты захочешь сказать им прямо, что встречаешься со мной, сразу же дай мне знать. Я приеду, и мы вместе откроем им правду.

– Нет, не сейчас, – поспешно сказала она. – Еще не время. Я хочу, чтобы еще хоть немного ты был только моим.

Повисло молчание, пока они мысленно представляли свою близость, радуясь своему счастью и удаче, испытывая сладкое томление в разлуке, как все новоиспеченные влюбленные.

– Мне бы хотелось быть сейчас рядом с тобой, – сказал он.

– И мне тоже.

– Ты в постели? – спросил он.

– Да. – Она звонила ему каждый вечер в одиннадцать, уже погасив свет в своей спальне. – А ты?

– Да, один, в темноте. Как ты одета?

– На мне самая что ни на есть уродливая, вылинявшая фланелевая рубашка. Ей уже, наверное, лет десять.

– Ты лежишь на спине?

– Нет, на боку, свернувшись калачиком.

– А ночная рубашка зажата между ног?

Этот вопрос поверг ее в трепет.

– Это и есть один из так называемых разговорчиков «с вывертами», о которых я слышала?

– Наверное, да, но я такими раньше не увлекался, так что не подумай, будто это у меня привычка. Только с тобой я такой смелый и откровенный. Так ночная рубашка зажата у тебя между ног?

– Да, – прошептала она, потом закрыла глаза и тяжело задышала, словно уже ощущала на себе его руки, видела его лицо, крепкие пальцы, тело, но пока их соединяло лишь многозначительное молчание, повисшее в телефонных проводах.

– Ли? – прошептал он наконец после долгой паузы.

– Да?

– Как проводишь Джои, не теряя ни минуты беги ко мне.

Она исполнила его просьбу. В семь ноль-семь она уже переступила порог его квартиры, а в семь ноль-девять на них обоих уже не было ни клочка одежды. Они не стали тратить время на то, чтобы добраться до спальни, а устроились прямо на полу в гостиной, где негромко звучало радио и возле дивана были зажжены две настольные лампы. В этот раз она ни на мгновение не устыдилась своей наготы при свете, каталась вместе с ним по полу, уступая его желаниям, охотно расставляла ноги, позволяя ему целовать самые интимные места, которые специально для этого заранее надушила.

Они впились друг в друга с жадностью диких животных: это было восхитительное естественное влечение двух живых существ после вынужденного одиночества. Они упражнялись в экзотических сексуальных позах, всецело отдавшись своей страсти.

Они стояли на коленях, лицом к лицу, когда вдруг она резко откинулась назад, запрокинув руки, выгнувшись в «мостике», и он подставил ей под спину свою руку.

Она с трудом могла говорить.

– Я чувствую тебя… прямо возле… сердца… Боже… Боже… Боже…

– Я никогда не думал, что ты такая.

– А я никогда и не была такой… раньше…

Он потянул ее за руку, и она поднялась так же свободно, как и до этого упала, и тут же впилась в него поцелуем, прижалась к нему всем телом, взъерошила ему волосы.

– Ли… Ли… мне до сих пор не верится, что я с тобой… и занимаюсь этим.

Ей было сорок пять, и она была свободна и раскованна, наверстывая упущенное за столь долгие годы.

Когда она кончала, он приглушил ее крик диванной подушкой, опасаясь, что услышат жильцы этажом ниже. Когда же он задергался в оргазме, она со счастливой улыбкой наблюдала за ним. В эти минуты он был прекрасен – даже и так, с отпавшей челюстью, запыхавшийся. Она коснулась его влажной брови, пробежала рукой по лицу, опустила палец в его полуоткрытый рот.

Они долго лежали на полу, ощущая под собой шершавую ткань ковра, удерживая друг друга рядом сплетением ног и взглядами. Над их головами бесшумно колыхалась ветка фикуса, попавшая в поток горячего воздуха из кондиционера. Басы, выплывавшие из радиоприемника, отражаясь от пола, эхом отдавались в их ребрах. За окном валил снег и бушевал ветер, но, нежась в шафрановом свете ламп, они чувствовали, как разливается в них благодатное тепло.

– Я даже не мог представить, что ты такая, – в изнеможении произнес он.

– Не знаю, что на меня вдруг нашло.

– Наверное, ты слишком долго ждала этого.

– Нет, тут что-то другое. Все это так не похоже на меня.

Он коснулся ее нижней губы, чуть сдавил ее и отпустил, возвращая к естественным очертаниям.

– Когда я впервые задумался о тебе в сексуальном плане, мне казалось, что ты должна быть предельно сдержанна и даже строга.

– Так оно и было раньше. Ты изменил меня.

– И как мне это удалось?

– Не знаю. Ты просто… – Она перекатилась на спину, груди ее опали, и его свободная рука тут же потянулась к ним. – Вдруг появился ты – тридцатилетний, сильный, превративший меня в сексуально озабоченную особу, – меня, такую… ну, как бы это сказать, практичную и деловитую, что ли… И я теряю контроль над собой, на работе только и думаю о том, как бы удрать поскорее из магазина, чтобы встретиться с тобой и заняться любовью. День, проведенный без тебя, кажется мне месяцем.

– Со мной то же самое. Но дело здесь не только в сексе. Ты меня интересуешь не только как партнерша в постели.

– А как же еще? – спросила она, лениво растянувшись на спине, в то время как он кончиком пальца выписывал контуры ее ребер, скользил вокруг соска, потом спускался к пупку, забираясь в его круглую впадинку, выныривая, чтобы опять устремиться вверх, к грудям.

– Помнишь в первый день Нового года, когда ты пришла ко мне в полдень и мы не смогли заняться любовью, я был счастлив уже тем, что ты сидишь на моем колене, в лучах солнца. Или, например, когда на работе особенно достается и я могу прийти к тебе за советом и утешением, как это было вчера, когда я отвез Джуда в тот приют… Все это тоже очень важно для меня. И эта сторона наших отношений так же хороша, как и то, чем мы занимаемся сейчас.

Лениво улыбнувшись, она повернулась к нему, так что ее груди обрели прежнюю пышную форму и уютно поместились в его пригоршни.

– Неужели так же хороша? – поддразнила она.

– Ну нет, – ухмыльнувшись, поспешил добавить он, – почти так же.

Она тихонько хихикнула от удовольствия и перекатилась на живот, так что теперь они лежали лицом к лицу, и она легкими движениями пальцев приподнимала волосы на его затылке, вглядываясь в черты его лица, и постепенно ее смех растворялся в подступившей волне желания.

– Для меня тоже, – прошептала она.

Она чуть приподнялась и, слегка навалившись на него, начала целовать столь же нежно, сколь и страстно.

– Ты дал мне столько счастья, – сказала она и порхающими пальцами, словно перебирая струны лютни, откинула упавшие ему на лоб пряди волос.

– Я рад.

– И, знаешь, что я тебе скажу?

Он молча ждал, пока она продолжит.

– Я твердо убеждена в том, что качество отношений определяется тем, как проходит время после сексуального общения. А что ты думаешь?

Он же думал о том, что хочет провести остаток жизни с этой женщиной. Обняв ее за шею, он выдохнул ее имя: «О, Ли…», крепко прижал ее к себе, и невысказанное прозвучало громче любых слов, которые он мог произнести в ответ.


Этой ночью во сне она видела Грега – всего лишь в третий раз после его смерти. Он явился на какое-то мгновение: войдя на кухню, поправил на голове красную кепку и, улыбнувшись, сказал: «Я починил этот шланг, мам». Она проснулась сама не своя. Сердце билось гулко, словно удары молотка сыпались на изголовье ее кровати, напоминая о том, что Грег на самом деле мертв и она никогда не услышит его голоса, не увидит его лица.

Она коснулась вещей, ее окружавших, – чтобы убедиться в том, что не спит; пощупала свой лоб.

Что означал этот сон? И почему он пришел именно сегодня, после того как она побывала у Кристофера? Неужели для того, чтобы лишний раз напомнить, что на самом деле Кристофер заменил ей сына?

В тот же день, все еще под впечатлением от увиденного во сне, Ли получила второе напоминание о Греге – позвонил Нолан Стиг.

– Привет, – непринужденно сказал он, – звоню просто так, узнать, как поживаете.

Его голос наполнил ее щемящей тоской. Ее всегда трогала отзывчивость этих ребят – друзей Грега, которые до сих пор звонили ей, не забывая о том, что некогда она была частью их жизни. Милый, внимательный Нолан – как приятно сознавать, что он, верный друг Грега, и сейчас продолжает заботиться о его семье. Минут десять они поговорили о работе Нолана, автошколе Джои, возвращении Дженис в колледж, о погоде нынешней зимы. Наконец, когда были исчерпаны уже все темы, кроме главной, о которой оба все время думали, Нолан сказал:

– Не знаю почему, но я сегодня так много думаю о Греге.

Какое облегчение, что можно наконец в открытую говорить о нем.

– О, Нолан, я тоже… прошлой ночью я видела его во сне.

– Мне он никогда не снится. А я бы очень хотел. Так здорово опять увидеть его.

– Даже не верится, что ты позвонил именно сегодня, когда мне это было так необходимо. Не каждый поймет, что мне все еще хочется иногда поговорить о нем с кем-нибудь.

– Он всегда был моим другом. Наверное, нескольких месяцев мало, чтобы смириться с его утратой. А уж сколько времени потребуется вам – даже не представляю. Я рад, что именно с вами могу говорить о нем.

После разговора Ли погрузилась в воспоминания о прошлом, к которым примешивалась и грусть настоящего, и острая жалость к самой себе. Звонок Нолана оживил в памяти яркие образы двух мальчиков, связанных годами дружбы: вместе в начальной школе, потом – в средней, как сейчас Джои, старшие классы, у обоих – свидания с девочками, увлечение спортом, первые автомобили стоят во дворе их дома, – мальчики раздеты до пояса, подставив спины солнцу, бережно протирают стекла, от рева автомагнитол дрожат листья на деревьях. Еще не раз в этот день милые сердцу картинки прошлого вызовут у нее горькие слезы и невольную улыбку и в конце концов примирят ее с неизбежностью.

Но судьба, словно решив взорвать обретенный ею за эти полгода некоторый душевный покой, уготовила еще одно испытание. В тот вечер, возвращаясь с работы домой, она включила в машине радио, и – надо же такому случиться – в салоне разлилась мелодия Винса Джилла «Когда я зову тебя». Шанс застать именно эту мелодию в те пять минут, что она тратила на дорогу домой, был ничтожно мал. И все же… из холодных стереоколонок хлынули печальные звуки – третье, и самое болезненное, напоминание о Греге.

Музыка… Она разбередила душу. Эта песня была самым последним увлечением Грега, и вот сейчас ее слушали по всей Америке, и в каждом человеке она пробуждала добрые, романтические чувства. Но только не в Греге. Грег ее больше не услышит. Интересно, что чувствовал он, когда слушал ее? О ком он думал? Была ли у него девушка, которую он любил и потерял и по которой тосковал? Девушка, на которой он мог бы когда-нибудь жениться? Иметь с ней детей? Быть счастливым?

Мелодия вновь воскресила в ее душе мысль, которую она гнала от себя все эти семь месяцев:

Если бы только…

Если бы только…

Если бы только…

Она расплакалась уже в дороге, так и не дотянув до дома. Джои на кухне был занят макаронами – он как раз закладывал их в кипящую воду, когда она вошла.

– Будешь макароны с сыром, мам? Тогда поторопись. Я должен быть в… – В лице его промелькнул испуг, когда он увидел ее слезы. – Мам, что-то не так?

Он кинулся к ней, и они обнялись.

– Грег, – пожаловалась она, – мне сегодня его ужасно не хватает.

Он крепче прижал ее к себе.

– Мне тоже. Интересно почему.

– Не знаю. Нолан звонил. Сказал то же самое.

– Почему вдруг мы все подумали о нем в одно и то же время?

– Кто знает? Ритмы Земли, биоритмы, расположение звезд. Мы думаем, что уже оправились от горя, а выясняется, что еще очень далеки от этого.

– Да, – произнес он надтреснутым голосом, уткнувшись ей в волосы. – Проклятье!

Она погладила его по спине, печально улыбнулась и повторила вслед за ним:

– Да… вот уж воистину проклятье.

За последние полгода Джои перерос ее почти на целую голову. Мысль об этом добавила ей грусти: скоро и он станет взрослым и покинет ее. Она с трудом заставила себя не думать об этом.

– Ну что ж. Ты, кажется, намекал на макароны с сыром? – Она достала несколько салфеток и протянула пару Джои. Оба высморкались, утерли глаза, и она, повернувшись к плите, успела ее выключить, прежде чем кипевшие макароны перелились через край кастрюли. – А тебе в семь тридцать надо быть в школе.

– Да, – без особого энтузиазма сказал он. – Анока играет с Кун-Рэпидз. Это величайшая схватка года.

Она взяла его лицо в свои ладони и нежно чмокнула.

– И очень скоро мне уже не придется отвозить тебя на такие мероприятия.

– Сегодня вечером нас отвезет мама Денни.

– Хорошо. А теперь давай-ка приготовим сырный соус.

Когда Джои ушел, она убралась на кухне и переоделась в голубые джинсы и пуловер. В доме было очень тихо. Лишь посудомоечная машина напоминала о себе: тум-тум-тум, извергая лимонный аромат кипящего моющего раствора. Домашние растения нуждались в поливке, но ей вдруг стало мерзко на душе от одной мысли о том, что придется полить еще хотя бы один цветок, коснуться хотя бы одного листочка после того, как целый день – да что там день – дни и годы занималась этим. Внезапно она ощутила жгучую тоску по Дженис, даже сдавило грудь – и что это она так расчувствовалась? Она, которая уже свыклась с отсутствием дочери.

Ли набрала номер телефона Дженис, но никто не ответил: пятница, вечер, и как же такой молодой, здоровой, хорошенькой девице не веселиться где-нибудь с друзьями? Ли повесила трубку, облокотилась на кухонный прилавок и ткнула пальцем в макароны с сыром, которые остывали в пластмассовом блюде.

Тык… тык… тык…

Сдерживаясь изо всех сил…

Сдерживаясь… сдерживаясь…

Пока жестокие рыдания наконец не прорвались наружу и она не рухнула на прилавок, уронив руку на блюдо с макаронами.

Кристофер приехал, когда она уже утирала лицо. Он вошел, держа в руке две взятые напрокат видеокассеты и красную коробку с пирогом из кондитерской на Бэйкерс-сквер.

Он задал тот же вопрос, что и Джои до этого.

– Ли? Что-то не так?

Она шмыгнула носом и сказала:

– А, глупости.

Он отложил в сторону кассеты и пирог.

– Какие еще глупости? Иди-ка сюда…

И вместо этого сам подошел к ней, обнял, прижав к холодному нейлону куртки, пропитанному запахами зимы. Нежно обхватив ее шею, коснувшись губами ее лба, он вновь спросил:

– Какие глупости?

– Грег, – только и вымолвила она, захлебываясь в новом потоке слез.

Он был единственный, кто ничего не сказал, и именно это молчание подействовало на нее магически. Ей просто нужно было, чтобы он, этот мужчина, держал ее в своих объятиях, любил, покачивал, ласкал. Утешения других она тоже принимала с благодарностью, но весь сегодняшний день она ждала именно этой минуты – когда сможет свернуться клубочком в его руках и обрести успокоение. Он действительно стал для нее незаменимым. Так же, как когда-то он в тяжелые минуты своей жизни пришел к ней за утешением, так теперь она тянулась к нему.

Он позволил ей вволю поплакать, потом развернул и медленно повел в гостиную, где они сели на диван, в темноте, слегка разбавленной розоватым светом, проникавшим из кухни. Она тесно прижалась к нему, свернувшись, как змейка в густой траве, и он положил ее ноги к себе на колени, коснулся щекой ее волос.

Вскоре она уже смогла рассказать ему, как прошел день, о том, что навеяло такую тоску: о своем сне, звонке Нолана и любимой песне Грега. Она призналась в том, что, к сожалению, вовсе не избавилась от своей боли.

– Наверное, я все еще принадлежу к категории «особо ранимых», как говорят. Хотя прошло уже столько времени.

– Кто так говорит?

– Книги, журналы, люди, выступающие в ток-шоу. Все они говорят, что должно пройти много времени, прежде чем ты сможешь смириться с утратой и изменить что-то в своей жизни.

– Ты хочешь сказать, что и я так считаю, что я всего лишь жалею тебя?

– О, Кристофер, я сама не знаю, что хочу сказать. Я просто думала, что самое худшее позади, вот и все. А прошло целых семь месяцев, и вновь такая острота страдания. Все возвращается на круги своя.

– Едва ли. Ты с тех пор очень изменилась.

Его здравомыслие, как всегда, придало ей уверенности в себе.

– Может, ты и прав. Но в глубине души я сознаю, что все еще склонна к меланхолии и мелодраматическим сентенциям. Хотя все это и не похоже на мелодраму. Просто я чувствую, что во мне навечно поселилась боль.

Он прекрасно понимал, что на самом деле произошло с ней сегодня. Она столкнулась с очередным приступом тоски, и спасовала перед ним, и тотчас нахлынули сомнения – а не явились ли ее сексуальные «фантазии» болезненной реакцией израненной души? Может быть, их отношения – всего лишь жажда вырваться из цепких лап пережитого кошмара, провозгласить превосходство жизни над смертью? Не обманывают ли они себя, заверяя друг друга в своей любви, которой на самом деле и нет, и любовные признания – лишь попытка оправдать свои постельные игры? И, когда уйдет в прошлое долгий период траура, не станет ли очевидным, что они просто использовали друг друга, пытаясь совместно преодолеть эту тягостную полосу их жизни?

– Знаешь, Ли, ты не одна такая ранимая. А я какой, по-твоему?

Она сидела не шелохнувшись, не убирая ног с его коленей, положив руку ему на грудь, чувствуя, как ровно бьется его сердце.

– Тебе не приходило в голову, что финал наших отношений может оказаться очень болезненным для нас обоих?

Он промолчал.

– Когда мы расстанемся, каждый потеряет своего лучшего друга. Не правда ли? – еле слышно спросила она.

Он словно окаменел.

– Ты, кажется, безнадежно уверена в том, что этому придет конец.

В голове ее пронеслись привычные уже сомнения: Его возраст. Ее возраст. Мама. Дженис. Да разве возможен любой другой финал? Конечно, в один прекрасный день все рухнет.

– Для тебя это просто временное отвлечение, Ли? – спросил он.

Настала ее очередь промолчать.

– Так? – настаивал он. И, не дождавшись ответа, продолжил: – Ты ждешь, когда пройдет это твое безрассудство, и надеешься избежать осложнений со своей семьей?

Она резко отстранилась, силясь в темноте рассмотреть его лицо.

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

Он поднял голову и посмотрел на нее.

– Знаешь, что я тебе скажу, Ли? Это первая ложь, которую я от тебя услышал.

Вспыхнув, она вскочила с дивана, но он схватил ее за руку и вернул на место.

– Забудь об этом, – сказал он. – Сейчас не время обсуждать это, после всего, что ты пережила сегодня. Я принес пирог. Хочешь съесть кусочек? Он с сыром и яблоками.

– У меня нет настроения.

Она встала, на этот раз не встретив сопротивления с его стороны, и вышла из комнаты. Он вздохнул и, неохотно сдвинувшись к краю дивана, облокотился на колени и какое-то время сидел задумавшись, прежде чем встать и последовать за ней на кухню.

Она уже убрала оставленные Джои макароны с сыром и стояла возле мойки, уставившись в темное окно.

– Ли, – с раскаянием в голосе произнес он, коснувшись ее затылка.

Ли напряглась.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – спросила она.

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Как только о наших отношениях станет известно всем, все изменится, а я не хочу этого.

– Хорошо. – Он убрал руку. – Хорошо. Я просто подумал, что было бы легче сказать им правду. Тогда бы нам не пришлось больше прятаться.

Они стояли на кухне, избегая смотреть друг на друга, мучимые вопросом, чего же они оба на самом деле хотят. Завязать роман оказалось не самым сложным делом; его продолжение требовало гораздо больших сил. Если это было всего лишь увлечением и не более, тогда ни к чему ее детям и знать о нем. Если же все гораздо серьезнее, то говорить об этом все равно еще слишком рано.

– Хочешь, чтобы я ушел? – спросил он.

– Нет.

– Тогда чего ты хочешь?

– Я хочу… – Она обернулась, и он увидел выражение растерянности на ее лице. – Я хочу быть открытой и бесстрашной, но у меня не получается. Оказывается, мамин вопрос: что скажут люди? – мне тоже небезразличен.

Он пристально смотрел на нее, в глубине души понимая ее сомнения и в то же время протестуя против ее нежелания пренебречь чужим мнением ради их любви. Он был готов противостоять людской молве, почему же она так нерешительна? И все-таки понимал и это. Она уже потеряла мужа и сына. И не хотела терять теперь и дочь: ведь кто знает, что выкинет взбалмошная двадцатитрехлетняя девица, узнай она, что ее обскакала собственная сорокапятилетняя мать. Да и что скажут родители Ли, ее сестра?

У него не было ответов на эти вопросы, так что он предпочел заняться пирогом. Открыв дверцу шкафа, он достал две тарелки, отрезал два куска пирога, нашел вилки и отнес все это на стол. Усевшись спиной к ней, он с невозмутимым видом отправил в рот кусочек. Пирог отдавал горечью.

– Ты не собираешься попробовать? – спросил он.

Наконец и она подошла к столу, села, взяла свою вилку и подцепила кусок пирога, но опустила руки, так и не притронувшись к нему.

Он вглядывался в ее опущенное лицо, глаза, избегающие его взгляда, упрямый подбородок, рот, который опять подрагивал – и это после того, как она и так целый день проплакала. Черт возьми, он вовсе не собирался доводить ее до слез.

– Ли, – вымученно произнес он, – прости меня.

Когда она подняла на него взгляд, он увидел застывшие в ее глазах слезы.

– Я люблю тебя. Не стоит расстраиваться из-за сегодняшнего вечера. Я виноват.

Они одновременно выронили вилки и бросились друг к другу в объятия. Сердца их разрывались от любви и страха, и еще от сознания того, что боль, которую они оба предвидели, уже давала о себе знать.

– Боже мой, – с отчаянием в голосе воскликнул он, – я же люблю тебя.

– Через полчаса вернется Джои, – сказала она. – Нам надо поторопиться.

Он подхватил ее ка руки и отнес в спальню. Ласки их были проникнуты особой нежностью, поскольку в них присутствовал новый оттенок: извинение. Им были окрашены их прикосновения, шепот, взгляды.

Кристофер каялся в том, что вместо облегчения принес ей в этот вечер новые слезы; Ли было стыдно за то, что он оказался прав в своих подозрениях: она и в самом деле иногда была склонна думать о том, что переболеет им до того, как обо всем узнают дети.


В последующие недели их примирила сама жизнь. Она щедро дарила им счастливые минуты близости, спасая от самих себя, потому что в такие моменты собственное «я» отступало на второй план. Конечно, о нем не забывали, но это проявлялось лишь в том, что они с радостью отдавали себя друг другу.

О той, первой размолвке очень скоро забыли.

Они выкраивали часы для свиданий.

Экономили обеденное время.

они научились заниматься любовью, укладываясь в десять минут и даже меньше. Правда, иногда секс уступал место доверительным беседам. И именно дружба, крепнувшая с каждым днем, наполняла их отношения особым смыслом.

«Секс, – говаривали они, – что ж, секс есть секс. Но, надо признать честно, в сексе любая пара может достичь совершенства. А вот остаться при этом еще и друзьями – это гораздо сложнее».

Возможно, они переоценивали значение дружбы, но первая ссора здорово напугала их обоих.

Однако чувства более глубокие, нежели дружба, не давали Кристоферу покоя, и однажды утром он решился на серьезный разговор.

Джои в тот день ночевал с Уитманами в мотеле, где они праздновали пятнадцатилетие Денни. Впервые Кристофер проснулся на рассвете в постели с Ли.

Он открыл глаза и увидел ее рядом – она лежала на животе, левую руку засунув под подушку, правой упираясь в деревянную спинку кровати. Рассвет был серым, и его тусклые блики, словно испанский бородатый мох, обволакивали ее обнаженные лопатки, руки и лицо. Лишь темные ресницы выделялись на фоне этого унылого бесцветия. Рот ее был приоткрыт, но она, казалось, не дышала. Виден был ее левый глаз. Под нижним веком залегла крохотная складочка, вобравшая в себя первую утреннюю тень, у носа виднелась другая, которая вела к уголку рта. Пока Кристофер разглядывал ее, шевельнулся большой палец ее правой руки, потом левая нога под одеялом. Этот большой палец – мозолистый, похожий на лопатку, – хранил под своим коротким ногтем следы вчерашнего труда. Кристофер вдруг поймал себя на том, что ему начинала нравиться ее щепетильность в отношении своих рук, как полюбил он и сами руки ее – натруженные, запачканные, испещренные царапинами от возни с землей, окрашенные хлорофиллом.

Он перевернулся на живот и принял такую же позу, как и она: подмяв под щеку подушку, согнув ногу в колене. Подкравшись рукой к изголовью, он притронулся к ее руке. Она сладко спала и не ощутила его прикосновения. Большим пальцем он потер шершавую подушечку ее пальца, продолжая любоваться ее лицом. Он хотел иметь право каждый день просыпаться возле нее. Он мечтал о том, чтобы всю оставшуюся жизнь по утрам, едва открыв глаза, он видел ее шершавые руки и непослушные волосы, ее мягкие губы.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26