Пока он мчался к ее дому, нарушая все правила дорожного движения, он чувствовал, как бешено бьется сердце в тревоге за нее, и с ужасом представлял, какие мысли ее сейчас терзают.

В двенадцать пятнадцать Ли увидела в окне горящие фары автомобиля, заворачивающего к ее дому, открыла дверь и босиком, в пижаме, ступила на ледяной бетон крыльца.

Двигатель замер, погасли фары, хлопнула дверца автомобиля, и Кристофер стремительно направился к дому.

Его появление было для нее величайшим подарком судьбы. Одно его присутствие – мужественного, здравомыслящего профессионала – приносило хотя бы некоторое облегчение. Он знал, он всегда знал, когда он ей нужен. Словно чувствовал это на расстоянии.

– Ничего пока не слышно? – крикнул он издалека, лишь только завидев ее.

– Нет. О, Кристофер, мне так страшно.

Она вышла ему навстречу, ступая босыми ногами по земле. Он обнял ее одной рукой и развернул обратно.

– Идите в дом. Бог мой, да вы босиком.

Слезы, которые она сдерживала, пока была одна, сейчас – когда он был рядом и на него можно было переложить часть забот и тревог, – начинали жечь глаза.

– Он никогда раньше так не поступал. Он всегда знал свое время…

Войдя в дом, он захлопнул дверь, и Ли бросилась в его объятия.

– Как хорошо, что ты приехал. Как ты узнал?

– Мне позвонили из диспетчерской. – Он на мгновение прижал ее к себе, потом, крепко сжав обе ее руки, отстранился.

– Расскажите, куда он пошел, в котором часу, с кем.

– Он сказал, что собирается в кегельбан с ребятами. Из магазина он ушел около пяти; он помогал нам днем – мы так замотались, что я попросила его прийти. После кеглей, сказал он, они все собирались пойти к Карен Хансон. Это одна из его подружек. У них там компания, и они все очень дружат. Вот, он оставил записку.

Она подвела его к кухонному столу. Пока он читал короткое послание, она говорила:

– Они все очень славные ребята.

– А вы знаете этих Хансонов?

– Да. Я уже звонила туда, и мама Карен сказала, что все разошлись по домам примерно в десять пятнадцать.

Зловещий смысл сказанного вызвал у нее новый поток слез, Кристофер же сохранял выдержку и холодный рассудок.

– Пешком?

– Да. Некоторые родители, случается, приезжают за своими детьми, но, как правило, они возвращаются пешком… все вместе. Мне даже и в голову не пришло спросить, не заехать ли за ним вечером. Но он знает, что ему стоит лишь позвонить и я тут же приеду.

– А вы заглядывали в его комнату?

– Да. Ничего.

Он направился в спальню Джои, она последовала за ним и остановилась в дверях, наблюдая, как он, включив свет, медленно оглядывает комнату. Ей было важно понять, что подметил его тренированный глаз, что осталось не замеченным ею. Она вновь почувствовала, как захлестывает ее волна благодарности к нему за понимание и поддержку в столь трудный для нее час.

– Эти вещи были на нем сегодня?

– Да.

– Вы можете определить, все ли они на месте?

– Нет, не все. Нет куртки, в которой он обычно ходит.

Кристофер продолжал осматривать комнату, а она вдруг подумала, что ей стоит объяснить, почему она так поздно спохватилась.

– Мне кажется, тебя удивляет, почему я не позвонила раньше. Я пришла с работы только в девять, такая уставшая, что приняла ванну и сразу же уснула. А когда проснулась, с ужасом обнаружила, что уже почти полночь, а его все еще нет дома.

Кристофер погасил свет, и они вернулись на кухню.

– Я думаю, что пока не стоит так волноваться. Такое случается сплошь и рядом – родители заявляют о пропаже детей, а те просто приходят домой позже обычного, вот и все.

Он слегка обнял ее и погладил по спине.

– Но он должен был бы позвонить. Он ведь знает, как я волнуюсь.

– Откуда он знает, если раньше такого не случалось?

– Потому что он знает меня, вот и все. Он бы…

Открылась входная дверь, и в дом вошел Джои, одетый в свою красную шерстяную куртку с белыми кожаными рукавами. Щеки его раскраснелись от прогулки на морозе.

Два чувства – злость и облегчение – боролись в ней. Она бросилась к сыну, обрушившись на него:

– Где ты был?!

Одной рукой он неторопливо расстегивал куртку.

– С ребятами.

– Ты знаешь, который час? – закричала она.

Он, понурив голову, открыл шкаф и повесил куртку, но, судя по всему, не разделял беспокойства матери по поводу своего столь позднего возвращения.

– Уже почти половина первого ночи!

– Я опоздал впервые в жизни. Тоже мне – проблема. Стоит ли из-за этого поднимать такой шум?

Ли едва сдержалась, чтобы не влепить ему затрещину.

– Я чуть с ума не сошла от волнения, вот в чем проблема! Пока ты беззаботно разгуливал со своей компанией, я терзалась сомнениями: жив ты или мертв. Обзванивала твоих приятелей, выяснила, что ты ушел из гостей в десять пятнадцать. Где ты был с тех пор?

– У Сэнди, – ответил он так тихо, что она едва расслышала.

– У Сэнди, – пренебрежительным тоном повторила она. И только потом увидела следы засосов на его шее. Все сразу стало ясно. Воцарилось неловкое молчание. И в этой внезапно наступившей тишине прозвучал голос Кристофера.

– Так значит, с тобой все в порядке, Джои? Да?

Джои пожал плечами, боязливо посмотрел на них обоих и беззвучно пробормотал что-то в ответ.

Ли стояла молча, чувствуя себя виноватой, – ведь этот вопрос должна была задать она, мать, а не Кристофер; но она так разозлилась на Джои, что едва сдержалась, чтобы не ударить его.

Обернувшись к Ли, Кристофер сказал:

– Я, пожалуй, позвоню в участок. – И прошел к телефону на кухню. Ли с Джои молчали, пока он набирал номер и говорил в трубку: – Да, Тони, это Крис Лаллек. С Джои Рестоном все выяснилось. Можешь передать патрулям, что он дома и с ним все в порядке.

Когда он повесил трубку, Джои посмотрел на него и изумлением и в то же время смущенно.

– Ты что, сообщила в полицию обо мне? – спросил он мать, и голос его дрогнул.

– Ты, кажется, забываешь, юноша, что иногда случается с детьми твоего возраста, когда они бродят по улицам поздно ночью.

– Но, право, мам… в полицию…

Она опять готова была вцепиться в него, когда вмешался Кристофер:

– Ну что ж, он дома, все в порядке, так что мне пора.

Он прошел мимо Ли и, когда поравнялся с Джои, мимоходом тронул его за плечо.

– Знаешь, она права. И ты ее ужасно напугал.

Джои раскрыл было рот, уставился в пол, но так ничего и не сказал.

Звук открываемой двери вывел Ли из оцепенения. Она подошла к Кристоферу – очень близко, почти вплотную – и сказала:

– Спасибо тебе, Кристофер, еще и еще раз.

Ей безумно захотелось обнять его, но рядом был Джои, и все, что она смогла себе позволить, это коснуться рукава его куртки.

– Даже не могу передать тебе, что я испытала, когда увидела тебя возле дома.

– В любое время к вашим услугам, – ответил он. – Увидимся.

И, прежде чем выйти, сказал:

– Доброй ночи, Джои.

Джои ответил:

– Да-а, спокойной ночи.

Кристофер вышел, и в прихожей воцарилась звенящая тишина. Джои решил, что самое безопасное сейчас улизнуть, а потому в кои-то веки не стал задерживаться у холодильника, а направился прямиком в свою комнату. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как его остановил строгий голос матери:

– Джои, зайди в гостиную.

Она прошла первой и села на диван. Он вошел в комнату вслед за ней – понурив голову, как это и заведено среди провинившихся подростков. Примостившись на краешке стула, справа от Ли, он уперся локтями в колени и чуть подался вперед, разглядывая ковер под ногами.

– Что ж, давай поговорим, – сказала Ли.

– Поговорим о чем? – подняв на нее взгляд, он тут же вновь вперил его в пол.

– О том, что ты делал у Сэнди.

– Ничего. Просто смотрели телевизор.

– И от этого у тебя такие засосы на шее?

Он явно не подозревал о таких уликах. Мгновенно вспыхнув, он машинально потянулся к воротнику рубашки.

– Родители Сэнди были дома?

После томительной паузы он виновато покачал головой, все еще не отрывая взгляда от пола.

– Где же они были?

– На какой-то рождественской вечеринке.

И вновь молчание… долгое-долгое, и, пока оно длилось, Ли чувствовала, как постепенно утихает дрожь, отступает злость. Она потянулась через подлокотник дивана к Джои, накрыла рукой обе его руки. Когда она заговорила, в голосе ее звучали умоляющие интонации.

– Не поступай больше так со мной, никогда.

Он часто заморгал, словно прогоняя слезы, застывшие в его опущенных глазах.

– Не буду.

– Я знаю, что кажусь тебе смешной и нелепой, но после гибели Грега, если я и бываю излишне нервной и докучаю тебе своей опекой – так уж тут ничего не поделаешь, тебе придется просто смириться с этим. Я никогда не говорила об этом раньше, но теперь хочу, чтобы ты знал: очень тяжело матери, потерявшей одного из своих детей, не переживать за остальных, когда их нет рядом. Я действительно все это время пыталась урезонить себя, заставить отказаться от своих страхов, но сегодняшний вечер был для меня кошмаром. Просто кошмаром.

Джои все моргал, уставившись на ковер.

– И не думай, что я не понимаю, что произошло сегодня вечером. Я все понимаю. Мне тоже было четырнадцать, и я знаю, как тяжело бывает расстаться с приятелями, когда веселье в разгаре. Но, Джои, вам с Сэнди еще только по четырнадцать… вы такие юные.

– Мам, но мы ничего плохого не делали, честное слово.

– Неужели?

Он с вызовом посмотрел на нее.

– Только целовались, и все.

– Стоя или лежа?

Он завращал глазами и раздраженно покачал головой.

– Ну, мам, хватит тебе.

– С половины одиннадцатого до половины первого?

Он устремил взгляд в дальний угол комнаты и упорно молчал.

– Послушай, – сказала она уже мягче, – нет на свете матери, которой удалось бы избежать этого разговора со своим ребенком, и ни одна мать не может по-хвастаться тем, что у нее не возникало подобных проблем со своими родителями. Ты знаешь, я ведь все замечаю. Бог мой, ты практически за один вечер стал взрослым. И я понимаю, что вместе с этим приходит любопытство, первая любовь, желание все попробовать… я права?

Джои резко вскочил с кресла и сказал:

– Мам, можно мне пойти спать?

– Нет, нельзя, – спокойно ответила она. – Если ты уже настолько взрослый, что можешь ложиться с девушкой и получать засосы, так значит, и для этого разговора вполне созрел.

Джои уселся обратно, уперся локтями в колени и сцепил пальцы.

Она собралась с духом и решилась сказать самое главное.

– Ты уже давно знаешь о том, что такое половые отношения. Я сама говорила тебе об этом. Сейчас ты как раз на пороге таких отношений. Но, Джои, это опасно. Если ты думаешь, что, завязав отношения с девушкой, сможешь ограничиться поцелуями, ты ошибаешься. Все это может обернуться против тебя. Еще один шаг – и ты становишься отцом.

Он наконец поднял голову и взглянул ей прямо в глаза.

– Мам, мы не занимаемся этим. Почему ты мне не веришь?

– Я верю тебе, но все равно выслушай меня. Я хочу сказать лишь одно: сейчас, в твоем возрасте, самое лучшее – это оставаться в компании. Дружи с Сэнди – я вовсе не против того, чтобы у тебя была девушка, ты имеешь на это право, – но избегай ситуаций, когда вы остаетесь наедине. Я бы могла прочитать тебе лекцию о презервативах, но вам их читают в школе, да и по телевизору об этом говорят, и в газетах. Но сейчас, я думаю, тебе лучше оставаться четырнадцатилетним мальчишкой, который, проводив девушку до дома, целует ее на прощание у порога. О'кей?

Он нерешительно кивнул головой. Она протянула руку и ласково потрепала его за подбородок.

– И давай договоримся: если ты задерживаешься, обязательно звони мне.

– Обещаю.

– И обо всем остальном тоже подумаешь?

Он кивнул.

– Что ж, давай ложиться спать.

Она встала с дивана, а он, удрученно согнувшись, так и не шевельнулся в кресле.

– Не стоит так переживать, – сказала она, потрепав его по волосам. – Это еще не конец света.

Он резко отдернул голову, уклоняясь от ее прикосновения и отводя в сторону взгляд.

– Ну, как хочешь, – сказала она, – я иду спать. Спокойной ночи.

В спальне она погасила лампу и забралась под одеяло, но заснуть сразу не смогла, а лежала, уставившись на тонкую полоску света, пробивавшуюся сквозь неплотно прикрытую дверь. В гостиной погас свет. Хлопнула дверь ванной, зашумела вода в унитазе. Потом она услышала, как в спальне Джои шлепнулись на пол его ботинки.

Она закрыла глаза, и в ту же минуту голос Джои заставил ее их открыть.

– Эй, мам?

– Да?

В дверях замаячил его силуэт. Он стоял, поникший, и тусклый свет, падавший из коридора, высвечивал взъерошенную ею копну его волос.

– Мне жаль… я понял, что напугал тебя, – сказал он. – Я не думал, что ты… что ты так… так переживаешь за меня. Я не хотел… поверь.

У нее сдавило горло.

– Подойди ко мне, – попросила она.

Он обогнул кровать и подошел к тому краю, где она всегда спала, не посягая на место Билла, хотя оно и было ближе к двери. Ли вытащила из-под одеяла руки, и Джои присел, склонившись к ней.

– Я люблю тебя, – сказала она, обнимая его. – И это самое важное. Если бы я не любила тебя, мне было бы все равно, где ты и чем занимаешься.

– Я тоже тебя люблю, мам.

Она почувствовала, как рассасывается ком, застрявший в горле.

Кристофер позвонил на следующий день, сразу же после утренней службы в церкви.

– Как Джои? – спросил он.

– У нас был разговор, и мы все выяснили.

– Я был уверен, что все уладится. Потому и ушел.

«Поразительно, сколько же доброты и чуткости в нем», – поразилась Ли. Прошлой ночью, уже лежа в постели, она долго думала о Кристофере, восхищаясь его душевной щедростью. В самые трудные минуты он неизменно оказывался рядом. Обращаться к нему за помощью стало для нее естественной потребностью, и она уже не представляла своей жизни без него. Мало того, что прошлой ночью он примчался по первому зову, – он и сегодня утром позвонил, искренне переживая за нее и за Джои.

– Кристофер, не знаю, как я могу отблагодарить тебя за вчерашнее. Я забыла, как тяжко одной воспитывать подростка. Когда я вчера увидела тебя возле нашего дома, я испытала…

Оказалось, не так-то просто выразить, что она чувствует.

– Что? Что? – подталкивал он ее к откровенности.

– Огромное облегчение. Знаешь, когда можешь переложить на кого-то часть своих забот… Ты всегда появляешься тогда, когда нужен… Словно по мановению волшебной палочки. И мне становится так спокойно, когда… когда ты рядом. Я знаю, что, наверное, злоупотребляю твоей добротой… но твое присутствие рядом… значит так много для меня, Кристофер.

– Но, Ли, для меня это тоже… не просто так… Я счастлив, когда нужен вам.

На линии воцарилось молчание, скрывавшее великое таинство: они вступали в волнующий мир любви.

Первым нарушил молчание он.

– Все это время я думаю о вас. Не могли бы мы увидеться сегодня? Может, позавтракаем, с Джои, разумеется, где-нибудь…

В ее ответе звучало отчаяние:

– Извини, Кристофер, но у нас сейчас Ллойд. Я пригласила его на обед.

– Возьмите его с собой. Я буду только рад.

Через стеклянную дверь Ли видела, как Ллойд в гостиной заинтересованно читает воскресную газету, а Джои погружен в видеоигру.

– Хорошо. Я попытаюсь.

Она позвала:

– Ллойд? Джои? Как вы смотрите на то, чтобы позавтракать с Кристофером?

Джои, с утра уже принаряженный, возник в дверях. Упоминание о еде, как всегда, оживило его.

– Да, конечно… где?

Она зажала рукой трубку.

– Не могу же я спрашивать его где, – прошептала она. – Это неприлично.

Из гостиной раздался голос Ллойда.

– Я не против.

Она сказала в трубку:

– Они оба согласны, и я тоже. Возвращаю своего цыпленка в холодильник до завтрашнего ужина…

Он засмеялся.

– Как насчет «Эдинбурга»?

– Я там никогда не была, но слышала, что это чудное местечко.

– Я заеду за вами через полчаса.

В загородном клубе «Эдинбург» их усадили за столик у окна, из которого открывался вид на заснеженные площадки для гольфа. В центре зала располагалась буфетная стойка, стилизованная под дельфина; от нее в разные стороны расходились столики всевозможных размеров, за которыми завтракали семьи. Дедушки и бабушки, родители, дети – три поколения встречались здесь за воскресным завтраком – все нарядные, жизнерадостные и бодрые. Их четверка – она, Кристофер, Джои и Ллойд – тоже выглядела вполне посемейному. Ли на миг вообразила, что они с Кристофером – супружеская лара, решившая провести воскресный завтрак за столиком ресторана, среди таких же, как и они, счастливых пар. Прошлой ночью они вместе пережили инцидент с Джои, и вот сегодня они здесь, в этом уютном ресторанчике, радуются жизни, забыв о горестях.

Она сидела напротив Кристофера, слушала, как он рассказывает Ллойду о служебных собаках; потом Ллойд предался воспоминаниям о черном ньюфаундленде, который жил у них на ферме, когда Ллойд был еще мальчиком. В беседу встрял Джои с очередным детским анекдотом – на этот раз о собаке, которая обгрызла нижнее белье своих хозяев в самых пикантных местах.

Все рассмеялись. Подошла официантка с кофе.

Ллойд сказал:

– Я, пожалуй, не откажусь еще от кусочка итальянского пирога.

Джои подхватил:

– Я тоже, дедушка. Но сначала – пудинг с карамелью.

Они отправились к буфету. Ли с Кристофером молча проводили их взглядом.

– Мне нравится Ллойд, – сказал он.

– Мне тоже.

Кристофер вновь устремил свой взгляд на женщину, сидевшую напротив. Она тоже не отводила от него глаз, в которых, как ему показалось, сквозило восхищение. А может быть… Он боялся этому поверить… и любовь.

– Ваш муж был похож на него?

– Да, отчасти. Но Биллу не хватало терпения, он бывал слишком резок в своих суждениях. Наверное, он унаследовал это от матери.

– Как-то странно слышать это от вас.

– Почему бы?

– Вы как-то сказали мне, что у вас был идеальный брак.

– Ну и что? Идеальный брак вовсе не подразумевает, что идеальны супруги. Просто это означает, что они снисходительно относятся к недостаткам друг друга.

Он задумался. Потом спросил:

– А со свекровью вы, выходит, не очень-то ладили?

– Нет, почему, у меня с ней были прекрасные отношения. Но она была слишком рассудительна. Когда умер Билл, она считала, что я сумасшедшая – не расплатилась за дом, получив страховку. Она считала, что мне не следует учиться, ввязываться в свой бизнес – что, если он провалится, и все такое. Потом, когда Сильвия решила оставить свою работу в бухгалтерской фирме и присоединиться ко мне, Рут заявила, что ничего хорошего из этого не выйдет. Две сестры, каждый день на работе вместе… она думала, что очень скоро мы просто опостылеем друг другу. Но у нас все сложилось удачно. У каждой из нас свои обязанности, и каждая занимается своим делом. Сильвия – коммерцией, я – оформлением композиций.

Джои вернулся с тарелкой, полной всевозможных лакомств, и тут же принялся их уплетать.

– Эй, Кристофер, угадай-ка! – пробурчал он с набитым ртом.

– Что?

– Через месяц мой день рождения, мне исполнится пятнадцать. А это значит, что я могу получить водительские права.

– Вот твоей маме прибавится волнений…

Подошел Ллойд, и разговор перешел на другую тему.

Наконец Кристофер взглянул на часы.

– Мне очень жаль, но уже половина второго, и мне через час надо быть на перекличке.

Джои заволновался.

– Я успею съесть еще кусочек какого-нибудь десерта? Я так и не попробовал того шоколадного торта с орехами.

– Иди возьми, – разрешила мать, – только быстро. Заверни с собой в салфетку.

Следя за тем, как он поспешил к буфетной стойке, Ли заметила:

– Бездонная бочка.

И, посмеявшись, все дружно встали из-за стола.

Крис отвез Рестонов домой. Они поблагодарили его, и Ллойд сказал, что, пожалуй, и ему пора ехать: он устал, да к тому же дома его ждет воскресный кроссворд. Он уехал вслед за Крисом.

Остаток дня Ли провела за упаковкой рождественских подарков и приготовлением попкорна, слушала стереозаписи рождественских мелодий, любовалась серыми сумерками за окном, легким снегопадом. Ближе к вечеру раздался стук в дверь, и она вновь увидела на пороге Кристофера – на этот раз в форме, с неизменной рацией, подвешенной к поясу.

– Привет, – удивилась она, открывая ему дверь. – Что случилось?

Он протянул ей завернутый в салфетку кулек; сквозь тонкую бумагу проступало большое жирное пятно.

– Джои забыл у меня в машине свой шоколадный пирог.

– О, спасибо, – сказала она и, взяв из его рук сверток, понесла его на кухню.

Он последовал за ней и остановился возле стола, оглядывая неприбранную кухню. Но этот беспорядок не имел ничего общего с грязными комнатушками его детства. Беспорядок, царивший здесь, на этой кухне, был такой уютный, домашний.

– Упаковываете подарки?

– Да начала было, но бросила. Спина страшно разболелась. Хочешь чашечку кофе или еще что-нибудь?

– Нет, спасибо. Боже, что я вижу?

Она проследила за его взглядом и не смогла сдержать улыбки, увидев, как по-детски тычет он указательным пальцем в сладкие кукурузные шарики.

– Как что? По-моему, это попкорн. Хочешь попробовать?

Он красноречиво поднял брови.

– Угощайся.

Пока она убирала со стола рождественскую фольгу, он развернул упакованный в розовую бумагу кукурузный шарик и впился в него зубами.

– Ммм… – Кукуруза завязла в зубах, и ему пришлось долго жевать, чтобы отодрать ее. – Это вы сами делаете?

– Ага. Семейная традиция.

– Ммм…

Он облокотился о кухонную полку и аппетитно жевал попкорн, следя за тем, как она убирает со стола, протирает его тряпкой, ставит на середину вазочку с рождественской композицией. Затем она взялась за щетку и принялась подметать пол. На ней были голубые джинсы и широкий пуловер, на котором сияла надпись: «Без ума от Миннесоты!». На ногах белые носки – не слишком чистые, как обычно, и у сына. Все время, пока она суетилась, наводя порядок, он вспоминал, как целовал ее на диване в прошлый вторник.

– А где Джои?

– Отсыпается за прошлую ночь. Он с обеда не высовывает носа из своей комнаты.

Кристофер отложил кукурузный шарик, облизал пальцы, подошел к ней сзади, взял из ее рук щетку и отставил в сторону.

– Идите-ка сюда, – сказал он и провел ее за руку в рабочий отсек кухни, куда нельзя было заглянуть из коридора. – Мне не удалось сделать это сегодня утром, и я с тех пор сам не свой.

Он обнял ее и поцеловал, стоя среди разбросанных повсюду бутылок из-под сиропа, грязных чайников, аппарата для приготовления попкорна, среди шуршащих под ногами обрезков лент и оберточной бумаги. Она не оказала ни малейшего сопротивления, обвила руками его шею, прижалась к его груди, защищенной бронежилетом. Первый поцелуй был легким и коротким, почти дружеским. Но потом губы их раскрылись, они оба поддались искушению и вскоре слились в долгом сладострастном поцелуе. Его руки, проскользнув под свитер, заскользили по ее голой спине. И, даже когда затрещала рация, он лишь на мгновение убрал руку, чтобы приглушить звук, не прерывая поцелуя.

– Это тебя? – прошептала она, не отрывая губ от его рта.

– Нет.

И они продолжали любовную игру, пока не почувствовали, что это становится опасным.

Она слегка отстранилась от него, не размыкая рук.

– Оказывается, такое наслаждение обнимать кирпичную стену, – поддразнила она.

– На дежурстве мы обязаны носить их, – сказал он, кивнув на свою бронированную грудь. – Но, если захотите обнять меня без этого жилета, назначьте лишь день и час. Я к вашим услугам.

– Вторник, семь вечера. Джои обычно ходит в кино на долларовые сеансы.

– Не могу. У меня дежурство.

– Среда, семь вечера. Джои не пойдет в кино, но – какого черта! – давай удивим его.

– Не могу. Дежурство.

С блуждающей улыбкой на лице, она почти повисла на нем.

– Ну и кавалер. Женщина назначает тебе свидание, а ты сочиняешь отговорки.

– Как насчет вторника, в полдень? На ленч?

В голове у нее почему-то пронеслось: «детский утренник».

– Ты серьезно?

– Хм. Что-нибудь легкое, чтобы потом не отяжелеть. – Он многозначительно хмыкнул, все еще продолжая поглаживать ее теплую мягкую спину. Она стояла, уткнувшись подбородком ему в грудь.

– О'кей, договорились, – перевела она дух и выскользнула из его объятий.

Слово прочно засело в сознании. Неужели именно так все и произойдет? На «утреннике»? Интересно, он с таким же волнением, как и она, ожидает этого свидания? Боится ли сложностей, которые непременно возникнут потом? Мучают ли и его неопределенность ситуации, неуверенность в том, что произойдет, когда их уединению ничто не будет мешать?

Во вторник утром, перед тем как выйти из дома, она окинула себя в зеркале оценивающим взглядом. Боже праведный, ей ведь предстоит любовное свидание – в самый разгар дня! А как еще объяснить ее тщательные сборы на работу! Зачем это ей вдруг понадобилось брить ноги, душиться, чистить ногти на руках с таким ожесточением, что после этого саднит кожу? И брить подмышки, надевать лучшее белье и новые колготки без затяжек под брюки?

Неужели она собиралась снимать их?

Нет, конечно же, нет! Но мало ли что…

Утро тянулось медленно. После последней композиции из сушеного вереска пальцы ее выглядели так, будто их окунули в краску. Ближе к полудню, перед тем как покинуть магазин, она зашла в ванную и долго терла их, потом обильно смазала кремом с сильным запахом миндаля. Освежила помаду на губах, расчесала щеткой волосы.

– Сил? – позвала она, пройдя в помещение склада. – Я, может быть, немного задержусь. Ничего?

– Нет проблем. Я буду здесь. До встречи.

Когда припарковывала машину на стоянке около дома Кристофера, поднималась на его этаж, стучала в дверь, ее ни на минуту не покидало ощущение, будто она совершает нечто недопустимое, достойное осуждения. Хотя, что в этом особенного? Просто у нее встреча с мужчиной за ленчем.

И все-таки она не могла избавиться от дрожи и, когда он открыл дверь, от волнения все время нервно поправляла волосы.

– Привет.

– Привет.

Да, щеки, пожалуй, могли бы полыхать чуть меньше.

– Вы все-таки пришли. А я до самой последней минуты сомневался.

– Почему?

– Не знаю. Просто не был уверен, и все.

Он отступил на шаг, и она вошла в квартиру, сбросила у двери сапоги, он помог ей снять куртку и повесил ее на вешалку.

– Вы голодны? – спросил он.

– Как волк. Что у нас на ленч?

– Сандвичи с яичным салатом и томатный суп-пюре.

– Я его обожаю! И яичный салат тоже.

– Что ж… все готово. – И он указал на кухонный стол. – Осталось лишь разлить суп. Садитесь.

Тарелки были из ее старого зеленого сервиза. Сандвичи – пухлые, толстые ломти пшеничного хлеба – были щедро смазаны яичным салатом, на срезах проступали красные завитки кудрявых листьев. Около каждого лежала горстка солений, посыпанных укропом. Вместо салфеток бумажные полотенца.

В центре стола стояла толстая красная свеча и веночек из ветвей остролиста – рождественские украшения, которые они купили у «Густава». Свеча горела, хотя был яркий солнечный день.

Он разлил дымящийся томатный суп по тарелкам и сел.

– Кристофер, как все чудесно.

– Ничего особенного, как я и обещал.

– Красный салат…

– Когда я работал в «Красном филине», я много чего узнал о салатах.

– А это сооружение посреди стола…

– Это все ваше влияние. Если мне не изменяет память, именно вы как-то сказали, что невозможно чувствовать себя одиноким, если в комнате горит свеча. Я потому и купил ее.

– Мне кажется, я узнаю эти тарелки.

– Не сомневаюсь.

– Они появились у нас, как только мы с Биллом поженились. Это было задолго до того, как взлетели цены на газ. В то время газозаправочные станции, чтобы привлечь клиентов, сулили им всевозможные премии. При каждой заправке вручали бесплатную тарелку – вот откуда эти.

– Они очень пригодились.

– Да, это верно. Смешно, но, глядя на них, я чувствую себя как дома.

Они улыбнулись друг другу и взялись за сандвичи.

Она спросила, как поживает Джуд, виделись ли они с ним в последнее время. Кристофер сказал, что старается встречаться с ним каждую неделю. В последний раз он водил мальчика в их спортзал, чтобы тот немного размялся.

Спросила она и о Рождестве – будет ли у Джуда какой-нибудь праздник дома. Он ответил, что таких родителей, как у Джуда, в праздники обычно мучают угрызения совести, так что они стараются сделать хоть что-то для своих детей. Правда, рождественская пора – самое лихое время года для наркоманов и пьяниц, поэтому никогда нельзя предсказать заранее, что же произойдет на самом деле.

Она спросила, не задумывался ли он когда-нибудь над тем, чтобы усыновить Джуда.

– Нет, – ответил он. – Я всегда рядом, когда нужен ему, и он это знает. Он понимает, что жизнь обходится с ним сурово, но он должен сам выкарабкиваться. Я лишь могу помочь ему в этом. Я никогда не хотел иметь детей – ни своих, ни приемных. Хватит того, что мне с двенадцати лет пришлось заменять родителей своей сестре.