Возле стеклянных дверей он все-таки решился:

– Послушай, я не обедал. А ты?

Он попытался сказать это небрежно, но слова застревали в горле.

– Я перехватил гамбургер, – соврал Рэнди.

– Точно? Смотри, я угощаю.

На какой-то момент их взгляды сомкнулись. Возникла надежда. Майкл почувствовал, что Рэнди колеблется.

– Спасибо. Я встречаюсь с друзьями.

Майкл ничем не выдал своего разочарования:

– Ну что ж, может быть, в другой раз.

– Да, конечно.

Обоим было тяжело так, что останавливалось сердце. Но шесть лет – долгий срок, а иные грехи вообще не прощаются. Они вышли из универмага через разные двери, пошли в разные стороны, унося, каждый по-разному, свою боль.

Как кающийся грешник совершает паломничество в святые места, так и Рэнди ехал в центр Стилуотера в магазин матери. Он не хотел встречаться с друзьями. Да их у него, собственно, и не было. Ему хотелось увидеть мать после того, как он отверг попытку сближения, предпринятую отцом.

В магазине были покупатели, за прилавком стояла Хидер.

– Привет, Хидер, мама здесь?

– Здесь я, здесь, наверху, – откликнулась Бесс. – Поднимайся.

Он прошел вверх по лестнице, наклонив голову, чтобы не удариться о потолок.

– Какой сюрприз!

Бесс повернулась к нему лицом. Она сидела во вращающемся кресле, забравшись в него с ногами в черных туфельках на высоких каблуках.

Он почесал голову:

– Да, пожалуй.

Бесс посмотрела на него внимательнее:

– Что-то случилось?

Рэнди пожал плечами.

Она наклонилась, убрала с соседнего стула книги, сбросила на пол образцы тканей.

– Ну вот… Садись.

Он сел.

– Что такое?

Рэнди откинулся на спинку стула, положил локоть на колено и уставился на голубой резиновый рант своих кроссовок «Рибок».

– Я только что видел отца.

– О-о!

Восклицание вырвалось у нее от неожиданности. Она откинулась на спинку стула. Руки ее лежали на старых деревянных подлокотниках кресла, в одной она держала желтый карандаш, в другой зажала красный ластик.

– Где?

– Мы вместе примеряли смокинги.

– Разговаривали?

Рэнди плюнул на палец и стал оттирать грязь на подошве.

– Вообще-то нет.

Он потер еще.

– Он звал меня пообедать, но я отказался.

– Почему?

Рэнди оставил в покое кроссовки и поднял голову:

– Почему! Черт побери, ты знаешь почему.

– Нет, не знаю. Скажи мне. Если ты отказался и тебя это так волнует, почему же ты не пошел с ним?

– Потому что я его ненавижу.

– Это правда?

Их глаза встретились.

– Почему я должен был с ним идти?

– Потому что так поступил бы взрослый человек. Потому что так строятся взаимоотношения, так исправляются ошибки. И потому что, я думаю, тебе хотелось пойти. Но после шести лет нужно было наступить на свою гордость, а это трудно.

Рэнди взвился:

– А почему я должен наступать на эту самую гордость, если я ничего ему не сделал. Это он во всем виноват!

– Не так громко, Рэнди, – попросила она. – Внизу покупатели.

Рэнди сказал шепотом:

– Это он меня бросил. Не я его.

– Ты не прав, Рэнди, он бросил не тебя, а меня.

– А это не одно и то же?

– Нет, ему было очень больно расстаться с тобой и с Лизой. Он много раз пытался увидеться с вами, но я этого не допускала.

– Но…

– И за все годы ты ни разу меня не спросил, почему он меня бросил.

– Что ты имеешь в виду? Из-за Дарлы, конечно.

– Дарла была симптомом, не болезнью.

Скривившись, Рэнди сказал:

– Да брось, мам. Кто это тебе внушил? Он?

– Я тут устроила экзамен своей совести и поняла, что в разводе был виноват не только твой отец. Мы очень любили друг друга в свое время, ты знаешь. Когда мы только поженились, когда у нас родились вы, ну, в общем, не было семьи счастливее. Ты помнишь это время?

Рэнди сидел, как сидят на последних секундах запасные игроки баскетбольной команды, когда та проигрывает. Он уставился в пол между своими кроссовками и не отвечал.

– Ты помнишь, когда все это стало меняться?

Рэнди молчал.

– Помнишь? – мягко повторила она.

Он поднял голову:

– Нет.

– Это началось, когда я вернулась в колледж. И знаешь почему?

Рэнди молча глядел в пол и ждал.

– Потому что у меня на твоего отца вообще не оставалось времени. Я приходила домой вечером, и надо было заботиться о семье, делать все по дому, это кроме занятий. И я так погрузилась во все это, что упустила главное – взаимоотношения с твоим отцом. Я злилась на него за то, что он не помогал мне по дому, и тут он действительно виноват. Но я ни разу не попросила его по-хорошему, мы "и разу не обсудили с ним это. Вместо этого я или злобствовала, или ходила, сжав губы, и считала себя мученицей. Это стало постоянным предметом ссор. Он отказывался помогать мне, а я отказывалась попросить его об этом. Потом включились вы, но вы были еще такими маленькими и не справлялись. Все у нас шло наперекосяк. Ну, и если так было во всем доме, представляешь, что было в спальне?

Рэнди молча смотрел на мать.

– Ничего. А если в спальне ничего не происходит между мужчиной и женщиной, то это смертный приговор их отношениям как мужа и жены. И в этом была виновата я, а не твой отец… Поэтому и появилась Дарла.

Щеки Рэнди порозовели. Бесс повернула свой стул и положила локти на колени.

– Ты достаточно взрослый, чтобы услышать это, Рэнди. Ты достаточно взрослый, чтобы воспринять это как урок. Когда-нибудь ты женишься. Поначалу это будет ложе из роз, а затем начнутся банальности, и ты перестанешь делать именно те мелочи, которые были частью вашей любви вначале. Ты перестанешь говорить «доброе утро», ставить в шкаф ботинки, когда он это забудет, приносить домой его любимые напитки. Тебе в конце концов не по дороге, ты спешишь. А когда он скажет: «Давай прокатимся на велосипеде после ужина», ты ответишь «нет», потому что у тебя был тяжелый день. Он поедет один, а ты не подумаешь, что если бы поехала с ним, то и усталость была бы немножко меньше. А если он вечером задержался в душе, то ты плотнее закутываешься в одеяло и притворяешься, что давно спишь. Потому что – хочешь верь, хочешь нет – ты начинаешь считать секс обязанностью. И очень скоро ты перестаешь хвалить, а только все критикуешь. Приказываешь, а не просишь. И очень скоро твой брак распадается. – Какое-то время они молчали, затем Бесс спокойно продолжила:

– Я помню, как незадолго до того, как мы расстались, твой отец сказал мне: «Мы больше не смеемся, Бесс». И это действительно было так. Смеяться нужно, как бы ни было тяжело. Смех держит на плаву. И в общем-то когда один человек старается заставить другого смеяться, это показывает его любовь. Правда? Этим он говорит: «Я о тебе беспокоюсь, я хочу, чтобы ты был счастлив». Твой папа был тогда прав. Мы перестали смеяться.

Пружины под сиденьем издавали звук при каждом движении Бесс, и Рэнди смотрел на ее скрещенные ноги. Снизу доносилось – тт-тт-тт. Это Хидер закрывала кассу, затем она выключила лампы на фасаде и крикнула:

– Я ухожу. Я запру переднюю дверь снаружи.

– Спасибо, Хидер. Счастливого отдыха!

– Вам тоже. Пока, Рэнди!

– Пока, Хидер, – откликнулся он.

Когда она ушла, внизу стало совсем тихо. Стало еще интимнее. Лишь лампа на столе Бесс отбрасывала свет цвета бренди на ее отодвинутую работу.

Она продолжала так же негромко и спокойно:

– Я недавно говорила с бабушкой Дорнер. После того как встретилась с твоим папой у Лизы. Я попросила ее сказать мне – прошло так много времени, – почему она ни разу, пока шел развод, не взяла мою сторону. Бабушка сказала примерно то, что я сказала тебе сейчас, и даже больше.

Рэнди снова посмотрел матери в глаза. Она заговорила взволнованно и доверительно наклонилась к нему:

– Послушай меня, Рэнди. В течение шести лет я объясняла тебе, почему ты должен винить своего отца. А сейчас, в течение нескольких минут, пытаюсь объяснить тебе, почему ты должен винить меня. Но суть-то в том, что ты не должен винить никого. Твой отец и я, мы оба виноваты в том, что наш брак распался. Каждый из нас делал ошибки. Каждый из нас страдал. Каждый из нас обвинял. Тебе тоже было больно, и ты тоже обвинял…

Бесс взяла руку сына в свою.

– Я понимаю… но настало время посмотреть на все по-другому, дорогой.

Он глядел на их соединенные руки. Она ему показалась совершенно несчастной.

– Я не знаю, мама.

– Если смогла я, то сможешь и ты.

Бесс сжала его руку, словно напутствуя.

Он не двигался и не отвечал.

Прошло несколько минут. Бесс повернулась к столу и начала бездумно перебирать бумаги. Она скрепила несколько листов и снова повернулась к Рэнди:

– Ты с каждым днем все больше на него похож. У меня временами обрывается сердце, когда я вижу, что ты стоишь так, как стоял он, усмехаешься, как он.

Бесс потянулась к нему и взяла обе его руки в свои, ладонь к ладони.

– У тебя его руки. Его глаза.

Она заглянула в них и после небольшой паузы мягко улыбнулась.

– Попробуй отрицать, что ты – точно как он. И от этого всего больнее. Да, любимый?

Рэнди не отвечал, но было видно, что сегодняшний день оставил глубокое впечатление.

– Хорошо. – Она отодвинулась и посмотрела на часы:

– Уже поздно, и мне еще нужно поработать, пока здесь тихо.

– Когда будешь дома?

– Примерно через час.

– Что тут такого важного? Сегодня суббота.

– Вообще-то я делаю работу для твоего отца. Я буду оформлять его новую квартиру.

– И когда ты начала этим заниматься?

– Я смотрела ее на прошлой неделе.

– Потому что вы снова собираетесь быть вместе или еще почему-то?

– Нет, мы не собираемся быть вместе. Я просто выполняю его заказ.

– А ты хочешь быть снова вместе?

– Нет, но я лучше себя чувствую, когда мы общаемся не как враги. Знаешь, ненависть разрушает. Послушай, мой дорогой, мне действительно нужно еще поработать.

– Да… конечно…

Рэнди поднялся, сделал несколько шагов и выпрямился, когда это позволила высота потолка. Он повернулся к матери:

– Ну, увидимся дома. Приготовишь ужин, когда придешь?

Бесс пронзило чувство вины:

– Боюсь, что нет. У меня свидание с Кейтом.

– А-а… хорошо…

– Если бы я знала, то я бы…

– Нет… нет… черт возьми, я не ребенок. Обойдусь сам.

– Что ты будешь делать?

– Да, наверное, пойду в клуб, там сегодня новый оркестр.

– Увидимся дома через час.

Когда Рэнди ушел, Бесс пыталась вернуться к своим калькам, но лишь сидела, уставившись на них, с карандашом в руке. Сегодня был один из тех редких вечеров, когда Рэнди действительно хотел побыть с ней. Она оттолкнула его и чувствовала себя совершенно опустошенной. Но как она, мать, могла предугадать? Ему девятнадцать, ей сорок. Они живут в одном доме, но каждый сам в себе. Вечерами в субботу он почти никогда не оставался дома, приготовь она хоть обед из пяти блюд.

Но, как она себя ни убеждала, чувство вины оставалось. Она подумала: «Если бы Майкл и я не развелись, мы были бы дома вместе, когда Рэнди нуждался в нас. И вообще, если бы мы не развелись, ему просто не было бы так одиноко». И ей стало от этого лишь тяжелее.

На улице, неподалеку от «Синего ириса», Рэнди захлопнул дверцу своей машины, запустил мотор и остался сидеть, наблюдая, как запотевают от его дыхания ветровые стекла и покрываются изморозью. Улицы Стилуотера были безлюдны. Сдвинутый в груды на обочины тротуара грязный снег отражал огни светофора. Стемнело. К половине седьмого на улицах появится много машин, люди будут спешить в рестораны. Но в это время субботнего дня город был как после ядерной катастрофы – на улицах ни души. На Мэйн-стрит появилась снегоуборочная машина. Было слышно, как она пыхтит. Он подождал, пока она доедет до угла, развернется к мосту и направится на восток, в Висконсин.

Он не хотел ехать домой.

Он не хотел ехать к Берни.

Он не хотел встретиться с девушкой.

Он не хотел никакой еды из закусочной.

Он решил поехать к бабушке Дорнер. Она неизменно была в хорошем настроении, у нее всегда было что-то поесть, да и ее новый дом ему просто нравился.

Стелла Дорнер открыла дверь и обняла его:

– Привет, Рэнди Куррен. Привет, красавец. Что ты делаешь здесь в субботу вечером?

Она пахла, как парфюмерный магазин. Волосы взбиты, нарядное синее платье.

– Приехал к своей лучшей подружке.

Когда он выпустил ее из своих объятий, она засмеялась и, подняв руки, стала вдевать в левое ухо сережку.

– Ты чертов враль, но мне это нравится.

Она повернулась кругом в своей юбке-клеш.

– Как я тебе?

– Убийственно.

– Надеюсь, что он тоже так думает. У меня свидание.

– Свидание!

– Да, он тоже чертовски красив. У него сохранились все волосы, все зубы и желчный пузырь. И все остальное, грешное, я думаю, тоже в порядке.

Рэнди засмеялся.

– Я познакомилась с ним на аэробике. Он пригласил меня потанцевать.

Рэнди развернул ее, как в вальсе.

– Брось его, пойдем лучше со мной.

Стелла засмеялась и оттолкнула его.

– Найди себе другую девушку. Кстати, она у тебя есть?

– Мм… положил тут глаз на одну.

– А что с ней такое?

Она любовно потрепала его по руке и пошла в спальню, стуча каблуками.

– Как вообще дела?

– Отлично.

Он прошел в гостиную. Как и вся квартира, она была ярко освещена, звучала музыка, у стеклянных дверей стоял мольберт.

– Я слышала, что ты будешь на свадьбе шафером, – крикнула Стелла из противоположного конца квартиры. – А еще я слышала, что ты скоро будешь дядей.

– Ты можешь в это поверить?

– А я похожа на прабабушку?

– Шутишь? Послушай, баб, это ты нарисовала эти фиалки?

– Да. Тебе нравится?

– Бог мой, отлично. Я не знал, что ты рисуешь.

– Я тоже не знала. Это забавно.

В спальне, ванной и холле погас свет, и Стелла появилась в гостиной. На ней было такое же ожерелье, как серьги.

– Нашел оркестр, с которым будешь играть?

– Не-а.

– Ищешь?

– Да так… давно не искал.

– Как же ты его найдешь, если не ищешь?

В дверь позвонили, и Стелла сказала:

– О! Вот и он!

Она выскочила в прихожую, Рэнди пошел за ней, чувствуя себя стариком.

У вошедшего мужчины были вьющиеся седые волосы, лохматые брови, твердый подбородок. Хорошо сшитый костюм отлично сидел на нем.

– Джил, – сказала Стелла, – это мой внук Рэнди. Он заскочил на минутку. Рэнди, это Джилберт Харвуд.

Они пожали друг другу руки. Рукопожатие Джила было сердечным. Чуть поболтали, но Рэнди видел, что они спешат.

Через несколько минут он сидел в своей машине и наблюдал, как бабушка уезжает со своим кавалером. Еще более голодный, еще более одинокий.

Он поехал назад к Маккасик-лэйн, к стоянке на Овенс-стрит, и сидел там, наблюдая, как собираются машины. Затем припарковался, вошел в людный пивной бар, сел на высокий стул и заказал кружку бочкового пива. В помещении было накурено. Судя по запаху, крутился гриль. У посетителей были большие животы, грубые голоса, на лицах красные прожилки.

Рядом с Рэнди сидел парень в фуражке посыльного, голубых джинсах и майке под грязной засаленной жилеткой. Он взглянул на Рэнди из-под опухших век:

– Как дела?

– Хорошо… – ответил Рэнди, хлебнув из кружки.

Они сидели почти плечом к плечу, потягивая пиво и слушая старую песню Рэнди Трэвис, шипение мяса, жарящегося на гриле в кухне, раздававшиеся время от времени взрывы смеха. Кто-то вошел. Струя холодного воздуха прошлась по ногам. Рэнди наблюдал, как восемь лиц над восемью стульями у стойки бара повернулись посмотреть, кто пришел, а затем вновь безразлично уставились в кружки. Он допил свою, встал, вытащил монету из кармана и набрал по автомату номер Лизы.

По ее ответу чувствовалось, что она спешит.

– Привет, Лиза. Это Рэнди. Ты занята?

– Вообще-то да. Марк здесь, и мы готовим кое-что к ужину у друзей. Руки по локоть в масле.

– А, ладно. Я просто хотел узнать, не хотите ли вы посмотреть видик. Я бы захватил кассету.

– Черт возьми, извини, Рэн. Не сегодня. Завтра я буду дома.

– Я тогда, может быть, заскочу. Привет Марку.

В машине Рэнди включил мотор, нажал кнопку радио, положил руки на руль. Икнул, рыгнул и принялся рассматривать огни в домах на Овенс-стрит. Что они там все делают? Ребятишки ужинают с родителями. Молодые пары друг с другом. Что бы сказала Марианна Пэдгетт, если бы он позвонил и пригласил ее куда-нибудь? Дьявол, у него нет денег, чтобы сводить ее в приличное место. Он потратил шестьдесят долларов на марихуану. Бак машины почти пустой. Нужно делать очередной взнос за барабаны. Зарплата только в пятницу.

Хреново.

Он положил лоб на ледяной руль. От холода заломило шею и затылок.

Рэнди представил себе лицо отца в зеркале рядом со своим, когда они примеряли смокинги. Интересно, куда бы они пошли обедать, если бы он согласился, о чем бы разговаривали?

Он посмотрел на часы. Еще нет семи. Его мать сейчас дома, собирается в ресторан с Кейтом, если он сейчас приедет домой, то нарвется на них и помешает. У матери на лице опять появится выражение вины, что она оставляет его одного, как тогда, в магазине, когда он открыл свой большой рот и спросил ее, приготовит ли она ужин.

У всех кто-то был. У него не было никого.

Он полез в карман, достал трубочку, мешочек с марихуаной.

– Да пошли вы все подальше!