Осень сердца

Она снова облизала пальцы и оглянулась вокруг, подыскивая, чем вытереть губы, но ничего не нашла. Скрестив ноги, она так и сидела, а потом быстро вытерла рот подолом.

Йенс от изумления расхохотался:

— Ну, мисс Лорна, что скажет ваша матушка?

— Мама не должна знать того, что может расстроить ее. Или меня. — Она оправила юбку и продолжила. — Спасибо, я никогда не забуду этот замечательный пикник.

Он улыбался, глядя на нее, а она с ответной улыбкой смотрела на него. Как всегда, он первым взял себя в руки.

— Скажите-ка, как вам понравился концерт маэстро Сосы?

— Грандиозно.

— Вы видели его?

— Конечно. Он был великолепен в своем пенсне с золотыми дужками, с маленькими усиками и эспаньолкой. У него был белый китель с золотым позументом и, между прочим, капитанская фуражка. Да, и белые перчатки, и я не заметила, чтобы он их снимал, даже когда брал пищу руками. Мамин ужин удался на славу.

— А мистер Дюваль там тоже был?

— Да. — Она задержала взгляд на Йенсе. — Кажется, что мистер Дюваль всюду, там же, где и я. Только не здесь, — шепотом добавила она.

— Ну, этого и следовало ожидать, если вы ухаживаете друг за другом.

— Не совсем.

— Что значит не совсем? Вы говорили, что он ваш жених.

— Можно сказать и так, и что я могу проводить с ним много времени, но нельзя сказать, что мы ухаживаем друг за другом! Пока нет! — Ее голос задрожал. — Хватит того, что у меня дома только об этом и говорят, но мне кажется, что у них есть причина… Ну, Харкен, я не знаю, я и так смущена.

— Из-за чего?

— Вот из-за этого. — Она дотронулась до часиков на груди. — Видите, это подарок Тейлора.

Йенс взглянул еще раз и почувствовал, как внутри закипает ревность.

— Он подарил мне их в субботу вечером после концерта и сказал, что это еще не подарок к помолвке, но вся моя семья думает, что это почти помолвка. Но разве вы не видите, что я еще не хочу быть помолвленной с Тейлором?

Йенс ответил на это так, как мог себе позволить.

— Но он прекрасно выглядит, богат и принадлежит к вашему кругу. Он любит вас, ваши родители уважают его. Мне кажется, вы будете счастливы, если выйдете замуж за такого человека, как он.

Силясь улыбнуться, он с трудом поднял глаза и встретил ее нежный и искренний, такой красноречивый взгляд.

Она тихо промолвила, глядя ему прямо в глаза:

— А что, если есть другой, который мне нравится больше?

Казалось, время остановилось, когда она это сказала. Он ничего не смог ответить и просто взял ее за руку — жест, который мог бы полностью изменить их жизнь. Но он благоразумно произнес:

— Ну, это дилемма, мисс Лорна, которую можно решить.

— Харкен…

— И вам нужно хорошенько подумать, прежде чем отвергать предложение мистера Дюваля.

— Харкен, пожалуйста…

— Нет, мисс Лорна. — Он поднял кастрюлю с рыбой. — Думаю, я дал вам хороший совет, а потом, на будущее, вам лучше поговорить об этом с кем-нибудь еще.

Он взял посудину и понес ее на прежнее место.

— С кем же? — ее взгляд последовал за ним.

— Ну, может быть, с вашей подругой Фебой?

Лорна встала, надела туфельки и уселась на скамейку.

— Только не Феба. Ей самой нравится Тейлор, так что она не будет объективной. Все, что она скажет: если он мне не нужен, тогда она возьмет его себе.

— Ну что ж, тогда… видите? Его все хотят заполучить.

Йенс вернулся от стенки, где поставил кастрюлю и увидел, что Лорна направляется к нему. Она подошла так близко, что ее волосы шевелились от его дыхания.

— Знаете, вы можете довести человека до белого каления, — вставила она.

— Вы тоже.

— Но вы же ведете себя по-другому, когда я прихожу сюда?

— Да, конечно, но теперь вы знаете проблему так же хорошо, как и я.

Она пристально смотрела на него, а в глубоких карих глазах застыла мольба поцеловать ее, но он мудро решил никогда этого не делать. Лорна приподнялась, рассеянно посмотрела на доски и вскользь бросила:

— А вы когда-нибудь меня поцелуете, Харкен?

Он поперхнулся, подавил смешок, то ли от смущения, то ли от удивления, а может быть, для защиты.

— Конечно, — ответил он. — В тот самый день, когда меня примут в яхт-клуб вашего отца.

Он попятился, но она остановила его, положив руку на его ладонь, казалось, пять маленьких солнышек засветились на его кисти.

Все замерло. Он, она, земля, время — все остановилось.

— Я хотела заставить вас сделать это, однажды я попыталась, и ничего из этого не вышло.

Он придвинулся и скользнул по ее щеке легким поцелуем так быстро, что они даже не успели закрыть глаза.

Они застыли, охваченные чувством чего-то жуткого и манящего, что сопровождает любые запреты. Им нельзя было целоваться, и от этого кровь закипала еще сильнее. И они столько раз уже нарушали всякие запреты, встречаясь, устраивая пикники, и даже тем, что стали друзьями. Что можно положить на чашу весов против того, что они почувствовали друг к другу?

— Ну, ладно, — согласился Йенс. — Один раз, и вы пойдете домой.

— Да, потом я уйду, — согласилась она. Он решил, что никто не может осудить его за это, и, обняв ее, сделал шаг вперед, чуть приподняв ее так, что ее грудь оказалась на уровне его плеч. Прильнув губами к ее открытым губам, закрыв глаза и прижавшись так, что дрожь замерла где-то внутри, чувствуя только биение двух сердец, они застыли в поцелуе. В окно было видно летнее небо, мерно стучали капли дождя, чуть тянуло свежестью, смешанной с запахом кедра. И, волнуясь от этого запаха, что-то как будто напоминавшего, они прильнули друг к другу.

Только один поцелуй.

И он длился так долго, что, казалось, будет длиться целую вечность.

Что-то упало на крышу сарая: похоже, белка перебегала с одного дерева на другое.

Они взглянули друг другу в глаза, с трудом переводя дыхание, ее корсет быстро опускался и поднимался, как животик у спящего котенка. Йенс продолжал держать ее в объятиях, оправляя ее платье.

Когда она заговорила, ее голос был хриплым, от волнения.

— Когда-нибудь, я тогда стану такой же старенькой, как и тетушка Агнес, я буду рассказывать своим внукам об этой минуте точно так же, как и она рассказывает мне о своей последней любви, капитане Дирсли.

— Ну, мисс Лорна, сейчас ни к чему эти романтические настроения.

Она посмотрела на него с отсутствующим выражением, как будто его поцелуй унес ее куда-то совсем далеко.

— Ну откуда же мне было знать об этом, пока вы не поцеловали меня?

— Теперь вы знаете. Вы чувствуете себя счастливее?

— Да. Я совсем счастлива.

— Мисс Лорна Барнетт, — он покачал головой, — вы очень привлекательная девушка, и любому мужчине будет очень трудно отпускать вас. — Он выпустил ее из своих объятий. — Но я должен. — И нежно добавил: — А теперь идите.

Она вздохнула и огляделась кругом, словно спустилась с небес на землю.

— Очень хорошо, но я снова подумала о том, что я должна поговорить с Фебой. Она, может быть, не всегда справедлива в том, что касается Тейлора, но она моя лучшая подруга, а если я никому не расскажу об этом, то просто лопну.

Что он мог ответить на это? Она воспринимала свои чувства, как… ну, как, например, торговец в лавке гордится своими товарами, восторгаясь их свежестью, ярким цветом, как бы приглашая и его разделить с ней эти ощущения.

— Вы считаете это мудрым поступком?

— С Фебой можно быть откровенной. Мы уже многим делились друг с другом.

— Ладно, но помните, это никогда больше не повторится. Согласны?

Прикусив нижнюю губку, она пристально посмотрела в его синие глаза:

— Я не собираюсь давать никаких обещаний, потому что не уверена, что сдержу их.

Он недоуменно взглянул на нее, удивляясь, как же удалось такому обычному парню, как он, вызвать выражение такой нежности на лице этой прекрасной девушки, принадлежащей к высшему обществу.

— Проводите меня до двери.

Он последовал за ней, втайне желая, чтобы она осталась с ним на весь день и сидела здесь, пока он работает. Первый раз ему захотелось стать богатым человеком. На пороге она остановилась и обернулась.

— Спасибо за рыбу.

— Я всегда рад что-то сделать для вас, мисс Лорна.

— Тогда мы снова встретимся. Ведь это не имеет значения, что вы только что поцеловали меня?

Он вложил в ответ все чувство, на которое был способен:

— Это очень многое значит.

Она поймала его взгляд, и они снова почувствовали, что между ними возникла какая-то внутренняя связь. Он ясно видел, что она снова хочет его поцеловать, и он хотел целовать ее, но вместо этого толкнул дверь плечом, и они вышли наружу. После сарая небо показалось бесконечно просторным, день прохладным, блестящим от дождя. О яхте, о будущем не хотелось и думать: и так было хорошо.

Он хотел только сказать, чтобы она снова вернулась, что ему нравится, когда она здесь с ним вместе болтает о лодках, разделяя его мечты о будущем, что он любит ее волосы и глаза и тысячи других мелочей, все, что связано с ней.

Но вместо этого он только проронил:

— Не забудьте про огурец.

— Не забуду, — улыбнулась она в ответ. Последнее, что он увидел, — как она бежала по лесу, подняв юбку до колен.

Лорна Барнетт удивилась, когда обнаружила свое нежелание что-нибудь рассказывать Фебе Армфилд о своем свидании с Йенсом Харкеном. Казалось, необходимо привести в порядок все, что она видела и чувствовала в этот день. И, лежа на спине в полной темноте, с ломтиками свежего огурца на лице, она пыталась сделать это. Вспоминалось утро, полдень, смешанный запах древесины и дождя, простоты и честности. Какое это удовольствие сидеть на свежеобструганном полу и уплетать за обе щеки жареную рыбу! Какое наслаждение находиться рядом с Харкеном и наблюдать, как меняется выражение его лица — от простой улыбки до полного восторга. И когда кончился их поцелуй, она почувствовала себя такой беззащитной.

Если бы узнала об этом мама, ее хватил бы удар.

Лорна уже давно поняла, что она не похожа на мать. Она была чувствительна и увидела в Йенсе Харкене не только слугу, которого наняли для работы, а человека, которого можно уважать, любить, даже восхищаться, у которого есть мечта, и он добивается ее осуществления. Его физическая привлекательность не только притягивала ее, она разрушала классовые преграды между ними. Когда они были вместе, они были просто мужчиной и женщиной, а не бедным человеком и богатой леди. Рядом с ним она была счастлива. Наблюдая за его работой, она восхищалась им. Слушать его беседы было для нее почти таким же удовольствием, как внимать музыке маэстро Сосы.

Она наслаждалась им и физически. Ну, конечно, его лицо, его красивое лицо викинга, а потом руки, шея, разворот плеч, даже его простые носки волновали ее просто потому, что они были частью его. Когда он двигался, каждое его движение казалось ей изящным, поворот головы — верхом совершенства. Даже его одежда отличалась, на ее взгляд, от одежды других мужчин.

А как он целовал — о, его поцелуй был неизъяснимым наслаждением. У него был такой же запах, как и в сарае, — чудесный аромат древесины. И она все время чувствовала этот запах, даже когда он коснулся влажного кончика ее языка. При воспоминании об этом она снова заволновалась. Лежа в спальне только на один этаж ниже его каморки, она решила про себя, что ничто на свете не помешает ей еще раз поцеловаться с ним.

Йенс Харкен понял, что легче выдворить Лорну Барнетт из сарая, чем из своей головы. Всю оставшуюся часть дня он не переставая думал о ней, ее лицо стояло перед ним, не отпуская его ни на минуту.

Черт возьми, вот попался на крючок.

И ночью она снова не шла у него из головы, подбираясь все ближе к тому месту, которое называется сердцем. Боясь, что она завладеет всей его душой, он написал письмо брату.

«Дорогой Девин!

Думаю, наконец я кое-что смогу сделать. Мне удалось найти человека, который согласился финансировать строительство лодки, о которой я говорил так долго. Мой благодетель — мистер Гидеон Барнетт, можешь поверить. Он отдал в мое распоряжение сарай, разрешил закупить инструменты и лесоматериалы, и я уже делаю лофтинг. Я уверен, что он все еще считает меня безумцем, но у него есть желание потратить деньги, используя этот шанс, а уж я его не упущу. Он дал мне сроку три месяца, хотя лодка будет участвовать в парусных гонках только на следующее лето. Будь готов к тому, чтобы приехать сюда. Она победит, и выигрыш будет значительным, вся страна узнает об этом, и мы с тобой сможем заняться серьезным бизнесом. Сейчас я по возможности экономлю каждый цент. Думаю, что и ты тоже. Это необходимо делать, если мы хотим, чтобы лодочные мастерские Харкенов стали реальностью. Когда я закончу, у нас уже кое-что будет, чтобы начать дело, потому что я сам заплатил за лесоматериалы для формы сгибания шпангоутов, и поэтому смогу забрать ее себе, а это гораздо больше того, что у нас было, когда я приехал с востока.

Я хочу, чтобы ты был здесь вместе со мной, тогда мы сможем и обсуждать дизайн яхты, и работать над ней вместе. Я встретил нового друга Бена Джонсона и, думаю, попрошу его помочь мне, когда придет время устанавливать шпангоуты. Как ты догадываешься, он скандинав, а ведь никто не может довести яхту лучше, чем это делают скандинавы, правда, братишка? Он работает на лесном складе, где я покупал доски, но сейчас у него мало работы, потому что строительный сезон окончился, и он сможет помочь мне. В воскресенье он брал меня с собой ловить рыбу, которой здесь полно, и мы кое-что поймали. Да, между прочим, я поделился рыбой с одной леди».

С одной леди. Это так много значило для него, что Йенс не мог признаться в этом самому себе. Он вспомнил, что говорила Лорна Барнетт, и испугался, что просто лопнет, если не расскажет кому-нибудь об этом. Но больше не написал ни слова.

После того как он заклеил письмо, он улегся в спальне, точно так же, как она лежала в своей этажом ниже, растравляя свое воображение мыслями о том, как они проводят вместе время, как он целует ее…

Он закрыл глаза, обхватил руками плечи и моментально представил себе все как наяву. Только теперь, когда он мечтал о яхте, о быстроходной яхте, он представлял себе, как будет строить свой парусник, испытывая удовольствие, видя, как он летит по ветру. Он всю жизнь мечтал об этом, и каждый раз его воспоминания были яркими и все в картинах, хоть и отрывочных, но ясных, — его собственный бизнес вместе с братишкой Девином и все, что этому сопутствует.

Только теперь, в первый раз в жизни, он мечтал о выигрыше ради нее — тогда он будет чего-нибудь стоить в глазах ее отца и заслужит уважение тех, кто его окружает, и ему не придется больше возвращаться на кухню.

Он представил себе парусные гонки, в которых принимает участие и сам управляет яхтой — всегда только сам, — а Лорна Барнетт с берега вместе с другими дамами наблюдает за тем, как он выруливает и как наполняются ветром его паруса. Он представил себе лодку, которая летит как пуля, и услышал аплодисменты зрителей, толпящихся на лужайке перед яхт-клубом, когда они увидят, как он управляет ею, и вообразил себе, как Тим Иверсен будет фотографировать его для почетной стены в яхт-клубе и как сам Гидеон Барнетт, пожимая ему руку, скажет: «Отлично сделано, Харкен».

Однако только поцелуй имел ощутительную веру и продолжение в его мечтах. Все остальное, как он понимал сердцем, было невозможно. Он никогда не был членом яхт-клуба и, вероятно, никогда им и не станет. Никогда ему не доведется быть шкипером на яхте, потому что для того, чтобы выиграть гонку, они нанимали самых лучших шкиперов и выискивали их по всей стране. У него не было достижений, не было собственной яхты, не было денег и положения.

И не было никакого права влюбляться в дочку Гидеона Барнетта.

Глава 8

Был жаркий солнечный июль. Стояла жара, дождей не было, и повсюду цвели сады. Розы Лавинии покоряли всех. Смит вырастил крупные ягоды. Имение Роуз-Пойнт окружали газоны, которые казались образцовыми, и повсюду витал запах свежескошенной травы. В лодочном сарае мощные двойные двери были открыты настежь четырнадцать часов в сутки, и теплый летний ветерок приветливо доносил свежесть леса, сохраняя ее для мисс Лорны в любое время, как только она захочет прийти.

Она выжидала четыре дня, чтобы вернуться снова. И в тот день, когда она собралась прийти, она впервые встретила в саду мать, когда та собирала в корзину голубую живокость на длинной, покрытой шипами ножке.

— Мама… доброе утро! — воскликнула Лорна. Лавиния взглянула на нее из-под широких полей соломенной шляпы.

— Доброе утро, Лорна.

— Славный день, правда?

— Будет еще жарче. Тебе следует надеть шляпу.

— Ах, мама, а я, к сожалению, забыла.

— Забыла? После того как ты обгорела и все еще облезаешь?

— Постараюсь запомнить для следующего раза.

— А что у тебя в руках?

— Домашнее печенье. Я добавила в него для запаха корицы и яблок. Хочешь попробовать?

Лорна развернула белую салфетку. Лавиния сняла перчатку и взяла себе одно.

— Я собираюсь навестить мистера Харкена в сарае, если ты не возражаешь.

— Ну, Лорна, ради Бога, мне не очень нравится, что ты помогаешь ему в этом деле.

— Я знаю, но он иногда работает даже во время ленча, и мне кажется, ему необходимо устроить небольшой перерыв. Правильно, мама?

— Ну… — Лавиния бросила взгляд на огород и на лес, который начинался за ним, а затем на Лорну со свертком в руке. — Надеюсь, ты хоть столовое серебро с собой не взяла?

— Нет, что ты. Это те приборы, которые накрывают прислуге, и я, конечно, скажу Харкену, чтобы он вернул их, как только закончит работу.

И снова Лавиния бросила нерешительный взгляд на сарай.

— Ну ладно, я потом проверю.

— Я случайно забрела туда и увидела, что дела с яхтой идут хорошо. Это действительно поражает. Он начертил чертеж в полном масштабе прямо на полу. А ты не хочешь пойти со мной?

— В старый сарай-развалюху? Нет, Боже праведный, конечно, нет. И, кроме того, я собиралась сделать букеты.

— Ну, ладно, тогда я пойду. — Лорна бросила взгляд на сад. — Мама, твои цветы как само лето. Можно мне сорвать один?

— Сорви, конечно… но, Лорна, не задерживайся там надолго, хорошо?

Лавиния выглядела обеспокоенной.

— Ладно. — Лорна выбрала живокость и сорвала ее. Удивительно, она совсем не пахла. — Я только взгляну, как идет работа, и отдам это печенье мистеру Харкену, а потом пройдусь по берегу к дому Фебы. Она приглашала меня на ленч на веранде.

— Ну, чудесно. — Взгляд Лавинии потеплел. — Передай ей привет от меня и ее маме тоже. А когда ты вернешься, дорогая?

Оглянувшись, Лорна крикнула:

— Не поздно, наверное, часам в трем, а потом, если не будет очень жарко, я уговорю Дженни поиграть в теннис. Пока, мама.

Лавиния смотрела на дочь, продолжая держать в руке печенье.

— Помни, — крикнула она, — ты не должна там задерживаться надолго!

— Хорошо, мама.

— А в следующий раз надень шляпу.

— Обязательно, мама.

Лавиния вздохнула и смотрела до тех пор, пока дочь не исчезла из виду.

Лорна обогнула оранжерею, пересекла огород и вошла в лес. Еще до того, как она подошла к сараю, она услышала звук мотора. Пап… пап… пап. Короткие очереди вперемежку с длинными паузами. Она на минуту прислушалась, затем срезала путь так, что попала прямо к входу в сарай. Остановившись, она перевела дух и привела себя в порядок. Держа печенье и живокость в одной руке, она другой рукой поправила волосы, уложенные в затейливую прическу в стиле Гибсона, когда волосы скреплены двумя богато украшенными брошами в виде выложенных жемчугом палочек. Она одернула юбку и подтянула зеленые с белым бретели, которые должны были сходиться точно по центру, и проверила шарф, завязанный узлом на шее.

Наконец, оставшись всем довольна, она переложила живокость в правую руку и вошла во владения Харкена.

Он рассматривал кусок дерева, не заметив ее. Девушка с удовольствием отметила, что он был в старой линялой рубахе, которая когда-то была, наверное, цвета томатного сока. Она была такой выношенной и тонкой, что болталась на нем, как обвислые щеки на старой челюсти. На нем были обычные черные подтяжки и черные брюки. Голова была непокрыта, и пшеничные волосы на лбу потемнели от пота.

Пила остановилась, но мотор продолжал по инерции работать. Пап… пап. Тихонько насвистывая, он осматривал отпиленный кусок, проверяя кончиками пальцев гладкие края.

— Привет, Йенс.

Он поднял глаза. Тот злополучный поцелуй был таким острым воспоминанием, как будто это случилось только что.

— Ого, посмотрите, кто к нам пришел!

— К тому же кто-то дары приносящий.

Лорна шагнула в сарай со свертком в руках и цветком и направилась к нему. Он продолжал держать в руках доску.

— Теперь моя очередь. Вот печенье с корицей и яблоками, свеженькое, прямо от миссис Шмитт… и кое-что еще, как раз к вашим глазам.

Сначала она дала ему живокость. Йенс переводил взгляд с цветка на нее. А мотор тем временем снова издал свое пап. Наконец он решился взять у нее из рук цветок: его нежные голубые лепестки резко контрастировали с его руками и рабочей одеждой.

— А как это называется?

— Живокость. Дельфиниум.

— Спасибо.

Растение действительно гармонировало с его глазами. Лорне потребовалось сделать над собой усилие, чтобы отвести от них взор и напомнить, что у нее есть еще кое-что.

— А вот печенье.

— Еще раз спасибо.

— Сегодня мне нельзя оставаться. Я должна идти к Фебе на ленч, мне-только хотелось взглянуть, как у вас дела.

Он повернулся, пошел к электропиле и, повернув какой-то рычаг, выключил ее.

— У меня все отлично, — сообщил он, держась на безопасном расстоянии. — Смотрите, что у меня есть. Это ваш отец разрешил мне купить удивительную электропилу. Четыре лошадиные силы.

— А это много?

— Хватает. Для этой работы такая мощность подходит, к тому же она работает на керосине.

— На керосине…

— Все, что от меня требуется, так это просто включить ее, и я могу пилить все, что нужно, безо всяких усилий. Здорово, правда?

— Да, действительно здорово. Я смотрю, вы уже что-то распилили.

Она пересекла пол, на котором еще с прошлого раза остались чертежи и эскизы, и увидела у стены пять шпангоутов: по ним уже можно было определить форму корпуса будущей лодки. Йенс как раз распиливал еще один, когда пришлось прервать работу.

— Ну, вы делаете успехи.

— Да.

— Мне бы хотелось посмотреть, как вы дальше будете работать, но боюсь, что должна уже идти.

— Ладно… спасибо за печенье. И за цветок.

— Не стоит.

Она изучающе посмотрела на него долгим взглядом, перед тем как совсем уйти:

— Да, конечно, я была права: они такого же цвета, как живокость.

В доме Фебы Лорну провели прямо в прохладную зеленую комнату, где миссис Армфилд, сидя в кресле напротив французской двери, быстро писала письмо за своим секретером. Она подставила обе руки, а потом щеку для поцелуя.

— Лорна, как приятно видеть тебя. Боюсь, что Феба не очень хорошо чувствует себя сегодня, но она просила меня проводить тебя сразу к ней.

Феба лежала наверху в своей комнате, свернувшись на постели и подложив подушку под живот.

— Феба… о, бедная Феба, что случилось? — Лорна подошла к постели и села рядом с подругой, убрав волосы с ее лба.

— То, что бывает у нас раз в месяц. Как же иногда ненавистно быть девушкой! Терпеть такие муки!

— Да я знаю, у меня тоже так бывает.

— Мама сказала горничной положить мне теплые компрессы на живот, но они совсем не помогли.

— Бедная Феба… мне тебя так жаль.

— Это я должна сожалеть, что расстроила наши планы насчет ленча.

— Да что ты, не говори глупостей. Мы можем устраивать ленчи в любое время. Ты отдохнешь, и я уверена, что завтра тебе станет лучше. Может быть, мы потом что-нибудь придумаем?

Лорна возвращалась в Роуз-Пойнт другой дорогой, вдоль берега, по которой обычно редко ходили, и думала про себя о том, что Феба дала ей шакс еще раз зайти в лодочный сарай несмотря на то, что говорила мама. Все равно никто в доме не ждет ее раньше полудня. Пробираясь сквозь лесную чащу, Лорна чувствовала легкое волнение, которое испытывала каждый раз, направляясь к Харкену.

Однако в сарае его не было. Живокость, которую она подарила, все еще лежала на окне, и свежий ветерок обдувал ее лепестки. Печенья тоже не было, хотя салфетка валялась тут же. Электропила стояла неподвижно. Она подошла к ней и потрогала пальцами пилу, а потом взяла щепотку опилок и поднесла к носу — живое доказательство его утренней работы. Она потрогала карандашные отметки на деревянных брусках и опиленные края досок. Глядя на инструменты, она вспомнила то волнение, которое охватывало Йенса каждый раз, когда он работал с ними. Она бродила по сараю, заставленному обломками досок, чертежами, дотрагиваясь до тех вещей, которые трогал он, вдыхая запах, которым дышал он, чувствуя жуткую близость к нему и ко всему, что его окружало.

Лорна уселась на скамейку и стала ждать. Йенс вернулся минут через тридцать, и она услышала его шаги еще до того, как он зашел в сарай.

Он замер на пороге, увидев ее. Как всегда, какая-то внутренняя связь возникла между ними, власть которой была безмерно велика.

— Феба заболела, — сразу же сообщила она. — Дома меня ждут не раньше трех. Можно мне остаться?

Он не отвечал и стоял без движения довольно долго. Она не могла разглядеть его лица, потому что оно было в тени, но пауза была достаточно красноречивой: это было предостережение ясное и недвусмысленное.

— А почему вы не хотите спросить разрешения у родителей?

— А я уже спросила. Я спросила у мамы перед тем, как идти сюда с печеньем.

— Спросила у мамы!

— Она срезала цветы в саду, я остановилась и сказала ей, что несу вам печенье, и спросила у нее разрешения сорвать один цветок.

— И она согласилась?

— Ну… Я только могу подтвердить: она не знала, что этот цветок я сорвала для вас.

— Мисс Лорна, вы знаете, что мне нравится, когда вы здесь бываете, но, думаю, ничего хорошего нет в том, что вы приходите сюда слишком часто.

— Не беспокойтесь. Я не заставляю вас целовать меня.

— Я знаю, что нет, потому что я не собираюсь этого делать!

— Я только хочу посмотреть.

— Вы отвлекаете меня.

— Я буду сидеть тихо, как мышка. Он рассмеялся, и она тоже прыснула, подумав, как много она болтает.

— Ну, может быть, не совсем тихо, — заметила она. — Но, пожалуйста, позвольте мне остаться.

— Как знаете, — сдался он.

Поцелуев больше не было. Когда она уходила, Харкен больше не приглашал ее прийти еще. Но когда она объявилась в следующий раз, скамейка была покрашена.

С тех пор Лорна во время своих визитов всегда садилась на нее и сидела там, пока Йенс работал. Она приходила обычно рано утром, пока мать не встала, захватив с собой всякие вкусности, которые они делили поровну, а Йенс приносил то, что ему давали на кухне, и это тоже было гораздо привлекательнее тех деликатесов, которые подавали в столовой. Там все внимание уделялось внешнему виду блюда, модным украшениям и сервировке, а не тому, чтобы еда была просто вкусной.

А как они болтали! Особенно Лорна. Постелив на скамейку индейскую накидку, она садилась и рассказывала про свою жизнь. А если она бывала на концерте, в театре или на каком-нибудь вечере, то рассказывала все в деталях. Если это был обед или званый ужин, подробно описывала все блюда. Йенс спросил ее про мистера Гибсона, о котором она как-то вскользь упомянула, и она рассказала ему, что известный модельер был гостем у них в доме прошлым летом и так повлиял на нее, что она полностью изменила свою манеру одеваться и прическу. Они долгое время обсуждали, почему Лорне ближе понимание манер «девушки-мальчика» (это те, что больше времени уделяют спорту и занятиям, чем тому, чтобы просто привлекать внимание мужчин) и «убежденных» (тех, которые ставят себе цель в жизни и в одиночку добиваются ее, полагаясь в основном на собственные силы). Они решили, что этому типу соответствует Харкен, который покинул семью для того, чтобы стать лодочным мастером.

Йенс рассказывал про своего брата Девина и про то, как он скучает по нему.

— Я написал ему о яхте, которую строю; он, наверное, так же взволнован, как и я. Он говорит, что если она выиграет парусные гонки в следующем году, то он приедет сюда, и мы будем работать вместе.

— Я не могу дождаться встречи с ним. А вы рассказывали ему про меня?

— Я только сказал ему, что угостил вас рыбой.

— И все?

— И больше ничего.

— Расскажите мне про своих родителей, — попросила она однажды.

Он рассказал о стойком отце и трудолюбивой матери, которые поехали в Америку, чтобы устроить лучшую жизнь для своих сыновей. Он рассказал о работе с отцом в лодочных мастерских, когда он буквально вытягивал ответы из этого замкнутого человека, а тот, в свою очередь, никогда не мог понять, откуда Йенсу в голову приходят такие вопросы, и никогда не мог удовлетворить любознательность пытливого мальчика, который по своим знаниям давно превзошел отца.

— Так вы и правда знаете все о лодках только благодаря работе в лодочных мастерских.

— Нет. Кое-что у меня и тут есть, — Йенс постучал по голове. — Я рисую лодку и знаю, как она будет вести себя на воде.

Наблюдая за его работой теперь, она убедилась в этом окончательно.

— Как хорошо иметь такую большую семью, как у вас, так что даже тетушки живут вместе с вами. Мне это очень нравится, — сказал он ей как-то.

— Вам только кажется, что это хорошо. Многие в нашей семье страдают из-за того, что не имеют личной жизни.

Лорна стала рассказывать Йенсу о Генриетте, которая всегда была в курсе, куда Лорна собиралась, и о ее постоянных напоминаниях носить с собой шляпную булавку как оружие самозащиты. Рассказывала и о последней любви тетушки Агнес капитане Дирсли, и как она посвятила ему всю свою жизнь, несмотря на отсутствие всякой надежды, и об одиночестве старой женщины, последние годы которой отравлены гнетом старшей сестры.