Осень сердца

— Йенс? — прошептала она.

Он спал. Лорна никогда в своей жизни не подходила к спящему мужчине. Плечи и грудь Йенса были голыми, а ниже пояса его прикрывала простыня. Его свесившаяся с кровати рука казалась бледной и беспомощной. Лорна робко и нежно погладила ее кончиками пальцев, ощутив крепкие мускулы.

— Йенс?

— Гм? — Голова Йенса приподнялась и замерла, тело проснулось быстрее, чем мысли. — Ччто… — прошептал он, ничего не понимая. — Что это?

— Йенс, это я, Лорна.

— Лорна! — Он рывком сел на кровати. — Что ты тут делаешь?

— Я пришла к тебе… поговорить… у меня ужасные новости.

Йенс взглянул на окно и потер руками лицо, приводя в порядок мысли.

— Прости… я еще плохо соображаю. Что случилось?

— Они собираются выдать меня замуж за Тейлора. А мама хочет назначить дату свадьбы… в следующем июне. Я выбросила часы Тейлора в озеро, я просила родителей, сказала им, что не люблю Тейлора, но они только ужасно разозлились на меня. Заявили, что я буду его женой, хочу я этого или нет. Ох, Йенс, что же мне делать?

— Который сейчас час?

— Я точно не знаю. Около двух, а может, трех.

— Если тебя застанут здесь, то они убьют тебя… и меня тоже.

— Я знаю, но меня не застанут. Они только что легли спать, примерно час назад. Йенс, прошу тебя, скажи, что нам делать? После того, что было между нами, я не могу выйти замуж за Тейлора, но я боюсь объяснить им настоящую причину своего отказа.

— Да, конечно, ты не можешь этого сделать. — Он откинул назад волосы, натянул повыше простыню, пытаясь в своих туманных ночных мыслях найти верное решение. Но у него, как и у Лорны, не было ответа. — Иди, — он протянул к ней руку, — иди сюда.

Лорна присела на край кровати, глядя в лицо Йенса, а он крепко обнял ее за руки сквозь рукава хлопчатобумажной ночной рубашки.

— Я не знаю, что мы будем делать, но дело не в этом. Мы не можем подвергать тебя риску, встречаясь здесь, ведь об этом может любой узнать. Так что возвращайся к себе в комнату, а днем мы поговорим.

— Йенс, а ты женился бы на мне прямо сейчас? — жалобно спросила Лорна.

Он отвел руки от ее теплого упругого тела, стараясь не думать о том, что вот оно, под тонкой рубашкой.

— Я не могу сейчас жениться на тебе. На что мы будем жить? Где? Всех, кого я знаю, знает и твой отец. Он наверняка сделает так, что меня никто не возьмет на работу, а мы ведь решили с тобой, что я больше не буду прислуживать на кухне. Я буду строить яхты, но только после того, как закончу «Лорну Д».

— Я знаю, — прошептала Лорна, виновато склонив голову.

Йенс кончиком пальца приподнял ее голову.

— Так что сейчас пока нет никакой опасности. Они же не говорят, что ты выйдешь за него замуж завтра.

Лорна спокойно все ему рассказала:

— Сегодня у нас был званый обед, предполагалось, что я буду сидеть рядом с ним. А ты знаешь, что такое сидеть рядом с человеком, который думает, что нравится тебе, в то время как ты любишь совсем другого? Я была в такой ситуации почти все лето, но больше не могу. Это нечестно. Нечестно по отношению к Тейлору, к тебе и ко мне. А я слишком люблю тебя, Йенс, чтобы продолжать притворяться.

Они сидели молча, разделенные только простыней, зажатой между их бедрами, удрученные своей любовью и ее неотъемлемой сердечной болью, жалея в этот момент о том, что вообще встретились. И думали о том, как поговорить с ее родителями, открыть им правду. Оба понимали безрассудство подобного разговора, и, хотя у них было право любить друг друга и стремиться к счастливой жизни, разговор сейчас с ее родителями, безусловно, был обречен на провал.

— А ты никогда не задумывалась, насколько проще складывались бы наши жизни, если бы ты в тот вечер не пришла на кухню? — спросил Йенс.

— Задумывалась много раз.

— А потом чувствовала себя виноватой, казнила себя за подобные мысли.

— Да, — прошептала Дорна.

— Я тоже.

Они немного помолчали. Йенс сидел, опираясь одной рукой позади себя на матрас, вторая его рука скользнула вдоль бедра и нашла руку Лорны.

— Если все будет хорошо и у нас с тобой будут дети, мы никогда не будем указывать им, кого любить.

Большие пальцы их рук несмело и даже как-то печально гладили друг друга. Минуты шли, желание постепенно начало вытеснять печаль, несмотря на слова Йенса. Они любили друг друга и, находясь в этой чердачной комнате, почти обнаженные, они вспоминали о минутах своей первой близости. Так они и сидели, сцепив пальцы рук, а самые интимные образы всплывали в их памяти. Опустив головы, Йенс и Лорна смотрели на свои сцепленные руки, едва различимые в темной комнате, большие пальцы гладили друг друга… гладили…

Потом замерли.

Йенс первым поднял голову. Он посмотрел на ее лицо, или скорее в то место., где оно склонилось в темноте. Словно откликнувшись на его молчаливый призыв, Лорна тоже подняла голову. Они сидели беспомощные, несчастные, мучаясь от безжалостного соблазна, охватившего их тела. Как стучали их сердца, как их влекло друг к другу!

И как прекрасно они понимали, что поступают неправильно и вместе с тем правильно, что рискуют.

Признание сорвалось с губ Йенса, вылившись в умоляющий шепот:

— Лорна…

И они забыли обо всем.

Лорна и Йенс прильнули друг к другу губами, грудью, они снова были вместе, страсть заглушила голос здравого смысла. Йенс схватил Лорну и с каким-то отчаянием повалил ее на кровать, чуть ли не силой заставив ее вытянуть ноги вдоль своих ног. Они поцеловались, потом перевернулсь, колени Лорны поднялись, а ноги разлетелись в стороны. Сейчас их тела разделяла только простыня и ночная рубашка.

— Моя прекрасная Лорна, — восторженно прошептал Йенс, гладя ее груди, потом бедра, задирая при этом мешающую ночную рубашку.

— Я пыталась заставить себя не приходить к тебе, — прошептала Лорна, изнывая от желания. — Я оставалась в комнате, пытаясь заснуть… не думать о тебе… не вставать с постели…

Он ласкал ее обнаженную кожу в самых желанных местах.

— Я тоже пытался… — Подушка смялась под головой Лорны, она выгнулась, сжав пятками бедра Йенса, вытянув губы и закрыв глаза. Схватив простыню, Йенс отшвырнул ее, а Лорна в этот момент смотрела на него и ласкала. Насладившись первой радостью прикосновения обнаженных тел, они дали своим телам полную волю, позволив мускулам и жилам ощутить этот праздник жизни. И в этом слиянии промелькнули все те долгие дни и часы лета, когда им приходилось скрывать свои чувства. Частью сегодняшней ночи стал и их первый сексуальный опыт в сарае, его приятным и осмысленным уроком предстояло теперь повториться еще в лучшем качестве.

— Ты… — простонал Йенс, переполненный чувствами, — день и ночь сводишь меня с ума. Почему ты не осталась у себя, дочь богатея?

— Попроси луну остановить приливы… А почему ты не прогнал меня, сын бедного корабела?

Вместо ответа Йенс лишь снова застонал, опять прильнул к ее телу, позволив Лорне обхватить его ногами.

Они замолчали, тела их изогнулись, и лишь учащенное дыхание прорывалось сквозь стиснутые зубы.

Эти минуты слияния прогоняли мрачные мысли и плохое настроение, открывали для них некоторые метины: первая вспышка страсти возникает быстро, но и быстро проходит; следующие за ней неторопливые, нежные ласки вновь наполняют тела жизненной силой; очень трудно шептать, когда хочется кричать, благословляя небеса; если даже намерения мужчины благородны, он не всегда может сдержать себя. И когда Йенс и Лорна задрожали, он закрыл ей рукой рот, чтобы удержать от крика, и попросил луну остановить приливы, но луна лишь улыбнулась, и Йенс остался в теле Лорны до последней судороги и последнего вздоха.

Глава 11

Сентябрь близился к концу. Все меньше становилось теплых дней, на рассветах над озером начал появляться туман, когда холодный воздух соприкасался с поверхностью теплой воды. Смолкло кваканье лягушек, на смену ему пришло тревожное кряканье канадских гусей, задирающих головы к небу. Растущий на болотах вдоль берега рогоз покрылся пуховками, и это жалкое зрелище означало, что краснокрылые дрозды обклевали его и отправились на юг. Небо во время закатов солнца раскрашивалось живописными оттенками кроваво-красного и оранжевого цветов, бросая блики на опустевшие поля. Воздух наполнился ароматами сжигаемой листвы и соломы, по ночам вокруг луны появлялось сияние, предупреждая о приближении холодной погоды.

В сарае, где строилась яхта, началась ее обшивка. Паровая камера теперь работала ежедневно, но загружали в нее ароматную сосну, от чего в сарае было влажно и стоял такой стойкий смолистый запах, что подлетавшие к окнам сарая воробьи стучали в стекла, словно просясь внутрь. Планка в шесть дюймов шириной и полдюйма толщиной распаривалась, намазывалась клеем и привинчивалась шурупами на место, на нее внасхлест крепилась следующая, на нее другая и так далее. Яхта уже приобрела реальную форму с линией обтекаемости и четкой продольной линией. Обшивка завершилась, теперь предстояло конопатить яхту. Полоски хлопчатобумажной ткани заталкивались между планками, потом надо было намочить их и подождать, пока они разбухнут от воды, обеспечивая герметичность яхты. Отверстия под шурупы заделывались деревянными затычками. А потом последовал этап работы, который понравился Лорне больше всего.

Когда она впервые увидела, как Йенс строгает, она подумала, что это самые привлекательные движения, которые ей приходилось видеть. Держа рубанок в руках, он наклонялся, делал выпады, плечи его склонялись под строго определенным углом, двигались и выгибались, он работал с истинным наслаждением. Лорне еще не приходилось видеть, чтобы человек с такой радостью делал свое дело. Йенс насвистывал во время работы, часто приседал на корточки, оглядывал яхту, прищурив один глаз. Ноги его по щиколотку утопали в сосновых стружках, таких же белых, как его волосы, казалось даже, что они одинаково пахнут.

— Когда я был мальчишкой, — вспоминал Йенс, — я частенько получал подзатыльники от отца, если пытался обработать наждачной бумагой лодку, предварительно не обработав ее хорошенько рубанком. Мой отец… он был суровым человеком. Иногда даже до строгания, когда мы делали остов, он мог взглянуть на уже готовый отсек и сказать: «Это надо переделать, ребята». Мы начинали хныкать, жаловаться, говорили ему: «Папа, да здесь все нормально». Но теперь я рад тому, что он заставлял нас все переделывать и доводить до ума. Вот у этой яхты… у этой маленькой красавицы будет такая линия обтекания, что ей не будут страшны никакие ветры.

Лорна слушала, смотрела, восхищалась тем, как ходят мускулы на руках и плечах Йенса. Ей казалось, что она могла бы всю жизнь наблюдать за тем, как этот человек строит яхты.

Она сказала ему:

— Тогда, когда я зашла на кухню, вы все ели торт, а миссис Шмитт попросила тебя наколоть льда для моего чая… Ты присел на корточки и начал колоть его ледорубом, а рубашка слегка задралась над брюками. Открывшийся кусочек твоего тела напоминал по форме рыбу, я не могла оторвать от него взгляд. На тебе были черные брюки и сильно вылинявшая красная рубашка… Помню, как я подумала, что она, наверное, была цвета спелого помидора, но ее очень много раз стирали. А твои подтяжки врезались прямо в голую кожу, ты колол лед, и его кусочки перелетали через твое плечо на пол. Наконец ты отколол большой кусок, зажал его в руках, а потом он скользнул из твоих пальцев в мой стакан… а ты вытер руки о бедра. — Йенс прекратил строгать и стоял, глядя на Лорну. — И вот я смотрю, как ты строгаешь, и меня охватывают такие же чувства.

Йенс молча отложил рубанок, подошел к ней, обнял и поцеловал, принеся с собой запах, даже почти вкус сосны.

Когда он поднял голову, на лице его все еще сохранялось изумленное выражение.

— И ты все это помнишь?

— Я помню все о тебе, с того самого момента, как мы впервые встретились.

— И то, что на мне была красная вылинявшая рубашка?

— Она задралась… вот здесь. — Лорна дотронулась до его спины в том месте, где скрещивались подтяжки, и три раза очертила пальцем маленький овал.

— Ты очень шаловливая девушка, Лорна Диана. — Йенс усмехнулся. — Держи. — Он протянул ей кусок наждачной бумаги. — Поработай-ка. Будешь шлифовать дерево после моего рубанка.

Лорна улыбнулась, поцеловала его в подбородок, и они вместе вернулись к «Лорне Д» и стали работать бок о бок, словно эта работа символизировала их будущее. В эти последние недели перед отъездом в город Лорна часто приходила в комнату Йенса. Они занимались любовью, а потом лежали обнявшись в темноте и шептались.

— Я решил, — промолвил как-то Йенс в одну из таких ночей, — когда «Лорна Д» будет готова, я вернусь в город и буду до весны продолжать работать на кухне.

— Нет, кухня не для тебя.

— А что же мне еще делать?

— Не знаю. Что-нибудь придумаем. Естественно, они ничего так и не придумали.

Члены яхт-клуба «Белый Медведь» вытащили свои суда на берег, и их интерес переключился на охоту. За ужином на столе в имении Роуз-Пойнт стали появляться дикие утки и гуси. На вторую неделю сентября Лавиния начала составлять список вещей, которые надо было оставить здесь, а которые забрать с собой в город. На третью неделю не по сезону рано ударили заморозки и погубили все ее розы. Гидеон с друзьями решил на пять дней отправиться охотиться в Висконсин, а Лавиния объявила за ужином, что утром водопровод будет перекрыт, и всем следует собрать свои вещи и быть в готовности во второй половине дня ехать в город.

В эту ночь, когда Лорна пришла в комнату Пенса, они любили друг друга с каким-то отчаянием. Крепко обнимали друг друга, мало разговаривали, целовались слишком страстно.

Потом, лежа в объятиях Йенса, Лорна спросила:

— Когда будет готова яхта?

— Через два месяца. Это больший срок, чем отвел мне твой отец, но за месяц я не смогу ее закончить.

— Два месяца… как же я вытерплю? — Помни, что я люблю тебя. Помни, что в один прекрасный день мы будем мужем и женой. — Он поцеловал ее, как бы скрепляя этим свое обещание, крепко сжал руками голову Лорны, потом сам поднял голову, чтобы они могли смотреть в печальные глаза друг друга.

— Значит, ты вернешься в город, когда закончить яхту?

— Да.

Они еще немного поспорили об этом, но все же решили, что это будет лучшим выходом до следующего лета.

— А жить ты будешь в гостинице «Лейл»? — Большинство из гостиниц на озере закрывались на зиму, но в «Лейл» просто сокращалось число номеров, и она продолжала работать зимой как пансионат.

— Да. Твой отец будет оплачивать комнату и питание. Ты можешь писать мне туда.

— Я буду писать. Обещаю тебе. А ты можешь тоже писать мне, но отправляй письма на адрес Фебы. Ставь на конверте букву «В», с этой буквы начинается ее второе имя, и она будет знать, что это письмо предназначено мне. Ох, так печально говорить о предстоящей разлуке! Лучше расскажи мне о «Лорне Д». Чем ты будешь заниматься до зимы, когда я снова увижу тебя?

Йенс принялся подробно рассказывать о предстоящей работе, стараясь ничего не упустить.

— Предстоит еще много ручной шлифовки, потом покраска снаружи. В зеленый цвет, естественно. Она будет зеленой. Потом сровнять обшивку заподлицо с ребрами и убрать крепления. Потом начну заниматься внутренней отделкой. Надо будет разделить центральную опору и установить палубный бимс на внутренний набор корпуса, а затем обшить сосновыми планками. Снова строгать и шлифовать, конечно, а после этого покрою палубу парусиной. Затем закрою красным деревом гвозди, которыми прибита парусина, потом обобью кокпит, тоже красным деревом. Просверлю гельмпорт, установлю ось руля, такелаж и…

Лорна зашевелилась в объятиях Йенса, перебив его, хотела всхлипнуть, но удержалась.

— Так много работы, — прошептала она. — А будет у тебя время скучать по мне так, как я буду скучать по тебе?

— Да, я буду скучать. — Йенс погладил Лорну по голой спине. — Буду скучать по твоим появлениям в дверях сарая с живокостью и черной смородиной, по твоим бесконечным вопросам, по запаху твоих волос, по твоей коже, по твоим ласкам и поцелуям, которые заставляют меня ощущать себя важной частицей Вселенной.

— Ох, Йенс, но это так и есть.

— Да, я стал важной частицей Вселенной с того момента, как полюбил тебя. Раньше я вряд ли был ею.

— Нет, конечно же был. Вспомни, как ты не раз говорил мне, что всегда был уверен в том, что сможешь построить самую быстроходную яхту? И что это в корне изменит местные гонки? Первое, что восхитило меня в тебе, так это твоя уверенность в себе. Йенс, я так буду скучать без тебя!

Они крепко обнялись, бежавшие минуты уносили эту ночь и приближали мучительную разлуку.

— Который теперь час? — спросила Лорна. Йенс встал с кровати, поднес циферблат часов ближе к окошку, пытаясь разглядеть его в слабом свете луны.

— Двадцать минут четвертого, — ответил он, потом поправился: — Или около четырех, — и наконец разглядел точно: — Нет, уже половина пятого.

Подойдя к своей узкой кровати, он сел рядом с Лорной и взял ее за руку. Кто-то из них первый должен был подчиниться голосу разума.

— Тебе надо идти. Скоро начнет вставать кухонная прислуга, и ты рискуешь встретиться с кем-нибудь из них в коридоре.

Лорна приподнялась, обняла Йенса за плечи и прошептала:

— Я не хочу уходить.

Он уткнулся лицом в ее шею, крепко обнял Лорну, стараясь запечатлеть в памяти этот момент, чтобы легче перенести предстоящие месяцы разлуки, и подумал: «Пусть с ней ничего не случится, пусть она не забеременеет, пусть она сохранит свою любовь ко мне до нашей новой встречи, пусть они не заставляют ее выйти замуж за Дюваля, который дольше подходит ей по положению, чем я». Они поцеловались в последний раз, каждый из них хотел показаться другому сильным, но у Лорны этого не получилось.

Йенсу пришлось оторвать ее от себя.

— Лорна… а где твоя ночная рубашка? — ласково спросил он. — Тебе надо надеть ее.

Лорна пошарила в темноте, нашла рубашку и села на кровать, держа ее в руках и опустив голову. Йенс забрал рубашку из ее безжизненных пальцев, отыскал вырез и протянул рубашку Лорне.

— Вот… надевай, дорогая.

Она подняла руки, Йенс помог ей надеть рубашку, застегнул все пуговки, кроме двух верхних, наклонился, поцеловал Лорну между ключиц и только тогда застегнул две оставшиеся пуговки.

— Ты только помни… что я люблю тебя. Ты не должна сейчас плакать, иначе у тебя утром будут красные глаза, а что ты скажешь, когда начнут спрашивать, почему они у тебя красные? Лорна прильнула к Йенсу.

— Что я люблю Йенса Харкена и не хочу возвращаться в город без него.

Йенс сглотнул подступивший к горлу комок и силой убрал руки Лорны со своей шеи.

— Иди, — бросил он, — ты причиняешь мне ужасную боль. Еще минута, и я расплачусь.

Лорна сразу подчинилась, она могла сделать по его просьбе то, что не могла сделать сама. Она встала с кровати и пошла рядом с ним к двери. У двери Йенс остановился и нежно обнял ее.

— Это будет самая быстроходная, самая прекрасная яхта, — пообещал он. — И она выиграет тебя для меня, вот увидишь. Думай об этом, когда будет тяжело. И помни, я люблю тебя и хочу жениться на тебе.

— Я тоже люблю тебя, — выдавила из себя Лорна, и так долго сдерживаемые всхлипывания вырвались наружу.

Их губы слились в последнем греховном, мучительном поцелуе, голыми ногами Лорна встала на ступни Йенса. У него защипало глаза, этот поцелуй превращался в пытку.

Наконец Йенс оторвался от Лорны, крепко сжал ее руки и приказал:

— Иди.

В горестной тишине послышались ее тихие всхлипывания, и она ушла, прошелестев рубашкой и оставив ужасную пустоту в его сердце.

Спустя девять часов, в самой суматохе приготовления к отъезду, Лавиния обеспокоенно спросила у дочери:

— Господи, да что же такое с тобой случилось, девочка? Ты заболела?

— Нет, мама.

— Тогда надевай шляпку и иди! Ей-богу, такое впечатление, что у тебя болезнь Аддисона!

Для Лорны возвращение в Сент-Пол было равносильно возвращению в тюрьму. Там был ее дом, но он совсем не был таким домашним, как имение на озере Белого Медведя. Расположенный на Саммит-авеню, среди особняков сливок городского общества, дом Гидеона Барнетта возвышался, словно монумент его успехам. Да, он находился в очень престижном месте, потому что список домовладельцев на Саммит-авеню включал самых богатых старожилов Миннесоты: промышленников, железнодорожных магнатов, владельцев шахт и политиков, которым оставался всего один небольшой шаг до Капитолийского холма. Дом был выстроен из серого гранита, добытого в Сент-Клод, штат Миннесота, в одном из собственных карьеров Гидеона Барнетта. Возводили его немецкие каменщики, специально приглашенные Барнеттом в Америку для этой работы. В готическом стиле, величественный, с высокой квадратной башней, двери с искусной резьбой и декоративной бронзовой фурнитурой в виде горгулий с обнаженными клыками. Когда Лорна была ребенком и мать заносила ее в дом, она закрывала глаза и прятала лицо на плече у матери, чтобы не встречаться взглядом с этими жуткими чудовищами.

Внутри дом был заполнен раскрашенными в яркие цвета поделками из дерева и мебелью красного дерева, причем ножки у мебели были в толщину человеческой талии. Дом был украшен мрачными предметами вроде малахитовых ваз, французской бронзы, чучелами голов оленей (охотничьи трофеи Гидеона) и темными строгими коврами от Нирмана. Огромные люстры нависали над головами, словно гнев Божий, тогда как камины, а их всего было восемь, напоминали обитателям дома громадные, распахнутые пасти. И, кроме того, окна были слишком глубокими, поэтому внутрь дома попадало мало света, так что в доме Лорну ждала сумрачная обстановка, не только соответствующая печальному настроению девушки, но и способная усугубить его.

С этим настроением и сердечной болью Лорна жила каждый день, с того самого момента, как открыла глаза, лежа на своей кровати из атласного дерева с толстыми ножками. Пора было спускаться к ужину в мрачную столовую с ее похожими на саван обоями, поглощавшими весь свет от страшных канделябров в виде индейцев с луками и стрелами.

Лорне казалось, что она оставила свое сердце в имении Роуз-Пойнт, а в этом доме сейчас просто лежит безжизненное тело. А кому нужен кошелек без денег, который к тому же не открывается ни для кого. Прошла неделя, Лорна оставалась вялой и апатичной. Прошла еще неделя, и Лавиния заволновалась. В конце концов она пришла в комнату Лорны и положила ей руку на лоб, чтобы проверить, нет ли у нее температуры.

— В чем дело, Лорна? Ты так изменилась с тех пор, как мы вернулись с озера.

— Ни в чем. Просто я скучаю по саду, по светлому дому, по свежему воздуху, вот и все. А этот дом такой мрачный и давит на меня.

-Но ты ведь ничего не ешь, стала такой бледной.

— Я объяснила тебе, в чем дело, мама.

— Ты можешь говорить что хочешь, но я волнуюсь. В тот день, когда мы уезжали из Роуз-Пойнт, я сказала тебе насчет болезни Аддисона, с тех пор я все время наблюдаю за тобой, а вчераг прочитала об этой болезни в журнале «Здоровье и долголетие». Лорна, у тебя проявляются многие симптомы этой болезни.

— Ох, мама… — Лорна резко прошла в другой конец комнаты, демонстрируя энергию, которой не наблюдалось у нее в течение двух последних недель. — Ради Бога!

— Но это так. У тебя постоянная слабость, очень плохой аппетит, особенно вызывают у тебя отвращение мясные блюда. А тебя тошнит?

— Нет, мама, не тошнит… а теперь прошу тебя…

— Ладно, не злись на меня. Все симптомы подходят, а в журнале пишут, что тошнота бывает только в острых случаях. И тем не менее я считаю, что тебя следует показать доктору Ричардсону.

— Я не пойду к доктору Ричардсону. Просто я немного устала, вот и все.

Лавиния задумалась, потом выпрямилась во весь рост, словно приняла решение.

— Очень хорошо. Но если ты не больна, то пора прекратить хандрить и снова вести нормальный образ жизни. Дороти Дюваль пригласила нас с с тобой к ним на ленч в будущий четверг, и я приняла ее приглашение. Мы с ней считаем, что пора уже поговорить о свадьбе. Ты же знаешь, не так уж много времени осталось до июня.

— Но мы же с Тейлором даже не помолвлены официально!

— Да, я знаю. Но Дороти говорит, что это скоро произойдет.

В опустевшем сердце Лорны теплилась надежда, что она сумеет выдвинуть массу аргументов против этой свадьбы. Она злилась на мать за то, что та отмазывалась слушать ее, злилась на Лавинию и Дороти за то, что они все решали без нее, а она категорически была против этой свадьбы.

Однако, прекрасно понимая, что все ее возражения не будут услышаны, Лорна удивила Лавинию, спокойно ответив:

— Как скажешь, мама.

Лорна вышла из комнаты и отправилась на поиски тетушки Агнес. Она нашла ее в комнате для занятий музыкой. Кружевные занавески на окнах в этой комнате были откинуты, чтобы было больше света. Старая женщина сидела в кресле-качалке рядом с небольшим столиком с вышиванием в руках.

— Тетя Агнес, можно мне поговорить с тобой?

Агнес сняла очки и положила их на стуле рядом с наперстком.

— Конечно. В любое время. Лорна закрыла дверь и поставила скамеечку для ног рядом с креслом тетушки.

— Тетя Агнес, — сказала она, сжала плечи, уперлась локтями в колени и посмотрела снизу вверх в добрые голубые глаза Агнес, — я должна доверить тебе самую важную тайну моей жизни.

— Если доверишь, то клянусь честью, что унесу ее с собою в могилу.

Лорна дотронулась до блестящих, покрытых крапинками рук Агнес.

— Помнишь, я говорила тебе о человеке, которого люблю? Так вот, это не Тейлор Дюваль. Это другой человек, против которого папа и мама будут яростно возражать. Потому что он один из их слуг, Йенс Харкен, тот самый, что строит яхту для папы. А до этого он выполнял разную работу на кухне, но для меня это не имеет абсолютно никакого значения… я люблю его так сильно и так искренне, как ты любила капитана Дирсли. Я хочу выйти за него замуж.

Глаза тетушки Агнес затуманились нежностью. Она протянула руки со скрюченными и узловатыми пальцами и, опустив их на лицо Лорны, словно целуя его, ласково произнесла:

— Милое дитя, значит, ты нашла свою любовь. Ты одна из немногих счастливых, удостоенных этой удачи.

Лорна улыбнулась.

— Да, я счастлива. Агнес опустила руки.

— И ты хочешь бороться за свою любовь… ты вынуждена бороться за нее, потому что Гидеон и Лавиния придут в ярость и заставят тебя выполнить их волю.

— Они уже заставляют. Мама и Дороти Дюваль встречаются за ленчем в четверг, чтобы обсудить все о свадьбе. Они хотят, чтобы и я там присутствовала. Я сказала маме, что не хочу выходить замуж за Тейлора Дюваля, но она просто не пожелала меня слушать.

— Потому что она и твой отец не знали радости любви, как ты и я. Они ничего не понимают.

— А что мне делать?

— Сможет ли этот молодой человек содержать тебя?

— Нет, пока нет. Может быть, в следующем году…

— Ты уже окончательно порвала с Тейлором?

— Нет. Я просто избегаю его в надежде, что он сам догадается.

— Мм… не слишком честно так вести себя.

— Я знаю, — прошептала Лорна.

— Да и не слишком эффективный способ. Если ты хочешь, чтобы он отстал от тебя и перестал подкидывать идеи твоей матери, то так и скажи ему. Скажи ему, что любишь другого человека. Это его обидит, но кто из нас не страдал из-за любви? Страдания только усиливают нашу радость, когда она в конце концов наступает. Так что, на мой взгляд, тебе первым делом нужно отвязаться от Тейлора, причем раз и навсегда. Веками матери заставляют своих дочерей идти к алтарю, но с сыновьями у них все так гладко не получается. Если вы оба с Тейлором будете против этой свадьбы, то, может быть, эти вечно сующие нос не в свое дело женщины и угомонятся. Чем скорее ты поговоришь с Тейлором, тем лучше.

Теперь уже Лорна взяла в руки лицо тетушки Агнес. Она поцеловала старушку в губы и вымолвила с благодарностью:

— Я понимаю, почему капитан Дирсли так сильно любил тебя. Спасибо, дорогая тетя Агнес.

На следующий день Лорна оделась потеплее, села на трамвай и отправилась в деловой район Сент-Пола, в офис компании «Дюваль флаур миллинг компани», который располагался на опушке леса рядом с высокими элеваторами на западном берегу Миссисипи. В офисе приятно пахло овсом, казалось, что пыль его перемолотых зерен буквально висела в воздухе.

Тейлор в кожаных нарукавниках работал за столом внутри застекленной конторки, когда ему доложили о приходе Лорны. Он явно удивился. Вскочив на ноги, он устремил жадный взгляд на Лорну, стоявшую по другую сторону стеклянной перегородки. Лорна, не таясь, помахала ему. Тейлор улыбнулся, выскочил из-за стола, сорвал нарукавники и отбросил их, выбегая за дверь.

— Лорна! — воскликнул он, протягивая руки ей навстречу. — Вот это сюрприз!

— Привет, Тейлор.

— Я не поверил, когда Тед назвал твое имя. Я подумал, он шутит.

— Так вот, значит, где ты изучаешь отцовский бизнес.

— Да, вот здесь. — Он развел руками. — Пыльновато, да?

— Но приятный запах. — Лорна бросила взгляд по сторонам. — А это твой офис?

— С очень пыльными окнами.

— Можем мы зайти в него на минутку, Тейлор?

Тон, которым это было сказано, согнал улыбку с лица Тейлора и слегка отрезвил его.

— Да, конечно. — Он взял ее за локоть, проводил в конторку, закрыл за собой дверь, вытер сиденье стула и поставил его рядом со своим столом.

— Прошу тебя… садись.

Лорна робко присела, спина ее находилась в нескольких дюймах от спинки стула. Тейлор тоже уселся в старое деревянное поворотное кресло, пружины которого громко заскрипели.

Они молчали, и в комнате стояла тишина.

Нарушив эту гнетущую тишину, Лорна начала:

— Я пришла поговорить с тобой кое о чем очень важном. Тейлор. Извини, что явилась сюда в самый разгар твоего рабочего дня, но я просто не знала, что делать.

Тейлор сидел и ждал, кисти его рук покоились на раскрытой бухгалтерской книге, огромной, как поднос для чая. Одет он был в серый в полоску костюм, белую рубашку с высоким закругленным воротничком и черный галстук. Десятки раз Лорна задавала себе вопрос: почему она не может очертя голова влюбиться в этого человека? Ведь он был так хорош.