Эмобой стоял на крыше в центре города. День явно устал и пытался смениться вечером. Нервный ветер гнал пушистые облака. Везде, куда мог достать взгляд Эгора, были крыши, крыши, крыши. Старые, не крашенные десятилетиями, и модные везунчики, обитые жестью и рубероидом, игривые башенки арнуво и далекие пузатые купола соборов — все они казались пустыми и грустными, словно за их покатыми спинами прятались понурые головы и нервно сцепленные руки. На душе у Эгора стало тревожно. Он пошел по крыше, обойдя сначала огромную усатую телеантенну, потом, обогнув атавизм общей печной трубы, увидел их. Они сидели к нему спиной, свесив ноги с крыши, в полуметре друг от друга.
      Блондина он узнал сразу, а девушку… С ней все обстояло гораздо хуже. Глаз Эгора налился кровью, фантом сердца подскочил к горлу и перекрыл дыхание. Своим силуэтом на фоне угасающего солнца, светлыми прядями на затылке и розово-черными гетрами на руках она просто парализовала сознание несчастного Эмобоя. «Не может быть! Кити здесь, но почему? Он похитил ее, взял в заложницы, хочет скинуть с крыши», — метались кометы-мысли уже бегущего к парочке Эгора. Блондин, сидевший к девушке вполоборота, уже протягивал ей руку, когда услышал стук шагов по крыше, и в этот же миг девчонка легко, как пушинка, соскользнула вниз.
      — Нет! — одновременно завопили в отчаянии две мужские глотки.
      Эгор, продолжая кричать, летел головой вниз с вытянутыми вперед руками, пытаясь схватить ногу в смешном кеде в ромашках. Но тщетно, девушка упала раньше. А Эгор, как кошка, мягко приземлился рядом с ней. Она лежала на спине замысловатым иероглифом, нелепо раскинув руки и ноги. На красивом лице застыли обида, непонимание и удивление. Белые волосы, белая блузка и задравшаяся белая кружевная юбка, надетая прямо на джинсы, на глазах меняли цвет на красный. В маслянистую лужу крови на асфальте вокруг тела скользнула тонкая струйка из уголка рта самоубийцы. Мертвая девушка оказалась совершенно незнакомой Эгору, и вблизи она совсем не была похожей на Кити. Боль и страх за Кити сменились жалостью и чувством вины перед этим несчастным созданием. Эгор встал на одно колено, взял холодеющую тонкую руку в ладонь и стал гладить ее, как замерзшую птичку. Его душили слезы, он забыл, кто он и зачем сюда пришел. В себя его привел сильный толчок в бок. Эгор упал, больно ударился и сразу вспомнил, что он во сне у своего убийцы, в абсолютно пустом и чужом городе. Он резко вскочил, готовый к бою, и увидел, что белобрысый сидит в двух шагах от него, бережно держа на коленях истекающее кровью тело девушки. Тело его сотрясалось от молчаливых рыданий. В глазах блондина зоркое око Эгора читало боль, отчаяние и ненависть такой силы, что под стать им были лишь его собственные чувства. Удивительное дело — он пришел сюда, чтобы убить этого человека, а теперь стоял и безуспешно пытался подобрать слова, способные утешить его, понимая, что это не под силу даже супергерою.
      — Что, доволен, гад? — по-своему истолковал его блуждающий взгляд поднявший голову блондин.
      — Я пытался ее спасти.
      — Что ж не спас? Хотя бы разок, для разнообразия. Каждую ночь ты убиваешь ее у меня на глазах.
      Эгор оторопел от неожиданного обвинения:
      — Во-первых, я первый раз ее вижу. Во-вторых, она спрыгнула сама.
      — Нет, это ты послушай, чмо. Во-первых, я тебя вижу каждую ночь с тех пор, как узнал о ее смерти. А во-вторых, она не прыгала сама, она просто глупая влюбленная девчонка, а вы забили ей голову своими суицидальными задвигами. Всего месяц от меня не приходило писем, ну, может, два, но вам, сволочам, хватило, чтобы убить ее.
      — Слушай, парень, не офигевай! — закипел Эгор. — Не знаю, что ты там видишь каждую ночь, но думаю, что твоя вина в этом тоже есть. Если у тебя такая чувствительная девчонка, чего же ты ей тогда не писал?
      — Не твое дело, жалкий эмо-чмошник, тебе вообще меня не понять!
      — Я не эмо!
      — Ха! Ты себя в зеркале-то видел?
      — Ах ты сволочь! — взорвался Эгор. — Неделю назад я бегал по свету веселым, молодым и живым, но ты, гад, плеснул мне огнем в лицо, и теперь я мертвый мститель. И пришел я не за твоей подружкой, а за твоей трусливой душонкой, которую ты прятал за арафаткой.
      — Ты тот парень? — Блондин встал, аккуратно уложив мертвую подругу на тротуар. — Егор Трушин? Я не хотел тебя убивать. Ты сам нарвался. Я ждал, что ты придешь, но не думал, что в таком виде. Я не боюсь тебя и не раскаиваюсь, но мне правда жаль, очень жаль тебя.
      — Смешно слушать твою дешевую ложь. Я все равно убью тебя, но сначала хочу знать, что случилось с твоей девчонкой.
      Белобрысый молчал, было видно, что в нем борются противоречивые чувства, но желание поделиться мучившей его болью все-таки победило. Когда он заговорил, голос его был тихим и грустным.
      — Я никому еще этого не рассказывал. Мы встречались до армии, но я ей ничего не обещал, не знаю, чего она там себе напридумывала. У меня были еще подружки. Другие. И после армии я собирался отжигать по полной, а она присылала мне письма: про вечную любовь до гроба, что без меня ей свет не мил, что она считает каждую секунду до встречи и не отпустит меня ни на миг. Я испугался полного рабства… Я облажался, Егор. Я хотел еще немного погулять и не понимал, как сильно я ее люблю. Взял паузу, хотел подумать, собраться с мыслями. Ну и до дембеля оставалась всего пара месяцев. Не хотелось из-под армейского сапога попадать сразу под женский каблук. И если бы я знал тогда, что творится в ее душе. Она ждала моих писем два месяца, а раньше я писал ей через день.
      А потом она оделась во все белое и спрыгнула с крыши. За день до моего возвращения. Оставила мне записку: «Мир без тебя ничто, и меня без тебя нет, не буду тебе мешать, уходя, выключаю свет». Себя убила и меня убила. Я же эти два месяца, пока не писал, все думал, думал и решил ей предложение сделать. Понял, что она мне дороже свободы. Да только поздно.
      — Грустная история. Только при чем здесь эмо и за что ты меня убил?
      — Да не хотел я тебя убивать. Да и эмо этих поганых я тоже убивать не собирался. Сказали мне друзья, с кем Светка моя тусовалась, посмотрел я в Интернете картинки эмовские, лозунги всякие и понял, кто ей мозги набекрень свернул. Розово-черная зараза, суицидные подпевалы.
      — Понятно. Ты со своими чувствами слишком долго разбирался, а виноваты эмо, давай их валить.
      — Не валил я никого. Это профилактика, пойми. Мы запугиваем девок, чтобы они уходили из этой депресухи суицидальной, а ты просто под руку попался. Я сейчас весь мир ненавижу. Если бы у меня на дороге тогда лучший друг встал, я бы и его…
      — Ненависть тебя ослепила. — Эгор осекся. — Кстати, как тебя зовут?
      — Виктор, — угрюмо сказал блондин, опасаясь, что странный эмо сейчас протянет руку.
      — Победитель, значит. Ладно. Я, Виктор, как ни странно это прозвучит, по поводу ненависти понимаю тебя в данный момент, как никто не поймет. Это она, голубушка, меня сюда привела. И вот что я хочу тебе сказать. Если б я знал точно, что после того, как я тебя убью, ты попадешь к своей Светке, я бы тебя убил, хотя это уже не месть, а подгон какой-то получился бы. Но убивать я тебя не буду, у меня про тебя сейчас другая идея появилась.
      — Убивать он меня не будет. Идея у него. Ты сначала попробуй. Пока 1:0 в мою пользу.
      — Не понтуйся, красавчик. Я ведь не Егор, я теперь совсем другая птица.
      И, сам поверив в свою мощь, он резко обернулся и обрушил здание на противоположной стороне улицы взглядом-молнией. Когда грохот утих и пыль осела, он сказал притихшему Виктору, заслонившему руками труп подруги.
      — Достаточно? И это в твоем сне, парень! Ты спишь, поверь мне, но когда ты проснешься, ты будешь помнить мои слова. Твоя Светка всю твою жизнь будет рядом с тобой, это я знаю точно. И ты никогда не сможешь увидеть ее или почувствовать, но она всегда будет рядом. И единственное, что ты теперь можешь сделать для нее, это быть счастливым по мере возможности. Сложно теперь тебе будет, но ты уж постарайся. И вот еще что, услуга за услугу. Ты говоришь — я каждую ночь на крышу прихожу, когда ты там со Светкой сидишь и прощения просишь?
      — Да, именно так. Только я не прощения прошу, а в любви объясняюсь. Ты выходишь, и она падает. А я просыпаюсь…
      — Ну да, тридцать ненаписанных писем ей читаешь. Так вот, Витя. Fie буду я больше в твоем сне появляться. Слово даю, хоть и не знаю, как раньше тут оказывался. Больше не буду. Но с одним условием.
      — Душу, что ли, попросишь? — криво усмехнулся блондин. — Или чтобы я в эмо пошел?
      — Да, в башке-то у тебя — каша. Девушка у меня есть. То есть была. Зовут Катя Китова. И люблю я ее так же, как ты свою Светку. Хотя я это тоже слишком поздно понял. Уж больно мы с тобой похожи, Витя.
      — Хочешь, чтоб я ей тебя заменил?
      — Меня ей никто не заменит. А новую любовь она себе сама найдет. Слушай внимательно. Лежит она сейчас, по твоей воле, в Первой городской больнице на неврологии. Поедешь туда утром, купишь ей розовые кустистые розы и скажешь ей про меня то, что я тебе про твою Светку сказал. А чтоб поверила она тебе, скажешь, что я сердце ее на кровати видел — красивое, а вот новую татушку так и не разглядел. А еще скажи, что я теперь не против, пусть клоуны правят миром, но только добрые. И не вздумай признаваться ей, кто ты. Скажешь, что приятель мой. Все понял? Все запомнил?
      — Да, все понятно.
      — Но и это еще не все. Залезешь в Интернет и раскидаешь по всем эмо - и антиэмо-сайтам следующую инфу: Диму Лазарева и Пашу Чачика за свое убийство покарал Эгор Эмобой, страшное чудовище, и если кто-то мою девчонку или ее друзей обидит, с ним то же самое будет. Понятно излагаю?
      — Ну да, — неохотно процедил Виктор, решив не спорить со страшным созданием.
      — Ну, раз ты такой понятливый, живи пока. Я тебе только напоминалку оставлю, чтоб ты не думал, что это всего лишь сон.
      Резким ударом Эгор поставил свою фирменную печать на лоб Виктору. Тот пошатнулся, но устоял на ногах.
      — Ты что, гад, охренел? — схватился за голову блондин.
      Эгор усмехнулся:
      — Думаю, за убийство это не слишком страшная расплата. Правда, боюсь, придется тебе теперь челочку отпустить и носить всю жизнь, чтоб украшение мое скрывать. Главное — не лысей. Ладно, прощай, Виктор. Целоваться не будем. Если все, что я велел, выполнишь, больше не увидимся. Общайся со своей Светкой во сне. Сколько хочешь.
      Эгор открыл глаза и, сильно выдохнув, сел на кровати. На его обычно несчастном лице блуждала улыбка, освещенная утренним эмо-солнцем. Он почему-то был уверен, что Виктор выполнит все его просьбы.

 
Телу свободно и весело, хочется дрыгать ногами, а день — такой, как вчера. Странно.
Хочется, чтобы весь мир танцевал и забыл обо всем, что печалит его. Странно.
Силу просторную чувствую, словно резиновой радостью тело заполнено. Странно.
И в голове все настроено ясно, спокойно и понятно, как на море в штиль. Странно.
Может быть, это от воздуха или от сна, где безумно тебя целовал. Странно.
 
      Эгор записал в свой дневник очередное стихотворение. Его просто распирало от чувств, и если бы он не смог выпустить их на свободу, то рисковал бы получить шарообразную комплекцию клоуна. — Я ничего не пил, не знаю даже… как я так нажрался? Клоун! Может, тут вода пьяная?
      — Нет, брат! Это все в тебе. Ты пьян своею эйфорией. Звучит как марка старого доброго вина. А купаться я не могу, у меня много новых татуировок, не хочу их мочить.
      — Да? Что-то ты темнишь, толстый. Ну и ладно. Мне весело, Тик! Я помог Кити. Черт побери! — И Эгор, оттолкнувшись от бортика, торпедой ушел в толпу радостно завизжавших купальщиков.
      — Н-да, прямо цирк какой-то, только морских котиков не хватает, — пробормотал себе под красную грушу Тик-Так.
      — Может, ученые подойдут? — нарисовался неизвестно откуда эмо-кот в роскошном парчовом розово-черном пальто и в новых кедах, черных, в розовую мышку. — Признаюсь, я такого веселья в Эмомире еще не наблюдал, разве что в Барбикенстве. Я думал, эмо-киды только плакать и канючить умеют, ну, в крайнем случае, ругаться друг с другом.
      — Добрее надо быть, животное. Глядишь, и жизнь тебе в ответ улыбнется, — сказала вынырнувшая из неожиданно, но очень своевременно опустившихся на площадь сумерек кукла Мания. Она быстро сняла свои шорты и сумку. И не успел клоун, у которого челюсть отвисла на метр, отпустить какую-нибудь сальность про ее прелестный зад, как она бросилась с головой в кипящую телами воду.
      — Ну вот, вся банда снова в сборе, — сказал проводивший жадным взглядом полет Мании Тик. — А ты не хочешь искупаться?
      — Я же Кот!
      — Ну да. Кот в кедах — герой моей любимой эмо-сказки. Гы-гы-гы, — заржал клоун.
      Эгору, резвящемуся в бассейне, совсем не понравились наступившие сумерки. Серпик луны не соответствовал его настроению. И хоть розовый рассвет уже проклюнулся на горизонте, он решил его не дожидаться. Эгор встал в полный рост и произнес:
      — Да будет свет!
      Темное небо Эмомира покорно отреагировало на его приказ, засияв переливающимся неоновым разноцветьем. Все тусующиеся на площади радостно завопили и захлопали в ладоши.
      — Вечеринка продолжается! Жжем не по-детски! Зажигаем небо! — кричал в экстазе Эгор.
      Не хлопали только клоун и Кот. Вернее, хлопали, но только глазами — от удивления и недоумения.
      — Он сам не знает, что в него заложено, — бормотал Кот. — Он становится все сильнее и сильнее и меняет Эмомир под себя. Королева не обрадуется.
      — Да. Какому же правителю понравится, когда рядом кто-то в сто раз могущественнее тебя. Вот она и стремится загнать Эгора под каблук, наивная. Интересно, а по трезвяку у него получится повторить этот фокус с северным сиянием?
      — Не думаю, что Эмобой сильнее Королевы. Они равны по силе, единственные высшие создания в Эмомире. Но Королева — зрелая женщина, а Эгор — еще просто ребенок. Посмотри, как он резвится в лягушатнике с этими куклами.
      — С эмо-кидами. Ну да. Дети. Эгор как будто снова в ванне со своими разноцветными игрушками. Взрослые не получают такого кайфа от купания. У них другие игрушки, хотя у некоторых все равно резиновые.
      — Вот. Обязательно надо спошлить. Еще и так плоско.
      — Видишь ли, Кот, я и сам раньше был плоским. Теперь я круглый, а шутки так и остались плоскими.
      — Ну ладно, эту нудистскую вечеринку пора заканчивать. Ваше сиятельство! — сложив лапы рупором, закричал Кот. — Ваше сиятельство! Господин Эмобой!
      Но Эгор не обращал на него никакого внимания, продолжая барахтаться в воде.
      — Чего ты прикопался к парню? Пусть веселится. Наконец-то он забылся и может не думать про свои беды. Вали в свой дворец, у него еще два дня. Зачем весь кайф обламывать.
      — Нет. Нет у него никаких дней. Королева переоценила свои душевные силы. Она не в силах больше ждать. Она просто рвет бабочек и мечет ножи во всех придворных. Она летает по дворцу, как привидение, и стонет, как сто голодных львиц. С тех пор как Эгор вышел из дворца, она ничего не ест, лишь пьет амброзию и кричит: «Приведите его скорей!» К тому же, как я понял, Эгор покончил со своими делами чести в Реале.
      — Не нравится мне вся эта ваша затея с союзом бабочки и Эмобоя! Ничего хорошего из этого не выйдет. К тому же Эгор добрый и не будет ни с кем воевать. Он даже своих убийц пощадил.
      — Простить своих врагов есть высшая мера наказания для них. На такое способны лишь самые великие воины. И только такой воин и может стать королем Эмомира. А насчет потомства не беспокойся, это не твоего ума дело, клоун.
      — Тьфу, зануда хвостатая, — в сердцах плюнул Тик и отвернулся от Кота.
      — Мания! — истошно завопил Кот, будто вспомнив мартовскую молодость. — Эгор! Пора заканчивать мальчишник.
      — Котяра! Здорово, псих! Чего так орешь? Клоун на хвост наступил? — Эгор вынырнул из воды прямо перед ученым и, мокрый и голый, полез обниматься. — Вот теперь ты точно моченый. А я гуляю — жгу — тусую. Имею право. Я Кити спас, Кот. Правда, правда. Скажи, клоун.
      — Ваше сиятельство, — вывернулся юлой из объятий Эмобоя Кот, — вас ждет Королева, срочно.
      — Что случилось? — сразу приуныл и осунулся Эгор. — У меня еще два дня. Никаких королев, Кот! Ну что за подстава.
      — Прикройтесь, сир, тьфу, Эгор!
      — О, точно. Извините. — Стремительно трезвея, Эгор кое-как натянул свои узкие джинсы и балахон.
      — «Праздник кончился. Добрые люди второпях надевают кальсоны», — грустно продекламировал клоун.
      — Ну что, доволен, котяра? Не можешь видеть, когда кому-то хорошо? Испортил веселье? — спросил одетый Эгор. — Рассказывай, чего твоей бабочке приспичило?
      Из бассейна выпрыгнула Мания, на секунду обняла Эгора сзади, прижавшись к нему всем телом, и сразу отпрыгнула, испугавшись то ли своего порыва, то ли непонятных зверьков — смеси обиды и недоумения. Они были похожи на гибрид ехидны с голой кошкой, на длинных, словно надломленных, птичьих ножках и скатывались с Эгора вместе с хмелем.
      — Ну, я весь внимание, — сказал Эгор, вопросительно глядя на Кота, который встал в позу, готовясь произнести речь, и выдерживая паузу, как обычно нервно поправляя очки.
      Паузы хватило Мании, чтобы натянуть шорты, клоуну — чтобы пустить слюну, подглядывая за ней, а Эгору — чтобы окончательно протрезветь и разозлиться. Внезапная темнота, накрывшая площадь шапкой-невидимкой, разрядила атмосферу. Будто огромная черная туча закрыла сияющую цветомузыку зажженного Эгором неба. Тусовка в бассейне замерла в ожидании, и как только черная туча обрушилась на площадь тысячами фрагментов-бабочек, куклы, не одеваясь, бросились бежать прочь. Все пространство вокруг фонтана шелестело крыльями, словно бархатная душа ночи ожила, спустилась с неба и порхала вокруг Эгора. Траурницы, бражники, мертвые головы… Кроме них, вокруг ничего не было видно.
      — Эй, кто девчонок заказывал на вечеринку? Эгор, не ты? Путана, путана, путана — ночная бабочка, но кто же виноват? — пропел невидимый в бабочном роении Тик-Так.
      — Опять пошлишь ты, красный недоумок, — услышал Эгор знакомый гипнотический, чуть скрежещущий голос.
      Вмиг на площади снова стало светло. На пылающее разноцветное небо всходило солнце, фрейлины королевы сели на площадь, образовав широкий круг, в центре которого зависла Маргит, вперив зеленые глаза в Эгора и трепеща, как квадратный черный флаг.
      — Приветствую тебя, мой юный Эмобой! Как утренние воды, не прохладны? Я слышала, тебя поздравить можно, всех ты победил? Огонь в душе и злобу в сердце в воде фонтана ты надежно дотушил? Я знаю, добрая душа, ты подарил желанье снова жить своей подружке. Что ж, ты — дитя, и я не буду отбирать твои игрушки. Мне главное, чтоб ты со мною был и телом, и душой. Через два дня сольемся мы с тобою. Пока же ты играй в игру свою! Вот только все вокруг крушить не надо, не мной и не тобой небес порядок заведен. Здесь Эмомир, не станет он ни раем и ни адом, оставим все как есть. Согласен, Эмобой?
      — Согласен, — сказал Эгор, снова глядя в рот Королеве.
      — Так небо потуши. К чему пожар? Остыла вечеринка.
      — Так в этом весь прикол? Фигня делов. — Эгор хлопнул в ладоши, и небо стало привычно розовым.
      — К чему нам этот штиль, и пафосный, и скучный. Нам в рифму говорить с Эгором — западло. — Клоун поскакал немного на одной ноге. — Кстати, приходить на мальчишник — дурная примета.
      — Дурной приметой звали меня в детстве, шут, — зло огрызнулась Маргит. — С тобой потом, сейчас дела не ждут. Я здесь по делу, очень срочному притом. В нем не помогут даже бабочки с Котом. К одной знакомой нашей общей смерть пришла, не без ее, надо сказать, стараний. И я сама б ее, конечно же, спасла, но, к сожаленью, это в области мечтаний. Ведь усыплять — моя стезя, а разбудить — совсем другую силу надо. Мужскую, добрую. Нам нужен тут герой. Пришла пора спасти еще одну подругу, ты помнишь Маргариту, Эмобой?
      — Ритку? Риту Белоглазову?
      — Да. Она накушалась колес. Снотворного в себя премного закатила.
      — Вот дура! Господи! Зачем?
      — Она во всем винит себя. Она же познакомила вас с Кити. Тебя она любила очень. И Кити, свою лучшую подругу. Друг к другу ревновала вас. Могла б давно разрушить ваш союз. Но потерять обоих вас боялась. Теперь обоих потеряла навсегда. Одна ушла в себя, другой — в сырую землю. Не выдержала слабая душа своих же обвинений. В Эмомире проще с этим, здесь можешь ты убить сомнения и боль и с чувствами всегда своими разобраться.
      — Она еще жива? — спросил Эгор.
      — Жива и будет жить, если проснется не позже чем через час. Не хочешь попытаться разбудить ее?
      — Хочу.
      — А что за трогательная забота о какой-то психованной бабе? — встрял в беседу клоун. — Откуда вдруг такой гуманизм у высшего существа и откуда, о Королева, вы вообще знаете об этой Рите, ее мыслях и делах?
      — И правда, Королева, откуда знаете вы Риту?
      — Эгор, случилось так, что в этой, прошлой, будущей ли жизни я знаю все, что хоть касается тебя. Частично это здесь, — Маргит потрясла комиксом, с которым не расставалась никогда, — но большей частью здесь. — Она показала лапкой на свои фасетчатые глаза. — А с Ритой у меня давнишняя кармическая связь, астрально связаны мы от ее рожденья. Она тебя и отобрала для меня. Такая вот история любви, — окончательно запутала Эгора королева, — она одна из многочисленных моих проекций, что раскиданы в Реале, как ты — одна из черт Егора Трушина, ты часть его души, его геройство, что с лихвою воплотилось в этом мире. А Рита — часть моей души вселенской, ее один забытый закоулок, но очень трогательный и родной. Так что, оставим умирать ее во сне?
      — Нет. Я пойду и разбужу ее! Делов-то.
      — Тогда вперед, карета подана!
      — Эгор, подумай! Что-то очень гладко стелет Королева! — шепнул на ухо верный клоун.
      Но думать не пришлось — быстрые фрейлины подхватили Эгора в уже знакомое ему летучее кресло из собственных тел и унесли с площади, где остались ошарашенные Тик-Так, Кот и Мания, а также вполне довольная собой Королева. Эгора перенесли в Спальный район. Было забавно спускаться сверху на площадь, утыканную спичками фонарей и кукольными кроватями. Эмобоя мягко уложили на розовое покрывало, головой на подушку, и для ускорения процесса погружения в чужой сон фрейлины укутали его сверху донизу легким, но плотным одеялом из собственных тел. Эгор моментально провалился в тягучий и вязкий, как болотная трясина, сон самоубийцы.

      В безбрежном, тихом и спокойном океане, мирно освещаемом красным, словно зардевшимся от стыда вечерним солнцем, плыл айсберг, по форме похожий на трон. На его плоском девственно-белом сиденье стояла огромная черная кровать из резного палисандра под темно-синим балдахином. На кровати в любовной схватке сплелись три молодых прекрасных тела, и стоны их и сладостные крики сливались с криком чаек. Эгор уже минут пять стоял как вкопанный у края кровати и абсолютно ничего не предпринимал, только смотрел, вернее, любовался происходящим. Он ожидал увидеть все, что угодно, но это зрелище его просто парализовало. Эгор в полном смятении уставился на троих любовников, в пылу постельной битвы не замечавших ничего вокруг, ведь на смятых простынях лежали Егор Трушин, Рита и Кити, и они были бесконечно счастливы, услаждая друг друга. Три самых близких Эгору тела занимались на его глазах любовью. И это меньше всего походило на порно. Безумный танец и переплетение белых тел на черном атласе завораживали, сила страсти и полное отчуждение вызывали трепет, а красота и грация движений — восхищение.
      Эгору в прошлой жизни, конечно, приходилось заниматься любовью во сне, но к нему приходили обычно странные возбуждающие подростковые видения, когда оргазм испытывался от жадного взгляда или полуобнаженной груди, и было так приятно и стыдно непонятно отчего. Или жаркие, душные, влажные, как джунгли, сны предвестья будущих постельных битв, или таинственно-печальные истории с трогательной героиней, которую так томительно хотелось пожалеть, что перехватывало горло, но с ней рядом спалось так хорошо и тепло, что, проснувшись, приходилось бежать в ванную. Поллюционные сны Егоровой молодости абсолютно не походили на зрелую реалистичную и в то же время фантастически красивую сцену, которую Эмобой наблюдал сейчас. В его душе боролись противоречивые чувства, настолько сильные, что он не мог в них разобраться, и ни одно из них не могло победить остальные. Так и стоял истукан Эгор, глядя на свое тело, стонущее и ревущее от переизбытка удовольствия, подаренного ему прекрасной Кити и — о ужас! — не менее прекрасной Ритой. «Это только сон», — пытался пробиться через кордоны рефлексов и гормонов забитый чувствами разум Эгора. Смотреть на себя со стороны — странное испытание, и страшное, и забавное одновременно. В Эгоре клокотали жалость к себе и ненависть и ревность к своему телу, вот нелепость, обнимавшему (и не только) Кити, о девственности которой уже не могло быть и речи. Но в то же время в нем бурлило восхищение собственной мощью и неутомимостью. Он встал так близко, что его обдало жаром любви. Эгор совсем забыл, зачем он здесь. Рассудок провалился вниз и ощутимо выпирал из джинсов. Эгор оказался перед дилеммой — нужно было присоединиться к этому празднику плоти, но как это сделать? И как быть с собственным телом? Конечно, ему, как и любому мужчине, приходилось заниматься сексом с самим собой, любовью это действо назвать язык не поворачивался. Но вот так, вчетвером, с собой и с двумя желанными красавицами, причем одной действительно любимой, и со своим бывшим телом, которому он теперь проигрывал эстетически во всех компонентах, кроме одного, хотя и самого необходимого в данный момент. Нет, пожалуй, эта оргия не для него. Может, выкинуть в море самозваного Егора, а заодно и чересчур красивую Риту и остаться вдвоем с совсем не замечавшей его Кити? Хотя да, Кити же занималась с ним любовью в данный момент. С ним — настоящим Егором, а не жалкой и страшной проекцией-фантомом. Так и не приняв никакого решения, Эгор все-таки сделал шаг навстречу призрачному счастью, прижавшись к кровати, и почти занырнул под балдахин, но в этот момент Егор, решив спонтанно поменять положение жарких тел на кровати, резко развернулся и попал могучей ногой пловца прямехонько Эмобою в грудь. От удара Эгор отлетел, как кегля, и упал головой вниз, в океан.
      Эмобой сидел на кровати ошеломленный, на лбу выступила холодная испарина. Сон ушел. Он тут же вспомнил, где он был и зачем. Рядом с ним, вернее, над ним, освещенная снизу фонарем и от этого демонически страшная, зависла Королева Маргит.
      — Ну, как? Удачно, Эмобой?
      Эгор молча помотал головой.
      — Осталось полчаса. Успеешь?
      — Постараюсь.
      Эгор уже вжался головой в черную подушку. На этот раз он был готов к тому, что увидит. На айсберге ничего не изменилось, разве что он слегка подтаял снизу и вода казалась ближе. На кровати все полыхало так же жарко. Рита была внизу. Она лежала с закрытыми глазами. Ее губы сверху оказались заняты Кити, а снизу — Егором. Эмобой выключил все чувства и действовал быстро и четко, с холодным разумом и нечеловеческой силой. «Это не Егор и не Кити, это сон умирающей Риты. И я должен ей помочь», — сказал он себе и двумя могучими рывками за плечи скинул в океан псевдо-Егора и псевдо-Кити, даже не проводив их летящие тела взглядом. Открывшая пылающие страстью и затуманенные блаженством глаза Рита машинально прикрыла грудь и межножье руками, насколько это было возможно. Эгор накинул на нее край черной простыни. Рита испугалась:
      — Кто ты? Где Егор, где Катя, что случилось?
      — Егор и Катя ненастоящие, все вокруг тебя ненастоящее. Это сон. Ты приняла смертельную дозу снотворного, и, если сейчас не проснешься, ты умрешь.
      — Какой бред! Кто бы ты ни был, ты только что испортил самое счастливое событие в моей жизни. Я занималась любовью с двумя самыми желанными людьми, и мы могли дать друг другу все счастье мира.
      — Ты не поняла? Если ты не проснешься — ты умрешь. — Я умру. Что с того. Все когда-нибудь умрут. Умереть вот так красиво, в океане на закате, что может быть круче?
      — Ты не в океане на закате, а в своей кровати, тупо обожравшаяся таблеток, а может, тебя уже нашли и над тобой бьются врачи в больнице.
      — Чушь. Если это сон, то, как только я об этом узнала, я сразу бы проснулась. Логично?
      — Не совсем. Боюсь, ты слишком крепко спишь и не можешь проснуться.
      — Или не хочу.
      — Дура, какая же ты дура, Ритка Белоглазова! Что же ты наделала?