Паша Чачик не любил выпендрежников. Чего выделываться на ровном месте? Ну ладно, выделяться там умом или силой, как нормальные мужики. Но вот чтобы слушать в плеере какие-то там дебильные вопли или носить сережки, как баба? Блин, это вообще никуда не годится. Так ведь можно полностью деградировать. Паша был нормальным пацаном и очень этим гордился. Он всегда мог сказать любому уроду:
      — Я — нормальный член общества (и никто бы не засмеялся при слове «член», потому что это тупо). У меня есть цель в жизни, в отличие от тебя, урод. Может, я не слушаю непонятную музыку и не смотрю непонятные фильмы, зато я такой же, как все. И я заработаю нормально бабла, куплю себе «хаммер», ну и там, женюсь, заведу детей, подниму их…
      Можно, конечно, еще и страну было бы поднять, но за непосильные цели Паша не брался. Дома он поднимал гирю, прокачивал широчайшую и бицуру. Он любил слова «поднимать», «опускать» и вообще знал цену словам. Он окончил автотранспортный колледж и работал в сервисе, мастера его хвалили и говорили, что из него обязательно выйдет толк. Выглядел он абсолютно нормальным: крепкий, невысокий, темно-русый. Как все, мог забухать, поддержать дружескую беседу. Как все, он ходил на дискачи и рейвы снимать телок и, как все, обычно обламывался, но иногда и ему перепадало. Паша, как все, фигачил в компьютерных клубах в «Каунтер страйк» и, как все, ненавидел эмо…
      Хотя это спорный вопрос. С этими розово-черными педиками у него были особые счеты. Началось это давно, еще в школе. Эмо еще никаких не завелось, зато педики уже шлялись везде. На перемене в туалете восьмиклассник Пабло Чачик нормально курил и никого не трогал, но тут в тубз заскочил какой-то наглый старшеклассник и стал, не обращая никакого внимания на Чачика, мочиться в писсуар. Чачик, от нефиг делать, посмотрел на наглеца, отметил разницу в размерах члена в свою пользу, и тут с ним случилось нечто неприятное. Теперь-то он знает, что это пришла обычная самопроизвольная эрекция, а тогда он реально испугался. Он, конечно, не дурак и уже пробил все про такое явление, как стояк, но чтобы так, без участия баб, рук и порно? Он решил, что докурился или вообще серьезно заболел. Когда же он понял, что с ним произошло, то испугался еще больше. Слава богу, старшие пацаны во дворе, лучшие друзья Олег и Витое, смеяться над ним не стали, а сказали уверенно:
      — Пидор. Этот чувак в туалете — реально пидор. Точняк. Чего бы ему в кабинку не зайти. Встал перед тобой, красовался. Привыкай, Пашка, пидоры везде. Только умело прячутся.
      Не сразу Паша-Пабло осознал, какой важный и полезный инструмент у него теперь всегда имелся под рукой. В следующий раз это случилось на борьбе, когда он уже учился в колледже. Паша шесть лет ходил на классическую борьбу и стал камээсом, но, видимо, раньше пидоры ему не попадались ни на тренировках, ни на соревнованиях. А тут он стоял в партере, а его спарринг-партнер Сурен как заорет:
      — Эй, бля, я с ним не буду бороться, у него стоит!
      Вот педрила! А ведь действительно стоял. Паша тогда отлично отметелил этого гада после тренировки, но борьбу пришлось бросить. А ведь раньше гомики на борьбе не светились. И Паша спокойно ходил в душ, хотя там всегда было холодно и даже летом почему-то стояли клубы пара. Так из-за педиков не сложилась спортивная карьера Паши. Чтобы не терять форму, он пошел в качалку. Но прижиться там не смог. Качалка оказалась переполнена гомиками. Паша даже не смог переодеться, посидел минут десять в зале, сокрушенно глядя на их раздутые мышцы, с трудом успокоился и ушел. Кто бы мог подумать, качки как один напрягали чуткий Пашин орган. Но не таков был Пабло, чтоб сдаваться. Он стал тягать тяжести дома и на какое-то время забыл про педиков, уверенно двигаясь к своей цели и постигая в колледже азы автомобильной науки.
      Общественный транспорт — от него все зло. В автобусах не увидишь голых тел наглых педерастов, зато они умудрялись прижаться к Паше в утренний переполненный час и возбудить его даже через толстую куртку и штаны. Один раз Пабло даже кончил прямо в автобусе, не доехав остановку до колледжа, и уныло побрел домой переодеваться. С тех пор пришлось ему ходить в колледж и домой пешком. Нет худа без добра, зато теперь он жил в отличном тонусе, каждый день по три часа проводя на воздухе в движении. Пошел самый трудный период в Пашиной жизни. Его простую душу грызли подлые мысли. Наглые пидоры стали приходить в его сны, принося с собой поллюции, и Пашу впервые посетили сомнения в собственной нормальности. И поделиться-то ими, как назло, не с кем. Не будешь же говорить об этом с родаками, особенно с отцом, который, придя с работы и завалившись на диван перед теликом, сразу начинал причитать:
      — Вот, пидоры. Надь, ты только посмотри!
      Независимо от того, какой канал, фильм, концерт или передачу он смотрел. Не было рядом с Пабло и верных старших друзей, Олега и Витоса. Олег сел за «хулиганку» на год, а Витое служил в стройбате. Тяжело пришлось Паше, но он справился, рос в нем настоящий мужской стержень. Он продолжал ходить пешком и качаться дома. Перестал смотреть телевизор, его вполне заменил комп, на котором можно рубиться в «мочилки» без устали. Перестал париться по поводу снов. Должен же быть от пидоров какой-то толк. А по выходным он долгими вечерами обычно дежурил у какой-нибудь концертной площадки, дожидаясь конца мероприятия. Потом выбирал себе гомика посочнее, инструмент отбора в штанах его никогда не подводил, с серьгой или волосатого, с гребнем или просто в красной футболке, не важно. Главное, чтобы он шел к метро один. Паша провожал подлеца в темноте до самой станции, потом резко подбегал — и раз, раз! С левой, с правой, ногой по наглой пидорской морде, за все поруганные Пашины ночи и душевные страдания. А потом убегал. Иногда во время мести он так возбуждался, что замечал, что эякулировал в процессе казни, только придя домой. Зато спал он после этих праведных насильственных актов как убитый. С телками у Паши было тоже все в порядке. И любовь происходила как положено — по взаимной симпатии и после распития крепких алкогольных напитков. Вот только не снились они Паше, подлые педики не пускали девок в его сны. Так он жил, убив в себе сомнения в своей нормальности, и совершенно правильно делал. Жизнь не замедлила подбросить аргументы в пользу его стойкой позиции. Вернувшийся с отсидки Олег с упоением рассказывал, как опускал «чушков» и гонял по зоне «петухов». Дембель Витое не отставал и подкидывал веселые истории про то, как гнобил с друганами духов-пидоров. «Я нормальный, я такой же, как все!» — возликовал Пабло и поделился с друзьями своими победами над гомосячиной.
      — Правильно, — поддержали его друзья. — Долбить их надо во все дыры, чтоб Родину не позорили. А то, это, погружают страну в пучину педерастии.
      А потом Паша увидел эмо-кидов и понял, что ждал их все последние годы. В Пашиной парадной богатые соседи провели себе кабельный Интернет, и ему повезло подключиться почти задаром. Первые две недели он реально подвис на порносайтах, но вскоре пресытился и стал просто гулять по Сети, произвольно перелистывая страницы. И вдруг его верный «пидометр», а именно так он уже давно именовал свой любовный орган, встал в такую стойку, что Пабло чуть со стула не упал. Сайт был не порнографическим, обычные розовые сопли богатых девчушек, выкладывающих любимые фото. На розовом фоне два полуголых ушлепка с полузакрытыми волосней лицами целовались взасос. «Ись какие лапуськи — эмо-киды. Чмафф!» — гласила подпись. А под ней некто оставил волшебные слова «эмо — сакс», ставшие впоследствии девизом новой жизни Пабло. Он еще раз, будто не веря в свое счастье, внимательно посмотрел на фото. Нет, таких наглых пидоров он еще в жизни не видел. Подтверждая его мысли, «пидометр» выдал оглушительный выстрел семенем в голову и, если б не трусы, вполне мог бы Пабло завалить. Так Паша Чачик стал эмо-хейтером, охотником за эмо-головами. Теперь он знал про этих ушлепков все, дня не проходило, чтобы он не отвесил тумака кому-нибудь из розово-черных. Вечерами он сидел в Сети и оставлял на эмо-сайтах свои посты типа: «Гребаные эмо, у меня встает, как только я вас вижу. Я тр-у вас в ж-у. Эмо — сакс». Последние слова для Пабло стали воистину волшебными. Стоило ему их мысленно произнести, и он моментально получал полный сатисфекшн. Еще ему очень нравился лозунг глупых позеров: «Эмо — состояние души». Пабло с удовольствием душил бы и душил это состояние. А самое главное, что он чувствовал себя на сто процентов нормальным, в отличие от этих моральных уродов. Ведь подобные посты на сайтах оставлялись в огромном количестве. Судя по ним, секса с малолетними эмо-придурками жаждало полстраны. Ну, или около того. Правда, воплотить свои желания в жизнь антиэмо не спешили, и Пабло с ними был солидарен. Бить — бил, а любовного наслаждения ему хватало в мечтах и, конечно же, в снах. Вот там он драл их как Сидоровых коз, не на жизнь, а на смерть. Его внутренняя половая жизнь стала настолько пресыщенной, что он даже на время позабыл про телок. Но это нормально, вот расправится он с пидовской эмо-заразой, спасет молодежь от деградации, тогда и займется женским вопросом. Он свою жизненную цель помнит, с пути не собьется: бабло — «хаммер» — семья, ну там, жена, дети. Но пока еще бьется в штанах могучий «пидометр», он должен спасать планету. Так что первым делом эмо-бои, эмо-бои. Ну а девушки? А девушки потом. Нормально, нормально. Он такой же, как все.
      А ненормальный придурок — это тот пацан у метро, который белобрысому нос сломал. Тоже мне, защитник эмо. Кто не с нами, тот против нас. Конечно, жестко получилось — Пабло не являлся сторонником убийств, но тут уж ничего не попишешь. Либо мы их, либо они нас. Этот гад чуть ему, Паше, своей здоровенной ногой по морде не попал, еле увернулся. А белобрысый, когда они убегали, распереживался, даже разревелся: мол, я не хотел, сам не знаю, как вышло. Неустойчивый тип, надо б и его «пидометром» проверить. Четыре дня прошло после зачетного мочилова, и все это время Паша не трогал эмо ни на улицах, ни в мыслях. Не суетился. Но даже в Интернете волна интереса к событию спала, и завтра Пабло обязательно выйдет на охоту, ведь это последнее лето перед армией и нельзя терять ни одного дня. А пока пора ложиться спать, завтра ему, слава богу, во вторую смену, можно спать…
      «Ни фига себе обстановочка», — подумал Эгор и захотел немедленно вернуться в Эмомир к оставшемуся у кровати клоуну. Но это равнялось бы малодушию, и он скрепя дырку от сердца остался. Его черная сонная кровать стояла на самом краю десятиметрового бассейна в шикарной бане. В огромном зале, облицованном красной плиткой, и огромном бассейне с голубой водой было полно обнаженных юношей с одинаковыми эмо-прическами, пухлыми губами и подведенными глазами. Все они выглядели бледными и изможденными, и на фоне их тощих тел прежде всего в глаза бросались гипертрофированные размеры их мужских достоинств, которые находились в перманентной боевой готовности. «Какая гадость, — поморщился Эгор, прикрыв глаз рукой. — Я попал в сон к какому-то извращенцу. Может, это день рождения Элтона Джона в Сандунах? Может, я вообще не туда попал? А не свалить ли из этой клоаки?» Пока он мучился сомнениями, юноши, как зомби, переминались с ноги на ногу, не обращая ни малейшего внимания на Эгора. Поборов отвращение, Эгор решил все-таки дождаться хозяина сна «Если это не сон маленького крепыша, то я полный идиот. Но я не полный, а тощий идиот. Меня убили, закинули в чье-то безумие, и единственное оправдание моего нынешнего существования — это возможность отомстить, если не считать лестного предложения жирной бабочки стать ее мужем… А в бассейне я бы поплавал, может, наплевать на этих хренастых доходяг и проплыть соточку быстренько…» Его сомнения прервал громкий властный рык. — Эмо — сакс!
      Эгор быстро убрал руку от глаза. Из двери парилки, которой он сначала не заметил (по понятной причине), вышел распаренный красный дымящийся мужичок в простынке, перекинутой через плечо, на манер римского патриция. Роста он был небольшого, телосложения крепкого, и Эгор сразу узнал его злые, словно горящие обидой глаза. Только прошлый раз они горели над банданой, закрывавшей лицо. «Жалкий извращенец», — думал Эгор, с отвращением глядя, как крепыш, не замечая его, по-хозяйски хлюпает в ладоши, и зомби-эмо начинают подходить к нему, вставая на колени. Постепенно образовалась целая шеренга стоящих на коленях зомби с полуоткрытыми ртами. Не желая видеть продолжение этого кошмара, Эгор закричал что есть сил:
      — Эй, больной ублюдок! Да ты же просто ненормальный, тебе лечиться надо. Я пришел тебя убить, но, похоже, тебя достаточно кастрировать.
      — Что такое? — оторопел Пабло. Он посмотрел на трясущегося от гнева высокого эмо во всем черном. — Это что-то новенькое. Какая-то кровать. Ты почему одет? Ну-ка, ко мне, педик!
      Эгор молча щелкнул пальцами, и Пабло увидел себя на экране родного телевизора глазами отца.
      — Надь, иди скорее, посмотри. Совсем уже охренели — пидоров в бане показывают. А это ж Пашка! Вот пидор! Ты гляди, что делает, сукин сын! Недоглядели!
      — Я нормальный! — закричал Пабло и вместо отца увидел зеркало, а в нем свое отражение с остолбеневшим «пидометром».
      — И ты, Пабло… — с горечью сказало отражение и манерно махнуло на него рукой.
      — Я — нормальный, нормальный. Это вы, суки, выпендриваетесь, выделяетесь одеждой своей пидовской и музыкой. Я — нормальный, я такой, как все! Паша встряхнул упрямой круглой головой и топнул сильной ногой по красной влажной плитке бассейна:
      — Ты кто такой, гад? А ну проваливай, а то убью.
      — Так ты ж меня уже убил, теперь моя очередь.
      — Врешь ты все, я никого не убивал.
      — Не узнаешь? Ах да… Я сам себя не узнаю.
      — Я знаю, кто ты, — тихо сказал Пабло и отошел от своих секс-рабов. Его «пидометр» уныло повис. — Ты тот придурок, который вступился за эмо. Ну что, давай биться, я вас, пидарасов, не боюсь.
      — Вот еще — руки об тебя марать, — презрительно поморщился Эгор. — Съеште его, ребята! — И хлопнул три раза в ладоши. А потом прямо в одежде прыгнул в бассейн и поплыл, понимая, что сон крепыша подходит к концу.
      — «Съеште его» — вот придурок. — Пабло засмеялся, но, повернувшись к своим жалким жертвам, увидел, что они встали с колен и медленно пошли на него. Глаза их горели из-под челок плотояднымими красными огоньками.
      Пабло с удивлением увидел, что у них есть зубы, да еще и такие острые.
      — Эй, вы куда прете? Офигели в атаке? Ну-ка, эмо — факс!
      Зомби окружили Пашу, вытянув вперед руки с черными ногтями, и он впервые в жизни реально испугался, в большей степени из-за того, что забыл волшебные слова.
      — Эмо — такс! Эмо — пас! Эмо — фас! — надрывался он, в ужасе понимая, что ему уже не вспомнить правильное сочетание слов, всегда превращавших эмо в покорных жертв. Черный колдун, самозабвенно плавающий в бассейне, украл их из его головы.
      — Эмо — ска-с-с, — промямлил Пабло, взглянул на скукоженный «пидометр» и заплакал. — Не ешьте меня, пидоры. Я нормальный, я нормальный.
      Но это не помогло. Голодные эмо-зомби, вышедшие из-под его контроля, уже впились острыми зубами в его горячую распаренную плоть и стали рвать Пашу на куски. Какой-то пидор укусил драгоценный «пидометр», и Пабло бешено заорал. Черный эмо вынырнул на крик, дельфином выпрыгнув из бассейна, и припечатал костлявым кулаком голову Пабло к кроваво-красной банной плитке прямым ударом в лоб. Голова треснула, как спелый арбуз, семечки и куски красной сладкой мякоти разлетелись по бане…
      Пабло сидел на кровати, весь в холодном поту, голова раскалывалась от боли. Он встал и, стараясь не думать о приснившемся кошмаре, пошел в свой совмещенный санузел. Паша включил свет и посмотрел в зеркало. На лбу красным сургучом горела адская печать — череп с костями, «фига себе». Паше немедленно захотелось отлить, он сунул руку в трусы, но ничего там не нашел. Снова залившись холодным потом, Пабло, пересилив страх, заглянул в трусы. «Пидометр» висел на месте. Просто рука не узнала его, такого чужого и бесчувственного. Паша понял, что пришла беда, сел на край ванны и горько заплакал. Потом взял себя в руки, прекратил реветь, встал под холодный душ и стоял под ледяными струями, пока все тело не заледенело и не онемело, как мертвый орган между ног. Выйдя из-под душа, Пабло залепил пластырем крест-накрест шишку на лбу и, пытаясь ни о чем не думать, вернулся к кровати. «Нужно просто заснуть. А когда я проснусь, все будет нормально», — успокоил он себя. Но не тут-то было. На будильнике высвечивались семь часов утра, за окном расцветало тихое летнее утро. У соседей сверху лаяла собака, стараясь обратить внимание хозяев на свои туалетные проблемы. Во дворе урчал заводящийся «жигуль». Мир просыпался, обычен, реален и прост. Противный скрежещущий шорох привлек внимание Паши. Он посмотрел на потолок. Там, словно гекконы, держась за побелку всеми четырьмя растопыренными конечностями, копошились с десяток бледно-голубых зомби из проклятого сна. Вывернув на сто восемьдесят градусов тонкие шейки и свесив с потолка рваные челки, они плотоядно разглядывали Пабло, облизывая жирными проколотыми языками острые пики зубов, и ждали, пока их жертва заснет. Пабло молнией вскочил с кровати, наступив на высунувшуюся из-под нее руку с черным обгрызенном лаком на ногтях. Рывком схватил со спинки стула спортивные штаны и метнулся к окну, на лету умудрившись натянуть треники. Рванув на себя оконную раму, он ловко выбросил со второго этажа хрущобы свое спортивное тело и без проблем приземлился на мягком газоне. Не останавливаясь ни на секунду, Пабло бросился бежать прямиком в отделение милиции, которое было в двух кварталах от дома, затылком чувствуя, как за ним, не торопясь, но и не отставая, бегут голые голодные страшные существа.
      — Врете, пидоры, не взять вам меня! Паша бежал легко — сказывались тренировки — и вскоре пулей ворвался в отделение. Дежурный лейтенант Петров проснулся и, отвалив могучую челюсть, уставился на полуголого крепыша, мячом влетевшего в дверь и сразу заблокировавшего ее всем своим телом.
      — Ты что, офуел? — заорал Петров.
      — Пидоры идут. Зомби-пидоры! Они нас всех сожрут! Запирай дверь, зови подкрепление. Объявляй тревогу по городу. Эмо-кидоры уже здесь.
      — Белочку поймал? — выдохнул Петров. — Я тебе сейчас покажу кидоров, мать твою!
      — Скорее! — взмолился Пабло. По дверям с той стороны противно заскребли острыми ногтями. — Скорее подмогу!
      В обезьяннике проснулся и засуетился недовольный шумом синий бомж.
      — Сейчас, сейчас, — сказал Петров. — Сейчас.
      Он и правда вызвал подмогу. Но почему-то подбежавшие к Паше милиционеры стали отрывать его от двери, крутить руки и бить по почкам дубинками. Заломать Пашу было непросто даже вчетвером, он боролся до последнего, хрипел, выворачивался и кусался. С одного из сержантов слетела фуражка, и Паша в ужасе увидел выпавшую из-под нее засаленную челку. Тут же огромная ладонь с черными ободками грязи под ногтями вцепилась ему в лицо.
      — Ага, — закричал Паша, — вы уже здесь! Ментовку захватили!
      Четыре могучих милицейских тела наконец-то справились с буйным крепышом, заломили ему руки за спину, уронили на пол и теперь пытались надеть наручники. Захлебывающийся страхом, обидой, кровью и соплями Пабло, находящийся в центре кучи-малы, неожиданно испытал знакомое чувство наполненности жизни. «Это конец, — понял он. — Пидометр заработал, ура!» От радости он перестал сопротивляться на какое-то мгновение, которого и хватило милиционерам, чтобы повязать его по рукам и ногам, запихать в рот кляп, засунуть в обезьянник и спокойно вздохнуть.
      — Пипец, какой здоровый, — пожаловался сержант с разбитым глазом, — ну в смысле, больной. Но здоровый.
      — Бухой? — зевнув, поинтересовался Петров.
      — Нет, вроде выхлопа нет. Обдолбался чем-то. Грибами, наверное.
      — Не, не грибами, — сказал молодой милиционер. — Не сезон еще. Похоже, филателист.
      — Да уж, редкостный мутант! Чего с ним делать-то? Оформлять? — спросил Петров сам у себя. — Может, в камеру к таджикским цыганам его?
      — Да ладно тебе, Леха, — вступился сержант, — нормальный пацан, ну убрался, с кем не бывает? Вызывай психиатричку.
      Пабло лежал в обезьяннике, над ним с любопытством склонился бомж. На бомже были рваные кеды и грязный джемпер в ромбик. Один глаз заплыл фиолетово-черным бланшем, а на второй свешивалась рваная челка. Пабло захрипел и червеобразными движениями забился в угол, откуда его и достали быстро приехавшие санитары. Пожилой угрюмый доктор скептически оглядел его и попросил вытащить кляп. Сержант опасливо выполнил просьбу врача.
      — Я нормальный, — незамедлительно сообщил Пабло. — Отделение милиции захвачено пидорами. Это менты-эмо-зомби. Убей эмо — спаси мир.
      — Достаточно, — сказал врач и вздохнул. — Это наш клиент. Забираем его в «Скворечник».
      Через час Пабло оказался на белой кровати в смирительной рубашке, и хотя внешне, после серы в четыре точки, он быстро и надолго успокоился, внутри кипели страсти. «Все, пропал этот мир, — сокрушался Пабло. — Ну хоть пидометр жив. Мы еще повоюем!» Так простого нормального парня Павла Чачика эмо-пидоры до дурки довели…
      Над Эмомиром поднималось розовое солнце. Фонари на площади Спального района продолжали гореть, потому что никогда не выключались. Под ножками черных кроватей расползался уже такой знакомый розовый туман. Эгор встал с кровати, его худое тело передернуло долгой судорогой. Он словно пытался стряхнуть с себя не только виртуальную воду из бассейна, но и всю грязь больного сознания Пабло, которая, как ему казалось, налипла на него жирными кляксами.