Семен Иванович Чуткий не верил в Бога. И в загробный мир он тоже, соответственно, не верил. Проработав двадцать лет в морге, он понял только одно: нужно получить от этой жизни все, пока ты не попал на железный стол. А еще Семен Иванович не верил в Бога потому, что, если бы справедливое Всевидящее Око существовало, он давно должен был обратиться в соляной столб, или сгореть от стыда, или хотя бы быть замученным собственной совестью за гнусные дела свои. Ан нет. Чувствовал Чуткий себя прекрасно, вид имел благообразный: борода, очки, животик, жена, двое детей. Все это совсем не соответствовало тем безобразиям, которые он частенько вытворял с безответными телами на работе. Сам себе Семен Иванович объяснял особенности своей тяги к мертвым молодым женщинам спецификой работы, разрушившей его чувствительную психику. Тем более что он не был маньяком и место работы подбирал не специально, как некоторые жалкие личности с трясущимися руками, у которых только одно на уме. У Семена Ивановича на уме было отнюдь не «одно». С некоторых пор он стал приторговывать фото через Интернет, и его болезненная страсть приобрела вполне четкую финансовую основу.
Так что Семен Чуткий в Бога не верил и его не боялся, а верил в удачу и везение. И ему сегодня крупно повезло. Когда пару месяцев назад какая-то темная личность сунула ему в карман безликую визитку с телефоном и сказала: «Ну, вы понимаете, Семен Иванович, чем черт не шутит, вдруг к вам случайно привезут еще живого человека, бывают же врачебные ошибки. Я тут читал… Мы, очень хорошо вас отблагодарим…» — Чуткий понял, что это — перст судьбы, и начал ждать. И вот дождался. Удача не замедлила случиться. Да еще какая. Редкая, практически невозможная. Придурки со «скорой» привезли живую девушку, впавшую в глубокую кому, практически в анабиоз. И ему теперь предстояло сделать вскрытие и подменить ее живое сердце на орган мертвой бесхозной бомжихи… Но мало того что он продал ее сердце и теперь ждал «черных» трансплантологов, девушка оказалась красавицей и девственницей. И вот теперь Семен Иванович ходил вокруг железного стола, на котором лежала голая Кити, как кот вокруг сметаны. Яркий свет дневных ламп заливал комнату до рези в глазах, от взгляда Чуткого не ускользал ни единый уголок на теле Кити, которое казалось высеченным из мягкого розового мрамора. Она прекрасна и принадлежит только ему, он будет ее первым и последним мужчиной, целый час у него еще есть в запасе, а фантазий накопилось… Но Семен Иванович был человеком интеллигентным и не мог наброситься на девушку, даже так бесстыдно разлегшуюся перед ним на столе, не поговорив с ней, не наладив контакт. В конце концов, он же не насильник какой.
— А ведь ты мне в дочки годишься, деточка! — начал Чуткий ласково, но понял, что говорит не то. Он в который раз обошел изумительное тело, любуясь девственными формами, и начал снова:
— Тебе повезло, деточка. Твоим первым мужчиной будет не какой-нибудь сопливый жлоб, а опытный и ласковый партнер, к тому же чуткий. — Он усмехнулся собственному каламбуру. — Хотя, похоже, ты любила боль. Все эти металлические штучки, которые я из тебя достал, наколка на спине… Не пойму я вас, молодых. Ну, ничего, зато ты жизнь свою не зря прожила, теперь благодаря твоему доброму сердцу я смогу купить себе хорошую машину и квартиру в ипотеку. — Неожиданная мысль пронзила лысеющую голову Семена Ивановича. — А может быть, Бог есть и он мне почему-то помогает?
Он быстрее зашагал вокруг стола с Кити, пожирая ее глазами. Потом, решив, что он готов, резко остановился перед ее розовыми светящимися ступнями и, лихорадочно расстегнув халат, поднял руки к потолку с гудящими лампами и экстатически закричал:
— Если я не прав — останови меня! — и уже приготовился засмеяться демоническим смехом и взобраться на Кити, но тут в глазах у него потемнело. Он успел разглядеть горящий злобой красный глаз перед своим лицом, после чего крылатое черное нечто, материализовавшись перед ним, всадило ему в лоб свою острую, как скальпель, рваную черную челку. Она прошила голову Семена Ивановича Чуткого насквозь, выбив из нее мозг. Эгор стукнулся лбом о лоб уже мертвого мерзавца, который рухнул всей своей волосатой тушей, прикрытой лишь расстегнутым халатом, на истертый линолеум пола.
Эгор повернулся к Кити и обомлел: она была так красива в ярком свете хирургических ламп. Красива, беззащитна и желанна, но никогда им вместе уже не быть.
Тик- Так стоял рядом с Кити, нежно гладил пушок на ее левой руке и плакал. Эгор еще ни разу не видел его таким. По его толстым щекам текли не клоунские брызги, а настоящие соленые человеческие слезы.
— Эй, толстый, отвали от моей девушки. Хватит глазеть на нее, еще и лапать.
— Я, может быть, в последний раз вижу ее такой. Вдруг она превратится в жабу в Эмомире.
Эгор только презрительно фыркнул и сказал:
— Что, Тик, жалеешь, что не сказал всю правду про себя и Кити мне при первой встрече?
— Меня тебя послали веселить, поддерживать и, может, даже злить. Чтоб мог эмоциями ты своими жить. Я — клоун, не герой, в твоей судьбе хоть что-то изменить не в силах был, как ни старался. И делать все по правилам пытался, но собрались играть сплошные шулера. И Мания, и Кот, и королева — играли все свою игру, заканчивать ее пора. Все слишком далеко зашло.
Эгор снова фыркнул, подхватил легкую Кити жилистыми руками и, поднявшись с ней на полметра от пола, полетел к выходу. — Эй, ты куда? Разлом ведь не там. Эй, подожди! — Клоун, еще хлюпая носом и размазывая по красным щекам слезы, побежал за Эмобоем.
Эгор пролетел по галерее помещений морга и вылетел в бархат июльской ночи, подсвеченный полной луной. Он искал место, где проститься с любимой и где ей не страшно будет очнуться. Наконец его взгляд упал на поляну в самом конце неухоженного старого кладбища при морге. Она вся поросла высоченной травой, и заметить там Кити можно было бы только с высоты птичьего полета. «То, что надо», — подумал Эмобой. Он опустился в центр поляны и бережно положил тело Кити на траву. Она светилась тихим ровным светом, на который стали собираться дальние родственники Эгора — ночные мотыльки. Эмобой снял черный хитон и прикрыл им не знающее стыда спящее тело, оставив под луной белокурую голову с детско-кукольным лицом. «Спи, моя милая Кити, — думал он. — Когда ты проснешься, меня уже не будет». Эгор стоял, наклонив голову над губами Кити, и любовался ею в последний раз, но тут идиллию опять нарушил запыхавшийся клоун, с трудом отыскавший влюбленных.
— Эгор, да что с тобой? Ведь обещал ты королеве, что принесешь ей Кити.
— Немного поумнел. Не стал я чувств своих показывать при Маргит, чтоб не смогла мне помешать. Я жизнь отдам за Кити. Пусть умру, но я умру счастливым.
— Что сделаешь ты?
— Счастье заберу. Свое законное, прощай, мой толстый друг. Как мог подумать ты, что я поверю Маргит после того, что с Кити сделала она? Как мог поверить, что рискну любимой? Что заточу ее навеки в этот страшный, убитый королевой Эмомир! Она — прекрасное создание Реала, так пусть живет, собою украшая свет. Да если б десять жизней было у меня, я, не задумываясь, отдал бы сейчас их за Кити поцелуй.
Эгор приблизил свои губы к лицу Кити, но в последний момент отпрянул:
— Крамольнейшая мысль мне в голову пришла. Раз Эмомир — лишь плод фантазий Кити, то Кот, Маргит и Мания — лишь часть ее подсознания? Спасенье Ритки и все, что там произошло со мною, лишь пар над супом тайных мыслей Кити? Что, если эта ночь и это трогательное, любимое и беззащитное созданье, что без моей любви умрет, всего лишь мысль, мечта подспудная, терзающая Кити? А я исчезну навсегда?
— Ты передумал? Ты боишься? А если все это и вправду так?
— Молчи, Тик-Так! Мое желание спасти любовь сильнее страха смерти. Я все уже решил. Кот с бабочкой напрасно строят свои козни. Смерть никогда не победит любовь! Они опять в игру со мной играли, чтоб Кити им доставил в Эмомир. Игра закончена — они нас потеряли. Я принял миссию свою, и нервы крепче стали, и сердце-призрак больше не болит. Я не вернусь назад. Войны не будет. Смерть никогда не победит Любовь! Прощай, мой лучший друг! Меня им не достать, а ты поможешь Кити жить и любить в Реале без меня.
И Эгор отчаянно поцеловал Кити в губы, вложив все силы в этот поцелуй, но не исчез, как обещала королева. Тогда он поцеловал Кити еще и еще, пока не почувствовал, что девушка отвечает ему, не открывая глаз. Кити ожила. Теперь она всего лишь крепко спала. Увидев, что с хозяйкой все в порядке, Тик-Так поспешил вернуться на свое место и, став картинкой над левой грудью, тут же попал под поцелуй Эмобоя, который, закрыв глаз, с упоением целовал просыпающееся тело любимой. Тело Кити — прохладное и родное — отвечало поцелуям благодарной дрожью. От радости Эгор заплакал, не сразу осознав, что слезятся оба глаза. Он посмотрел на свои руки, ощупал лицо. Эмобой исчез. Сомнения отпали, он снова стал Егором Трушиным, а рядом с ним на зеленой летней траве, не просыпаясь, потягивалась его прекрасная Кити. Как и положено влюбленным, они лежали без одежды, и ничто не мешало им заняться друг другом. Кити провела языком по сухим губам и прошептала:
— Егор, ну где же ты, любимый?
Она лежала такая беззащитная, с закрытыми тонкими веками, под которыми двигались глаза, раскрыв для объятий тонкие руки. Нежно и в то же время очень решительно Егор вошел в нее, как в теплое чистое море. Как в родной дом после долгой разлуки, как нож в масло, как… Небо и земля поменялись местами, тысячи новых миров зажигались и гасли, рождались вселенные… Егору и Кити было так хорошо вместе, как плохо порознь. И сладостные мгновения обернулись вечностью. Но если бы кто-нибудь видел их сейчас, он бы очень удивился странной картине. Как удивлялись бабочки, кружившие над ними. Вернее, над Кити, нагой красавицей, обнимавшей и ласкавшей пустоту июльской ночи, в гордом одиночестве стонавшей от любовной истомы на ночном кладбище. Кити обнимала и целовала упругий летний воздух, сжимала руками и ногами обомлевшую темноту.
Невидимый, но реально существовавший благодаря своей любви, Егор не думал в этот момент ни о чем, кроме своих чувств. В его голове заливалась победными трелями птица счастья. В ее песне пелось о том, что счастье — это чувствовать волны блаженства любимой, разливающиеся по ее нежному телу, счастье — это дать жизни шанс родиться вновь, счастье — держать любимую в сильных руках, вдыхать ее пряный морской пьяный запах, сливаться с ней в жарком безумном стоне, взорваться в ней на пике блаженства.
Кити проснулась и поняла, что это сон, хотя ее ощущения были более чем настоящими. Она никогда еще не испытывала такого удовольствия, вся превратившись в пульсирующую жилку наслаждения, бившуюся на виске. Она закрыла глаза и увидела Егора, красивого, отчаянного и такого любимого. Он был везде — в ней, на ней, вокруг нее. Кроме Егора не стало ничего. Его серые глаза наполнились слезами. Кити слышала свои стоны, она пыталась включить мозг, но ничего, кроме мысли «как хорошо», в голове не отыскалось. Она открыла глаза и увидела звезды, которые отражались от ее глаз в слезах Егора. Кити крепко обхватила Егора руками и ногами, прижалась к нему, чтобы оставить с собой навсегда. «Какой прекрасный сон, — подумала она и испугалась. — Сон может кончиться. Нет, только не это». Жар их разгоряченных тел выпарил росу из кладбищенской травы и высушил ее не хуже августовского солнца. Они катались по поляне, наслаждаясь друг другом, давно уже потеряв ощущение собственных тел, превратившись в единое огнедышащее, стонущее от счастья существо.
Черное звездное небо подпалила розоватая заря. Кити неожиданно резко вскрикнула и оттолкнула Егора, время и небо затянуло в воронки ее ушей, а в глазах взорвались красные петарды, и снизу побежали судороги удовольствия. Кити на секунду отключилась и испугалась, что проснулась. Но сон продолжался, и Егор все еще был с ней. Она впилась ногтями в его плечи, и все понеслось по новой.
В голове Егора неожиданно четко прозвучало: «Ради этого стоило жить. Как не хочется уходить навсегда». Он еще сильнее прижал к себе маленькую, хрупкую, плачущую от счастья, такую желанную и уже навсегда потерянную любимую девушку. Предательской сладчайшей истомой заныл низ живота, цель Егора неумолимо приближалась. Оргазма маленькая смерть несла ему его большую. Но он не в силах ничего изменить и остановить, только взорвался стоном и выплеснул в Кити всю свою любовь, а вместе с ней и жизнь. Егора-Эгора не стало. Черно-розовая заря вспыхнула взрывом разноцветных вселенных. Руки Кити еще сжимали пустоту, насытившееся лоно счастливо пульсировало. Нега разлилась по ее маленькому, истерзанному любовью телу, и, тихо простонав, она повернулась на бок, свернулась калачиком и заснула спокойным глубоким сном. От розового тела Кити, освещенного первыми лучами солнца, исходило ровное сияние, на которое тут же слетелись лохматые ночные бабочки со всего кладбища. И только они могли видеть своими фасеточными глазами, как плачет клоун, вытатуированный над маленькой левой грудью. Тихое сопение Кити сливалось с поминальным стрекотом цикад. Девушке снился сладкий сон, опухшие и прикушенные губы зашевелились, и Кити пробормотала: «Егор, я так тебя люблю, мы обязательно встретимся».
