— Эх, ваше величество, все балуетесь! Детство в заднице играет, а нам теперь новые двери вешать, — посетовал железнозубый.
      Эгор, развернувшись, метнул в него свой злобный взгляд, материализовавшийся огненным шаром. Но наглый гвардеец, вместо того чтоб разлететься ко всем чертям, поймал шар, как гандболист мячик, помял его в руках, уменьшив до размера снежка, а потом раздавил огромным ботинком, как хулиган хабарик.
      — Ну хватит, ваше величество! Остынь, брат! Мы лучшие воины из мертвых, зачем тебе тягаться с нами? Тем более что мы не враги тебе, брат. Да, мы рабы Маргит, но мы хорошие парни, — сказал железнозубый. — И чтобы доказать это, мы приглашаем тебя выпить. Хлебнуть нашего фирменного винца — «Ностальгии».
      — Ха, — сказал Эгор.
      — Да-да, — сказал второй, — мы серьезно. Делать тебе все равно больше нечего. Никто, кроме нас, с тобой в Эмомире общаться не будет. Ну, еще, может, Мания, но ты ее вроде отшил, она уже плакалась нам.
      — Ну-ка, ну-ка! Что вы про это знаете? — спросил Эгор, радуясь, что постепенно забывает о позорном поединке.
      — Все знаем, — сказал железнозубый, — ты изгой. Маргит пометила тебя феромоном врага, теперь все куклы, что эмо-киды, что барбикены, бегут от тебя как от огня. У них знаешь какая чуткая сенсорная система!
      — Не знаю.
      — То-то. Она у них, ни за что не догадаешься, в ресницах. Видал, какие длинные? Понял теперь, почему Мания с тобой может дружить? У нее же соматическое зрение, как и у нас. Она уже давно избавилась от этой сенсорной зависимости. Вырвала себе глаза вместе с ресницами, когда перебежала к эмо-кидам. А иначе не смогла бы с ними жить — феромоновое табу. А ты думал, почему барбикены эмо-кидов не переносят? Потому же, химическая несовместимость. А так и те и другие — бабочки-недоделки, куколки ходячие! — сказал красноглазый.
      — Опять куколки. Значит, Королева сказала правду и в них сидят имаго?
      — Стопудияк.
      — Но Мания сказала, что это всего лишь легенда.
      — Эх, — вздохнул красноглазый, — для них — да, конечно, легенда. Люди вон тоже не особо верят в ад. Я, например, считал, что это легенда… Пока сам там не оказался. Спасибо Маргит, что вытащила.
      — Да, слава Королеве, — сказал другой. — Мыто с Покойником хоть недолго там парились. Кстати, может, познакомимся? — Он протянул Эгору лопату-ладонь и представился: — Тру-Пак.
      — Рэпер, что ли, — пошутил Эгор, пытаясь взять реванш за поединок.
      Красноглазый довольно забулькал. А Тру-Пак, не обидевшись, сказал:
      — Да нет. Уличный боец.
      — Вижу, — улыбнулся Эгор, глядя на голый череп.
      — Давно это было, — сказал Тру-Пак.
      — Покойник! — протянул руку второй.
      — Хорошие у вас имена, — сказал Эгор, пожав гвардейцам руки, — говорящие.
      — Точно, — сказал Тру-Пак. — А чего стесняться? Вся гвардия Маргит — покойники. В жизни — беспокойники, теперь — успокойники. Такая судьба барабанщика…
      — А ты кем был? — спросил уже совсем расслабившийся Эгор у новоиспеченного мертвого друга.
      — Сначала бандитом, а потом, не поверишь, — Покойник покачал черепом, — продюсером.
      — Кем? — искренне удивился Эгор.
      — Я же говорил, не поверишь, — сказал Покойник. — Ладно, братва, — сказал Тру-Пак, — чего стоим-то, дверь открыта — пошли посидим.
      И они вошли в полумрак дворца. Гвардейцы уверенно шли в темноте, а Эмобой старался от них не отставать.
      — Ну вот, отличное место, — сказал Тру-Пак.
      Щелкнула, открываясь, «ZIPPO», и зажглись свечи, вставленные в подсвечники-черепа, на огромном столе где-то в большом темном зале.
      — Что-то я раньше этого стола здесь не видел, — сказал Эгор, усаживаясь на крепко сбитый трехногий табурет.
      — Братан, это наш стол. Зал большой, всего сразу не увидишь. Ну, за знакомство. — Покойник выудил из-за пазухи большую зеленую бутыль и ловко влил себе вино прямо в торчащую из воротника синюю трубку горла.
      Эгор при свете свечей разглядывал новых друзей и отметил, что головы-черепа торчали прямо из зарубцевавшейся вокруг позвоночника и трубок дыхательного горла и пищевода грубой соединительной ткани, как будто кто-то макнул гвардейцев головой в серную кислоту и подержал, пока череп не очистится.
      — Что, нравимся? — спросил Тру-Пак.
      — Красавцы, — сказал Эгор. — Я сам наполовину такой.
      Он поднял челку.
      — Знаем, — сказал Покойник, — поэтому и пьем с тобой. — Он передал ему бутылку. — Глотни, не бойся. Чистая «Ностальгия» по веселым девяностым. Не какая-нибудь там дешевая «Меланхолия» или бодяжный «Сплин».
      — Я «Сплин» люблю, — не к месту ляпнул Эгор и скорее глотнул. Вино оказалось мягким и обволакивающим. В девяностых он был ребенком и не на-шутку испугался, что сейчас впадет в детство. — А ты правда работал продюсером? — спросил он у Покойника и передал бутылку Тру-Паку.
      — Ну да. Я всегда тяжелую музыку любил. Ну вот, заработал я бабла, нашел молодую нюметаллическую банду и говорю им: «Вы, парни, рубите метал-кор, а я вам с клипами там, альбомами помогу, ну то есть денег дам на раскрутку».
      — Ну и как, раскрутил? Как банда-то называлась?
      — Нет, не раскрутил. Попсовые они какие-то оказались. Я им говорю: «На фиг это радио, это телевидение. Вы рубите, и все. Главное, чтоб приход ломовой на концертах». А они: «Да мы хотим известности, денег всяких». Стали попсеть. Я говорю: «Клипы надо снимать страшные, чтоб там трэш, кровища, бабы голые». А они каких-то модных клип-мейкеров стали выписывать. Раньше пьяные на сцену выходили, удолбанные, в ноты не попадали, зато драйв, веселуха. А как продюсер у них появился, то есть я, сразу играть научились, на сцене трезвые — скукотища. Еще мне говорят: «Давай завязывай с наркотиками, надоело нам тебя тянуть». В общем, не сошлись характерами. Пришлось мне всех их перестрелять. Прямо на репетиционной точке.
      — Что, правда? — спросил неожиданно окосевший от пары глотков Эгор.
      — Да слушай ты его больше, — сказал Тру-Пак, вытирая рот рукавом куртки, — это ж его любимая телега. Продюсер — это у него кликуха такая была. Он на входе стоял во всяких рок-клубах. Ну и подраться любил. Однажды не пустил пьяного скина на концерт, да еще и отметелил. Ну а скин привел команду — десять человек. Продюсера так от-кукумашили, что у него на голове шишка вскочила больше головы. Правда, Покойник?
      — Да, Тру-Пак, было дело.
      Бутылка, пройдя по кругу, опустела, и ее метнули куда-то в другой конец зала, где юна взорвалась, как жалобная граната. Достали другую.
      — То есть тебя, Покойник, убили скины? — спросил Эгор.
      — Если бы. Заснул я пьяный зимой на улице. А ночью минус тридцать долбануло. Проснулся в аду, хоть согрелся.
      — А как там в аду, парни? — Захмелевший Эгор уже не представлял, как он жил здесь раньше без этих отличных чуваков.
      — У каждого свой ад. У тебя вот в нем много бабочек, — сказал Покойник.
      — Не пойму, ты шутишь или нет?
      — Покойник всегда шутит. Братва привыкла, — сказал Тру-Пак, снял куртку и бросил ее на пол. Его торс мог бы украсить любой музей тату или бодибилдинга, на выбор.
      — А где ваши остальные? — спросил Эгор.
      — Да там… Спят в королевских покоях, — махнул куда-то за голову Тру-Пак. — Где же им еще спать, они ж покойники. — И друзья-гвардейцы дружно забулькали.
      — Н-да, — мечтательно призадумался Эгор, — вот, парни, мучит меня один вопрос. Как вы со мной разговариваете?
      — Отличный вопрос, — сказал Покойник. — И как же?
      — Слушай, Эгор, — Тру-Пак даже встал, — это очень хороший вопрос. То есть тебе все остальное понятно: живые куклы, дырка в твоей груди, человекообразные насекомые, ученые коты не вызывают у тебя вопросов?
      — Да, похоже, я затупил, извините. Вино у вас крепкое, — пошел на попятную Эгор.
      — Нет, подожди, я тебе отвечу, — не унимался Ту-Пак. — В Эмомире с тобой вообще никто не разговаривает. Все просто напрямую посылают тебе вербальные сигналы в мозг, на своих языках, а вот уже твой мозг расшифровывает их, причем так, что тебе кажется, что ты слышишь речь со всеми ее тональными и интонационными особенностями.
      — Ни фига себе! Респект, Тру-Пак. — Эгор привстал и хлопнул того по могучей ладони. — Не слишком ли круто ты загнул для уличного бойца?
      — У него два высших образования, брат, — сказал Покойник.
      — Да врет он все опять, — забулькал Тру-Пак. — Я в тюрьме много книжек прочитал. А эту телегу я прямо сейчас придумал. На самом деле, Эгор, человеческий мозг почти не изучен, а мозг Эмобоя еще вообще никто не трогал. И потом, скажи, ты, когда был человеком, не сильно парился из-за того, что цвет — он всего один, белый, а все остальные цвета — это всего лишь игра света на разных поверхностях? Думаю, нет. Вот и здесь не парься. Принимай этот мир таким, какой он есть.
      — Я могу его переделать! — пьяно похвалился Эгор. — Он тебя тоже, — сказал Покойник. — Ты вообще помнишь, зачем ты три часа назад сюда рвался, дверь выломал?
      — Мне Маргит нужна, она мне выход в Реал перекрыла, а мне срочно надо проведать кой-кого.
      — Понятно! — сказал Тру-Пак. — Пойдешь в Реал с нами, — и достал третью бутылку, — мы сегодня вечером идем на Реальный сэйшн. Мы с Покойником — лучшие мошеры в Эмомире. Сегодня «Jane Air». Не «Black Flag» конечно, но мошпит замутится классный.
      — Ничего не понял, — пьяно икнул Эгор. — Мош — это что-то типа слэма? Вы идете танцевать?
      — Слэм — это куча-мала для быдлопанков и металюг. Тоже, конечно, весело, но мы бойцы экстракласса. Мош — это танец настоящего мужчины, воина-индивидуалиста, — важно сказал Покойник. — Смотри, вот это — Пиццамейкер. — Он легко для своей комплекции вскочил на стол и стал с такой скоростью махать ручищами и ножищами, что Эгора чуть не стошнило.
      — А это — Пьяный мастер, — крикнул Тру-Пак, тоже запрыгнув на крякнувший стол, крутя конечностями рядом с Покойником и умудряясь его не задевать.
      — Круто! Виртуозы! Меня потом научите, — сказал Эгор и провалился в вязкий алкогольный туман.
      Вроде бы гвардейцы вытащили его на стол и учили делать «мельницу». А потом они снова пили и что-то пели, потом болтались по дворцу, потом куда-то долго шли по Эмотауну. Потом, горланя что-то непотребное, зашли в какой-то дом, Покойник распахнул неприметную дверь, и друзья оказались посреди клубного зала, в самой гуще месива веселого мошнита. Покойник и Тру-Пак сразу же присоединились к машущим ногами и руками ребятишкам, и слава богу, что они не могли ни до кого дотронуться, иначе зал бы переполнился трупами. Эгор же, оставшись один в беснующейся гуще людей, которые не видели его, сразу оглох от обрушившегося на пьяную голову рева гитар и грома барабанов.
      — Я — джанк! — орал со сцены бледный, худой, перекрашенный в черный цвет альбинос Бу, одетый во все белое.
      — Я — джанк, — вторила ему толпа фанатов. «А я-то кто?» — стучало в виске у Эгора. На какое-то время он потерялся, забылся и, ничего не понимая, пошел к выходу, рефлекторно стремясь подставить горячую, пьяную, раскалывающуюся голову под прохладу струи из крана в туалете. Он находился в Реале без розовых очков и беруш в ушах, и скачущие бешеные эмоции вокруг били его прямо в мозг, создавая вместе с алкоголем невыносимый взрывоопасный коктейль. Огненным колесом прокатился Эгор по фойе, шестым чувством ведомый к желанному «WC», но тут на глаза ему попалась такая неожиданная парочка, что он разом протрезвел. И вспомнил все. Они, наверное, только что пришли. Сначала Эгор увидел Кити, ее улыбающееся лицо с гвоздиком ностреллы в носу и лабреттами в губе, и сразу отметил, что насадки на пирсинге черные, как и вся одежда девушки. Кити соблюдала траур. Траур по нему. Но она пришла на концерт, она улыбалась, она держала за руку… Эгор врал себе, что не может сдвинуть взгляд чуть дальше, на самом деле он уже давно разглядел спутника Кити, но не хотел верить в это. Он закрыл и открыл свой одинокий глаз. Кити стояла одна и все так же улыбалась своей детской обезоруживающей улыбкой. Виктор, а это был именно он, в голубых джинсах и черной футболке, заходил в «дабл». Эгор и сам не понял, как оказался в туалете. Весь гвардейский хмель и все концертные эмоции, нагрузившие его, со свистом вылетели из его пор, вытесненные гневом. Эгор весь стал Гневом. Смерчем он пронесся по холлу туалета, из конца в конец, ожидая, пока Виктор выйдет из кабинки. «Почему я такой дурак? Почему я его не убил? Он убивает меня второй раз!» Эгор помнил, что ничего не сможет сделать Виктору сейчас, и это бесило его все больше и больше. Он вспомнил улыбку Кити и вырос в три раза. Глаз пылал огнем, от челки летели искры. Он кричал от боли и бессилия и вдруг увидел себя в зеркале над раковиной. Испугавшись от неожиданности, настолько он стал страшен, Эгор понял, что материализовался, и торжествующе захохотал.
      — Ну, прямо демон. Демон, который не держит слова, — сказал сзади слегка дрожащий голос.
      Виктор стоял у него за спиной и всеми силами старался держаться нагло и смело.
      — Умри! — прохрипел Эгор, зависнув в воздухе, не осознавая, что делает это при помощи развернувшихся крыльев, и выпустил молнию злобы из глаза. Правда, пока поверх белобрысой головы, лишь чуть опалив бандану. Зато в двери кабинки он прожег дыру размером с баскетбольный мяч.
      Виктора то ли разбил паралич от страха, то ли он действительно был нереально смелым человеком, но он не бежал, не кричал, не падал перед Эгором на колени. Просто стоял и смотрел на Эмобоя своими прозрачными глазами.
      — Ты и Кити, — выдавил, клокоча злобой Эгор, — ты опять сделал мне больно!
      — Ты все врал тогда во сне. Ты ее не любишь. Ты передал через меня, что просишь ее быть счастливой. Но тебя интересуют только твои чувства, твоя боль! — Виктор делал отчаянную попытку защититься нападением и, похоже, nonai в точку.
      Пышащий огнем демон стал потихоньку сдуваться.
      — Мне больно, — сказал Эгор. — Ты что, не мог найти себе другую девушку, придурок? Думал, тебе все сойдет?
      — Это она меня нашла. Мне пришлось брать пропуск в больницу, и она выпросила на вахте паспортные данные. Она затащила меня на этот концерт, потому что я напоминаю ей тебя.
      — Ты врешь! — не очень уверенно хрипел Эгор. Виктор, нахмурившись, замолчал, а потом сказал:
      — Она любит тебя, но за что-то очень обижена. Ее подруга ей в чем-то призналась, я не вникал. Если хочешь — убей меня. Я просто помогаю Кити прийти в себя, по твоей просьбе.
      — Заткнись, — крикнул Эгор, развернувшись лицом к зеркалу, — убирайся, пока я не передумал!
      Эмобой закрыл лицо руками. Виктор быстрыми шагами на дрожащих ногах покинул туалет, не глядя на плачущего демона. Как только он вышел, Эгор шарахнул кулаком по зеркалу, разнеся его вдребезги, потом крутанулся в воздухе и дико заорал, так громко, что на секунду заглушил в зале группу, певшую в это время песню про невесту. На свою беду, в этот момент в туалет зашли два ни о чем не подозревавших тусовщика. И нос к носу столкнулись с висящим в воздухе, ревущим, как сто милицейских сирен, чудовищем с горящим ненавистью глазом. Один парень упал в обморок, ударился головой о раковину, позже он умер в реанимации. А второй впал в кому и пришел в себя, с полной амнезией, только через полгода. Эгор увидел два тщедушных тельца, без движения лежащих перед ним, сразу сник и дематериализовался. В туалет набежала куча людей. Эгор в ужасе смотрел, как вокруг головы одного из юношей расползается красная клякса, и не хотел верить, что в этом виноват он. Тут его подхватили с двух сторон и молча потащили новые друзья Тру-Пак и Покойник. Ворвавшись с ним в гримерку, они через дверь стенного шкафа вывалились в Эмомир, и только тут Покойник, качая черепом, сказал:
      — Некоторым тварям абсолютно нельзя бухать! Ну и наломал ты дров, Эгор.
      А Трупак добавил:
      — Королева-то нам кислород теперь перекроет, как пить дать, перекроет. Отмошились мы, брат Покойник!

ГЛАВА 21
Мания и депрессия

ГЛАВА 22
Королевский секс