Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник 2007 #6

      Выступление на ХI Всемирном русском народном соборе
 
      Отдавал ли себе отчёт основоположник советской литературы в том, что чеканной формулировкой, вложенной в уста его героя Сатина (“человек - это звучит гордо!”), он вовсе не польстил человеку? Начнём с того, что христианское учение возводит гордыню в ранг матери всех пороков и усматривает в ней первопричину отпадения от Бога как человека в мире материальном, так и падших ангелов в мире духовном. Да и чисто семантически в русском слове “гордый” и во всех без исключения однокорневых словах никогда не содержалось ничего положительного. У Даля “гордый, гордынный, гордостный, горделивый” означает исключительно и только “надменный, высокомерный, кичливый, надутый, высоносый (т. е. задравший высоко нос. - З. Ч.), спесивый, зазнающийся, кто ставит себя самого выше прочих”. Впрочем, иных значений Алексей Максимович не нашёл бы и у авторов других толковых словарей.
      Однако остановимся на значении “кто ставит себя самого выше прочих”. Хоть и не содержащее ничего положительного, оно всё же ещё не катастрофично. Таковым оно становится, когда подразумевает не “выше прочих”, а “выше Бога”! А именно такое значение внедрялось в общественное сознание ещё со времён так называемого “гуманизма” или Возрождения, а затем широко распространялось в эпоху Просвещения,
      которая на самом деле явилась эпохой глобального Затмения и величайшего помрачения умов. Пафос обожествления человека как “меры всех вещей” стал фундаментальной основой для теоретических построений и программных документов восторжествовавшего материализма и вдохновляющей идеей для ниспровергателей традиционных устоев. Этот же пафос продолжал своё триумфальное шествие по планете и на протяжении всего ХХ века, пользуясь одинаковым почётом как в капиталистическом, так и социалистическом мире. Отметим, что современное общество потребления тоже его порочное детище.
      Но тысячелетняя Россия созидалась и крепла как могучее государство на прямо противоположной идейной основе. Здесь “мерой всех вещей” всегда был Христос, и человек, сознающий себя Его образом и подобием, призывался не злоупотреблять дарованной ему свободой, а творческим даром пользоваться для совершенствования как собственной души, так и окружающего мира. Поэтому закономерно, что в недрах именно этого народа родилась пословица: “Сатана гордился, с неба свалился; фараон гордился, в море утопился; а мы гордимся, куда годимся?”
      Сегодня, когда мы обсуждаем вопрос о человеческом факторе как источнике возрождения и процветания страны, впору задуматься: по силам ли столь благородная задача людям, сформировавшимся в эпоху застоя, или поколению, “выбравшему пепси”? И насколько прорывным может оказаться в этом смысле гражданское общество, будь оно даже наконец сформировано у нас? Ведь оно не более чем взаимодействие обособленных индивидуальностей, объединяющихся на какой-то момент с целью противодействовать произволу государственной власти. Без гражданского общества не может быть правового государства. Но только ошибочно возводить идею правового государства в ранг национальной идеи России, для которой юридическая норма закона всегда традиционно была подчинена закону нравственному, вытекающему из основ православного вероучения. Торжество христианских идеалов как основы нравственного закона, определяющего и правовые нормы страны, и её государственное бытие, - вот исконная и вечная национальная идея Российского государства.
      Для реализации целей такого уровня России понадобятся коллективные усилия людей, объединённых не одномоментным порывом ради достижения некоей частной цели, а неизменной любовью к Родине и стремлением послужить её благоденствию и славе. А такое возможно только на соборных началах, в которых враги России почему-то усматривают “стадный инстинкт коллективизма”.
      Нет, соборность - это взаимодействие таких индивидуальностей, которые ощущают Отечество общим национальным домом, дарованным им Богом, а себя самих - духовными братьями. Русская приверженность соборным началам дала повод Достоевскому говорить о “всемирной отзывчивости русской души”, которая и иноземцев воспринимает как братьев, ибо сознаёт, что все люди на земле - создания единого Бога.
      Не возродив в нашей жизни эти соборные начала, не обретём мы и тех самых делателей, для которых идеалы святой Руси и традиции общего национального дома станут ориентирами как в выборе жизненного пути, так и в творческой и деловой активности.
      Здесь мы вплотную сталкиваемся с проблемой воспитания подрастающего поколения на основе христианского понимания предназначения человека и его роли в мировой истории.
      Пафос обожествления человека как “меры всех вещей” совершенно естественно приводит к гордыне: как тут не возгордиться, когда место Бога отведено человеку! Но и уничижение человека недостойно того замысла, который Бог вложил в венец Своего творения, сообщив ему Свои образ и подобие. Человек велик тем, что, будучи призван к сотрудничеству со своим Создателем, участвует в деле своего спасения, или “обожения”, порождая в собственном сердце не разрушительную гордыню, а созидательное чувство благодарности своему Творцу за попечение о себе и обо всём мире.
      Вот и хочется спросить: где та школа - начальная, средняя и высшая, которая убережёт юные души от этой самой разрушительной гордыни, низвергающей Бога и ставящей во главу угла человека, которому в таких обстоятельствах “дозволено всё”, вплоть до физического уничтожения жизни на земле (а ведь все предпосылки для этого обезбоженным человечеством уже благополучно созданы!)? “Школа у нас отделена от Церкви”, ответят мне. Но разве школа у нас отделена от тысячелетней культуры нашего народа, которая вся зиждется и насквозь пропитана религиозными нравственными ценностями, напрочь отвергающими идею о том, что “человек - это звучит гордо”?! Почему же нельзя преподавать основы этой культуры нашим детям на добровольных началах?
      При том всеобщем гвалте, которым ответили доморощенные приверженцы общечеловеческих ценностей на предложение ввести факультативные занятия по истории православной культуры, поставленная задача представляется практически нереализуемой. Но не будем забывать о промыслительной воле Божьей, которая последние два десятка лет с особой силой действует в России. Без неё немыслимы были бы все эти открытые и восстановленные по российским просторам монастыри и храмы, равно как и устремившиеся в лоно Церкви души. Пусть их и не так много в процентном соотношении, но ведь по логике вещей их вообще не должно было быть! В том и чудо. Будем же верить, что, если окажемся достойными этого чуда, явятся и новые. Вполне реально, например, уповать на торжество соборного духа у потомства этого малого в процентном отношении стада Христова, которое, будучи воцерковленным, через вполне обозримое время может стать не таким уж и малым. Ведь детей тут во чреве не убивают!
      И не зря безумствуют в своём усердии недруги России и Церкви, когда, препятствуя введению уроков православной культуры, навязывают школам программы полового воспитания. При всём неверии они хорошо понимают, какие перспективы откроются перед Россией, когда править бал в ней будут молодые патриоты, воспитанные на соборных началах в любви к Богу и ближним. Неужели же нам, участникам Соборного движения, не по силам навести порядок в школьном воспитании и образовании и оградить наших детей от зомбирования и пагубы?!
      Вношу предложение Всемирному русскому народному собору: не собирать нашего Форума, ставшего традиционно ежегодным, до тех пор, пока мы, соборяне, не заставим государственную власть повсеместно ввести в средних школах факультативные занятия по основам православной (или иной традиционной религиозной) культуры. Наш Собор пользуется достаточно весомым авторитетом в обществе для того, чтобы добиться цели, нас неизменно приходят приветствовать представители всех трёх ветвей государственной власти. Дело за малым: с помощью этих трёх ветвей сломить сопротивление четвёртой и воспитать поколение подлинных русских патриотов!
      Последнее время много говорится о демографической проблеме. Инициативы президента и принятие специальной правительственной программы по национальным проектам нацелены на борьбу с демографи-
      ческим кризисом. Это обнадёживает. Но почему-то этот кризис упорно увязывается только лишь с количественной стороной вопроса. Мне представляется, что в нашем конкретном случае проблему демографического кризиса следует рассматривать в единстве двух аспектов - количественного и качественного.
      Качественный аспект соотносится с проблемой превращения аморфного, разобщённого (“атомизированного”) населения (по определению профессора Э. Володина - “охлоса”) в единый организм народа-нации на основе общности национальных интересов, духовных и нравственных ценностей, исконных традиций, народных обычаев и привычного жизненного уклада, а также идеи патриотического служения.
      К сожалению, нынешнее состояние нашего народа характеризуется как раз отсутствием цементирующих связей, превращающих народонаселение в нацию. В этих условиях с точки зрения государственных интересов было бы особенно ошибочно абсолютизировать значение количественного фактора. Ведь аморфное и разобщённое народонаселение числом, скажем, в 300 миллионов человек вполне может оказаться менее дееспособным, чем стомиллионный народ, спаянный в единый национальный организм.
      Кроме того, следует иметь в виду, что в качественном факторе заложены возможности позитивного влияния на количественный. Сошлёмся хотя бы на проблему абортов, число которых может вообще стать статистически малозначимым, если русское население из декларирующего свою православность станет по-настоящему православным. Ведь Церковь не просто осуждает аборт, но считает его смертным грехом.
      Понятно, что глобальная проблема превращения разобщённого народонаселения в единый народ-нацию носит комплексный характер. Её решение потребует, помимо социально-политических и экономических рычагов, ещё и тех, которые относятся к сферам образовательным, воспитательным, пропагандистским, социально-психологическим, духовно-нравственным и религиозным. И решать эту проблему необходимо государству не в одиночку, а в самом тесном сотрудничестве со всеми подлинно патриотическими общественными и религиозными организациями и с участием национально ориентированного крупного и среднего бизнеса. Значительную роль здесь могла бы сыграть и русская диаспора, как ближняя, так и дальняя.

МИХАИЛ ФЁДОРОВ КАЗАКИ В ПРИДНЕСТРОВЬЕ

      К 15-летию трагических событий в Дубоссарах и Бендерах
      18-й полк едет на войну
      В августе 1991 года в Новочеркасске проводился казачий круг Войска Донского. Сын Шолохова, избранный поначалу войсковым атаманом, уже сдавал атаманские полномочия. Обычно круг проходил во дворце, иногда в атаманском правлении. На этот раз он состоялся в бывшем здании кадетского корпуса, где теперь размещалось военное училище. На круг съехались атаманы из различных округов, были приглашены и гости из других казачьих войск. Я со своими двумя друзьями - Павлом Лемским и Аркадием Бураковым прибыл на круг от 18-го полка в составе делегации Хопёрского округа. Тогда сильно припекало солнце, и мы старались из здания училища не выходить. Помню, стояли в дверях с казаком 96-го полка - это территория Ростова, он на кругу командовал охраной, и к нам подошел подпоясанный ремнем мужичок в халате:
      - Можно на круг пройти?
      - Ты кто такой?
      - Я казак из Дубоссар.
      Мы тогда понятия не имели, где это, что это. Но пропустили. Начался круг. Спели гимн казачьего войска:
 
      Всколыхнулся, взволновался
      Православный Тихий Дон,
      И послушно отозвался
      На призыв монарха он…
 
      На кругу, как я сказал, решался вопрос о переизбрании атамана. К нам обратился сын писателя Шолохова:
      - Дорогие братья казаки! Срок моего пребывания на посту атамана войска истекает. Я работал на благо казаков, как мог. Но у меня много и других хлопот. Они не позволяют всецело посвятить себя атаманству. Я бы хотел, чтобы пришел более молодой, более энергичный человек, который бы не разрывался на части, как я…
      Он был еще одним из руководителей ростовской школы милиции, и, понятное дело, ему хватало забот на службе.
      - А из меня какой сейчас атаман? - закончил Шолохов.
      Тогда избрали Вседонским атаманом Мещерякова из Усть-Донского, а может, и Черкасского округа.
      Так вот, этот мужичок сидел-сидел, а когда с атаманом решили, попросил слово и вышел на трибуну:
      - Я Пантелей Сафонов, атаман из Дубоссар. Это город на цветущей земле Приднестровья. С 1924-го по 1940 год Приднестровье было самостоятельной республикой. А теперь ее загоняют в Молдову. Приднестровье к Молдове никакого отношения не имеет.
      - Чего он буровит? - спросил я.
      Мужичок продолжал.
      - Так вот, 14 мая прошлого года в Кишиневе убили Дмитрия Матюшина. Он посмел заговорить на русском языке в присутствии так называемых “коренных” жителей.
      - Румын?
      - Как хотите, так и назовите. Будто мы некоренные… 2 ноября полиция Молдовы пыталась прорваться в Дубоссары и разгромить митинг. Расстреляла вставших на их пути патриотов. Врывалась в дома. Избивала дубинками. Увозила…
      Говорил об издевательствах, а потом опустился на колени:
      - Помогите…
      Казаки загалдели. Многие закричали:
      - Помочь приднестровцам!
      - Направить казаков!
      - Хватит сопли сушить!
      Вот тогда у казаков и возникло желание защитить тех, кого прижимали “румыны”. Оживились донцы, заспорили, каким образом помочь собратьям.
      Я возвращался с круга в приподнятом расположении духа: наконец-то мы вылезем из состояния бездействия и займемся достойным казаков делом, то есть войной.
 
      Вернувшись с круга в свою станицу (она включала Шатуру Московской области, Задонск, Ефремов), я стал собирать ребят. Многие станичники 18-го полка загорелись желанием помочь братьям-славянам. Я быстро комплектовал команду.
      Осталось договориться с нашим атаманом Морчевым. Человеком очень осторожным.
      - Если что, я вас не посылал, - открестился тот.
      - Но почему? Ведь на кругу…
      - Это дело добровольное…
      - А, так ты боишься ехать сам? - “наехал” на атамана пришедший со мной Бураков.
      - Я, я боюсь?! - вскочил из удобного кресла лихой атаман Морчев. - Я не боюсь, но международное сообщество…
      - Да подотри ты этим сообществом! - потянулся рукой Бураков, чтобы схватить атамана за грудь.
      - Что ты сказал, что ты сказал?! Я тебя выгоню из казачества! Я уже выяснил. Всякие судимые лезут…
      Буракова как подхватило. Он схватил и скрутил рубаху на груди атамана:
      - Ты, зануда! Если хочешь знать, у меня несколько хулиганок. Первая - за то, что учителя-скота возле школы подловил, вторая - башку начальнику-дармоеду малость подправил. Хочешь, чтобы и тебе?
      - Нет-нет, - отвисла губа у атамана.
      - Так вот, - Бураков отпустил рубаху. - Мы едем…
      - Да, вы, конечно, едете…
      - Харч, обмундирование, деньги на проезд за тобой…
      - Все будет, все будет, - залепетал Морчев.
      Когда мы выходили, атаман осел в кресло:
      - Вот неслухи!.. Гарибальди сражался за свободу Италии с австрияками… Понятно… Буры - в Южной Африке против Англии… А эти? Только руки распускают… Надо же, бьют братьев… Да, для них только бы шороху навести!.. А что подумает Америка? Европа? Как отразится их самодеятельность на других, на уважаемых, понимаешь, людях - на это им наплевать… Ну, раз так… То пускай, себе шишек и набьют…
      Спохватился:
      - Надо деньги, харч, форму! А то…
 
      Набрался взвод из двадцати казаков. Но назывались мы гордо - полком. Походным атаманом от землячества ехал я. Как ни оттягивал отъезд Морчев, но февральским утром мы собрались на вокзале. Шел 1992 год - год “парада суверенитетов”. Тускло пробивалось солнце. Сугробами возвышался снег. С опаской поглядывали на скопление людей в казачьей форме с цифрой “18” на погонах, что означало 18-й полк, зябнущие милиционеры. Морчев на отправку не явился, хотя провиантом, обмундированием и деньгами нас снабдил сполна.
      С родственниками и знакомыми опрокинули по чарке и сели в полупустую электричку, уходившую на юг. На прощание откозыряли поплывшему за стеклами городу и загромыхали по блеклому степному простору. Южнее, на станции Лиски, пересекались железные дороги с юга на север и с запада на восток, оттуда и лежал путь в Приднестровье. Несмотря на холодную погоду, настроение было отменное. Ехали, а душа пела, ее распирало от радости, что хоть что-то сделаем на этой земле.
      В Лисках задержались дотемна. Посетили церковку, что на бугре, откуда открывался вид на меловые кряжи на противоположном берегу Дона. Поставили по свечке, прося о помощи в ратном деле, заказали молебны своим небесным покровителям.
      - Отсюда всегда исходила казачья мощь! - обнялись, стоя между ферм моста, зависших над ледовым панцирем Тихого Дона.
      После полуночи, забив половину плацкартного вагона поезда “Уфа-Одесса”, тронулись на запад. Я не мог заснуть, сидел у окна и следил за тем, как из темноты выплывали станции с близкими каждому воронежцу названиями: Копанище, Алексеевка, Бирюч, Валуйки. Кончался черноземный край, чувствовалось приближение Украины.
      Состав разгонялся, свистя разреженными звуками, сбавлял ход на поворотах, кренясь на бок так, что казалось неминуемым крушение, а потом снова с морской качкой пускался по прямой. С короткой остановкой проехали Купянск. Где-то здесь в 1919-м казаки пытались остановить буденовцев - вспомнились, может, и не лучшие страницы из истории казачества. Но теперь такое не повторится…
      Я не заметил, как задремал…
 
      По искрящей равнине летит казачья сотня, а в центре её на гнедом коне скачу я - лихой есаул. Шапка с алым верхом сбита набекрень, чуб разметался по ветру. А по бокам от меня, поднимая столбом снег, на вороных несутся Лемской и Бураков. Сотня приближается к хутору, который огибает река. Казаки с шашками наголо влетают между дворов. Бросая винтовки, бегут, спотыкаясь, вояки в темных жилетах и меховых безрукавках. Некоторые добегают до реки, но тут же проваливаются в полынью. А из-за плетней выходят женщины с хлебом и солью. Они плачут от счастья и посылают проклятия вслед тонущим басурманам…
 
      - Атаман! Хватит рубать!
      - А? Что? - я открыл глаза.
      - Все в атаку зовешь. Не рано ли? - с верхней полки стучал по моему плечу Бураков.
      - Где мы? - из моего сознания уплывал прерванный сон.
      - Проехали Кременчуг…
      - И Днепр?
      - Днепр-Днеприще… Делит Украину на правобережную и левобережную…
      - Есть такая межа. Не дай Бог, еще её двигать начнут, - встрял Лемской.
      - Типун тебе на язык! - сказал я.
      - А что? Вот Молдавия треснула по Днестру.
      - У тебя с историей слабовато. Молдавия и Украина не одно и то же. Приднестровье к Молдавии имеет слабое отношение. Оно не появилось с панталыку. С 20-х до 40-х годов существовала Приднестровская республика. И только потом ее прилепили к Молдавии.
      - Умник ты наш! - свесился сверху Бураков. - А вот скажи, откуда пошел казак?
      - Слушай, Ермак из поселка Воля, - я растянулся на полке.
      - А почему Ермак?
      - Потому что он тоже из беглых. Ты ведь бежишь в Приднестровье…
      - Ну, бегу от нашей скотской жизни…
      - Казачество складывалось из беглых. Предки казаков скрывались от властей на вольных землях. Поселялись в диком поле.
      - Как это?
      - А так! Эти беглые сначала обитали в поле, рыскали ватагами, как стая. А стая должна была себя защищать. Иначе бы другая такая же стая ее слопала. И беглые объединялись. Сама жизнь заставляла их собираться, объединяться в войско. Со своей градацией, иерархией. Именно оно и могло себя защитить. Так сформировалось Войско Донское со своим укладом, поселениями. Ну, хутора, станицы, округа… Чего тебе еще рассказывать?
      - Вот бы нам возродиться!
      - Не получится.
      - Почему?
      - Не позволят те, кто сильней…
      - Власти, что ли?
      - Казаки ведь - это вольница. Хотя казачье племя и пришло на службу царю, получило льготы в обмен на узаконение, но их жизнь была как бы вне общего закона.
      - И мы сейчас вне закона?
      - Что-то в этом духе…
      - Как хорошо, когда на тебе нет ничьих пут и ты знаешь, что тебя не схватит и не потащит к себе участковый…
      - Вспомнил! Из тебя бы точно получился Ермак Тимофеевич!
      - А что! Покорил бы не одну Сибирь…
      Бураков расчувствовался и полез на третью полку за вещевым мешком. Стукнула по столу бутылка водки. В купе набились казачки из нашего полка.
      Мы отметили проезд по Украине гулким пением:
 
      Пусть свищут пули, льётся кровь,
      Пусть смерть несут гранаты,
      Мы смело двинемся вперёд,
      Мы гордые казаки!
 
      Дважды прибегал проводник:
      - Хлопцы, ну що вы тута затияли…
      - Не переживай, батько! Скоро узнаешь…
 
      Когда в восемь утра состав заскрежетал на одесском вокзале, мы перебрались в дизельную “вертушку”, ходившую до Тирасполя и обратно.
      Надо было собраться с мыслями: что нам делать дальше? Какие предпринять шаги. Ведь мы попадали на незнакомую территорию, грозившую в любой момент вспыхнуть огнём.
      “Уж не пришлось бы пробиваться к своим с боем прямо с вокзала?” - волновался я.
      Горящее Приднестровье
      В Тирасполь мы прибыли 23 февраля. Падал мелкий снежок, цепляя ресницы и тая на губах. Зимняя тишь не предполагала чего-то неожиданного. Конечно, нам хотелось торжественного приема, звуков оркестра, но нас никто не встретил. И зловеще чувствовалась пороховая обстановка. Но зато нам никто и не мешал. Мы свободно добрались до здания городского совета на площади. Зашли в специальный комитет.
      В нем оказались одни женщины. Мужчины как бы устранились от дел, а всем руководили представительницы слабого пола. Может, жены офицеров 14-й российской армии, которая дислоцировалась в Приднестровье. Они приехали в эти края с мужьями, укоренились, вырастили детей и вдруг по чьей-то воле сделались неугодными. Они-то и стали грудью на защиту своего очага.
      Мы предъявили документы:
      - Казаки Войска Донского…
      Нас оглядели.
      - Разрешите обратиться, - спросил Бураков. - А не вы ли будете теми дамочками, что в августе прошлого года сели на рельсы и перекрыли железную дорогу на Кишинев?
      Женщины заулыбались.
      - Бедовые! Может, вас еще интересует, как у нас решаются проблемы с оружием?
      - Конечно, не воевать же нам только перочинными ножами! - воскликнул Бураков.
      - Вчера гвардейцы из Дубоссар достали винтовки.
      - Это подарок к 23 февраля!
      - Ко дню Советской Армии!
      - Догадываюсь, что означает “достали”, - продолжал Бураков. - Дамочки подбираются к складам, оттесняют солдат. А за ними уже толпа. Замки сбивают, оружие забирают…
      - Вы что, там были?
      - Если бы…
      - У нашего Ермака Тимофеевича нюх на все, что стреляет. Вот он и фантазирует, - подключился я к разговору.
      - Но фантазирует метко, - рассмеялись женщины.
      Нас пригласили к накрытому в соседней комнате столу, угостили приднестровским вином. За едой мы узнали, что с осени полицейские из Кишинева предпринимали попытки прорваться в город Дубоссары, а в декабре сосредоточились у Дубоссарской ГЭС. По ней собирались перейти на левый берег Днестра.
      - Это самый опасный участок обороны, - посерьезнели женщины. - Там вас ждет походный атаман Войска Донского Ратиев.
      - Едем в Дубоссары!
 
      Расставаться с “командиршами” не хотелось. Но к горсовету подогнали “ЛАЗ”, и нас повезли в Дубоссары. Я сидел на переднем сиденье автобуса и, как заправский лектор, спешил рассказать казакам то, что удалось почерпнуть перед отъездом:
      - Вам следует знать, что левобережье Днестра заселено русскими и украинцами. Самый большой город здесь Тирасполь. Он основан еще Суворовым.
      - Да неужели? - закачал головой Бураков.
      - Его название происходит от греческих слов “Тирас”, что означает Днестр, и “полис” город. Обо всем этом и забыли кишиневские правители.
      - Мы им напомним! - отвечали чуть ли не хором из глубины салона. По сторонам от дороги плыли привычные для нас фабричные заборы и такие же, как и в Черноземье, фруктовые сады; тянулись поля и террасы уже с как бы диковинными виноградниками. В низинах они утопали шпалерами в сугробах, а на взгорках чернели кустами и междурядьями. Мне вспомнилась виноградная лоза около моего дома. Она каждое лето лезла вверх и выросла на многие метры, но никогда не плодоносила. Косилась в сторону моих окон огромными листьями, словно упрекая меня в том, что я обделил ее. Почему мне вспомнилась домашняя лоза? Не знаю. Но при мыслях о доме заныло на душе. И невольно спрашивал: правильно ли поступил, что собрался в Приднестровье? Что сагитировал с собой еще двадцать парней?
      Когда проехали около полусотни километров, на обочине замаячил указатель: “Григориополь”.
      - Город Григория! - воскликнул Лемской.
      - Только какого? - спросил я.
      - Уж не Распутина ли? - засмеялся Бураков.
      - Григория Орлова! Любовника Екатерины! - раздалось с задних кресел.
      - Мелехова…
      Пошло-поехало. Казачки принялись обсуждать, какой же Григорий более достоин, чтобы его имя носил городок на Днестре. Какая-то легкость сопутствовала нашему приезду.
      При виде таблички “Дубоссары” Лемской поиграл словом:
      - Дубо-дары! Что же подарит нам этот город?
      “Славу или бесславие? Жизнь или смерть?” - отозвалось у меня в душе.
      Автобус бойко вывернул на небольшую площадку и, обдав тротуар дымом, затормозил около четырехэтажного кирпичного дома.
      - Братья! - со ступеней сбежал крепкий мужчина в казачьей форме.
      - Виктор Николаевич!
      - Сергей Яковлевич!
      Я обнялся с походным атаманом Виктором Ратиевым.
      - Сколько вас? - атаман оглядел выпрыгивающих из автобуса парней. - Добре, добре. А ты знаешь, как у нас жарко…
      - Что-то незаметно, - я поежился, глядя на ледовую корку на земле.
      - Да я не про то… Румыны жмут…
      - Какие еще румыны?
      - Полицаи из Молдовы…
      Нас разместили в здании бывшего ДОСААФ - такой же четырехэтажке, как и у нас в городе. При взгляде на нее невольно думалось: надо же, ведь умудрились застроить однотипными зданиями шестую часть суши от Тихого океана до Балтики.
      Под казарму нам отвели две смежные комнаты. Остальные помещения занимали казаки других округов.
      Выдали несколько однозарядных винтовок.
      - И что я буду с ней делать? - покрутил ружье Бураков.
      - Лучшее оружие захватишь у противника, - сказал Ратиев.
      - А я думал…
      - Петух думал, да в суп попал… Ты что, сюда приехал на все готовенькое? - строго посмотрел атаман на Буракова.
      - Ничего, он еще гранатомет раздобудет! - вырвалось у меня. Какими пророческими оказались мои слова. Сколько тревог принесет нам этот вид оружия, я не знал.
      Взвод выстроился в узком, как палуба подводной лодки, коридоре. Все ждали, с чем обратится к нам походный атаман Ратиев. Он появился из бокового крыла в полевой форме и с плеткой в руке, прошел вдоль строя и остановился.
      - Дубоссары маленький городок, и тут все рядом, - зазвучал его зычный голос. - Поэтому далеко передвигаться не придется. Зона действия одна - охранять по Днестру. В городе два моста. Один заминирован. Другой - плотина ГЭС. По ней враг может перейти реку. Но этого мы не должны допустить. Распорядок такой. Утром подъем. Развод. Даю команду, какой взвод куда заступает. Какой на плотину ГЭС; какой на круг, там мост на Кишинев; кому патрулировать по городу; кому на Кошницу - это километрах в десяти… Ясно?
      - Ясно…
      - Хочу сразу предупредить: кого замечу за выпивкой аль по девкам ударит, пеняйте на себя…
      - Нам что, “зашиться”?
      - Мы что, голубые…
      Загалдели в строю.
      - Ну, я не буквально. Если малость употребил, ничего. Или красотку пригрел… Но если это достигнет хамских размеров, - поднял плетку.
      - Пороть! - закричали в строю.
      - Пороть, - махнул плеткой Ратиев.
      Все одобрительно засмеялись.
      - Хамских размеров… Размеров… - подшучивали казачки.
 
      Ратиев хотя и стал казачьим генералом, но в прошлом был младшим лейтенантом милиции. Поэтому я предупредил казаков:
      - Милиционер за пьянку спуску не даст.
      - Ого! - зазвучало из уст недовольных.
      Уже на следующий день мы заступили на патрулирование. Дубоссарцы, встречая патруль, приветливо здоровались, звали к себе на посиделки, но были и те, кто пробегал мимо, опустив голову. Как бы там ни было, но когда на улицах появились казаки и несколько патрулей днем и ночью - в комендантский час, в городе воцарилось спокойствие, вылазки молдавской полиции на левый берег прекратились. Хотя на плотине и продолжали звучать перестрелки, а наши секреты и дозоры отмечали перемещение военной техники на правом берегу Днестра, но все как-то улеглось.
      Первые бои
      Приднестровцы в спокойствие не верили, их уже не раз обманывали. Готовили позиции, стаскивали железобетонные блоки на дороги, бросали ковши для разлива стали - своеобразные бронеколпаки - на обочины, обшивали металлическими щитами с бойницами инженерные машины, называя самодельные броневики “Аврора”, “Кит”, “Медведь”. Надеялись успеть подготовить оборону на случай наступления с правого берега, в чём мало сомневались. Хотя приднестровские и молдавские политики постоянно вели переговоры, но все соглашения почему-то заканчивались ультиматумами и обострением обстановки.
      В ночь на 2 марта нас подняли по тревоге. Мы вскочили, быстро оделись и кинулись к зданию, в котором размещались дубоссарские полицаи. Тогда всюду шло размежевание на полицаев и милицию. Полицаи - это те, кто переходил под начало кишинёвских начальников, милиция - те, кто оставался в подчинении местных приднестровских властей. Но они одновременно вели дела, выезжали на места происшествий.
      Оказывается, 1 марта в десять часов вечера в милицию позвонили: на улице… около дома… драка. На место происшествия выехал начальник дубоссарской милиции майор Сипченко. Видный мужичина лет тридцати пяти с окладистой бородой - казаки успели с ним познакомиться. Такие не прятались за спины подчиненных, а сами несли милицейскую службу.