Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник 2007 #2

      Цель этих требований раскрыта в польской прессе — списать таким способом задолженность Польши Советскому Союзу (5,3 млрд руб.)”.
      Далее А. Яковлев и Э. Шеварднадзе предлагали выдвижение встречных исков к Польше. Политбюро ЦК КПСС 4 июня 1990 г. согласилось с этими предложениями, но иски так и не были предъявлены, а судьба польского долга СССР до сих пор неясна.
      24 сентября 1992 г. произошло событие, в корне изменившее ситуацию в “Катынском деле”. В этот день в Архиве президента РФ был “случайно” (?) обнаружен и вскрыт “закрытый пакет N 1” по Катыни. Документы, хранившиеся в пакете: решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., письмо Берии Сталину N 794/Б от ____ марта (так в тексте!) 1940 г., письмо Шелепина Хрущеву Н-632-ш от 3 марта 1959 г. и др. — подтверждали ответственность советского руководства за гибель польских военнопленных. С этого момента “Катынское дело” приобрело совершенно иное звучание. Вина СССР в гибели 21 857 польских военнопленных стала считаться абсолютно доказанной.
      Тем не менее по поводу обнаруженных в “закрытом пакете N 1” “кремлевских” документов следует высказать несколько соображений. Их необычный внешний вид, неувязки в тексте, а также многочисленные нарушения в оформлении заставляют ставить вопрос об их достоверности, а точнее, о возможности “корректировки” их содержания, которая могла произойти в период развенчания “культа личности” Сталина в 1956-1961 гг.
      Российский публицист и телеведущий Леонид Млечин в книге “Железный Шурик” пишет, что “по мнению историков, Серов (тогдашний председатель КГБ) провел чистку архивов госбезопасности… В первую очередь исчезли документы, которые свидетельствовали о причастности Хрущева к репрессиям” (М л е ч и н Л. Железный Шурик. С. 153).
      Чистить архивы госбезопасности, не трогая партийные хранилища, было бессмысленным занятием, так как основные решения принимались на партийном уровне. Нет сомнений, что накануне XX съезда КПСС были “вычищены” и архивы ЦК КПСС. Причем, по мнению некоторых исследователей, документы не только изымались и уничтожались, но, возможно, “корректировались” с целью усугубления преступлений “сталинского режима”.
      Возможно, что и документы из “закрытого пакета N 1”, случайно обнаруженные в кремлёвском архиве, корректировались. Причём не только во время разоблачения “культа личности”, но и при огульном “шельмовании” советского периода в 1991/92 гг. Однако твердо это можно будет утверждать только после всесторонней и объективной научной экспертизы этих документов.
      В сентябре 1990 г. Главная военная прокуратура России приняла к производству дело N 159 “О расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей НКВД в апреле-мае 1940 г.”, открытое в марте 1990 г. Прокуратурой Харьковской области УССР.
      В 1992 году при Главной военной прокуратуре (ГВП) России по уголовному делу N 159 начала работать комиссия экспертов, заключение которой, подписанное 2 августа 1993 г., представляло последовательно изложенную польскую версию катынского преступления.
      Комиссия пришла к выводу о безусловной вине предвоенного советского руководства за расстрел польских военнопленных весной 1940 г. Сам расстрел был квалифицирован “как геноцид” и “тягчайшее преступление против мира, человечества”. Выводы комиссии академика Н. Н. Бурденко по катынскому преступлению 1944 г. эксперты ГВП РФ, на основании польской “научно-исторической экспертизы” 1998 г., признали “ложными” (Катынский синдром. С. 491, 492).
      Руководство ГВП, а затем и Генеральной прокуратуры РФ с указанной выше квалификацией катынского преступления не согласилось. Постановление о прекращении уголовного дела N 159 от 13 июля 1994 г. было отменено, и дальнейшее расследование было поручено другому прокурору (Катынский синдром. С. 491).
      21 сентября 2004 г., после 9 лет повторного расследования, уголовное дело N 159 было вновь прекращено. Большинство материалов по делу засекречены, однако определенная информация до сведения общественности дошла. Известно, что в постановлении ГВП “действия ряда конкретных высокопоставленных должностных лиц СССР в отношении 14 542 польских граждан, содержавшихся в лагерях НКВД СССР, квалифицированы как превышение власти, имевшее тяжелые последствия… уголовное дело в их отношении прекращено” в связи со смертью виновных.
      Также подчеркнуто, что “в ходе расследования по делу по инициативе польской стороны тщательно исследовалась и не подтвердилась версия о геноциде польского народа в период рассматриваемых событий весны 1940 года…
      Действия должностных лиц НКВД СССР в отношении польских граждан основывались на уголовно-правовом мотиве и не имели целью уничтожить какую-либо демографическую группу” (из письма генерал-майора юстиции Кондратова председателю общества “Мемориал” Рогинскому от 11.04.2005 г.).
      Польская сторона не согласилась с “российской интерпретацией катынского преступления”, прежде всего в плане отрицания версии о “геноциде”. Сложившуюся ситуацию Польша пытается использовать как повод для перевода катынской проблемы под юрисдикцию международного права. Всё это грозит самыми неожиданными последствиями для России. В итоге возможно повторение “правовой ситуации по Косово”, в которой сербы были необоснованно обвинены в геноциде албанцев.
      Помимо этого в ноябре 2004 г., по заявлению Катынского комитета, 16 прокуроров Института национальной памяти начали независимое от России расследование обстоятельств “Катынского дела”. Вероятнее всего, польские прокуроры, по примеру американской еврейской диаспоры, массово предъявившей Германии индивидуальные иски за холокост, ведут подготовку к оформлению индивидуальных исков к России.
      “Первые ласточки” здесь уже появились. В апреле 2006 г. 70 родственников погибших в Катыни польских офицеров обратились в Европейский суд по правам человека в Страсбурге по поводу ненадлежащего расследования Россией всех обстоятельства катынского преступления. В будущем их число может составить несколько тысяч. В этом случае претензии к России, если исходить из международных норм компенсаций, могут составить до 4 млрд долларов США.
      Завершая краткую историю “Катынского дела”, необходимо заметить, что на его развитие особое влияние оказали пять событий. Это: нацистская пропагандистская кампания 1943 г. по поводу массовых захоронений польских военнопленных в Козьих Горах, немецкая эксгумация этих захоронений в том же 1943 г., “научно-историческая экспертиза” Сообщения Специальной комиссии Н. Н. Бурденко 1944 г., осуществленная в 1988 г. польскими историками Я. Мачишевским, Ч. Мадайчиком, Р. Назаревичем и М. Войцеховским, “случайное” обнаружение в декабре 1991 г. и в сентябре 1992 г. документов Политбюро и НКВД из “особого пакета N 1” и 14-летнее расследование Главной военной прокуратурой РФ уголовного дела N 159 “О расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей НКВД в апреле-мае 1940 г.”. Остановимся на них подробнее.
      “Дело” Геббельса
 
      Прежде всего необходимо исследовать обстоятельства развертывания нацистами пропагандистской кампании по поводу захоронений польских офицеров в Козьих Горах в Катынском лесу. В известных публикациях им уделено крайне мало внимания. А они вызывают не только вопросы. Они позволяют уяснить целый ряд аспектов “Катынского дела”.
      Достаточно подробно эта тема рассмотрена российским публицистом и писателем Владимиром Бушиным в статье “Преклоним колена, пани…”, опубликованной в минской газете “Мы и время” (N 27, 28. Июль 1993 г.). В. Бушин особо акцентирует высказывания пропагандистского куратора катынской трагедии Й. Геббельса. Они позволяют понять технологию рождения “Катынского дела”.
      Министр имперской пропаганды III рейха Геббельс утверждал, что “Катынское дело” “идет почти по программе”. Он даже назвал эту программу “поминутной”, то есть рассчитанной по-немецки, с величайшей скрупулезностью. Не означает ли это, что в деле с самого начала было запрограммировано всё? На эту мысль наводят, в частности, и сами обстоятельства выявления катынских захоронений.
      Утверждается, что еще весной или летом 1942 г. некая полька (по другим данным, это был местный житель Парфен Киселев) показала катынские могилы полякам из организации Тодта, привезенным на строительные работы в Смоленск. Те, выяснив, что в могилах захоронены расстрелянные польские офицеры, поставили березовые кресты и доложили немецкому командованию. Но немцы якобы тогда не проявили к этой находке никакого интереса (Катынский синдром. С. 151, 470. Катынь. Расстрел. С. 422).
      На самом деле немецким властям о польских захоронениях в Катыни было известно ещё в конце 1941 г. или начале 1942 г. Сошлемся на протокол допроса Нюрнбергским трибуналом Фридриха Аренса (Friedrich ARENS), командира 537-го полка связи вермахта, дислоцировавшегося в 1941-1943 гг. в районе Козьих Гор.
      На допросе Ф. Аренс показал, что вскоре после прибытия в Козьи Горы, в конце 1941 г., он обратил внимание на “место что-то типа кургана, на котором был березовый крест. Я видел этот березовый крест. В течение 1942 года мои солдаты твердили мне, что, предполагается, в наших лесах имели место бои. Но сначала я не придал этому никакого значения. Однако летом 1942 года эта тема упоминалась в приказе генерала фон Герсдорфа (Rudolf-Christoph von Gersdorff). Он сказал мне, что также слышал про это” (http//katyn.codis.ru /nurkatyn.htm).
      К сожалению, никого из членов Международного военного трибунала не заинтересовало, в каком контексте упоминались в приказе катынские захоронения. Тогда бы роль нацистов в “Катынском деле” могла выясниться ещё в 1946 г.
      Ситуация несколько прояснилась после вопросов главного советника юстиции, помощника прокурора со стороны СССР Л. Н. Смирнова. Он спросил Аренса: “Скажите, пожалуйста, почему Вы начали эксгумацию этих массовых захоронений только в марте 1943-го, хотя обнаружили крест и узнали о массовых могилах уже в 1941-м?”.
      АРЕНС: Это была не моя забота, а дело армейской группировки. Я уже Вам говорил, что в течение 1942 г. эти рассказы стали более реальными. Я часто слышал про это и обсуждал это дело с полковником фон Герсдорфом, начальником разведки группы армий “Центр”, который уведомил меня, что знает всё про это дело и что на этом мои обязанности заканчиваются. Я доложил о том, что слышал и видел…
      СМИРНОВ: Я понял. А теперь скажите мне, при каких обстоятельствах или хотя бы когда Вы впервые нашли этот крест в роще?.
      АРЕНС: Я не могу назвать точную дату. Мои солдаты мне рассказывали про него, и, случайно проходя в том месте где-то около начала января 1942-го, хотя это могло быть и в конце декабря 1941-го, я увидел крест, возвышающийся из снега.
      СМИРНОВ: Это означает, что Вы его видели уже в 1941-м или, по крайней мере, в начале 1942-го?
      АРЕНС: Я только что дал такие показания (http//katyn.codis.ru /nurkatyn.htm).
      Вышесказанное свидетельствует о том, что нацисты в начале 1942 г., а вероятнее всего, в конце 1941 г. знали о катынских захоронениях, как высказался начальник разведки группы армии “Центр”, “всё”. В таком случае ссылка немцев на “местных жителей” в 1943 г. служила лишь прикрытием. Подобное было возможно, если бы немцы “приложились” к катынскому преступлению и планировали использовать его в своих интересах.
      Весной 1943 г. время “катынской операции” настало. После Сталинграда, когда ситуация на Восточном фронте для немцев стала ухудшаться, у нацистского руководства возникла идея, используя “катынскую карту”, нанести мощный пропагандистский удар не только по Советам, но и по антигитлеровской коалиции в целом.
      Вероятно, автором этого замысла был сам Гитлер. 13 марта 1943 г. он прилетал в Смоленск и встречался с начальником отдела пропаганды вермахта полковником Хассо фон Веделем, офицеры которого работали в Смоленске и Козьих Горах и готовили первичные пропагандистские материалы по “Катынскому делу”. Надо заметить, что через полгода Гитлер присвоил фон Веделю звание генерала (http://katyn.ru/index.php?go=Pagesamp;in=viewamp;id=19; http://militera.lib.ru/memo/german/below/04.html).
      В определенной мере удар по союзникам нацистам удался. 17 апреля Геббельс заявил: “Нам удалось катынским делом внести большой раскол во фронт противника. Эмигрантское польское правительство в Лондоне использует этот благоприятный случай нанести чувствительный удар Советам”.
      Оценивая современные польско-российские отношения, необходимо с горечью признать: дело Геббельса живёт и процветает. Однако вернёмся в 1943 г.
      Через несколько дней после сообщения “Радио Берлина” рейхсминистр Й. Геббельс призвал “пропитать катынским делом все международные политические дебаты” и обрушился на “еврейских негодяев Лондона и Москвы”: “За каких дураков считают эти нахальные еврейские болваны европейскую цивилизацию!.. Такого идеального случая соединения еврейского (!) зверства и еврейской (!) лживости мы еще не знали во всей военной истории. Поэтому дни и недели напролет мы должны снова и снова с большим размахом вести наступление, как репей не отставать от противника”.
      Говоря о катынском расследовании, Геббельс особо подчеркивал: “Немецкие офицеры, которые возьмут на себя руководство, должны быть исключительно политически подготовленными и опытными людьми, которые могут действовать ловко и уверенно. Такими должны быть и журналисты. Некоторые наши люди должны быть там раньше, чтобы во время прибытия Красного Креста всё было подготовлено”, а также затем, “чтобы в случае возможного нежелательного для нас оборота дела можно соответствующим образом вмешаться” (К р а л ь. Преступление против Европы. С. 3).
      Странное указание, если учесть, что нацистам якобы было “точно известно”, что в катынских могилах находятся только жертвы ГПУ-НКВД. Какого “нежелательного оборота” боялся Геббельс? Помимо этого министр имперской пропаганды, а точнее дезинформации, опасался, как бы “при раскопках не натолкнулись на вещи, которые не соответствуют нашей линии”. Почему он был уверен, что такие вещи могут найтись?
      Не об этих ли “вещах” сообщала телеграмма начальника Главного управления пропаганды Хейнриха, посланная 3 мая 1943 г. из Варшавы в Краков Главному административному советнику Вайнрауху. Телеграмма была снабжена грифом: “Секретно. Весьма важно. Вручить немедленно”. Вот текст телеграммы: “Вчера из Катыни возвратилась часть делегации польского Красного Креста. Они привезли гильзы патронов, которыми были расстреляны жертвы Катыни. Оказалось, что это немецкие боеприпасы калибра 7,65 фирмы Геко”.
      В этой связи необходимо сказать о периодически цитируемых различными авторами фрагментах из дневника Геббельса, из которых, казалось бы, следует, что Геббельс “Катынское дело” называл “аферой”. Дело в том, что дневники Геббельса впервые были массово изданы в 1948 г. в Нью-Йорке и Лондоне в переводе на английский язык. Изданный тогда же в Цюрихе оригинальный немецкий вариант был мало кому доступен. На русский язык эти фрагменты дневников были переведены именно с английского, причём не вполне точно.
      В результате английский термин “affair” (дело) был ошибочно переведен как “афера”, a “munition” (боеприпасы) — как “амуниция”. Советскому читателю ошибочный перевод предложил в 1968 г. чешский публицист Вацлав Краль в своей книге “Преступление против Европы” (С т р ы г и н. Рецензия на главу “Катынь” из книги А. И. Шиверских).
      Более точный русский перевод этого фрагмента дневника Геббельса изложен в книге А. Деко “Великие загадки XX века” (Д е к о. С. 289). “К несчастью, в Катыни были найдены немецкие боеприпасы (в книге Краля — “обмундирование”). Полагаю, это то, что мы продали Советам, еще когда дружили, и это хорошо им послужило… а может, они и сами побросали пули в могилы. Но главное, что это должно остаться в тайне. Поскольку если это всплывет на поверхность и станет известно нашим врагам, все дело (в книге Краля — “афера”) о Катыни лопнет”.
      Однако, несмотря на эти уточнения, смысл рассуждений Геббельса не меняется — он говорит о страхе, что вся затея в Катыни может рухнуть. Значит, “знала кошка, чье мясо съела”?
      В этой связи необходимо особое внимание обратить на технологию немецкой эксгумации трупов польских военнопленных, осуществленной в марте — июне 1943 г.
      Эксгумация по-немецки
 
      Польская позиция по “Катынскому делу” во многом базируется на результатах эксгумационных работ, осуществленных в Козьих Горах (Катынь) в период с 29 марта по 7 июня 1943 г. немецкими экспертами во главе с профессором Герхардом Бутцем при участии Технической комиссии польского Красного Креста (Катынский синдром. С. 153, 154. М а ц к е в и ч. Катынь, приложение 15. Отчет профессора медицины доктора Бутца).
      Наиболее четко позицию в отношении немецкого катынского расследования выразил премьер-министр Англии У. Черчилль. В письме Сталину от 24 апреля 1943 г. Черчилль написал: “Мы, конечно, будем энергично противиться какому-либо “расследованию” Международным Красным Крестом или каким-либо другим органом на любой территории, находящейся под властью немцев. Подобное расследование было бы обманом, а его выводы были бы получены путем запугивания” (Катынь. Расстрел. С. 423, 457).
      Тем не менее польское правительство в эмиграции поддержало немецкую версию катынского преступления. После 14 апреля 1943 г. газета польских коллаборационистов в оккупированной Варшаве “Новый курьер Варшавский” начала публиковать список катынских жертв с соответствующими комментариями. Вслед за этим польское правительство в эмиграции 17 апреля, несмотря на предостережения У.Черчилля, приняло решение обратиться в Международный Комитет Красного Креста (МККК) с просьбой выслать в Катынь комиссию, которая провела бы расследование.
      По странному совпадению, именно в это время с аналогичной просьбой в МККК обратилась Германия, что зародило подозрение о совместном обращении поляков и немцев в МККК. Такой одновременный демарш вызвал крайне негативную реакцию руководства СССР, а также Великобритании и США. 26 апреля 1943 г. СССР разорвал дипломатические отношения с польским правительством в эмиграции. 28 апреля 1943 г. под давлением руководства Великобритании премьер-министр Сикорский отозвал польское обращение в МККК (Катынский синдром. С.157-162).
      Пытаясь убедить мировое сообщество в своей объективности, нацисты постарались максимально привлечь иностранные и международные организации к работам по эксгумации тел, захороненных в Катыни. Однако Международный Красный Крест (МКК) отказался участвовать в расследовании.
      Несмотря на отказ МКК, нацистам удалось организовать Международную комиссию из представителей 11 подконтрольных Германии стран и Швейцарии. 28 апреля 1943 г. эта комиссия прибыла в Катынь и уже 30 апреля подписала свое заключение, утверждавшее, что расстрел польских офицеров был произведен советскими властями. Заключение опубликовали в мае 1943 г. в газетах, а в сентябре 1943 г. — в “Официальных материалах о массовых убийствах в Катыни” (Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. С. 114-118).
      Польская сторона в катынском вопросе идеализирует нацистов, предпочитая забыть те провокации и преступления, в результате которых Польша лишилась 6 миллионов своих граждан. Выводы немецких экспертов относительно катынского преступления принимаются поляками безоговорочно.
      Польские историки особо подчеркивают, что нет никаких оснований сомневаться в честности и профессионализме доктора Бутца. Правда, они забывают указание Геббельса о том, чтобы руководство процессом эксгумации в Катыни взяли на себя “исключительно политически подготовленные и опытные” немецкие офицеры. Вряд ли доктор Бутц хотел иметь неприятности с гестапо или с ведомством Геббельса, особенно в вопросах, находящихся на личном контроле у фюрера.
      Не случайно Франтишек Гаек, чешский профессор, доктор судебной медицины, один из одиннадцати международных экспертов, работавших в Козьих Горах 28-30 апреля 1943 г., в своих “Катынских доказательствах” утверждал, что “Каждому из нас было ясно, что если бы мы не подписали протокол, который составили проф. Бутц из Вроцлава и проф. Орсос из Будапешта, то наш самолет ни в коем случае не вернулся бы” (http://katyn.ru/index. php?go=Pagesamp;in=viewamp;id=739amp;page=1).
      Тот же проф. Орсос в 1947 г. в доверительной беседе с югославским разведчиком Владимиром Миловановичем, которого он считал ярым антикоммунистом, сообщил, что на основании того, что немцы показывали, а в основном — что скрывали, в Катыни, он пришел к выводу, что польских офицеров расстреляли нацисты (“Вечерне новости”. Белград, март 1989 г. А б а р и н о в. Катынский лабиринт. Глава “Лжеэксперты”).
      По решению Польского Красного Креста (ПКК) 29 апреля в Катынь прибыли 12 польских экспертов, составившие Техническую комиссию ПКК. Польская комиссия была демонстративно названа “технической”, дабы подчеркнуть её неофициальный характер. Руководил комиссией доктор судебной медицины Марианн Водзинский. Она работала в Катыни (Козьих Горах) до 9 июня 1943 г. (Катынь. Расстрел. С. 428, 480, 487).
      Вот как ситуацию с участием поляков в немецкой эксгумации описывает участник этих событий представитель Главного управления Польского Красного Креста в Варшаве в 1943 г. Грациан Яворский в своей справке-отчете, в 70-х годах тайком переправленной на Запад: “Эксгумация производилась под надзором немецкой жандармерии, а также какой-то польской жандармской части. (В ее состав входили молодые люди, главным образом из Львова, в немецких мундирах, но без немецких гербов на головных уборах.)…
      Эксгумационные работы проводил доктор Водзинский, явно выраженный наркоман…
      С немецкой стороны мы испытывали постоянное давление, чтобы мы четко сказали, что преступление — дело рук НКВД. Мы отказались сделать такое заявление. Но не потому, что у нас были какие-то сомне-ния, виновник был очевиден. Мы не хотели, чтобы нас использовали в гитлеровской пропаганде” (журнал “Zeszyty Historyczny”, Paris (France), N 45, 1978, стр. 4).
      В то же время Леопольд Ежевский в своей книге “Катынь” утверждает: “Все показания членов польской комиссии свидетельствуют, что немецкая сторона предоставила им большую свободу исследований и выводов, не оказывая на них никакого давления (Е ж е в с к и й. Глава “Расследование и политика”).
      О “свободе исследований” поляков при эксгумации в Катыни свидетельствует отчет Технической комиссии Польского Красного Креста, в котором говорится: “Члены комиссии, занятые поиском документов, не имели права их просмотра и сортировки. Они обязаны были только упаковывать следующие документы: а) бумажники…; б) всевозможные бумаги…; в) награды…; г) медальоны…; д) погоны…; е) кошельки; ж) всевозможные ценные предметы” (Катынь. Расстрел. С. 481).
      Всё это складывалось в конверты под номерами, они укладывались на подвижном столе, и два раза в день, в полдень и вечером, их отправляли мотоциклом в бюро секретариата тайной полиции. Предварительное изучение документов и установление фамилий жертв хоть и проводилось в присутствии поляков, но позднее и в другом месте, куда упакованные конверты доставлял, как отмечалось выше, немецкий мотоциклист (Катынь. Расстрел. С. 482).
      Особо следует подчеркнуть, что в нарушение элементарных канонов эксгумаций немецкие эксперты при составлении официального эксгумационного списка катынских жертв умышленно не указывали, из какой могилы и какого слоя были извлечены трупы польских военнопленных.
      Подобная система позволяла манипулировать вещественными доказательствами. Необходимо заметить, что эксгумацию в Катыни немцы начали 29 марта 1943 г., то есть ещё за полмесяца (!) до приезда первых представителей Технической комиссии ПКК.
      К приезду поляков немцы уже “идентифицировали тела N 1-420” и, надо полагать, соответствующим образом обработали вещественные доказательства с этих эксгумированных трупов, которые можно было бесконтрольно использовать для фальсификации результатов эксгумации (Катынь. Расстрел. С. 483).
      Причем, как свидетельствует участник немецкой эксгумации в 1943 г. М. Г. Кривозерцев и жительница Катыни Н. Ф. Воеводская, технология эксгумации первых 300 трупов поляков кардинально отличалась от последующей. В первые дни раскопок немцы возили трупы из Козьих Гор в деревню Борок, где их исследовали, после чего “вываривали в огромных металлических чанах, стоявших прямо на улице деревни” (Ж а в о р о н к о в. О чем молчал Катынский лес… С. 56. Сборник воспоминаний “Дорогами памяти”. С. 4).
      Вещественные доказательства, найденные на трупах, немцы первоначально помещали не в бумажные пакеты, а складывали в маленькие деревянные ящички с надписями на немецком языке, якобы для передачи родственникам погибших в Польше.
      Известный французский писатель и тележурналист, авторитетный историк и политик (бывший заместитель министра иностранных дел Франции) Ален Деко в своей книге “Великие загадки XX века” в главе “Катынь: Гитлер или Сталин?” рассказал о судьбе француженки Катерины Девилье, перед войной попавшей в Польшу, потом в СССР и ставшей лейтенантом Красной Армии. Она написала статью “Что я знаю про Катынь”, одну из первых статей на катынскую тему во французской прессе.
      В отношении советских руководителей К. Девилье не питала иллюзий. Она писала: “Советы лгали не меньше немцев”. После освобождения Смоленска Девилье, разыскивая своего пропавшего дядю, в составе делегации от польской армии З. Берлинга одна из первых посетила ещё сохранившийся немецкий музей “советских зверств” в Катыни.
      В Катыни в списках расстрелянных весной 1940 г. К. Девилье увидела фамилию не только дяди Христиана, но и своего друга Збигнева Богуславского, который, как она точно знала, в апреле 1941 г. находился в заключении в Брест-Литовской крепости и по этой причине никак не мог быть расстрелян в Катыни весной 1940 г. Позднее выяснилось, что в Козельском лагере в 1940 г. содержался ещё один Збигнев Богуславский, полный тезка друга К. Девилье, но в музейной ячейке с вещественными доказательствами Катерина обнаружила фотографию именно своего знакомого и копию его письма матери от 6 марта 1940 г. с подписью Збигнева, которую она узнала.
      Далее А. Деко пишет, что Катерина, “Вернувшись в Польшу, встретила фронтового товарища (3. Богуславского), который был поражен странным обстоятельством — письмом, которое он якобы написал своей матери. В тот момент, когда письмо было написано, он находился где-то в хабаровских рудниках и вряд ли мог писать вообще что-либо. Но подпись под письмом, вне всяких сомнений, была его собственная. “Вот только письмо… Но я никогда не писал его!” И в этот момент она поняла, что Катынь — дело, целиком сфабрикованное немцами” (Д е к о. Великие загадки… С. 272, 273).
      Ален Деко в своей книге немного приоткрывает тайну, окутывающую процесс фабрикации нацистами “доказательств” в Катыни. Он пишет: “В 1945 г. молодой норвежец Карл Йоханссен заявил полиции в Осло, что Катынь — “самое удачное дело немецкой пропаганды во время войны”. В лагере Заксенхаузен Йоханссен трудился вместе с другими заключенными над поддельными польскими документами, старыми фотографиями…” (Д е к о. Великие загадки… С. 274, 275).
      В Катыни выяснилась ещё одна странность, не характерная для НКВД. Трупы расстрелянных людей сотрудники НКВД, как правило, беспорядочно сбрасывали в заранее вырытые ямы. Это подчеркивали в своих показаниях многие свидетели, в том числе бывший начальник УНКВД по Калининской области Д. С. Токарев.
      Однако в Катыни ситуация была иная. Журналист В. Абаринов в своей книге “Катынский лабиринт” пишет: “Немцы устраивали специальные “экскурсии” (в Катынь) для местных жителей… В. Колтурович из Даугавпилса излагает свой разговор с женщиной, которая вместе с односельчанами ходила смотреть вскрытые могилы: “Я ее спросил: “Вера, а что говорили люди между собой, рассматривая могилы?” Рассуждения были таковы: “Нашим халатным разгильдяям так не сделать — слишком аккуратная работа”. Рвы были выкопаны идеально под шнур, трупы уложены идеальными штабелями. Аргумент, конечно, двусмысленный, к тому же из вторых рук”.
      А вот аргументы из первых рук. В рапорте немецкой полиции от 10 июня 1943 г. за подписью лейтенанта полевой полиции Фосса говорится: “Исходя из положения трупов в братских могилах, следует предполагать, что большинство военнопленных было убито за пределами могил. Трупы располагались в беспорядке, и только в могилах 1, 2, 4 были уложены рядами и послойно” (М а ц к е в и ч. Катынь. Приложение N 14).
      Чувствовал Фосс, что на него будут ссылаться, и постарался запутать ситуацию, чтобы создать впечатление схожести катынских могил с захоронениями НКВД. Согласно отчету доктора Г. Бутца площадь могил N 1, 2, 4 составляла 75% площади всех 8 “польских” могил в Козьих Горах (М а ц к е в и ч. Катынь. Приложение N 15). По данным доцента Мариана Глосека, проводившего раскопки в Козьих Горах в 1994-1995 гг., в этих трех могилах было захоронено 3 350 человек из 4 143 эксгумированных (80,1%), из них в могиле N 1-2500. В результате рапорт Фосса следует понимать так: 80% эксгумированных в Козьих Горах трупов были “уложены рядами и послойно” и лишь 20% — в беспорядке.
      А вот какую телеграмму из Варшавы от 15 мая 1943 г. переслал министру иностранных дел Великобритании Антони Идену посол Великобритании при Польской Республике Оуэн О’Малли: “1. У подножья склона холма находится массовое захоронение в форме “L”, которое полностью раскопано. Его размеры: 16x26x6 метров. Тела убитых аккуратно выложены в ряды от 9 до 12 человек, один на другого, головами в противоположных направлениях…”.
      Можно согласиться со многим, но полагать, что сотрудники НКВД спускались в ров на 3-4-метровую глубину для аккуратной укладки расстрелянных рядами, да еще и “королем-валетиком”, — это из области невозможного. Налицо типичный немецкий обстоятельный подход — обеспечить максимальную заполняемость рва.
      Особо следует отметить, что для усиления пропагандистского эффекта немцы в первых сообщениях упомянули об обнаружении в Катыни двух польских генералов, М. Сморавиньского и Б. Бохатеревича. По утверждению свидетелей, трупы генералов были эксгумированы и опознаны в числе первых 20 (двадцати) человек из могилы N 1. В эксгумационном списке они значатся под N 1 и N 2.
      Но этому противоречит то обстоятельство, что 9 апреля 1940 г., к моменту прибытия “генеральского” этапа (т.е. этапа с генералами М. Сморавиньским, Б. Бохатеревичем и Х. Минкевичем) численностью в 291 чел. в район Катыни, туда уже были доставлены 480 польских военнопленных. Всего из Козельского лагеря в Смоленск с 3 апреля по 11 мая 1940 г. были отправлены 18 этапов общей численностью 4403 человека (Катынь. Расстрел. С.145-146).