А рассказ об эпохе царя Алексея Михайловича неслучайно начинается с глав “Русская дорога” и “Урядник сокольничьего пути” — о величественном движении России к Тихому океану, о воссоединении с Восточной Украиной и Восточной Белоруссией, освобождении Смоленска… Только не царь Алексей Михайлович, а первопроходцы Сибири Ермак, Бабинов, Хабаров, Дежнев, Алексеев, Анкундинов, Челюскин, братья Лаптевы, запорожский гетман Богдан Хмельницкий, посол в Украине Василий Бутурлин — главные герои этих глав. И повествование начато как-то издалека — со времён Иоанна Грозного… Как писатель я хорошо понимаю, почему. Деяние упомянутых людей не очень-то укладывается в коняевскую концепцию, что на троне оказалась династия, которую волновали только собственные интересы, но не интересы русского народа и даже не интересы государства. Поэтому пущено в ход нечто вроде известного либерального утверждения: “Войну выиграл не Сталин, а народ”. Русский народ двигался к Тихому океану, освобождал украинцев и белорусов, отбирал у поляков Смоленск. А царь — надувал щеки, делал отмашки, давал “ЦУ”… На самом деле, народ шёл, потому что знал, что за спиной у него — Россия, возглавляемая сильным царём или вождём. Но Романовы у Коняева — для этой роли не подходят.
      Далее переходит Коняев к “Петру-антихристу”, но о нём мы уже говорили. Да и не стоит тасовать весь его “скорбный” список Романовых. Ясно уже, что Коняев смотрит на политику и историю как литератор, то есть представляет её в виде явления публичного и логически объяснимого, потому что и литература есть дело открытое и публичное (во всяком случае, в России). Для Коняева прямой Николай I с его “Православием, Самодержавием, Народностью” предпочтительней двуличного, вечно лавирующего, косвенно виновного в гибели своего отца Александра I. Но Александр “привёл нас в Париж”, как написал Пушкин в письме Чаадаеву. (Или он же, в стихах: “Он взял Париж, он основал Лицей”.) Никогда до революции Россия не поднималась до такого могущества в Европе, как при “властителе слабом и лукавом” Александре I. Именно тогда была присоединена к империи Финляндия, о чём мечтал Пётр I. А при несгибаемом и сильном Николае мы потерпели такое тяжёлое поражение в Крымской войне, каких не знали со времён Смуты. Кстати, именно при Николае, а не при Александре погибли лучшие русские писатели Пушкин и Лермонтов, причем при весьма подозрительных, смахивающих одно на другое обстоятельствах. Я бы ещё поверил (правда, с трудом) в случайность этих совпадений, если бы Николай Павлович в “воспитательных целях” не поставил к стенке Достоевского. А ведь впечатлительный писатель мог сойти с ума под дулами ружей…
      Нет, верно сказано: политика — искусство возможного. В таком случае и история — летопись возможного. Не столь важно, что политик говорит, важно то, что он делает. А делать он может прямо противоположное сказанному. И наоборот. Не исключено, что Александра I удавили бы, как его отца, если бы он делал то, что думал. Прямых путей в политике не бывает. Это мы их потом прочерчиваем задним числом.
      Я вот горячо поддержал мнение Коняева о том, что по справедливости царём в 1613 году должен был стать князь Дмитрий Пожарский. Но справедливость в истории не есть постоянная величина, во всяком случае, в жизни одного поколения. Коняев сам пишет, что в 1606 году на трон взошёл самый достойный в ту пору кандидат — Василий Шуйский. И сподвижников Шуйский выбирал себе достойных: например, своего родственника князя Михаила Скопина-Шуйского. Но они очень скоро сошли с политической арены. “Недостойные” подмяли их под себя. Увы, так почти всегда бывает в жизни. Говорят же, в частности, про войну, что на ней погибают в первую очередь лучшие. А наверху оказываются не то чтобы худшие, а, скажем, “средние”. Вспомним бессмертную трилогию Дюма о мушкетерах. Лейтмотивом этих романов является мысль, что лучшие люди не только не получают от сильных мира сего достойного воздаяния, но часто гибнут от рук тех, кому они служили верой и правдой. Неправильно? Ну, неправильно… И с Господом нашим Иисусом Христом тоже поступили неправильно.
      Романовы, особенно “ранние” и “средние”, закабалили русский народ? Закабалили. Публика, которая находится на вершине власти, никогда не отказывается от подобной возможности, особенно если ей не мешают. Не знаю, как у кого, у меня с детства Англия, описанная в романе Диккенса “Приключения Оливера Твиста”, с её жесточайшей буржуазной диктатурой, оставила жуткое впечатление, которое впоследствии не перебили даже описания ужасов “Третьего рейха” и сталинизма. А Германия XVI-XVII веков, когда утверждение стяжательской идеологии Лютера и Кальвина вызвало такой развал и бойню, что под вопросом оказалось само существование немецкой нации?
      Какой, в сущности, исторический метод нам предлагает Коняев? Применим его, например, к истории Франции и скажем: королевская династия Бурбонов, пришедшая на смену династии Валуа, оказалась не на высоте своего призвания и привела к гибели монархической Франции. Так-то оно вроде так… Но куда, в таком случае, девать эпоху Людовика ХIV, когда донаполеоновская Франция поднялась к вершинам своего могущества? Объявить её формой агонии? Гм-гм, как говаривал В. И. Ленин… Да простит меня Коняев, но есть что-то в его методе от фоменковщины.
      Вот он пишет о Романовых, а, например, историк М. Зарезин — о последних Рюриковичах. Послушать Зарезина, так они делали то же самое, что ранние Романовы, подпав под влияние “литовских людей”. Захотел бы Зарезин “вплотную” заняться в том же духе “средними” Рюриковичами, то и у них бы обнаружил “волюнтаризм” и “тоталитаризм”. А ранние Рюриковичи чем “хуже”? Можно, например, написать книгу о том, что святым равноапостольным князем Церковь должна была бы объявить не Рюриковича Владимира, погрязшего до крещения в разврате и жестокости, а убитого его языческим предком первого православного князя Аскольда. И вообще, лучше бы у истоков нашей государственности стояли бы Аскольдовичи, а не Рюриковичи. Главное — никто бы этому допущению не удивился. Но это будет что угодно, но не история. Тем более — подлинная.
      Романовы, хорошие они или плохие, это часть нашей истории. Тут самое время привести слова из письма Пушкина Чаадаеву, которое столь выборочно цитировал в предисловии Коняев: “… клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал”.
      Конечно, говоря так, он имел в виду и историю дома Романовых.
 
      Андрей ВОРОНЦОВ