30 марта накал страстей могла прочувствовать Кондализа Райc. Во время визита в Англию она попыталась сделать расчетливый пиаровский жест в традициях американской публичной дипломатии — посетила британскую глубинку. Однако жители выбранного для этой цели городка Блэкберн не оценили оказанной им чести. Они встретили высокопоставленную визитершу мощными пикетами (“Евроньюс”. 31.03.2006).
      Антивоенные манифестации накладывались на традиционный для Запада социальный протест. Даже в тихой Швейцарии на улицу вышли врачи. В Германии в течение месяца бастовали медики, докеры, государственные служащие. Поправевшая черно-красная коалиция умудрилась всего за полгода растерять значительную часть популярности.
      “Два берега Ла-Манша — две забастовки” — броский заголовок в лондонской “Гардиан” оповещал о том, что происходит на западе континента. В конце марта в Англии прекратили работу более 1 млн муниципальных служащих. Во Франции профсоюзы, поддержавшие студентов, вывели на демонстрации 3 млн человек (“Евроньюс”. 29.03.2006)! “Только массовый протест откроет глаза этой власти”, — горячился парижский студент, возмущенный правительственной реформой высшего образования (“НТВ”, Новости. 1.04.2006).
      Еще одним событием, выплеснувшим на улицы сотни тысяч людей, стала смерть Слободана Милошевича. Между прочим, он — ч е т в е р т ы й сербский лидер, погибший в стенах гаагской тюрьмы (“Независимая газета”. 13.03.2006)! Накануне гибели Милошевич написал письмо министру иностранных дел России С. Лаврову, где просил спасти его, высказывая опасения за свою жизнь. Даже западные газеты назвали смерть экс-президента Югославии “загадочной” (австрийская “Стандарт”, 18.03.2006).
      В девятимиллионной Сербии проститься с президентом-мучеником пришли полмиллиона. Люди скандировали: “Гаага — убийца!”, “Сербия, вставай!”. И трогательный, хотя и безответный клич: “Россия! Россия! Россия!”. Россия не спасла Милошевича. И после смерти не осмелилась почтить его на государственном уровне. Официальную Москву на похоронах представлял депутат от “Единой России” К. Затулин. Зато те, кто слышал “Рябинушку”, пронзительно и обреченно прозвучавшую над могилой, знают: душа России была в Пожароваце! И на какой-то страшный миг показалось: это прощание и с нею — с русской мощью, широтой, жертвенным чувством справедливости, не раз побуждавшим наш народ вставать на защиту славянских братьев.
      Позорным было поведение сербских властей — они проигнорировали похороны знаменитого соотечественника. Побоялись окрика с Запада и предстали перед собственным народом и всем миром жалкими марионетками, твердящими заученные фразы о “движении к демократии” в момент гибели страны.
      Окрик все равно раздался! Вечером 11 марта — в день гибели Милошевича — министр иностранных дел Великобритании Джек Стро на пресс-конференции по завершении саммита Евросоюза в Вене потребовал от Белграда активнее сотрудничать с гаагским трибуналом в розысках последних лидеров сербского сопротивления — Караджича и Младича. А член Европейской комиссии по вопросам расширения ЕС Олли Рен пригрозил Сербии приостановить переговоры об ассоциированном членстве, если та не выдаст Младича до конца марта (NEWSru.com).
      Какая же ненависть к славянству, этой гордой, бесшабашной и, увы, так плохо организованной расе, сидит в чинных евробюрократах! И не только в политиках. Дирекция знаменитой “Комеди франсез” отказалась от постановки пьесы известного австрийского драматурга Петера Хандке, узнав, что он присутствовал на похоронах Милошевича (“Евроньюс”. 4.05.2006)*.
      В апреле центр противостояния “объединенного народа” и “объединенного правительства” (остроумная терминология субкоманданте Маркоса) переместился в экзотический Непал. В высокогорном королевстве началась всеобщая забастовка. Требования — ограничение власти монарха и созыв распущенного в 2001 году парламента. День за днем жители Катманду выходили на демонстрации. Король ввел в столице чрезвычайное положение. Полиция открыла огонь по толпе. Погибли 15 человек. Но уже на следующий день протестующие снова заполонили улицы.
      Какой впечатляющий пример! Не могу не сказать о наболевшем: наши трусоватые обыватели в кухонных разговорах любят попенять российским оппозиционерам — что-то не видно активных действий. Не собираясь защищать лидеров оппозиции, комфортно устроившихся в Думе, все-таки замечу: если бы русские проявили хоть толику решимости и жертвенности непальцев, то думцам не оставалось бы ничего другого, как возглавить протест.
      Опыт народных движений показывает: не вожди ведут массы, а массы ведут вождей, буквально в ы т а л к и в а я их вперед, з а с т а в л я я действовать. В том же Непале оппозиция, получив власть (после месячного противостояния король вынужден был созвать парламент), медлила с декретом об ограничении полномочий монарха. Ну, разумеется, лидеры партий — ч а с т ь т о й ж е э л и т ы. Слабейшая часть — поэтому они и оказались в оппозиции, но круг-то общий! Вернувшись в среду избранных благодаря народному мужеству, они первым делом попытались п р е д а т ь массы и договориться с бывшим противником. Раскусив эти намерения, толпы снова заполонили улицы, скандируя: “Не обманите ожидания народа!” (“Коммерсантъ”. 17.05.2006). И долгожданный декрет был тотчас принят, причем е д и н о г л а с н о.
      Русские, заставьте и наших оппозиционеров проявить твердость! Но для этого необходимо и самим не превращаться в размазню…
      В мае напомнили о себе антиглобалисты. Почти год они не терзали руководителей крупнейших мировых банков и правительств, и те с удовольствием наслаждались своим могуществом. На пике этого самообольщения в Вене был затеян саммит Евросоюз — Латинская Америка с ожидавшейся на нем показательной “поркой” революционных руководителей Венесуэлы и Боливии. В ответ сто тысяч антиглобалистов со всего мира приехали в Вену поддержать Уго Чавеса и Эво Моралеса. И этой многоголосой поддержки оказалось достаточно, чтобы латиноамериканцы выступили на саммите не как мальчики для битья, а как триумфаторы. После чего Моралес и Чавес присоединились к своим сторонникам на улице и возглавили многотысячное ночное шествие (“Завтра”. N 20, 2006).
      В июне проснулся Крым. К сведению шейха Насраллы и прочих арабских пассионариев: Украина — разная. И если ее “оранжевая” часть действительно может служить примером сервильности, ротозейского преклонения перед Западом, то левобережье Днепра и Крым учатся (в том числе и на собственных ошибках) бороться за свои интересы.
      Феодосийские домохозяйки при ограниченной поддержке местных казачков в течение д в у х н е д е л ь были главными ньюсмейкерами постсоветского пространства. Они блокировали передовой отряд американских военных, прибывших для подготовки учений “Си Бриз-2006”. Натовско-украинские игрища в этом году должны были проходить согласно провокационному сценарию: на полуострове вспыхивают массовые беспорядки, соседняя держава вмешивается, пытаясь отторгнуть территорию от Украины, а подоспевшие натовские вояки восстанавливают спокойствие и целостность незалежной.
      Но события развивались по другому сценарию. Жители Феодосии, куда прибыл американский корабль, н е п у с т и л и десантников в город. Украинские власти попытались перевести их в поселок Партенит, но и тут местные жители перекрыли дорогу. Неудобных гостей буквально спрятали в ведомственный санаторий Минобороны Украины в Алуште. Персонал здравницы отказался обслуживать их, отключил воду и электричество! Толпы крымчан окружили санаторий, скандируя: “Оккупанты, руки прочь от Украины!”, “Долой оранжевое свинство, даешь славянское единство!”
      Происходящее все больше напоминало популярный советский телесериал “Ну, погоди!”. Хотя, конечно же, за озорные эскапады вскоре пришлось расплачиваться. Совет безопасности Украины занялся поисками “врагов государства”. Участников пикетов начали вызывать на допросы. Главного феодосийского милиционера Анатолия Мирошниченко киевское начальство попыталось уволить, видимо, за недостаточную жесткость по отношению к митингующим. Тогда лидер фракции “Союз” в Верховном совете автономии Владимир Клычников пригрозил не по уму ретивым силовикам: “Вы только попробуйте, граждане милиционеры, поднять палку хоть на одного гражданина Крыма! Поверьте, палка найдется и для вас!” (“Коммерсантъ”. 7.08.2006).
      Как бы то ни было, американские засланцы вынуждены были ретироваться. 11 июня сотрудник пресс-центра ВМФ Украины объявил, что автобусы с морпехами покинули Феодосию и направляются в симферопольский аэропорт, чтобы вернуться на родину.
      Чуть ли не впервые за последние 15 лет славяне проявили твердость — и, глядите-ка, победили!*
      В середине лета забурлила Латинская Америка. 4 июля в Мексике состоялись президентские выборы. Социологические опросы фиксировали преимущество кандидата от оппозиции — левого харизматика Лопеса Обрадора. Однако центризбирком после некоторых колебаний объявил о победе ставленника партии власти правого политика Фелипе Кальдерона. Разрыв между ним и Обрадором якобы составил 0,56 процента.
      Нам ли в России объяснять, как это делается. Но вскоре выяснилось, что не везде административный ресурс решает все проблемы. Обрадор призвал провести ручной пересчет бюллетеней, власти досадливо отмахнулись: еще чего! И тогда народный кандидат вывел на улицы Мехико своих сторонников. В количестве ни много ни мало двух миллионов.
      “Ранним утром воскресенья, — живописал корреспондент “Коммерсанта”, — улицы столицы начали заполнять сторонники оппозиции, откликнувшиеся на призывы своего лидера. Местом сбора стала Сокало — центральная площадь Мехико. К полудню количество митингующих, по оценкам городских властей, перевалило за 2 млн, и люди начали занимать прилегающие улицы… Сторонники господина Лопеса Обрадора разбили палатки посреди площади и на центральных улицах, полностью парализовав движение автотранспорта” (“Коммерсантъ”. 1.08.2006).
      Неделю спустя левые собрались у здания избирательного трибунала, приступившего к рассмотрению требования о пересчете бюллетеней. Толпа скандировала: “Не будет резолюции — устроим революцию!” (“Коммерсантъ”. 7.08.2006).
      Ситуация, напоминающая киевскую образца 2004 года. С той лишь разницей, что ныне госдеп США не только не требует “честного” пересчета голосов, но последними словами клянет Обрадора. На что с плохо скрываемым злорадством не преминули указать официальные российские СМИ. Впрочем, дело не в мелочной пикировке Москвы и Вашингтона. Болезненная реакция госдепа показывает, что там всерьез рассматривают Обрадора как одного из лидеров “левого поворота”, охватившего всю Латинскую Америку. А это позволяет надеяться, что любимец мексиканской Сокало в отличие от кумира киевского Майдана станет подлинным защитником народных интересов*.
      К наиболее значительным из помянутых здесь событий мы еще вернемся. А пока прервем хронику. Боюсь, что у неискушенного читателя и так уже голова идет кругом от многообразия дат, цифр и географических названий.
      Но мне, признаюсь, дорог каждый поворот, любое завихрение этого мощного потока. Он впечатляет и сам по себе: миллионы людей на разных континентах отстаивают свои интересы. Безусловно, эти интересы разнятся, так же как различаются причины выступлений. Не претендую на то, чтобы дать им обобщающую оценку, да это и вряд ли возможно. Но в них — именно в их разнообразии и множественности — мне видится т о р ж е с т в о и с т о р и и. И в конечном счете, с п р а в е д л и в о с т и — ибо путеводной нитью истории является справедливость. Если рассматривать исторический процесс с христианской точки зрения.
      В начале 90-х казалось, что история умерла — в прямом соответствии с концепцией, ко времени обнародованной в Соединенных штатах. Paх Americanа был объявлен венцом мирового развития. А противостоявшая сверхдержава, поверженная в “холодной войне”, шельмовалась как “империя зла”. В том числе — и прежде всего — на территориях, еще вчера контролируемых ею.
      Все это слишком известно. Но обратите внимание — эпоха падения Советского Союза стала временем сокрушительного поражения масс. Причем не только на постсоветском пространстве, но и по всему миру. Еще недавно — начиная с 60-х и до конца 80-х — массы находились в центре исторической сцены. Студенческая революция в Париже, положившая конец правлению военного харизматика де Голля. “Революция гвоздик” в Португалии, едва не вовлекшая ее в социалистический лагерь. Успехи на выборах в Испании и в Италии еврокоммунистов, позиционировавших себя в качестве защитников народа. А какой размах приобрело антивоенное движение! Америке так и не удалось разместить в Западной Европе новейшую разработку того времени — крылатые ракеты: десятки тысяч людей, взявшись за руки, блокировали базы НАТО. Живые цепи протягивались через весь континент. 60-80-е годы — это и время наивысших социальных завоеваний. Социал-демократам, пришедшим к власти почти во всех западноевропейских столицах, и профсоюзам удалось-таки засадить предпринимателей за столы переговоров с работниками и образовать согласительные комиссии, где решались вопросы развития производства, расширения штатов, оплаты труда.
      И вот все кончилось — разом! Даже политологам нелегко будет припомнить массовые выступления 90-х. Национальные забастовки стали бесплодной архаикой. Многотысячные демонстрации — экзотикой. Антивоенное движение сдулось, как лопнувший шарик.
      Массы были разгромлены п о л и т и ч е с к и. Власть потеряли не только правившие в восточной Европе и в СССР коммунисты, но и умеренные социал-демократы Западной Европы. Такие бастионы левых, как Швеция, Франция, Греция, Испания и Португалия, перешли под контроль правых правительств. Красная и розовая краски исчезли тогда даже с политической карты Латинской Америки, самим географическим положением обреченной на противоборство с североамериканским капитализмом, а значит, и на левизну. Терпят поражение сандинисты в Никарагуа. Фанатичные монетаристы приходят на смену социально ориентированным режимам в Бразилии, Аргентине, Мексике. А по другую сторону Атлантики арабский мир окончательно отрекается от социалистического наследия Насера. С войною, с кровью рушатся прокоммунистические режимы в Южном Йемене, Сомали, Эфиопии, Афганистане.
      Тем, кто язвительно заметит, что нельзя же всерьез воспринимать социальную риторику комноменклатуры, отвечу: насколько действенно и убежденно отстаивали народные интересы руководители СССР и стран советского блока — тема особого разговора. В данном случае существенно то, что смена власти шла не под лозунгом б о л е е э ф ф е к т и в- н о г о проведения социальной политики, а под девизом тотального о т к а з а от нее. Разве что нас в эпоху Горбачева прельщали обещанием — “Больше социализма!” Однако и в СССР оно скоро сменилось призывом “Довольно уравниловки!” А в Восточной Европе дело сразу повели к демонтажу всего, что хотя бы отдаленно напоминало о социализме. К власти повсеместно пришли ярые либералы-реформаторы, которые не скрывали, что делают ставку на “шоковую терапию”, господство “сильных” и отказ от трудовой солидарности. Схожие идеи обрели популярность и на Западе: “Хватит кормить бездельников!” — призывали те, кто обвинял социал-демократов в “чрезмерных” расходах на программу социальной защиты.
      Смена режимов — лишь один из признаков к о р е н н о г о изменения ситуации. Куда более ощутимыми для простых людей стали э к о н о м и ч е с к и е перемены. В России новации отозвались болезненнее, чем где-либо. Цены взлетели в т ы с я ч и раз! Сбережения населения сгорели в инфляционном пожаре. Предприятия, в том числе кормившие целые города, обанкротились и либо были закрыты, либо месяцами не выплачивали зарплату.
      Воображение враз обнищавших россиян в те времена особенно мучительно терзал образ богатого, благополучного Запада. Он манил, возмущал, властвовал над нами! Но почитайте, что писали в 1996 году ведущие сотрудники немецкого журнала “Шпигель” Ганс-Петер Мартин и Харальд Шуманн: “Цены акций и корпоративные доходы поднимаются двузначными скачками, тогда как заработная плата рабочих и служащих падает. В то же время параллельно с дефицитами национальных бюджетов растет уровень безработицы”. Приведя ряд впечатляющих примеров, авторы с горечью подводили итог: “От граждан непрерывно требуют жертв, в то время как бюрократы из системы страхования на случай болезни, экономисты, эксперты и министры наперебой жалуются, что немцы (тем более австрийцы) работают слишком мало, зарабатывают слишком много, слишком часто болеют и имеют слишком много отпусков. Им вторят журналисты газет и телевидения, утверждающие, что западное общество с его высоким уровнем запросов сталкивается с необходимостью самоограничения, типичного для азиатского общества, что государство всеобщего благоденствия “стало угрозой нашему будущему” или что “неизбежно усиление социального неравенства” (М а р т и н Г.-П., Ш у м а н н К. Западня глобализации. Атака на процветание и демократию. Пер. с нем. М., 2001).
      Болезни “старой Европы”, не выдерживающей конкуренции c Paх Americanа? Раскроем книгу американского экономиста Лестера Туроу: “К концу 1994 года реальные заработки вернулись к уровню конца 50-х гг. Если нынешние тенденции продолжатся, то в конце столетия реальные заработки будут ниже, чем в 1950 г. Полстолетия не принесло никакого выигрыша в реальном заработке рядовому рабочему. Такого в Америке никогда не было” (Т у р о у Л. Будущее капитализма. Пер. с англ. Новосибирск, 1999). Впрочем, кое-кто из американцев все-таки оказался в выигрыше! “К началу 90-х гг., — отмечает Тypoy, — доля богатства, принадлежащая одному верхнему проценту населения (более 40%), по существу удвоилась по сравнению с серединой 70-х гг. И вернулась к той, что была в конце 20-х гг., до введения прогрессивного налогообложения”.
      Америка оказалась отброшенной даже не на полвека назад, а чуть ли не на столетие — ко временам, когда еще не был создан механизм перераспределения доходов (прогрессивное налогообложение) и отсутствовала система социальной защиты. Фактически страна откатилась к эпохе “дикого капитализма”. Правда, не столь стремительно, как Россия — тут мы и впрямь догнали и перегнали Америку. Экономист констатирует: “…Возникает общество, где “все достается победителю”.
      Между прочим, тенденция не изменилась и в наши дни. Нынешним летом влиятельная “Нью-Йорк таймс” опубликовала статью Пола Кругмана с выразительным заголовком “Экономика растет не для всех”. “…Даже если исключить прирост капитала за счет роста фондового рынка, — пишет Кругман, ссылаясь на сведения крупнейших американских экономистов Томаса Пикетти и Эммануэля Саеца, — реальные доходы 1 процента богатейших американцев в 2004 году увеличились на 12,5 процента, а остальных граждан — лишь на 1,5 процента”*.
      Газета продолжает: “Данные раскрывают еще две тайны. Рост экономики не затронул не только бедный и нижний средний класс, но и верхние слои среднего класса… Еще одно откровение — хорошее образование не гарантировало выгод от экономического роста. Существует устойчивый миф, упорно распространяемый такими экономистами, как председатель экономического совета при президенте США Эдвард Лейзер, гласящий, что усугубляющееся неравенство в США — следствие расширяющегося разрыва между образованными и необразованными людьми (выделено мною. — А. К. — Та же социал-дарвинистская мифология активно насаждается в России). Данные свидетельствуют о том, что в 2004 году доходы людей с высшим образованием сократились” (“The New York Times” — “Известия”. 24.07.2006).
      Разумеется, такие кардинальные перемены не могли быть следствием лишь о д н о г о события, даже столь значительного, как крушение СССР. Хотя тот же Туроу не без яда замечает: “Теперь, без политической угрозы социализма или экономической угрозы сильных профсоюзов, эффективная заработная плата, может быть, уже не нужна”.
      Но дело не только в устранении конкурента в лице социализма. Другим решающим фактором стало стремительное наступление глобализации. Впрочем, взаимосвязь здесь очевидна: СССР был своего рода “удерживающим” на пути мирового капитала, и с его гибелью процесс глобализации опасно ускорился. “Настоящий ураган” — названа одна из глав книги Мартина и Шуманна. Авторы умело передают динамику происходящего: “Глобальным борцовским броском новый Интернационал капитала переворачивает с ног на голову целые страны и социальные порядки. На одном фронте он сообразно с текущей обстановкой угрожает уйти совсем, добиваясь таким образом массированных снижений налогов, а также субсидий… или бесплатного предоставления инфраструктуры. Если это не срабатывает, зачастую может помочь налоговое планирование по широко известной, отлаженной схеме: доходы показываются только в тех странах, где уровень налогообложения действительно низок. По всему миру владельцы капиталов и состояний вносят все меньший и меньший вклад в финансирование затрат на общественные нужды”.
      Не только коллективы отдельных предприятий, но и народы оказались не в состоянии противостоять давлению оперирующего по всему миру капитала. Перебрасывая средства из страны в страну, он получил беспрецедентную возможность навязывать свои условия. “Сорок пять марок в час за квалифицированный труд? — Мартин и Шуманн моделируют типичный диалог работодателя и работника. — Слишком дорого: британцы работают менее чем за половину этой суммы, а чехи — за одну десятую”. Авторы иллюстрируют этот воображаемый разговор конкретным примером: “В таких ситуациях почти всегда имеет место откровенный шантаж. Так, например, на предприятии компании — изготовителя отопительных котлов Viessmann в Касселе, которое считается высокоэффективным, имея годовой оборот в 1,7 миллиарда марок при штате в 6500 работников, руководству оказалось достаточно объявить, что следующая серия водогрейных котлов будет производиться в Чехии. После этого 96 процентов рабочих и служащих без возражений согласились работать три сверхурочных часа в неделю без дополнительной оплаты, лишь бы не был закрыт ни один цех в Германии”.
      Вот почему в 90-х забастовки стали экзотикой. Кого напугает забастовкой тот, кто вынужден в ы п р а ш и в а т ь работу?
      Еще один метод глобализаторов — импорт рабочей силы. Кстати, им широко пользуются российские толстосумы. С чего бы, как вы думаете, в печати активно проталкивается идея о необходимости завоза в Россию о д н о г о м и л л и о н а мигрантов е ж е г о д н о? Неужто уже некому работать на наших не слишком загруженных заказами предприятиях? Конечно, демографический спад, но не настолько же… Коренным жителям не так-то просто устроиться на работу — почитайте объявления: требования сверхжесткие, причем зачастую взаимоисключающие (молодость и наличие стажа работы по специальности). А мигрантов берут охотно, потому что они готовы вкалывать за гроши. Кроме того, поскольку большинство из них — нелегалы, предприниматели, не платя социальные налоги, экономят ещё 55 процентов.
      В середине 90-х я донимал лидеров КПРФ примером польской “Солидарности”. “Посмотрите, — говорил я, — Валенса перевернул Польшу, используя л о к а л ь н у ю точку опоры. Возглавив рабочий комитет на родной судоверфи, он поднял на борьбу сначала Гданьск, а затем и всю страну. Почему бы не воспользоваться этим рецептом, организовав забастовку, скажем, на ЗИЛе?”
      Мои собеседники грустно качали головой: да на ЗИЛе одна лимита! Стоит заикнуться — и человек вылетает не только с работы — из общежития. Жить негде и не на что. Да они на всё пойдут, чтобы уцепиться за место…
      Самым страшным последствием 90-х стал с о ц и а л ь н ы й р е г р е с с. Общество зримо деградировало. Да что там — оно раскололось, расщепилось на атомы. Если в начале десятилетия люди проявляли чудеса солидарности: получая нищенскую зарплату, отказывались от прибавки, которую им обещали в случае сокращения штатов, то уже в середине 90-х многотысячные коллективы равнодушно наблюдали, как собственники выгоняют сотрудников ц е х а м и — только бы не меня!
      О последней новинке новорусских менеджеров со смесью отвращения и восхищения рассказывает корреспондент лондонской “Файнэншл таймс”: “По мере того, как конкуренция в российском бизнесе набирает обороты, работодатели все чаще прибегают к так называемым “стрессовым собеседованиям”, призванным помочь им выбрать наиболее подходящего работника. Менеджеры по кадрам кричат на кандидатов, обливают их водой, оскорбляют и задают вопросы интимного характера”.
      Социальные психологи растолковывают: “Ничто… не помогает раскрыть человека так, как если плеснуть ему в лицо стакан воды. Если претендент на должность проявляет в ответ агрессивность, считается, что у него сильный характер и лидерские качества. Если такое оскорбительное действие не провоцирует реакции, то кандидат считается подходящим для босса, нуждающегося в послушном работнике, чьи амбиции ему не будут угрожать” (“Файнэншл таймс”. 3.07.2000. Цит. по: Inopressa.ru).
      О чувствах испытуемого не говорят и не думают. Честь и просто человеческое самоуважение можно не принимать в расчет — как во времена крепостного права.
      И глубже, всеохватнее процесс! Он захватил к у л ь т у р у — от высокой до бытовой. На благополучном (относительно, как мы могли убедиться) Западе на смену неброско одетым хиппи пришли расфранчённые яппи. Богатства перестали стесняться, его подчеркивают. Золото и драгоценные камни — вместо доступной каждому бижутерии. Шелк и шерсть заняли место нейлона и акрила. Песцовые манто выгодно подчеркнули достоинства тех, кто мог позволить себе нечто подороже, чем шубка из синтетического меха.
      В России — стране-новичке на мировом рынке — нововведения довели до абсурда. Машины, одежда, интерьеры квартир и загородных домов должны были быть не просто дорогими — самыми дорогими и супермодными. С. Кургинян уверял, что на Кутузовском проспекте до недавнего времени висела растяжка: “Выбрось свой шестисотый “мерс”, теперь есть тачка покруче”.
      Те, кто не выдерживал этой гонки за роскошью, утрачивали социальный статус. О тех, кто не мог позволить себе ничего, кроме скромного жизнеобеспечения (еда и одежда), — а это и сегодня 80 процентов жителей страны! — нечего и говорить.
      И вот за этих-то “лишенцев” принялись “мастера культуры”! Не только представители “второй древнейшей”, но и мэтры, еще в советские времена произведенные в лауреаты и народные, с пренебрежением отзывались о народе — “совки”. При этом имелось в виду отнюдь не былое членство в КПСС (тут мэтры дали бы фору любому слесарю или инженеру). И даже не идеологическая ориентация (если бы все “совки” были убежденными сторонниками коммунистов, президента РФ звали бы не Владимир Владимирович, а Геннадий Андреевич). Понятие “совок” обозначало прежде всего с о ц и а л ь н о е положение — поношенную одежду и пр., а уж затем “устарелое” мировоззрение.
      “Совка” изображали патологическим завистником, агрессивным, опасным для более “продвинутых”, а главное, более обеспеченных граждан. Синонимом “совка” стала собачья кличка “Шариков” (между прочим, это заимствование у Булгакова — свидетельство не просто тенденциозного, но и п о в е р х н о с т н о г о прочтения классики. Для Булгакова и людей его круга “Шариков” — собирательный образ п о б е д и т е л е й, а не п о б е ж д е н н ы х. В 1917 году столичные острословы именовали Советы солдатских депутатов “советами собачьих депутатов”*. Конечно, зло и несправедливо, но, по крайней мере, не подло).
      Но проблема заключалась не только в поверхностном прочтении текстов. На самом деле постсоветская культура (именно постсоветская — представленная на всех каналах ТВ, на международных симпозиумах и мировых сценах, а не русская культура конца XX века, отброшенная на обочину) о с о з н а н н о р а з о р в а л а связь с отечественной классикой. Корыстно оставив за собой роль “хранительницы” бесценного наследия.
      Как-то даже неловко повторять трюизм о том, что русская культура была неизменно на стороне “униженных и оскорбленных”. И не просто сочувственно изображала их, но была их голосом, выразительницей мыслей и устремлений. Свой завораживающе пластичный и мощный язык она щедро предоставила “маленькому человеку”, какому-нибудь Самсону Вырину или Акакию Акакиевичу, чтобы он мог рассказать о себе. С присущей ей совестливостью она к о м п е н с и р о в а л а социальную несправедливость, которая не позволяла реальному чиновнику четырнадцатого класса, а тем более человеку из простонародья, свободно чувствовать себя в культурной среде.
      К слову, раз уж зашла речь, как бы ни относиться к советской власти, она заслуживает исторической благодарности за то, что устранила эту несправедливость и избавила человека из народа от сознания с о ц и о к у л ь т у р н о й в т о р о с о р т н о с т и. А ведь оно мучило не только многие поколения “рядовых” выходцев из деревни, но и лучших крестьянских поэтов, вплоть до 20-х годов XX века. Вспомним хотя бы скоморошью эскападу Николая Клюева, с неприязненным любопытством запечатленную талантливым поэтом-аристократом Георгием Ивановым, до конца дней в эмиграции вздыхавшим о “золотой осени крепостного права”: “Я как-то зашел к Клюеву. Клетушка оказалась номером “Отель де Франс”… Клюев сидел на тахте, при воротничке и галстуке и читал Гейне в подлиннике.
      — Маракую малость по-бусурманскому, — заметил он на мой удивленный (как характерен этот удивленный взгляд аристократа на читающего по-немецки мужика! — А. К.) взгляд. — Маракую малость.
      ……………………………………..
      — Да что ж это я, — взволновался он, — дорогого гостя как принимаю. Садись, сокол, садись, голубь. Чем угощать прикажешь? Чаю не пью, табаку не курю, пряника медового не припас. А то, — он подмигнул, — если не торопишься, может, пополудничаем вместе. Есть тут один трактирчик. Хозяин хороший человек, хоть и француз. Тут, за углом. Альбертом зовут.
      Я не торопился.
      — Нy вот и ладно, ну вот и чудесно. Сейчас обряжусь…
      — Зачем же вам переодеваться?
      — Что ты, что ты — разве можно? Собаки засмеют. Обожди минутку — я духом.
      Из-за ширмы он вышел в поддевке, смазных сапогах и малиновой рубашке:
      — Ну вот — так-то лучше!