Ясновидящая, или Эта ужасная 'улица'

      - Ну, так с чего эта заваруха-то началась? Кто видел?
      Матильда пожала плечами:
      - Так ведь это Ольга всю кашу заварила.
      - Ольга?
      - Ну да. Один из трех ребят пошутить хотел, сказал: "Давай потанцуем", а она его раз - и сшибла с ног.
      - А потом Мишка подскочил к нему и как врежет! - добавил Демьян.
      - Ага. А потом и сам Тараскин вмешался, - закончила Матильда.
      - Ясно! Пошли, Федор! - сказала Нюра и кивнула ребятам: - До завтра.
      Однако домой Красилины не торопились. Они подошли к своему подъезду и сели на скамейку возле него.
      - Да-а! - вздохнул Федя. - Тут народ!
      - Народец! - согласилась Нюра.
      - Мамке с отцом, пожалуй, не стоит говорить, - помолчав, сказал Федя.
      - Не стоит, конечно. Только зря расстраивать.
      - Нюр!.. Ну, вот если этот псих ко мне опять придерется... Как мне на этот раз... ну... реагировать?
      - Сама об этом думаю. Если ты его легонько пхнешь, он за нож схватится, а если посильней стукнешь - тебе же и отвечать придется.
      - Не придется, если в порядке самообороны.
      - Не придется, если он при ноже будет. А если без ножа, как тогда он на тебя наскочил? Что ж, тебе опять истуканом стоять?
      - Вот то-то и оно!
      Нюра помолчала, уставившись в пространство перед собой.
      - Тут еще вот какая досада: ты на лужайке того длинного пхнул - и он завалился. А кто это увидел? Только я да Огурцов. Остальные все на психа смотрели с его ножом. Так что силу твою, считай, никто не заметил. - Нюра повернулась всем корпусом к брату и несколько секунд смотрела на него. Федьк! Ведь вот где твое основное несчастье: у тебя вид ну до того добродушный... Как глянут на тебя, так сразу поймут: на тебе хоть воду вози. А такие люди, Федька, успехом не пользуются. Ты глянь, ты вон по своей крале сохнешь, а она на тебя - ноль внимания, она все к этому Тараскину вяжется, уж как вяжется - смотреть стыдно!
      Федя промолчал, только засопел. Он и сам заметил, что прекрасная, как ангел небесный, неравнодушна к Тараскину. А Нюра продолжала:
      - Нет, Федька, я, конечно, понимаю, что тебе своего лица не переделать: как был телок, так телком и останешься. Но чтобы к тебе никакой Тараскин приставать не посмел, ты должен всем показать: я, мол, на вид смирный человек, но уж если я остервенюсь, я ужас что смогу понаделать. Может, тогда и Ольга тебя зауважает.
      - Ну а чего мне сделать-то, чтобы все в ужас пришли? - уныло спросил Федя.
      - Над этим подумать надо. Серьезно надо подумать, - ответила Нюра и встала со скамьи. - Идем!
      Когда украшенного синяком Лешу увидела бабушка и спросила, что произошло, он ответил небрежно, с легким раздражением:
      - Ну, подрался. Ну что тут такого?!
      Антонина Егоровна поджала губы, молча ушла в кухню и только оттуда сухо сказала:
      - Ужин будет готов минут через двадцать.
      Леша потихоньку снял нож и положил его на прежнее место. Хватит! Больше он никогда не нацепит эту штуковину!
      За ужином, а потом в постели Тараскина мучил один вопрос: заметили или не заметили ребята, что он просто с перепугу выхватил нож? Заметили или нет, как он отчаянно струсил? Судя по их дальнейшему поведению, не заметили: слишком серьезно все смотрели на него.
      Примерно такие же размышления мучили Олю Закатову. Она бесстрашно и легко швырнула наземь голопузого, зная, что ей опасность не грозит, что за спиной у нее Тараскин, Огурцов, а чуть подальше и Красилины. Но вот закипела настоящая драка, Олиным защитникам пришлось туго, а она? Она и думать забыла о каких-то там приемах... Стояла и разинув рот смотрела, как Тараскин отбивается от двоих, как Огурцова молотит долговязый. Что теперь думают о ней те же Тараскин и Огурцов, да и все остальные?
      Вдруг Оля вспомнила Тараскина с ножом, вспомнила его лицо и подумала, что он ведь вполне был готов ударить этим ножом голопузого. Оля так ясно представила себе такую картину, что замотала головой, стараясь отделаться от нее. И тут новая мысль поразила Закатову. Но ведь Тараскин однажды уже так поступил, ударил Тамару ножом, воткнул железку в живое человеческое тело! Что же тут, в сущности, романтичного? Каким бездушным, каким нравственно тупым надо быть, чтобы сделать такое!
      И Оля почувствовала, что ей уже не хочется завоевывать сердце Тараскина, что она теперь просто побаивается его.
      Но вести себя по-прежнему ей придется. Чтобы не быть этой самой... белой вороной.
      У Миши все обошлось спокойно. Увидев его физиономию, родители спросили, что это значит, и он ответил:
      - Гуляли в парке, к нам пристали какие-то, ну и подрались.
      - У меня подозрение есть, что вы первыми начали, - сказал Спартак Лукьянович.
      - Да оставь ты ребенка со своими подозрениями! - оборвала его Таисия Павловна. - Не понимаешь, что ли, в каком мы районе живем!
      Спартак Лукьянович не стал спорить. Сегодня передавали футбольный матч по телевидению, и он хотел поскорей поужинать.
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
      Прошло несколько дней. Под вечер в субботу в небольшом помещении домоуправления собралось довольно много народа. За столом управдома, как в президиуме, сидели трое: управдом Мария Даниловна, участковый уполномоченный Иван Спиридонович и Фаина Дормидонтовна. На стульях вдоль стены и за бухгалтерским столом расположились дедушка Оли (ее мама по субботам работала), супруги Красилины, Спартак Лукьянович Огурцов, Георгий Самсонович Григошвили, Антонина Егоровна Тараскина и мама Демьяна, Евгения Дмитриевна Водовозова. Участковый и Фаина Дормидонтовна перебирали какие-то бумаги, все остальные сидели неподвижно и молча. Но вот Мария Даниловна поднялась.
      - Так что, товарищи, можно начинать? - Никто ей не ответил, и она обратилась к участковому: - Иван Спиридонович, вам слово. - Иван Спиридонович встал, но управдом тут же сказала ему: - Извините, минуточку!
      Она подошла к открытому окну. Под ним стояли наши герои, начиная с Красилиных и кончая Семой и Шуриком. Не было только Леши.
      - Ну а вы чего здесь топчетесь? - обратилась Мария Даниловна к ребятам. - Других дел у вас нет, что ли? - Ребята неохотно отошли от окна, а Мария Даниловна закрыла обе рамы. - Придется в духоте сидеть. Незачем им слушать наши разговоры. Пожалуйста, Иван Спиридонович!
      Она села, а участковый заговорил:
      - Вот такие, значит, дела, товарищи. Кое-кого я к себе приглашал, к некоторым на квартиру заходил, а теперь, значит, решили мы с Марией Даниловной всех вас сюда пригласить, чтобы сообща обсудить положение, товарищи. Тяжелое положение. Каждый день нарушения, и все одними и теми же подростками, и все из вашего дома... Вот я тут записал себе для памяти. - Участковый взял со стола лист бумаги и, заглядывая в него, продолжал: - Значит, шестнадцатого августа. За распитием на улице вермута мной задержаны подростки брат и сестра Красилины, Тараскин и Закатова...
      Я не буду останавливаться на том, как участковый перечислял похождения наших героев, о которых вы уже знаете. Хотя всем присутствующим эти подвиги были известны, участкового слушали молча и очень внимательно. Лишь мама Демьяна иногда бормотала, тяжко вздыхая:
      - Что делают! Что делают!..
      Участковый продолжал:
      - Теперь восемнадцатое число. Огурцов Михаил поспорил с Тараскиным и Закатовой, что пройдет от угла до угла по бетонному ограждению в Черноморском проезде. Это выходит метров пятьдесят, высота ограждения два метра, ширина сантиметров десять. Потерял равновесие, упал на проходившую мимо гражданку Зайчик. У той в сумке молоко в пакетах и два десятка яиц - словом, ущерб в три рубля шестьдесят копеек.
      - И сам ушибся, - вставил Огурцов-старший.
      - В тот же вечер, - продолжал Иван Спиридонович, - примерно около десяти вечера, Красилин Федор в присутствии Закатовой Ольги, Тараскина и Огурцова выдернул из земли столб с деревянным грибом на игровой площадке в доме номер пятнадцать. Проходившие мимо пенсионеры товарищи Иванова и Гровман пытались протестовать, но оказать действенное, так сказать, сопротивление они не смогли по причине преклонного возраста, а подростки вели себя нагло. Когда пенсионеры обратились за помощью к другим жильцам и те вышли во двор, гриб уже лежал на земле, и на месте происшествия никого не оказалось. Ну, на следующий день, девятнадцатого числа, товарищи Иванова и Гровман случайно опознали Красилина, и его удалось задержать, хотя он оказал сопротивление, яростное, можно сказать, сопротивление. - Участковый помолчал, оглядывая аудиторию. - Вы понимаете, товарищи, трое мужчин с ним боролись. Одному ухо повредил, другой на локтевой сустав что-то жаловался...
      - Расстреливать таких надо! - сказал Огурцов.
      Иван Спиридонович поднял ладонь.
      - Минутку! Ну, пришлось, значит, составлять протокол, а товарищам Красилиным - оплачивать причиненный ущерб, но это еще не все: в тот же день Красилина Нюра учинила драку с братом - палкой по голове его била.
      - Интересное дело! - проворчала Водовозова. - То три мужика еле справились, а тут одна девчонка избила.
      Иннокентий Васильевич Красилин встал.
      - Тут... Разрешите пояснить... - сказал он робко и тихо.
      - Пожалуйста! - согласился участковый.
      Иннокентий Васильевич покашлял в кулак.
      - Тут... значит, такое дело получилось. Федя на спор этот столб вывернул. Ему Закатова сказала, что, мол, слабо тебе его выдернуть, вот он и давай выдергивать! А Нюра при этом не присутствовала и, стало быть, не в курсе была. А когда на другой день узнала, ее возмущение на брата взяло. "Ты, - кричит, - такой-перетакой, в голове что-нибудь имеешь?! Хочешь силу показать - показывай на чем другом, а зачем же вред наносить?! И людям вред, и нашей семье убыток!" Ну... она так-то сама себя растравила и в сердцах, стало быть, за палку взялась.
      - Она у нас очень нервная стала, - вставила Вера Семеновна. - С тех пор, как мы в этом дому поселились.
      Ее муж продолжал:
      - А в смысле сопротивления, так это Федор от позора, что его в милицию... А так-то он малый очень смирный.
      - Вот глядите, - снова вставила Красилина. - Нюра его палкой, а он ведь ее даже пальцем не тронул.
      - У вас все? - спросил участковый.
      - Все, - ответил Иннокентий Васильевич и сел.
      - Н-нда! Смирный! - заметил Закатов. - Только этот смирный ребенок покупает вино в магазинах и спаивает других.
      - Продолжаем, - сказал участковый, заглядывая в свой листок. Вчера, двадцатого числа, Тараскин Алексей при содействии Закатовой отнял велосипед у двенадцатилетнего Игоря Соловьева из дома номер четырнадцать, и они принялись вдвоем кататься на велосипеде по улице, налетели на машину "Жигули" гражданина Фирсова. Обошлось без жертв, но повреждено колесо у велосипеда, повреждена окраска на дверце машины. Придется родителям платить.
      - Господи ты, господи! - снова вздохнула Водовозова.
      - И тоже вчера вечером Водовозов Демьян, Зураб и Русудан Григошвили и Сухарева Матильда ходили по подъездам, подымались на этажи и громко мяукали, мешая жильцам отдыхать. До сих пор за дочкой Марии Даниловны ничего такого не замечалось, но теперь, как видно, и она попала под влияние.
      - Я ей вчера показала, как под влияние попадать, - проговорила Мария Даниловна, - в несколько раз бельевую веревку сложила да минут пяток, наверно, с ней поработала.
      - А мой муж Демьяна ремнем, - сказала Водовозова.
      - Я своих детэй нэ бью, - сказал Григошвили. - Но я с ними до сих пор нэ разговариваю.
      Иван Спиридонович положил свой список на стол, помолчал и заговорил снова:
      - Вот так, товарищи. Картину я вам обрисовал. Пять дней прошло, как вышеназванные подростки поселились в доме, и за эти пять дней столько нарушений, столько безобразий, по-простому говоря. Наша детская комната все еще болеет в полном составе... Что же мне делать? В комиссию по делам несовершеннолетних обращаться? А может, самим вместе подумать, как дальше жить? Может, найдем выход из положения?
      Все мамы, папы, бабушки, дедушки молчали. Кто-то кашлянул, кто-то громко вздохнул, кто-то тихонько крякнул. Участковый сел, а Мария Даниловна встала.
      - Я в порядке ведения, товарищи. Все мы, конечно, люди грамотные. Но вот насчет нашей теоретический подкованности в педагогике - тут мы с Иваном Спиридоновичем сомневаемся. Среди нас присутствует Фаина Дормидонтовна Клобукова. После выхода на пенсию Фаина Дормидонтовна целиком посвятила себя общественной деятельности, выступает с лекциями и беседами, в том числе и по вопросам о воспитании подрастающего поколения. Так вот, у нас такое предложение: предоставить для затравки, как говорится, слово Фаине Дормидонтовне, а потом перейти к конкретному разговору о наших делах. Не возражаете?
      Из разных углов послышались реплики: "Не возражаем", "Просим", "Пожалуйста!". Клобукова оглядела присутствующих.
      - Мне, товарищи, по возрасту моему говорить стоя трудно, так что вы извините меня, что я буду сидя. - Покашляв, она взяла один из листов, лежавших перед ней, и стала читать: - "Прежде чем наметить пути решения проблемы так называемых трудных подростков, следует разобраться в причинах, эту проблему порождающих. Всем известно, что наибольшее количество юных правонарушителей выходит из семей, где один из родителей, а иногда и оба систематически злоупотребляют алкоголем".
      - Вроде бы тут таких нет, - заметила Водовозова, а Клобукова продолжала:
      - "Значительный процент неблагополучных подростков наблюдается в семьях, материально плохо обеспеченных, где родители, обремененные заботами, недостаточно уделяют внимания воспитанию детей. Однако не секрет, что немало юных правонарушителей выходят из семей профессуры, крупных артистов, писателей и прочих заслуженных лиц. Это объясняется стремлением обеспеченных родителей побаловать своего ребенка и недопониманием того факта, что подобное баловство действует на юную душу растлевающе. Разумеется, что семья, где родители уклоняются от общественно полезного труда, ведут паразитический образ жизни, не может воспитать достойного гражданина Родины, ибо в такой семье родители подают дурной пример своим детям. Однако это не значит, что в семье, где родители - честные труженики, исключена возможность появления неблагополучного подростка. Бывает, что родители, увлеченные любимой работой, мало уделяют внимания своему ребенку, и это отрицательно сказывается на его нравственном развитии".
      - Словом, куда ни кинь - всюду клин, - сказал Закатов.
      Клобукова оторвалась от бумаги.
      - Да, товарищи! Теперь вы сами видите всю сложность, всю запутанность стоящей перед нами проблемы, - проговорила она и снова принялась читать: - "Нельзя также не упомянуть о таком явлении, как безотцовщина. В семье, где по каким-либо причинам отсутствует отец и все бремя воспитания легло на плечи матери, последняя не всегда справляется со стоящей перед ней задачей, и это пагубно отражается на формировании характера ребенка. Здесь мы рассмотрели чисто семейные факторы, порождающие проблему трудных подростков. Но есть еще и другой фактор: это влияние улицы".
      При этих словах все слушатели пришли в движение.
      - Вот! Наконец-то добрались до сути! - воскликнул Закатов.
      - В самую точку! В самую точку попали! - сказал Красилин.
      - Да, товарищи, - сказала Клобукова, кивая головой. - Растлевающее влияние улицы, от которого школа, семья, вся наша общественность должна строжайше оберегать наших детей. - Она хотела было продолжать чтение, но это ей не удалось.
      Грузный Огурцов вскочил так стремительно, словно был юным спортсменом.
      - Вот!.. Вот!.. - заговорил он быстро и громко. - Именно улица! Именно улица! - Полное лицо и лысина его покраснели, маленькие глазки сверкали. - Извиняюсь, что перебил, но разрешите все-таки сказать, разрешите дополнить! - Ему разрешили, и он снова заговорил, почти при каждом слове тыча толстым пальцем в сторону участкового: - Могу, если хотите, доставить вам справку из школы, где учился мой сын. Там будет написано, что Огурцов Михаил учился на одни пятерки и четверки, проявил себя как активный общественник, что он уже в шестом классе стал членом редколлегии общешкольной стенгазеты и школьного радиоузла, что в своих фельетонах, а они имели большой успех - да, успех! - он невзирая на лица боролся за повышение успеваемости и укрепление дисциплины, что по поведению у него всегда были отличные отметки. Теперь, товарищи, когда он завел знакомство с такими субъектами вроде Тараскина, вроде пьянствующих Красилиных, вроде этой Закатовой, у которой, как видно, не все дома... он и пошел на поводу. Что ему остается делать, если кругом такая среда?! Так что именно улица! Улица! Улица! Вот так, дорогие товарищи!
      - Мой сын, - медленно, но отчетливо сказал Григошвили, - никогда в жизни никого пэрвый нэ ударил. Нэ успел сюда приехать - подвэргся нападэнию.
      Теперь поднялась Вера Семеновна Красилина. Она стояла, сцепив руки перед грудью, и оглядывалась с таким видом, словно вот-вот заплачет.
      - Может быть, я нехорошо делаю, потому как мы с Нюрой меж собой говорили, а я, выходит, секрет выдаю. Но уж коли такие разговоры пошли, приходится нехорошо поступить. Значит, вот как мне Нюра сказала: "Мама, говорит, как же нам с Федькой не хулиганничать? Ведь тут у всех мода такая, чтобы безобразничать всяко! Чего ж нам перед ними лопухами-то быть!"
      - А почему Федька столб взялся выдергивать? - вставил Красилин, когда его жена села. - Сам он, что ли, придумал? Нет, Закатова его на это подбила. Вот она где, улица-то!
      - Тут на все лады склоняют имя нашей Оли, - сказал, подымаясь, Закатов. - Признаю, она способна порой на довольно эксцентричные выходки, но никогда она не была склонна к хулиганству, к нарушению общественного порядка. Прилично учится, любит книги, серьезную музыку. И... Откровенность за откровенность. Вы, товарищ Красилина, рассказали, как ваша дочь объяснила свое поведение, а я расскажу, что Ольга нам заявила: "Я, говорит, не хочу выглядеть белой вороной в глазах местной шпаны". Все! Как говорится, благодарю за внимание!
      Закатов сел.
      - Чудеса! - сказала Мария Даниловна.
      - Да, уж действительно чудеса, - отозвался участковый. - Все кругом такие хорошие, а виновата какая-то улица. Вы мне объясните толком: где она у вас, эта улица, а где не улица? Вот теперь, наверно, и товарищ Водовозова скажет, что у нее сынок просто ангел с крылышками.
      Евгения Дмитриевна вставать не стала. Она лишь подалась вперед, держась руками за колени.
      - Я, Иван Спиридонович, нахваливать своего сына не буду. Я сознаю, что он у меня ребенок трудный, что ни день - то драка. Но я так вам скажу: я ехала сюда и мечтала: может, он в новом-то доме исправится под влиянием хороших детей. Но где ж ему тут исправиться, с кого пример брать? С уголовника Тараскина, что ли?
      До сих пор Антонина Егоровна молчала. Всякий раз, когда упоминали имя ее внука, она хотела что-то сказать и всякий раз сдерживалась. Но теперь она не выдержала и повернулась всем корпусом к Водовозовой.
      - Позвольте! А почему именно "уголовник" Тараскин?
      - Да ведь ни за что т у д а не сажают, - медленно сказала Водовозова.
      - Извините! Куда это т у д а?
      - Известно куда: где ваш внук сидел.
      Антонина Егоровна встала.
      - Нич-чего, нич-чего не понимаю, - сказала она, странными глазами оглядывая присутствующих, и снова обратилась к Водовозовой: - Где мой внук сидел? Где?
      Тут заговорил Григошвили. Заговорил миролюбиво, даже как-то дружелюбно, вроде бы желая успокоить Антонину Егоровну.
      - Товарищ Тараскина! Нэ надо нэрвничать. И нэ надо обижаться. Каждый человэк в этом доме знает, что ваш внук привлэкался.
      - За что привлекался? - еле выдавила Антонина Егоровна.
      - За то, что дэвочку ножом колол, - по-прежнему дружелюбно и спокойно пояснил Григошвили.
      У Антонины Егоровны было совершенно здоровое сердце. Никогда она не понимала людей, которые держат при себе валидол или нитроглицерин и при малейшем волнении кладут таблетку под язык. Но сейчас она подумала, что не мешало бы что-то такое принять, потому что у нее перехватило дыхание. Она приоткрывала рот, закрывала его, снова приоткрывала, но не могла выдавить ни слова. Когда же она вновь обрела дар речи, произошло следующее.
      Никто из присутствующих не замечал, что Мария Даниловна уже несколько минут косится на дешевый канцелярский шкаф, стоявший слева от ее стола. Дело в том, что она перед собранием сама заперла этот шкаф, хотя и оставила ключ в замке. Теперь дверца его была приоткрыта и почему-то все время слегка колебалась, хотя сквозняка в комнате не было. В тот момент, когда Антонина Егоровна вновь собралась заговорить, Мария Даниловна вдруг вскочила, с грохотом отодвинула свой стул и, подойдя к шкафу, распахнула дверцу. Тем, кто сидел напротив шкафа, представилась такая картина: лишь на двух самых верхних полках его лежали и стояли папки с делами. Две самые нижние полки были вынуты, и в освободившемся пространстве сидела Матильда.
      - Хороша-а-а! - протянула Мария Даниловна. - Ты что здесь делаешь?
      - Ну... сижу... - буркнула Матильда, выбираясь из шкафа. Лицо ее было красное и блестело от пота.
      - Ты зачем сюда забралась? - загремела уже в полный голос Мария Даниловна. - Зачем?
      - Ну, интересно было послушать...
      Мария Даниловна обратилась к собравшимся:
      - Вот видите, граждане, что с моей сделали? И на нее повлияли! И из моей скоро законченная хулиганка получится.
      Не дожидаясь, когда мать даст ей при всех хорошего шлепка, Матильда направилась к двери и на ходу проворчала довольно громко:
      - А я виновата, что у меня безотцовщина?
      Мария Даниловна уставилась ей вслед.
      - Слыхали? Грамотная стала! Это после вашей лекции, Фаина Дормидонтовна. - Она вернулась к столу и села. - Продолжим, товарищи, а то мы скоро задохнемся тут.
      Дальнейший ход собрания я изложу вкратце. Антонина Егоровна потребовала, чтобы Водовозова и Григошвили сказали, откуда у них такие ужасные сведения про Лешу. Тут выяснилось, что эти сведения имеются у всех, за исключением Марии Даниловны и участкового, но, откуда они получены, никто уже не мог точно припомнить, потому что о "преступлении" Тараскина им рассказывали и собственные дети, и взрослые соседи. Антонина Егоровна разволновалась еще сильней и пообещала в понедельник же получить справку о том, что Леша все эти годы проучился в одной и той же школе. Огурцов заметил, что некоторые ловкие люди могут какие угодно справки раздобыть. Тут вмешался участковый. Он сказал, что никакой справки не нужно, что Леша по своему возрасту не мог быть помещен в колонию, а из спецПТУ после покушения на жизнь человека так быстро не выпускают.
      - Словом, ясно, товарищи, - закончил он, - тут чепуха какая-то, недоразумение. И не будем больше об этом говорить.
      Все притихли, но Антонина Егоровна чувствовала: многие по-прежнему считают, что ее Леша - ребенок с преступными наклонностями. На ее счастье, никто из собравшихся не знал про историю с ножом, и ей не пришлось пережить еще одного удара.
      Закончилось собрание, как почти всегда такие собрания заканчиваются. Взрослые пообещали серьезно поговорить с детьми, а Иван Спиридонович предупредил, что в случае продолжения хулиганских выходок ему придется прибегнуть к более серьезным мерам.
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
      Идея забраться в шкаф пришла Матильде внезапно.
      Перед собранием она заглянула к матери в контору, а та ей сказала:
      - Посиди здесь. Я бумаги дома забыла. Если кто придет, скажи, что через пять минут буду.
      Оставшись одна, Матильда увидела шкаф с торчащим в замке ключом. Еще не осознав, зачем она это делает, Матильда повернула ключ и открыла дверцу. Две нижних полки были совсем пустые. Вынуть их ничего не стоило, и тогда в шкафу можно было бы сидеть. А куда их спрятать? Очень просто: сунуть за шкаф. Конечно, все это грозило скандалом, а может быть, и поркой, но игра стоила свеч! Ведь, во-первых, очень интересно было услышать своими ушами, что говорят взрослые, а во-вторых, она покажет Тараскину, Закатовой и прочим, что может не только мяукать по подъездам, но способна и на более отчаянные поступки.
      Матильда вынула и спрятала полки и села в шкафу. Затем, согнув указательный палец крючком, она зацепила им край дверцы и прикрыла ее. Вернулась Мария Даниловна, и Матильда услышала, как она подошла к открытому окну, громко позвала ее, потом пробормотала:
      - Вот дрянная девчонка!
      В это время пришла бабушка Тараскина, а вслед за ней Водовозова, и занятая разговором Мария Даниловна так и не заметила чуть приоткрытой дверцы шкафа.
      Остальное вы знаете.
      В тот день и накануне в семье Красилиных, Закатовых, Огурцовых и Водовозовых царила примерно одинаковая атмосфера. Узнав, что их вызывают на собеседование с участковым, взрослые, конечно, очень огорчились и рассердились и долго припоминали детям все их прегрешения, начиная с доисторических времен. Но хуже всех за эти два дня пришлось Леше. Если Красилиных, Олю, Мишу, Демьяна почти сутки пилили, то Антонина Егоровна прибегнула к другому педагогическому приему. Получив приглашение на завтрашнее собрание, она решила замолчать. Она не объявила, подобно Григошвили, что не будет разговаривать, - она замолчала без всякого предупреждения. Единственная фраза, которую она произнесла за всю вторую половину пятницы, звучала так: "Иди ужинать". За первую половину субботы она произнесла две фразы: "Завтрак готов" и "Обед на столе". Перед обедом в субботу Леша решил все-таки наладить отношения. Он вошел в комнату бабушки, которая читала в это время какую-то книгу, и сказал:
      - Баба Тоня, ну что ты злишься, давай по-хорошему поговорим!
      Баба Тоня сунула между страницами книги листок бумаги вместо закладки, закрыла книгу и молча вышла из комнаты.
      Леша понимал, что после собрания настроение бабушки не улучшится, и решил, что хватит ему терпеть эту муку. За обедом он сказал как можно короче и суше:
      - Еду к Витьке Воробьеву. Созвонился с ним (Витьки Воробьева в Москве в это время не было).
      - Твое дело, - ответила Антонина Егоровна, отделяя вилкой ломтик от котлеты. Это была ее третья фраза, произнесенная за сегодняшний день.
      Леша вышел во двор. Там под окном домоуправления стояли все его знакомые.
      - Между прочим, Тараскин, можно послушать, что про нас будут говорить.
      Тараскин продолжал шагать.
      - Не интересуюсь. Мне заранее все известно.
      - Ты куда идешь? - спросил Миша.
      - Парня одного навестить.
      Тараскин ушел. Скоро Мария Даниловна закрыла окно. Младшие ребята удалились в другой конец двора, а старшие стали прогуливаться перед этим окном. Долго они не могли услышать ровно ничего, но вдруг до них донеслось:
      - Улица!
      - Вот именно, улица!
      После этого за двойными рамами то и дело слышались взволнованные голоса, но разобрать, что именно говорят, было невозможно. Ребятам надоело топтаться перед окном, они ушли на малышовую площадку и сели там на скамейку. Они болтали, рассказывали анекдоты, изо всех сил старались острить, но на душе у каждого было кисло. Каждый знал, что после собрания его ждет очень неприятный разговор со взрослыми, и каждого одолевала еще такая тревога: Оля, например, боялась, что ее дедушка не выдержит и объявит всем, что его внучка стала хулиганить, подлаживаясь под остальных, боясь показаться белой вороной. Примерно того же опасались Красилины и Огурцов.
      А где-то на заднем плане в голове у каждого маячила тоскливая мысль: когда же, наконец, прекратится эта распроклятая хулиганская жизнь с необходимостью то и дело огорчать близких и строить из себя что-то такое, от чего сам себе противен?!
      Прежде чем из домоуправления вышли взрослые, оттуда выскочила сияющая Матильда.
      - Люди! Граждане! - закричала она на весь двор. - Вы знаете, где я сейчас сидела? В шкафу! В домоуправлении! И я все, все слышала!
      Она не успела подойти к скамейке, где сидели старшие ребята, как туда же подбежали Демьян, Зураб, Русико и Сема с Шуриком.
      - Что ты слышала? - спросил Зураб.
      Матильда не спешила ответить на этот вопрос. Ведь куда интересней было поведать собравшимся о ее собственном удивительном приключении, и она начала долгий рассказ о своей отчаянной храбрости, о своем изумительном хитроумии, о своей находчивости.
      Оказывается, мысль забраться в шкаф не явилась к ней внезапно, этот замысел возник у нее больше чем за сутки до собрания, после того, как она узнала, что таковое состоится. Оказывается, она не спала всю ночь, разрабатывая до мельчайших подробностей план своих действий, оказывается, ключ от шкафа не торчал в замке, а, наоборот, хранился у матери в очень секретном месте, откуда его нужно было похитить. Затем надо было еще похитить ключ от конторы домоуправления, пробраться туда поздним вечером, отпереть шкаф, потом вернуть оба ключа на место... А затем следовал рассказ о том, каким хитроумным способом Матильда заставила сегодня мать выйти из домоуправления, не заперев за собой дверь, чтобы дать дочке возможность забраться в шкаф.
      - Ну а чего там говорили-то? Расскажи!
      Матильда довольно долго молчала, переключаясь на другую тему. Но вот она сцепила руки перед грудью, закатила глаза и замотала головой.
      - Боже, как вру-ут! - начала она тихо, затем повысила голос. - Боже ты мой, как врут! Такие все взрослые, такие солидные люди - и так врут! Я сидела в этом шкафу, и мне просто стыдно было за них.
      - А чего они врут-то? - не вытерпел Федя.
      - Ну, каждый выгораживает своего ребеночка. Мишин папа кричит: "Я вам документы предъявлю, что мой сыночек отличник-переотличник, общественник-разобщественник, только и знает, что за дисциплину борется и успеваемость повышает!.." А Олин дедушка говорит: "Наша Оля всегда была такая серьезная, все книжки читала да всякие симфонии слушала, но вот теперь эти Тараскины да Красилины ее испортили". - Матильда перевела дух и продолжала: - А Нюры и Феди мама, так она прямо настоящую истерику устроила: "Бедная моя Нюрочка! Она такая, такая нервная! Каждый день у меня на груди рыдает и говорит: "Мамочка! Что же нам теперь с Феденькой делать? Ведь это просто ужас, какие тут кругом бандиты!"
      Старшие ребята слушали Матильду, внутренне съежившись. Они понимали, что Матильда переигрывает, копируя речи взрослых, но понимали также, что суть этих речей она передает правильно. Но ведь каждый объяснил родным, почему он так себя ведет, и объяснил под строгим секретом, а выходит, что эти родные его сегодня предали. Настроение у всех четверых круто изменилось. Теперь каждый был зол на своих близких и больше не мечтал о конце хулиганской жизни.