Владимир Сорокин
      В субботу вечером
      Степан Иваныч кряхтя уселся за кухонный столик, шлепнул ладонью по стершейся клеенке:
      - Уговорила, Лидусь, не буду...
      Лидия Петровна тряхнула седыми кудряшками, выбившимися из-под косынки:
      - И правильно. Кой черт в этом футболе. Да и радиация, говорят, от телевизора от этого... Посиди, поговори лучше... Сережка звонил без меня?
      - Звонил, как же. Долго балакали с ним.
      - О чем говорил-то? - она поставила сковородку на огонь и принялась мешать тесто в кастрюле.
      - Да, разное... - Степан Иваныч посмотрел на свои морщинистые пальцы, выпрямил их на клеенке. - Милка к матери поедет скоро.
      - Надолго?
      - Как на работе отпустят. Она ж за свой счет берет...
      - Ну, ей-то замену найдут, не велика фигура.
      - Найдут, конечно...
      Лидия Петровна достала из шкафа бутылку с подсолнечным маслом, полила сковороду:
      - Про Митю не говорил, как с лагерем?
      - Да вроде решился. На месяц отдадут, чего такого. А потом на два к нам.
      - Конечно. Ему все лето тут сидеть, в Москве-то... тоже не сахар... Пусть покупается, загорит хоть, а то белый, как сметана.
      Масло стало закипать.
      Лидия Петровна сковородником подцепила сковороду, поднесла к кастрюле с тестом:
      - А приехать он когда думает?
      - Через неделю. Щас занят, говорит...
      Пять шлепков теста с шипением расплылись по сковороде.
      Степан Иваныч улыбнулся:
      - А все-тки в печке сподручней было...
      - Да не то чтоб сподручней, а быстрей. В две сковороды...
      - Ага. Только успевай снимать...
      - Так жар ведь, понятное дело...
      Она поставила сковороду на огонь.
      Степан Иваныч чертил ногтем по клеенке:
      - А вот гречишных и не пекут небось щас...
      - Какое там! Где ж ты муки достанешь. Это свойская была когда, вот и пекли...
      - А гречишный блин - уууу... сытный...
      - Сытный, верно.
      Она перевернула оладьи вилкой.
      Степан Иваныч вздохнул, покачал головой:
      - Лидусь, а ведь неплохо мы на особняку жили, а?
      - А чего ж плохого... жили, как все. Не хужей.
      - Фрол по вечерам с гармошкой приходил, помнишь?
      - Помню, а как же...
      Лидия Петровна сняла готовые оладьи, налила новые.
      - А помнишь свадьбу, ну Сашка из армии пришел и на вторую неделю сыграли?
      - А как же. Матрена, покойная, киселя овсяного наварила, кур нажарила...
      - Председатель с Нюркой плясал, помнишь?
      - Ну, а чего ж не помнить? Что я, старуха совсем, что ль?
      - Слышь, а Сашка в рубахе, в галстухе стоит в сенях, курит, я подхожу, как, мол, Саш? А он - ну, говорит, дядь Степ, как во сне! Во как!
      - А невестка хорошая у него была. Рыженькая.
      - Ага. Они после в Архангельск уехали. Она, говорят, там по партийной линии пошла.
      - Да. Мне Нюра говорила. В райкоме, кажется, работает... Ну, она девка неглупая. Помнишь, как за столом выступила?
      - Про Митрича что-то?
      - Да. Я, говорит, хочу отныне звать вас - папа и мама. Во, какая! Митрич плакал тогда...
      - Так он поддал сильно.
      - Поддал потом. На радостях что ж не выпить...
      - Эт точно. Дайкось оладышек пожевать.
      - А вот бери тарелку прямо и ешь...
      Она поставила перед ним тарелку с оладьями, стряхнула в нее свежеиспеченные.
      Степан Иваныч взял оладышек, подул и осторожно откусил:
      - Ишь пропеклись как... хорошо...
      - На подсолнечном хорошо. Надысь на сале попробовала, и вишь, не пропеклись. А эти хорошо.
      - Ну, на сале только в печке. А тут его сперва перетопить придется, с куска-то не пойдет...
      Свежее тесто с шипением расплывалось на сковороде.
      Степан Иваныч ел оладьи:
      - Слышь, Лидух, можт по рюмашке пропустим, а?
      - Тебе б все б пропускать только. Завтра воскресенье, завтра и пропустим. Ешь вон лучше с чаем...
      - Да ну его, чай этот. Я от него спать всегда хочу... А можт давай?
      - И не проси.
      - Ну, уважь, Лид.
      - Завтра, завтра.
      - Ну, Лид! Ну, что тебе жалко, что ль? Я ж рюмашку и хватит.
      Лидия Петровна засмеялась:
      - Вот глот-то, прям не может без нее...
      Она подошла к буфету, вытащила из кармана ключи, отперла, достала початую бутылку и треснутую рюмку.
      - Ну, вот, а разговору-то! - засмеялся Степан Иваныч, потирая руки.
      Она поставила перед ним рюмку, налила и убрала бутылку:
      - Пей, да закусывай.
      Степан Иваныч поднял рюмку, посмотрел сквозь нее на зеленый кухонный абажюр и медленно выпил:
      - Хааа... вот и порядок...
      Он сунул в рот кусок оладышка.
      - Ну, успокоился? - улыбаясь, смотрела на него Лидия Петровна.
      - А то как же! - ответно улыбнулся он.
      - Ну, слава богу...
      Она перевернула оладьи, зевнула:
      - Оооаахх...
      - Чего, устала что ль?
      - Да есть немного.
      - Ну, попечешь, да ложись.
      - Лягу, наверно... настиралась и устала вот...
      - Много осталось-то?
      - Да нет, немного... - она посмотрела на него и улыбнулась. - Степ, что-то ты, как переехали, все прибаутки свои забыл.
      - Как забыл? - поднял голову Степан Иваныч, - Ничего я не забыл. Помню все.
      - Чего ж тогда не балагуришь, как раньше?
      - Да, захочу и побалагурю...
      - Забыл небось все. Как вы с председателем соревновались бывало.
      - Ничего я не забыл. Все помню. Ты думаешь - городским стал и разучился.
      - А что - не разучился? По-старому не разучился?
      Степан Иваныч шлепнул ладонью по столу:
      - Голова! Я и по-новому могу!
      - Да ну? А я думала, ты и про лапти с лыками забыл.
      Степан Иваныч улыбнулся и быстро заговорил:
      - Как во красном во кремле хуй женился на пизде. Обои - Герои Труда, хуй стар, а пизда молода. Леонид Ильич их поздравил, в Грановитой палате оставил. Запер дверь и пошел почивать. А хуй пизду стал миловать. Опосля я в той палате был, от расстройства душевного выл, на подушки мятые глядел, да в потолок пердел, простыни нюхал, да в унитаз ухал, залупу мочил, да на Валентину Николаеву-Терешкову дрочил!
      Лидия Петровна расхохоталась:
      - Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ой, лихо мне!
      Степан Иваныч тоже смеялся:
      - Во как. А ты говоришь - разучился.
      - Ой, мамушка моя, ой не могу! Держи меня, Степ!
      - Ты б заместо ржачки, лучше б рюмашку мне налила, за смекалку-то!
      Лидия Петровна вытерла слезы, подошла к буфету:
      - Да. За это надо. Заслужил... ой, не могу! Ну и Степа!