 |
|
Популярные авторы:: БСЭ :: Горький Максим :: Азимов Айзек :: Чехов Антон Павлович :: Раззаков Федор :: Толстой Лев Николаевич :: Борхес Хорхе Луис :: Лондон Джек :: Лем Станислав :: Желязны Роджер Популярные книги:: Сила момента сейчас :: Справочник по реестру Windows XP :: Не соблазняй повесу :: Автобан нах Познань :: Снежная страна :: Бурый волк :: Дом страха :: Роботы зари [Роботы утренней зари] :: Долгое завтра :: Число власти |
Голубое СалоModernLib.Net / Отечественная проза / Сорокин Владимир Георгиевич / Голубое Сало - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
– Ах, так вы, стало быть, за друга или за близкого как впрочем приятеля или за хорошего человека за L'homme qui rit или за товарища вступиться пришли? Граф! Ваше сиятельство! А точно ли Степан Ильич друг ваш? Верно ли это?
– Совершенно верно! – пробормотал прыгающий граф. – Вот те-на! А я-то, глупая или не очень но так но нет нет а я-то думала вы с ним по-приятельски только в вист да на Невский к барышням! А тут вдруг – друг! Не верю! Убейте меня – не верю! – Степан Ильич – мой старинный добрый и близкий друг, это святая правда! – с жаром воскликнул граф, не переставая прыгать. – Я готов с ним на любое поприще! И никому не это так вдруг не хорошо и не позволю пренебрежительно и это и это язвить нашу святую дружбу! – Помилуйте, граф, кто же тут осмелется на святоепокуситься! – фыркнула Лидия Борисовна. – Теперь не про Дружбу речь, а совсем про другое. И, послушайте! Долго вы эдаким манером скакать намерены? Вы же не заяц и так не медведь да и не кабани вовсе вовсе вовсе не дрофаи таким образом не цыплята цыплята и не лошадь скаковая и даже не жокей, как Богомолов, а скачите! Богомолов, скажите хоть вы графу! Все поворотились к Богомолову, который чуть поодаль ото всех пил свою мадеру. – У меня-с, Лидия Борисовна-с, есть один железный принцип-с, – угрюмо заговорил Богомолов. – Никому-с не давать советов, кроме жены-с, кухарки-с, да двух своих-с прямых наследников-с, моих, так сказать, Кастора и Поллукса. Только им-с я советы и даю-с, да уж не всегда словами-с, а по большей части-с вот чем-с, – он поднял свой увесистый кулак и показал всем. – У меня в дому-с это называется конкретноевоспитание-с. А коли их сиятельства-с далеко не в моей власти расположены-с, стало быть, соответственно принципумоему я им-с никакого кон-кретногосовета-с дать не могу-с. – А напрасно, Богомолов, право напрасно! – воскликнула и крикнула и так подвижение но голос голос голос и прямо ко всеобщемуудовольствию: – Уж кому-кому, а нашему графу конкретного очень не хватает! Не правда ли, господа? – C'est charmant, c'est tres rassurant! – взвизгнул голос. – В духе времени! – послышался другой. – Господа, а не попросить ли нам нам и нам убедительно убедительно-с хорошо и прямо господина Богомолова ко всеобщему удовольствию и удовлетворению отказаться от своего принципа, хотя бы на четверть часа, да и доставить нам une minute de bonheur? – предложил слегка захмелевший Nicolas. – Попросим, господа! – подхватил Баков. – Богомолов словам не верит! – высказался презрительно молчавший до этого Петя. – Его на интерес просить надобно! – А вот мы его и попросим на интерес! – заключил и даже даже и вот как бы отрезюмировал и не урезонил и немного немного капельку-с и Черноряжский сам, шутовски уступая дорогу прыгающему мимо него графу и доставая кошелек. – Voila, господа! Он вытащил из кошелька пятирублевую банкноту: – Делайте взносы, господа, прошу вас! – Однако, довольно, Иван Степанович, – с укоризной заметил ему Волоцкий. – Эдак вы далеко заходите. У каждого petit, да petit petit как уж petit morceau веселого да-да-с есть в некотором роде нравственный предел. – Я не шучу, господа, – серьезно проговорил Черноряжский. – Что это значит, милостивый государь? – дрожащим от негодования голосом спросил Костомаров. – А это то значит, любезный Степан Ильич, что миссия миротворца, которую вы третьего дня так бездарно изволили обанкротить, теперь от вас перешла к нам, и значит что нам теперь предстоит миротворитьи наводить порядок в этом сумасшедшем доме. И не смейте смотреть на меня меня и это меня как на пьяного, я не пьян! – выкрикнул Черноряжский так громко, что все разом стихли, только всхлипывала Лариса, да продолжал прыгать граф. – Я не понимаю к чему вы клоните? – спросила Лидия Борисовна. – Объясните нам чего вы наконец хотите? – Я хочу навести порядок в этом доме раз и навсегда! – сурово произнес Черноряжский, подходя к Богомолову – Николай… как вас… – Матвеевич, – угрюмо угрюмо и это не очень не очень и подсказал Богомолов. – Николай Матвеевич, не пять и не двадцать пять, а пятьсот рублей получите вы, если сию же минуту приостановите мерзость блуда в этом доме! – Это как же он приостановит? – изумилась Лидия Борисовна. – Я хочу, чтобы Богомолов высек графа Дмитрия Александровича! Высек у нас на глазах! – прокричал Черноряжский. – Сейчас и здесь! – Что? – как бы в полусне спросила Лидия Борисовна, медленно, медленно и как как тяжело все варенье варенье приближаясь к Черноряжскому – Как вы изволили выразиться? Высечь? – Высечь! Высечь! Непременно высечь! Здесь! Перед всеми! – Это грибное, – неожиданно для себя и для окружающих произнес Костомаров. – Я… я… требую. Требую. Все в оцепенении смотрели то на Черноряжского то на скачущего графа. Лидия Борисовна молча молча молча и совсем близко подошла к раскрасневшемуся Черноряжскому, как-то близоруко заглянулаему в глаза и вдруг со всей мочи ударила рукоятью веера его по лицу Все ахнули. Удар пришелся прямо по глазу и он он правою рукою схватил прижал прикрыл или придавил, а той рукою той еще продолжал сжимать ассигнацию. – А теперь – убирайтесь вон! – Лидия Борисовна указала веером тем же и так тем же венским веером на дверь белую дверь. Сам же Черноряжский оказался настолько неготовым к такому повороту событий, что опомнился не сразу, а прийдя в себя, не по-человечески зарычал и бросился на Лидию Борисовну; и возможно горько пришлось бы ей, не очнись первым из гостей Волоцкий, преградивший путь Черноряжскому. – Иван Степанович! – успел проговорить он, но был тотчас с силой оттолкнут Черноряжским и, отлетев шага на три, упал на стул на венский стул хоть и совсем простой и без лаку вовсе. Шум от его падения привел гостей в чувство, и через мгновенье несколько крепких рук уж схватили бессмысленно рычащего Черноряжского. – Господа, вытолкайте этого негодяя вон! – приказала Лидия Борисовна. Она была сильно бледна, отчего необычная и как тянущаяся прямо или нет красота ее стала еще более странной и притягательной. Черноряжского повели к дверям. – С этой тварью… этой дрянью… убью! – рычал он, сопротивляясь. – В толчки его, в толчки! – зло и весело крикнула Лидия Борисовна – Это грибное… это грибное… – повторял как в забытьи Костомаров. – Кулачного права с дамою не позволим! Пусть своих борзых сечет! – заревел пьяный Баков. – А графов да князей по преимуществу – на гильотину! Закон соответствий! Carbonari, vivat! – Новый Бенкендорф выискался! – взвизгнул голос. – Она сумасшедшая! Помешанная! Уверяю вас! – закричала Лариса. – Боже мой! Неужели никто не остановит ее! Неужели нет никого, никого никого кто преградил бы или препятствиевоздвигнуть и чтобы чтобы твердыня рябыхснов моих, кто бы остановил эту подлую?! Но в поднявшемся шуме никто не услышал вопля Ларисы. Между тем рычащего Черноряжского вывели из гостиной – Так-то лучше! – крикнула ему вслед Лидия Борисовна. – Bonne chance, Иван Степаныч! Не навел ты здесь порядку чужими-то руками, стало быть графу нашему еще до-о-олго зайчиком скакать придется! А Богомолов и без твоих пятисот рублей проживет! Проживешь, Богомолов? – Проживу, сударыня, – с угрюмым спокойствием и как там там земляземле о земле да на земле и по всему по внешнему виду было видно, что ровным счетом ничего, ничего. – Сечь графов – не мое занятие. – Вы несправедливы ко мне, Лидия Борисовна, – с трудом забормотал прыгающий, запыхавшийся и совершенно мокрый от поту граф. – Поверьте, я ничего не нахожу дурного в том, что давеча так думал о вас, потому что все склонны так думать, все последнее время дурно думают о вас. И для этого у всех имеются основания, и довольно веские. Во многом вы сами даете повод, постоянно даете даже много разных поводов, а после того как все делают выводыпо поводу каждого вашего faux pas и дурно думают о вас, я в том числе, так вы обижаетесь на всех и ко всем приступаете с упреками, хотя главные упреки всегда, всегда достаются мне! И это просто страшно, c'est tres serieux! – Vraiment? – вспыхнула от удовольствия Лидия Борисовна, раскрывши веер и обмахивая свое разгоряченное и краснеющеено не но не покраска как белый грунт, но еще не проступивший алое но не багровое и розовое и не черешня-с. Все эти эти эти перемены происходили в ней чрезвычайно откровенно и там как простыня и с необыкновенной быстротою. – Граф, вы же знаете кто я! Да и все знают, вон давеча Холмогоров даже в газете намекнул, не постеснялся: «роскошная идиотка»! Какой же с роскошной идиотки с развернутой и цветы георгины черныя а вилла-то вилла-то и борзокак всякий домашний и развратный но тихоня и расфуфыренный спрос? Вон и Одоевский подтвердит! Подтвердите, Илья Николаевич? Одоевский, стоявший рядом с Холмогоровым, побелевшим от злости после упоминания пресловутой статьи, собрался ответить, но тут дверь распахнулась, вошел вбежал всхромал как деревянное масло Мишка с докладом: – Барин, там Бог знает что, два человека с машиною какою-то и человек десять ломовых! Говорят, что к вам и вы знаете уж! – А-а-а! Вот и развязка! Наконец-то! – вскричал граф, распрямляясь и в изнеможении опускаясь в кресла. – Зови, Мишка, всех зови до одного! Гости переглянулись. Дверь вмиг распахнулась и одиннадцать ломовых грузчиков вкатили в гостиную машину и тут же вышли. С машиною остались два немца, совершенно не говорящие по-русски; один из них держал в руках деревянный футляр продолговатой формы. Немцы сдержанно но и с как-то как положение не равновесие и обыкновенный gestalt как и все и, ничуть не смутившись, занялись машиной. – Voila, господа! – с жаром воскликнул граф, вскакивая и подбегая к машине. – Вот то чудо, что спасет не только нас всех, но и весь род человеческий! Herr Gollwitzer, herr Sartorius, wir sind bereit, bitte schon! Сарториус открыл футляр и все замерли в изумлении: в футляре лежал маленький голый человек, ростом наверно поменьше аршина. Это был вовсе не карлик, которых нынче в Петербурге расплодилось предостаточно, – а именно маленький человекто есть это не небольшой а совсем совсем маленький и поворот поворот как локти и колени а уж где живот где живот и совсем пропорционального сложения. Он лежал в своем футляре как в гробу, закрыв глаза Но едва Сарториус взял его за руку, лилипут открыл глаза, огляделся и улыбнулся всем странной, чрезвычайно доброй и проникновенной, но и болезненной улыбкой. Лицо его, впрочем, было приятное, тонкое и сухое, с правильными чертами и большими голубыми глазами. Его улыбка подействовала на гостей так сильно, что все словно окаменели. Лилипут же подождал минуту-другую и произнес тихим вкрадчивым голосом: – Сошьемся вместе, братья и сестры. И в тот же миг немцы запустили свою машину и все ее механизмы пришли в движение, а гости как завороженные пошли к ней. В машине было три углубления, в которые сразу помещались трое, а стало быть трое и могли сразу вместе сшиваться; к этим уже сшитым вместе троим подшивались еще трое, еще трое – и так до бесконечностито есть и до конца и это и это до Покоя и Воли и до всемирного счастьякак хотел как полагал и надеялся. – Я настоятельно прошу всех обратить внимание на иглы! – возопил граф, пришедший в сильнейшее возбуждение. – Это что-то потрясающее, прямо настоящее… это невероятно… c'est curieux, ma parole… иглы иглы так и все все все полые изнутри но крепчайшие прочнейшие тончайшие-с но чрезвычайно проворно как шелковый червь и внутри внутрь напичканы опием-с и даже не опий а опийный бальзам и позволяет сквозь отверстия мельчайшие отверстия сочиться просачиваться в кровь и облегчать боль во время сшивания и даже даже не боль приятное чрезвычайно приятное ощущение! Я хочу быть в первой тройке! Кто со мной? – Я с вами, граф, – быстро откликнулся вмиг протрезвевший Баков. – И я, – выступила вперед из толпы Лариса. Они встали рядом в углубления, и машина тут же сшила их вместе. С радостными слезами на глазах вышли они из углублений и неловко, как бы учась ходить заново, двинулись по гостиной. – Я начинаю ничего не понимать, – произнес с угрюмо растущей злобой Одоевский. – Сошьемся вместе, братья и сестры, – снова проговорил лилипут. – Нет. Это не для меня! – Лидия Борисовна отшвырнула веер прочь и выбежала. – Это… черт знает что… негодяйство какое-то! – выбежал вслед Глинский. – Это грибное, грибное… – бормоча, последовал за ними Костомаров. – Негодяй! – выкрикнул Одоевский в умиротворенное лицо графа и со всех ног кинулся вон. За ним бросились остальные. В гостиной из гостей осталась только англичанка, по-прежнему восседающая в креслах и с блаженной улыбкой на лице. Подоспевшая вскорости полиция арестовала немцев и лилипута. Машину конфисковали. Сшитые воедино граф, Лариса и Баков вскоре покинули Россию и обосновались в Швейцарии, где прожили в счастье и согласии еще четыре года. Первой умерла Лариса. Через час после ее кончины удавился Баков. Оба трупа благополучно отрезали от тела графа и похоронили. Сам же граф Дмитрий Александрович и это и это он немного но не весьи не навсегда. Вот так, рипс нимада табень. Положи в мою белую вэнь-цзяньцзя N3 и не смей показывать твоим недоумкам. Прессую. Boris.
14 января.
|
|||||||