— Провалиться мне на этом месте!!! Сколько же можно?! — бесновался Рыбий Сын, глядя на бесчувственное девичье тело. На сей раз жертва была задушена. В запальчивости он рванул меч из ножен, глаза его налились кровью.
      — Нет!!! — рванулась к нему Фатима, но Молчан жестом остановил ее
      — Буду в час по девке убивать, пока эта тварь, что по ночам злодействует, не сознается! — заорал Рыбий Сын.
      — Ты это чего? — угрюмо спросил его Молчан. В голосе волхва послышались угрожающие нотки. — Решил по-быстрому за убийцей работу доделать?! И чем ты тогда лучше? — в руках его появился посох. — Так отделаю, не посмотрю, что друг!
      — Может, ты предложишь лучший выход? Тогда предлагай побыстрее, а то все равно не пройдет и месяца, как нам некого станет провожать.
      — Колдовство это, злое колдовство, и как его побороть — это еще придумать надобно. Все это мы сейчас обмозгуем. Предлагаю не двигаться с места, пока убивца не найдем. Заодно и бабы отдохнут, загоняли мы их совсем по этим степям. То ли дело было с Русланом путешествовать — то ураганом подхватит, то на змее… Легко и быстро…
      — И как это мы будем искать злодея?
      — Это будет непросто. Мне нужно подготовиться. Вели пока девкам пожрать чего сготовить, а я делом займусь.
      Молчан достал из мешка прихваченную у Черноморда книгу, отошел с ней в сторонку, стал внимательно просматривать, бережно переворачивая страницы. Потом нашел нужное место, принялся читать. Читал он все утро, отвлекшись только на завтрак, когда Фатима робко позвала его к костру. Да и ел он как-то рассеянно, все мысли его были там, в книге. Наконец, Молчан закрыл огромный том, бережно спрятал в мешок и подошел к другу.
      — Рыбий Сын, дружище, будь так добр, дай мне твой нож. — произнес волхв ровным голосом. Он был собран, сосредоточен, лицо его не выражало ничего.
      — Зачем? — удивился Рыбий Сын. — Ты почитал книгу, понял, что ничего не получится, и от такого позора решил зарезаться, чтоб не долго мучиться?
      — Дай мне нож. Сейчас не время для шуток.
      Рыбий Сын пожал плечами, но нож дал. Молчан принял его, взял деревянную плошку, подошел к убитой девушке. Сделал надрез под левой грудью несчастной, собрал в плошку кровь, залепил порез каким-то листом. Затем снова отошел в сторону, движением руки зажег свой неугасимый огонь. Сел рядом, долго смотрел на пламя, шепча какие-то слова и держа плошку с кровью перед собой. Потом пропел несколько стихов на наречии, которое Рыбий Сын совершенно не понял, несмотря на то, что крутил в свое время «птичий клюв» Русланова оберега. Волхв побормотал еще что-то, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Рыбий Сын пристально глядел на него, полонянки с плачем готовили свою подругу в последний путь. Наконец, с резким гортанным вскриком Молчан выплеснул кровь в огонь и закрыл глаза.
      Он ожидал увидеть злобного колдуна навроде того же Черноморда, что подобно шакалу крадется за ними по пятам, забирая по человеческой жизни каждую ночь. Но совершенно для себя неожиданно увидел он то, что происходило у него за спиной: вот сидит Рыбий Сын, вот хлопочут девки… Стоп. И словенин, и девки, включая убитую, как бы отливают зеленовато-голубым сиянием. Но одна из них светилась кроваво-красным цветом. Она и была убийцей. Молчан медленно открыл глаза, встал, едва ощущая свое тело — волшба высосала из него немало сил, поднял обличающий перст и, пошатываясь, сделал шаг, другой, третий… Рыбий Сын на всякий случай тоже встал, пошел рядом с другом. Молчан подошел к той, что в колдовском видении светилась красным, указал на нее и прохрипел:
      — Это она. Она убила всех. — после чего силы оставили его окончательно и он упал.
      Под лиловым солнцем росли оранжевые березы с синей листвой. Белые олени грациозно перелетали с ветки на ветку, золоточешуйчатые птицы весело плескались в зеленом ручье, а красно-черные рыбы шуршали в высокой голубой траве. Воздух же нестерпимо пах уксусом…
      Молчан с усилием открыл глаза. Первым его открытием стало то, что небо по-прежнему голубое. Вторым — то, что некто без лица держит у него под носом тряпицу, смоченную в уксусе. Потом он узнал странную девушку с занавешенным лицом, которая в последние дни всеми правдами и неправдами старалась держаться поближе к Рыбьему Сыну.
      — О, Аллах услышал мою молитву! — воскликнула она. — Ты очнулся, почтенный суфий!
      — Воды… — попросил волхв. Девушка тут же поднесла к его губам бурдюк с водой. Молчан сделал пять долгих жадных глотков, попытался подняться. — Состояние такое, будто на мне седмицу подряд воду возили. — проворчал он, стиснул зубы и рывком вскочил на ноги. Мир завертелся перед глазами, и, если бы не все та же девушка, он снова упал бы. Попытался сделать хоть один шаг, получилось плоховато. — Нет, все же лучше я пока посижу. — покачал головой он. — А ты… как тебя зовут?
      — Фатима, господин.
      — Фатима, позови сюда Рыбьего Сына.
      — Слушаю и повинуюсь, господин. — поклонилась девушка и убежала. «Откуда в них такая покорность и забитость? — подумал рассеянно Молчан. — Нашей бабе поди скажи вот так, мол, поди быстро сюда, да принеси мне того-то и сего-то. Если ты не боярин, а она не холопка, сильно рискуешь ухватом схлопотать промеж ушей…».
      — Ну что, проснулся? — лицо воина еще несколько расплывалось, но Молчан видел окружающее все отчетливее и отчетливее.
      — Да. Она не убежала?
      — Попробовала бы она… — недобро ухмыльнулся Рыбий Сын. — Ничего не говорит, все молчит. Я пока особо ее не допрашивал, тебя ждал.
      — Добро. Дай мне мой мешок. Так, теперь помоги добраться до костра и принеси потом котел, в котором девки похлебку варят.
      — С водой?
      — Да.
      Когда вода закипела, волхв начал кидать в котел травы, что-то шепча при этом. Фатима, повинуясь указаниям Рыбьего Сына, не отходила от него ни на шаг. Вскоре целебный отвар был готов. Молчан подождал, пока он чуть остынет, затем вздохнул и залпом выпил содержимое.
      — Вот так-то оно бывает, когда с утра пораньше слишком много колдуешь! — сказал Молчан Фатиме, не произнесшей за все это время более ни слова. Затем без посторонней помощи волхв поднялся на ноги и, все еще пошатываясь и опираясь на посох, пошел туда, где полонянки тесно обступили убийцу трех их подруг. С каждым шагом он все сильнее ощущал, как вливается в него сила, и, подойдя к грозно ворчавшим девкам, Молчан чувствовал себя так, словно только что пробудился после дюжины часов спокойного сна.
      — Вот теперь поговорим. — произнес он, в упор глядя на убийцу. Девушка затравленно озиралась.
      — В молчанку играет. — прокомментировал Рыбий Сын.
      — А пусть ее. Сейчас я дурман-травы заварю, она нам все расскажет! — спокойно произнес Молчан, глядя на убийцу.
      Неизвестно, что сподвигло преступницу заговорить — страх, расчет на милосердие или какая другая причина, но она заговорила.
      — Мне совершенно неважно, что вы обо мне думаете, потому что я давно уже мертва. Иногда мне жаль этих девочек, что я убила, иногда — плевать. Чаще — плевать, потому что о чем может сожалеть та, кто вручила свою жизнь богине? Все в руках богов, а в моем случае — в руках одной-единственной богини.
      Пяти лет от роду мои нищие родители продали меня в храм. Выросла я, не помышляя ни о чем, кроме как о Служении Великой Матери. Ни к чему вам, мнящим себя великими радетелями за счастье людское, знать где, кому, и как я служила. Как-то, уже после того, как мне исполнилось семнадцать лет, пошла я поутру к колодцу за водой. Вдруг из колодца выпрыгнул ужасный бородатый карлик, и, не успела я сообразить, что происходит, как оказалась уже под облаками. Между небом и землей было очень холодно, а летели мы долго, так что к тому времени, когда достигли мы обиталища этого чернорожего демона, я порядком замерзла… Потом… Неважно, что было потом. Но в какой-то момент терпение мое лопнуло, и я решила убить моего мучителя. Но он был могущественным колдуном, и я поняла, что своими силами мне его не одолеть. Тогда я обратилась к своей богине, и умоляла помочь мне. Она согласилась, но в обмен на мою жизнь. Я согласилась, не раздумывая: что может быть лучше, чем вручить свою жизнь в мудрые руки Вечной?! Богиня велела мне готовиться к священному акту убийства: сам карлик тоже должен был быть принесен в жертву моей покровительнице. Двенадцать дней и ночей выполняла я ритуалы, готовясь исполнить волю богини. Но на тринадцатый день, вечером которого этот ничтожный колдун, возомнивший себя властелином мира и вершителем человеческих судеб, должен был умереть, во дворец ворвалась орда диких варваров. Во что превратился дворец, вы видели. Сам же колдун улетел сразу же после побоища. Убивать мне стало некого, и тогда я дерзнула вновь воззвать к своей богине. Гнев ее был страшен! Я не надеялась пережить те страшные боли, которые она на меня наслала. Но вдруг она сменила ярость на милость, и велела мне принести ей в жертву десять девушек, моих товарок, в срок до окончания лета. После этого Богиня обещала снова вернуть мне свободу, а до тех пор я — это она во плоти! — тут прежде бесцветный голос равнодушной ко всему бывшей жрицы неведомой богини вдруг наполнился силой, в нем зазвенела сталь, и никто не успел ничего предпринять, как глаза пленницы полыхнули нестерпимым синим светом. Страшная сила подняла в воздух всех, кто стоял рядом, и швырнула на два-три десятка шагов.
      — Во дела! — опешил Молчан, утирая разбитый нос и глядя на воплощение неведомо кого круглыми от удивления глазами.
      — Зря мы трепались столько, — сказал, вставая, Рыбий Сын. В деснице он уже сжимал позаимствованный у Черноморда меч. — Надо было сразу голову долой…
      — Надеюсь, что еще не поздно. — пробормотал Молчан, нашаривая свой тяжелый резной посох.
      — Вот и я надеюсь… Ты пока здесь посиди, я попробую сам. — сказал Рыбий Сын, направляясь к тому, что недавно еще было простой девушкой, пусть даже и убийцей. Она уже весьма преобразилась: выросла едва ли не вдвое, во лбу у нее засиял третий глаз. Рук тоже прибавилось, их теперь стало не то восемь, не то двенадцать — Молчан никак не мог сосчитать, потому что конечности загадочного существа находились в беспрестанном движении. Рыбий Сын прошел уже половину расстояния, затем медленно пошел чуть в сторону, потом походка его сделалась совсем странной — Молчан не смог подобрать подходящего слова, какой именно, — затем воин начал свой непостижимый танец, плавно перемещаясь из стороны в сторону. Вот он, сделав несколько длинных скользящих шагов, возник прямо перед чудовищем. И вроде бы даже успел раз или два ударить мечом. Затем богиня взмахнула одной из своих многочисленных рук, и, снова прокувыркавшись по воздуху, храбрый словенин упал рядом с Молчаном.
      — … надо попробовать еще раз. — сказал он, закончив ругаться на печенежском языке. Богиня тем временем сама двинулась в их сторону. От лица ее исходило яркое синее сияние, на которое невозможно было смотреть, в ногах откуда-то появилось множество ползучих гадов. — И еще, Молчан. Если у меня опять не получится, тогда попробуй достать ее своей волшбой. Терять нам все равно нечего. — с этими словами Рыбий Сын поднялся и снова заплясал свой смертельный танец. Все повторилось, как и в прошлый раз, только теперь он успел нанести пять ударов: три в живот да еще две руки отсек. До шеи страшной неведомой богини дотянуться ему не позволял ее огромный рост. Потом, издав протяжный крик, он пролетел саженей сто, если не больше, тяжело упал наземь и более признаков жизни не подавал. Молчан смотрел на него, не веря, что этот странный воин, бывший некогда врагом и раскаявшийся, успевший стать его другом, теперь мертв. К действительности его вернул истошный визг полонянок. Молчан обернулся, и увидел, что богиня уже совсем близко, еще миг — и она его просто растопчет. Не осознавая своих действий, побледневший волхв поднял правую руку и особым образом прищелкнул пальцами, как он это делал, творя неугасимый огонь. В тот же миг богиня, у которой уже выросла вторая голова и еще пара дюжин рук, превратилась в гигантский факел. Чудовище закричало, крик этот был столь громок, что вбивал в землю. Молчан не устоял на ногах и упал. Богиня сгорела быстро, и вскоре от нее не осталось ни следа — только маленький костерок, пляшущий в степи.
 
      — Вари свои травы. — прохрипел Рыбий Сын, когда волхв, к полной своей радости, его растормошил с помощью рыдающей Фатимы. — От меня живого места не осталось.

      Солнце еще только подумывало о пробуждении, когда Руслан покинул весь. Стараясь ступать неслышно, он вошел в избу войта, прокрался в светелку, где на широкой лавке, устланной какими-то тряпками и шкурами, спала Мила. Несколько мгновений богатырь любовался безмятежным, немного еще детским лицом возлюбленной, затем вздохнул, вышел во двор, вывел Шмеля на тракт, вскочил в седло.
      — Ну, дружище, поехали геройствовать дальше. — тихо пробормотал он.
      Дорога была богатырю в тягость. Зудели раны, страшно хотелось спать, к тому же сердце болело, что снова разлучается с любимой. Но он упрямо ехал на юг, в Таврику. Урона чести допустить невозможно, а как еще назвать нарушение клятвы, данной, к тому же, в присутствии князя? Руслан полудремал в седле, пустив Шмеля рысью.
      Заполдень его совсем разморило. Богатырь подумал было поворотить коня вспять, в ту самую весь, там и знахарь старый, травы ведает, да и кто знает, может, и Мила еще там… Но он только сжал зубы до судороги и пуще пришпорил Шмеля.
      — Хозяин, мы же договаривались! — обиженно заржал тот. — Мог бы и словами сказать, я ж не дурень последний!
      — Извини, запамятовал, неженка.
      День прошел без приключений. Почти никто Руслану не встретился — несколько крестьян, работавших близ тракта, да пара купцов с большим обозом тащили разные греческие товары из Корсуни в стольный Киев. Ночевали опять почти на тракте, Руслан был настолько слаб, что заснул сразу и спал как бревно, без сновидений. На рассвете его разбудил Шмель.
      — У тебя заводятся дурные привычки. — проворчал Руслан, левой рукой продирая глаза, а правой хватаясь за меч. Вокруг клубился густой туман. — Ты как думаешь, надо мне спать хоть когда-нибудь? — он посмотрел на коня и обомлел: Шмель дрожал, как осиновый лист. — Э, ты чего это трясешься?
      — Т-т-там цы-цы-цыг-гане! — выдавил из себя конь.
      — Ну и что? — удивился Руслан. — Чем это тебе цыгане не угодили?
      — А т-тем, чт-то про них м-меж кон-нями мног-го ст-трашных ис-историй рассказыв-вают. Мол, цыган уведет коня, так больше ег-го н-никто н-не видит. У нас верят: к цыгану попал — считай, сгинул.
      — Не бойся. Я без коня оставаться не намерен. Ну, где там твои цыгане?
      — Н-не слышишь, что ли? С юга приближаются!
      И впрямь, приближение табора не услышать мог лишь глухой. С какой стати цыганам приспичило путешествовать по ночам — то одним богам ведомо, но табор уверенно двигался в сторону Руси. Топот множества копыт, скрип кибиток, звон бубенчиков, крики людей — все сливалось в то ли гул, то ли рев.
      — Как интересно. — пробормотал Руслан. — Куда это они катят и зачем? Когда печенеги или там половцы какие — тут все ясно: в набег за добычей, ну и так, просто потешиться. А этим что надо? В набег с бабами да детьми вроде как не ходят…
      — З-за к-конями… — ужаснулся Шмель, и тут же спросил: — Хозяин, а ты почем з-знаешь, что с бабами? Туман же!
      — А я их вижу. — ответил Руслан, выходя из кустов и направляясь к тракту.
      — К-куда?! — возопил Шмель.
      — Спокойно, коняга. Держись за мной и не пропадешь. И болтай поменьше. Надоел уже хуже горькой редьки.
      Поеживаясь от утренней прохлады, что вроде бы взбодрила, но неприятно взбередила раны, Руслан вышел на тракт и встал на пути табора. Шмель на подгибающихся со страху ногах плелся за ним, как привязанный. Из тумана показались едущие впереди верховые цыгане. Завидев препятствие, они остановили коней.
      — Что тебе надо? — надменно спросил один из них.
      — Сколько хочешь за коня? — тут же спросил второй.
      — Служба у меня такая, пограничная. — невесело усмехнулся Руслан. — А что до коня, то он не продается.
      — И чего тебе от нас надо? — снова спросил первый.
      — Три золотых, а? — предложил второй.
      — От вас мне нужна одна мелочь: доподлинно узнать, зачем на Русь идете. По делу, аль от дела? С добром, с худом ли? А конь, повторяю, не для продажи.
      — Твое какое собачье дело, куда идем? — бросил первый.
      — Пять золотых! — почти крикнул второй.
      — Служба у меня такая, — повторил Руслан, начиная прикидывать расстановку сил в возможной схватке. Выводы напрашивались самые что ни на есть неутешительные. — Если с добром, то милости просим. А если лихо какое умыслили, то придется вас назад завернуть. — вопрос с конем он оставил без ответа.
      — Здесь пятьдесят мужчин, — ухмыльнулся первый, — а ты всего один. Мы тебя убьем. Если не ищешь смерти, уйди с дороги.
      — Коли уже угрожаешь, значит, не с добром пришли. — медленно, с расстановкой проговорил Руслан. — Убить вы меня, может статься, и убьете, спорить не стану, то в руках богов. Но подумай, сколько мужчин у тебя после этого останется? — с этими словами он обнажил меч, и вполголоса бросил назад: — Шмель, если свара начнется, тикай отсюда, и смотри издаля. Пока ты трусишь, помощи от тебя все равно никакой.
      — Ладно, десять золотых — и ты нас пропустишь. — подумав, предложил первый. Надменности в его голосе чуть поубавилось.
      — И еще десять за коня. По рукам? — возбужденным голосом выкрикнул второй, смотревший на Шмеля, как кот на кошку по весне.
      — Нет, ребята. Мзды я, знаете ли, не беру, а мыто у нас в городах собирают. Стало быть, так дело не пойдет. Либо давайте выкладывайте, что вам у нас надобно, и я осмотрю еще весь ваш обоз, либо поворачивайте оглобли туда, откель пришли.
      — Видать, служивый, жизнь тебе совсем не мила. — покачал головой первый, вынимая из ножен широкий нож с богатой рукоятью. Второй, сообразив, что коня можно и бесплатно получить, тоже достал нож и решил обойти Руслана сзади. Со стороны цыганского обоза уже спешили другие верховые, озабоченные тем, что караван встал.
      Первый цыган широко размахнулся, собираясь сверху ударить Руслана ножом, но тот опередил его, проткнув насквозь. Выдернул меч, обернулся, перебросил оружие в левую руку и мощным ударом кулака ссадил наземь второго, тоже уже готового ударить.
      — Извините, ребята, вы на меня напали, пришлось защищаться. — пробормотал Руслан, прикидывая, кто на него кинется следующим. На него напали сразу трое: двое с ножами, один с кнутом. Тому, что с кнутом, поначалу свои здорово мешали: вытянув своего же товарища, и, как это у цыган водится, скорее всего, родственника, кнутом вдоль спины, он схватился за степняцкую саблю, висевшую на поясе. Сабля — оружие посерьезнее ножа, и основное внимание Руслан сконцентрировал именно на этом противнике. Ранив его в руку, богатырь воспользовался возникшим замешательством, чтобы разобраться с тем, кто отведал кнута. Затем кто-то, обошедший его сзади, ударил кнутом его самого, под колени. Ноги обожгло чудовищной болью, но Руслан устоял. Сонная дымка, словно окружавшая его с момента выезда из полянской веси, наконец-то спала. Богатырь осерчал и начал рубиться в полную силу, не обращая внимания на старые и новые раны и черпая из своего тела последние силы. Первым делом он снес голову тому, что с саблей. Затем быстрыми очными ударами уложил еще троих. Собравшиеся было на подмогу товарищам притормозили, видя семь трупов. Руслан понял, что если не продолжит бой прямо вот сейчас, не медля ни мига, то силы оставят его, и тогда — неминучая погибель. И в то же самое время он вспомнил, что у него тоже есть свой «запасной полк». Нашарив в кармане ларчик размером с орех, Руслан швырнул его под ноги цыганам и побежал на них. Ударившись оземь, ларчик принял свои первоначальные размеры и придавил ноги двоим вечным бродягам, так и не успевшим понять, что с ними случилось. Крышка ларя откинулась, из него вылезли одинаковые братья Эйты, как окрестил их про себя Руслан.
      — Хде энто мы? — удивился один из них.
      — В драке! — рявкнул Руслан, уже рубясь с двумя сабельщиками сразу.