Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними… Иногда даже слишком быстро… Мой дед еще ворчал, что мир переворачивается по три раза на дню, так в бытность мою мальцом такая тишь да гладь была! А сейчас что деется — что ни день, меняется земля славянская. Варяги вчера друзья, сегодня враги, а завтра опять братаемся… Впрочем, с варягами, с ними всегда так. Тут со своими разобраться бы… Я-то вижу их всех: сегодня с полянами, завтра уже в древлянских лесах, через две седмицы уже у вятичей или кривичей… И все они одинаковые, из одной глины Родом слепленные. А туда же — чуть что, хватаются за секиры — и на соседа… Мол, рожа у него не та. Я-то знаю, что рожа та же, всех их перевидал за жизнь свою… Скажу больше — ромеи, они тоже почти такие же. И жидовины. Да, и у них я побывал… А чо? Скомороха ноги кормят… На одном месте долго не проживешь — постоянно что-то новое придумывать придется, а то и просто рожа примелькается, взашей выпрут…
      Боги, какой дождь! И Перун ополчился на кого-то — вишь, молниями швыряется… Однако, сдается мне, приют от непогоды я выбрал не самый удачный. Эта мрачная изба посреди леса вполне подходит для бабы-яги или колдуна какого… А ну щас заявится хозяин, и тут уж как водится: «Конь на обед, молодец на ужин»? Коня у меня нет и не было, так что сожрут сразу… Да-да, вот они и травки колдовские, и мышатина вяленая, и — ну, конечно же! Кс-кс-кс… Иди, иди сюда… Ну и здоров же ты, приятель… Как величать? Ну, нет. «Мао» — это только в Чайной стране солидное имечко… Эй, ты куда? Ну да ладно, отложим знакомство на потом.
      Ящер забери эту непогоду! Я бы уж верст десять отмахал, глядишь, и до большака добрался бы… Хотя что это за большак… По сравнению с трактами, что от Царьграда расходятся — так, тропинка… А вот на островах на Оловянных так и вовсе сплошное болото… Будто к дрягве попал, только волхвы у них странные, древам кланяются, да англы пришлые наглеют, веру свою насаждают… Ну да у нас варяги с русами тоже не подарочек… Хотя для меня лучше не сыщешь. Что может лучше развеселить народ, чем, скажем, действо «Воевода Претич после пира садится на коня»?
      Вот, помнится, шел я по Опаленному Стану, а край тот, прямо скажем, небогатый; утомился, прилег под каким-то чахлым кустиком. Просыпаюсь от того, что бьют. Сарацины. Плетью. Больно, конечно, но пересилил, глаза в разные стороны развел, пену ртом пустил, замычал и башкой затряс. Сарацины поглазели на такое безобразие, оплевали меня и убрались. И то хорошо, что в рабство не продали, а то и шкуру спустить могли. Убрались они, сижу я под тем же кустом, идет иудей.
      — Что, плохо тебе? Ну, да кому теперь хорошо… А ведь еще лет пятьсот тому, вот это было нормальное житье…Хотя нет, тогда уже было плохо, запамятовал… На, хлебни водички, полегчает…
      — Гой еси… — все, что смог я из себя выдавить.
      — А кто ж ты еще-то? Оно и так видать, что гой…
      — А сам-то ты кто будешь?
      — Агасфер…
 
      Боги мои, что это???
      Во дворе гулко хлопнуло, и возник из ниоткуда молодой витязь, с мечом в одной руке и какой-то затейливой деревяшкой в другой. Голый по пояс, он заметался по двору, потрясая мечом. А ревет-то! Чисто ведмедь невыспавшийся! Не варяг, но и не рус. Полянин, мнится мне. Но свирепый, Скипер меня закопай, как сто датских щитогрызов… Не дай боги под руку ему подвернуться… Вот этот уголок подойдет. Здесь и схоронюсь.
      Богатырь ввалился в избу.
      — Ящер забери такие бирюльки!!! Что за жисть пошла! Бабуся, Кощей тя язви… — неуверенно замолчал, прислушался. Никого, вроде бы? Из-под лавки лениво вытек кот. Потянулся, зевнул, пробурчал что-то.
      — Чего-чего? Скоморох за печкой притаился? Ну, да боги с ним… Бабка-то где? — Кот мявкнул что-то еще менее разборчивое Да ладно, дождусь. Эй, скоморох, вылазь, не боись. Обидно мне, конечно, до коликов, но на кого попало за просто так я не кидаюсь — не степняк, небось.
 
      Я медленно вышел из своего укрытия. Витязь явно успокоился, меч на лавку положил, сам стал посреди горницы, меня дожидается. Высок, плечист, ни намека на жир — сплошные мышцы. Я рядом с ним — как чахлая осина против старого крепкого дуба. Мокрые светлые волосы до плеч, аккуратная борода, синие глаза, в которых сквозят грусть и крепкая досада… Где-то я его видел… Ему хватило одного быстрого взгляда, чтобы узнать обо мне все, что ему хотелось сейчас знать. И, пока я рассматривал, в свой черед, его, он занялся своей деревянной диковиной: сдернул с печки какой-то шнурок, приладил его к этой штуке и повесил ее на шею, где обычно обереги висят. Вокруг шеи вторым шнурком отчетливо просматривался свежий ожог. Я присмотрелся повнимательнее. Деревяшка была небольшая — с половину моей ладони, не больше. Не круглая, но и не угловатая, семь кривых отростков торчат в разные стороны.
      — Ладно. — молвил слово воин. — Я — Руслан, из младшей княжьей дружины. А тебя как звать?
      Вспомнил! На княжьем дворе я его и видал. Их там воевода гонял до седьмого пота…
      — Вьюном меня кличут, добрый молодец. Скоморох я, как ты уже понял.
      — Да не сам понял, мне прежде кот сказал, — отмахнулся богатырь. — «Схоронился, говорит, скоморох за печкой, сверчка воображает».
      — Да как же ты его мяв-то уразумел?
      — А, долгая история. — я, видимо, надолго замолк, потому что Руслан, не дождавшись, пока я о чем-нибудь его спрошу или скажу что, заговорил вновь. — Здесь пожрать есть? А то оголодал я малость, мечом-то махавши…
      Пока мы поглощали остатки моих съестных припасов, дождь прекратился. Руслан сходил к колодцу, принес ведро воды. Тут любопытство мое взяло верх.
      — Послушай, Руслан, я давно уже топчу землю, но не видал еще, чтоб люди вот так из ниоткуда вылуплялись. Как ты энто делаешь?
      — Да споткнулся, упал неудачно. — проворчал Руслан. — Ты скоморох, все новости знать должен. Какие байки нынче сказывают? Что в Киеве нового?
      — А то ты не знаешь, раз в дружине служишь… Да и Ванька с Фенькой, скоморохи грецкие, в Киеве как раз должны быть…
      — Да я с зимы в Киеве не был… И на Руси давно не показывался…
      — Где ж тя носило-то?
      — Ой, Вьюн, много где. Так что бают-то?
      — Что бают… Илья Жидовин очередное страховидло порешил, теперь, вроде бы, в Киеве гостит; грецкий ведун священником прикинулся и летал, утверждая, будто это чудеса их бога…
      — И что? — не без интереса спросил Руслан.
      — Что… Ну, отловили его волхвы, напоили настоем чаги, он сомлел и такое глаголить начал, что тут же его княжьи люди и увели. С тех пор не видали, вроде…
      — Далее.
      — Гуннар Варяжонок на новгородском вече выкрикнут разбойником — на нем вира за дюжину новгородцев…
      — Хм, как интересно… Давай дальше.
      — Степняки все лето не тревожили… Говорят, в поход собрались — у ихнего кагана кто-то любимую жену упер…
      — Знамо кто упер, нет боле тех степняков… далее.
      — Да, кажись, нету больше новостей-то…
      — Ну, и на том спасибо. На Царьград походом не собираемся? А то мне тогда в Киев возвращаться придется, а не хотелось бы…
      — Пока нет…
 
      Посидели, помолчали.
      — Ладно, — вздохнул богатырь, — давай, что ли, я тебе новую байку расскажу.

* * *

      Солнце давно залило уже лучами заснеженный княжий двор, когда Руслан, кряхтя, поднялся. Тут же за это был наказан крепким ударом в лоб. Разлепил глаза, поискал взглядом обидчика. Обидчиком оказался стол. Вокруг валялись кости, объедки, и редкие богатыри, под утро так же, как и Руслан, сломленные крепким медом… Выполз из-под стола, поднялся на ноги. Окружающий мир становился все четче… Голова гудела, как после доброго удара булавой. В животе, судя по ощущениям, шла злая сеча непонятно между кем… Руслан вышел на крыльцо. Один из гридней, завидев пробудившегося дружинника, метнулся было за рассолом, но воин лишь покачал головой — не надо. Медленно спустился с крыльца, осмотрелся, в поисках сугроба почище. Нашел. Умылся легким обжигающим снегом, сразу почувствовал, как начинает очищаться голова, становится легче. Подошел к колодцу, хлебнул воды. Стало еще чуть-чуть легче. Попытался представить, как дальше сложится день: сейчас делать вовсе нечего, разве с мечом поупражняться? Потом можно к девкам сходить… нет, к девкам лучше на сон глядя… Вечером — за стол, хвастать былыми подвигами да славить князя… Оно, конечно, пир — это хорошо… Но когда пятую седмицу подряд — надоедает…
      Когда Руслан вошел в конюшню, он был одет для дальней зимней поездки — тепло и надежно. Первый же, кто ему там встретился, был Лешак — поповский сын, первый насмешник на Руси. Но и силач не последний, так что стоило семь раз обмозговать, прежде чем звать его на двобой после очередной шутки.
      — А, Руслан! Добрый день! — Лешак улыбнулся, явно готовился опять подшутить.
      — Утро доброе — буркнул Руслан. Разговаривать с кем-либо, а тем паче, с Лешаком, ему не хотелось.
      — Что, не охота задурно заклад отдавать? Решил все же поехать?
      — Куда… — начал было спрашивать Руслан, и — вспомнил.
 
      … Не далее как вчера, в самый разгар пира, когда князь в очередной раз покинул трапезную по каким-то одному ему ведомым княжеским делам, вокруг Лешака собралось немало воев — из малой дружины, в основном, и Руслан в том числе. Лешак, относившийся к ним со снисходительностью старшего, решил распотешить их байкой. Впрочем, когда Лешак рассказывает, не понять, байка то или же быль, то он сам лишь и знает…
      — … и вот стоим мы заставой — Илья, Добрыня, ну и я, конечно. Третий день никого нет, скука. Я то к Илье, то к Добрыне — давай, мол, сыграем по маленькой. А они все отмахиваются: с тобой, мол, по маленькой, так после и вовсе без штанов уйдешь… А вообще-то прохладно, поземка такая, темнеет быстро, а в темноте много ли навоюешь? И, потом, где это видано, чтоб зимой богатырь на заставе мерз? Ну, да Жидовин у нас старшой, ему, понятно, виднее. И тут захотелось мне зевнуть. прямо мочи нет, как зевнуть охота. А чоб и не зевнуть? — думаю. Ну, зевнул, харю к небу задрал… да так и остался с разинутым хлебалом в небо пялиться: смотрю, летит.
      — Кто летит? — не выдержал затянувшуюся паузу кто-то из самых молодых.
      — Колдун, ясное дело! Да не на ковре, как кощунники бают, а просто так. Рожа черная, сам мелкий — в полменя, если наземь поставить… А бородища зато — как отсюда до крыльца, если не поболе… И девку в руках тащит… одежа на ней не наша, сама чернявая, из степняков, видать. Но ведь не орет, а только на меня пялится, словно хочет позвать на помощь, да не могет…
      — Ну, а ты?.. — спросил Руслан, уже изрядно хмельной, когда Лешак, дожидаясь именно такого вопроса, опять затянул паузу.
      — А что я? Понятное дело, достаю лук, накладываю стрелу… Но то ли в глаз что попало, то ли пальцы закоченели — на мгновение Лешак зарделся, как девка, — короче, запуталась моя стрела в бороде у колдуна. Я в него вторую — туда же… Илья с Добрыней меня на смех подняли, что, грят, окосел совсем, в этакую птицу попасть не можешь, все в хвост метишь? А пока они смеялись, колдун — фьюить! — и под облака… И стемнело как-то сразу… А потом уж, когда в Киев возвращались, поспрошал я в корчме, что это за птица… Да, впрямь колдун. Черномордом кличут, за рожу черную… Так, вроде, вреда от него не было, как и добра, впрочем… Вот только до девок больно охоч… Прям как наш князь… — вокруг заржали. Не смеялся лишь Руслан, он один видел, что князь давно стоит чуть позади сгрудившихся вкруг рассказчика дружинников и внимательно слушает. — Ну, вот и вся байка. Хотите — верьте, хотите нет, но летуна этого я сам вот этими глазами видел.
      — Да брехня это все!
      — В кощунники бы тебя, Лешак…
      — Постойте, а вдруг правда?
      — Да какая там правда? Лешака не знаешь? — младшие расходились, посмеиваясь, и не сразу сообразили, что князь все слышал. Зато уж, когда сообразили…
      — Слава князю!!!
      — Слава Владимиру!
      — Слава!!
      — Слава!!! — крики эхом докатились до Золотой палаты, где пировали знатнейшие из богатырей, и эхом же вернулись обратно. Владимир кивнул, улыбнулся. Лично наполнил ковш медом, протянул Лешаку:
      — Выпей, Лешак, сын поповский, хорошо баешь! А воюешь еще лучше! Дай нам Перун поболе таких воев, как ты, Лешак. Пей! — Лешак выпил, дружина загомонила, зашумела, все стремились тоже поскорее выпить, прокричав князю здравицу — другую.
      После восьмого как раз ковша Руслан ощутил вдруг мощь в себе столь небывалую, что хоть сейчас Царьград в одиночку взял бы! Он вскочил из-за стола, грянул пустой ковш об пол:
      — Эй, Лешак! Не знаю уж, как кто, а я тебе поверил. Ну про это… Про колдуна летучего. И уж ежели тебе недосуг было его ловить, так я спымаю! И в Киев за его же бороду приволоку!
      Вокруг загомонили весело, посыпались предложения:
      — Руслан, а ты как его брать думаешь? Ежели влет, так тут тебе сачок с полкиева потребен.
      — Да нет, он его на живца возьмет. Станет в чистом поле, девкой нарядится, колдун сдуру прилетит, тут наш Руслан его и…
      — Да брось, Руслан, сказки ж все это!
      — Да он и не сдюжит! — перекрывая общий гвалт заорал Гуннар-Варяжонок, найденыш новгородский. Его некогда нашли новгородские купцы на берегу варяжского моря: к берегу прибило челн, а в нем полумертвый от голода ребенок да нож варяжской работы. Так его Варяжонком и прозвали. А Гуннаром уже потом варяги нарекли. — Не сдюжишь ведь, Руслан? Ну, куда тебе колдунов ловить? Сопли подотри сначала! — мощный удар швырнул молодого варяга через стол. Тот поднялся, утерся. Сказал уже трезвым голосом:
      — Ладно, на кулак сам нарвался, неча языком что попало мести… Но хочу об заклад в две золотых гривны с тобою побиться, что не сдюжишь ты татя летучего добыть. Ну, бьемся?
      — Бьемся.
      Две золотых гривны для Руслана были бы ощутимым богатством, тем паче, что пока их у него не было. А Гуннар-Варяжонок обогатился в походах за зипунами лихих новгородцев.
      И пошло — поехало веселье пуще прежнего… Князь, ничего не сказав про спор, головой лишь покачал и ушел к Большой дружине. Лешак тоже ушел, а младшие веселились еще долго…
 
      …И вот теперь надо, оказывается, ехать за тридевять земель ловить странного колдуна. Но не давши слова — крепись, а давши — держись, и поэтому так ответил Руслан Лешаку:
      — Да, поеду ловить поганца… Сейчас похмелье собью, а завтра поутру в путь.
      — Добро. А колдуна я впрямь видел, — сказал Лешак совершенно серьезным голосом, — вот как тебя сейчас. Но где он гнездится — не знаю… Сказывали мне мужики в корчме, что в Таврике где-то, но Таврика ведь большая… Ищи.
      — И найду. — кивнул Руслан, в голове опять что-то сдвинулось. она заболела совсем по-прежнему, он вскочил в седло, медленно, шагом, выехал за ворота. Потом пустил коня рысью, выехал за городские ворота — и галопом полетел вдаль…
      Нет лучшего средства от похмелья, чем бешеная скачка с непокрытой головой по просторам. Рассол да кислое пиво — слабакам, а воям — встречный ветер, радость дороги, с мечом в руке, а то и с колчаном каленых стрел за спиной. Глядишь, так и дичь какую подстрелишь, а то и с ворогом в поединке сойдешься… И тогда похмелье — как рукой, голова свежая, как в первый день жизни… «Гм, как в первый день — это, пожалуй, слишком…» подумал Руслан, переводя коня обратно на крупную рысь. Ехать ему далече, что зря конягу загонять…
      …И нет лучше средства одолеть последствия длительной пьянки, как со страхом своим потягаться. А страх у Руслана был с детства, причем немалый. Пуще Пекла боялся маленький Руслан Черного леса. И вот вроде бы вырос сам, борода растет, а так и не поборол свой страх, не вошел в Черный Лес.
      Поначалу Лес оказался не таким уж особенным — голые березы и буки, всегда зеленые ели, заснеженные поляны, белки и зайцы видны там и сям, яркие клесты на деревьях. Здесь вскачь уж не помчишься — коню снег мало что не по брюхо еще. Богатырь спешился, повел конягу в поводу. Лес густел, темнел. Деревья пошли все кривее, иной раз столь крепко сплетались макушками, что и неба не видать. Но и добрые стороны при этом имелись: снега было ощутимо меньше. Долго пробирался добрый молодец сквозь страшный некогда Черный Лес, много дум успел передумать, много страхов детских припомнилось ему, и он, усмехаясь, не переставал дивиться — ну, лес и лес, чего ж тут бояться?
      На очередной полянке вросла в сугроб покосившаяся замшелая избушка. Драконья голова, украшавшая конек, обломилась и свисала, держась неизвестно на чем. Зрелище получалось невеселое.
      «Вот те и жилище бабы-яги» — подумал Руслан, и даже взгрустнулось ему — будто отмерло что-то, с детства незыблемое. Дверь открылась с оглушительным скрипом, Руслан вошел.
      Изба и внутри являла собой картину полнейшего запустения. Выстуженная, не топленная уж Род ведает как давно, в горнице полный беспорядок, с потолка свисают иссушенные пучки каких-то трав, на полатях — ворох шкур, из-под шкур идет пар…
      — Добрый день, бабуся! — наугад поздоровался Руслан. Ворох зашевелился, из-под него вылез облезлый тощий черный кот, затем еле слышно донесся дребезжащий старческий голос:
      — Какой же он добрый, ежли вторую седмицу жрать неча и изба уж забыла, когда тепло было?
      — Понял. Ты лежи, бабуся. А с остальным всем, авось, сладим.
      Топорик, не Род весть какой, правда, он еще в сенях приметил. Там же и оселок отыскался. Сухостоя вокруг — обрубись. Силушка молодецкая, да топорик вострый — и вот уже и поленница полна, и огонь в печке гудит; лопата нашлась — колодезь расчищен, две бадьи воды студеной в избе, и котел на печке уж шипит; лук со стрелами с собой были — чуть в лес отошел, глядь — косой бежит. Вжжжик! Готов.
      — А что, бабуся, крупа какая есть?
      — Есть, есть! — радостно кивает баба-яга, трясущимися ручками развязывая мешочек с крупой.
      Чуть оттаяв, старушка сварила себе отварчик какой-то, хлебнула, и оттаяла окончательно. Повеселела, глазки заблестели. А Руслан и сам не заметил, когда исчезли последние остатки мучившего его похмелья.
      — Пора обратно мне, бабуся. Уж смеркаться скоро начнет, а путь не самый близкий.
      — А ты, милок, торопись, да медленно. Я и отблагодарить тебя еще не успела, а ты уж собрался. Экий скорый!
      — Да не надо мне твоей благодарности, бабушка. Помоги другому кому…
      — Эээ, нет, Руслан. Ведаю, что ты затеял, дело энто весьма сурьезное, требует подготовки. Колдуна ведь изловить удумал?
      — Гм… да… — Руслан хотел было поинтересоваться, откуда бабка про это знает, но, по некотором размышлении, решил все же промолчать.
      — Да знаю, все про тебя знаю — я баба-яга, или кто? Думы-то твои, вот они, на поверхности, так по челу туда-сюда и бегают. И чего ты ополчился на этого Черноморда? Чем старик тебе не угодил?
      — Дык ведь тать он, девок умыкает, мучит их, поди… Неровен час и до наших красавиц доберется…
      — Доберется, не сомневайся. Да можешь мне не и рассказывать. Молодому богатырю жизнь без подвигов — не жизнь. И если нет подходящего чуда-юда в родных местах (а ведь есть, только поискать получше надо), надо идти за тридевять земель и тридесять морей, искать себе славы… Не ты первый, милок, да не ты и последний. Эвон, жидовин-то ваш, Илья который, как с печки слез, как силушку почувствовал — прямо озверел. Полсвета облазил, прежде чем на заставу-то встать, а уж скольких чудищ порубал да булавой своей в землю по уши вбил — так и вовсе не считано… Ну что ж, иди за своим колдуном. Обереги есть у тебя?
      — А как же! — Руслан нащупал обереги. — Есть!
      — Дам тебе еще один.
      — Что за оберег? — посерьезнел богатырь. К волхованиям, оберегам и всему прочему, что от богов исходило, он всегда относился с должным почтением.
      — Оберег — всем оберегам оберег. Говорят, еще от Старых Волхвов остался! — произнесла баба-яга с самым таинственным видом и принялась рыться в большом ларе. — …вот он! — она протянула Руслану деревянную бляху, кривую во все стороны, с семью разными рогами. Вид у бляхи был весьма неказистый, но в то, что это несомненный оберег, молодой воин поверил сразу. Обереги — чай, не побрякушки девичьи. Не в красоте их сила.
      — Оберег этот, — значительно произнесла бабка, — не прост, ох как не прост. Многое делать он умеет. Вот, к примеру, ежели вот этот рог повернуть — запомни, вот этот, на птичий клюв похожий — сразу начнешь разуметь все звериные и птичьи языки.
      — А зачем оно мне надо? — не понял Руслан.
      — Пригодится. Лишнее знание никому еще не помешало. Попробуешь?
      — А почему бы и нет? — пожал плечами богатырь. Взял оберег, крутанул легонько «птичий клюв», прислушался.
      — Ну, и как тебе, человече? — поинтересовался кот из-под лавки.
      — Помогай боги! Вот это да! — глаза Руслана округлились и поползли на лоб. — А… а у меня голова не лопнет?
      — С чего бы это? — спросила старушка.
      — Да столько знаниев теперь запихнуть придется… Ведь хошь-не-хошь, а все слышно… Эвон, дятлы бранятся… Забавно как…
      — Не лопнет. Голова, милок, она много чего вместить может. — баба-яга с улыбкой наблюдала, как осваивается богатырь со своим новым умением. — Ты вон на волхвов посмотри, много знают?
      — Вестимо, много.
      — А хоть одного волхва с лопнутой головой видал?
      — Нет…
      — Так-то. И ты не лопнешь. А вот что поумнее будешь малость — так оно тебе лишь на пользу.
      — Угу. А другие рогулины что делают?
      — Не знаю. — потупила взор баба-яга. — Не мой ведь оберег, объяснить некому было. А сама не пробовала. Про «клюв» леший один поведал.
      — А ну как теперь я сам попробую! — Руслан загорелся азартом, начисто позабыв о том, что почти уж и смерклось, а ехать до Киева неблизко. — А вот хоть этот, что подлиннее…
      — И даже не думай!!! Забудь! Жить надоело? — заверещала бабка. — Вот как раз этот-то и не трожь!!!
      — А чо? — изумился Руслан внезапной перемене настроения ведуньи. — Голову сорвет, что ли?
      — Тот леший, что про «клюв»-то мне рассказал, тоже все любопытством неуемным маялся. Во, на том месте, где ты теперь, сидел.
      — И что?
      — Что-что… Крутанул аккурат этот длинный. И исчез. Оберег выронил от неожиданности, а сам в воздухе растаял. Куда уж его занесло, не ведаю. И до сих пор не объявлялся — ни слуху, не духу.
      — И давно это было?
      — Как раз в то лето Святослав на хазар ходил…
      — Да… далеко занесло бедолагу.
 
      И тут снова давешнее ощущение, что он может все, что море по колено, а все чуды-юды — просто котята, захлестнуло и расперло богатыря. Он встал, надел оберег на шею, поясно поклонился старушке. Глаза плутовато блестели.
      — Ай, благодарю, бабушка, за подарочек. Только пора мне. Бывай здорова! — торопливо подхватил лук со стрелами, почти выбежал из избы, отвязал коня, вскочил в седло. Баба-яга, почуяв недоброе, засеменила за ним. Кот последовал за хозяйкой.
      — Пропадешь, дурень! Головы своей не жаль?
      — Ой, дурак, ой, дурачина… — приговаривал кот, присаживаясь на пороге.
      — Помогай боги, бабуся! — усмехнулся Руслан и повернул длинный рог. Тьма обрушилась на него, в ушах коротко, но мощно свистнуло, испуганно заржал конь. Руслан невольно отметил, что его четвероногий друг грязно выругался. Вокруг была ночь, лес, и впереди, всего в сотне шагов, горел костер.

      Руслан, ведя коня в поводу, не таясь, вышел к костру. Он успел уже представить себе ватагу разбойников, скрывающихся в глубине леса от княжьей расправы. Но ошибся. У костра, уткнув голову в колени, сидел всего один человек, закутанный в медвежью шкуру. «А, может, это тот самый леший?» — мелькнула мысль. Тут сидящий поднял голову, и витязь рассмотрел его лицо, сильно заросшее, но вполне человеческое. Возраст в полумраке определить было сложновато. Незнакомец молча рассматривал Руслана глубоко запавшими глазами. Молчание затянулось.
      — Исполать тебе, человече. — поздоровался Руслан. «Леший» все так же молча кивнул. — Дозволь обогреться у твоего огня. — опять кивок. Витязь сел на пень и вытянул ноги к огню. В лесу заметно холодало, ветер раскачивал высоченные ели и сосны. Потрескивал костер. А в остальном — тишина. Которая начинала тяготить.
      — Я- Руслан, в младшей дружине у князя служу. А ты кто будешь?
      Человек, наконец, пошевелился, досадливо поморщился, и после некоторой паузы медленно произнес хриплым голосом:
      — Молчан. Волхв.
      — Ффу, я уж боялся, ты и говорить-то не умеешь.
      — Умею.
      — Хвала богам. Ты здешний? — Молчан кивнул. — А живешь где? — волхв мотнул головой вправо. Руслан напряг зрение и разглядел шагах в семи вход в землянку. Или в берлогу? — Ты что, медведя выселил?
      — Сам построил.
      — Слушай, что ты такой неразговорчивый? Мне как раз волхв нужен, чтоб поговорить. Вы ж, волхвы, все умные, а моего умишка не хватает, чтоб кой-чего понять.
      — Я… молчал больше пяти весен…
      — Как это?!! — ахнул Руслан.
      — Да, как-то не с кем было…
      — А что ж ты делал все это время?
      — Истину искал.
      — И как, нашел?
      — Нет, — грустно усмехнулся волхв. Она, похоже, вообще непостижима. Старые волхвы тоже ведь не нашли, а мне до них далеко…
      — Да-а… Вот и мне надо найти кое-кого…
      — Так зачем тебе волхв?
      — Да разобраться надо с одной штукой… Только скажи сперва, где мы сейчас?
      — Как это где? В лесу, у моей пещеры…
      — Я не про то. Лес твой где?
      — В Ижорских землях…
      Руслан выругался, с досады грохнул кулаком по пню, на котором сидел. Пень раскрошился, богатырь потерял равновесие и повалился в снег. Когда он, ругаясь и отряхиваясь, поднялся, на лице волхва не было и намека на усмешку.
      — Мне в совсем другую сторону надо… — простонал Руслан. Колдун-то, он же за степью, где-то чуть ли не в Таврике…
      — Так зачем тебе понадобился волхв? — повторил вопрос Молчан.
      — Да оберег у меня странный… А кто лучше волхва понимает в оберегах?
      — Покажи.
      Руслан снял с шеи бабкин подарок. Волхв осторожно взял его, пристально осмотрел со всех сторон.
      — Да, штука интересная. Дело пахнет старой магией. Как, говоришь, работает?
      Руслан еще ничего не говорил про то, как работает оберег, но с готовностью поделился тем, что знал:
      — Вот этот, что на птичий клюв смахивает, повернешь — всех зверей понимать будешь…
      — Это я и так умею, — отмахнулся Молчан. — Дальше.
      — Вот этот, самый длинный, не трожь вообще…
      — А не то что?
      — Улетишь так далеко, что и представить сложно. Я вот бабку не послушал, теперь с тобой балакаю… А ведь совсем недавно почти возле Киева был…
      — Ага. А остальные?
      — Про остальные бабка не знала, а я не пробовал.
      — А вот сейчас и попробуем! — глаза Молчана засветились все тем же задором, что Руслан на себе испытал в избушке бабы-яги, и богатырь вдруг понял, что волхв-то тоже молод, весен двадцать пять, никак не больше.
      — А не боязно?
      — А, когда ни помирать — все одно день терять… — беспечно махнул рукой Молчан и повернул третий рожок оберега.
      Ничего не произошло. Руслан и Молчан некоторое время пристально смотрели друг на друга, затем одновременно пожали плечами и сразу же волхв крутанул четвертую загогулину. Ночное небо перечеркнула широкая огненная полоса, совсем рядом, верста с небольшим гаком, бабахнуло, лес было загорелся, но почему-то пожар сразу прекратился. Волхв и воин обалдело смотрели в ту сторону. Первым пришел в себя Молчан.
      — Пожалуй, пока хватит. Третий, похоже, сломался, но четвертый… Да…
      — Пойдем, посмотрим? — предложил Руслан. Молчан подумал, согласился. Пошли. Молчан прихватил с собой посох. Руслан полюбопытствовал, из чего тот сделан. Волхв протянул посох ему:
      — На, подержи. — посох оказался на удивление тяжелый. — Это Железное дерево. Сам-Сшит называется. В Таврике растет.
      Конь Руслана увязался следом, Руслан приказал ему оставаться на месте.
      — А я что, не человек, что ли? — проворчал конь. — Мне тоже интересно!
      — Пусть идет, — разрешил Молчан. — А то потом вопросами замучает…
      Прошли с версту, где по почти голой земле, где по колено в снегу. Вышли на поляну. Прямо посреди поляны зияла здоровенная яма, куда свободно вместился бы княжеский терем.
      Со дна ямы поднимался пар, сквозь него просвечивало что-то большое и докрасна раскаленное.
      — Небесное железо! — глаза молодого волхва лихорадочно блестели. — Сотня пудов, не меньше. А то и две. Вон, яма-то какая…
      — Князю надо бы сказать. А то он тогда за пригоршней этого железа мотался, а тут его вон сколько…
      — А ты позови князя за город, отъедете подальше, крутани эту хреновину, раз — и на всю дружину небесных мечей наковать можно…
      — Да, у Людоты руки отсохнут столько ковать… Да и не дело это…
      — Что?
      — Люди работают, ищут руды, кто и надрывается, живот кладет, а тут все так просто — раз! и гора небесного железа вот так вот, задурно, прямо в руки… Да за эту вот глыбу, поди, весь Царьград купить можно! Ну, весь — не весь, но половину — точно… А если вторую сверзить, тогда уж точно весь.
      — Странные мы, люди. Эвон, богатство какое. А мы морду воротим. Мол, неправедное. Не потел за него, мозоли не натирал, — значит, нечестно. А в бою взял, во взятом граде награбил, это — честно?
      — Война — это работа. Там я не задурно беру, а за кровь свою. За жизнь побратимов моих. Это вира, понимаешь?
      Постояли у края ямы, помолчали. Пар почти весь поднялся, и стала видна массивная глыба с красными прожилками — не все еще остыло. Двое так же молча развернулись, пошли обратно к костру. Конь послушно шел следом и вопросов не задавал.
      У костра тоже долгое время хранили молчание, потом Молчан произнес:
      — Ты что-то начал рассказывать про то, как этот оберег к тебе попал…
      — Да, в общем-то, ничего особенного… — начал Руслан.
      Тучи закрыли звезды, стало совсем холодно, когда молодой воин закончил свой рассказ.
      — Да… Интересно… Да только утро вечера мудренее, а уж ночи — тем более. Предлагаю поспать, а завтра все станет ясно. — сказал разговорившийся Молчан, жестом приглашая Руслана в землянку.
      Жилище отшельника оказалось тесным и низким, богатырь на четвереньках вполз туда и растянулся на шкурах. Волхв втиснулся рядом, накрыл обоих той шкурой, в которую до того кутался сам.
      — Молчан…
      — Да?
      — Тебя всегда Молчаном звали?
      — Нет… Раньше Балаболом кликали…
      Руслан усмехнулся чему-то, но ничего более не сказал. Вскоре до волхва донесся его богатырский храп.
      Снилось ему многое. Был там и чернорожий колдун с длиннющей бородой, и девки, почему-то голые, но все как одна — красавицы редкостные, и князь Владимир, и молодой волхв Молчан, и давешняя баба-яга, и еще какой-то голубоглазый лысый парень, покрытый множеством шрамов… А потом Руслану приснился его конь, говоривший:
      — Эээ, хозяин… Мне б пожрать чего…
      Богатырь проснулся, но, помня вчерашний опыт, сперва разлепил глаза. Над ним нависал потолок из неотесанных бревен. Тут последние остатки сна покинули буйную головушку, и Руслан вспомнил, где и как он очутился. Конь засунул морду в берлогу волхва и ныл самым раздражающим образом.
      — Раньше ты, вроде, таким неженкой не был… Подумаешь, я тоже с вечера не жрамши… — проворчал Руслан, вылезая из землянки.
      Солнце било в глаза, нестерпимо ярко сияя в безоблачном небе и отражаясь от завалившего поляну снега. Волхва нигде не было видно, костер тоненькой струйкой дыма давал знать, что еще жив немножко, только подкормить бы его… Руслан нарезал щепы, положил в почти затухший костерок, набрал в грудь побольше воздуха и дунул. Струйка дыма стала заметно толще, показались оранжевые острые язычки пламени, и к тому времени, когда волхв вернулся с охоты, за уши таща большого зайца, костер уже весело трещал и снег в котелке почти растаял.
      С зайцем расправились быстро. Волхв набросился на мясо с остервенением человека, не евшего по меньшей мере всю зиму.
      — Понимаешь, — виновато оправдывался он перед Русланом, — я ж пока молчал, мяса тоже не кушал…
      — А что ж ты ел? — не поверил богатырь.
      — Да так, что придется. Кузнечиков там всяких… — брезгливо поморщился Молчан.
      После сытной трапезы настроение сразу же сделалось не менее солнечным, чем утро. Только конь продолжал настойчиво требовать еды.
      — Ну, пошли со мной, страдалец, — сказал Молчан и подвел конягу к большому сугробу шагах в сорока от берлоги. Разгреб руками снег, под ним оказалось сено. Конь радостно набросился на угощение, весь окружающий мир перестал для него существовать. — Летом заготовил, — пояснил волхв, — думаю: «А вдруг зима холодная-голодная?». Вот и накосил. Чтоб лосям всяким нормально зимовалось…
      — Ну, мой-то лось в Киеве избаловался на казенных харчах… Ничо, пусть его отъедается, когда еще поест…
      — Значит, все же поедешь?
      — Значит, поеду.
      — Добро. Хватит мне сиднем сидеть в лесу… Пора и побродить по белу свету… Пока совсем не одичал.
      — Забудь. Хороший ты человек, Молчан. Да только долго мой конь двоих не вынесет. Да и не для волхва этот поход. Биться придется. Надеюсь, что часто, да боюсь, что люто.
      — Что ж, перечить не стану. Жаль, конечно. А, ладно. Снег сойдет, пойду к людям. — только что веселый волхв пригорюнился, махнул рукой и поплелся в лес, напевая волховскую песню, смысл которой остался для Руслана загадкой:
 
Как-то раз сторукий Шива
Себя чувствовал паршиво:
Всем асурам и ракшасам
Накулдыкал по мордасам!
 
      — Помогай тебе боги, Молчан! — крикнул богатырь. Волхв лишь отмахнулся. Обиделся, видать. Руслан раздраженно обернулся, поглядел на истерично насыщающегося коня и принялся собираться в путь. Ему хотелось поскорее покинуть эту поляну. Вроде бы, все правильно сделал, но… Какая-то тяжесть все же давила сердце.
      Терпеливо дождавшись, пока четвероногий друг умнет полстога, Руслан вскочил в седло. Помешкал чуть, определяя направление. Потом достал оберег. Покрутил третий рожок, снова, как и вчера, ничего не произошло.
      — Как же ты работаешь?.. — пробормотал богатырь, потом, вспомнив, что в этаком лесу верховая езда вряд ли получится, спешился и зашагал через лес. Плетущийся следом конь недоумевал, зачем так торопиться, если неплохой еды вполне хватит еще на пару дней?

      Кончилась изматывающая ночь, встало невыспавшееся солнце, и тут же укуталось серыми тучами. Можно пойти и досмотреть сны, прерванные посреди ночи, когда пришло время вставать на стражу. Человек встал, потянулся, сладко зевнул, отошел от костра. Становище пробуждалось от сна. То тут, то там вылезали из шатров заспанные воины, женщины торопились по воду, начали голосить вечно голодные дети. Человек, зевая на ходу, пошел к своему шатру.
      — Эй, ты куда идешь? — окликнули его.
      — К себе, спать. — буркнул он в ответ. — Полночи глаз не сомкнул, на страже сидел.
      — Подожди к себе, сперва к кагану зайди, зовет он тебя.
      — Зачем?
      — Почем знать? Зайди, и узнаешь.
      Человек раздраженно пожал плечами и повернул к шатру кагана. Страшно хотелось спать, но незачем наживать неприятности, ослушиваясь кагана. А неприятности последуют быстро и немалые, вплоть до сдирания кожи, невзирая на старую дружбу…
      — Здравствуй, брат мой. — приветствовал его каган Хичак по прозвищу Непримиримый. — Знаю, что спать хочешь, но потерпи немного. Я тоже спал мало, все о тебе думал. Прошло уже пять лет, как ты стал взрослым мужем, но до сих пор пусто в шатре твоем. Это нехорошо. Мужчина должен иметь жену, должен плодить детей, это хорошо для племени. Я знаю, что ты не рожден в наших шатрах, как я и мои воины; но ты давно живешь с нами, мы с тобой выросли вместе, и столько славных дел свершили мы бок о бок! Ни в одном печенежском племени нет воина, подобного тебе! Так почему же не хочешь ты передать силу свою и воинскую доблесть сыновьям? У нас много красивых молодых женщин, введи любую из них в свой шатер!
      — Хммм… — покачал головой человек. Каган неверно истолковал это покачивание:
      — Нет, не хочешь? Тебе не нравятся наши женщины? Хорошо, давай нападем на кого-нибудь, и любая женщина, которая приглянется тебе, станет твоей!
      — Нет, мой каган. Я не могу думать о семье до тех пор, пока твоя любимая жена томится в плену у чернолицего демона. Я чувствую свою вину в том, что не смог помешать ему похитить прекрасную Астарду. До тех пор, пока не смою с себя этот позор, ни к одной женщине не прикоснусь.
      — Вот ты о чем… — лицо кагана потемнело от гнева и печали. — Я три раза по сто раз говорил тебе, что нет в том твоей вины, ибо непосильно одному человеку бороться с демоном… Но ты почему-то отказываешься верить мне, своему брату и кагану… Что ж, да будет так! Вскоре мы выступим в поход туда, где живет проклятый бородач, и после того, как он будет повержен, женщина должна войти в твой шатер. Обещай мне это, иначе обида на тебя поселится в моем сердце.
      — Я обещаю тебе, Хичак.
      — Вот и договорились. А теперь иди спать. Я велю не беспокоить тебя. Хорошего сна!
      — Хорошего сна, каган.
      Человек вышел на свежий воздух и медленно побрел к своему шатру. Придя, он лег с намерением тут же заснуть, но сон, давно уже пытавшийся одолеть его, видимо, разочаровался в своих попытках и ушел поискать более благодарного человека. Он лежал без сна, закинув руки за голову, думал, вспоминал…
      Он родился в небольшом селении на берегу Варяжского моря. Мать назвала его Жданом, потому что почти десять лет просила у богов дать ей ребенка, подносила им какие могла щедрые жертвы, и все никак не могла дождаться; несмотря на то, что и она, и муж ее были здоровы и крепки телом. Но на исходе десятого года боги, наконец, смилостивились, и она понесла. Когда же пришла ей пора рожать, не послушалась она старших женщин, и все откладывала на потом, ссылаясь на обилие работы по дому. И, когда уже и схватки давно начались, она все не желала удалиться на роды, а пошла к морю, стирать одежду. Там, в море, по пояс в воде, она и родила мальчика. Ребенок, покинув материнскую утробу, оказался в море, но не утонул, а сразу же поплыл, да так быстро, что обессилевшая мать с трудом его поймала. Подруги ее молчаливостью не отличались, и уже к вечеру об этом необычном происшестви знало все селение. Ребенка назвали Жданом, как и собирались, но языкастые кумушки тут же прозвали его Рыбьим Сыном, и это прозвище прилипло к нему покрепче собственного имени. Собственно, по имени его кроме матери не звал никто.
      Когда Ждану исполнилось семь лет, утонул в море его отец. Ушел с другими мужчинами на старой ладье ловить рыбу, и тут внезапно налетел шторм… Никто из рыбаков не вернулся. На следующий год на побережье высадились в поисках наживы свирепые даны. Но какая добыча может быть в бедном рыбацком селении? И тогда озлобленные пришельцы вырезали всех, и сожгли дома. Рыбий Сын — к тому времени он и сам начал забывать свое настоящее имя, — успел схорониться в кустах, и оттуда видел он и горящие дома, и окровавленные мечи данов, и молодых девушек, предпочитающих смерть бесчестью и полону…
      И начались лихие скитания. Он шел вдоль берега, надеясь выйти к людям, питался пойманной рыбой, грибами да ягодами, что мог найти в лесу. Три раза выходил он на пепелища сожженных викингами селений, и так и не встретил ни одного живого человека. К концу второй недели своих странствий. Он увидел в море новгородскую ладью. С криками бросился мальчик в море, и вплавь догнал судно. Купцы, возвращавшиеся после успешной торговли с варягами, подивились тому, как быстро и с какой выносливостью мальчишка проплыл чуть ли не версту. Они взяли его с собой, в Новгород.
      В Новгороде Рыбий Сын не прижился. Кому нужен маленький сирота, только и умеющий, что рыбу ловить, да быстро плавать? Голодных ртов везде хватает… И, потолкавшись в новгородской суете с месяц, мальчик ушел куда глаза глядят. Долго ли, коротко ли, но прибился он к скоморохам. Скоморохи — люди простые, веселые, и зачастую не в своем уме. Они легко взяли Рыбьего Сына в свою компанию, и даже начали обучать его всяким штукам, вроде игры на дуде и стоянию на голове. В разных городах и весях, где они устраивали действа, Рыбий Сын на спор переплывал реки и пруды, посрамляя лучших местных пловцов; с того и кормился. Много побродил он в компании веселых скоморохов. Был и в Изборске, и во Пскове, и в Смоленске, и в Любече. Побывал и в стольном граде Киеве. Там он провел целый месяц: Киев — град большой, и желающих посмотреть на скоморошьи чудачества там завсегда хоть отбавляй. К тому же, всем известно, что скоморохи разносят вести, где чего произошло и кто кому привет шлет… Из Киева они пошли дальше, на юг, намереваясь пройти в Корсунь и оттуда плыть аж в Царьград. Зачем скоморохам припекло плыть к ромеям, Рыбий Сын так и не узнал, потому что в степи налетели на них печенеги. Беззащитных скоморохов зарубили в единый миг, а мальчишку заарканили и утащили в полон. Так в возрасте десяти лет Рыбий Сын стал рабом.
      Впрочем, рабом он был недолго. Поначалу печенежским мальчишкам очень нравилось задирать молчаливого светловолосого раба, но когда они с изумлением узнали, что ему вполне по силам победить в драке не менее пяти ровесников одновременно, отношение к нему мгновенно изменилось. Теперь они брали его в свои игры, как равного. Все решил случай. Как-то в Лукоморье Хичак, сын кагана, стремясь доказать, что ни в чем ему нет равных, решил переплыть залив шириной версты в две и вернуться назад. Туда он доплыл успешно, но на обратном пути силы оставили его, и мальчик стал тонуть. Друзья закричали и посыпались в воду, спеша на помощь. Вместе со всеми прыгнул и белобрысый раб со странным именем Рыбий Сын. Очень быстро он оставил всех остальных далеко позади, доплыл до Хичака, держащегося на поверхности из последних сил, и вытащил его на берег. За спасение жизни сына кагана Рыбий Сын тем же вечером получил свободу и стал полноправным членом племени. С тех пор между ним и Хичаком установилась крепкая дружба. Рыбий Сын был принят в род кагана, он рос и воспитывался вместе с сыновьями вождя племени. Когда пришла пора постигать воинскую науку, Рыбий Сын быстро обогнал сверстников: он был и сильнее, и ловче, и хитрее печенегов. Хичак иногда завидовал ему, но козней не строил, наоборот, всячески приближал к себе. Они вместе пошли в свой первый поход на хазар, и вернулись с победой и добычей. Когда же умер старый каган, Хичак занял его место, и очень скоро прославился как умелый, хитрый, и совершенно безжалостный вождь. Многие печенеги замирились с русами, некоторые даже осели на земле и принялись ее распахивать, выращивать хлеб. Хичак же не желал нарушать обычаи предков, и неоднократно тревожил огнем и мечом рубежи Русского государства. За упорное нежелание сворачивать с избранного пути он приобрел прозвище «Непримиримый». И Рыбий Сын был с ним в каждом походе.
      «Боги, боги! Я же резал своих! Какой же я печенег? Печенеги не дают своим детям имя Ждан… У печенегов не бывает таких белых волос и голубых глаз… Зачем мне это все? Ведь Хичак не пойдет на другой край Мира мстить данам за мою мать… Сколько можно крови? И куда мне деваться, я же вырос здесь? Кому я нужен там, на Руси?» — такие мысли частенько терзали его. Он задавал себе вопросы и был не в состоянии правильно ответить на них, и оттого день ото дня мрачнел все больше.
      Прошлой осенью произошло еще одно странное событие: откочевывая к югу в поисках хорошего места для зимовки, их племя наткнулось на другое, совершенно незнакомое. Для степняка нет худшего оскорбления, чем чужой шатер на горизонте, и каган погнал воинов в бой. Рыбьему Сыну стоило немалых трудов упросить его не допустить побоища. Хичак был в ярости, и вся эта ярость пролилась на голову Рыбьего Сына. Но воинов каган отозвал; тем более, что незнакомцы нападать не спешили. Они встали возле оврага, в самом неудобном для боя месте, и ничего не делали, ожидая, что будет дальше. Заинтересовавшись, Хичак в сопровождении Рыбьего Сына выехал порасспросить, кто они и что им надо. После долгих попыток понять друг друга, с грехом пополам они выяснили, что это такое же кочевое племя; только родные их степи остались далеко на востоке. Сами же они были заброшены в чужие земли злобной магией шамана соседнего племени, и вот уже тридцать дней ищут дорогу домой.
      Пожелав им сочной травы для коней и прочих степных благ, Хичак отпустил их с миром. А десять дней спустя они снова наткнулись на это чужое племя со странным названием «Тыва». Чужаки отчаянно отбивались от втрое превосходивших их численностью хазар. Хичак с хазарами не дружил никогда, и печенеги ввязались в драку. К исходу дня хазары были посрамлены, мало кто остался в живых. А в сражении получилось так, что Рыбий Сын спас жизнь молодому вождю Тывы со странным именем Саян-оол. И, когда пришла пора племенам снова прощаться, потому что нет ничего тягостнее, чем пересекать степь бок о бок с чужаками, этот вождь в сопровождении своего шамана пришел к Рыбьему Сыну.
      — Если вдруг наступит день, когда будет тебе совсем плохо — позови меня, и я приду на помощь. Шаман обещал это устроить. — сказал Саян-оол на прощанье. А шаман Калинду просто подошел к нему, посмотрел пристально в глаза, стукнул раз в свой бубен, кивнул и ушел.
      А когда в начале зимы длиннобородый демон с лицом чернее ночи украл жену Хичака, Рыбий Сын с радостью окунулся в бесконечную подготовку весеннего похода во имя мести. Это помогало отвлечься от горьких дум и одиночества.
      Человек лежал без сна в шатре, закинув руки за голову, и непрошенная слеза ползла по заросшей щетиной щеке. Скорее бы в поход, скорее бы сошел снег! В степи — вольная воля, а встречный ветер выдует из головы все горькие думы. А там, глядишь, и впрямь, жениться можно… Наконец, породниться с печенегами… Но в те минуты, когда он думал о том, чтобы раствориться в племени окончательно, перед глазами вставали зарубленные скоморохи, горящие полянские хаты, убитые мужчины, замученные женщины… Хотелось в голос завыть. Год за годом ломал он голову в поисках ответа, как быть. И никак не мог сделать свой выбор.

      Когда Руслан, наконец, продрался сквозь лес и вышел на тракт, уже начинало темнеть. Наскоро перекусил холодными остатками завтрака, вскочил в седло, пустил коня рысью. Радовало то, что тракт оказался весьма наезженным, так что, по зрелому размышлению, богатырь потребовал от коня галопа. Тот поломался было, но с плеткой и шпорами не очень-то поспоришь. Первый час бешеной скачки Руслан вовсю наслаждался встречным ветром, освежавшим лицо и мысли, но потом ветру показалось этого мало, он уже норовил забраться под одежду, пробежаться мурашками от головы до пяток… И мороз крепчал.
      Перевалило за полночь. Усталый конь едва держал рысь. В лесу, плотно подступавшему к тракту с левой стороны, кто-то разухабисто гугукал. Справа подо льдом спала река. Руслан с тоской думал, что, по всей видимости, ночевать придется в снегу. Не то, чтобы он боялся простудиться, нет, просто ночлег под какой-никакой крышей был бы не в пример приятнее. Да и нечисть всякая по ночам, бывает, шляется…
      Стоило подумать о нечисти, рука сама собой потянулась к оберегам, и первым делом нащупала давешнюю кривую бляху. «Железяку, что ли, с неба свалить — подумал богатырь, — рядом с ней и поспать тепло будет…». Потом ему в голову пришла мысль, что богам может очень не понравиться, что у них так часто таскают драгоценное Небесное Железо, и что тогда они с ним сделают — одним им и ведомо… Да и негоже слабостям своим потакать. А если пятый вырост попробовать покрутить? Интересно, что будет? Вдруг, чего полезное откроется?
      Руслан остановил коня, дал ему немного подкрепиться прихваченным от Молчана сеном, а сам достал оберег. Долго смотрел на него в нерешительности, потом махнул рукой — совсем, как вчера, крутанул пятую загогулину. Постоял, прислушался к ощущениям. Вроде, никаких перемен. Крутанул другой раз, третий. Ничего. «И этот не работает» — вздохнул Руслан, водворяя оберег на место. Пробовать дальше почему-то расхотелось.
      — Какие интересные игрушки иногда у проезжих встречаются, подумать только! — прозвучал вдруг откуда-то сверху голос. Руслан отпрянул, на ходу вытаскивая меч и оглядывая место предполагаемой схватки с неизвестным пока противником. — Да ладно, богатырь, не собираюсь я на тебя нападать — делать мне больше нечего! — Руслан задрал голову повыше и обнаружил, что голос принадлежит филину. Большому филину со светящимися глазами.
      — Здрав будь… Ты меня, между прочим, чуть не напугал! — проворчал Руслан.
      — И ты будь. Ишь, пужливый какой! Далеко ли путь держишь?
      — Далече. На юг мне надобно, за Степь великую.
      — Ну да, куда ж еще… Нет, чтобы подвиги в родных лесах свершать, все-то вы в теплые края рветесь! Оно, конечно, понятно: в тепле геройствовать приятнее. А здесь что — снег, холод, никакого тебе удовольствия… Так что ли, герой?
      — Ну ты это, полегче… Знаю, что мудрой птицей считаешься, но все равно себя задирать никому не позволю!
      — Ух-ух-хху! Рассмешил! И что, на поединок вызовешь? На мечи или на кулаки?
      — Да сдался ты мне, драться с тобой еще…
      — Вот и я о том же. Как будто два достойных собеседника по-другому не могут пообщаться… Ты где эту штуку нашел, которую только что в руках вертел?
      — Бабушка подарила. А что?
      — Да нет, просто интересуюсь… Больно уж интересная вещица. В молодые годы видел я нечто похожее. Могучая была вещь! Я тогда у волхва одного жил, вот он такой штукой и владел. Круглая она была, как солнышко, и со многими лучами, гораздо больше, чем у тебя. Волхв мой очень любил вечерами подержать эту вещь в руках да порассуждать, чего она может и кому от этого хорошо, а кому и не очень. «Хочешь, — говорит он мне, бывало, — всю степь ананасами засажу?» Я, ясное дело, без понятия, что это за ананасы такие, и потому молчу в тряпочку. А он не унимается: «Вот, — говорит, — как засажу всю степь ананасами, степняцким коням травы не станет, тут они всем скопом на Русь и придут. И конец тогда Руси. А такая хорошая была идея — чтоб степь — и вся в ананасах!». И так почти каждый вечер. Ты что-нибудь понял?
      — Честно говоря, кроме того, что твой волхв мог Степь на Русь напустить — ничегошеньки. А что с ним стало?
      — С кем? С волхвом или с его этим талисманом?
      — С обоими. И давай не выражайся! Бранных слов я и сам немало знаю, да вот коняга у меня, понимаешь, нежная душа…
      — Нежная, говоришь? Ну-ну… А ничего особенного. Волхв помер, сильно старый был. А талисман этот он еще за год до смерти в варяжское море выбросил. Да, кстати, витязь, ты как насчет подвигов-то, я так и не понял?
      — Да так, как ты и говорил, — досадливо поморщился Руслан, — на юг еду, надо там колдуну одному по ушам дать, а то повадился девок таскать…
      — Замечательно! Вот цель, достойная богатыря: спасти множество прекрасных дев, причем всем скопом одновременно! А если какая одна невзначай на далеком Севере к лесным разбойникам угодила, так и шмель с ней, пусть пропадает… Нам на юге теплее…
      — Погоди, ты что несешь-то?! Какая девка? Какие разбойники?! Какой лес?!
      — Ага, взвился! Я, собственно, тебя для чего искал? Днем сегодня на этой вот большой дороге разбойники наши местные девку в полон взяли. Из Новгорода она, понимаешь ехала, куда-то чуть ли не в Киев. Одна, без сопровождения. Ну, вот и доездилась.
      — Что ж ты раньше-то молчал, воробей опухший?!!
      — Но-но, попрошу без оскорблений! Надо ж было слегка поглумиться над таким пригожим добрым молодцем, тем более — понимающим мой язык! Такие знатоки нынче — большая редкость, знаешь ли… К тому же, она сейчас в разбойничьей берлоге почти в безопасности: завтра вторая половина шайки вернется, тогда у них и дележ будет.
      — Дорогу-то хоть покажешь?
      — А зачем я, по-твоему, здесь сижу? Это недалеко. Версты две, по-вашему если считать. Пошли?
      — Пошли! — сказал Руслан, и в голосе его прозвучала решимость одним махом победить все мировое зло.
      Пыхтящий за Русланом конь, проваливаясь по грудь в снег, щедро изливал свою нежную душу в изысканных ругательствах до тех пор, пока Руслан и филин в один голос не шикнули на него. Не переговариваясь и стараясь не шуметь, добрались до жилища разбойничков. Изба красивой не была, зато поражала размерами. До княжьего терема далековато, конечно, но на боярский вполне тянет. Руслан хотел было глянуть в затянутое пузырем окошко, но оно, и так мутное, было покрыто затейливыми морозными узорами. Пришлось идти напролом.
      — С разбойниками я вежественно обращаться не привык. — глубокомысленно изрек Руслан, пиная дверь. Со смачным хрустом она рухнула вовнутрь. Богатырь вошел.
      Разбойники, числом восемь, сидели за столом и уписывали тощего кабанчика, обильно запивая брагой. Запах в избе стоял, как у нерадивого крестьянина в хлеву. С торца стола поднялся здоровенный криворожий детина в лисьей безрукавке, с позеленевшей медной цепью на шее. Старшой, видать.
      — Это кто ж такой хоробрый к нам в гости пожаловал? — ехидным голоском начал он. — У, дружинник, поди, важная птица! Тебе чего, служивый? — Руслан молчал, прикидывал обстановку и очередность противников. — Обогреться хошь? Пожрать-попить? Переночевать? Это завсегда пожалуйста. Но учти: раз уж пришел на наш постоялый двор, пока все барахлишко не отдашь — не отпустим! Ну, как, нравится?
      — Нет. — покачал головой Руслан и вытащил меч.
      — О! Глядите, ребята: очередной Илья Муромец в поисках очередных приключений на свою непутевую головушку! Ну, да с таких мы обычно так плату берем… — Руслан едва успел заметить, как разбойник швырнул непонятно когда успевший оказаться в его руке нож; тело среагировало само — не пропали уроки воевод! — нож просвистел в вершке над головой, а сам он уже летел вперед, к вожаку разбойников, поднимавшему короткий меч…
      Руслан оказался быстрее и проворнее. Правая рука кривого еще только шла назад для замаха, а голова уже отлетала в угол, снесенная с плеч Руслановым мечом. Тут же развернулся и проткнул мечом второго, который потянулся за швыряльными ножами. Третьему отрубил руку. Двое успели вскочить, один взялся за меч, второй потянулся за своим луком. Первый мечом владел неплохо, но третий удар все же пропустил и завалился навзничь, прижимая ладони к животу. Падая, он толкнул второго, который успел уже натянуть лук. Стрела вошла в горло истекающего кровью безрукого. С остальными тремя разбойниками Руслан разобрался так же быстро.
      — Так, ну, и где здесь держат пленных? — спросил Руслан у филина, выглядывая за порог.
      — Откуда я знаю? Пойди, да сам посмотри! — раздраженно ответила птица. Руслан пожал плечами, обернулся, и понял, что опаздывает, не успевает уклониться от летящей в него стрелы. Ну еще чуть-чуть, и она пройдет мимо…
      Острая боль пронзила левую руку. Девятый разбойник, скрывавшийся доселе в одной из многочисленных комнат, дождался, пока стихнет шум драки и тихонько вылез посмотреть, чем дело кончилось. Во второй раз он выстрелить не успел — подавился собственным вдохом, когда меч дружинника проткнул его грудь. После этого Руслан, не обращая внимания на торчащую в руке стрелу, обошел все комнаты. Разбойников больше нигде не оказалось. Похищенная девица отыскалась в темном чулане. Она не была ни испуганной, ни, тем более, заплаканной. На лице ее читалась лишь досада, что прерван ее путь, и нетерпеливое желание этот путь продолжить. Разрезав лыковые путы, богатырь помог девушке подняться, проводил в комнату посветлее и попросторнее.
      — Как звать-величать тебя, красавица? — поинтересовался он, перевязывая рану тряпицей.
      — Мила. — последовал ответ.
      — Я — Руслан, из младшей княжьей дружины.
      — А я — из Новгорода. А ты князя видел?
      — Конечно! Кто ж его не видел? Наш князь — чай, не диво заморское, его всякий увидеть может…
      — А князь — он какой?
      — Как это — «какой»? Ну, князь, он и есть князь…
      — А это правда. что говорят, что он высок, собою статен, лицом лучезарен, ходит, аки пардус, и умнее ста волхвов?
      — Правда, — после некоторого раздумья ответил Руслан. — а что?
      — А, так, — с деланным равнодушием отозвалась Мила, — просто интересно. Все говорят, мол, князь такой, князь сякой, вот и мне любопытно.
      — А что ж ты, красавица, одна в такой глуши путешествуешь? И куда путь держишь, если не секрет?
      — А что, мне всяких мамок-нянек с собой брать, что ли? Ну их, надоели. И потом, мне уже семнадцать лет, я ж не дите малое. Я никого не боюсь: ни волков, ни медведей!
      — А разбойников? Их ты тоже не боишься?
      — Разбойников… — Мила неуверенно зашмыгала носом, — Разбойников я тоже не боюсь! Если я в беду попаду, тут же явится добрый молодец, и меня спасет.
      — Это только в сказках так бывает. — строго сказал Руслан. — На самом деле можешь запросто пропасть, и следа не останется.
      — Ну, да, как же! Ты ж пришел? Пришел. Освободил? Освободил. Матери моей, едва я родилась, вещуны предсказали, что судьба у меня будет удивительная, и что тридцать и три богатыря меня хранить всю жизнь будут. Вот так-то. А ехала я в Киев. Надоел мне Новгород, да и отца разыскать мечтаю. Он у меня, знаешь ли, в Киеве.
      — В дружине, что ли?
      — Можно и так сказать.
      — А может, я его знаю? Как его зовут?
      — Владимиром его зовут.
      — Владимир, говоришь? Попробую припомнить… — Имя, действительно, было чем-то знакомо, но чем? И в лице спасенной юной упрямицы тоже проскальзывало что-то знакомое. Но что? Вообще, Мила оказалась писаной красавицей: хоть ростом и невысока, но статна, золотистые волосы сплетены в толстую косу. Кожа бела, и на белом лице с чуть курносым носиком сияют большие глаза василькового цвета… Не девица — мечта, если разобраться… Руслан вздохнул и поднялся.
      — Ты, пожалуй, спать ложись, время-то уж к утру идет. Я тоже покемарю в соседней горнице… Утро вечера мудренее, и что делать дальше — завтра и решим. Доброй ночи тебе, Мила.
      — И тебе доброй ночи, Руслан.
      Перед тем, как улечься, Руслан вышел во двор. Конь совершенно самостоятельно присоединился к разбойничьим коням, дремлющим в стойлах, и жрал все, что мог найти съедобного. Филин невозмутимо сидел на крыльце.
      — Значит, так. — доложил богатырь. — Враги повержены, девица освобождена. Я хочу спать. Поэтому у меня к тебе просьба: покарауль до утра, ладно? Ты ж все равно птица ночная. А жратвы я тебе принесу.
      — Ладно, витязь, договорились.
      Руслан вынес филину кусок недоеденного разбойниками кабана и завалился спать на шкуры, сваленные в углу горницы. Спал он безмятежно и не снилось ему ничего.
 
      В Киеве же спали далеко не все. Наиболее крепкие богатыри еще сидели за столом, еще оставались на ногах прислуживающие им гридни. Князь Владимир, полночи просидевший за греческой книгой о подвигах былых богатырей под Илион-градом, запивая древние сказания крепкой кавой, только ложился почивать. Стоило ему задуть свечу и смежить веки, как тут же начали происходить чудеса. Или же князь настолько умаялся за день, что сразу провалился в сон?
      Темнота, наполнявшая спальню, сгустилась, из нее медленно слепилась высокая призрачная фигура старика с длинной бородой. Незнакомец откашлялся. Владимир приподнялся, сжимая в руке меч.
      — Исполать тебе, княже. Не зови стражу и не нападай на меня, ибо нет зла в намерениях моих. — прогудел голос где-то под потолком.
      — Ты кто? — спросил князь.
      — Я… Да, в сущности, какая разница? Уже много тысяч лет я — вообще никто. Я — нечто, если хочешь. Впрочем, не будем играть словами. Предупредить хочу тебя, князь. Молодой Руслан Лазоревич, что в младшей дружине у тебя служит…
      — Предатель?! — губы Владимира побелели от гнева.
      — Нет, нет. — успокаивающе замахал руками призрак. — Он верен тебе и всегда будет верен. Я не о том.
      — Так в чем же дело? — в голосе князя все еще ощущалось напряжение.
      — Суждено ему жизнь прожить долгую и яркую, совершить многие подвиги и уже в преклонных летах голову сложить во славу Руси. И суждено ему родить сына, который подвигами своими славу родителя превзойдет, а славу и крепость Руси преумножит.
      — Добро. — ответил Владимир, зевая. — Добрая, конечно, весть на сон грядущий… А я тут при чем?
      — А при том, княже, что сына этого ему должна родить твоя дочь. Так предначертано.
      — Да? Как интересно… А которая, часом, не указано? У меня их немало… — он усмехнулся чуть смущенно.
      — Нет. В том-то и трудность. Тебе предстоит умом понять или сердцем почувствовать, которая. Иначе…
      — Иначе что?! — в голосе князя снова зазвенел металл.
      — Иначе все предсказанное может сбыться, но с обратным знаком. И народится такое чудовище, что полная погибель и Руси, и всему миру.
      — Точно?
      — У богов спроси, точно, али нет. — ухмыльнулся незнакомец.
      — Тогда, может, его просто стоит убить?
      — Таких богатырей земля родит не часто. Пробросаешься, княже. Он, когда в полную силу войдет, под стать Илье будет, если не лучше. И потом, слишком уж все запутанно с этими судьбами и предназначениями. Эвон, мы в свое время головы ломали-ломали, спорили-спорили, аж до драки дело дошло, да мало что поняли, если честно. А, пустое это все. Лучше найди ту дочь, князь. Не так уж это и трудно. Зато пользы… Ну, прощай. — и, прежде, чем Владимир успел сказать хоть слово, ночной гость растворился в воздухе. Князь пожал плечами, снова лег, и проспал до утра. Больше ему ничего не грезилось, даже царьградская царевна, которая снилась почти каждую ночь.

      Морозное выдалось утро. Синеватый снег загадочно искрился под медленно светлеющим небом. Солнце еще не взошло, когда Руслан вышел во двор, умылся снегом.
      — Ну, я полетел? — сонно спросил филин. — А то спать охота, да и зябко что-то…
      — Лети. Спасибо за подмогу. — поклонился ему витязь. Филин кивнул, взмахнул крыльями. Мгновение — и большая птица растворилась во тьме леса.
      — Это ты с кем тут беседы ведешь? — стуча зубами от холода спросила Мила.
      — А с пичугами разными. — хитро прищурился Руслан. — Как почивалось?
      — Грезилось всякое… странное. Будто под облаками лечу, а вокруг гроза, молнии, дождь…
      — Значит, так. Для начала пойдем перекусим. Потом — в путь-дорогу. Я еду на юг, могу до поры тебя с собой взять. Потом ты пойдешь в Киев, а я… А я — дальше. Ну, как?
      — Ладно, уговорил. Только, чур, не командовать! И не надо носиться со мной, как с торбой писаной. Надоело!
      — Добро. Все делай сама. Ты девка взрослая, хотя и балованная…
      — Это я-то балованная?! Ах ты…
      — Тихо, тихо. Спокойно. Пошутил неудачно. У тебя оружие-то какое было?
      — Да… Лук со стрелами и кинжал.
      — Ладно, поищем. Но сначала идем завтракать, больно уж жрать охота. А потом — сразу в путь. Время не терпит.
      Выехали с разбойничьего двора вместе с первыми лучами солнца. По вчерашним следам Руслана вышли на большак. Весь день молча скакали трактом, чередуя рысь с галопом. Редко когда обменивались парой-тройкой фраз. Но ближе к вечеру скука одолела обоих, и разговорились.
      — А зачем ты отца ищешь? — спросил Руслан, когда они в очередной раз пустили коней рысью.
      — А как ты думаешь?
      — Ну… — Руслан честно попытался придумать, зачем девушке мог вдруг так занадобиться отец, но так ничего и не надумал. — ну…
      — Что, даже ни одной причины сочинить не можешь? — насмешливо спросила Мила. — Тебе, небось, повезло…
      — Повезло? Это как сказать, может, и повезло. Отца я никогда не знал, мать степняки убили, когда я еще пешком под стол ходил. Так что, сколько себя помню, кругом одни мужчины, воины.
      — А я всю жизнь с одними мамками да няньками, скука смертная… Мальчишки во дворе играют то в царьградский поход Вещего Олега, то в хазарскую войну Святослава… Однажды, правда, и мне повезло: они собрались играть в месть княгини Ольги, им нужна была девчонка — княгиню изображать, а кроме меня, других девчонок на дворе не было… Ух, как мы тогда сарай спалили! И досталось же нам! — она на мгновение счастливо улыбнулась. — И ты знаешь, после этого мне захотелось быть такой же, как княгиня Ольга: вроде бы, красна девица, добрая жена, за мужем, как за частоколом, а случись вдруг что — меч в руку и вперед! Насчет «доброй жены» и прочего я уже наслушалась, а вот с мечом обращаться почти не умею. Вон, вчера разбойникам попалась… А был бы меч — отбилась бы! Вот и ищу отца — слыхала, знатный он воин…
      — А ты уверена, что тебе так уж надо мечом владеть? Война — дело мужское, грязная работа… Хотя, конечно, доблесть там, слава и все такое прочее… Но все ж таки девкам на войне делать нечего… И ты учти, что отец твой тебе то же самое скажет.
      — И ты туда же… — поморщилась Мила. — Ты такой же зануда, как и моя мать! — она пришпорила коня и унеслась вперед.
      — Ишь, недотрога какая! Меч ей подавай… — проворчал Руслан, в свою очередь, пришпоривая коня.
      — Хозяин! Больно же! Словами попросить не мог?! — возмутился конь.
      — Цыц, волчья сыть! Разговорчивый больно стал! Отдам смердам, будешь остаток дней своих плуг тягать — узнаешь, почем пуд лиха…
      К вечеру достигли обитаемых мест: у дороги притулилась корчма, поодаль виднелись заснеженные крыши десятка изб. В корчме, кроме маявшегося скукой престарелого корчмаря, никого не было. Увидев посетителей, хозяин рассыпался в улыбках:
      — Добро пожаловать, путники! Садитесь, садитесь! Обогрейтесь, поешьте, попейте! Устали ведь, поди, с дороги!
      — Есть такое. — кивнул Руслан. — Здрав будь, хозяин. Нам еды, питья, две комнаты.
      — Есть мясо, есть похлебка, есть мед, есть варяжское пиво, ромейское вино, квас, щи, сбитень. Чего изволите?
      — Мяса и пива. — ответил богатырь, покосившись на Милу.
      — Похлебки и квасу. — тут же заказала она.
      — Сей момент, сей момент! — засуетился корчмарь. — А комнат точно две? — Руслан молча показал ему кулак. — Хорошо, хорошо, две так две.
      Пока хозяин возился с едой, пока путники ели-пили, погода за порогом изменилась. Расшитый звездами темно-синий бархат неба затянули мутные тучи, замела-закружила вьюга.
      — Добро, что до корчмы добрались. А то в дороге в такую погоду попасть — не приведи боги! — прошептала Мила, передергивая плечами. Руслан услышал ее и кивнул.
      — И вот что я тебе еще хотел рассказать о мечах, боях и прочих вещах, о которых ты так горячо мечтаешь. Ходили мы два года тому назад на вятичей. Упрямые они ребята, дань платить никак не желают, вот мы постоянно и пытаемся их примучить. Дурные они, не понимают того, что вместе — проще. И жить, и воевать. Нахлынет Степь — так сообща ее можно сдержать, а по одиночке? Всем гибель. Ну, вот, ходили мы на вятичей. Кое-какие племена их мы пару лет назад данью все же обложили, так они там на этот год, вроде как, восстали немножко — порубили отряд, посланный за оброком. А князь обозлился и повелел скарать их всех на горло, дабы неповадно было. Пришли мы в их земли, и вот тут началось… Они в открытую драться никак не желали, все больше из засады, по подлому. Понимали, что в честном бою не устоять им. Воевода наш тогда осерчал крепко, и приказал предать огню и мечу все их веси. Только не все так просто оказалось: до весей-то тоже добраться надобно, а пока дойдешь — тут тебе и волчьи ямы с кольями, и стрелы из лесу частенько вылетают. Был у меня друг закадычный, Карасиком звали. С младых ногтей вместе мы были, не одну передрягу пополам расхлебали. И вот как-то мы прорвались в весь… Воину рассуждать не положено, приказано: скарать. Огнем и мечом. Скарали. Страшная потеха была. Когда мужчины, все, кто оружие держать мог, и стар и млад, полегли, супротив нас бабы пошли с ребятишками. А мы их мечом… и избы пожгли. И, когда все закончилось, стали мы собираться обратно, другов своих пересчитывать. Дюжины недосчитались, среди них и Карасика моего. Пошел я тогда его искать. Нашел… Лежал он возле спаленной избы. Десница отрублена, сам весь иссечен, вместо головы — каша кровавая… И два синих глаза глядят из этой каши… Он умер сразу же, как меня дождался. У нас с ним уговор такой был — не уходить в Вирий, с другом не попрощавшись… Он успел прошептать мне лишь пять слов: «Руслан, зачем мы это сделали?», и только потом ушел окончательно. Два года прошло, а до сих пор мне его глаза ночами снятся. Я — воин. Я князю на верность присягнул и клятву никогда не нарушу. Да, я люблю силушку выказать, благо немало ее у меня. Да, хорошо подвиг-другой свершить, и людям польза, князю и мне — слава, да и просто приятно: будет, чем на пиру похвастать. Но война — это дело другое. Да и за страховидлами девкам неча гонять: дом-то должен на ком-то держаться, али как? Вот так, Мила… Эй, хозяин! Где там твое пиво?!
      Мила долго сидела молча. Иногда качала головой, то задумчиво, то иронично. В конце концов не выдержала:
      — Ну, добро, война — это, конечно, дело не женское. Но откуда тогда столько кощунов о бесстрашных воительницах? И, потом, вот давай представим такую картинку: ты — богатырь на княжеской службе. Я — твоя жена. — у Руслана почему-то защекотало где-то внутри. — Ты целыми летами пропадаешь на заставе своей богатырской, а мне что прикажешь делать? Вышивать? А кто тебе будет порты стирать?
      — Воин в походе сам себе и прачка, и кашевар и еще многое что. — усмехнулся Руслан. — А ты, будучи женой, должна дома сидеть, хозяйство вести, детей растить. У каждого богатыря тыл прикрыт должен быть. И тогда его уже ничего, кроме службы, не заботит. Ясно?
      — Ты говоришь, как воевода перед молокососами!
      — Как мне в свое время эту мысль растолковали, так и я тебе объясняю. И нечего зубоскалить! — он уже начинал сердиться. В самом деле, что такое? Ладная девка, хороша собою, такую бы в жены сам хоть сейчас взял. А ей ратные подвиги в духе княгини Ольги подавай! Интересно, кстати, сама Ольга-то хоть раз в жизни меч в руках держала? Она же, вроде, греческого Христа почитала… Но хитра была — это наверняка. Надо будет поспрошать кого-нибудь знающего, из стариков желательно. А хотя бы Асмунда…
      — Вот твое пиво, витязь. — подошел корчмарь. — Комнаты готовы, на втором поверхе. Платить когда будете?
      — Держи, хозяин. — Руслан протянул ему несколько монет. Хорошо, хватило ума порыться в разбойничьем барахлишке. Кое-что из трофеев имело несомненную ценность — два кошеля с золотыми монетами, например. Некоторая озабоченность исчезла с лица хозяина корчмы и он убрался.
      — Руслан, а расскажи еще что-нибудь. — попросила Мила.
      — А чего рассказывать-то? Я еще своих подвигов и не совершил вовсе. Эвон, Микула, например. Еще во время Полоцкой битвы как отличился! Сообща с тиверцами ворота городские открыл! Да и потом много чего понасвершал. Про Илью, Добрыню и Лешака я уж вовсе не говорю — про них каждая собака на Руси знает… Вот, расскажу я тебе про воеводу нашего, Ветробоя по прозвищу Большие Уши.
      — А за что его так прозвали? — улыбнулась Мила.
      — Слышит он уж больно хорошо. В тереме сидючи, завсегда точно скажет, сколько мышей под полом шебуршится и чем каждая из них занята… Ну, воеводой-то он совсем недавно стал, и вот за какие заслуги. Поехал как-то раз князь наш на охоту. А это ему очень редко удается, потому как вечно он занят, все недосуг ему. И в числе прочих, кто с ним поехал, как раз Ветробой был. Так вот, приехали они в лес, выследили лося, погнали. Да только в том же лесу, оказывается, лютые разбойники проживали, сильно обиженные на Владимира. При прежнем князе жилось им привольно, своя рука — владыка; из казны горстями гривны гребли, а как Владимир Киев-то взял, повелел он их всех перевешать, как простых воров, да успели сбежать, в лесу схоронились. Узнали те разбойники, что князь в лесу, и порешили ему лютой смертью отомстить. За годы, проведенные в лесу, научились они бесшумнее тени ходить, и, прокравшись, устроили засаду. Это потом уже выяснили, что, оказывается, среди загонщиков двое их пособников было, они дружкам знаки условные подавали, а те уж по-звериному перекликивались. И тут Ветробой наш их и услышал. То кукушка слишком уж басовито прокукует, то дятел вдруг так стукнет, словно у него клюв саженный… Заподозрил неладное Большие Уши, и рассказал князю. Князь виду не подал, знай, охоту продолжает. И, когда лося загнали и пристрелили, князь кричит Ветробою: «Где они?!» Большие Уши и затараторил: «Двойная береза палец вправо, третий дуб, шестая ветка три вершка вверх, орешник локоть с права…». А прочие охотники, которых князь, оказывается, тоже успел предупредить, знай, стреляют, куда Ветробой кажет! Всех разбойников порешили, ни один в живых не остался. Большие Уши так точно на них указывал, что кому в сердце стрела досталась, кому в горло, кому в глаз… И ведь он ни одного из них не видел! Все на слух… Вот такой у меня воевода. — закончил Руслан.
      — А ты был на той охоте?
      — Нет, я на вратах как раз стоял, да и не взяли бы меня — не по годам, да не по чину.
      — И все же, какие подвиги свершил ты?
      — Никаких. — смущенно улыбнулся он. — Я только еду в свой поиск. У меня все еще впереди…
      — А как же я? Меня-то ты спас. Девятерых разбойников в миг единый порешил. Разве это не подвиг? — тихо спросила девушка.
      — Ну, не знаю… Так было надо поступить, не оставлять же тебя этим мерзавцам на потеху… Да какой это подвиг — девять мужиков зарезать… Не хочу бахвалиться, но воин я более умелый, чем они все, вместе взятые… были.
      — И, Руслан?
      — Да?
      — Я до сих пор никак не отблагодарила тебя за свое спасение.
      — Пустое, — отмахнулся богатырь. — мне никакой награды не нужно.
      — Все равно… Помогай тебе боги, Руслан. — внезапно притихшая Мила решительно поднялась из-за стола. — Пойду-ка я спать. Весь день в седле, и завтра то же самое… Эй, хозяин, которая там моя комната?
      — Вторая от лестницы.
      — Благодарствуй. Доброй ночи, Руслан.
      — И тебе доброй.
      Мила ушла. Руслан подозвал корчмаря.
      — А что, хозяин, чем здесь можно поразвлечься?
      — Да как-то особенно и нечем, Руслан-богатырь. Девок веселых в деревне нет, скоморохи последний раз на Купалу были… Разве что вино пить до полного изумления или в кости играть…
      — А ты играешь?
      — Ну, разве что, по маленькой…
      — А давай! По маленькой.
      — Чьи кости?
      — Кто больше выкинет, того и кости. Я твоими мечу, ты моими. Идет?
      — Идет.
      Начали. Долгое время играли по маленькой. По прошествии часа оба оставались при своем. Увеличили ставки. Опять все при своих. Выпили по такому поводу. Стали играть — крупнее некуда: Руслан поставил все, что имел, включая коня и доспехи, хозяин поставил корчму со всем своим имуществом. Но боги, видать, в этот вечер равно благоволили к обоим, потому что ночь перекатилась за полночь, а оба все еще оставались каждый при своем. Поняв, что играть дальше совершенно бессмысленно, корчмарь и Руслан приступили было к обильному винопитию под потешные байки про Илью Жидовина, Залешанина или кривичей…
      Скрипнула дверь, в корчму вошли пятеро. Крупные такие мужики, все при оружии. Лица красные с долгой дороги по пурге да морозу.
      — Хозяин, вина! — рявкнул один из них.
      — И мяса! — добавил второй.
      — И побольше! — подытожил третий, самый здоровый.
      — Сейчас! Я мигом! Присаживайтесь, дорогие гости! — корчмаря было не признать в этом заробевшем человечке, готовом поясно кланяться поздним посетителям. Руслан на всякий случай подтянул незаметно ножны с мечом поближе.
      — Давай-давай, торопись, с долгой дороги мы, да с большого горя. — проворчал третий.
      — Не извольте беспокоиться, я мигом! — запресмыкался корчмарь, и Руслану стало противно. Он положил меч на колени, вздохнул и повернулся к новоприбывшим гостям:
      — А что за горе стряслось, люди… добрые?
      — Товарищей наших порубили! — прошипел тот, что требовал мяса. — Девятеро их было, на хозяйстве оставались, пока мы… ездили по делам. Утром возвращаемся — изба в крови, двор истоптан, а товарищи наши в овраге лесном аккуратно так сложены. В рядок. Вот мы и идем по следу тех, кто это сделал. Чтобы отомстить, понятно? Двое их было: один при своем коне, второй одного нашего увел, своего подраненного у нас оставил. И этот наш конь чудесным образом в конюшне этой корчмы оказался. Ты не знаешь ли, молодец… добрый, кто бы это на нем сюда приехал, а?
      «Опять драться с мужичьем, Ящер! Но другого выхода, по-видимому, нет.»
      — Товарищ мой на нем приехал, и я вместе с ним. — ответил Руслан, начиная беспокоиться: эти пятеро казались куда более опытными бойцами, чем их вчерашние собратья. — так что можете излить свое горе горькое, прежде чем в Пекло к своим товарищам отправиться.
      — Так я и думал. — вздохнул самый здоровый из всех пятерых, снимая полушубок и обнажая меч. Был он уже в изрядных летах, но все выдавало в нем очень бывалого воина: и сложение, и походка, и манера держаться. — Побахвалиться мы все мастера. «Мой меч — твоя голова с плеч», да? Посек девятерых щенков неразумных, и возгордился: я, мол, герой, каких свет еще не видывал… Ну, что ж, кто тебя учил драться, сучий выкормыш?
      — Драться меня учил сам воевода Претич, и хватит языком молоть. — твердо сказал Руслан, вставая из-за стола с мечом в деснице.
      — А меня учил тот же учитель, что и твоего воеводу. И я Претича всегда побивал. А трепаться и впрямь хватит. — спокойно произнес разбойник и сделал молниеносный выпад.
      Дальнейшее Руслан запомнил сумбурно. Он нападал и защищался, защищался и нападал. Куда бы ни хотел он ударить, разбойник всегда успевал парировать выпад и сделать свой. Оба крутились, вертелись, искры сыпались, когда клинки соприкасались. Это, казалось, продолжалось бесконечно. Внезапно все кончилось: Руслан, тяжело дыша, отступил назад, а разбойник грузно осел на пол, тщетно пытаясь зажать руками фонтан крови, бьющий из шеи.
      — Претичу… Мои поздравления. Если выживешь, конечно — усмехнулся он напоследок.
      Остальные разбойники напали тут же, все началось сначала. Руслан дрался, не рассуждая. Самый молодой разбойник на миг приоткрылся — и тут же получил колющий удар в живот. Тут же Руслан пропустил удар по ноге, хлынула кровь. «Продержаться бы еще хоть сколько-нибудь!» — заколотилась между висками суматошная мысль. Усилием воли он прогнал ее, запретил себе думать о ранах — вчерашней и свежей. Тем временем он чудом уклонился от мощного рубящего удара сверху наискось и вновь сосредоточил внимание на битве. Еще один старый разбойник упал с раскроенной головой — годы не те, бешеный темп этой драки был ему явно не по силам. Руслан остался один против двоих. Те, казалось, ничуть не устали, словно не скакали целый день и полночи по зимней дороге, да еще в пургу; словно не махали тут мечами вот уже довольно долго…
      Когда в глазах разливалось уже сплошное кровавое марево, и отражал удары врагов Руслан, скорее, уже интуитивно, подставился третий. И тут же упал с мечом в груди. Беда была в том, что меч застрял. И того мгновения, что богатырь пытался вытащить оружие, с лихвой хватило разбойнику для последнего удара. Боль моментально распространилась от бедра по всему телу, в глазах потемнело окончательно, и Руслан упал на тела поверженных врагов. Как бы из-за стены до него донесся голос убийцы:
      — Силен был, сволочь… Ящер, ведь их двое было! — послышался топот взбегающего вверх по лестнице человека, затем сдавленное «тхе!», и, после небольшой паузы — грохот пересчитывающего ступеньки тела. Руслан заставил себя разлепить глаза. Перед ним лежал труп последнего разбойника. В груди его торчал тот самый кинжал, который утром Мила признала своим.
      — А ты говоришь, вышивать… — всхлипнув, произнесла девушка и села возле Руслана.
      — Да… живой я… — прохрипел богатырь. — А… вышивать все же… красивее…
      Прошло полных две седмицы и началась третья, прежде чем раны Руслана затянулись настолько, что стало можно продолжать путь. Мила все это время не отходила от витязя, лечила его травами, перевязывала раны, кормила, и даже пела на сон грядущий песни и рассказывала байки разные. Когда они, наконец, оставили корчму, зима уже неохотно отступала, открывая дорогу вечно юной весне.
 
      Каган Хичак Непримиримый заявил, что ждать более не намерен. Пока одни печенеги пируют — подумать только! — с русами в их деревянных шатрах, а другие — тоже неслыханно! — пашут землю и строят себе дома, как славяне и разбитые ими в пух и прах презренные хазары, должны же оставаться хоть немногие верные заветам предков воины? Если у вождя украли любимую жену — это же позор для всего племени, и смывается он только кровью! Есть еще настоящие воины среди печенегов? Или они все уже продались ненавистным русам?! Племя ответило, что есть, и каган велел немедля выступать, не дожидаясь, пока снег стает окончательно.
      Лучший воин племени, чужак со светлыми волосами, большими глазами и странным именем Рыбий Сын, внутренне ликовал, предвкушая самую серьезную битву в своей жизни, ибо должно быть известно всякому, что демонов и колдунов недооценивать никак нельзя, какими бы несерьезными противниками они ни казались. А снег продолжал таять…

      Золотая палата, как обычно, была полна. Хотя многие богатыри и разъехались по заставам да по разным делам, другие как раз вернулись в стольный Киев-град и желали погулять вволю от княжеских щедрот да обменяться свежими новостями с братьями по оружию. Добрыня, Лешак Попович, Твердохлеб Длиннорукий, Ян Усмович, Андрих Добрянков, Волчий Хвост, — вот имена лишь знатнейших из княжеских гостей. Илья Жидовин, по обыкновению, бражничал в окраинной корчме под зорким приглядом двух дюжин дружинников. Завсегдатаи корчмы, предвидя скорый конец любимой забегаловки, разбрелись по городу в поисках нового пристанища. Серебряная же палата нынче вовсе пустовала — младшая дружина назавтра уходила в очередной поход на непокорных вятичей, молодые богатыри-одиночки, в основном, потянулись к окраинам — искать себе на буйны головы приключений, а те, кто еще оставался в Киеве, устав от бесконечных зимних пиров, изнурял себя тренировками, охотами и молодецкими потехами в ожидании летних поединков на степных заставах.
      Князь еще не выходил к богатырям сегодня, но его ждали с минуты на минуту: повод для веселья нынче был нешуточный — вернулся из долгих геройских странствий именитый богатырь Ратмир, а еще прибыл печенежский князь Кучуг, которого Владимир на зиму отпустил порезвиться с варягами, возглавляемыми ярлом Якуном. Ярл тоже воротился. Небольшой сводный варяжско-печенежский отряд всю зиму наводил ужас на жалкие останки некогда могучего Хазарского каганата, стремясь дограбить то, что не унесли в свое время воины Святослава. И вот, некогда не терпевшие друг друга, но сдружившиеся в час общего горя Кучуг и Якун вошли в Золотую палату. Ярл был весел, шумен, приветлив. Печенег же, в противоположность ему — задумчив и молчалив.
      — Здорово, други!
      — Ого, Кучуг! Как охота? Да ты, никак, похудел?!
      — Якун, варяжская ты харя, давненько не виделись! Много ль нагеройствовал?
      — Эй, Кучуг! Что не весел-то? — посыпались отовсюду вопросы.
      — Здоровы будьте, витязи! — незамеченный в общем шуме, Владимир вошел в палату. Все сразу стихли. Даже те из пировавших, кто уже выяснял с соседом, кто из них кого более уважает, вскочили с мест и только что в струнку не вытянулись. — Подобру ли странствовали? Добыли ль славы, богатства?
      — Да хранит тебя Отец Битв, конунг! — приветствовал князя Якун. — Добро мы погуляли. Поразвеялись, жирок, что в Киеве нагуляли, порастрясли изрядно. Прибарахлились не то чтоб обильно, но как бы в самый раз. Что касаемо славы, то почти вся она Кучугу досталась: наш каган змея в единоборстве одолел, все мы тому свидетелями были. А в остальном… Какие уж из хазар ныне вояки? Кончились хазары, конунг.
      — Добро, ярл Якун! Садись за стол, ешь, пей, веселись. И ты садись, славный князь печенежский. А что лик твой столь черен, Кучуг? Прихворнул, аль случилось что?
      — Благодарень, князь, здоров я. Просто сегодня, когда уж к Киеву мы подъезжали, нагнал меня молодой печенег, из тех, что я, уходя, лазутчиками в Степи оставил. И принес он весть: орда кагана Хичака Непримиримого, жестокостью неоправданной прославленного, снялась третьего дня с зимовки.
      — Что?! Степняки третий день на Русь идут, а я про то не ведаю?!! — вскочил Владимир.
      — Нет, князь. — задумчиво покачал головой Кучуг. Или хитрят они что-то, что вряд ли возможно: Хичак человек, конечно, хитрый, но не настолько же, чтоб, идя на Русь, сперва удалиться от нее на десять — двадцать дневных переходов… Да и встретили бы мы их в таком случае. Или же не на Русь печенеги собрались.
      — А куда ж еще? — недоуменно спросил князь. — Разве, хазар сирых по вашим горячим следам громить? — по палате пронесся гогот, Владимир нетерпеливо махнул рукой и все снова стихло.
      — Не знаю пока, князь. Жду второго лазутчика. Оттого и мрачен: если Хичак все-таки идет на Русь, мои печенеги не будут драться со своими.
      Князь задумчиво кивнул.
      — Добро. В любом случае, скажи мне все, что узнаешь об этом. И интересно, почему мне никто о том не доносит?
      — Я донесу, княже. — произнес Ратмир, вставая со своего места.
      — Исполать тебе, Ратмир! Мал ты ростом… не морщись, я говорю, в сравнении с Муромцем ты росту недобрал, а так вон Кучуг тебе до плеч не достанет… да удал и славен деяниями! О чем поведать хочешь?
      — Второго дня, к Киеву едучи, разминулся я с большой печенежской ордой. Верстах в пяти разминулись, не более. В сторону Таврики орда пошла.
      — В Таврику? Да там же своих степняков хватает… — изумился Владимир. — ох, надают они друг другу по ушам… Еще что знаешь, Ратмир?
      — Про печенегов боле ничего не знаю, княже.
      — Тогда давайте выпьем, други, и послушаем про битву Кучуга со змеем и про Ратмировы странствия и подвиги.
      Палата вмиг наполнилась обычным на пиру ликующим шумом, богатыри потянулись за своими ковшами. В это время вошел какой-то гридень, подошел к Кучугу и что-то сказал ему на ухо. Печенег снова сделался мрачнее тучи и вышел из палаты, провожаемый недоуменными взглядами. Вернулся он очень скоро.
      — Князь, мой второй лазутчик прибыл даже быстрее, чем я думал. Он подтвердил, что Хичак пошел на Таврику, и рассказал, зачем. Оказывается, какой-то летающий демон с черным лицом и длинной бородой в начале зимы украл его любимую жену. И, не успел растаять снег, а Хичак повел орду мстить за такой позор. Колдун уволок его ненаглядную как раз в ту сторону…
      — Ну, тогда пусть его развлекается! — ухмыльнулся Владимир. — Нам нет дела до того демона или кто он там… Лешак, ты чего?!
      Лешак Попович заметно побледнел лицом.
      — Княже, молодой Руслан Лазоревич пошел искать того бородатого колдуна. Если орда его там настигнет — против печенегов и колдуна одновременно Руслан не сдюжит. Да и кто сдюжит? Супротив целой орды один в поле — не воин, будь он хоть Муромец.
      — Да… Было бы, конечно, жаль славного витязя… Но знаешь, Лешак, намедни, было мне что-то навроде видения, и сказало мне то видение, что все с молодым Русланом будет отлично и послужит он еще силой молодецкой Руси. Тяжко ему, конечно там придется — столько ворогов сразу… А он — совсем один… Слушайте все! Я, Владимир, князь земли Русской, здесь, в Золотой Палате, перед лицом прославленных богатырей, обещаю: если молодой Руслан Лазоревич изрядную доблесть проявит, и из того смертного боя, который ему предстоит, живым в Киев вернется, славою себя покрыв, отдам за него дочь свою! Да будет так!
      Палата снова зашумела, загудела, послышались многочисленные здравицы в честь Владимира. Кучуг все еще морщил лоб в раздумьях, и не он один: Лешак тоже перестал веселиться и что-то сосредоточенно обдумывал. Лешак был предан Владимиру, и готов был за него хоть в пекло, хоть во льды, но теперь недоумевал: то ли князь бросает молодого витязя на верную смерть, то ли знает про него что-то, другим неведомое… И дочь пообещал… Странно все это. Странно.
 
      Весна навалилась внезапно и сразу, как орда степняков. Сугробы оплывали на глазах, истекая прозрачными ручьями. Зимовавшие в лесах птицы запели сперва робко, потом все смелее и смелее. Встречный ветер нес неповторимый запах весны, и этот аромат заставлял сердце радостно биться в предвкушении чего-то светлого и радостного. Если зима не будет больше пытаться вернуться, зацепиться своими ледяными когтями за промерзшую землю, пусть всего на день-другой, но задержаться, то через седмицу под теплыми лучами пробудившегося от зимнего равнодушия солнца покажется глазу людскому новорожденная светло-зеленая трава, пробивающаяся сквозь пожухшие, истлевшие прошлогодние стебли, робко вылезут подснежники…
      Тракт развезло, и быстро ехать не очень-то получалось. Руслан нетерпеливо кусал губы, смотрел вдаль, будто теплые южные земли, где угнездился летающий тать, уже вон за тем холмом. Раны почти не тревожили, и прежний боевой задор вернулся к богатырю. С Милой же творилось что-то непонятное: после той истории в корчме она больше не пыталась упрямо спорить, отстаивая свою детскую мечту стать женой-воительницей, а все больше молчала, думая о чем-то своем и время от времени одаривая Руслана печальным взглядом своих огромных васильковых глаз. Руслан же испытывал странные чувства: то ему хотелось поскорее избавиться от этой обузы и во весь опор мчаться на поиски Черноморда, то казалось, что солнечный свет померкнет, как только он расстанется с этой девчонкой, выходившей его после страшных ран…
      Теперь они ехали по населенным землям. Вдоль тракта то и дело мелькали селения, ночевать под открытым небом пришлось всего единожды: Руслан тогда не спал всю ночь, согревая Милу своим теплом и скрежеща зубами от ни с того, ни с сего разболевшихся ран. С той ночи и начались странные печальные взгляды Милы, бередящие душу богатыря. К вечеру следующего дня он валился с коня, и на первом же попавшемся постоялом дворе завалился спать, не спрося ни еды, ни питья…
      На седьмой день путешествия, около полудня, ехали через невесть какой уже по счету лес. Ехали как могли быстро, погоняли коней: когда едешь малым числом по пустынной лесной дороге, а справа откос, да и слева тоже, расслабляться не след. Как по заказу, ветер донес запах дыма. Да не дыма домашнего очага, а гарь пожарища. Руслан весь подобрался, быстро проверил оружие и велел Миле держаться позади, а в случае чего — ноги в руки, и чтоб быстрее ветра летела! Перед лицом возможной опасности к девушке вернулась вся ее ершистость, и она тут же огрызнулась:
      — Ну, да, нашел дурочку… А кто тебя, добрый молодец, после драки штопать будет? Сам зашьешься, что ли?
      — А кто отца твоего искать будет, если сгинешь? Я, что ли? Оно мне надо? Цыть назад, и без разговорррчиков! — в его речи снова послышались командные нотки. — Ясно?
      — Ясно. — вздохнула Мила, чуть придерживая коня. — В нашей дружине ты воевода, а я — что-то вроде походного знахаря… Ох, берегись!!!
      В десяти шагах перед Русланом поперек дороги падала огромная ель. Конь взвился на дыбы, богатырь еле удержался в седле.
      — Засада! Быстро назад! — крикнул он, разворачивая скакуна.
      — Ну вот, опять начинается… — обреченно пробормотал конь.
      Сзади тоже падала ель. Руслан прикинул, не удастся ли перескочить препятствие, потом глянул на низкорослую кобылку Милы и отбросил мысль о прорыве.
      — Старайся все время держаться у меня за спиной. Спина к спине, понятно? И предупреди, если что. — бросил он Миле, спешиваясь. И заорал: — Эй, вы! Я здесь один, а вас, самое меньшее, двое. Бояться вам меня нечего, так что предлагаю выйти сюда на честный бой. Один на один, или как там у вас понимают честный бой… Выходите! Или вы трусы и боитесь о мой меч порезаться? Ну? Я жду!
      — Ну-ну, посмотрим, какого цвета мясо у княжеской собаки! И сколь прочны песьи косточки… — с правого откоса, поигрывая огромной дубиной, медленно спускался голый по пояс рыжеголовый мужик. Да какой здоровый! А ряха, ряха-то! Во, будку наел… и улыбается, вражина. Руслан мельком подумал, что ни в жизнь не видал еще таких амбалов… Разве что, Муромец такой же. При мысли, что сейчас ему придется сразиться с человеком, по силе, возможно, не уступающим самому Илье, у Руслана предательски засосало под ложечкой. И тут сзади резанул уши визг Милы:
      — Упырь!!!!!! Упыыыыыырррь…..
      Руслан, не раздумывая, оглянулся, беспокоясь за девушку, успел еще заметить что-то зеленое и неказистое, спускающееся с противоположного откоса… Сзади что-то коротко свистнуло, ударило дружинника по голове и на него навалилась непроницаемая ночь.
 
      — Ну, и что мне теперь с тобой делать, горе-злочастие?
      — Попить бы…
      — Потерпишь. Через час сам уж по воду пойдешь. А пока… пока можешь сесть.
      — Иииэээххх, Ящер тебя со Скипером через Рипейские горы… — все тело, надрываясь, кричало от невыносимой боли, но Руслан все-таки сел. Зрение возвращалось медленно, с трудом. Рядом с ним сидел тощий старик с белой бородой, и что-то с ним было не так, с этим стариком. Когда глаза прочистились от мути, Руслан понял, что. Сквозь старика просвечивала дорога, можно было разглядеть и дерево, лежащее поперек.
      «В Навь я, что ль, попал? А, правильно. Меня кто-то долбанул, я умер и теперь я в царстве мертвых» — сокрушенно подумал Руслан.
      — Во многом ты прав, как ни странно. — произнес прозрачный старик. — Тебя действительно долбанули, причем предательски, сзади, а потом еще покуражились: кости мало что в муку не размололи, да еще и порезали изрядно… И ты умер. Только сейчас ты не в мертвом царстве, а в самом что ни на есть живом. Так что здесь ты ошибся.
      — Как это? Так я теперь мертвяк?!
      — Опять ошибка. Ты жив, как и прежде. Тихо. Тихо, не рыпайся. Ходить ты только через час сможешь! В общем, был ты мертвый, стал живой. Вот и весь сказ.
      — Дедушка, не заговаривай мне зубы! Так быть не может! Только боги властны над смертью… Э, а ты, часом, не бог? — спросил Руслан испуганно.
      — В каком-то смысле, может быть, и бог. Вернее, был им когда-то. — пожал плечами призрак.
      — Так кто ты таков-то?
      — Ну, ладно, времени у нас еще много, так что можно и языки почесать… Я — Deus ex machina, как сказали бы ученые латиняне, а по-нашему, по-простому — дух из деревяшки. Да, из твоего нового, кривого во все стороны оберега. Это я его создал в незапамятные времена, тебе и представить трудно, как давно это было!
      — Так ты из Старых Волхвов?!
      — Да, теперь нас называют именно так… Но придержи пока свои вопросы, времени у нас предостаточно. Пока сила возвращается к тебе, можно и поговорить. Я был очень даже неплохим колдуном, говорю тебе без ложной скромности. Много таких оберегов я в свое время наделал, про один из них тебе недавно филин рассказывал. Тот, кстати, был одним из самых бесполезных, а то и вредных: засадить степь ананасами, превратить стадо овец в стаю волков и так далее. Любил я тогда пошутить! — ухмыльнулся старик. — А тот, что у тебя на шее — это мой самый первый. Видишь, кривой какой? Правильно, первый блин всегда комом выходит. Долго мучился я с ним, прежде чем сделал. И весь остаток жизни на собственной шее протаскал — уж больно сжился я с этой раскорякой за те пятнадцать лет, что мастерил и зачаровывал ее… А потом, когда я умер, мой младший брат умудрился взять какую-то часть моей души и поместить в оберег. Мы с ним, помнится, полжизни обсуждали такую возможность, вот он и попробовал. И ведь получилось! Жалко лишь, что колдовал я еще не очень хорошо, когда мастерил эту штуку, так что некоторые рычаги работают не совсем так, как планировалось…
      — Так как они работают-то? А то я про три только точно и знаю, а два вроде и вовсе ничего не делают…
      — Делают, делают, можешь мне поверить. Смотри: этот, клюв, что ты первым повернул, дает понимание всех языков, причем не только звериных, но и людских тоже. Так что теперь ты хоть с греком, хоть с басурманином каким общий язык завсегда найдешь. Длинный переносит на большие расстояния во мгновение ока, его ты тоже уже испробовал. Здесь, кстати, первая неполадка: я хотел, чтобы он переносил, куда владелец оберега пожелает, да что-то там недоколдовал, так что может он тебя зашвырнуть аж на край земли, весь остаток жизни домой возвращаться придется. Пользуйся им только в случае самой крайней нужды, ладно? Третий, что ты с волхвом молодым крутил, работает превосходно: если ты его повернешь вместе с каким человеком, то связь между вами устанавливается на веки вечные: придет он тебе на помощь, когда нужда в том будет, где бы он ни находился, и наоборот, ты тоже поможешь ему в нужный час. Так что с Молчаном ты еще встретишься. Четвертый опять не совсем исправен: изначально, он должен был просто помогать читать движения звезд, чтобы рассчитывать… А, ладно, все равно вряд ли поймешь, это уже волховские премудрости. Короче, вместо этого он просто свергает слабые звезды с неба, как я понимаю. Ну да ничего, вдруг да пригодится? Пятый рычаг ты использовал совершенно правильно, и, что важно, вовремя: не сделай ты этого, лежать бы тебе здесь мертвым, и я бы тебе ничем не мог помочь. Этот рычаг вызывает меня. Повернуть его надо трижды, как ты и сделал. Только младшенький мой братец, когда вселял меня в этот оберег, тоже чего-то не сдюжил, или напутал… В общем, больше трех раз я в мир выходить не могу. В первый раз я в ту же ночь замолвил за тебя князю словечко…
      — Это еще зачем? — нахмурился Руслан. — Не привык я, чтобы мне другие дорогу прокладывали! Все, что мне нужно, я возьму сам!
      — Это еще как сказать… Ведома мне судьба твоя, Руслан. И по всему так выходило, что князь, коему служишь ты верой и правдой, должен был узнать о предначертанном тебе, чтобы беды не случилось. Вот я и расстарался.
      — Тогда уж и мне скажи, что ждет меня.
      — Нельзя. Неужто не понимаешь?
      — Ладно, нельзя — так нельзя. Князю, значит, можно… Ладно.
      — Второй раз я вышел сейчас, чтобы вернуть тебе жизнь.
      — Да, а как ты это сделал? Живая вода?
      — Нет, просто старые, давно забытые заклинания. Кстати, нет худа без добра: ни один колдун тебя теперь не учует, для всех них ты отныне мертвый. Ну, а если, сочтя мертвым, подчинить своей воле тебя кто попытается, то и здесь ничего не получится, потому как на самом деле ты живой. Вот оно как бывает. Надеюсь, что больше ты не дашь себя так подло убить, потому что остался мне только последний раз.
      — Добро, благодарю, Деус, или как там тебя… А остальные отростки?
      — Шестой не то чтобы сильно полезный… По крайней мере, в скитаниях воинских. Все, что он делает — это исполняет заветное желание твоего друга, когда повернешь. Как работает — не знаю, честно говоря: друзей-то у меня никогда не было…
      — А последний?
      — А вот про последний я тебе пока ничего не скажу, сам в свое время все и узнаешь. Надеюсь, что в третий раз я выйду в мир, когда тебе нужно будет использовать седьмой рычаг… И тогда, может быть, я еще раз сумею тебе помочь.
      — Слышь, Деус, а почему ты решил мне помогать?
      — Ну, не то, чтобы лично тебе — вообще любому, кому достанется мой оберег… Просто я прожил долгую жизнь, занимаясь магией ради магии, ремеслом ради ремесла, а в это время много зла творилось по всей земле. Я многое умел, мог бы помочь противостоять этому злу, но я его не замечал — мне ни до чего не было тогда дела… А когда я понял, что непротивление злу — это тоже зло, и, если с ним не бороться, то мир ждут страшные времена, было уже поздно: силы покидали меня, я умирал. Полжизни я мечтал вселиться в эту деревяшку, чтобы просто наслаждаться возможностью бесконечной жизни рядом с чудесами, но в последний момент я понял, что со злом все-таки нужно бороться. Жаль, возможностей у меня не очень много. Так что, богатырь, на тебя вся надежда. Ну, как себя чувствуешь?
      — Сейчас узнаю. — прокряхтел Руслан, вставая на ноги. — Ух, Кощей тя язви, ни одной целой косточки…
      — Не было. — уточнил старик. — Это просто они еще помнят эту боль. На самом деле все они целехоньки. Потерпи, скоро пройдет.
      — Куда денется. — процедил Руслан сквозь зубы, делая шаг. Тут же лицо его скривилось еще сильнее, он пошатнулся и упал.
      — Потерпи еще немного. Силы еще не все вернулись к тебе.
      — Я не могу терпеть! Мне еще Милу выручать! Ежели ее упырь не задрал…
      — Не задрал, увели ее. Но все равно раньше, чем силы вернутся, ты ее не выручишь. Так что жди.
      Руслан выругался сквозь зубы, но послушно сел и вставать пока больше не пытался.
      — Кто хоть напал на нас, не знаешь?
      — Насколько я понимаю, мы сейчас в землях вятичей, так что, скорее всего, это они и были.
      Богатырь кивнул. Вятичи с князем не ладили, дань платить не желали…
      — А что ж так гарью-то несет?
      — Погоди, скоро узнаешь. А мне пора — на сей раз мое время в мире живых истекло. Бывай здоров, Руслан-богатырь, и старайся больше не подставляться.
      — Помогай тебе боги, старый волхв…Спасибо за все.
      Старик коротко кивнул и растаял в воздухе. Руслан остался сидеть посреди тракта, перегороженного двумя поваленными елями, нетерпеливо дожидаясь возвращения силы.

      Окончательно сила вернулась лишь после наступления темноты. Руслан с удовольствием потянулся, встал, слегка размялся. Тело реагировало, как и прежде. Убрал перегородившие путь-дорогу деревья. Еще попробовать пару-тройку упражнений с мечом… Только тут витязь заметил, что остался без оружия. Даже кинжал с пояса сняли. Придется еще и оружие отбивать у вятичей… А их немало здесь притаилось: вон, следов-то сколько. Что ж, добро, по следам и пойдем…
      Деревня вятичей оказалась довольно большой: дюжины четыре дворов, окруженных общим частоколом. Ворота, конечно, закрыты, но у Руслана и в мыслях не было ломиться через ворота. На одном из откосов он нашел забытую кем-то из напавших веревку, и теперь планировал вовсю ей воспользоваться. Выбрал ель покрепче да погуще, да чтоб поближе к частоколу стояла, залез, притаился в ветвях. Стал осматриваться, изо всех сил напрягая глаза. Повезло: эта часть деревни выглядела довольно пустынной. Сразу за частоколом была изба, но на эту сторону не выходило ни единого окна. Возле избы стояла полувысохшая сосна. И — хвала богам! — примерно на пять локтей выше частокола ствол некогда раздваивался, но второй — то ли молния отхватила, то ли еще что, — был обломан. Руслан прикинул на глаз расстояние, приловчился и бросил особым образом свернутую веревку, собираясь накинуть петлю на обломок. Промазал. Сердце забухало где-то между ушами: а ну, как заметят? Кажется, обошлось. Вытянул вервь назад, снова тщательно смотал, примерился, бросил. Получилось! Затянул петлю, подергал. Прочно! Закрепил второй конец веревки, полез, в душе взывая ко всем богам: только б не заметили! Когда уже до спасительной сосны осталось не больше трех саженей, снизу послышался шум. Руслан замер. Из избы вышел какой-то мужик, справил малую нужду, постоял немного в задумчивости и вернулся обратно. Наверх так и глянул ни разу. «Пронесло!» — и Руслан полез как мог быстро. Добрался до сосны, сел на развилку, сильно дернул за веревку. Хитрый узел развязался, богатырь смотал веревку, закинул моток на плечо, стал медленно спускаться, стараясь не шуметь. Последний сухой сучок подвел: сломался с громким хрустом, и Руслан обрушился на двор с высоты чуть более человечьего роста. На шум тут же прибежал давешний мужик.
      — Эй, кто здесь? Чего надо?
      — Да вот, дяденька, жисть не мила стала, удавиться решил! — плаксивым голоском сообщил Руслан, гадая, что будет дальше.
      — Удавиться?! Сам себя жизни лишаешь?! Род свой позоришь?!! Вот я тебе сейчас покажу!! — рванулся к нему «дяденька».
      — Покажешь, конечно, покажешь — приговаривал Руслан, сворачивая ему шею. Мужик бесформенным кулем осел на подтаявший снег. Витязь затащил его в сени, вошел в избу, огляделся. Судя по беспорядку и затхлости, нарвался он на бобыля. Вздохнул с облегчением: не мог представить, как душил бы руками баб да ребятишек, пусть даже и вражеских. На столе нашел заскорузлый огрызок свиной ноги, сожрал тут же: с утра не емши, а смерть и возвращение к жизни — это вам не пуд орехов! С оружием у бобыля оказалось туговато: давно не точеный меч да пара ножей. Руслан прикинул ножи на ладони: далеко до совершенства, конечно, да и поточить их тоже не мешало бы, но, ежели метнуть посильнее, то чем Ящер не шутит? Вооружившись, и не забыв свою веревку, богатырь выскользнул во двор.
      Три ближайшие избы оказались пустыми, в них, конечно, кто-то жил, просто сейчас отсутствовал. Руслан подкрепился сметаной и хлебом, да поменял бобылев меч на более ладный и ухоженный. «Воинственные ребята эти вятичи, — подумал он, — эвон, мечей у них сколько! Плохо дело…». В третьей избе он разжился крепким луком и колчаном со стрелами. В двух следующих избах были только бабы с детьми, и Руслан не стал туда соваться: чего ради переполох подымать? Всему свое время, в том числе и переполоху. Далее располагался дом старосты, и пьяный гвалт, доносящийся оттуда, был слышен издалека. Руслан осторожно, стараясь держаться в тени, подошел поближе. Свесившись с крыльца, извергал содержимое своего желудка какой-то тщедушный мужичок. Один удар по голове — и он отправился если не к праотцам, то уж на длительный отдых — это точно. Второй стоял в сенях, глаза его расширились при виде Руслана, рот открылся для крика… Голова отделилась от шеи после мощного удара и влетела в светлицу. Там враз все стихло. Таиться больше не имело смысла. Руслан переложил меч в левую руку, в правую взял нож, неспеша вошел. За грубо сколоченным столом, заваленным яствами пополам с объедками, сидело с два десятка мужиков. Во главе стола громоздился тот самый здоровяк, что угостил Руслана днем своей дубиной. Сзади. Очень честно! При виде дружинника многие пооткрывали рты и выпучили глаза, а верзила медленно стал подыматься с места. Руслан отчетливо наблюдал шевеление волос на рыжей башке.
      — Я… я же убил тебя! В муку, в пыль растер! Шкуру твою собачью на ремни порезал! («Так вот отчего спина так болела!» — недобро оскалился Руслан). Ты и из Нави пришел за мной?!
      — Не из Нави. Но за тобой. — ответил витязь, швыряя нож. Спустя мгновение рыжий так же медленно садился с затухающим взором, не в силах дотянуться дрожащей рукой до рукояти ножа, торчащей чуть выше кадыка.
      Пока не спало оцепенение, Руслан успел зарубить троих. Он твердо решил, что пришел сюда не драться, а убивать, так что не было места для ритуальных почестей противникам. За подлость надо платить. С четвертым пришлось повозиться, но недолго, пятый и шестой почти не пытались защищаться. Седьмой сопротивлялся, и еще как! Ему даже удалось слегка задеть Руслана своим мечом, поцарапав витязю щеку. Но продержался он тоже недолго. Пока Руслан рубился с восьмым, остальные сумели разбежаться и теперь поднимали шум по всей деревне. Витязь сильным ударом выбил меч из рук противника и схватил его за горло:
      — Куда девку дели, ящерово семя?! Девку, что со мной была?!
      — В подвале она… — прохрипел несчастный и умер, пронзенный мечом.
      Руслан быстро проверил избу. Кроме немолодой уже женщины, смотревшей на него пустым взглядом безумицы или слепой, никого не оказалось.
      Со скрипом открыв ляду, Руслан крикнул в подвальную тьму:
      — Мила! Мила, ты здесь?
      — Руслан?! Ты жив?!!
      — Ходить можешь?
      — Да!!!
      — Бегом сюда, времени у нас нет!
      — Только руки связаны!
      — Тогда подходи сюда и поднимай руки вверх! Ну, быстро!
      — Здесь я!
      — Вот и славно. — пробормотал богатырь, вытаскивая Милу за руки. Миг — и веревки перерезаны. Девушка повисла на его шее и заплакала.
      — Мила, не время! Кругом враги! Надо мотать отсюда, причем быстро! — в углу он нашел свой меч, видать, рыжему глянулся добрый клинок. Кинжал Милы присвоил один из тех, кого зарубил Руслан. Богатырь схватил кочергу, хорошенько пошуровал в очаге, затем решительно выгреб горевшие дрова на пол. — Надеюсь, займется. Уходим!
      Они выскочили из избы. На крыльцо взбегали двое: один с мечом, второй с дубиной. Руслан расправился с ними быстро.
      — Мила, куда дели наших лошадей?
      — Староста забрал. Этот, рыжий который. Вот его конюшня.
      Возле конюшни их ждали: пятеро вятичей, вооруженные чем попало, пошли в атаку всем скопом. Руслан зарубил одного, одновременно пырнул ножом второго. Мила с диким визгом вонзила свой кинжал в грудь третьего. Оставшиеся двое достались богатырю: одного он пронзил, а когда не смог быстро вытащить из тела застрявший меч, сумел быстро повернуться к последнему, сломать руку, занесшую уже меч для удара, и свернуть ему шею.
      — Хозяин! Живой! Вот это новость! — радостно заржал Русланов конь.
      — Живой, живой, конячка ты моя! Только если отсель быстро не ускачем, живыми вряд ли останемся! Как еще через ворота прорываться будем… Мила! Ты мечтала о мече, помнится? На, держи, этот вроде полегче… Будут наседать, отмахивайся, авось отобьемся. Вперед!
      Из дома старосты уже валил дым. Руслан и Мила вскочили в седла, помчались к воротам. У ворот, как ни странно, не было никого кроме маленького сморщенного старичка. Криво ухмыляясь, он щелкнул пальцами, и из-за ближайшей избы вышла ватага упырей. Богатырь прищурился, прикидывая, с которого начать и вообще, чем все это может кончиться. Ничего хорошего не предвиделось. Одолеть одного-то упыря не очень просто, а их тут полдюжины…
      — Руслан, я слышала, упырь у них тут один всего. Остальные — морок. Этот сморчок у ворот — местный колдун… — Мила не договорила. Не дожидаясь, пока настоящий упырь в компании своих призрачных собратьев подойдет слишком близко, Руслан молнией метнулся к воротам и обрушил удар меча на голову колдуна. Тот настолько не ожидал такого поворота, что и не подумал как-то защищаться. В рядах упырей произошло некоторое смятение, потом пятеро растаяли в вечернем воздухе, а глазищи оставшегося засветились злобным торжеством. Богатырь швырнул ему труп колдуна, и чудовище с визгом накинулось на останки своего былого повелителя. Руслан распахнул ворота.
      — Ходу, Мила, ходу!
      — Да сколько угодно! — они, наконец, вырвались из деревни. Преследовать их никто не пытался. Дом старосты горел.
      Тем временем зима все-таки решила рискнуть и попробовать вернуться: заметно похолодало, небо заволокло тяжелыми тучами, пошел крупный мокрый снег. Злой ветер кидал снежинки путникам в лицо, приходилось щуриться.
      Едва заметной тропкой выбрались на тракт. Руслан не рисковал искать другие пути: слишком свежи были в памяти воспоминания двухлетней давности: ловушки и прочие гадости, устраиваемые вятичами дружинникам. Еще через час миновали остывающее пепелище — вот откуда днем тянуло гарью… Когда остановились чуть перевести дух, Мила рассказала:
      — Эту весь дружинники спалили вчера. Отказываются вятичи дань платить, вот русы и лютуют. Кто здесь выжил — побежали к соседям, это туда, откуда мы только что вырвались… Те озлобились, решили на тракте засаду устроить. Только русы, видать, то ли в другую сторону пошли, то ли не по тракту, так что вместо них мы с тобой в засаду угодили… Тут они на тебе и отыгрались… Как ты жив остался?! В корчме тебе меньше досталось, и то сколько я с тобой маялась… Заколдовали тебя с тех пор, что ли? И когда успели?
      — Да вот успели… — пробурчал Руслан, и, заметив обиженный взгляд Милы, поспешно добавил: — потом расскажу, шибко долгий рассказ получится, а у нас времени нет. Пора ехать дальше. Пока мы в вятичских землях — покой нам вряд ли светит. Они, в общем-то, ребята незлобивые, только киевлян с новгородцами отчего-то не любят… Оп-па, слышишь конский топот?
      — Да, слышу… — растерянно отозвалась Мила после небольшой паузы. — Кто это?
      — Не знаю. Но их много. — помрачнел витязь. — И догоняют, сзаду едут. Может, погоня?
      — Кто знает… Что будем делать?
      — Наперегонки мы с ними, пожалуй, скакать не станем. Быстро с дороги, за деревьями спрячемся.
      Так они и поступили. Едва ветки, пропустив их, перестали качаться, на тракте показались всадники. Было их с сотню, ежели не поболее.
      — Стой! — послышался крик.
      — Ну, чего там?
      — Какого хрена?!
      — Кто остановил?!
      — Воевода остановил! — раздался знакомый рык воеводы Ветробоя по прозвищу Большие Уши. — Цыц всем! Здесь след кончается, а далеко по лесу они уйти не могли. Во дурни! Доброе дело сделали, а удирают, как нашкодившие коты…
      — Молчи. И даже не дыши. У него слух, как у лиса. — едва слышно прошептал Руслан. Встречаться с соратниками после бахвальства на пиру ему не хотелось. Еще бы: грозился колдуна, что в теплых землях живет, в Киев чуть ли не в суме заплечной принести, а сам объявился далеко на полночь от Киева.
      — Слух у меня даже лучше, чем у лиса. Кто бы ты ни был, добрый молодец, выходи. Вместе с сотоварищем своим. Клянусь Перуном, нет зла в наших намерениях! — Руслан крякнул досадливо, помялся миг — а что, если крутануть тот длинный вырост оберега, «рычаг», как обозвал его Дух-Из-Деревяшки, и унестись отсюда далеко-далеко, чтоб только товарищам в глаза не глядеть? Нет, не честно. И, вздохнув, Руслан вышел на тракт, ведя коня в поводу. Мила со своей кобылкой робко плелась следом.
      — Исполать тебе, воевода Ветробой. Исполать и вам, други. — поклонился богатырь.
      — Руслан Лазоревич?! — обалдел воевода. — Ты что тут делаешь?! Ты ж на полудень колдуна ловить пошел! Как же ты здесь оказался? И что за девка с тобой?
      — Это Мила, она из Новгорода в Киев едет отца искать. Я ее по дороге… встретил.
      — Он меня у разбойников отбил! — набравшись храбрости, пискнула заробевшая было при виде стольких воев сразу, Мила.
      — Ого! И сколько их было, тех разбойников, а? — весело спросил молодой витязь Бус Сорочье Перо, прозванный так за воистину сорочий язык. Но воин он был добрый и с хорошей удачей, так что достоинства в нем перевешивали недостатки. — Слышьте, други, пока колдун Черноморд и орда кагана Хичака ждут — не дождутся, когда наш Руслан придет их громить и крушить, а князь наш Владимир Красно Солнышко никак не может решить, какую из своих многочисленных дочерей выдать за него замуж, он на полночь от Киева красных девиц от кучи разбойников спасает! Вот это да! Так сколько ж их было? Трое? Пятеро? Или сразу дюжина?
      — Девять. — буркнул Руслан, потупив взор.
      — Ага, а потом еще пять! — добавила Мила.
      «Что б ей не помолчать…», — подумал Руслан с тоской.
      — Вот как? Интересно, интересно… Так все-таки, Руслан, почему ты здесь? — спросил Ветробой.
      — Это долгая история, совершенно колдовская…
      — Так, ясно, согласно последнему княжьему указу все колдовские истории сначала волхвам рассказывать положено, а уж как дальше — это им решать… Но хоть мне-то, воеводе своему, вкратце расскажешь? Совсем коротенько…
      — Да не послушался я, дурак, бабу-ягу, вот и занесло меня в Ижорские земли — вдохнуть не успел. Теперь аж оттуда за колдуном иду… А что там Сорочье перо говорил про печенегов?
      — Истинную правду, Руслан. — вздохнул воевода. Этот твой Черноморд слямзил жену у кагана Хичака непримиримого, тот и отправился мстить. А князь, как спрознал про то, говорит: мол, как хорошо, что Руслан наш Лазоревич в ту степь направился! Вот он нам, дескать, и колдуна притащит, и голову Хичака заодно. А я его, дескать, за такие подвиги великие на дочке на своей женю. Вот. И не шутил, между прочим: еще за седмицу до того поскакали гонцы в Новгород за старшими княжескими дочками… Ты чего это с лица такой взбледнувший, Руслан?
      — Да вот прикидываю, сколько мечом махать придется, чтобы голову Хичака добыть и свою при этом не потерять… И за это к тому же жену получить, да еще и княжну в придачу! Оно, конечно, честь великая и все такое, но лучше уж я сам себе жену сыщу. — если бы Руслан посмотрел сейчас на Милу, то заметил бы, как засветились загадочным блеском глаза девушки.
      — Да брось, Лазоревич! Мы полночи мчимся по твоим следам, чтоб поясно поклониться герою великому, а ты тут то краснеешь, то бледнеешь.
      — Да какой я, к Ящеру, герой?! Позволил дать себе по башке на дороге, потом вот Милу отбил, ну, покрошил там кое-кого… Это что, великие подвиги, воевода? Добро бы змей там какой, а то изо всей нечисти — один упырь завалящий, да и того в живых оставил, не до него было…
      — Ну, с упырем Ярополк Светозарович совладал без особых хлопот… А теперь слушай, что ты на самом деле сделал, Руслан. Вятичи в эту зиму, похоже, последние мозги пропили. По крайней мере, глупость они сделали несусветную. Все свое наиболее ценное добро в одну деревню свезли и там хранили. Посчитали, что уж коли там колдун с ручным упырем объявился, то русам и не подступиться. Узнали мы об этом, когда вчера весь спалили — ты видел, у тракта стояла. Один там был… — Ветробой брезгливо поморщился, — сильно шкурой своей дорожил. Все как на духу выложил. Ловушек, правда, вокруг не счесть, больше половины наших полегло бы там. Так этот ценитель собственной шкуры нам тропку неприметную показал, и вышли мы к частоколу без потерь. Разве что проводника невзначай потеряли, так и что с того? Ну, частокол ребятушки по бревнышку в миг единый раздергали, врываемся, смотрим, а работа наша кем-то уже сделана: половина бойцов порублена в капусту, старостин дом горит, ворота настежь. Приходи и бери деревню голыми руками! Ну, кто там у них с оружием был, тех ребята успокоили быстро. Мы по избам: что, мол, тут у вас за чудеса творятся? А они все в голос давно уже воют: мол, приходил едва ль не сам Радивой Проклятый, всех мужиков поубивал, дом старосты пожег и фьюить! Только его и видели! Мы по амбарам шасть — все вятичское барахло на месте. Ух и богатую же взяли дань! Вятичи теперь с голым задом сами под крылышко Владимира проситься придут! Ну, посмотрели мы на это дело, я сотню с обозниками оставил добро грузить, а сам с ребятами — по следам неизвестного героя. Надо ж хотя бы знать, кто нам так споро пособил! А оказалось, что ты. Там и твоя доля есть, между прочим. Не менее пяти гривен, я думаю!
      — Ух, воевода, голова кругом идет… Да и устал я смертно… Может, ночлега поищем?
      — А чего его искать? — изумился Ветробой. — Ребята, слушай мою команду: ставить лагерь, ночевать будем здесь. Зажечь костры. У кого есть жратва, делиться с другами. А ежели кто запас мед али вино в мехах, то в общий котел лить: сегодня Руслана Лазоревича чествуем за доблесть его немалую!
      Утром Руслан отозвал воеводу в сторонку.
      — Пора мне, воевода. Ты еще пока дождешься остальных, да с обозом и дорога не быстрая. К тому же, вам скоро на Любеч поворачивать, а напрямик быстрей мне выйдет. Что дорог там почти нет, то не беда, давно привык. А поспешать мне надобно: уж если там еще и печенеги, то, мыслю, сперва мне следует колдуна прихватить, чтобы им не достался, а далее уж смотреть, чего с этими степными харями сделать можно… Только просьба у меня к тебе, Ветробой Бориславич: девчонку я на твое попечение оставлю. Проводи ее до Киева, лады? И присмотри, чтоб из наших кто ее не обидел, маленькая же совсем…
      — Добро, Руслан. И что ехать решил, добро, и что о девке заботишься. Доставлю до Киева в лучшем виде. Отца, говоришь, ищет?
      — Да, он, вроде как, в княжьей старшей дружине, если я правильно понял.
      — Нда? Я там, кажись, наперечет всех знаю. Не сказывала, звать-то как батьку ее?
      — Сказывала. Владимиром. — Руслан поначалу не понял, отчего воевода выпучил глаза.
      — Откуда она, говоришь? Из Новгорода? Видишь ли, Лазоревич, я лично в Киеве знаю только одного человека, связанного с княжьей старшой дружиной, носящего имя Владимир и могущего иметь дочь, а то и не одну, в Новгороде. Не догадываешься, кто бы это мог быть?
      — Да нет, как-то не припомню я таких людей…
      — Ой, храбр ты и силен, Руслан, — захохотал Ветробой, — а вот ума, извини, не много нажил. Это ж князь наш, Владимир Красное Солнышко!
      — Оп-паньки… — только и нашел, чего сказать Руслан.
      — Уж если она дочь князя, так я ее тем более пуще глаза беречь буду. Ладно… Ой, уморил… Ну, да хватит. Пора прощаться. Решился — так езжай. Бывай, Руслан-богатырь.
      — Помогай тебе Боги, Ветробой Бориславич.
      Прощание с Милой было далеко не таким ладным. Оба больше молчали, не глядя друг на друга. Руслан так и не решился рассказать Миле, что отец ее, скорее всего, сам князь Владимир; Мила же не решилась открыться Руслану, что она — княжеская дочь. Он сказал ей, что пора ему ехать обещание свое исполнять, и тогда она спросила:
      — А ты всегда обещания исполняешь?
      — Всегда. Иначе нет мне чести.
      — Тогда обещай мне, что вернешься.
      Он окинул ее пристальным взглядом, стараясь впитать, запомнить образ этой милой девочки, вместе с которой они пережили несколько приключений, которых на самом деле вполне можно было бы и не пережить, не случись тогда Руслану перепить на пиру… И ответил:
      — Я вернусь. Обещаю.
      Она кивнула, вздохнула, повернулась и побрела, опустив плечи. И он пошел было уже к коню, да взвился вдруг, словно подстреленный, срывая на ходу с шеи округленную кривую деревяшку с лучами на манер солнечных.
      — Мила! Мила!!!
      Она остановилась, оглянулась, посмотрела на него непонимающе.
      — Вот, возьми в руки и поверни эту штуку. Нет, вот эту. Молодец, отлично! Ну, вот теперь точно все.
      — А… А что это было?
      — Это? Это так… на счастье.
      — На чье, твое или мое? — в ее синих глазах промелькнули былые озорные огоньки.
      — На наше. — Руслан водворил оберег на место. Людмила кинулась к нему, припала к груди.
      — Береги себя.
      — Непременно. Все, Мила, Милуша, мне пора. Долгие проводы — лишние слезы. И не смотри мне вслед. До встречи.
      — До встречи. — всхлипнула Мила.
      Он легко впрыгнул в седло, конь послушно затрусил рысью, и вскоре и он, и его всадник скрылись за поворотом. Если бы Мила не послушалась Руслана, и бежала за ним, до последнего мига глядя вслед уезжающему, она бы увидела, как богатырь… исчез. Просто растворился в наполненном весенней свежестью воздухе. Вместе с конем.

      — Опять та же хреновня! — обреченно вздохнул конь, и тут тьма, нахлынувшая на мгновение, рассеялась. Руслан огляделся. Никакого тракта не было и в помине, а было болото, по которому еще плавало множество осколков льда, крохотный островок суши и Молчан, отчаянно сражавшийся с тремя оголодавшими за зиму жряками. Его способ расправы с этими почти неуязвимыми тварями удивил Руслана донельзя: волхв сильно избивал жряков посохом, заставляя вставать на дыбы от ярости, затем, стоило зверю чуть приоткрыться, как он получал мощный тычок концом посоха в единственное уязвимое место под страшной пастью с четырьмя челюстями и лишался жизни. Двух страшилищ волхв уделал прямо на глазах остолбеневшего Руслана, пятерых, видать, еще до того, но видно было, что он устал, а из болота тем временем вылезали еще трое, и Молчану приходилось туго. Хотя и орудовал он своим самшитовым посохом с невероятной быстротой, но спасало его только то, что за зиму жряки ослабли и утратили изрядную долю силы и ловкости.
      — Чего стоишь истуканом? Пособи! — прохрипел волхв, угощая чудище добрым ударом промеж выпученных глаз. Руслан спохватился, спешился, подбежал на помощь, на бегу доставая меч. Вдвоем дело заладилось, и за четверть часа они угомонили оставшихся хищников.
      — Уф! — вытер рукавом пот со лба Молчан, — давненько я так не развлекался! Ты-то откель здесь взялся, друг сердешный?
      — А я почем знаю? Ехал себе по дороге, никого не трогал, вдруг — бац! И я здесь. Смотрю, а тебя уже забижают…
      — А со мной и того веселее вышло. Собрался я поутру из лесу выходить. Ну, скарб свой в мешок сложил, шкуру на плечо набросил… Кстати, где она? А, вон, валяется. И только посох в руки взял — в глазах потемнело, сердце застучало… Ну, думаю, удар. С чего бы это, интересно, на двадцать третьем-то годе жизни? Но тут зрение возвращается и зрю я, витязь ты мой хоробрый, что я вовсе не в лесу своем, а в каком-то зловонном болоте по пояс. Ну, выбрался на островок, а тут следом за мной и эти красавчики полезли. Остальное ты видел. Так вот до смертных колик мне любопытно, Руслан, что ты по этому поводу думаешь, а?
      — Боги… — прошептал богатырь. — Так это ж оберег сработал!
      — Ты в этом уверен? — на всякий случай спросил Молчан, хотя и дурак бы понял, что уж он-то в этом как раз уверен.
      — Увы, уверен. Понимаешь, я точно узнал, что тот вырост, что у нас с тобой тогда не сработал, заставляет того, кто носит оберег прийти в трудную минуту на помощь тому, кто крутанул эту хреновину… Тьфу, сам запутался…
      — Продолжай, я понял.
      — Вот так мы с тобой и свиделись.
      — Очень интересно! Я тихо-мирно собирался выйти из лесу, ни в какие неприятности влипать и не думал, и вдруг раз! — и влип. Только для того, чтобы ты мне помог, ведь так получается, или я чего-то не учел?
      — Похоже, что ты прав. Тот старый волхв, что создавал мой оберег, был в ту пору не очень учен, так что многие лучи работают не так, как он хотел.
      — Очень приятно! Интересно, из какой передряги ты меня в следующий раз вытаскивать будешь? Кстати, откуда я тебя выдернул?
      — Из-за Оки-реки, из земель Вятичей.
      — Ага. Еще б выяснить, куда мы попали — совсем хорошо было бы… Здесь несколько теплее, чем у меня в лесу, следовательно, мы переместились на полдень… знать бы еще, на сколько. Ничего, ночью по звездам посмотрю, скажу точно. А теперь было бы не дурно выяснить, что дальше делать будем. Твои планы не изменились?
      — Нет, — покачал головой Руслан. — Только к охоте на колдуна прибавилась еще одна головная боль: там печенежская орда, оказывается, и им тот же колдун потребен. Черноморда я им, понятное дело, не отдам: при князе об заклад побился, что добуду, значит, так тому и быть. А вот как мне еще и со степняками управиться — того пока не ведаю. Но путь еще не близкий, авось, придумаю что-нибудь. А ты?
      — Да вот, понимаешь, отдохнуть решил от бдений праведных, с людьми пообщаться, узнать, чего в мире нового… Но похоже, друг Руслан, привязал ты меня к себе веревкой, крепче которой не сыщешь. Так что сразу предлагаю: возьми меня с собой. А то придется чудесным образом по всей Новой Руси друг за другом перелетать, а потом по полгода по домам пробираться…
      — По Руси — это еще что, — мрачно сказал Руслан. — насколько я понял, скажи спасибо, что на край света не улетели!
      — Даже так? Ну и ну… Между прочим, я вот все жду не дождусь, когда ж ты просветишь меня, убогого, мудростью своей великой, и расскажешь умирающему от любопытства волхву, как же работает артефакт, тобою присвоенный, коий ты по простоте душевной оберегом именуешь?
      — Ну ты дал, Балабол! Чего это с тобой? Многословен, как кощунник, а ядовит, как гадюка…
      — Извини, — слегка потупил взор Молчан. — соскучился по живому общению.
      — Да ладно! — отмахнулся богатырь. — Вечером расскажу, больно долгий это разговор. А пока отсюда выбираться надо бы. Согласен?
      — Еще бы! Мне это болото уже успело надоесть. К тому же вид дохлых жряков не улучшает аппетит. Мясо их совершенно несъедобно, я когда-то пробовал. Так как, возьмешь? Или подождешь, пока нас куда-нибудь в Багдад не закинет?
      — Пошли, что уж с тобой поделать. Да и боец ты оказался сносный — эвон, простой палкой скольких жряков успокоил!
      Они медленно побрели по болоту, иногда по колено в ледяной воде, а порою погружаясь едва не по шею. Замерзли страшно. Холод сковывал тело, предательская судорога сводила члены. Богатырский конь, надежа, опора и средство передвижения витязя, чья прямая обязанность — стойко выносить вместе с хозяином все лишения и тяготы походной жизни, ныл и жаловался на судьбу, чем надоел воину и волхву хуже горькой редьки.
      — Зззззаатткниссь! — прикрикнул на него Руслан, с трудом ворочая челюстями. Молча продолжили путь. Один раз выныривал упырь, получил Молчановым посохом по макушке и больше не высовывался. Где-то в середине дня за конем пристроились два жряка.
      — Хоззяин! Ммення щас сожжруттт! Ттамм оппятть этти… — даже конь уже заикался от холода. Молчан и Руслан дружно вздохнули, пропустили коня вперед и устроили охоту на жряков. В воде эти твари гораздо ловчее, чем на суше, так что пришлось повозиться. Зато чуть-чуть согрелись. К закату все настолько выбились из сил и промерзли, что дальнейшее пребывание в воде грозило обернуться смертью. Нашли сухой островок, выбрались, повалились без сил.
      — Молчан… Не засыпай… Насмерть замерзнем. Надо подняться, хоть костер развести. — прохрипел Руслан. Волхв измученно ухмыльнулся, особенным образом прищелкнул пальцами правой руки. Тут же перед ними затеплился костерок. Ни дров, ни хвороста — ничего. Просто голая земля и пляшущие над ней языки веселого пламени.
      — Надо же… Первый раз в жизни получилось… Видать, и впрямь насмерть замерзли бы. — чуть отогревшись, вымолвил волхв.
      — Здорово у тебя это вышло. — одобрил Руслан. — Главное, вовремя. А что еще умеешь?
      — Да, в общем-то, почти что ничего более. Это в старину волхвы могучи были: землю раскалывали, на коврах летали, жратву прямо из воздуха добывали…
      — Это как?!
      — А так. Сказал заклятье — и пожалуйста: стол накрыт, гусь там, али кабанчик, хлеб, сыр, вино и так далее.
      — Может, попробуешь? А то пожрать пора бы…
      — А ты что ж, в путь без припасов пустился?! Ну ты даешь!
      — А! Точно, что-то там должно было остаться… Надо же, забыл… — он вытащил из мешка кусок копченого мяса, полкраюхи хлеба. — Не густо, конечно, но с голодухи не помрем…
      — Кто не помрет, а у кого уже ноги от истощения подламываются… — проворчал конь, брезгливо пережевывая жухлые стебельки прошлогодней болотной травы.
      — Кто про что, а тебе бы только жрякать… — буркнул Руслан, косясь на своего сивку.
      Стемнело. Поднялся злой колючий ветер, и путники придвинулись поближе к волшебному огню. Молчан уже битый час пялился на небо, но звезды лишь изредка, да и то на какой-то миг показывались в редких разрывах между тучами, и волхв никак не мог сориентироваться. Он то ругался, на чем свет стоит, то шептал какие-то непонятные Руслану слова, которые богатырь никак не мог разобрать, несмотря на уверения Духа, что теперь поймет любой язык.
      — Все, хватит. — сдался Молчан по прошествии трех часов. — Все равно без толку. Пялься не пялься, быстрее ящерову гузку узришь, чем где какая звезда разберешь…
      И вдруг небо очистилось. Ветер, раздвинув тучи, смолк. Стало так тихо-тихо, что слышен был малейший шорох. Молчан посмотрел на богатыря округлившимися от удивления глазами, снова задрал лицо к небу и забормотал свои непонятные волховские словечки.
      — Все, знаю теперь, где мы. — со вздохом сказал он. — Мы примерно посередке между дрягвой и древлянами.
      — Эва… Во как нас заносит…
      — Если верить твоему Духу, так это еще не самый тяжкий случай. Кстати, может, все-таки расскажешь? Впотьмах по болоту можно ходить, только если жизнь совсем тебе не дорога.
      — Ладно, давай расскажу. Когда я в тот раз от тебя уехал… — и Руслан неторопливо описал свое путешествие, опуская только подробности их с Милой совместных похождений и драк с разбойниками. Про погром в вятичской деревне он рассказал все. — Ну, сам понимаешь, осерчал я малость, после того, как они меня ухайдакали самым подлым образом… Потом своих встретил, дружину младшую, попросил девку до Киева проводить, поехал дальше — и тут же к тебе и попал. Вот так-то.
      — Да, чем дальше в лес, тем толще древляне… Становится все интереснее. Особенно с последними двумя лучами: что за подарок другу делает этот оберег, и как работает седьмой? Этот твой Дух, он оберег не иначе, как пьянствуя непрестанно создавал. Смотри: вот третий должен бы помогать вовремя прийти на помощь, да? А он сначала навалит кучу приключений на мою голову, а уж потом милостиво тебя приглашает, пора, мол, спасать. Если там и подарки по такому же принципу раздаются, то лучше бы никого тебе не одаривать: один Ящер знает, каким боком выйдет такой подарочек… Руслан, ты что? Раны болят?
      — Мила… Я же ей дал крутануть третий рычаг, Кощей его язви…
      — Значит, в скором времени ты ее от кого-то будешь опять спасать. Как там ей напророчили, говоришь? Тридцать и три богатыря ее стеречь станут? Готовься, дружище: три десятка приключений с ней тебе обеспечены… Кстати, ты не заметил, как тихо до сих пор? Не нравится мне это.
      — Вот что, Молчан. Нравится — не нравится, а с утра нам незнамо сколько опять в этой воде бултыхаться. Так что давай теперь спать будем. Только по очереди: одним богам ведомо, какие твари могут впотьмах из болота полезть…
      — Добро. Спи первым, мне о многом еще помыслить охота.
      Руслан кивнул, пожелал волхву доброй ночи, закутался в промокшую медвежью шкуру и моментально уснул.
      Молчан остался сидеть спиной к костру, погрузившись в раздумья. Очень занимал его магический оберег Руслана. Что-то подсказывало непоседливому искателю истины, что с этим оберегом будет им еще немало неожиданностей, как приятных, так и не очень. С оберега мысли незаметно перескочили на его владельца. Что за человек этот богатырь, упрямо прущий вперед, не смотря на все прибавляющиеся опасности? В иные минуты он выглядит дурак дураком: сила — уму могила и тому подобное; а бывает такое скажет, что диву даешься: с мудрецом гуторишь, не иначе… То бесстрашно рвется в сечу, то краснеет смущенно, аки девка красная… «А ведь я и сам такой же!» — с удивлением понял Молчан. С младых ногтей рвался к знаниям, пошел в учение к престарелому волхву Любомудру, хоть и боялся его до смерти. Превозмог свой страх, освоил траволечение, уразумел многие знания и с тоской понял, что необходимо узнать еще больше. Всю жизнь еще учиться и учиться, да и жизни не хватит. Вопросы, которыми задавались беспокойные души испокон веку: как сделать людей счастливыми? Как навсегда освободить мир от зла, очистить от скверны? и многие, многие другие так и остались нерешенными. Когда ж юный Балаболка на собственном горьком опыте узнал, какую страшную силу может иметь обыкновенное слово, сказанное невпопад, затворил уста свои и молчал пять лет. Шло время, и когда молодой волхв, прозванный теперь уже Молчаном, возмужал и красавицы стали одаривать его взглядами озорными, устрашился он того, что соблазнится красою их, бросит волховство ради женщины, бежал в лес дремучий. Не решился он, подобно Белояну, верховному волхву Новой Руси, отращивать себе звериную харю, да и не знал, как это делается… А теперь вот этот молодой витязь с мятущейся душой и странной колдовской игрушкой вновь всколыхнул в нем что-то, и снова Молчан готов бросить все и идти незнамо куда… А вообще, трезво рассудил он, странствуя, узнаешь не в пример больше, нежели сиднем в глухом бору сидючи. Глядишь, и книги попадутся с умными словами, и мудрецов, опять же, повстречать можно…
      Ночная тишина внезапно сменилась каким-то тревожным состоянием: все вокруг наполнилось звуками. Где-то плеснуло, что-то скрипнуло, недалече кто-то взвыл. Проснувшийся ветер дохнул волхву прямо в лицо, и недобрым было это дыхание, болотной гнилью пахло оно и скорыми неприятностями. Вой повторился ближе.
      — Завели меня в болото гиблое, и что теперь делать, как быть? — запричитал перепуганный конь. — Сами пропадете, это еще ладно, а мне-то за что погибель страшная?
      — Ох и трус же ты! — укоризненно покачал головой Молчан. — И это — боевой богатырский конь, под которым земля сотрясаться должна бы? Не стыдно тебе?
      — В бою-то все понятно: вот мы, а вот враги. А здесь кругом все пахнет нехорошей смертью, да и жрать, опять же, нечего…
      — Обжора, трусишка и слюнтяй. — приговорил волхв. — Давай-ка, по-быстрому бери себя в э… копыта, а то перескажу нашу занимательную беседу Руслану, когда он проснется, и доживать тебе годы свои, поля перепахивая.
      — Все, уже заткнулся! — сообщил конь и вправду, замолчал.
      Проснулся Руслан. Резко сел, огляделся.
      — Что-нибудь случилось?
      — Пока еще нет, но может случиться.
      — Что?! — богатырь схватился за меч.
      — Кабы знать…
      И тут началось. Налетел сильный порыв ветра, следом еще, еще… Пламя волшебного костра стелилось над самой землей, но не затухало. С неба пошел не то дождь, не то снег, не то град, не то все это вместе и сразу.
      — Держись за меня! — прокричал Руслан. Молчан вряд ли услышал его, слова тут же унес ветер; но понял, подобрался поближе, мешок уже за плечами, медвежья шкура накинута на манер плаща и сколота какой-то замысловатой застежкой, в руке посох — и когда только собраться успел?! Свободной рукой волхв вцепился в пояс витязя. Руслан держался за коня, тот упирался всеми ногами в землю, но сам был от ужаса на грани истерики. Руслан даже не пытался его успокоить: не до того было.
      — Руслан! Смотри! — проорал Молчан ему на ухо. Руслан посмотрел в указанном направлении и обомлел: прямо на них надвигался гигантский вихрь.
      — Держись крепче!!! — прокричал он в ответ, — Авось, пронесет!!!
      Вихрь налетел, смял их, подхватил, ударил друг о друга несколько раз, закружил и понес. В какой-то миг Руслан почувствовал, что Молчан разжимает пальцы, ящернулся, схватил его правой рукой. Левой рукой коня удержать он не смог, и трусоватый и брюзгливый, но верный товарищ был унесен ветром… Богатырь даже успел удивиться этому факту: их с волхвом прижимало друг к другу, а коня почему-то сразу унесло… Тогда Руслан обеими руками вцепился в Молчана, по всей видимости, лишившегося чувств, и сосредоточился на собственных ощущениях. Странное это было состояние: ощущение полета, когда желудок колотится где-то в районе гортани, а сердце явственно ощущается в пятках… Полная тьма вокруг, режущий слух вой и страшная тряска… Руслан совершенно утратил чувство времени и не мог с точностью сказать, как давно длится эта болтанка. В глазах темнело, грудь разрывало от лишнего воздуха, но витязь держался. Понемногу он даже было уверовал, что всю жизнь болтается вот так между небом и землей, держа за шкирку бесчувственного Молчана, а все остальное ему просто пригрезилось. Впрочем, как это пригрезилось? Ну-ка, вспомним…
      Он вспомнил, хоть и смутно, лицо матери, картины детства. Неужели приснилось?! Быть не может! Князь Владимир, суровый, но справедливый властитель Новой Руси, радеющий за свою землю. Такое не можно выдумать, такое не может присниться! Это явь. А Мила? Тонкая, упрямая язвительная девочка с потрясающими синими глазами. Он вспомнил слезы, стоявшие в этих глазах еще — нынче? Вчера? Когда? — утром, и перестал забивать буйную голову всякими глупостями. Жизнь есть жизнь, и в ней есть место для чудес, как добрых, так и не очень, к сожалению… Сильный удар о землю прервал его суматошные размышления, повергнув в беспамятство.

      Первым пришел в себя Молчан. В голове грохот, что в твоей кузне, глаза не разлепить, все тело ломит… Сковырнул с лица засохшую кровавую корку, открыл глаза, долго щурился от яркого дневного света. Огляделся, в пяти шагах обнаружил распростертого на земле Руслана. Подошел, потряс за плечо. Богатырь пошевелился, застонал.
      — Хвала богам, оба живы! — вздохнул с облегчением волхв.
      — Живы ли? — не открывая глаз, пробормотал Руслан. — По мне, так мы сгинули, и теперь то ли в Пекле, то ли…
      — Глаза разуй, — посоветовал волхв, — да посмотри, какая кругом лепота. В Пекле так точно не бывает, я в книгах читал.
      — Что-то свежо больно. — потянул носом воздух Руслан. — И шумит как-то странно… Ладно, сейчас… Ой, мама дорогая! Кудыть это нас засобачило?!
      — Я полагаю, в Таврику. — ухмыльнулся волхв. Смотреть на него, вообще-то, было страшновато: на лбу здоровенная ссадина, лицо заплыло сине-желтым и залито кровью, только глаза глядят бесшабашно весело да кривятся в улыбке разбитые губы.
      — Хорошо бы, кабы в Таврику. Ой, ну у тебя и рожа! Белоян теперь обзавидуется: уж на что у него харя страшная, а твоя во сне приснится — так и вовсе не проснешься…
      — Спасибо, обласкал… У тебя, думаешь, лучше? Ты, кстати, как насчет встать?
      — Сейчас попробую… Та-ак… И вот так… Готово. Ой, болит все… Но ничо, главное — живы мы. Уй, будто на мне змей катался… Так. — Руслан сделался серьезен, нахмурил брови и заговорил, как воевода на совете перед битвой. — По солнцу судя, за полдень только перевалило. А до темна хорошо бы какой-то путь, да пройти. Мы, конечно, последние два дня перемещаемся почти молниеносно, но времени на отдых у нас все равно нет.
      — Ага… А конь где?
      — Пропал мой сивка. — помрачнел Руслан. — Когда ты чувств лишился, от меня отцепляться стал, ухватил я тебя. А вот коня не удержал… Жалко! Добрый был конь, хоть и зануда редкостная…
      — Давай вымоемся, благо воды — целое море. Потом посмотрим, что у нас осталось, и придумаем, что дальше делать будем.
      — А давай! Варяжское море я видал, а вот в этих краях бывать пока не доводилось…
      — Вода холодная. Замерзнуть не боязно?
      — А, ты замерзнешь, так с перепугу огонь свой из пальца добудешь, враз согреемся…
      — Ага, тебе легко говорить, у тебя деревяшка есть, крутанул — вот тебе и все колдовство… А у меня этот фокус впервые в жизни вчера только вышел…
      Они довольно долго препирались и дурачились, как дети малые, наслаждаясь жизнью, радуясь, что не сгинули глупой, бесславной смертью. Потом все-таки искупались в холодном море, и, чтобы согреться, долго бегали потом по берегу, скрипя зубами от боли. Высохнув и набегавшись, стали проверять, что осталось из имущества. Волхв сберег мешок, в котором держал две книги и набор целебных трав, да потерял посох свой тяжеленный, из-за чего весьма расстроился. По этому поводу Руслан заметил:
      — Когда мы еще с того болота взлетали, досталось мне по спине твоей палкой раза три кряду. Едва хребет не перешибло! В следующий раз крепче держи! Да не убивайся ты так! Выломаем мы тебе новую деревяшку…
      — Если б твой конь, чтоб ему в Вирии пастись, копытом мне по лбу не шарахнул, я бы, может, и покрепче держал! Эх, привык я к тому посоху. Добрый был, тяжеленький…
      Руслан сохранил доспехи, что носил на себе, кроме шлема, и меч. Все прочее улетело в никуда вместе с несчастным конягой…
      — Коня нет, еды нет, из оружия — меч да книги… — подытожил Молчан. Руслан удивился:
      — Разве ж книга — оружие?
      — А то! — горделиво усмехнулся волхв. Она ж наша, стало быть, деревянная. По башке огреть кого — так мало не покажется! — Руслан на это ничего не ответил, только головой покачал с сомнением. — А по правде говоря, книга тем сильна, что в ней может быть написано, что и как надо делать, чтобы получилось то, что нужно. Не всегда, конечно, но бывает. И порой такие книжные советы приводят к цели быстрее, чем мечи, секиры, копья… И с гораздо меньшими потерями, что не менее важно. — Молчан совсем уже пришел в себя, разговорился — сколько слов накопилось за пять лет молчания, скорее выплеснуть их, пока совсем не скисли! Руслан уже прикидывал, как бы повежественнее попросить товарища заткнуться и перейти к обсуждению дальнейших действий, но тот, видимо, поняв, что заговаривается, сам завел нужный разговор. — Однако, нам гораздо важнее теперь выяснить, где точно мы находимся и куда нам надо идти, чтобы побыстрее найти твоего колдуна.
      — И еще пожрать найти чего… — дополнил повестку дня Руслан.
      — Ну, этот-то вопрос я как раз уже решил — сказал Молчан, показывая на груду двухстворчатых ракушек, которую он вывалил из своей рубахи, едва вылез на берег после купания.
      — А… а разве это едят?
      — Едят, едят. У франков это вообще самое лакомое яство. После лягух, конечно. Но пока мы тут лягух искать будем, совсем с голоду помрем; а этих ракушек в море — навалом. Да не дергайся ты! Я и сам их впервые пробовать буду. Давай сначала определимся, куда пойдем, потом быстренько перекусим, и в путь.
      — А чего тут определяться? — сказал Руслан, — В море на своих двоих далеко не уйдешь, остаются еще целых три стороны света. Нам любая пойдет: идем до первого селения, там узнаем, где этот летучий тать гнездится, и — прямиком туда.
      — Да, выбирать особо не приходится. Если по берегу идти, можем к каким-нибудь грекам добраться, а на кой нам сейчас греки? Так что пойдем, удаляясь от моря.
      — Через горы?
      — А почему нет? Если, конечно, нам туда надо, а не налево или направо. Но пока мы не пойдем хоть куда-нибудь, все равно ничего не узнаем. Все, решено. А теперь давай будем кушать.
      — Давай. Лягухи, говоришь? Мда… А смотри-ка, ничего, съедобно…
      — Да, вполне… — они быстренько умяли всех собранных волхвом моллюсков, поднялись, глянули напоследок на море, повернулись к нему спинами и пошли.
      — Знаешь, что хорошо? — спросил Руслан и тут же ответил: — То, что снега нет.
      Снега, и впрямь, не было. Жухлая прошлогодняя трава местами доходила путникам до пояса, под ногами уже вовсю зеленела молодая поросль. Сзади постепенно затихал шум прибоя и крики чаек. Навстречу надвигались горы. Идти все время приходилось вверх, так что к исходу третьего часа, когда поднялись на изрядную высоту, а дальше уже начинались скалы, путники устроили привал.
      — Ух, ни единого живого места на теле нет! — пожаловался Молчан, устало плюхаясь в траву. — Разве что, задница, да чего ей будет!
      Руслан только хмыкнул в ответ. Видать, о чем-то своем думал. Его размышления прервало козье блеянье и возглас Молчана:
      — Мясо!!!
      К ним неспеша приближалась коза. Самая обыкновенная, каких навалом в любой деревне. Приближалась, совершенно не страшась не таящихся людей.
      — Какие, однако, здесь дикие места! — прокомментировал Молчан. — Смотри-ка, звери совсем непуганые… Странно, я читал, что в Таврике испокон веков полно народу туда-сюда бродило…
      — Не делай резких движений. — посоветовал Руслан, медленно поднимаясь с земли с увесистым камнем в руках. — Первый раз в жизни охочусь без лука, стрел, копья, а с одним камнем!
      — Раньше все так охотились, — успокоил его волхв, — пока боги не дали людям луки, стрелы и все прочее.
      — Сейчас… сейчас… — приговаривал богатырь, осторожно делая шаг к козе. — А теперь еще немножко… ну иди, иди сюда, моя рогатенькая… ийэхх! — камень слетел с его рук, словно пущенный из катапульты. В последний момент коза поняла, чем закончится это дело, и пыталась отскочить, да не успела.
      — В древние времена быть бы тебе первым охотником, Руслан! — потянулся Молчан, улыбаясь до ушей. — Эти морские равлики, конечно, тоже хороши, но мясо — лучше. Вот что по этому поводу написано в одной из моих книг… — он залез в свой мешок, пошуровал там, затем вместо книги извлек оттуда огниво и трут. На лице молодого искателя истины и приключений было написано удивление. — Надо же! Совсем забыл! Теперь костер точно зажжем!
      — Что, прямо здесь? — спросил Руслан. — Нам, если ты не забыл, вообще-то, идти бы надо.
      — Нам, если ты не забыл, — передразнил его Молчан, — вообще-то, силы восстановить не мешало бы! И, потом, ты что, собираешься по горам с целой козой таскаться? Надо хоть половину отъесть.
      — Гм… Ну, ладно. Уговорил. Тогда ты ее начинай разделывать, а я по дрова пойду. Вон, тут сколько всего понаросло! Не найду бурелома, так выломаю чего…
      Уже через полчаса Руслан разводил костер, а волхв продолжал достойные сочувствия попытки освежевать его мечом несчастную козу.
      — Дай, я сам, — не выдержал Руслан, — проследи за костром. А то до полуночи провозимся.
      Молчан со вздохом облегчения бросил свою возню и принялся ломать здоровенные палки, принесенные богатырем, чтобы они хоть как-то смахивали на дрова. Вскоре донесся его торжествующий вопль:
      — Нашел! О, боги! Я нашел!!!
      — Чего нашел-то? — Руслан так и не смог дождаться, пока его товарищ закончит столь бурно изливать свой восторг. — Истину свою, что ли?
      — Посох новый нашел! — Молчан показал ему жердь в человеческий рост длиной и в руку толщиной. — Потрогай, какой тяжелый! Сам-Сшит, верно говорю!
      — Тогда это не ты, это я его нашел! — усмехнулся витязь, — то-то мне эта кучка такой тяжелой показалась… — он взвесил жердь в руке. Весила она пуда полтора, не меньше. — А ты сдюжишь таскать такую палочку? Прежний-то, вроде, раза в два потоньше был…
      — И не такие тяжести таскал! Это мне как перышко! — Молчан сделал было лицо глубоко оскорбленного в лучших чувствах человека, затем весело рассмеялся, подпрыгнул от радости, бережно положил свой новый посох на траву и вернулся к костру.
      Когда козлятина, наконец, была готова, начинало уже смеркаться. Они нетерпеливо набросились на еду, обжигались, но жадно рвали зубами поджаренное мясо, глотали почти не пережевывая. Когда примерно половина козы уже переместилась в их желудки, Руслан спросил нерешительно:
      — А может, мы ее совсем… того? Съедим? Чего с ней таскаться? Проголодаемся — еще поймаем.
      Молчан собрался было что-то ответить, но тут вдруг откуда-то послышался женский голос:
      — Аламэ! Аламэ-э!
      Товарищи переглянулись, разом вскочили. Из горной рощицы, где Руслан добывал дрова, вышла пожилая женщина, державшая в правой руке веревку. Она медленно шла, оглядывая окрестности, изредка выкрикивая все то же «аламэ».
      — Чего это она? — спросил Молчан.
      — Зовет кого-то. — пожал плечами богатырь. Женщина заметила путников, устремилась к ним, ускорив шаг. Не дойдя до них шагов пятнадцать, затараторила что-то, сильно жестикулируя.
      — И чего она хочет? — спросил волхв. — Руслан, ну, ты ж теперь великий знаток всех языков, не томи!
      — Спрашивает, не видели ли мы тут ее козу.
      Тут женщина обнаружила. что коза им и в самом деле повстречалась; как подкошенная, она упала на колени рядом с останками своей любимицы и огласила предгорья жалобным плачем и причитаниями. Чем больше она причитала, тем больше хмурился Руслан.
      — Она говорит, у нее никого не было, кроме этой козы. Она, правда, старая совсем была и молока давно уже не давала, но теперь эта бабушка совсем одна осталась. Соседи, говорит, все при семьях, а вот она совсем одна. Да, знал бы, где упаду — соломки подстелил бы… Лишили мы с тобой, Молчан, сами того не зная, эту бабушку последней радости. Ладно. Пойду я в горы, попробую ей новую козу поймать.
      — Не боишься? Стемнело же почти!
      — Я после своей смерти и оживления стал впотьмах не хуже кошки видеть! — похвастался богатырь.
      — Ну, добро. А я-то что буду делать? — жалобно спросил Молчан, боязливо косясь на продолжавшую завывать женщину.
      — А ты будешь утешать несчастную бабу. Расскажешь, что, мол, не со зла мы, а просто кушать очень хотелось, ну и еще что-нибудь в этом роде.
      — Да как я ей скажу, если я языка ее не разумею?!
      — Ах, да… Держи оберег. Крути «птичий клюв». Крутанул? Ну, о чем она плакала только что?
      — По рогам и копытам убиенной подружки. — мрачно отозвался волхв, потом посмотрел на Руслана несколько озадаченно. — Гляди-ка, сработало!
      — А ты что, сомневался? Ладно, я пошел, а ты приступай к утешениям.
      Небо давно украсилось звездами, ущербная луна светила загадочно. Свежий ветер доносил с моря эхо прибоя и соленые ароматы, кружащие голову и зовущие в дали дальние, в Царьград и еще дальше. Молчан уже исчерпал запасы утешительных слов, а у женщины, наконец, иссякли слезы. Она просто сидела на том же месте и монотонно повторяла:
      — Что же теперь делать? Как я одна дальше?
      Послышались шаги, громкое пыхтение. Подошел Руслан. На плечах его дергалась, извивалась большая коза, раза в полтора больше той, что они съели. Хотя богатырь крепко держал рогатую за все ноги, было видно, что эта борьба его изрядно утомила.
      — Молчан… Веревку, быстро! — пропыхтел он.
      Молчан подскочил с изъятой у женщины веревкой, засуетился вокруг, не зная, с какой стороны подступиться.
      — На шею, дуралей… На шею!
      После нескольких неудач волхву удалось повязать на шею козе веревку, и Руслан смог, наконец, опустить пленницу наземь. Женщина, уже некоторое время заинтересованно наблюдавшая за их действиями, встала, подошла поближе.
      — Вот, мать, новую козочку тебе споймали. Авось, и молоко давать будет… — потупив взор, сказал Руслан. Женщина присмотрелась к своей новой козе, и вдруг зашлась визгливым хохотом. — Э, мать, ты чего? Дурно сделалось? — спросил богатырь встревоженно.
      — Молоко давать… — сумела сквозь смех выдавить из себя женщина. — Это же козел!
      — Темно там было, бабушка, — начал оправдываться богатырь, — да и под хвост ей… ему несподручно было заглядывать…
      Впрочем, козел ее тоже вполне устроил, и на радостях она пригласила товарищей на ночлег.
      Они согласились и пошли вслед за продолжавшей истерично хихикать женщиной, таща за собой на веревке упирающегося и во весь голос возмущающегося пленением козла.
      Селение, где жила женщина, находилось сразу за рощей. Всего дюжина небольших, довольно убогих, на взгляд полянина, но милых глазу хижин. Время было позднее, и никто им не встретился. Эмене, а именно так звали их новую знакомую, жила в крайней хижине. Втроем доели козу, у Эмене нашлись пресные лепешки и божественно вкусное красное вино.
      — Скажи-ка, бабушка Эмене, а не ведомо ли тебе, где живет малорослый черноликий колдун, Черномордом именуемый, весьма охочий до женского пола? — витиевато, согласно местному обычаю, спросил Руслан, похлопывая себя по слегка округлившемуся животу.
      — Ведомо мне то, чего узнать жаждешь, гость мой благородный, и о том я и тебе сейчас поведаю. Тридцать и две весны тому назад была я молода, хороша собою, остра на язычок, смешлива, подобно беззаботной стрекозе, и легка и быстра, словно горная козочка. И был у меня прекрасный жених, высокий ростом, красивый ликом, сильный как бог. И совсем уж было собрались мы сплести жизни наши в единый венок, да год тот был плохой: Прогневали мы чем-то богов, и наслали они на нас засуху лютую. А в середине лета, в самую ужасную, злую жару, с полудня пришли дикие печенеги, которых засуха и присущие им жадность и жестокость гнали на поиски легкой добычи. Клянусь богами, эта добыча не стала легкой для них! Хотя все мужчины наши пали, но каждый забрал с собой души не менее чем трех десятков врагов! И когда оставшиеся в живых кочевники врывались в селение, чтобы излить горечь своих потерь на женщинах, стариках и детях, я взяла острый кинжал, что мой любимый подарил мне в летний солнцеворот, и приготовилась достойно умереть. Но тут неведомая сила потащила меня вверх, и от неожиданности я лишилась чувств… и кинжала! Очнувшись, я с ужасом увидела внизу облака, а под ними — горы. Мне было очень холодно. Что-то держало меня за талию. Я присмотрелась — это оказались руки! Руки мужчины. Я решила, что не иначе как страшный бог лично явился за мной, чтобы забрать в свое мертвое царство, что под горами простирается, и опять лишилась чувств. Пришла в себя я лишь в роскошном зале, смущающем разум громадностью своей и роскошью неописуемой, а вместе со мной там было еще одиннадцать женщин, все разные. Все мы на разных языках говорили, но общая беда помогала нам понимать друг друга. Узнав от них, что мне уготовано, испугалась я позора такого несмываемого, и стала подговаривать их искать свободы со мною вместе. Но устрашились они мести черноликого, коий похитил всех нас, но обещали не выдавать меня. Я бежала под покровом ближайшей ночи, так ни разу и не взглянув в лицо колдуну проклятому, похоть свою неуемную превыше всего ставящего. Долго скиталась я по равнинам и горам, пока добралась до мест, где родилась. Всего шестеро уцелело изо всего селения нашего, потом, правда, путники мимохожие осели у нас неожиданно… Но не скоро еще возродиться нам — почти под корень проклятые печенеги нас вырезали. А живет тот колдун за горами за этими, — тут она махнула рукой в сторону гор, — за равниной немалой, невдалеке от Гнилого моря. Отсюда на полночь идти, почти всегда прямо. — закончила Эмене и осушила глиняную чашку с вином, видать, чтобы смыть горький привкус воспоминаний.
      — Благодарны мы тебе, бабушка, за рассказ твой, весьма удручающий. И хотим тебя слегка порадовать: мы идем изловить черноликого, да притом печенегов побить, числом не меньше тысячи… — сказал, вникнув в местное вежество, Молчан. Эмене взглянула на них, как на умалишенных, но ничего не сказала, лишь вздохнула. Приготовила гостям постели, и вскоре все легли спать.

      Абдул Хаким ибн Ясер удобно расположился в верхних покоях своей башни. Он пил сладкое вино, развалясь на подушках, и удивленно смотрел в свое Зеркало. Зеркало, крайне льстивое, когда дело касалось отражения персоны хозяина, в вопросах освещения событий, происходящих в окрестностях дворца, придерживалось суровой правды. И сейчас оно правдиво демонстрировало Абдулу огромную толпу неотесанных варваров, собирающихся, судя по всему, напасть на дворец. На Его дворец! Колдун начал было закипать от гнева, но напомнил себе, кто они, эти несчастные глупые кочевники, и кто он: величайший, могущественнейший маг, равного которому никогда не было, нет, и не будет. На кого они подняли свои жалкие сабельки? Что, пограбить им захотелось? Потискать его женщин? А, может быть, лишить жизни его самого? Ну-ну. Конец их будет страшен! Сейчас они встанут лагерем за холмами, в полной уверенности, что он не знает об их приближении, а назавтра пойдут штурмом. В лоб, напролом, как это принято у примитивных народов. Ха! Пусть попробуют! Он им покажет свое истинное могущество. А что? Давно пора. Пора им уже узнать, кто удостоил эти окраинные земли редкостной честью — своим присутствием!
      Он не родился с этим могуществом. Более того, он родился уродом. Таким, что даже родная мать отказалась от него. Кому нужен черный, как шайтан, младенец, с усохшей ногой и огромной головой? Она и выбросила его, опасаясь, что в народе пойдет молва — мол, от шайтана сына родила!
      Кричащего уродца подобрал безумный бродяга по имени Ясер, всю жизнь без цели путешествующий на своей ослице по свету. Он вскормил его ослиным молоком, дал ему имя и назвал собственным сыном. Он научил маленького Абдула основам науки выживания, он рассказывал ему прекрасные волшебные сказки и старинные предания. Он никогда не называл его уродом, несмотря на колченогость, черную кожу и бороду, которая начала расти у него с трех лет. В тот день, когда Абдулу исполнилось шесть, именно он под большим секретом рассказал ему, что совсем скоро — через пару сотен лет всего-то — миру придет конец, потому что триста лет назад люди предали богов, обозвав их шайтанами и изгнав из сердец своих, ради единственного нового бога и его пророка. И тогда Абдул поклялся Ясеру самой страшной клятвой, что никогда не предаст старых богов ради нового.
      Через полгода Ясера убили какие-то разбойники, а Абдула они сделали своим рабом и показывали на базарах за деньги, выдавая за шайтанова сына. Как-то ночью он сумел убежать от них и снова стал свободен. Но теперь он был один, совсем один. И он сполна узнал всю горечь своего уродства. В семь лет он перестал расти, дальше росла только голова. Левая нога безжизненно волочилась по земле. Борода у него к тому времени отросла, как у зрелого мужа. Его дразнили, били, унижали каждый день. Он не мог быстро передвигаться на своих костылях, не мог сам добывать себе пищу, и потому был вынужден жить среди людей. А они его ненавидели. И однажды, когда он пришел в себя после особенно сильной взбучки, он ушел из города, чтобы найти свою смерть. Он ушел в горы, и довольно долго ковылял по скалам, так и не решаясь прыгнуть в пропасть. Тогда, обессиленный от голода, он заполз в какую-то пещеру, чтобы свернуться калачиком, заснуть и больше не проснуться. Но он проснулся. Проснулся от нестерпимого голода и жажды. И он больше не хотел умирать, он хотел жить. В той же пещере он нашел источник и напился из него. А потом начались чудеса. Он пробормотал: «А теперь еще и поесть бы!» — и тут же перед ним появились самые изысканные яства и сладости, каких он отродясь не едал. Он начал понимать, что его желания исполняются, и следующим же желанием научился летать. А потом его понесло: он возводил на вершинах скал прекраснейшие дворцы, как он себе их представлял по сказкам Ясера, и тут же разрушал их, он наколдовывал себе горы золота и драгоценные камни величиной с голову осла, он… он мог все! Кроме одного. Он ничего не мог поделать с собственной внешностью, сколько бы ни бился в истерике, выкрикивая одно и то же желание. Так он и остался огромноголовым бородатым чернокожим карликом с высохшей левой ногой. Но теперь он многое мог, и первым его желанием, когда он, наконец, покинул пещеру, стало желание отомстить. Он вернулся в город, и стал дожидаться, пока над ним снова начнут издеваться. Долго ждать не пришлось. Сначала он просто рвал обидчиков на клочки, потом, когда все в превеликом страхе обходили его стороной, он, неудовлетворенный мщением, просто стер город с лица земли. Потом второй, третий… Он построил себе башню где-то, как ему думалось, на Краю Света, вокруг нее воздвиг роскошный дворец, по сравнению с которым все дворцы земных владык казались просто жалкими хижинами, разбил сады, превратил в своих рабов несколько десятков человек… Так, наслаждаясь своим могуществом, он провел год. И все время его жгла жажда мести. Он уничтожил еще пару городов, но это уже не принесло ему никакой радости. И тогда он решил уничтожить весь мир. Собственные пожелания, высказанные на этот счет, почему-то не соизволили исполниться. Он пожал плечами, пожелал себе научиться читать и засел за труды магрибских черных колдунов. Изучив их все, что смог найти, он понял, что этого мало, и занялся наследием других волшебников. К семнадцати годам он жадно, как губка, впитал в себя практически все магическое наследие мира. Но именно в это время ему расхотелось уничтожать этот мир. Он научился черпать удовольствие в чудесах ради чудес, в решении задач, не поддавшихся его предшественникам. И он познал прелесть женщин. Женщины и магия — в этом с тех пор заключался смысл его жизни. Женщины ради услады тела и магия для радости души. С тех пор минуло пятьдесят четыре года, но он почти не изменился, только борода выросла длиннющая, а он из чистой прихоти не пожелал ее укорачивать. Ни разу в жизни не стриг, не брил он бороды.
      На что надеются эти муравьи? Он непобедим! Абдул Хаким ибн Ясер, даже не подозревающий, что обитающие несколько севернее славянские племена прозвали его Черномордом, сосредоточил свое внимание на зеркале и на кальяне.
 
      Рыбий Сын испытывал двойственное чувство: с одной стороны, вроде бы, цель близка. Дозорные донесли, что уже за той грядой холмов стоит великолепный дворец, где и живет проклятый колдун. Так что не только отомстим за честь своего кагана, но и добычу возьмем немалую. Душа пела: наконец-то бой, бой с могущественным противником! Рыбий Сын с замиранием сердца предвкушал, как сойдется с колдуном в честном бою на мечах. Ему в голову даже не приходило, что бородатый не собирается брать в руки оружие и выходить навстречу врагам. С другой же стороны, странные недобрые предчувствия одолевали молодого воина, и, чтобы рассеять их, он сам поехал осмотреть место предстоящего боя.
      Он осторожно вполз на вершину холма. Отсюда открывался захватывающий вид на жилище колдуна. Да, на это стоило посмотреть! Высокая массивная башня посередине, и вокруг нее — легкий, воздушный, словно сотканный из серебряной паутины дворец. Прекрасный сад расстилался вокруг, даже с холма было отчетливо слышно сладкозвучное пение незнакомых птиц. Налюбовавшись на эту красоту, Рыбий Сын заставил себя теперь смотреть на дворец, как на военную цель. Хорошо было бы ворваться со всех сторон одновременно. Тогда стража — если она там есть, а должна быть: пограбить такой домик наверняка желающих хоть отбавляй — вряд ли сможет сдержать натиск. А если упрямо колотиться в парадные ворота, рано или поздно, конечно, они будут взяты, но это означает подарить врагу жизни многих своих воинов… Решено: дворец нужно окружить. С этой мыслью Рыбий Сын спустился с холма, легко вскочил на своего коня и поехал на совет к кагану Хичаку.
 
      Голубиная почта принесла добрую весть: дружина, посланная вразумлять упрямых вятичей, уже возвращается с богатой данью. На днях уже в Киеве будет! Давно не было таких быстротечных и настолько удачных походов! Ветробой писал, что особая заслуга в этом деле принадлежит Руслану Лазоревичу, который, в одиночку взяв деревню с казной вятичей, на следующий же день собрался было опять за своим Черномордом, да, судя по следам, в воздухе растаял. Чудеса, да и только! И еще писал Большие Уши, что с Русланом девка была из Новгорода, коя вместе с дружиной ныне в Киев поспешает, и очень даже может быть, что это его, Владимира, дочь.
      Князь усмехнулся. Если та девка и впрямь его дочь, то вот вам, пожалуйте, и перст указующий. А все же странно, что Руслан, вроде бы в Таврику поехавший, у вятичей в землях объявился, а это ведь в совсем другой стороне будет! Ну, да ладно, главное, чтобы печенегов на себя отвлек, да колдуна своего ненаглядного изловил, раз уж об заклад побился. А там уж посмотрим, какая ему судьба на роду написана. Жив останется — быть так, как тот ночной дух говорил. Побьют молодца вороги — что ж, вечная слава…
      Скрипнула дверь, потянуло звериным духом, послышалось невнятное рычание. Князь было встрепенулся, потом расслабился, махнул рукой, сказал, не оборачиваясь:
      — Доброе утро, Белоян. С чем пожаловал? Что у нас плохого?
      Ответа не последовало. Тем временем тяжелые шаги и рычание слышались уже гораздо ближе. Владимир обернулся, придав своему лицу недовольное выражение… И остолбенел. Прямо перед ним стоял огромный медведь, самый что ни на есть настоящий. Увидев, что его, наконец, заметили, медведь заревел в голос, встал на задние лапы и широко развел в стороны передние, словно собрался обнять князя. Владимир лихорадочно соображал, как бы ему добраться до висящего в противоположном углу меча, но между князем и оружием стоял зверь, обойти которого возможным не представлялось. Тут медведь взревел еще громче, отступил на шаг, и… отвесил Владимиру поясной поклон! После чего, урча, развернулся, опустился на все четыре лапы и убрался восвояси. Князь молча опустился на лавку. Сердце бешено стучало. В дверном проеме возникла громадная фигура верховного волхва.
      — Утро доброе, княже. — прорычал Белоян. — Что, испугался? Не все же тебе шутки шутить…

      На рассвете Руслан и Молчан покинули гостеприимный дом бабушки Эмене, предварительно узнав у нее кратчайший путь через горы. Было прохладно, прозрачный студеный воздух приятно щекотал грудь. Путники гуськом пробирались все выше и выше по узкой горной тропке. Чем выше поднимались, тем жиже становился воздух, его не хватало для дыхания, и потому на разговоры никого не тянуло. К полудню достигли вершины плоской горы, огляделись. Пока Молчан, сосредоточенно что-то шепча, выглядывал среди многих гор те, приметы которых сообщила Эмене, Руслан с щенячьим восторгом смотрел то вперед, на горную страну, то назад, где внизу, за узкой зеленой полоской берегового леса, серебрилось бескрайнее море.
      — А я, дурак, думал: заберусь на гору, а оттуда уж и Царьград видать… — вздохнул он, налюбовавшись.
      — А зачем тебе Царьград? — поинтересовался Молчан.
      — А так просто. Сколько рассказов слышал, мол, большой град, красивый, богатый, и все-все там есть, даже жар-птицы… А сам не видел ни разу! Обидно же!
      — Погоди-погоди, вот соберется ваш Владимир-князь за своей царевной греческой, вот тогда и ты Царьград узришь…
      — Ага, как же, жди, соберется он… — проворчал богатырь, — Постой, а ты-то откуда про его тайну сердешную ведаешь?
      — Да про то на Руси только глухой да вконец дурной не ведает! Уж я в лесу дремучем сидел, да и то мне птицы рассвистели в таких подробностях, что порой соромно становилось… — хмыкнул Молчан.
      — Ладно… Ты приметы бабкины все нашел?
      — Все. Нам с тобой теперь вон на ту горушку держать надобно.
      — Ну, тогда пошли.
      Весь день они так и шли: вверх-вниз, вверх-вниз. По расчетам волхва, половину горного пути они за день одолели. Ближе к вечеру, когда уже солнце спряталось за виднокрай, они остановились на широкой террасе примерно посередине пути к вершине очередной горы. Руслан пошел ловить козла какого-нибудь на ужин, Молчан же занялся сбором дров. Дрова он набрал довольно быстро, запалил костерок… И тут его внимание привлекла какая-то невзрачная на вид травка. Он заинтересованно подошел, наклонился, выкопал несколько стебельков, взглянул на корни, разочарованно вздохнул, выбросил добычу. И тут земля ушла у него из-под ног. Он хотел крикнуть, но крик застрял в горле. Пытался зацепиться руками за край ямы — край обвалился, и волхв полетел вниз. Наконец-то прорезался крик. Впрочем, летел Молчан недолго. Через какой-то миг он сильно ударился обо что-то и на время лишился чувств.
      Руслан на сей раз намаялся, за козлами по горам бегаючи. Ладони и колени сбиты в кровь, с языка давно одна лишь брань досадная сыплется. Но одного все же подстерег. Ошарашил его добрым камушком, да поволок к стоянке. А стоянка оказалась пуста. Так и не успевший разгореться костер давно погас, Молчана нигде не было видно.
      — Молчан! Молча-ан! — позвал богатырь. Никакого ответа. Тогда Руслан медленно обошел всю площадку, где они остановились на привал, обшарил все пядь за пядью, и все звал, звал пропавшего волхва. Наконец, он наткнулся на дыру в земле.
      — Молчан! — снова заорал он, просовывая голову в дыру. Эхо усилило его крик, повторило многократно.
      — Здесь я! — донесся снизу приглушенный голос.
      — Уф, хвала богам, нашелся. Ты как? Руками-ногами шевелить можешь?
      — Вроде бы, могу. Правда, ушибся сильно
      — Чего там у тебя?
      — Пещера. Только здоровая больно. Но почти ничего не видно…
      — А меня видишь?
      — Как, интересно? Здесь же темно! Что делать будем, Руслан?
      — Тебя вытаскивать будем.
      — Как?! У нас же веревки нет!
      — Ты в этом уверен?
      — Не веришь мне, да? Ну, подумаешь, про огниво забыл… Веревку в мешке не шибко-то утаишь… Тем паче, длинную. Впрочем, поройся, вдруг и впрямь найдешь?
      — Не нашел… — разочарованно возвестил богатырь через некоторое время.
      — Вытащил бы ты меня все-таки отсюда… — нерешительно и жалобно попросил Молчан. — А то темно здесь, да и пахнет плохо…
      — Да, вонища прет — закачаешься. Ладно, этак мы до Последней битвы топтаться будем… Отойди-ка от дырки-то, я прыгаю.
      — Уверен, что другого пути нет?
      — Не уверен, да думать лень. Отходи, говорю, а то все кости переломаю.
      — Кому? Себе или мне?
      — Обоим! — вскипел Руслан. — Долго ты еще трепаться намерен?!
      — Ухожу, ухожу. Только посох мой не забудь, ладно?
      — Сейчас специально забуду! Иииэхх!!! Ууу! Кощей тя язви… Ты нарочно сюда камней натащил, что ли?
      — Нет… — волхв недоговорил. Пол под ногами путников ощутимо дернулся. — Боги! Землетряска! Этого только не хватало…
      — Не хнычь, Молчан! Ну и хрен с ней, с землетряской! Когда ни помирать — а слезам воли не давать! К тому же не кажется ли тебе, что пол под нами просто движется?
      — А? Что? О, Боги! И впрямь, движется! И все быстрее! Руслан!!!
      — Что?
      — Давай, крути длинный рог оберега! Куда б ни занесло, все живы будем!
      — Погоди! Авось, все нормально выйдет! А крутануть всегда успеем! Если только на колдовство всякое полагаться — так и жить незачем! Неинтересно! Не трусь!
      Тут пол снова сильно тряхнуло и он двинулся дальше, но уже значительно быстрее.
      — Полная погибель на наши дурные головы… — запричитал волхв, обхватив голову.
      — Держись крепче, дуралей! И барахло свое держи! — резкий окрик Руслана вывел волхва из оцепенения. Тем временем пол, или что это там на самом деле было, издавая ужасный скрежет, действительно ускорял движение. Молчан и Руслан распластались ниц, вцепившись во что попало. В одном месте пещера была такой низкой, что они протиснулись с большим трудом. Обоим казалось, что с них содрали кожу.
      — Интересно, чем это кончится? — Молчан уже перемог и страх, и боль, и голос его был равнодушным до полной безжизненности. Похоже, волхв себя просто уже похоронил.
      — А я откуда знаю? Вообще, кто из нас волхв?! А представь, забавно будет, если к выходу приедем, а?
      — Ха. Ха. Ха. — это я смеюсь. — пояснил Молчан. Руслан в ответ только мысленно махнул рукой: пол двигался уже с такой скоростью, что отрывать руки от камней, намертво в него вросших, почему-то не хотелось.
      Вскоре, действительно, показался широкий зев выхода из пещеры. Однако позабавиться по этому поводу товарищам не удалось: в свете луны и звезд они, наконец, узрели, что тащило их на себе через всю пещеру. Богатырь и волхв распластались на спине огромного змея, где-то в районе хвоста, накрепко вцепившись в спинные выросты.
      — Опять летать?!!! — показное равнодушие Молчана как рукой сняло. — Руслан, давай прыгать!
      — Рехнулся? — отозвался витязь, и в его голосе молодецкая удаль тоже как-то не улавливалась. — Сожрет ведь!
      — Как не крути, все одно — погибель. Ты как хочешь, а я прыгаю!
      — Я тебе прыгну! Крепче держись, дурак!
      Змей, не замедляя шаг, перевалил через край узкой скальной площадки и ухнул вниз. Падал он недолго: хлопнув, развернулись широкие перепончатые крылья, и после легкой встряски падение прекратилось.
      — Сплю я, что ли?! — воскликнул Молчан.
      — Это вряд ли. Зато мы с тобой теперь точно как герои древности: и с камнями охотились, по горам лазили, а теперь вот даже на змее летим! Кому в Киеве рассказать — не поверят!
      — Ага, ты до Киева доберись сначала!
      — Да, точно. Сперва надо с колдуном да с печенегами разобраться. Спасибо, что напомнил!
      — Какой колдун?! Какие, ко всем шмелям древлянским, печенеги?! Нас сейчас жрать будут!
      — Глупый ты человек, Молчан, не в обиду будь сказано! Как он в полете жрать нас станет? Ему для этого на землю опуститься надо сначала!
      — Ну, раз он такой умный, как ты говоришь, то, значит, опустится и съест. — упрямо талдычил свое перепуганный волхв. Но змей оказался даже еще умнее: он обернулся, рассмотрел своих пассажиров повнимательнее, и испустил язык зловонного пламени, не слишком мощного, чтобы повредить его собственную толстую шкуру, но вполне достаточный для того, чтобы изжарить людей. Их спасло то, что в момент огнедышания змей попал в воздушную яму и огонь прошел несколько выше.
      — Дело принимает скверный оборот. — заметил Руслан. — Молчан, переползай потихоньку!
      — Куда?!
      — ……..! На лапу к нему! На правую! А я попробую на левую забраться!
      — Ты что?! Так же и разбиться недолго!
      — А если оставаться здесь, то еще быстрее можно изжариться! Давай, быстро!
      Руслан пополз к левой лапе, цепляясь за что попало. Молчан, ругаясь ужасными словами, значения которых Руслан не смог понять, несмотря на обещанное Духом абсолютное знание языков, принялся карабкаться к правой.
      — Только вниз не смотри! — запоздало предупредил Руслан. Поздно. Молчан уже посмотрел, побледнел еще сильнее, если только такое было возможно. Глаза молодого волхва закатились, руки ослабли и он пополз по боку змея вниз. В это время змей снова повернул морду и пыхнул огнем, но на спине уже не было ни волхва, ни витязя. Руслан, взывая ко всем богам, сколько их есть в Вирии, переполз на левую заднюю лапу змея и устроился там, стараясь держаться крепче и не сорваться вниз. Слегка привыкнув к такому положению, он огляделся, и с удивлением увидел волхва, которого мысленно уже похоронил. Тот руками вцепился в правую лапу, а ногами болтал в воздухе.
      — Ничего, Молчан!!! — решил ободрить его богатырь. — Только ты держись!!! Авось, куда-нибудь да долетим! — волхв ничего не ответил, только кивнул утверждающе. Паниковать он, судя по всему, уже перестал.
      Руслан набрался храбрости и глянул вниз. И почти ничего не увидел. Изредка внизу горели крошечные точечки огоньков — то ли селения пахарей, то ли становища кочевников. Остальное скрывалось во тьме, не пробиваемой ни звездным, ни лунным светом, и даже обостренное смертью зрение Руслана здесь ничем не могло помочь. Змей что-то замыслил, или просто устал так быстро, только он начал снижаться, описывая широкие круги. Руслан как мог сильнее прижался к лапе и старался не отрывать глаз от волхва, которого мотало из стороны в сторону. Держался он явно из последних сил. Почему-то, чем ниже опускался змей, тем больше его самого трясло и болтало, так что Руслан тоже начал беспокоиться: сможет ли он удержаться. Земля была уже близко: смутно, но угадывались очертания редких деревьев. После очередной встряски богатырь расширившимися от ужаса глазами увидел, как Молчан оторвался от правой лапы летающего гада и камнем пошел вниз. Не раздумывая ни секунды, Руслан разжал руки и прыгнул. «А хрен с ним, с колдуном этим. Увлек парнишку за собой, так теперь что? Бросать его, что ли? Это мы еще посмотрим…» — додумать он не успел — со всего маху влетел в ледяную воду, с головой ушел глубоко под воду. Вынырнул, отплевываясь и задыхаясь, неподалеку разглядел барахтающегося Молчана. Подплыл к нему.
      — Ну вот, мы снова живы. — отфыркиваясь, сказал богатырь. — Есть соображения, куда нас этот гад занес?
      — Озеро какое-то. — сорванным голосом прохрипел Молчан.
      — А не море?
      — Вода пресная. И волн нет. Так что скоро должен быть берег.
      Берег, и в самом деле, вскоре выступил из тьмы. Доплыли до мелководья уже из самых последних сил, на то, чтобы вылезти на сушу, их уже не хватило. Рядом послышался плеск, счастливый девичий смех.
      — О, посмотрите только, каких красавцев лихим ветром занесло к нам в гости! — лучезарно улыбаясь, воскликнула подплывшая русалка. — Не желаете ли весело провести время, мальчики?
      Руслан вздохнул, собрал волю в кулак и заставил себя вылезти на твердую землю. Волхва он тащил следом за шкирку.
      — Ну куда же вы, ребята? — обиделась русалка. — До рассвета еще далеко, можно было бы здорово развлечься…
      — Отстань, зеленая, — прорычал Руслан, глядя на нее мутными глазами. — И без тебя тошно.

      Едва ночь дала всем понять, что вот-вот уйдет, уступая место веселому солнечному утру, печенеги напали. Полночи они как могли тихо окружали территорию дворца, а с первыми признаками надвигающегося рассвета одновременно напали со всех сторон. Черноморд [ В дальнейшем я везде буду называть колдуна этим именем, кроме случаев, когда повествование будет вестись только о нем и как бы от первого лица], поднятый с ложа наслаждений и отдохновения дружно взвывшими магическими сторожами, заметался по всему дворцу, отражая первые робкие атаки кочевников. Взмах руки, должное заклинание — и из центральных ворот навстречу варварам выходит отряд свирепых воинов, закованных в золотую броню. Еще взмах, еще заклинание — и сразу за задней стеной дворца разверзлась широкая и глубокая пропасть, сразу сделав эту стену недосягаемой для штурма. За какую-нибудь четверть часа колдун успел подмести своей длиннющей бородой едва ли не весь дворец. Печенегам в это время приходилось ох как несладко. Пока одних истребляла волшебная стража, другие в нерешительности топтались перед огромной дырой в земле, не зная, что им дальше делать. Впрочем, помялись-помялись, и сообразили: быстренько развели костерок и стали засыпать дворец горящими стрелами.
 
      Рыбий Сын рубился возле парадных врат, рубился лихо и весело. Среди малорослых печенегов он резко выделялся ростом и статью; а сабля его была на добрых пол-локтя длиннее, чем у самого Хичака. Он почти сразу нашел способ нейтрализовать броненосных защитников дворца: пользуясь их неповоротливостью, можно подойти почти вплотную и нанести меткий удар в любое место между пластинами. Какова бы ни была защитная броня, пусть даже дюжину раз заговоренная, а щель обязательно отыщется — между шлемом и ошейником, например. Печенеги, растерявшиеся было после первого натиска золотых воинов, пришли в себя и тоже нашли свой способ борьбы с ними. В воздухе засвистели арканы. Обездвиженных стражников резали, как овец. Дело пошло веселее, степняки ворвались во дворец. Рыбий Сын заметил, что сзади подозрительно тихо, и, ругаясь на чем свет стоит, побежал посмотреть, в чем там дело. По пути ему несколько раз встречались стражи. Некоторые из них были все теми же золотыми броненосцами, другие больше походили на каких-то чудовищных демонов, один вид которых был способен лишить спокойного сна до конца жизни. Впрочем, Рыбий Сын не боялся, у него на это просто не оставалось времени. Как вихрь мчался он вокруг дворца, сметая все, что невзначай попадалось по пути. Добежав до разлома, на мгновение остановился, досадливо поморщился. Затем резко развернулся, подбежал к последнему зарубленному им стражнику, взял из мертвых пальцев огромный топор. Нашел дерево повыше, примерился, и принялся рубить. Четверть часа спустя по поваленному стволу через пропасть начали перебираться первые печенеги. Дворец уже вовсю горел. Рыбий Сын подождал, пока к нему переберется хотя бы два десятка воинов, и вместе с ними вломился в горящие колдовские хоромы.
      Черноморд сидел на смотровой площадке своей башни и созерцал побоище, время от времени заклятием вызывая к жизни новых стражей. Он не верил своим глазам: проклятые варвары, кроша его золотых воинов, как трухлявые пеньки, ворвались во дворец! Ну и ладно. Он еще показал им далеко не все! Карлик гортанно рассмеялся, воздел руки и прокричал несколько слов. Дворец заполнился огнем. Огромные огненные шары появлялись из ниоткуда, просто из воздуха, и тут же безошибочно находили цель. Варвары заметались, о погроме уже не думали — как бы шкуры свои спасти… Черноморд усмехнулся. Дворец горит? Ну и что? Пусть хоть дотла выгорит. Ему новый воздвигнуть — раз плюнуть. Гарем вот только жаль, да баб на свете много, хвала всем богам и людской плодовитости! Новых натаскать — тоже дело недолгое. К тому же, эти наложницы уже приелись, а тут такой прекрасный повод обновить гарем… Колдун, злорадно хихикая, потирал ручки, создавал новые и новые огненные шары и наслаждался зрелищем горящих кочевников, в панике мечущихся по всему дворцу. Чарующе-сладкий, отвратительный до восторга запах горелого человечьего мяса приятно щекотал ноздри карлика.
      Каган Хичак был умным человеком. Он уже понял, что вряд ли кто из его людей уцелеет в этой кошмарной битве, и сожалел, что привел их сюда на верную смерть. «Вскочить бы в седло сейчас, и гнать коня, пока не выветрится из памяти весь этот ужас!» — мелькнула в его голове тоскливая мысль, и он тут же ее отверг. Негоже кагану бросать свое племя в этаком пекле. Придется ему погибать вместе с остальными воинами. Интересно, как там бьется Рыбий Сын, его голубоглазый богатырь-побратим? Хотя, какая разница, как он бьется? С огненным шаром не очень-то посражаешься… Среди его воинов трусов не было, да и бойцы все бывалые. И где они теперь? Догорают… Хичак снова покачал головой и поджег первую обмотанную паклей стрелу. Он давно понял, что башня — главный оплот проклятого демона. Воинам туда не пробиться, слишком много чудовищ и золотых воинов охраняет подступы к ней, а возле самой башни — море колдовского огня. Ну, сейчас он подпустит колдуну другого огоньку, самого что ни на есть настоящего! И каган стал одну за другой посылать горящие стрелы в раскрытые окна башни.
      Горело все. Рыбий Сын, поминая добрыми и не очень словами всех известных ему богов, духов, героев и демонов, вывел свой отряд в просторный зал с пятью дверьми. Здесь пока пожара не было. Оставив наиболее пострадавших сидеть в центре зала и приходить в себя, с остальными бросился проверять, что скрыто за дверьми. За четырьмя в голос выли женщины, всего их было что-то около пяти десятков. Оставив их выть дальше под присмотром пяти воинов, Рыбий Сын открыл пятую дверь. За ней начинался длинный узкий коридор, плавно уходящий вниз, и печенеги по двое устремлялись туда. Побратим кагана, доказавший свою силу и мужество во многих схватках, и здесь бежал впереди всех. Жаль, что колдун оказался трусом и подраться с ним вряд ли придется. Тут важно спасти как можно больше воинов от страшного разгрома. Он еще не знал, что огненные шары выжгли уже почти все прорвавшееся во дворец печенежское воинство.
      Ну, вот почти и все. Если верить Зеркалу, — а с чего бы ему не верить? Сам наколдовывал, в конце-то концов! — немытых варваров осталась всего лишь горсточка, да и та вроде бы блокирована в горящих покоях. Чтобы убедиться в своей полной победе, Черноморд заставил Зеркало показать ему весь дворец, медленно, словно шаг за шагом обходя все покои. Горело почти все. Последние печенеги корчились в страшных судорогах. Гарем, как ни странно, уцелел, и золотые воины уже заканчивали вырезать незнамо как прорвавшихся туда сквозь сплошной огонь печенегов. Тут Зеркало мельком показало башню, и колдун удивленно выпучил глаза: башня горела. Он бросился к краю площадки. Внизу стоял целый и невредимый варвар и обстреливал башню горящими стрелами! Взмахом руки Черноморд создал добела раскаленный шар и обрушил его на голову дерзкого кочевника. От того и пепла не осталось. Тут колдун вспомнил, что хранил в башне несколько очень ценных свитков, перенесенных его волей из разных библиотек мира. Он поспешно выкрикнул слово, желая, чтобы свитки снова перенеслись, на сей раз к нему, на крышу, но они то ли уже сгорели, то ли что-то еще случилось… Черноморд взмыл в воздух и понесся вниз. А там гудело пламя, и спасти что-либо было совершенно невозможно. Потерявший голову колдун носился вдоль сплошной стены огня, не в силах спасти хоть что-то из своих сокровищ. Кончилось тем, что он изрядно подпалил длинную бороду: она укоротилась чуть ли не вдвое. Бушевало пламя. Черноморд сидел на ступеньках в трех шагах от пламени, глаза его слезились то ли от плача, то ли просто от дыма. Карлик рвал на себе остатки бороды. Со временем ему пришло в голову, что достаточно пожелать — и огонь прекратится. Он пожелал. Пламя чуть стихло. Он пожелал еще. Огонь еще чуть-чуть уменьшился. Он вскочил, заскакал, приволакивая мертвую ногу, истошно вопя: «Пламя, сгинь! Сгинь, огонь! Хватит! Мне надоело!!!». В конце концов, огонь погас. И одновременно наступила полная тишина. Черноморд снова поднялся на смотровую площадку, огляделся. По всему обгоревшему дворцу умирали его стражи. Просто умирали, ни с того, ни с сего. Только тогда колдун с отчаяньем понял, что сила, замечательная волшебная сила покидает его. И в этот миг снизу послышался скрип ступенек, и в лестничном проеме показался совершенно лысый окровавленный человек с обгоревшим лицом. Голубые глаза сощурены; и взгляд их не предвещал ничего хорошего для колдуна. Руки варвара сжимали меч.
      Коридор оказался полон ловушек. Рыбьего Сына пока выручала лишь скорость. Он несся впереди, оторвавшись от товарищей, и с ужасом слышал сзади скрежет падающих с потолка страшных железных кольев, грохот разверзающегося пола, вопли несчастных печенегов. Когда он уже остался один, в стенах то тут, то там стали открываться потайные двери, и оттуда повалили чудовища одно страшнее другого. Он рубил, колол, а они, казалось, только удваивались числом от этого. Когда, наконец, со всеми порождениями ночи и злых духов было покончено, а новые не спешили показываться, Рыбий Сын уже едва удерживал меч в слабеющих руках. Он получил множество мелких, вроде бы незначительных ран, но их было слишком много, и воин терял силы с каждой минутой. Когда коридор, вильнув пару раз вправо-влево, закончился лестницей наверх, он облегченно рассмеялся и остановился перевести дух. Не было ни малейшего сомнения, что такой длинный, извилистый, почти потайной коридор, изобилующий коварными ловушками и чудовищными охранниками, мог привести только к колдуну. Рыбий Сын собрался с последними силами и наступил на первую ступеньку. В лицо ему ударила струя огня, и он с воем покатился по каменным плитам. Около четверти часа лежал воин на полу, тихо поскуливая от боли и досады. Он был уверен, что прорыв печенегов во дворец закончился сокрушительным разгромом, и кроме него вряд ли кто уцелел. Встал, пошатываясь; изможденный, израненный, обгоревший. Но — живой. Но — с саблей в руке. Гордо вскинул подбородок и пошел. Подойдя к лестнице, подобрался, собрал силы и волю в кулак. Запрыгнул сразу на четвертую ступеньку. Ничего не произошло. Рыбий Сын счастливо рассмеялся и медленно стал подниматься по винтовой лестнице.
      Черноморд с ужасом смотрел на этого человека, пришедшего за его жизнью. И ведь нашел время, гаденыш! Уродливый карлик сейчас был вряд ли опаснее младенца. «А если все-таки попробовать? Вдруг, еще умею хоть что-то?» — думал колдун, пока человек с мечом подходил все ближе и ближе. Вот он наклонился, поднял с пола конец длинной бороды Черноморда. «Сейчас, или смерть!», и Черноморд выкрикнул заклинание смерча. В тот же миг меч незнакомца опустился, отхватив почти всю бороду. Так, около пары локтей всего-то и осталось. Налетел смерч, но и он был какой-то вымученный, вполсилы. Впрочем, обгорелому человеку с мечом этого хватило. Ветер подхватил его, словно перышко, и вышвырнул вон за пределы Черномордовых владений. Колдун бескостным мешком осел на пол. Сил у него больше не осталось. Он попытался взлететь — ничего не вышло. Затребовал себе еды и вина — перед ним возник одинокий леденец. Заплакать бы с такой досады — ан, даже и на плач силенок не хватает. Тогда Черноморд встал, поднял с пола какую-то палку и медленно стал спускаться по лестнице. Кругом царило запустение. Все было выжжено беспощадным огнем. Он спустился до конца, в последний момент вспомнил, что на первую ступеньку лестницы наступать нельзя и умудрился перепрыгнуть ее. Минут пять стоял, тяжело дыша, потом двинулся дальше.
      Этого не могло быть, но это было именно так. Три дюжины великолепных непобедимых стражей, созданных по образу и подобию его детских ночных кошмаров, валялись изрубленными на куски. Колдун покачал головой и медленно двинулся дальше. Никогда еще не преодолевал он этот коридор пешком, а потому стоило позаботиться, чтобы ловушки не сработали против своего создателя. И все же он два раза едва не погиб, пропустив потайные рычаги, отключающие смертоносные приспособления. В самом начале коридора, в чулане, который — хвала всем силам мира! — не сгорел и не подвергся разграблению, Черноморд хранил свою коллекцию волшебных вещей. Тех, что обладают волшебными свойствами независимо от того, обладает ли ими их владелец. Он нашел летающий ковер, развернул его, сел. Несколько минут просто сидел, вспоминая нужное слово. Вспомнил, сказал. Ковер медленно оторвался от пола. Черноморд вздохнул с облегчением и позволил себе улыбку. Теперь нужно добраться до родных мест, отыскать в горах ту пещеру, в которой бьет Источник Могущества, и тогда… Ох, что тогда будет! Гореть тогда всей степи синим пламенем! А почему только степи? Там, на севере, поднимает голову новая страна. Как поднимет, наверняка тоже вторгнется в его владения, нарушит покой. Так что лучше уж сразу устранить потенциальную угрозу. Ковер преодолел витки лестницы, на мгновение завис над смотровой площадкой, и, почувствовав себя на воле, полетел на юг, набирая скорость, послушный желаниям колдуна. Черноморд смотрел назад до тех пор, пока обгорелый дворец не скрылся за горизонтом.
      Рыбий Сын лежал в каком-то колючем кусте в дворцовом саду. Не было сил не то чтобы встать, но даже пошевелиться. Над головой пели сладкоголосые птицы, и, слушая их пение, он вспоминал давно разрушенный дом, мать, пение скворцов в конце весны, соловьиные трели; и слезы текли по его щекам. Краски мира меркли в глазах, птицы звучали уже где-то за каменной стеной, и Рыбий Сын заснул.
      «Эта смерть — расплата за то зло, что я принес на славянскую землю. За убитых полян и северян, за сожженные дома, вытоптанные поля… И все-таки, это прекрасная смерть, — успел он подумать, — после жестокой битвы, в волшебном саду, под пение птиц…».
 
      Под радостные возгласы горожан победоносная дружина въезжала в Киев. Ветробой Большие Уши горделиво ехал впереди, рядом на коне ежилась под изучающими взглядами светловолосая девчонка. За воинами ползли многочисленные телеги, груженые добычей.
      Владимир вышел встречать своих воинов.
      — Здрав будь, Ветробой Бориславич! — улыбаясь, приветствовал воеводу князь. — Благодарень вам, други! Справились быстро и вернулись с богатой данью. Впредь Вятичи, я надеюсь, поумнее станут да посговорчивее! Слезайте с коней, на пиру вас уже заждались!
      — Здравствуй, отец. — тихо произнесла Мила, соскочив с коня. Владимир посмотрел на нее внимательно и содрогнулся, словно утонув в таких знакомых, давно забытых синих глазах.
      Как-то, целую вечность назад, когда он был еще новгородским князем, которого в Киеве ни в грош не ставили — подумаешь, сын рабыни! — он полночи проворочался без сна, обдумывая многочисленные дела, которые надо разрешить не позднее, чем завтра. Очень хотелось уснуть, забыться, но ничего не получалось. Он встал, вышел во двор. Если там кто и был, то прятался так старательно, что князь чувствовал себя в полном одиночестве. Владимир молча сидел на земле, задрав лицо к равнодушным ко всему звездам, и слушал тишину.
      Внезапно послышался шорох. Князь вскинулся, оглядел двор. Вдоль кустов кралась дворовая девка; засиделась, видно, на девичьих посиделках с подружками, и теперь старается не шуметь, чтобы князь не заметил, а то нрав его всем давно известен… Но — поздно.
      — Эй, ты, поди-ка сюда. — негромко скомандовал Владимир, вставая. Она не посмела ослушаться, подошла. Сама дрожит, как осенний лист на ветру. Князь молча развернул ее, задрал подол… Девушка вскрикнула…
      — Как звать тебя? — спросил равнодушно перед тем, как отпустить.
      — Светлана… — прошептала она, князь заглянул ей в глаза и отшатнулся. Столько боли было в этих загадочно мерцавших в лунном свете озерах, столько нежности! К боли, ненависти, к тупой покорности он уже давно привык, но нежность?
      Он отвел ей покои, приставил какую-то челядь, и иногда заходил вечерами, чтобы ненадолго забыть о неотложных заботах, с головой окунаясь в эти странные синие глаза… Когда стало известно, что Светлана понесла во чреве, Владимира уже не было в Новгороде, он бежал, спасаясь от убийц… А потом было столько всего, что не осталось в его памяти места для тихой нежной Светланы с большими голубыми глазами, которые она передала по наследству дочери.
      — Как… как зовут тебя, дочь? — спросил Владимир. Горло вдруг отчего-то пересохло…
      — Мила. — ответила она. — Мать называла Людмилой, но по мне, это слишком длинно…
      — Мать жива?
      — Я от нее убежала. Какая жизнь может быть в Новгороде? Так, скука…
      — Добро, Людмила… Мила. Рад тебя видеть. Тем паче, что, пока ты ехала, я тебе уж и жениха присмотрел. Вот вернется он со славой…
      — Ка… какого жениха?! — опешила Мила.
      — Есть у меня на примете один храбрец-молодец, что сдюжил в одиночку с вятичей дань взять.
      — Руслан?! — и Мила разревелась. Князь не стал разбираться, с чего это она слезу пустила, сказал раздраженно:
      — Да, Руслан. А какая тебе разница? Я сказал, что за него пойдешь, значит, так тому и быть! — начиная сердиться, Владимир резко развернулся и пошел на пир.

      На берегу маленького озерца горел костер. Богатырь и волхв молча насыщались жареной рыбой. Все утро у них ушло на то, чтобы как-то оклематься после вечернего приключения, да на лов рыбы. Рыбалили при помощи длинной рубашки Молчана. Барахтались в воде долго, выловили всего пять рыбин. Зато рубашка волхва приобрела нежный зеленый цвет.
      — Руслан, — прохрипел Молчан, — прости мне вчерашнее…
      — Это ты про что? — удивился богатырь.
      — Да про трусость свою… Так страшно было, аж наизнанку выворачивало. А теперь стыдно…
      — Бывает, дружище. Я в детстве, знаешь, какой трусливый был? Ууу…
      — Так то в детстве, а мне уж третий десяток капает…
      — Ну и что? Ты ж не воин, так что тебе можно…
      — Но я же мужчина! А вчера хуже бабы визжал…
      — Да не казни ты себя так. — мягко сказал Руслан. — Зато в следующий раз вспомнишь, как стыдно бывает после минутной слабости, стиснешь зубы и выдюжишь.
      — И выдюжу! — с вызовом произнес Молчан. Больше к этой теме они не возвращались. Доели рыбу, погасили костер.
      — Ну, что, в путь-дорогу? — усмехаясь, спросил Руслан.
      — В путь, в дорогу, через Рипейские горы ящерову мать! — не вполне внятно ответил Молчан. — А ты чего усмехаешься?
      — Да вот гадаю, где сегодня ночевать придется. А то мы и на урагане летаем, и на змее… Интересно, что сегодня?
      — Сегодня на обереге твоем для разнообразия полетаем…
      — Вот уж хрен! Ты у меня сегодня всю ночь звездочетить будешь! Надо ж узнать, куда нас затащил этот сарай летающий.
      — Надо, значит буду. А сейчас что делать будем?
      — Как что? Идти, конечно!
      — Куда? Мы ж не знаем, где находимся!
      — Можете прямо сюда! — донесся из озера смешливый голосок давешней русалки. — вчерашнее предложение еще в силе!
      — Плыви своей дорогой, кому сказано! А то поймаю…
      — И что? — с жадностью спросила русалка.
      — А то! По заднице надаю как следует, три дня сидеть не сможешь!
      — А я и так никогда не сижу! — проказница показала ему зеленый язык.
      — Что она вчера предлагала? — заинтересованно спросил Молчан. — А то я что-то не помню…
      — Я тебе потом подробно расскажу… — Руслан был близок к точке кипения. — Так вот. Мы пойдем не важно, куда. Важно, что отсюда. Я понятно выражаюсь?
      — Понятнее некуда. Да ладно, не бесись ты так. Отловим колдуна, победим всех печенегов, бегом до Киева, а то еще ураган какой попутный, как раз одновременно с княжной доберетесь. — Видя, что богатырь продолжает мрачнеть, Молчан поспешил сменить тему: — Я так полагаю, что до дворца, или что там у него, этого Черноморда мы еще не долетели. По крайней мере давай так думать. И идти нам надо… туда! — он решительно указал направление.
      — А почему ты думаешь, что не долетели?
      — Так ведь змей нас довольно недолго нес — пожал плечами волхв, — к тому же горы-то, вон они, никуда не делись, родимые. Так что идти нам еще, я полагаю, немало.
      — Тогда пошли?
      — Пошли.
      Идти оказалось приятно. Солнышко уже вовсю грело, теплый встречный ветерок обдувал лица. Молчан, правда, все бухтел, мол, за такой короткий промежуток времени два посоха посеял. Дескать, если и дальше так пойдет, то придется ему путешествовать с вязанкой посохов за спиной, чтоб терять по одному в день без зазрения совести…
      — А зачем тебе нужен посох? — поинтересовался Руслан.
      — Как это зачем?! — тут же взвился Молчан. — Я волхв, или кто?
      — Или где. Сколько вместе идем, а толку от твоих волхований…
      Молчан обиделся. Замолчал, запыхтел пуще прежнего, надулся, как мышь на крупу. Руслан почуял, что сдуру брякнул что-то не то, замахал примирительно руками:
      — Ну, ты прости, если коряво сказал… Вот тогда на болоте, помнишь, когда ты костер запалил из ничего? Вот это было да… И к тому же, сколько мы с тобой уже тычемся во все стороны, как котята слепые, а ведь вполне могли бы богов поспрошать с твоей помощью…
      — А чего их спрашивать, когда тут и ежу все понятно? Когда это доброе дело богам поперек глотки вставало? Ведь то, что ты замыслил — дело явно доброе. А магии я не очень-то обучен, мало кто сейчас идет этим путем… Я вот, когда совсем зеленый был, загорелся: все брошу, а магию старых волхвов постигну. Ну, и что? Чего я добился? Прочел несколько книжек, в которых мало что понял, научился зверюшек понимать да, как оказалось, огонь неугасимый разжигать…
      — А он неугасимый?
      — Должен быть… Как гасить-то я не знаю…
      — Вот потеха! — рассмеялся богатырь, — упырям да жрякам всегда где погреться теперь есть… С холоду теперь не перемрут…
      — Ничего смешного! Такой пожар может с этого огонька пойти, что не приведи боги…
      — Нет, а ты попробуй, — не унимался Руслан, — Вдруг какое чудо сотворишь? Что моя деревяшка может, это мы уже знаем, а вот чем ты богат? Похоже, ты и сам об этом не догадываешься…
      — Тебе что, чешется? — взъярился Молчан. — Нет, ты скажи, чего это тебе так приспичило поколдовать?
      — Так ведь колдуна воевать идем, чай, не на торжище. И было бы неплохо знать, что мы имеем в запасе на всякий крайний случай. — серьезно ответил богатырь.
      — Ну, раз так, тогда попробую… — вздохнул Молчан. Если для дела, говоришь… Только отвернись. И молчи. Чтоб чего наколдовать, надо сосредоточиться.
      — Сколько угодно! — сказал Руслан, отвернулся и сел на траву. Волхв что-то вдохновенно забормотал у него за спиной. Потом что-то гулко бабахнуло, потянуло тиной, Руслан услышал из уст Молчана крепкую брань, обернулся… и рухнул, как подкошенный, сотрясаясь от дикого хохота: Молчан сжимал в объятиях русалку. Все ту же самую. Русалка, бестолково хлопая глазами, озиралась, видать, пыталась понять, что это с ней произошло. Зацепившись за корчащегося от смеха Руслана, взгляд ее принял осмысленное выражение. Она прямо-таки расцвела:
      — Ой, ребята! Вы все-таки решили поразвлечься, да?
      Пришедший в себя Молчан заорал благим матом и разжал объятия. Русалка, грохнувшись оземь, взбеленилась:
      — Чурбан неотесанный! Кто так с женщиной обращается?! Надо класть бережно, нежно, испытывая подобающий трепет… А коли уж бросаешь, так хотя бы в воду бросай!
      — Где… ты… тут воду… видишь? — с трудом выдавил сквозь смех Руслан. Русалка огляделась повнимательнее, обнаружила полное отсутствие воды и завизжала:
      — Душегубы! Мучители! Палачи! Колдуны растреклятые, чтоб вам лопнуть! На сушу выволокли, ящерово семя… — она завелась не на шутку. Билась оземь, как рыба на песке, только, в отличие от рыбы, громко вопила.
      — Что с ней дальше делать будем? — проорал Руслан, вдруг переставший смеяться, на ухо остолбеневшему Молчану.
      — Хрен знает… О! Дай ей крутануть оберег! Ну, длинный рычаг…
      — Убийцы! Чтоб вам Пекло при жизни началось! — не унималась русалка.
      — Заткнись, дура! На, покрути эту штуку, полегчает! — Руслан снял оберег с шеи и теперь протягивал его русалке длинным концом вперед. Молчан на всякий случай схватился за богатырский пояс. Русалка притихла, пожала плечами, крутанула рожок и исчезла. Друзья остались вдвоем.
      — Уфф! Баба с возу — на нашей улице праздник! — облегченно утер пот со лба витязь.
      — А если она в пески попала?
      — Да, не убивайся ты так по ней. Если даже и попала, так и что с того? Добро б девка теплая, красавица, а то эка невидаль, нежить зеленая11. Если читатели волнуются за судьбу несчастной русалки, спешу успокоить: с ней все получилось наилучшим образом. Она попала в Варяжское море, пообвыклась там, потом влюбилась в одного датского конунга… В общем, если руки дойдут, я опишу эту душещипательную историю как-нибудь потом. Пока же рекомендую довольствоваться общеизвестной версией Г.Х.Андерсена…. — отмахнулся Руслан, и они зашагали дальше. — И все-таки, ты чего колдануть-то хотел? — допытывался витязь у притихшего волхва.
 
      — Да, понимаешь, читал когда-то, что этим заклинанием можно в мгновение ока вооружить себя страшным оружием… Да ведь не сработало! Что-то те, кто книжку писал, видать напутали.
      — Ничего они не напутали! — ухмыльнулся Руслан. — Что может быть страшнее разъяренной бабы?! Всем оружиям оружие!
      Молчан на это ничего ему не ответил, только рукой махнул. Руслан и дальше его подначивал, покажи, мол, чего еще умеешь. Но волхв колдовать отказался наотрез.
      Ровная степь ложилась им под ноги. В небесах щебетали радостно жаворонки. То тут, то там можно было заметить сурков, вылезших из своих норок погреться на солнышке. К вечеру степь стала меняться. Появлялись холмы, реже — степняцкие курганы. На закате встречный ветер донес до них давно знакомый запах гари, и расслабившиеся было за день путники враз посерьезнели, подобрались. Когда небо почти совсем потемнело, а сами они устали и начали уже подумывать о ночлеге, набрели на становище кочевников. Там и сям виднелись шатры, паслись кони. Молчан и Руслан рухнули в невысокую траву, опасаясь, что их заметят. Но людей видно не было. Друзья тихо подползли поближе. Никого. И костры не горят… Переглянулись недоуменно, пожали плечами. Встали, ожидая предательских стрел. Тишина. Никого, только кони неспешно питаются скудной пока еще растительностью. Настороженно оглядываясь, двое вошли в становище. Заглянули в один шатер, другой. Пусто.
      — Ну и где же обещанные печенеги? — обиженно спросил Руслан.
      — А я откуда знаю? — раздраженно ответил Молчан. Они мне, знаешь ли, грамот не писали: «Собираемся мы, значитца, за Авзацкие горы курей красть»…
      — А почему именно за Авзацкие?
      — Да просто к слову пришлось…
      — Ты ж волхв, неужто ничего не чуешь?
      — Ну и что, что волхв? Не могу ж я знать вообще все на свете?! Да и волхв я… недоученный. По сравнению с тем же Белояном, да даже с Медведкой, волхвенком его, я — так, мелюзга сопливая…
      — Зря ты про себя так неласково. Лады, коли степняков нет, так и не будем забивать себе головы всякой ерундой. Нет — и добро. Для того мы и шли, чтоб их тут не было, верно? А завтра ежели повстречаемся с ними, — ну, так что ж, схлестнемся тогда не на живот а на смерть…
      — Эк ты заговорил-то, прямо как кощунник какой, и глазки заблестели. — не упустил случая поддеть богатыря Молчан. — И вообще, герой ты мой славный, не кажется ли тебе, что перед тем, как набить богатырское брюхо запасами неведомо куда подевавшихся печенегов, не худо было бы посмотреть, что это так чадит гарью пожарной на всю таврийскую степь, а?
      — Ладно. — помрачнел Руслан, уже предвкушавший сытный ужин да сладкий сон. — Прав ты, мудрила доморощенный, как всегда прав. Негоже в тылу неизвестные неприятности оставлять. Давай-ка возьмем жратвы, что найдем. Хотя, что у печенегов можно найти пожрать, кроме вяленой конины?
      Запасы вяленой конины оказались весьма богаты, друзья плотно загрузили свои мешки. Выдвинулись. Прошли через всю стоянку — ни единой живой души. Чем ближе подходили к гряде невысоких холмов, тем больше серело лицо волхва, неувереннее становилась походка. Молчан обеспокоенно перебирал обереги, чего он, кажется, с начала их совместного путешествия ни разу не делал.
      — Это ты чего? — встревоженно спросил его Руслан. — Унюхал чего в этом чаду?
      — Волшбу чую, причем немалую. — мрачно выговорил Молчан.
      — Раз волшбу, значит, мы пришли куда надо. — удовлетворенно кивнул Руслан, вытаскивая меч из ножен. — Вряд ли кроме этого Черноморда еще какой колдун здесь есть. Они ж друг друга на дух не переносят.
      — Руслан… — начал волхв неуверенным голосом.
      — Чего?
      — А нам точно туда надо? Уж больно серьезно здесь колдовали… Причем, совсем недавно…
      — Тебе сколько раз повторить? Вроде бы, волхв, ума палата, да видать, ключ потерян…
      — Да знаю, что надо, только очень уж там жутко… Правда, обереги ничего опасного не предвещают.
      — Вот и славно! Раз своего ума недостаточно, верь оберегам. Хотя, конечно, на богов надейся, а без доброй дубины из дому — ни шагу… Ой, боги мои, что здесь было?!!
      Они как вкопанные остановились на вершине холма, и, разинув рты, смотрели на панораму выжженной долины. Посередине стоял обгорелый остов дворца, вокруг — почти полностью выгоревший сад, за дворцом — свежий разлом впечатляющих размеров. Вся земля вокруг дворца была так перерыта, словно дюжина змеев до одури носилась там взапуски.
      — Да-а… Вот это гулянка здесь была… — нарочито бодрым голосом произнес Руслан. Волхв только глянул на его побледневшее лицо и ничего не сказал, только головой покачал. — Ну что, пойдем посмотрим, может, там кто живой остался?
      Волхва аж передернуло. Но, поняв, что спорить бесполезно, Руслан все равно пойдет, а вдвоем все же не так страшно, как одному посреди всего этого кошмара, Молчан со вздохом согласился.
      — Ну, пойдем, что ли…
      С холма спускались медленно, осматриваясь, ожидая подвоха от каждой уцелевшей травинки. Тишина, только дурным голосом орет какая-то незнакомая птицах в уцелевшем куске сада. Молчан правой рукой вцепился в обереги, морщил лоб, тихонько бормотал что-то. Вдруг резко остановился.
      — Руслан! — испуганно позвал он. Богатыря аж подбросило. Он резко развернулся, хищный, ноздри раздуваются, меч в руке — готов в любой миг врубиться в ряды врагов.
      — Что?!!
      — Скажи, а ты башню видишь?
      — Гм… Отлично вижу, высокая такая, обгорелая… А что?
      — И сад видишь?
      — Ну да, почти весь выгорел, маленький кусочек остался… Ты это к чему?
      — А к тому, что до сада версты полторы, не меньше, а до башни — явно больше двух. Сейчас совсем темно. Мы не должны все это видеть!
      — Ну… — в голосе Руслана послышалась некоторая растерянность, — я ж тебе говорил, что после того, как меня убили, а потом оживили, я стал гораздо лучше видеть. И еще слышать.
      — Но меня-то не убивали!
      — А ты-то тут при чем?
      — Да при том, что я все это вижу не хуже тебя!
      — А хрен его знает… Брось ты это, на отдых устроимся, тогда и подумаем. А сейчас дело делать надо. Быстренько тут все осмотреть, если кто враждебный есть — в расход, потом, понятно, пожрать — и на боковую. А во сне можешь порассуждать о том да о сем.
      — Ага, поспишь тут, как же! Сейчас ты будешь мужественно сражаться с Черномордом, а я буду на все это восторженно пялиться со стороны, смиренно дожидаясь, пока колдун не разотрет тебя в муку и не возьмется за меня…
      — Что-то подсказывает мне, что сегодня драться не придется. — вздохнул Руслан.
      — Это почему это?
      — Не знаю. — устало отмахнулся богатырь. — Только думаю, придется за этим летучим гадом еще побегать… Ты остался бы в своей хате после такого пожара?
      — Это вряд ли… И, кстати, теперь я вижу, куда подевались печенеги… — голос Молчана совсем обесцветился, когда стали попадаться изуродованные трупы кочевников.
      — Да-а, лихо он их… Ну, тут и битва была… Не чуешь, когда?
      — Чую. Сегодня утром.
      — Чуть-чуть опоздали, надо же…
      — И хвала богам, что опоздали, а то наши жареные тушки тоже валялись бы здесь.
      Они медленно подошли к башне, обошли ее кругом. Не нашли входа, переглянулись, дружно пожали плечами, пошли во дворец. От огромного строения уцелела только небольшая часть, остальное прогорело чуть ли не до золы. Чем ближе подходили друзья, тем явственнее слышались исходящие из уцелевших покоев хоровые завывания. Руслан напрягся, напружинился, как хищник перед прыжком. Пинком распахнул ближайшую дверь, с полминуты смотрел непонимающе. Потом расплылся в улыбке:
      — Э! Да тут сплошные бабы!

      Баб оказалось немало, дюжины четыре. Самые разные: и маленькие узкоглазые степнячки, и тонкие гречанки, несколько белокосых славянок, одна бесцветная варяжка, остальные вообще незнакомой наружности. Они все набились в одну комнатку, сбились в кучку и в голос выли.
      — Спокойно, бабоньки! Э, девки, угомонитесь! — зычным голосом начал Руслан. Прочистил горло и продолжил: — Значитца, так. Колдун ваш, судя по всему, отбыл незнамо куда. Нас бояться не надо, мы ребята добрые, тихие. Стеречь ваш покой и по мере сил защищать готовы. Так что давайте так. Вы сейчас успокоитесь, приведете себя в порядок, а потом сготовите нам пожрать. Мы с утра не емши, так что пока что защитнички из нас, прямо скажем, на пустой-то желудок… гм. А мы быстренько обозрим окрест, может, еще кто уцелел.
      Они снова вышли на пепелище. Равнодушные шляпки звездных гвоздей, что, как известно, небесный свод держат, светили, как обычно, тусклым холодным светом.
      — Давай сегодня башню смотреть не станем. — предложил Молчан. — Чую, все равно ничего там пока нет. А вот сад мне осмотреть хочется.
      — Что, яблок молодильных захотел? Али каких-нибудь ягод колдовских? — ехидно спросил богатырь.
      — Все равно по весне плодов нет, это ж дураку ясно!
      — Ну, я-то не дурак… И потом, в колдовском саду все может быть не как у людей.
      — Это точно. О, смотри-ка, и впрямь, какие-то странные ягоды. Да какие здоровые… Сморщенные, правда, значит, с того лета висят. Попробовать, что ли?
      — Давай я попробую. — предложил Руслан, срывая усохшую ярко-рыжую ягоду.
      — И вкусил он от древа того, и разверзлись очи его, и такое он узрел, что жить ему стало совсем неинтересно… — раздался из темноты хриплый голос.
      — Л-лад-дно, уговорил, не буду есть. Мне еще пока жить очень даже интересно! — медленно, растягивая слова, произнес Руслан, вытаскивая меч.
      — Что, с птичкой воевать собрался? — теперь пришла очередь волхва ехидничать.
      — Окстись, с какой птичкой? Он же по-нашему, по-людски гутарит!
      — Есть такая птичка заморская. Зовется попугай. В наших краях встречается редко, но я как-то у скоморохов видал.
      — Это я его попугай? Ладно, после того, как он меня напугал, сейчас я ему устрою… — с мечом наперевес Руслан вломился в кусты. Некоторое время был слышен громкий треск, потом заморская птица хрипло вскрикнула, снова послышался треск, и богатырь вынырнул из темноты. Он держал за лапы убиенную птаху. — Сердечко у него слабенькое. Не выдержал, помер с перепугу. Ничо, похлебку сварим. Глянь, здоровый, как ворона.
      Они побродили немного по остаткам сада, рассматривая причудливые травы, деревья, кусты. Посмотреть было на что: ни волхв, ни, тем более, Руслан, раньше никогда ничего подобного не видели. Внезапно впереди послышался шорох, затем стон, затем слабый голос, бормочущий, как это ни странно, на родном понятном языке, правда, со странным акцентом. Друзья замерли, прислушались, сумели разобрать несколько слов:
      — Мама, ты… жди, я скоро приплыву к тебе. Даны не успеют… Ведь я плаваю быстрее… Мама…
      — А это что за птичка? — с подозрением в голосе спросил Руслан.
      — Где? — непонимающе переспросил Молчан.
      — Да вот же, впереди, про данов что-то говорит!
      — Какая ж это птичка? Это человек. Птицы так не умеют.
      — Сейчас я посмотрю, кто это там и куда плыть собрался… Эй, ты, в кустах! Вылазь по-хорошему!
      Но тот, кто притаился в кустах, не обратил на грозный богатырский рык ни малейшего внимания и продолжил как ни в чем не бывало свое бормотание:
      — Нет, мама, не надо за меня бояться… я ведь большой… совсем большой. Даны мне не страшны… Ты только подожди немного, я тебя спасу…
      — Эй, Молчан, иди сюда. Тут степняк какой-то странный, подраненный. Здоровенный такой! Это он глаголет не пойми чего…
      — Так… Последний из печенегов… Много крови потерял. Руслан, он помирает. Вот и бредит.
      — Это не печенег. — покачал головой Руслан. Печенегов я видал; что, мало, что ли, Кучуг их с собой приволок в Киев? Нет, этот на наших куда больше похож. Только не пойму, откуда наш парень мог бы здесь взяться? А ты что по этому поводу думаешь?
      — Я тоже не понимаю. Слушай, а давай его вылечим? — глаза волхва загорелись, он нервно потер руки.
      — Это еще зачем? А если он все-таки степняк?! Какой-нибудь неизвестной нам породы? Одним степняком меньше сейчас — сотней меньше через несколько лет. Они же как мыши плодятся… Мало нам с половцами да печенегами бед?
      — Ну, давай… Он же ранен, нам потом спасибо скажет… К тому же, вдруг да взаправду наш? А нас, славян, не так уж и много, и помогать друг другу в беде необходимо. Тем сильнее мы будем против той же Степи…
      — Ага, а если он древлянин какой? Только очухается — и сразу в бой полезет!
      — Ты что, его боишься?!
      — нет, конечно же, но зачем убивать, если он и сам скоро помрет? К тому же, это может быть предатель, что к печенегам подался, чтоб своих славян без числа со спокойной совестью резать… А мы ему — помогать?!
      — … и, потом, я так давно целительством не занимался! А по пути кучу трав набрал, многие не знаю. Надо ж понять, как они действуют?
      — Ну, ты и изверг! — с восхищением покачал головой Руслан. — То, понимаешь, парнишка бедный, обожженный, кровью истек, ой как его жалко; и тут же ты собираешься травить его незнамо чем… Не ожидал!
      — Ну… если не лечить, все одно, он скоро помрет. А так… Вдруг чего интересное получится?
      — Ладно, уболтал. Обойди его с той стороны, хватай за ноги. Понесли его во дворец, а то девки, поди, заждались уже.
      Они подхватили раненого и медленно понесли. Незнакомец никак не отреагировал на перемену положения, он продолжал бормотать.
      — А когда взойдет солнце, мама, мы начнем сторить новый дом… Я буду рыбу ловить и оленей стрелять… А ты дома сидеть… А то еще и женюсь когда…
      Чей-то голос занудно вещал из кустов:
      — Спать пора! Спать пора! Спать пора!
      — Никак, еще степняк подраненный? — забеспокоился Руслан.
      — Не, на сей раз это птица. — ответил волхв. — Эта и у нас, бывает, водится.
      — Да? И как же эта птичка называется?
      — Спатьпорашка.
 
      — Так, девки, все готово? Молодцы. Давайте сюда эту конину. Сами тоже садитесь, кушайте. Что-то вид у вас больно заморенный. Вот эту птичку сварите завтра. Вдруг, вкусная? А я с утра пойду, еще поищу. Не может быть, чтобы одна такая на весь сад была… Молчан, да оставь ты этого доходягу, иди, пожрякаем. А что, бабоньки, вино есть? Нет? Ну и ладно. Вот ты, да, ты, как тебя зовут? Забава? Я так и понял, что из наших. Чего пужаешься? Садись, кушай… И все остальные тоже. Ммм, а ничего жратва у печенегов… Или это с голодухи? Молчан, ты как там? Да оставь ты его, а то сам помрешь от голода, иди, поешь. Ну, как хочешь. Я уже поел и собираюсь поспать. А ты, уж коли травы свои завариваешь, заодно и на страже постой. Умаешься, меня буди, я покараулю… Та-ак, а это что еще такое?! Немедленно прекратить! Девки, ну, ради всех богов, не надо. Вы все, конечно, красивые, но зачем же вдесятером в чем мама родила плясать?! Одеться немедленно, а то я за себя не отвечаю! В общем, отставить. Всем спать, Молчану охранять, степняку, или кто он там, не помирать, а то волхв обидится. Добрых снов.
 
      — Вставай, Молчан. Давно уже утро.
      — Ммм… Отстань, дай поспать.
      — Ишь, размечтался! А кто травы да кусты в саду нюхать будет? А то гляди, вернется Черноморд, последнее спалит к Ящеровой матери.
      — У Ящера не было матери… — пробормотал Молчан, открывая глаза.
      — Да? Ну, ты волхв, тебе, понятно, виднее. Дружок-то твой голубоглазый… того.
      — Что, помер?
      — Да нет, если б помер…
      — А что?! — Молчан резко сел, глаза округлились.
      — Что-что… Очухался! И чем только ты его полночи поил? Хоть запомнил? А то меня порежут на мелкие кусочки, кто тогда лечить станет?
      — Ух, попадись ты мне только… Я тебя уж так вылечу, до смерти не забудешь… Ну, где он там?
      — Да тебя не дождался, погулять пошел.
      — Погулять?!! Как?!!!
      — Ладно, шуткую. Он сначала по нужде попросился. Ну, я вынес его; а потом он меня и спрашивает: «Ты кто?». Ну, я ему по-честному все и рассказал, так он совсем пригорюнился, чуть не заплакал. И попросил оставить его на воздухе. Сегодня гарью уже меньше разит, ветерок свеженький. Он отполз подальше, ножик достал и тогда уж слезу пустил; слышу, он там про позор бормочет, про раскаяние, да расплату какую-то. Я так толком и не понял, чего он затеял. Может, обряд какой незнакомый? Ты у нас волхв, по обрядам знаток, иди скорее, а то он там такого с собой натворить может…
      — Чего?
      — Да уж не знаю чего, только ножик у него, я бы сказал, немаленький…
      Бледный, как мертвяк, давешний незнакомец стоял, покачиваясь, на коленях чуть в стороне от дворца, подставив запрокинутое лицо и обнаженный торс свежему ветру. Статью незнакомец не сильно уступал Руслану: на полголовы пониже, но так же широк в плечах; разве что, мышцы не так заметны; но вообще-то видно, что парень неслабый. В правой руке он держал широкий нож, направив острие к груди.
      — Э, вот ведь сукин сын! Я его всю ночь выхаживал, травами поил, сколько добра перевел, а он тут зарезаться выдумал! Нет, так дело не пойдет! Слышь, брось ты это дело! — Молчан завелся сразу, в нем говорила оскорбленная гордость целителя. Незнакомый воин скосил глаза на сотрясавшего воздух волхва и продолжил свои шептания. Молчан прислушался. Всхлипывая, человек рассказывал, как попал еще ребенком к печенегам, как перенял их зверские обычаи, попрал исконных богов. Как вместе с ордой Хичака разбойничал в русских селениях; грабил, убивал, насиловал, жег… — Нет, так дело не пойдет. — повторил Молчан уже менее уверенным голосом. — Руслан, слушай, надо что-то делать. Хоть он и сволочь распоследняя, как сам говорит, но не хотел бы я, чтоб он на глазах моих себя жизни лишил. К тому же, видишь, как переживает? Значит, не все наше еще в нем умерло, для чести он еще жив. Попробуй с ним поговорить, а?
      Руслан пожал плечами, подошел к незнакомцу, вежливо, но решительно отобрал нож.
      — Если ты и впрямь совершил все то, о чем только что говорил, — медленно произнес богатырь, — то, конечно, груз страшных злодейств отягощает тебя. Но убив себя, ты не искупишь содеянного. Ящер лишь порадуется очередной победе, и все. А вот послужи-ка ты тем, кого обижал, пролей-ка кровь свою за них! Такие дела, брат, кровью своей смывать надо. И не за просто таксебя зарезать, а живот положить за землю свою. Вот тогда вина с тебя снимется. Странно, Молчан, что ты просишь меня говорить об этом; ты ведь волхв, и язык у тебя подвешен куда лучше. Так что оставь свои слезы, паря. Мы верим, что одумался ты, так что о том, чтоб зарезаться или там удавиться — отныне забудь! Защити тех, кого прежде резал! Жизнь твоя — вот единственная вира, и жизнь не впустую растраченная. Давай-ка помогу подняться… Ух, тяжелый ты какой… А теперь сказывай, кто ты таков и откуда?
      — Меня зовут Рыбий Сын. — медленно произнес человек. — Я из словен…
      — Земляк, значит! — ухмыльнулся Молчан. — А ты из каких мест?
      — С Варяжского моря… Где-то между Ладогой и Новгородом мы жили…
      — А я жил ближе к Бел-Озеру…
      Рыбий Сын пожал плечами.
      — Ну что ж, времени у нас — хоть отбавляй. Давай-ка присядем, и расскажешь ты нам, как дошел до жизни такой. — сказал Руслан. И Рыбий Сын начал рассказывать. Друзья внимательно слушали его, мрачнея все больше и больше.
      — Да, — вздохнул Молчан, когда рассказ был окончен, — непростая у тебя судьба, Рыбий Сын. Но согласись, что во многом виноват ты сам. По течению плыть — это проще простого. Ладно, что там, боги тебе судьи, да ты сам. А дальше — что будет, то будет. Кое-что ты уже начал понимать, а там поглядим. Руслан, давай парня с собой возьмем, а? Чем-то он мне нравится все же. К тому же, в нашем деле еще один меч не помешает. Да и с Черномордом у него, оказывается, тоже есть счеты… Как думаешь?
      — Думаю, ты прав, Молчан. Вот что, Рыбий Сын, мы предлагаем тебе идти с нами. Собственно, пока что идти некуда: будем здесь сидеть, да Черноморда дожидаться. Как тебе такое предложение?
      — Я согласен. — кивнул Рыбий Сын.
      — Вот и добро. Давай руку, друже. Обопрись о меня и пошли. Там девки приготовили еду. Кушать будем. Ух, тяжелый… Что ж за рыбой была твоя мамаша? Ладно, ладно, пошутил. Идем.
 
      Мила сидела в светлой просторной палате и с досады кусала губы. Стоило ли сбегать из Новгорода, преодолевать длинный, полный опасностей путь, чтобы здесь, в Киеве, отец снова приставил к ней целую дружину мамок-нянек? И что с того, что отец ее — сам князь? Это она уже давно знала. Нет, надо срочно что-то придумать. Сбежать, что ли, и отсюда? Куда? И зачем? Что же делать?
      Хорошо, небось, Руслану. Скачет себе, только разбойников всяких, степняков да чудищ дюжинами изводит. Надо было оставаться с ним. С ним так… надежно. Совсем не страшно. Она знает, что, чтобы ни случилось, он, если надо, из мертвых воскреснет и придет на помощь. Может, убежать опять и поехать его искать?
      Как он там сейчас? Жив ли? Здоров? Нашел ли своего колдуна? Или, избавившись от нее, девчонки сопливой, как от ненужной обузы, засел в ближайшей корчме и проматывает там последние денежки с девками? При этой мысли ее лицо потемнело, кулаки сжались так, что ногти больно вонзились в ладони. Нет, конечно нет. Он скачет по полю, каждый день совершает геройские подвиги и, разумеется, помнит о ней.
      — Добрый день, княжна. — в палату вошел… нет, вошло, настоящее чудовище: огромный получеловек-полумедведь. Счастье, что Мила привыкла уже к страшному облику Белояна, а чутким женским сердцем поняла: добрее человека… существа еще поискать надо.
      — День добрый, верховный. — поясно поклонилась она в ответ. — По добру ли пожаловал?
      — Оставь ты эти отцовские штучки, Людмила, — слегка раздраженно рыкнул в ответ Белоян, единственный в Киеве, кто называл ее полным именем. — Я ж на самом деле человек простой. Так что давай и поговорим по-простому. Ночью что снилось?
      — Нет… Вообще ничего не грезилось… — недоуменно пожала плечами Мила. — А что?
      — Да, так… Поколдовали нынче ночью по твою душу малость… Да не мы, если б мы, я к тебе на поклон не пришел бы сейчас. Две девки какие-то. Одна аж гречанка, откель взялась — не ведаю, а вторая — наша, дурочка… Я уж было придумал, как их изловить, а чуть солнце встало, так ночной воевода их обеих на княжий двор за косы приволок… Медведко с ними как раз сейчас общается. Так ты как себя чувствуешь? Я ж не просто так спрашиваю.
      — Добро, ничего такого… Все, вроде бы, в порядке… Дядя Белоян…
      — Что?
      — Про Руслана Лазоревича, богатыря удалого, не слыхать ничего?
      — Нет, не слыхать. Как услышу, так скажу. — вздохнул верховный волхв. — Добро, пошел я. Если что — приходи. Ишь, «богатырь удалой»…
      «Да, богатырь. Да, удалой. Да знали б вы, видели бы, как он один против стольких… и ведь победил!». И колдуна он непременно поймает и вернется. К ней. Ведь он обещал.

      Удалой богатырь Руслан Лазоревич нынче пробудился со странным ощущением. Померещилось храброму витязю, что, пока он спал, коварные недруги напихали ему в голову колоколов под самую завязку. Вчера мрачный Рыбий Сын, который, не зная, чем бы себя занять, основательно изучил все уцелевшие тайные палаты черномордова дворца, принес откуда-то здоровенный греческий кувшин с вином. Раскаявшийся словенин вознамерился притушить вином пожар, бушующий в душе. Руслан понимал его и до поры решил не мешать, следя только, чтобы парень не спился совсем. Молчан, которому тот же Рыбий Сын еще третьего дня подсунул пару книг, в застолье принимать участие наотрез отказался, сославшись на занятость. Девки, оно и понятно, вообще здесь ни при чем. Пусть себе занимаются своими делами, лишь бы не приставали. А то так и подмывает загрести под себя, но тут же перед глазами встает образ Милы, и от былого желания не остается ничего, кроме тоски и злобной досады. Рыбий Сын к пленницам колдуна относился с равнодушием, погощенный борьбой со своей совестью; так что разбираться с трехведерным кувшином выпало ему и Руслану.
      — А что, Руслан, расскажи, зачем тебе потребовался чернолицый колдун? — спросил Рыбий Сын. С каждым днем он оттаивал все больше и больше, и даже был уже способен нормально общаться. Впрочем, Руслан не торопил события и с удовлетворением наблюдал, как Рыбий Сын снова становится нормальным человеком.
      — Да как бы тебе это объяснить, щукин ты сын. Видишь ли, пил я вино, мед-пиво с другами своими, вот прямо как мы с тобой сейчас пьем. Кстати, не пора ли?
      — Пора. — кивнул заметно захмелевший словенин, и, встав, произнес с некоторой торжественностью: — За крепость наших рук, за чистоту наших помыслов, и за пламя наших сердец! Так говорили мужчины в нашем селении, когда я был еще ребенком. — как бы извинился он, немного смутившись. Руслан ободряюще похлопал его по спине. Они выпили, и Руслан продолжил.
      — Ну так вот. И ляпнул я сдуру, что прямо вот сейчас пойду и вот так, за здорово живешь, поймаю этого колдуна. Да еще и об заклад побился. Ну, делать нечего, так получилось, что поутру и отправился. Много где меня носило, Молчана вот встретил; а теперь и тебя. Но до Черноморда так до сих пор и не добрался. На каких-то полдня опоздал!
      — Считай, повезло тебе. — посерьезнел Рыбий Сын. — Хичак был сильный, храбрый воин. И что от него осталось? Пыль. На моих глазах три сотни свирепых печенегов были уничтожены одним колдуном за какой-то час.
      — Ну, ты меня с печенегом-то не равняй… Кстати, извини, что на больное соль сыплю, но ты как, придумал, как дальше жить станешь?
      — Как боги подскажут. — пожал плечами Рыбий Сын. — Похожу с вами, попрошу богов, чтобы позволиии мне отомстить Черноморду за Хичака. Все-таки, роднее у меня в последние годы никого не было, мы были как братья… А там — как выйдет. От смерти уворачиваться не стану, а в Киеве, если дойду, попрошусь на службу к Владимиру.
      Руслан на это только головой покачал, и пьянка продолжилась. Рыбий Сын с каждой выпитой чашей веселел все больше и больше, к радости Руслана. Молчан сидел над книгами и докричаться до него так и не удалось. Перед сном Руслан с Рыбьим Сыном на два голоса исполнили задушевную свежепридуманную «Песнь о посрамлении Черноморда»: мотив скомороший, слова свои, большей частью совершенно непристойные; так что присутствующие девки краснели и затыкали уши. Навеселившись вволю, тихо-мирно легли спать, предварительно отобрав у волхва книжки и посадив любознательного на стражу.
      И вот теперь, поутру, снова гудела голова, снова жуткое похмелье предательским образом ослабляло все тело, совсем как в тот зимний день, когда все началось.
      Они собрались втроем: Руслан, Молчан и Рыбий Сын, в саду, вернее, в том, что от сада осталось. Все трое были хмуры: воины с похмелья, а волхв с недосыпа. Под утро Молчан уразумел, что лихих бражников растолкать не удастся, а потому не сомкнул глаз и сейчас сидел весьма сердитый.
      — Ладно, други, пора решать, что дальше делать будем. — со вздохом начал Руслан. — Третью седмицу здесь отдыхаем, а толку что-то маловато. Колдун исчез. Четыре дюжины девок уже снова начинают выть, потому что не знают, как дальше жить будут. Какие предложения?
      — Девок надо по домам… — нерешительно предложил Рыбий Сын.
      — Правильно. — поддержал Руслан. — Хватит им в полоне томиться. Посему предлагаю тебе, Рыбий Сын, и тебе, Молчан, завтра же с утра отправиться в путь-дорогу. Жаль мне с вами расставаться, да девкам охрана потребна. Степь большая, а их кто угодно может обидеть…
      — А как же ты?! — встрепенулся клевавший носом Молчан. — Ты что, здесь останешься?
      — Да, Молчан, я останусь здесь. Необходимо дождаться колдуна. Ты же знаешь, я слово дал.
      — Да этот Черноморд, небось, давно себе уж новый дворец отгрохал! Зачем ему на пепелище возвращаться?
      — Да есть зачем. — криво ухмыльнулся совершенно уже освоившийся в компании Рыбий Сын. — Пока ты книги умные читал, мы с Русланом нашли его сокровищницу. Там столько всякой волшебной рухляди, глаза разбегаются!
      — Да? А почему я первый раз об этом слышу? — грозно вопросил волхв. Ноздри его раздулись, он громко обиженно засопел.
      — Да ты все занят был с книгами, беспокоить тебя не хотели. — отмахнулся Руслан.
      — Сейчас же идем туда!
      Небольшой чулан был завален разными интересными предметами. Именно завален — добро валялось кучами, безо всякого порядка. Волхв с жадностью набросился на все эти ковры, ларцы, ложки, кафтаны… Раскидав ворох странных полосатых шкур, раскопал массивный ларь темного дерева. Посмотрел с хитрым прищуром:
      — Мужики, помогите вытащить, чую, магия в нем сильная!
      Мужики помогли, и с натугой выволокли ларь в коридор. Волхв обошел его, внимательно осматривая в поисках охранных знаков, потом пожал плечами, махнул рукой и просто открыл. Внутри кто-то громко чихнул, взвилась пыль и из ларя вылезли два громадных молодца ростом с Руслана, только пошире раза в два. Гиганты походили друг на друга, как две капли воды.
      — Что, подраться хошь? — спросили они Молчана одинаковыми голосами.
      — Да как-то… С чего драться-то… Может, поговорим? — растерялся волхв. — Вообще, ребята, мне бы посох новый…
      — Эт мы не могем. Нам бы вот подраться…
      — Это не ко мне. Лезьте обратно и ждите, пока не придет время.
      — Вот уж хрен! И так не дрались тыщу лет! — с этими словами детины окончательно выбрались из своего странного жилища и угрожающе нависли над остолбеневшим волхвом.
      — Э, ребятки, оставьте волхва в покое. — встрял Руслан. Рыбий Сын тоже подошел поближе, поглаживая рукоять меча, торчащую над плечом. Саблю он оставил при себе, но в подвалах колдуна разжился еще и добрым харалужным мечом. — А то раззадорите его, он в раж войдет, и такого наволхвит… наволхвует… в общем, мало никому не покажется! Это понятно?
      — Не, нам бы подраться… — продолжали гнуть свое амбалы-близнецы.
      — Ну, подраться, так подраться. — вздохнул богатырь. Только, чур на кулаках, без оружия. Идет?
      — Идет! — радостно закивали балбесы, почесывая огромные кулаки.
      — Тогда начинаем! Молчан, отойди в сторонку. Тут у нас потеха намечается.
      Молчан послушно юркнул в сторонку, а в кладовке началась потеха. Сначала потеха имела вид огромной кучи-малы, затем куча разделилась и стали видны Руслан, Рыбий Сын и оба балбеса из ларя. Руслан неспешно обменивался со своим противником увесистыми ударами. Видно было, что оба получают от этого процесса изрядное удовольствие. Второй любитель подраться растерянно пытался поразить Рыбьего Сына, крутившегося вокруг него с немыслимой скоростью. Создавалось впечатление, что словенин в единый миг лишился всех костей: такими гибкими были его движения, напоминающие какой-то странный танец. Причем со стороны Молчану было видно, что этот танец наносит амбалу ощутимый урон: нос балбеса съехал на сторону, сам он уже пошатывался. Вскоре детина с глухим стоном закатил глаза и повалился наземь. Рыбий Сын постоял немного над ним, покачал головой, криво усмехнулся..
      — Руслан, ты скоро? А то я уже закончил…
      — А? Что? Ну, я сейчас. — с этими словами Руслан мощным ударом отправил на отдых своего противника. — Ух, хорошо размялись! Ты где так плясать научился? У печенегов? Что-то не видел я у них ничего подобного…
      — Нет, — польщенно улыбнулся Рыбий Сын. — это я сам придумал. Ночи зимой длинные, а делать как-то нечего… Только я и еще Хичак умели так. Теперь остался один я.
      — Добро, надо и мне освоить. Научишь?
      — Дело непростое, но можно попробовать…
      — А… а зачем это все, Руслан? Драка ради драки? — печально спросил Молчан.
      — Как это зачем? Они ж сами напросились! А что, надо было позволить им вбить тебя по уши в землю? Да? Добро, в следующий раз так и сделаю!
      — Ладно, не злись, — примирительно хлопнул богатыря по спине Рыбий Сын. — Он просто переживает, что сам не участвовал, завидно ему.
      — А, ну, раз так, то понятно. — усмехнулся богатырь. — Ну что, светило мудрости, — обратился он снова к возмущенно сопевшему волхву, — нашел чего в хламовке этой?
      — Нашел! — засверкал глазами Молчан, сразу забывая про обиду. — Скатерть-самобранку нашел! Весьма полезная вещь! Как расстелишь, так на ней сразу еда-питье, мед-пиво, в общем. И посох нашел!
      — Ну, теперь тебе сам Ящер не страшен! Из чего посох-то? Дубовый, али из твоего этого, как его, не помню?
      — Нет, не из Сам-Сшита. Деревянный, но черный какой-то. Тяжеленький… — Молчан блаженно закатил глаза. — Так, глядишь, настоящим волхвом стану! А что? Книг мне, вон, Рыбий Сын знаешь каких притащил? Я еще только начал читать, но уже понял: мудрость там немеренная. Опять же, посох. Глянь, красивый какой! Так что… Чего ты смеешься?
      — Нет, ничего, так. Смешинка в рот попала. Читай, читай свои книжки. Говорят, много ума — много горя, так что горевать тебе, Молчан, до скончания времен…
      Тем временем поверженные близнецы кое-как очухались, соскребли свои тела с пола, поднялись, и, поглядывая с опаской на Руслана и Рыбьего Сына, вздыхая и постанывая, потащились к своему сундуку. Молчан не обратил на них никакого внимания, остальные поглядывали сочувственно.
      — Ладно, Молчан. Ты все взял, что хотел? Нет? Тогда копайся, а мы пошли. Надо вас еще собрать в путь, да девок предупредить…
      Прощались на рассвете. Вчера Руслан надоумил девок, что, ежели построиться в колонну по четыре, идти будет не в пример легче, чем неорганизованной толпой, так что теперь Рыбий Сын и Молчан возглавляли довольно ровный строй. Пожитков у бывших наложниц было немного: небольшие узелки с одежкой да драгоценностями, каких удалось натаскать из Черномордовых кладовок.
      — Ну, други, бывайте здоровы. Не знаю уж, свидимся ли еще. Будете в Киеве — кланяйтесь княжне Людмиле Владимировне, да другам-соратникам моим.
      — Ты погоди себя хоронить, еще на свадьбе твоей напьюсь! — оскалил зубы в усмешке Рыбий Сын.
      — И не забудь, что Черноморда ты можешь и не дождаться. Про оберег забыл? Налетят на нас какие-нибудь лихие люди али чуды-юды, хрясь! — и ты пред нами во всей своей красе… Ну, и если Черноморд начнет тебя одолевать, придется составить тебе компанию, а девки дальше пусть сами гуляют, мы не виноваты…
      Они обнялись, попрощались. Руслан смотрел им вслед до тех пор, пока на виднокрае не растаяло пыльное облако, клубившееся за ними.
      Самое тяжелое — это сидеть сиднем в полном одиночестве, привязанным к месту, и день за днем придумывать, чем бы заняться. Он ежедневно бегал по саду, потом долго упражнялся с мечом. А под вечер становилось совсем уж скучно. Руслан всячески пытался разнообразить свой досуг. Он и охотился в степи, перебил кучу сурков, сусликов, тушканчиков и дроф, и ходил ловить рыбу на Гнилое море, убил на это целый день, ничего не поймал, зато развеялся. На исходе второй седмицы Руслана посетила удачная мысль, и он вновь пошел в колдовскую хламовку. Крышка сундука открылась с тихим скрипом, внутри заворочались, закряхтели.
      — Мужики, как насчет подраться? — спросил Руслан.
      — Да ну фебя к Яферу! — прошепелявил один из близнецов. — Ф тобой подерефся, так и до могилы калекой офтанефся!
      Второй поддержал эту мысль мычанием.
      — Ну, ладно, не хотите — как хотите. Мое дело — предложить. А как насчет выпить?
      — Ф этого надо было нафинать! — вскочил шепелявый, придавив собрата — тот громко застонал.
      Руслан до рассвета пьянствовал с бесхитростными драчунами. Они, разинув рты, слушали его рассказы о битвах и странствиях. Ну, Руслан, конечно, привирал еще кое-где… Пирушка завершилась всеобщим братанием и нытьем братьев. Имен, кстати, они вовсе не имели и даже не представляли, зачем бы они могли им понадобиться. Если так и общаться просто: «Эй, ты!». Братья Эйты ныли хором:
      — Братан, возьми нас с собой! Надоело все время здесь сидеть! А с тобой хоть договориться можно, чтобы выпускал на волю иногда.
      — Да бросьте вы свой дурацкий сундук, на кой он вам сдался?
      — Не могем. Зачаровал нас кто-то, теперь, ежли больше суток без сундука — верная погибель.
      — А как мне тогда взять вас с собой?
      — Да просто! Шарахни наш сундук оземь со всей дури… Впрочем, нет, со всей не надо. — поправился второй Эйты, задумчиво потирая шишку на лбу. — и ларь уменьшится, в карман положишь. А потом достанешь, снова жахнешь о землю, откроешь — и вот и мы.
      — Лады. Только чтоб грянуть ваш сундук, это ж еще постараться надо. Тащил я его как-то… Увесистое у вас жилище!
      — Ну, ты уф пофтарайся! А то так и фгинем в этой глуфы… — попросил шепелявый, заискивающе сверля Руслана собачьим взором.
      — Ладно, ребята, уговорили. Залазьте в ящик.
      Братья радостно засуетились, полезли в свой сундук одновременно, из-за чего возникла небольшая неразбериха. В конце концов братья упаковались в ларь, Руслан подошел, присел, обхватил, сколько рук хватило, напрягся, приподнял, потащил-потащил-потащил вверх, кряхтя от непомерной натуги. Весил сундук пудов двадцать, если не побольше. Пот заливал глаза богатыря. Руслан стиснул зубы. Продолжая тянуть сундук наверх, наверх… Он поднял его на высоту собственного пояса, и только тогда не выдержал, разжал пальцы, одновременно отпрыгивая, чтобы ноги не придавило. Беспокоился он напрасно: здоровенный сундук сжался до размеров лесного ореха. Руслан трясущимися руками положил его в карман, и на подгибающихся ногах вышел на свежий воздух. Розовел рассвет, ничто не нарушало утреннего спокойствия. Богатырь дополз до разлома, где загодя вырыл себе нору. С тех пор, как остался один, во дворце он старался не спать, чтобы не дать застать себя врасплох.
      Два дня спустя Руслан проснулся от грохота. Разлом медленно срастался, затягивался, как затягивается порез на руке. Выбравшись, на месте пепелища Руслан обнаружил великолепный дворец. Сад снова раскинулся во всей своей красе, а перед дворцом появился пруд с лебедями. Все эти перемены могли означать только одно: Черноморд вернулся.
      Черноморд, действительно, вернулся рано утром. В самом мрачном настроении. Он несколько недель не отходил от Источника Могущества. И что? Ну, восстановил он способность летать. Только если раньше он мог летать без устали сколь угодно долго, то теперь часа через два в глазах темнело, он начинал уставать. И вообще колдовалось ему теперь с какой-то натугой, с трудом. Это его не устраивало совершенно. Старый колдун настолько свыкся с мыслью о собственном всемогуществе, что жутко злился, когда теперь ему что-то не удавалось. Да и дома он застал запустение. Никого, ничего. Зеркало послушно показало, что тут происходило в его отсутствие. Настоящий разбой! Вот приходят два бродяги, находят в кустах недобитого варвара, несут во дворец. Вот они пьют его вино, едят пищу из его запасов, вот они уходят прочь, уводя всех его женщин. Ищи их теперь! Как ветра в поле. Подлые собаки! Даже не собаки — шакалы! Воспользовались его отсутствием, поживились и сбежали. Хотя нет, нет! Один-то остался. И в тот момент, когда зеркало показывало Руслана на краю разлома нынче утром, колдун услышал шаги за спиной. Он медленно обернулся. На пороге стоял голый по пояс Руслан с мечом в руке.
      — Доброе утро, Черноморд. — сказал Руслан.

* * *

      — Ну, потом я на него налетел, хотел оглушить да связать, он наслал на меня какое-то заклятие. Шею обожгло, обереги посыпались: веревки перегорели, ну, шнурки, на которых обереги висели. А Черноморд зенки вылупил на меня и еще пуще руками замахал. Ну, успел я подхватить свою кривую бляху, и снова на него с мечом. Злость такая взяла, ну, думаю, больше не буду с тобой церемониться, зарублю — и дело с концом. А князю голову предъявлю. И опять замахнулся, хорошо так рубанул, уж даже и не знаю, как он увернулся. Быстро разворачиваюсь — и опять вперед. У Черноморда харя перепуганная, глаза навыкате, лопочет что-то быстро-быстро, да руками машет. Я почти достал уже его, но тут он меня чем-то таким незримым оттолкнул, я и полетел с разворотом. Упал, да неудачно: нечаянно длинный этот вырост на обереге зацепил. В глазах опять темно стало, миг — и я здесь, под дождем. Остальное ты видел. — закончил Руслан свою повесть.
      Да-а, байка — что надо. Можно сильно нажиться. Ну, понятное дело, я ее, конечно, подправлю, подкрашу. Добавлю дюжину битв со змеями, василисками, колдунами. Что-нибудь про дружбу добрую да предательство черное, опять же, вставить можно, простой народ любит такие байки, особенно бабы: их хлебом не корми, только дай всплакнуть над чьей-нибудь горькой судьбинушкой… А еще можно… О! Огромная живая голова — каков поворот, а? Еще, конечно, любви сердечной… Да, пора побродить по земле славянской… нет, теперь уже по земле Русской, особенно, если есть что рассказать.
      — Благодарень тебе, Руслан свет Лазоревич, за историю твою презанятную. — говорю, поясно кланяясь.
      — А, не скоморошничай. — машет он мне рукой. — Подумаешь, эка невидаль…
      — А что ж мне еще делать, как не скоморошничать, ежели я скоморох и есть?
      — Скажи-ка мне лучше, Вьюн, как там в Киеве-граде поживает Людмила, дочь княжеская?
      — Про то не ведаю, витязь. Говорю ж, сам туда еще не дошел. Знаю, что поживает — и все, от людей слышал. Еще говорят, мол, красива, аки лебедушка, а умна как волхв…. Да ты сам в Киев заезжай — полдня дороги, всех-то делов! Вот и узнаешь, как она да что. А то и повидаешься.
      — Да нельзя, нельзя мне в Киев! — с горечью сказал Руслан. — До тех пор, пока не изловлю этого недомерка бородатого, нет мне ходу в стольный град. Так что завтра с утра…
      На крыше что-то гулко шваркнуло, изба затряслась мелким бесом.
      — Что-то зачастили ко мне в последнее время. У меня здесь, чай, не корчма! — проворчала мокрая баба-яга, вылезая из печи.

      — Повезло тебе, дурачинушка. Недалече, видать, забросило. Ну, да о том, где тебя носило, мне потом кот расскажет, так что не повторяйся. — произнесла баба-яга. — Вечереет, а мы до сих пор не жрамши. Ты б так охотился, как языком чешешь! — проворчала старушка. Руслан тотчас же подхватился, выбежал из избы. — Надолго, однако. Без лука, с одним мечом он там много не наохотит. Котофей, ну-ка, поди, подсоби витязю. Ничего, ничего, не растаешь! А ты, дурилка базарная, помоги в избе прибраться. — Вьюн, до сих пор не пришедший окончательно в себя после эффектного появления хозяйки, кивнул, взял стоявший в углу веник и принялся подметать.
      — Не тот, не тот веник, балда! — закричала на него баба-яга. Это колдовской! Обычный за печкой! Ух, до чего молодежь бестолковая пошла! Одним богам ведомо, где ты только что бурю устроил… Эх, все-то вам объяснять надо, соколики вы мои пустоголовые…
      — Ты, мать, не ругайся. Ежли что не так — прости сердечно. Мы ребята простые, и иногда даже очень простые. Нам надо неспеша объяснить, что да как, да куда пойти, да кого позвать… — начал умничать слегка осмелевший Вьюн.
      — Я тебе сейчас растолкую, куда пойти! — рявкнула рассвирепевшая баба-яга. — Ишь, простой тут выискался! Сарацин дурачить — это пожалуйста, волхвам княжеским головы морочить — это тоже завсегда, а тут объяснения вдруг занадобились? Кого обманываешь, Вьюн? Или не тебя во прошлом годе в Полоцке ловили за паскудное про князя лицедейство?
      Скоморох обалдел окончательно, присмирел, затих, только усерднее замахал веником, поднимая с пола облако пыли и пытаясь выгнать его из избы.
      Кот вернулся через час, Руслан — чуть позже, притащил трех зайцев.
      — Ну, бабка, гончих псов я, было дело, видал. Но вот гончего кота зрел впервые!
      — А я еще и не такое могу… — промурчал кот, приводя мокрую шерстку в порядок.
      — Так, Русланчик, давай скорее свежуй добычу. Одного сварим, двух зажарим. — командовала бабка. — Вьюн, грязь разводить кончил? Нет еще? Жаль. Возьми из колодца ведро воды, окати пол. Снаружи-то избушку так вымыло, что любо-дорого, осталось изнутри.
      — А в подпол не затечет?
      — Делай, что говорю!
      — Какая-то ты сердитая стала, бабуся. — усмехнулся Руслан. — Зимой, вроде, посговорчивее была.
      — А, — отмахнулась бабка, — ходють тут всякие… Потом расскажу.
      Вьюн вернулся, с натугой таща ведро воды. От души плеснул на пол. Кот с мявом запрыгнул на печку.
      — Держись, ребята! — крикнула баба-яга, вцепившись в стол. Руслан, не задавая лишних вопросов, встал в распор: ногами на полу, руки уперты в потолок. Только Вьюн остался растерянно озираться посреди горницы с пустым ведром в руке. Вдруг внизу что-то заскрипело, пол заходил ходуном. Вид за окном пошел куда-то вниз. Руслан выпучил глаза:
      — Э… это что?
      — Отряхивается, сердечная. — пояснила бабуся. — Эвон, на Котофея моего если воды плеснуть, что будет?
      — Обиду затаю, а потом отомщу! — прошипел кот откуда-то с печки.
      — Отряхнется Котофей первым делом. А уж потом станет прикидывать, как бы тебе в сапог лужу напустить. Вот и изба: окатили ее студеной водичкой, — а она, голубушка, отряхнулась, и как с гуся.
      — А… а она не отомстит?
      — Нет, в отличие от кота, она иногда любит помыться.
      — Наверное, это потому, что вылизываться не умеет. — предположил Котофей.
      Тем временем скрип и тряска прекратились, а заоконный вид вернулся на место. Вьюн поднялся с пола. Выглядел скоморох еще более ошарашенным.
      — Надо же, и впрямь на курьих ногах. — покачал головой Вьюн. — А я-то, дурак, думал, что брехня…
      — На ногах, на ногах. Но она у меня старенькая, посидеть любит. Тебя день-деньской заставь столбом стоять, к вечеру взвоешь!
      Долго ли, коротко ли, но еду сготовили, развеселившаяся с чего-то бабка накрыла на стол, принесла откуда-то баклажку вина. Ели весело, с шутками-прибаутками.
      — Откуда такое доброе вино, бабуся?
      — Из лесу, вестимо. — проворчала она. Вздохнула и продолжила: — Ладно, не буду более тянуть с рассказом, тем паче, что тебя, Руслан, вся эта история напрямую касается.
      И вот что рассказала баба-яга.
      На другой день после отъезда Руслана из Киева, Гуннар-Варяжонок, что бился с ним об заклад в две гривны, тоже покинул стольный град. Только отбыл он не в южные степи, а в родной Новгород. Там он повстречал родичей, варягов, да напросился с ними в набег на данов. Повздорили конунги меж собой — обычное дело. Как бы то ни было, поход не удался, и датский конунг надавал по ушам Гуннару и его родичам. Те, кто уцелел, на последнем потрепанном драккаре поворотили назад, к Гардарике, то есть к Русской земле. Когда уже дня три оставалось пути до Новгорода, повстречали новгородскую ладью. Не в добрый, ох, не в добрый час купец Голавль собрался со свеями торговать. Его самого и две дюжины товарищей без лишних слов порубали в капусту, пятерых взяли в рабство. Но один новгородец, как оказалось позднее, все-таки уцелел. Где уж он там схоронился, про то никто не ведал, однако ж, до Новгорода он добрался почти одновременно с Гуннаром. И показал на варяжского найденыша, что тот вор и убийца. В Новгороде такие вопросы решаются быстро и просто, и Гуннар был выкрикнут разбойником на вече. Еле-еле унес он ноги из города, потеряв пятерых друзей-варягов и получив несколько ран.
      В середине весны Гуннар объявился в Киеве. Новости на Руси распространяются быстро, и на княжий пир Гуннару вход был заказан. Схорониться в многолюдном Киеве — штука нехитрая, особенно, если уметь менять личину. Гуннар обрядился в лохмотья, выбелил бороду, перестал мыться, и уже через несколько дней он ничем не отличался от доброй сотни старых увечных бродяг, каких пруд пруди на любом торге. Гуннар рассчитывал втихаря повеселиться по корчмам, выждать, пока стихнет шум вокруг него, а там… а там видно будет. Чего загадывать?
      Вот как-то, в очередной раз пьянствуя в корчме, услышал Гуннар от такого же бродяги, каким выглядел он сам, что Владимир призвал к себе всех дочерей, а было их у него немало. И среди многих прочих прибыла из Новгорода в Киев девица красоты столь редкостной, что глаз отвести невозможно. Князь представил ее своим гостям, дружинникам, челяди, и сказал, что быть Людмиле — так звали княжну, — женою Руслану Лазоревичу, буде тот слово сдержит и летучего колдуна ко двору Владимира доставит. Народ, как обычно, порадовался, Владимир выкатил вина, погуляли-пошумели, да и успокоились.
      Гуннар заинтересовался. Захотелось ему самому посмотреть на княжескую дочку, которую Владимир ни с того, ни с сего пообещал вдруг этому сопляку Руслану. Сам не зная почему, молодой варяг разволновался. Три дня кряду он придумывал, как бы ему проникнуть на княжий двор. Потом придумал. Напоил гусляра, украл у того гусли. Обращаться с ними он умел. Мастером, конечно, не являлся, но умения его вполне хватало, чтобы повеселить челядь. Ожидания Гуннара оправдались. С гуслями он без проблем проник на задний двор, и часа три кряду потешал прислугу частушками вольного содержания. Наконец, усилия его увенчались успехом: окошко на втором поверхе открылось, оттуда выглянула девушка красоты и впрямь неописуемой.
      — Это кто? — прервавшись, спросил Гуннар внезапно севшим голосом.
      — Это? А, Людмила, дочка княжеская. Добрая, не капризная.
      Гуннар не мог отвести от нее глаз. Людмила же, поняв, что песен больше не будет, пожала плечами и закрыла окно. Почти сразу же Гуннар ушел. В тот вечер он напился, как и в три последующие. Он не мог спать по ночам, он бредил наяву. Страсть пожирала варяга. Наконец, он решился. Сбросил с себя рубище, отпарился хорошенько в бане, в общем, привел себя в полный порядок. И вечером, едва стемнело, неслышной тенью проскользнул он на княжий двор. Дождавшись, когда утихнет возня слуг, забрался по стене на второй поверх, постучался в заветное окно.
      Людмила открыла. На лице ее был испуг пополам с удивлением, в руке — кинжал.
      — Не бойся меня, княжна, я не сделаю тебе ничего дурного! — прежде всего сказал Гуннар. Глаза его лихорадочно блестели, голос дрожал. — Люба ты мне. До того люба — жить без тебя мочи нет, есть; спать не могу, все о тебе одной думаю. Прошу тебя, бежим со мной к варягам! Будешь моей, ни в чем нужды знать не будешь! Все. Что хочешь, для тебя сделаю! Хочешь, Рим разрушу, хочешь?
      — Нет, не хочу. — холодно ответила Людмила. — Рим и без тебя уже давно порушили, и не один раз, к тому же. Прощай. — с этими словами она толкнула его в лоб, от чего Гуннар сверзился с высоты второго поверха наземь. Людмила закрыла окно.
      На шум падения прибежала стража, и Гуннару пришлось, кряхтя от боли, быстро уносить ноги. Унес. Но отнюдь не успокоился, получив отказ. Бражничал по корчмам пуще прежнего, стараясь залить вином пожар, бушующий в груди. Не помогало. Все равно Людмила снилась ему каждую ночь, ее образ пробивался даже сквозь самый тяжкий пьяный угар. Много дней промучился Варяжонок, строя несбыточные планы. То он думал дерзко ворваться в княжий терем и увести Людмилу прямо из-под носа у князя и всей его дружины. Потом он вспомнил, какие бойцы сторожат дворец да пируют в нем, и боевой пыл его приугас. Перебрав несколько подобных вариантов, Гуннар остановился на не самом честном, зато, пожалуй, самом действенном. Приворожить — и дело с концом! Сама прибежит, никуда не денется. Затратив три гривны золота, кучу нервов и сил, он раздобыл несколько локонов своей возлюбленной, и с бесценной этой добычей пошел на поиски ворожеи. Радость, с которой Гуннар носился по Киеву, позабыв о том, что он вне закона и положено ему прятаться, сослужила ему плохую службу. Сначала его узнал Микула, богатырь известный, могущественный и влиятельный, но мало кто понимал, чем таким особо важным этот человек занимается. Поговаривали, что с ночным воеводой у них какие-то общие дела. Потом на Гуннара наткнулись сразу несколько воинов из младшей дружины, но к тому времени Варяжонок уже вырвался за городские ворота. Произошла долгая увлекательная погоня, ушел от нее Гуннар лишь чудом, скрывшись в Черном лесу. Полдня проплутал он по оврагам да буреломам, прежде чем вышел на поляну с покосившейся избушкой. Быстро сообразив, кто в ней обитает, Варяжонок пинком распахнул дверь.
      — Здорово, старая! Во-первых, все, что есть в печи, на стол мечи. Во-вторых, сделаешь мне приворотное зелье.
      — Да? С чего это я пред тобой эдак распинаться должна?
      — А вот с чего. — недобро усмехнулся Гуннар, доставая меч. — Зарублю к ящеровой матери, и дело с концом.
      — Ага, понятно. А в-третьих что? Отдаться тебе, что ли?
      — Сбрендила, старая? Дочку свою дашь мне побаловаться, и достаточно.
      — Дочку, говоришь? Добро, добро. С чего начнем? С еды, зелья или с дочки?
      — Давай с дочки. Пожрать я всегда успею.
      — Ну, что ж, тогда зайди за избой в лес, пройди немного, и крикни: «Красна девица, я тебя жду!». Она и придет.
      — По ягоды, что ли пошла?
      — Ага, и травок присобрать.
      — Ну, жди меня, старая, да готовь жратвы побольше! — и Гуннар вышел из избы.
 
      — И чего дальше? — спросил Руслан, видя нехороший блеск в бабкиных глазах.
      — Чего-чего… Ну, поорал он там, дурак. На весь лес… В общем, с тех пор не возвращался. Думаю, мавки с полуденницами до сих пор с ним развлекаются, морочат его непутевую головушку. Так что коня его можешь забрать. Мне он без надобности. «Конь на обед…» — это только в глупых сказках, которые скоморохи рассказывают. — баба-яга недвусмысленно кивнула на Вьюна.
      — Погадала бы ты ему что ли, бабушка. — попросил Вьюн.
      — Это еще зачем? — сразу взъерошилась бабка.
      — Ну, как же, как в песнях поется: нагадала герою колдунья жизнь славную, а смерть лютую, и прожил герой жизнь свою в доблести, а все равно помер предсказанной смертью.
      — Хренушки. Ты что, скоморох, белены объелся? Где это ты таких песен понаслушался?
      — Да везде их поют. — недоуменно пожал плечами Вьюн. — и у франков, и на Оловянных островах, и у варягов, и у германцев…
      — А у нас поют другие песни. — обрезала его баба-яга.
      — Это какие же?
      — Видать, долго ты дома не был, скоморох, коли память отшибло. Походи по Руси, послушай. Поймешь, может быть, почему не стану я гадать ни Руслану, ни тебе.
      — Ладно. — подвел итог трудного дня Руслан. — ложитесь спать, а я пока покараулю.
      — Да брось ты, ложись тоже спать. Котофей в случае чего так заорет, в один миг пробудишься. — сказала баба-яга, убирая со стола.
      С рассветом начисто вымытый дождем лес пробудился, наполнился птичьим пением, стрекотом кузнечиков на опушках, криками зверей, шорохами, шелестами… Бобры на ручье деловито подрезали молодые деревца: пришла пора укрепить плотину. Заспанный хорек вылез из норы, повертел носом туда-сюда, прикидывая, чем бы поживиться. Медведь вылез из ямы и побрел к малиннику, откуда вчера его выгнал сильный дождь. Ягоды только-только начинали краснеть, набирать сок, но нетерпеливый топтыгин уже ободрал больше половины… Дождь кончился, ночь прошла, и все вернулись к своей обычной жизни. Легкий ветерок лениво гонял по небу белые барашки облаков, солнце дарило свое тепло всем.
      Руслан вышел во двор, сладко потянулся, зевнул. Подошел к колодцу, достал ведро воды, вылил на себя. Ух, хорошо! Растерся холстиной. Так, чтоб стало горячо. Сходил за мечом, поупражнялся с полчаса. Тело пело, душа рвалась вперед, на подвиги. То есть, назад, в Таврику. К Черноморду, будь он неладен. Сзади послышался шорох. Руслан, как был, голый по пояс, с мечом в руке, резко обернулся. На полянке стоял леший. Старенький, тощий, весь высохший.
      — Лепо рубишь, богатырь. Разумею, на змея нацелился?
      — Доброе утро, дедушка. Нет, на колдуна иду.
      — Утро доброе. Ты с этой бляхой, что на шее носишь, поостерегись лучше. А то, не приведи боги, такого наколдуешь, сам того не зная… Бабка-то жива еще?
      — Жива, почивает. А ты, дед, никак, тот самый леший?
      — Это какой еще «тот самый»? — с подозрением спросил леший.
      — Который исчез неведомо куда.
      — А… Тогда точно я. Помимо меня в ту сторону точно никто не исчезал, я бы встретил.
      — Ой, хто это? — выглянул из избы заспанный Вьюн. — Леший, что ли?
      — Он самый. — ответил Руслан. — Иди, буди бабулю, скажи, гость дорогой пожаловал.
      — Кто ходит в гости по утрам, бывает с тем тарам-парам… — послышалось через некоторое время ворчание бабы-яги. — Устроили из бабкиной избы постоялый двор, лишили покоя несчастную старушку… Кого там еще принесла нелегкая? — она выглянула во двор, увидела лешего и дурное настроение как рукой сняло. — Ой, глянь, кто к нам пожаловал! Живой! А что черный такой? Вчера ж дождь был!
      — Потом расскажу. — устало сказал старик. — Попить бы!
      Руслан поспешно вытащил из колодца ведро воды, протянул лешему. Тот с благодарностью принял, пил степенно, но жадно. Когда ведро опустело, вернул Руслану:
      — Повтори, ладно?
      Богатырь пожал плечами и повторил. А потом еще повторил… После пятого ведра старый леший взбодрился, и, хотя толще не стал, смотрел уже озорным глазом.
      — А помнишь, бабка, как мы с тобой, бывалоча…
      — Тихо, тихо ты, дурило зеленый, перед молодыми неудобно… — испуганно замахала на него руками баба-яга. — Лучше расскажи, куда это тебя, хрен старый, забросило, что ты домой не сильно торопился?
      — Да, дедушка, расскажите. — попросил Вьюн, присаживаясь на траву.
      — Да что там рассказывать… — смутился Леший. — Было бы о чем… В общем, так. Сидели мы с бабкой туточки, чагу попивали. Я помыслил с энтой деревяхой поморочиться, ну, бабка мне ее и дала. Первым делом я нашел, что одна загогулина дает понятие языков зверинских и пташьих. Ну, мне-то оно ни к чему, я все энто дело отродясь понимаю. А потом я покрутил вон тот, самый длинный сучок. И миг единый, охнуть не успев, оказался незнамо где. Кругом лес, да не мой. Высоченные деревья, меж них болтаются тоже как бы деревья, но не твердые, а хоть узлы вяжи. Трава, в общем, но в руку толщиной. Кусты лохматые, цветы пахучие, жарища, духотень, и птицы не по-нашему поют. Потом змеюку видал. Толщиной с меня, а длиною со всю энту поляну будет. Опосля на меня кот спрыгнул. Черный, как твой Котофей, но здоровый, как лось. Крепко так прижал, сожрать хотел. Зубищи — во! Но он быстро понял, что я невкусный, и убрался.
      Иду я дальше по энтому непонятному лесу, страшно до дрожи. И тут вылазит на поляну ихний леший. Низенький, черный, не по-нашему лопочет, но я его понял. Не зря, видать, деревяху-то в руках вертел. «Убирайся, — говорит, — отсюда! Это мой лес! Никого сюды не пущу!», и с кулаками лезет. Ну, энто дело нам привычное, сколько я волтузил лешака из соседнего бора, когда он у меня две дюжины птиц спер, а потом еще кабана племенного сманил, стервец… Ну, понятно, я тому черному врезал, по-нашему, от души, а он наземь брык! И дуба дал. Помер, значить. Пришлось мне занять его место. Не оставлять же лес без присмотра. Лес, хоть и чужой, а все же лес, и пригляд ему надобен. А там, кумекаю, глядишь, и еще какой пенек чернявый забредет…
      Ну, за год худо-бедно освоился я там. Все в порядок привел, многое по-нашенски наладил. Только одна беда: зимы у них нет совсем. Одно сплошное лето. Я-то думал, сейчас навкалываюсь, зато зимой отосплюсь. Нет, шмеля тебе в ухо. Не то что зима, но и осень где-то заблудилась. Просто беда! Добро, хоть дожди шли довольно часто. Так, не спамши, я дюжину лет там проторчал. Отошшал, почернел, да и вообще, умом чуть не тронулся от тоски. Там все настолько не наше, что… А, — махнул он рукой, — вам все равно не понять. На тринадцатый год заявились вдруг родичи того лешего, что я нечаянно пришиб. «Куда, — спрашивают, — братуху подевал?». Ну, я им ответствую, мол, не хотел я, так, мол, получилось. А они и говорят мне: «Если сам уйдешь отсюда, никто тебя не тронет. Если нет — биться будем». Ну, на кой мне с ними биться? Чтоб еще в десятке лесов горбатиться?! Нетушки! Дома-то завсегда милее! Ушел я из того леса. Шел-шел, вообще леса кончились. Началась степь. Не такая, как у нас, но нечто вроде. Звери там тоже диковинные: то лошади полосатые, а то… помнишь, старая, у нас раньше такие водились: огромные, лохматые и с двумя хвостами, один спереду, другой сзаду? Вот там такие же, только лысые и ростом поменьше. Нашел я в той степи пень агромадный, залез в него, да заснул. Дюжину лет не спать — не шутка, знаете ли. Сколько я спал — про то не ведаю. Проснулся когда, стал домой пробираться. По степи, потом по пескам — вспомнить страшно. Потом через море, по горам, по долам… Вот, домой вернулся. Седмицу отдыхать буду, потом приберусь. Эвон, лес-то какой запущенный стал! Это я к чему все рассказал, тебе, витязь хоробрый — в первую голову. Неча баловаться с незнакомой магией. А то поработаешь лешим без сна и отдыха дюжину лет незнамо где — узнаешь, почем пуд лиха! Ладно, пойду я отдохну с дороги. Как в себя приду — жди, бабка, меня в гости. Вспомним былое… — леший со скрипом поднялся и заковылял в лес. У самой кромки обернулся:
      — Да, забыл совсем. Когда сюды шел, уже в моем лесу, девок наших встретил. Они просили поблагодарить тебя, бабуся, за развлечение доброе. Очень уж им этот молодец, что ты послала, по нраву пришелся!
      — Он что, живой еще? — спросил Руслан, предвкушая поединок с Гуннаром.
      — Нет, что ты. Уж дня три, как мертв. Но им нравится. — леший скрылся в лесу.
      — Так что, касатик, тебе повезло несказанно. — подвела итог баба-яга. — А то лешачил бы ты сейчас где-нибудь в Чайной стране, а то и в Стране Восходящего Солнца…
      — А это где такая? — спросил Руслан. — Про Чайную еще краем уха слыхивал, а это где?
      — Да примерно в тех же краях, — махнула рукой бабка — далече отседова, да и делать тебе там нечего. Ладно, пора подкрепить ваши молодые силы. Ты, скоморох, поди со мной, по хозяйству поможешь. А ты, Руслан, иди Слепня лови.
      — Да на кой мне эта муха кусачая?
      — Да не муху, балда, коня! Этот, Гуннар ваш, он коня своего Слепнем назвал. Говорит, в честь коня варяжского бога Вотана. Я, правда, вроде бы помню, что того коня немного не так звали, да сейчас это не важно.
      Руслан пошел по следам лешего, и вскоре наткнулся на крупного вороного коня, ощипывавшего листья с лещины. Конь покосился на него настороженно, но трапезу не прервал.
      — Слепень, Слепень, у, хорошая конячка. Иди сюда. Дальше вместе поедем.
      — Ага, сейчас. — пробурчал конь себе под нос. — Сначала «хорошая конячка», а потом шпоры в бок, хлыстом по морде, и вперед полным ходом, пока не издохну. Хватит.
      — Ну, здесь ты, дружище, ошибаешься. Будешь нормально слушаться, и бить не стану.
      — Э… Ты что, понял, что я сказал?
      — Ну, понял, а что? К тому же, прикинь: пойдешь со мной, много чего повидаешь. А останешься здесь — сгинешь. Волки-то, они знаешь, какие страшные? У-у-у… И вечно голодные. Так что думай, Слепень.
      — Да какой я, ко всем волкам, Слепень? Шмелем меня звать. Этот, бесноватый, спер меня у корчмы, пока мой хозяин пошел пивка попить. И сразу Слепнем назвал. Почти угадал, конечно, но, по-моему, Шмель — гораздо красивее.
      — Так ты согласен? А то недосуг мне тут с тобой пререкаться, в путь пора.
      — Далече?
      — Для начала в Таврику.
      — Добро, там, говорят, тепло и травы много… Ладно, будь по-твоему, человек. Только, чур, не драться. Со мной договориться всегда можно.
      — Тогда вылезай из лесу, жди меня у избы.
      Перекусив, Руслан собрался в путь. Вьюн нерешительно топтался на пороге.
      — Погодь, богатырь. Сколько раз тебе говорено: торопись, да медленно. — сказала баба-яга. — Так с голым торсом путешествовать и собрался?
      — А чо? — осклабился Руслан. — Я ж не немощен телом. Мне от чужих взглядов прятать нечего.
      — Ну, как хошь, только рубахой одарить хотела… Навязывать не буду.
      — Гм… А вдруг да похолодает? Ты права, бабуся. Погорячился я, как обычно. Давай рубаху.
      — Держи. — бабка кинула ему загодя вытащенную из сундука рубашку. Теперь езжай, а то солнце высоко уже. Ежли что — заходи, всегда рада буду. Только постарайся своим ходом, с оберегом не больно играй-то. И тебе, скоморох, скатертью дорога.
      — Благодарень тебе, бабуся. — поклонился Руслан. Вьюн тоже попрощался, богатырь позвал Шмеля, и все трое углубились в лес.
      После полудня они вышли на тракт. Здесь пути их разошлись: Вьюн пошел в Киев, веселить почтеннейшую публику описанием странствий удалого богатыря Руслана Лазоревича и сказкой о приключениях лешего в далеких заморских лесах, где и кони полосатые, и вообще все не то и не так; а Руслан вскочил в седло и вежественно сказал Шмелю:
      — Ну, волчья сыть, давай-ка посмотрим, на что ты способен! — и направились они на юг.

      Таврика давно осталась позади. Впереди, за степью, ждала Русь. Молчан и Рыбий Сын планировали дойти до обитаемых мест, оставить там девушек-славянок и варяжку каким-нибудь заслуживающим доверия людям, и повернуть на восход, откуда происходило большинство обитательниц черномордова гарема. Погода радовала постоянной солнечностью, дождя пока не было. Единственное, с чем возникали проблемы — это с прокормом всей оравы бывших наложниц Черноморда. Половецкая конина и еда из дворца давно закончились, «мышатину» — то есть сурков да сусликов, девки есть отказались все, как одна. Молчан охотником оказался никудышным. Он. Конечно, не брезговал мясом, еще как не брезговал! Но убивать зверушек, которые были единственными его молчаливыми соседями в течение пяти лет — это было выше его сил. И пришлось Рыбьему Сыну целыми днями носиться по степи, охотясь на дроф и вообще на любую живность крупнее суслика. Сурками они с волхвом питались сами. Как-то раз сбил коршуна, но хищник оказался невкусным. Со скатертью же самобранкой, прихваченной из колдовской хламовки, приключился конфуз, и нешуточный.
      Дело было на двенадцатый день пути. Вечером путники доедали последние запасы. Поев, стали устраиваться на ночлег. Две очередные девки, по установившейся традиции, в полуодетом виде принялись обольщать своих провожатых. Рыбий Сын смотрел на них совершенно невозмутимо, но любые попытки установить контакт пресекал моментально: доставал свою печенежскую саблю, и недвусмысленно намекал: девка, плясать можешь сколько угодно, хоть совсем разденься, но если полезешь обниматься и так далее — мой меч твой башка с плеч. Понятно? Вот так-то. Молчану же эти ежевечерние представления давались тяжело. Его очень тянуло к девкам, но он боялся, что, попробовав женских ласк, не сможет более ни на чем ином сосредоточиться, вернуться на путь поиска Истины. Не помогали и увещевания Рыбьего Сына: мол, Черноморд и с девками запросто, и колдун вон какой серьезный… Волхв, конечно, терпел, но при виде гологрудых танцовщиц его просто трясло.
      Итак, в тот достопамятный вечер девки, так и не добившись взаимности, оттанцевали свое и с горестными вздохами пошли укладываться спать. Молчан же вздохнул с явным облегчением.
      — Что, Молчан, достали тебя эти дурочки? — усмехаясь, спросил Рыбий Сын.
      — Уй, достали…
      — Хочешь, скажу им, чтоб перестали плясать, а то им всем головы поотрубаю? — скорчил он кровожадную гримасу. Получилось очень устрашающе: ожоги на лице словенина еще не до конца зажили, волосы только-только прорезались светлой щетиной на обожженной голове. Без содрогания не взглянешь…
      — Да пусть их пляшут. — махнул рукой Молчан. — Смотреть-то ведь не запрещается…
      Рыбий Сын ничего не сказал, только рассмеялся сухим смехом.
      — Знаешь что, — начал снова Молчан, — а на завтра у нас жратвы совсем нет. Что делать будем? Как девок прокормим?
      — Что ты переживаешь, Молчан? Ты же у Черноморда взял эту… как ее… скатерть-перебранку… нет, не так. Забыл, как эта тряпка зовется.
      — Точно! — хлопнул себя по лбу волхв. — Как это я про самобранку-то забыл? Я ж ее и не испытал ни разу. Вот сейчас и испытаем!
      Он как стервятник набросился на свой мешок, глаза загорелись, руки затряслись от возбуждения. Наконец, совладал с узлами, нашарил скатерть, извлек.
      — Сейчас увидим, как в старину делать умели! — воскликнул он. Рыбий Сын заинтересованно подошел поближе. Молчан осторожно расстелил скатерть. Некоторое время ничего не происходило, и волхв начал нетерпеливо покусывать костяшки пальцев. — Неужели колдун простую тряпку в кладовку положил? — пробормотал он.
      Оказалось, что все же не простую. Воздух над скатертью начал сгущаться, превращаясь в белесый туман. Молчан и Рыбий Сын подались вперед — всегда интересно присутствовать при чуде. Туман тем временем густел, из него вылепливалось нечто, менее всего похожее на, скажем, запеченного гуся и кувшин вина. Когда процесс сотворения закончился и туман развеялся, на скатерти осталась лежать совершенно голая женщина, пряно пахнущая какими-то благовониями. Она томно застонала и сделала несколько не допускающих двойного толкования приглашающих жестов. Рыбий Сын захохотал, Молчан побледнел. Женщина, видя, что никто не решается ответить на ее призыв, грациозно поднялась, подошла к Молчану и, запрокинув голову, обвила его шею тонкими руками, украшенными многочисленными перстнями и браслетами. Волхв почувствовал, что еще чуть-чуть — и он либо поддастся искушению, либо провалится в забытье. Выручил его продолжавший смеяться Рыбий Сын, который подошел к опустевшей скатерти и аккуратно сложил ее. Женщина вскрикнула, ее фигура задрожала и медленно растворилась в вечернем воздухе. Молчан сел. Лоб его покрывала испарина.
      — Что, куда ни плюнь — а всюду девки? Только держись! — Рыбий Сын дружески хлопнул волхва пор плечу, отчего у того ненадолго онемела рука. — А вообще, правильно! Будем девками питаться! Волшебными! Заодно и настоящие от нас отстанут, как посмотрят, какая участь их ждет в случае чего…
      — Это же надо было так ошибиться! — пробормотал ошалевший Молчан. — Вместо скатерти-самобранки цапнул простынь-самостилку…
      — А что это за штука? — заинтересовался Рыбий Сын.
      — Давным-давно в одной восточной стране тамошний князь решил извести всех гулящих девок. И извел. Ни одной не осталось. И оказалось, что в той стране полным-полно бобылей, да и в походе многие воины привыкли развлекаться с девками. И тогда тамошние колдуны наловчились делать простыни-самостилки и продавать их за большие деньги. Очень удобно: достал из мешка тряпку, расстелил где угодно — и вот вам, пожалуйста. Потом тряпку свернул, в мешок засунул, и дальше пошел… Жрать не просит, да срамных напастей не подарит… Мне про это волхв один старый рассказывал, а я все не верил… Надо же, и в конце концов сам нарвался! Как это я перепутал…
      — Первый раз в жизни увидел, вот и не понял толком, что это… — успокоил его Рыбий Сын. — На ней же не написано, что это такое.
      Хуже всего было то, что девки видели всю эту сцену и сильно обиделись на Молчана: мы, дескать, недостаточно для него хороши, что он мороки какие-то вызывает для потехи…
      Так что теперь все в отряде зависели от охотничьей удачи Рыбьего Сына. Удача же его баловала не слишком, так что едва хватало, чтобы ноги не протянуть. Шутка ли, полсотни человек накормить! На восемнадцатый день пути капризная удача окончательно оставила его. После голодного дня девки вдруг пересмотрели свои вкусы, и с радостью сварили и съели похлебку из сурков. На двадцатый день степная трава стала отчетливо пониже, пожиже да посуше. Воздух дышал жаром. На двадцать второй день исчезли сурки и прочая «мышатина». Пришлось довольствоваться ящерицами.
      — Куда это мы забрели? — недоумевал Рыбий Сын, когда они остановились на ночлег. — Вроде, прямо шли, никуда не сворачивали, а кругом, куда ни кинь взгляд — степь. Вроде бы, кочевали мы тут как-то, но недолго: мало воды, мало травы для коней, и слишком уж жарко. Где же Русь? Далеко еще? По моим представлениям, мы уж дней пять как там должны быть. Выходит, заплутали.
      — Подожди, стемнеет, посмотрим… Что ж это я, совсем забыл на звезды-то смотреть… — засуетился Молчан. — Наверное, и впрямь, сбились мы с пути немного…
      Вскоре высыпали на небо звезды. Молчан долго смотрел на созвездия, бормотал что-то вроде «Да нет, не может быть!», снова смотрел, снова бормотал. Наконец, с глухим стоном повалился на сухую траву.
      — Ну, и что случилось? — заблудились, да?
      — Что-что… Ох, пропадать нам всем из-за головы моей непутевой… Я ж нас всех прямиком в хазарские земли веду! Хазары, конечно, уже не те, что прежде, но на нас вполне хватит… Да и печенегов здесь полно. Несколько дней пути — и Дон-река, а ам уж и хазары. А здесь, в этой степи, печенег на печенег сидит, да еще и печенегом погоняет!
      — Странно тогда, что мы до сих пор ни одного не встретили…
      — Не накаркай! О! Слышишь топот? Это они, я тебе точно говорю, легки на помине… Про печенегов вспомни, они и появятся… Придется драться — бежать-то некуда…
      — Это не печенеги. — покачал головой Рыбий Сын. — Это всего один печенег. А с одним печенегом я, надеюсь, управлюсь сам. А то и вовсе драться не придется. Не зря же я прожил столько лет среди племени кагана Хичака Непримиримого!
      Молчан ему не ответил, только облизнул пересохшие губы и перехватил посох поудобнее. Топот приближался. Девки, тоже чуя недоброе, зашептались, загудели, как потревоженный улей — еще чуть-чуть, и резанет по ушам дикий визг. Из темноты вынырнул всадник на огромном коне. Девки, как по команде, хором завизжали. Испуганный конь встал на дыбы, наездник не удержался и вылетел из седла. Рыбий Сын тут же подскочил к нему, приставил меч к горлу. На всякий случай спросил по-русски:
      — Кто таков?
      Упавший посмотрел на него широко раскрытыми глазами.
      — Ну вы даете, ребята! Вы что, Соловья-разбойника тут выгуливаете?
      — Кто ты такой? — настойчиво повторил Рыбий Сын. Глаза его сузились, не предвещая одинокому ночному путнику ничего хорошего.
      — Мне ни к чему скрывать свое имя. Я — воин на службе русского князя Владимира, по имени Лешак, по прозванию Поповский сын.
      — Лешак? Молчан, иди сюда. Ты на Руси недавно был, лучше меня знаешь тамошних воинов. Этот человек может быть богатырем по имени Лешак? С виду я и то кажусь покрепче.
      — Да, это, скорее всего, именно он, у него… — начал Молчан, но Рыбий Сын жестом прервал его.
      — Тогда скажи мне, Лешак… — и тут лежащий вскочил, меч Рыбьего Сына полетел в сторону, а легкая с виду сабелька Лешака замерла в вершке от шеи словенина.
      — Советую не делать лишних движений. — предостерег Лешак. — А теперь вы мне скажите, кто вы такие, и что позабыли в такой глухомани? Если поединщики, силой бахвалящиеся, то я к вашим услугам.
      — Будь нашим гостем, Лешак. — медленно проговорил словенин, не отрывая взгляд от сабли богатыря. — Незачем нам силами мериться, глядишь, еще повоюем под одним прапором. Я — Рыбий Сын. Это — волхв Молчан.
      — Суровые вы ребята, как я погляжу! — сказал Лешак, убирая саблю в ножны. — Молчан, ты, взаправду что ли, наш? Хотя, имя вроде как нашенское…
      — Да, из ильменских словен я. — Молчан подошел поближе.
      — А ты, Рыбий Сын, — ну и имечко! — откуда будешь? Из местных, то есть, из печенегов?
      — Нет, я тоже из ильменских. Обгорел давеча, потому так и выгляжу. — о своем печенежском прошлом Рыбий Сын счел разумным пока промолчать. — А когда-то меня звали Жданом. Но с тех пор минуло немало лет, и я давно свыкся с прозвищем.
      — Добро, славяне. Ладно, с вами все понятно. А вот кто так громко визжал? Соловья, вроде бы, Илья давно уже отловил. Разве что, детки соловьиные шалят?
      — Нет, — махнул рукой Рыбий Сын. — Это девки.
      — Какие девки? — вылупил глаза Лешак.
      — А всякие. — пожал плечами волхв. — Четыре дюжины девок из сгоревшего дворца колдуна Черноморда. Мы их теперь по домам разводим.
      — Значит, Руслан все же добрался до колдуна. — кивнул Лешак. — Добро, я в него верил. А где он сам? Погиб?
      — Нет, он во дворце остался, Черноморда ждать.
      — Ничего не понимаю… Ладно, давайте по порядку. Кто спалил дворец?
      — Черноморд.
      — Зачем?!
      — Печенегов громил.
      — Разгромил?
      — Напрочь.
      — Понятно. А потом?
      — Потом Черноморд куда-то пропал, а мы с Русланом как раз пришли. — вновь вступил в беседу Молчан. — Нашли в кустах раненого Рыбьего Сына, ну, я его выходил. Потом Руслан послал нас провожать девок по домам, а сам остался колдуна ждать.
      — Вот теперь все совсем понятно.
      — А ты, Лешак, как ты-то здесь очутился? Самое ж время на заставе силушку казать да с недругами сражаться!
      — Да скучно там одному! Я седмицу постоял — тишина. Илья прихворнул что-то, да затосковал. Так что он то гуляет по корчмам, тоску свою лечит; то волхвы со знахарями его от всякой хвори травами пользуют. Или наоборот — волхвы от тоски, а вино от хвори, это уж ему виднее, что чем лечат. Киевские корчмари скинулись и десять гривен волхвам дали, лишь бы Илья поскорее поправился да из города уехал… Добрыню князь послом в Царьград заслал, опять грекам головы морочить. Все никак не успокоится, царевну свою выцарапать хочет… Во как. Один я здоровый, для посольства не сильно пригодный по причине природной болтливости и исключительной честности, но храбрый, сильный, весьма мужественный и очень скромный. Так чего мне зря штаны протирать за княжьим столом? Сначала хотел было Гуннарку-вора ловить, да за него ночная дружина, вроде, плотно взялась, мне там делать неча. Ну, я в чисто поле, по привычке. А в чистом поле скучно. Никто из чужаков своей силой бахвалиться так и не приехал; Извек вот, разве что, мимо по своим делам проезжал; да зачем с хорошим-то человеком драться? Тогда поехал сам подвигов искать. Кроме вашей веселой ватаги пока никого не встретил. И давно вы этак путешествуете?
      — Да с месяц почти.
      — Значит, так, ребята. Я готов вам помочь. Я немного в долгу перед Русланом — это ведь после моей байки он сорвался Черноморда ловить. Я могу отвести тех девок, что в наших краях и поблизости проживают. А вы уж, коли прете на восход, так и продолжайте. У вас тут и степнячки должны быть, насколько я понимаю… Их вы лучше сразу отпустите, а то когда их мужья с дядьями, отцами да братьями прискачут, разбираться, что к чему, придется много драться. Боюсь, что даже слишком много. Вы, конечно, орлы, каких свет не видывал и все такое, но я бы вам не советовал пока что приключений себе искать. Вот проводите всех — тогда и деритесь, сколько влезет… Кстати, жена кагана Хичака здесь? Красивая, говорят, девка! Хоть бы посмотреть одним глазком!
      Рыбий Сын покачал головой:
      — Она лишила себя жизни возле башни, на месте, где пал каган Хичак.
      — Как?!
      — Зарезалась. — пояснил Молчан.
      — Вот ведь как бывает… А наши певцы поют, что степняки и не люди вовсе… А у них как у нас, и любовь, и честь… Добро, орлы, ложитесь-ка вы оба спать, я покараулю. Заодно и с девками познакомлюсь…
      Утром Лешак растолкал их. Он не то, что не выглядел уставшим после якобы бессонной ночи, но, наоборот, был свеж, бодр, и весел. Молчан почуял запах жареного мяса. Скосил глаза и изумился: над негасимым костром, который он в последнее время разводил легко, даже не задумываясь, жарилась туша огромного быка. «Это голодный морок» — подумал он, старательно щипая себя за уши, щеки, глаза. Мясо не пропадало.
      — О… о… от-ку-да?! — от удивления волхв едва дара речи не лишился.
      — Не поверишь — твой друг добыл! — усмехнулся Лешак. Рыбий Сын открыл глаза, блаженно улыбнулся, потянулся, нехотя поднялся. А Лешак продолжил: — Сижу это я у девок, мы там… гм… общались, в общем. А тут вдруг земля трясется, грохот страшный, не понять, в чем дело. Все пробудились, один ты и дрых, как убитый. Но такой интересный у меня сложился с девками разговор, что отвлечься ну никак не можно. Тогда твой друг вскакивает, сам ругается по-печенежски, хватает мой лук со стрелами, — они к нему ближе лежали, — и куда-то в темноту стрелу пускает. Потом вторую. Третью не смог. Оно и понятно, я вообще удивился, как он мой лук натянуть сумел, это и средь княжьих воев далеко не всякий может, скажу без ложной скромности. Потом, когда грохот стих, бежит он в ночь. Ну, мы с девками к тому временем все тары-бары закончили, так что я — за ним. И гляжу — валяется здоровый бычара, а в яремной жиле у него стрела торчит! Вот это, думаю, да… Много видал на своем веку, но чтоб вот так, на звук, да еще из чужого лука… Разве что, Ветробой Большие Уши, но он стрелок плоховатый, хоть наводчик и первостатейный… Мда. Ну, помог я другу твоему тушу сюда затащить, хотел освежевать, так этот Рыбий сукин Сын сначала обругал меня по-степняцки, потом извинился по-нашенски. Мол, я добыл, мне и шкуру снимать. Шкуру снял, ну, тут уж я говорю: ты, дружок, досыпай иди, а я покамест завтрак сготовлю. Так что — дружина, подъем, кушать подано!
      Быка умяли за один присест. Остались от него только шкура, кости, рога да копыта. После неожиданно питательной трапезы свернули лагерь, собрались в путь. Лешак позвал с собой славянок, гречанок да варяжку, все они с радостью согласились. Прощание затягивать не стали, и вскоре Молчан и Рыбий Сын повели свой отряд дальше на восток, а Лешак свой — на северо-запад, к русским землям. Через час они уже потеряли друг друга из виду.

      Руслан отъехал от Черного Леса верст пять, не больше, когда заметил посреди пустынного тракта, окруженного лесами, маленькую девочку, лет не более семи. Дите сидело прямо на земле, и, обхватив белокурую головку руками, громко рыдало. Руслан спешился, подошел, присел рядом.
      — Здравствуй, красна девица! Что ревешь-то? Заблудилась, что ли? — девочка кивнула, не поднимая лица. — Ну-ну, не надо плакать. Сейчас я отвезу тебя домой. Где живешь-то? — он острожно погладил ребенка по голове.
      — В лесу! — пискнула девочка сквозь слезы.
      — В лесу?! А кто ж твои родители? — она ничего не ответила, только пуще заревела. — Ну, тише, тише. Не реви. Сказал, отведу, значит, отведу. Давай-ка, утирай быстренько слезки, и рассказывай, по каким приметам дом твой найти можно?
      — Не спеши наш дом искать, человек! — прозвучал сзади насмешливый женский голос с хрипотцой. — Это незачем. Стоит ли идти так далеко, когда и здесь неплохое местечко для обеда?
      Руслан оглянулся и покрылся испариной: то, что стояло позади него на дороге, на женщину было похоже лишь отдаленно. Длинные, до колен, когтистые руки, толстая фигура, свалявшиеся в колтун полуседые черные волосы. Лицо — страшнее не придумаешь: маленькие круглые глазки, приплюснутый нос с огромными ноздрями, губ почти нет, и видны два ряда острейших зубов. Особо выдается пара верхних клыков, каждый по вершку в длину.
      — Мама, мама! — радостно запищала девочка, подбегая к этой страхолюдине. И тут Руслан увидел лицо ребенка. Оно мало чем отличалось от страшной хари мамаши. Пока мама гладила дочку по головке, Руслан выхватил меч и вовсю крутил головой, стараясь видеть как можно больше и опасаясь нападения с тыла.
      — Не плачь, не плачь, дочурка. Ну, не повезло нам сегодня. Думали, купец поедет, они вкусные, сама знаешь; а оказался воин. Они и не такие вкусные, да и непросто такого взять… Разве что, твоим старшим сестричкам на потеху… пойдем, папу позовем!
      — Стой! — закричал Руслан, представив себе, что будет, когда придет папа, а то еще и с друзьями. Богатырь прыгнул вперед, загораживая страхолюдинам путь в лес. Замахнулся мечом, еще миг, и… Они вдруг исчезли, тут же появившись саженях в двадцати. Мамаша гадко рассмеялась, обе они повернулись и, треща сухими сучьями, побежали в лес.
      — Хозяин, сматываться пора! — подал голос трясущийся от страха Шмель.
      — Сам знаю, что пора! — огрызнулся Руслан. — Да только нельзя эту пакость тут оставлять. А если за нами купец какой потащится? Сожрут ведь, он и пикнуть не успеет! А скольких уже сожрали! Эх, вздохнул он, — ни дня без приключений… Ладно, жди меня здесь. Я постараюсь долго не задерживаться. — и богатырь вломился в лес.
      Страхолюдины бежали неторопясь и создавая ужасный шум. «Не иначе, заманивают.» — подумал Руслан и удвоил бдительность. И, когда с громким визгом неповоротливая с виду мамаша спрыгнула с дерева прямо перед ним, он не потерял ни секунды: сверкнул меч, и голова чудовища, отделившись от тела, упала на поросшую мхом землю. Тело беспорядочно замахало руками, сделало два шага, наконец, упало с глухим стуком и затихло. Из шеи выливалась черная кровь. Богатырь побежал дальше. Дочка попыталась ухватить его за ногу, высунувшись из какой-то норы, но тоже лишилась головы. Богатырь остановился, прислушался. Откуда-то доносился все тот же шум, вопли.
      — Оставьте меня! Оставьте!!! — верещал кто-то. — Не могу больше! Лучше убейте!!!
      — Как же мы тебя убьем, если ты уже и так мертвый — дальше некуда? — глумливо возразил еще один голос.
      «Фу, помимо этой нечисти, там еще и мертвяки! — брезгливо подумал Руслан и вздохнул: — А что делать? Придется идти…».
      Он продрался через давно высохший густой кустарник, и на небольшой полянке взору его открылась следующая картина: на раскоряченном неведомой древесной хворью вязе был распят залитый кровью Гуннар-варяжонок. Вокруг него топталось до дюжины полуденниц и таких же чудищ, как те два, что только что зарубил Руслан. Мертвый варяг поднял голову, увидел Руслана, закричал:
      — Смотрите, смотрите! Еще один! И он живой! Возьмите его, возьмите! Он куда крепче моего! У него теплое вкусное мясо! Убейте, сожрите его! А меня отпустите… — визжал Гуннар.
      Чудища обернулись, и, приветливо улыбаясь своими кошмарными ртами, пошли навстречу богатырю.
      — Здравствуй, добрый молодец. — нежно проворковала полуденница. — Не хочешь ли повеселиться вместе с нами? Нет? А зря… Впрочем, хочешь-не хочешь, а… — и тут они навалились на него всем скопом. Руслан колол, рубил, бил, очень жалея, что остался без доспехов. Потом нечисть отхлынула так же внезапно, как и набежала: семерых из них богатырь лишил жизни, остальные предпочли бегство. Отвязав Гуннара, они утащили его с собой. Руслан остался на поляне один.
      — Мы еще встретимся, Руслан!!! — истошно вопил Гуннар, увлекаемый полуденницами вглубь леса. — Я не успокоюсь, пока ты жив! Людмила будет моей!
      — А вот это вряд ли… — пробормотал богатырь, вытирая меч листьями папоротника. Вздохнув, он медленно пошел к выходу из леса. Возле старой сосны с обломанными сучьями он нашел скелет воина. То, что это был воин, сомнений не вызывало: поверх истлевшей одежды поблескивала местами проржавевшая кольчуга, усиленная булатными пластинами на груди и плечах, рядом валялись шелом и сломанный меч.
      — Извини, друже, некогда мне тебя хоронить. — вздохнул Руслан. — А вот доспех твой мне очень даже сгодится. В одной рубашке в битве — все равно, что голый…
      Шмель вздохнул с облегчением, когда Руслан вышел из леса на тракт, таща в руках кольчугу и шелом.
      — Поехали отсюда, Шмель. — буркнул богатырь. Что мог, я сделал, не бегать же мне за ними по всему лесу…
 
      На другой день после ухода Лешака степь снова стала заметно живее. На третий день опять появились сурки, тушканчики, дрофы. Трава снова вытянулась едва ли не по пояс, была она густая, сочная. Рыбий Сын недоумевал:
      — То ли мы успели повернуть обратно, то ли быстро идем и впереди Дон? Молчан, ты у нас волшебник известный, объясни, мы как, по кругу ходим, или на крыльях летим?
      Молчан посмотрел на солнце, покачал головой.
      — Нет, все-таки скоро река. Здесь и земля, и воздух — все живее. А шли мы даже медленнее, чем следовало. Просто вы, наверное, кочевали вообще никуда особо не торопясь, да и не самыми прямыми путями… А я еще вот что думаю. Ты слышал, три или четыре девки говорили, что в Хорезме каком-то живут?
      — Ну?
      — А я не знаю, где это. Нерадивым учеником я был, понимаешь? Все за старую магию цеплялся, а вот начертанием земель порой пренебрегал. Многие страны знаю, но про еще больше их число забыл начисто. И ведь даже спросить не у кого, вот в чем беда! Ясно, что это где-то за Хвалынским морем, а вот где именно?
      — А я-то откуда знаю? — пожал плечами Рыбий Сын. — Печенеги в тех краях, насколько мне известно, не кочуют. Да что ты так испереживался? Дойдем до хазар, спросим…
      — Ага. Они нам объяснят, пожалуй. А потом догонят и еще раз объяснят, причем, настолько доходчиво, что дальше некуда.
      — Ну, это смотря как спрашивать. — недобро сощурил глаза цвета неба словенин.
      Еще через день начали попадаться рощицы, мелкие ручейки и даже речки встречались все чаще и чаще, а на седьмой день, в полдень, с вершины открылся дивный вид: маленькая зеленая долина с островками леса, нигде ни намека на присутствие человека, а на виднокрае блестит река. Полонянки оживились, лица их порозовели, глаза заискрились радостью. Прекрасную долину преодолели быстро, едва ли не бегом, не обращая никакого внимания на картины природы. Молчан мчался впереди всех, словно молодой олень. Только Рыбий Сын, поспешая за подопечными, успевал подмечать красоту пейзажа. Теперь ему казалось, что все эти годы он ничего, кроме степи, не видел; и жадно впитывал взглядом кусты, деревья, реку…До берега оставалось саженей сто, когда он остановился перед плакучей ивой. Постоял несколько мгновений, словно лаская взором изящное дерево, задумчиво шелестящее листвой на ветру; затем погладил шершавый ствол, обнял его. Соленая капля непрошеной гостьей поползла по щеке. «Хоть из а много сотен верст от мест, где родился, а все равно будто домой попал… Почему?..» — думал он. Взял себя в руки, вытер лицо. Поясно поклонился иве, и побежал дальше. На лице его появилась радостная улыбка.
      Добежав до реки, Молчан счастливо рассмеялся. Смех получился хриплый — горло давно пересохло. Огляделся, потом махнул рукой, разделся и бросился в воду. Большинство девушек тут же последовали за ним, на берегу остались в нерешительности топтаться только те из них, кто по странному обычаю завешивали лица свои тряпками. Там и застал их Рыбий Сын.
      — А вы что здесь застряли? — недоуменно вопросил он. — не мучайтесь, лезьте в воду, жарко же!
      — Но, господин, обычай…
      — Обычай — дело святое. Наслышан я уже про некоторые ваши обычаи. Не хотите при всех — пожалуйста. Можете пойти вон за те кусты. Там река делает поворот, и никто вас не увидит. А я, пожалуй, вымоюсь. — с этими словами он начал раздеваться. Видя, что занавешенные не двигаются с места, недоуменно спросил: — И так не хотите? Чего же вам надо?
      — Господин, — нерешительно произнесла одна из этих странных девушек, — не мог бы ты пойти с нами и постеречь место нашего омовения от посторонних взглядов?
      — Ну, пошли. — пожал плечами Рыбий Сын. — Что я, девок голых не видал, что ли? — пробурчал он еле слышно, обращаясь, скорее всего, только к себе.
      Когда все вымылись и вдоволь наплескались, Молчан и Рыбий Сын оставили полонянок на берегу приводить себя в порядок, наказав поднимать визг при малейшем намеке на опасность, а сами пошли ловить рыбу при помощи всех доступных подручных средств. Три хазарки, похожие друг на друга, как родные сестры, вызвались помогать им. Друзья сначала попробовали ловить с помощью бредня, на скорую руку смастеренного из пяти старых платьев, щедро пожертвованных девушками. Результат оказался так себе — три крупных рыбины и полторы дюжины рыбешек не крупнее ладони за три часа ловли. Тогда рыбари вылезли на берег, Молчан подошел к ивняку, выломал две длинные палки в три пальца толщиной. Ножом заострил их, и повел всю рыбацкую команду к мелководью.
      — Смотри, Рыбий Сын, смотри и учись, как это делается. — сказал он, заходя в воду по колено. Довольно долго ничего не происходило, волхв просто медленно ходил по мелководью, занеся копье для удара и пристально смотря на воду. В какой-то момент он весь подобрался, затем последовал молниеносный удар, и вот уже крупный сазан дергается, не в силах освободиться от пронзившего его насквозь копья. — Понял? — спросил волхв, кидая добычу на берег, где ее тут же подобрали хазарки.
      — Ты меня удумал учить тому, что я умею с младенчества?! — расхохотался Рыбий Сын. — Лучше вылезай на берег, пока еще не всю рыбу распугал!
      И дело пошло на лад. За то же время, что волхв добывал одну рыбину, Рыбий Сын успел переправить на берег почти дюжину, и на этом не остановился, так что рыбалка получилась отменная. Рыбы сполна хватило на всех.
      Молчан помог развести костер; самый настоящий, с дровами, чтоб дымком пахло, и теперь терпеливо дожидался, пока девки пожарят на костре рыбу. А Рыбий Сын ходил вокруг да около, донимая их советами, хищно раздувал ноздри и шумно сглатывая слюну. Когда все было готово, он схватил свою долю, жадно впился зубами в горячую рыбину.
      — Ты себе не в состоянии представить, Молчан, какое это счастье! Очень, очень давно не ел я рыбы! Степняка проще убить, чем объяснить, какая это вкуснятина…
      — Ты… ты так быстро ее схряпал?! — Молчан никак не мог оправиться от удивления, видя, как товарищ проворно уписывает третью рыбину, пока он и первую едва до половины одолел.
      — Да, а что? Да не удивляйся ты так, я к рыбе привык с пеленок, а в последние годы вообще ее не ел… Давай лучше думать, как на тот берег переправляться будем. Я-то переплыву, да на себе могу кого-нибудь снести, но это ж долго…
      — А что тут думать? Плот делать надобно.
      — А вязать чем будем?
      — Найдем что-нибудь. — неопределенно ответил Молчан. — Утро вечера мудренее.
      Место для ночлега Рыбий Сын присмотрел еще когда выводил застенчивых полонянок купаться. Чуть поодаль была расположена небольшая полянка, почти полностью окруженная густым ивняком. Ни с реки, ни с холма эта полянка не просматривалась. Костер потушили, ночи и так вполне теплые. Первым сторожил Молчан; когда ночь стала клониться к утру, воин сменил его.
      Волхв проснулся, сладко потянулся, похрустел суставами. Солнце светило уже в полную силу, пели птицы, девки тоже щебетали, подобно пичугам, некоторые из них снова купались. Поодаль слышался стук топора. То Рыбий Сын валил деревья, пригодные для сооружения большого плота, способного вместить всю их компанию. Он утирал с лица уже десятый пот, мышцы перекатывались под кожей. Молчан с немалым удивлением заметил, что труд бывшего печенежского сперва раба, затем воина близок к завершению: он уже успел завалить десятка три бревен, и теперь избавлял их от сучьев и ветвей.
      — Когда это ты успел столько нарубить?
      — Кто рано поднимается, тот богам нравится! — оскалился Рыбий Сын. — Ты на меня не смотри, ты делом займись. Лучше придумай, где веревку брать будем?
      — А у тебя нет?
      — Есть, но там с десяток локтей всего, нам этого не хватит.
      — А-а-а… Ну, ладно. Тогда мы пойдем другим путем… — с деланным равнодушием произнес Молчан, повернулся и ушел. Рыбий Сын заинтересованно проследил за ним: каким это путем и куда собрался волхв? И он увидел, как Молчан подозвал двух девок из тех, что лица прятали, что-то сказал им, те поклонились и принялись сосредоточенно рассматривать каждое дерево в округе. Молчан вернулся.
      — И что бы это значило? — спросил Рыбий Сын.
      — А они дупло подходящее ищут. — как ни в чем не бывало ответил волхв, позевывая.
      — А дупло-то тебе зачем?!
      — А где, по-твоему, самые матерые веревки водятся?
      Рыбий Сын на это не нашелся, что ответить, только в глаза Молчану посмотрел сочувственно и указательным пальцем повертел у виска, после чего вернулся к своей работе.
      Поиски дупла увенчались грандиозным успехом: каждая из стеснительных девушек нашла по солидной дыре в дереве. Молчан важно кивнул, подошел к первому, постоял немного, сосредоточиваясь, затем сунул руки в дупло, начал было говорить какие-то заклинания, и вдруг с резким криком выдернул руки и затряс ими, громогласно поминая Чернобога со всей его многочисленной, по мнению волхва, родней. Посмотрел на свои руки, простер их в сторону дупла, рявкнул какое-то непонятное слово. Внутри дерева что-то негромко бумкнуло, оттуда повалил дымок. Молчан плюнул туда напоследок и пошел к следующему дуплу.
      Здесь он повторил все свои манипуляции, с той только разницей, что ничего непредвиденного, по-видимому, не произошло. Закончив читать непонятный речитатив, Молчан еще немного постоял, затем принялся сажень за саженью вытягивать из дупла самую настоящую пеньковую веревку. У Рыбьего Сына, давно с интересом наблюдавшего это представление, со стуком упала на грудь челюсть. Уж чего он не ожидал, так это того, что волхв действительно добудет добрую веревку. Вытянув столько, что могло бы хватить на пяток плотов, Молчан перерезал веревку и, наконец, повернулся к остолбеневшему от удивления другу.
      — Я полагаю, этого должно хватить. В крайнем случае, еще достанем: в этом дупле теперь всегда будет навалом веревки, как ее оттуда убрать — я не знаю.
      — А…а… а как ты это… сделал?! Колданул, да?
      — Пока вы с Русланом пьянствовали у Черноморда во дворце, я книжки умные читал. Ну, и запомнил кое-что…
      К середине дня плот был готов и спущен на воду. Переправу решили не откладывать на следующий день, полагаясь на авось. «Авось, сегодня доплывем!» — сказал Молчан. Девки заняли места в огромном шалаше посреди плота, и друзья с натугой вытолкнули плот с мелководья. Молчан стоял впереди, Рыбий Сын правил, прося всех, каких помнил, богов и духов, отвечающих за безопасность путешествующих по воде, чтобы переправа прошла как можно скорее и без приключений.
      Чем-то они все же провинились перед духами и богами, потому что без приключения не обошлось. Плот медленно пересекал реку наискось, сползая вниз по течению. Примерно на середине реки вокруг плота с жизнерадостным смехом стали выныривать прехорошенькие зеленовласые девичьи головки. Вскоре не менее дюжины русалок окружили плот и хором запели песню. Слов в ней не было, но мелодия оказалась невыносимо чарующей, манящей, засасывающей в прекрасный мир мечты, и Рыбий Сын почувствовал, что еще немного, и он прыгнет в воду, чтобы раствориться в этой чудесной песне навсегда и более не покидать волшебный мир грез. Молчан скорчился впереди, затыкая уши пальцами.
      И тут им на помощь пришли полонянки. С оглушительным визгом вроде того, какой свалил с коня Лешака Поповича, они всей гурьбой вывалились из шалаша и набросились на русалок, которые к тому моменту вылезли на плот почти полностью. Русалки прекратили петь и тоже завизжали, но уже от страха. Некоторые из них успели обратиться в бегство, но большинство — нет. Девки набрасывались на них, таскали за волосы, били головой о бревна. Некоторые кромсали нежить маленькими кинжальчиками, и Рыбий Сын, уже стряхнувший с себя последние остатки наваждения, отвернулся, чтобы не смотреть на эту расправу.
      С избиением русалок бывшие черномордовы наложницы справились довольно быстро, после чего вымыли плот и вернулись в свой шалаш, словно и не произошло ничего. Молчан, ссутулившись, сидел на своем месте и невидяще смотрел на приближающийся левый берег Дона.
      Причалили, все сошли на песок. Девки разбежались по лесистому берегу в поисках ягод и грибов, а Молчан и Рыбий Сын тем временем надежно спрятали плот: кто знает, а вдруг еще пригодится? Затем повторилась давешняя история с рыбалкой. Рыбы решили запасти впрок, потому что впереди — снова степь, и там вряд ли будет где порыбалить.
      Два дня спустя они оставили за спиной последние рощи, далее попадались только отдельные деревья, и чем дальше, тем реже. Впереди простирались хазарские степи, и те, кого Черноморд уволок в свой гарем из этих краев, уже радовались, предвкушая скорое возвращение домой.

      К вечеру Шмель позволил себе задать осторожный вопрос:
      — Хозяин, а как ты обычно ночи проводишь? Отдыхаешь, или так и едешь вперед, не зная устали, как древние богатыри?
      — Что, утомился?
      — Ну, не то, чтобы очень, но вообще-то, если ночь ехать, не мешало бы перекусить…
      — Ты-то перекусишь, тебе тут травы на год хватит, а я?
      — Так я про то, что скоро корчма, я чую.
      — Добро. Доедем до корчмы, я поем, ты овса получишь, а там поглядим.
      Через полчаса из сгущающихся сумерек навстречу выплыл перекресток двух трактов, и на нем даже не одна корчма, а целых две — по разные стороны от перекрестка. Примечательно, что обе до мелочей выглядели совершенно одинаково. Руслан пожал плечами, выбрал ближайшую. Во дворе передал Шмеля сонному челядинцу, открыл дверь.
      В корчме было душно, смрадно, и дрались. Дрались весело, с истинно славянским размахом: туда-сюда летали не только тяжеленные лавки, но даже и дубовые столы. Присмотревшись, богатырь сообразил, что здесь не одна драка, а целых две: слева пятеро верзил деловито били морду шестому такому же, а справа не менее дюжины мужиков дрались против всех сразу, каждый сам за себя. Руслан, уворачиваясь и пригибаясь, пробрался наискось через всю комнату, изредка раздавая тычки наиболее ретивым драчунам, которым уже все равно, с кем и зачем драться, лишь бы кулаки вволю почесать. Подошел к хозяину. Корчмарь, низенький щуплый старичок с жиденькой бородкой, спокойно стоял в уголке, прихлебывал пиво из высокой глиняной кружки, да посмеивался, глядя на всеобщую свалку.
      — Исполать тебе, хозяин. — приветствовал его Руслан. — Пожрать есть чего?
      — Да навалом! — рассмеялся дед. — Только неспокойно тут ноне, шел бы ты, добрый молодец, в корчму напротив, там все то же самое, только драки пока нет.
      — Ага, — смекнул богатырь, — пока жрякать буду, и там драться начнут?
      — Кто знает. — пожал плечами корчмарь. — Только то, что там сейчас тишь да гладь — это я точно тебе говорю.
      — А откуда знаешь?
      — Так это ж просто! Все тамошние завсегдатаи — вот они, здесь, моих молотят!
      — А потом что, наоборот? Твои туда биться пойдут?
      — Это уж когда как. Но частенько, частенько. Так что напротив пожрать нормально успеешь — здесь разгулялись не на шутку, остановятся нескоро.
      — Спасибо, так и сделаю. — и Руслан, все так же уворачиваясь от ударов и пригибаясь под пролетающими столами и лавками, проделал обратный путь до двери.
      — Я конягу твоего напротив отвел. — сообщил ему тот самый сонный парень. — У нас нынче весело.
      Руслан кивнул, пересек перекресток, проведал Шмеля. Тот хрустел овсом, и до остального ему дела не было.
      — Пожалуй, здесь мы и заночуем. — сказал ему Руслан. — Так что особо не торопись.
      — Понял. — кивнул конь, не отрываясь от кормушки. Руслан вошел в корчму. Она и изнутри полностью повторяла ту, что напротив, только посетителей в ней не было вовсе, мебель стояла на местах. Но корчмарь оказался точной копией деда из забегаловки напротив. Увидев широко раскрытые глаза и отвисшую челюсть богатыря, он усмехнулся:
      — Что варежку раззявил? Близнецов никогда не встречал? Чего изволишь — жрать, пить, спать?
      — Всего сразу.
      — Сразу не получится. — замотал головой хозяин. — Как же ты во сне жрякать и пить будешь?
      — Тогда сначала еды и питья, а потом — ночлег.
      — Вот это можно. Платить есть чем? — Руслан в ответ позвенел калитой. — Добро. Вот тебе квас, жди, сейчас все остальное будет.
      Руслан сел за один из двух столов, отодвинул остатки чьей-то трапезы, и стал терпеливо дожидаться ужина, степенно прихлебывая квас. Корчмарь не обманул, и «все остальное», действительно, вскоре было принесено. Под «всем остальным» понималось: жареный гусь с гречневой кашей, краюха хлеба, большой кувшин пива и две дюжины вареных раков. Руслан сначала пивом и раками хорошенько распалил свой аппетит, потом и сам не заметил, как уплел крупного гуся. Покончив с ужином, кликнул хозяина, попросил еще пива.
      — А объясни мне, хозяин, с чего это у вас с братом корчмы одинаковые? И почему они напротив?
      — А, это просто. Дело было так. Наш отец держал корчму на этом перекрестке. Потом, когда помирать ему пора пришла, завещал корчму нам с братом. Пока отец жив был, народу тут немного ходило, хоть и перекресток. А степняки пошаливали частенько, потому схоронку батя сработал на совесть, и я еще помню, как во младенчестве мы там частенько отсиживались… А потом, обычно, приходилось отстраивать все заново. В общем, едва концы с концами сводили. А по смерти батюшкиной поспокойнее стало. И хазар Святослав причесал, и прочие поосторожнее сделались, и стал народец по трактам туда-сюда сновать, так что только успевай поворачиваться. И потому, лет вот уж скоро пятнадцать тому будет, решили мы с братцем еще одну корчму ставить. Ну, мы с ним одинаковые, так с чего корчмам разным быть? И отгрохали точно такую. Он на ту сторону перебрался, я здесь остался. Самое же смешное, что и у него, и у меня, моментально свои завсегдатаи образовались. Готовим мы с братом одинаково — как отец научил, пусть ему в Вирии радостно живется, — мед-пиво тоже у одних купцов берем, а людишки эти все спорят: чья корчма лучше? И никак им, бестолковым, не растолковать, что до тех пор, пока мы с братом, не приведи боги, не рассоримся, обе корчмы как есть и были, так и будут похожи друг на друга, как мы с братом… Вот они и спорят все, спорит… Частенько до драки доходит. Сегодня видал? Напротив буянят… Впрочем, кажись, уже возвращаются.
      И впрямь, послышался шум шагов, гомон перевозбужденных голосов, в корчму вошли побитые, но довольные мужики.
      — Хозяин, еще пива!
      — И мяса!
      — А мне вина грецкого!
      — Меду, меду, да побольше!
      — Сейчас, ребята, сейчас все будет! — заулыбался корчмарь и поспешил выполнять заказы. Герои недавней драки рассаживались вокруг столов, кто-то уже впивался в давно остывшую баранью ногу, кто-то пытался высосать из кружки последние капли пива.
      — Эй, ты, здесь мое место! — перед Русланом возник приземистый широкоплечий человек со спутанными волосами и засаленной бородой. В лицо богатырю ударил убойный букет луково-пивных запахов. Недолго думая, Руслан двинул кулаком в красную харю, мужик отлетел. Впрочем, довольно быстро он поднялся, подошел опять, размазывая по лицу кровавые сопли. — Я те чо говорю? Мое здесь место, так что вали отсюда!
      Руслан пожал плечами, отхлебнул пива и миролюбиво проговорил:
      — Остынь, приятель. Ну, перебрал ты малость, с кем не бывает. Иди спать, жена заждалась, поди. А то ты уже настолько хорош, что я тебе морду разбил, а ты и не заметил!
      — Ты мне морду разбил?! — удивился мужик, отняв от лица окровавленные руки и уставившись на них непонимающим взглядом. — Ах ты… да ты… Зашибу!!! — взревел он вдруг и совсем уж было собрался начать махать руками, да словил еще удар по многострадальному носу, упал, и на сей раз здраво рассудил, что подниматься и нарываться на продолжение пока что не стоит.
      — Ты почто моего кума обидел? — спокойно, без намека на вызов, спросил Руслана его сосед, пока богатырь вытирал свои руки о его грязную рубаху.
      — Сам нарвался. — пожал плечами Руслан. — Невежа.
      Соседа такое объяснение, видно, устроило, и он тут же перестал обращать на Руслана внимание. Хозяин тем временем разнес всем пиво, мед, вино, кто чего просил, и корчма продолжила азартное обсуждение недавней драки.
      — А я на тот раз ему с левой ка-ак…
      — А он, собака, мне оглоблей в зубы…
      — Да где б он оглоблю в корчме-то взял?
      — А ты что, не видел? Он ее с собой принес, за поясом!
      — Как столом меня нахлобучило, ясность пропала, я тогда уж стал без разбору махаться. Только слышу, Степан пищит: «Я свой, я свой! Не бей меня!»…
      — Нет, это ж надо, стервецы какие, а? У них там, мол, корчма лучше! Да ни хрена подобного! И мы их побивали, сегодня вот побили, и в наступный раз еще побьем!
      — Да, а вчера они нас отмутузили! — всхлипнул кто-то в углу.
      Руслан молча пил пиво и пытался разобраться в своих ощущениях. Что это с ним происходит? Еще зимой готов был лезть в любую драку, не разбирая, кто правый, кто виноватый — лишь бы подраться. А сейчас — не хочется. Вон, мужичку пьяненькому всего делов-то, что нос поломал, а неловко как-то… Раньше — рубаха нараспашку, вперед, навстречу подвигам! А что теперь? Да, вперед, да, навстречу подвигам. Но зачем под шальную стрелу подставляться? Жизнь одна осталась, в другой раз Дух не поможет, не оживит. Нет, это не трусость, и даже не расчетливая осторожность. Наверное, это мудрость, что, говорят, с годами приходят. Недаром наиболее умудренные опытом богатыри на пиру не кричат, не бахвалятся, если их и спросят, о деяниях своих рассказывают нехотя. А в бою вперед всех не рвутся, идут в середке, но работу свою туго знают, и в сражении, как правило, побивают куда больше врагов, чем крикливые юнцы, а вот ран получают куда как меньше. И дело не в том, украшают ли шрамы мужчину, а в том, что раненый боец — это или боец в полсилы, или, если раны тяжелы, просто обуза дружине в походе. Так что, так что…
      Он допил пиво, встал из-за стола, подошел к хозяину, кинул несколько монет.
      — Этого хватит?
      — Вполне, вполне.
      — А где спать?
      — Либо прямо здесь, либо в комнате на втором поверхе. — скорчил хозяин плутовскую морду. — Где предпочтешь?
      — На втором поверхе.
      — Тогда добавь еще монету. — Руслан добавил. — Там две двери всего. Направо — моя комната. Налево — твоя. Добрых снов.
      — И тебе не хворать, хозяин. Спасибо на добром слове. — сказал Руслан и пошел спать.
      Уснуть ему, однако, никак не удавалось. Сначала на него снова набросились раздумья о силе, доблести, мудрости, и он долго терзался, не в силах ответить самому себе: что есть доблесть? Что есть мудрость? Вопрос «Зачем человеку сила?» он разрешил сразу: чтобы защищать слабых, тут все понятно. А вот как быть с доблестью? Сойтись грудь на грудь с врагом в чистом поле — это доблесть? Скорее всего, да. А вырезать под корень селение вятичей за то, что дань платить отказываются? Так и не найдя точного ответа, Руслан успокоил себя поговоркой из богатых на простые житейские мудрости закромов воеводы Претича «Приказ даден — исполняй. Убить велели — убивай. Ну, а станешь рассуждать, зачем приказы исполнять — либо сразу помирай, либо с глаз моих в волхвы ступай.». Успокоившись, смежил он веки и задремал. Но тут внизу поднялся страшный шум. Руслан несколько минут лежал и честно пытался спать. Не получалось. Тогда он вскочил и, проклиная все на свете, натянул штаны и помчался вниз.
      Случилось то, что и должно было случиться. Завсегдатаи той корчмы, что напротив, придя в себя и залив горечь поражения изрядным количеством вина, заявились в соседнее заведение с ответным визитом. Так что снова мужики таскали друг друга за бороды, били морды, летали столы с лавками, а хозяин потягивал пивко в уголке и усмехался. Руслан не стал разбираться, кто тут прав, так как в таком пустом споре правых просто никогда не бывает. Он ворвался в самую гущу свалки и принялся щедро раздавать оплеухи да зуботычины направо и налево. Шесть раз тараном прошел он через всю корчму и обратно, и остановился только тогда, когда кроме него и хозяина на ногах не осталось ни одного человека. Окинул мутным взором учиненный разгром, вздохнул, снова направился в свою комнату. Корчмарь смотрел на него с ужасом и восхищением. Дойдя до верхней ступеньки, Руслан обернулся.
      — Доброй ночи, мужики. — произнес он и пошел спать. Уснул он сразу и спал долго и крепко, так что наутро проснулся бодрым и свежим, хотя и в дурном настроении.
      — Ну, потешил ты меня вчера, витязь! — сказал хозяин корчмы, протягивая Руслану ковш кваса. Порядок был восстановлен, столы с лавками заняли свои обычные места, объедки были убраны, устроенная Русланом повалка из человеческих тел расползлась по домам, только двое самых пьяных или самых стукнутых еще досматривали сны в углу.
      — Не люблю, когда спать мешают. — пробурчал Руслан. Плохое настроение его объяснялось тем, что он пропустил-таки несколько ударов, и теперь левая половина лица представляла собой сплошной синяк.
      — Да-да-да, — поцокал языком корчмарь, — сам не люблю. Бывает, когда эти ребята расшалятся, а мне спать охота, ерихонской трубой их разгоняю.
      — Какой трубой? — не понял Руслан.
      — Ерихонской. По крайней мере, купец, что продал мне ее, сказал, что так называется. Вот, глянь, — он протянул Руслану круглую бронзовую палку, пустую внутри, — чуешь, какая тяжелая? Как пойду их оглаживать по чем попало, враз успокаиваются. Иной раз, когда дерутся вяло, сами расходятся. Понимают, что ежели хозяин трубу ерихонскую достал — значит, все, отбой.
      — Да, для корчмовых драк — штука что надо. — с пониманием кивнул Руслан. — Все, пора мне. Солнце уже высоко, а путь неблизок. Бывай здоров, хозяин. Спасибо за хлеб-соль.
      — Ой, хозяин, да какой красивый! — заржал Шмель, когда Руслан пришел за ним. Богатырь ничего не ответил, отвязал коня, вывел во двор. Вскочил в седло.
      — Ну, поехали дальше. Где сегодня ночевать придется — не знаю. Так что на вторую корчму не рассчитывай. Да и калита у меня не бездонная.
 
      Боги, до чего же надоело сидеть взаперти в четырех стенах! И что с того, что «четыре стены» — это пять комнат в огромном тереме? Веселее-то от этого не становится! Мила в несчитанный раз выглянула в окно. А за окном так хорошо — солнце светит, листва шумит, чуть поодаль Днепр катит свои воды… Отец каким-то образом прознал, что тогда к ней в окно ломился тот безумец, и категорически запретил выходить из дому. Еще и стражу поставил. Ну и пусть. Будем надеяться, что не узнает.
      Мила долго подмасливалась к Белояну, и наконец, уговорила. Он разрешил ей тайком от отца раз в седмицу выходить в город, но непременно с охраной. И всякий раз за ней по пятам топала орава «селян» такого угрюмого вида, что любой базарный дурень догадался бы, что не простая горожанка погулять вышла… Сегодня Мила далеко не пошла: недалеко от княжьего двора собралась небольшая толпа. Протиснувшись вперед, она увидела, что в центре внимания толпы был скоморох. Свои штуки развеселые он показывать уже закончил, и теперь рассказывал то ли последние вести из дальних краев, то ли байки, то ли и то, и другое одновременно. Мила прислушалась, и сердечко ее учащенно забилось: скоморох рассказывал о Руслане!
      — … говорит тогда Руслану свет Лазоревичу Черноморд злой колдун: «Ой, Руслан-богатырь, не губи ты меня, я, хоть и злыдень, да жить-то мне хочется! Вот гляди: злата-серебра несчитано в сундуках моих, перлов морских да каменьев самоцветных здесь россыпи целые! Бери сколько хочешь!». Отвечает ему тогда Руслан наш свет Лазоревич: «Не надо мне ни серебра твоего, ни злата, ни перлов морских, ни каменьев сверкающих. А нужна мне только голова твоя злопыхательская». «Подожди еще, не губи! — Черноморд говорит, — Вот, гляди, у меня здесь дюжина дюжин женщин. Каждая из них прекрасна, как майский рассвет, за каждую из них любой муж не задумываясь отдаст все, что имеет. Бери любую из них, или, если хочешь, всех, но оставь мне жизнь!». Отвечает ему Руслан Лазоревич на это: «Не надо мне девок твоих лихоманских, какими бы раскрасавицами они ни были. Никто не люб мне окромя милой сердцу моему Людмилы Володимировны, дочери князя киевского! А твою головушку я с плечиков-то сниму…» — Мила почувствовала, как краснеют щеки, учащается дыхание. — Но того не знал Руслан Лазоревич, что колдун хитроподлый время тянул, зубы ему заговаривая. И наложил тогда Черноморд на свою голову заклятье: как Руслан ему голову срубит, так новая сей же миг отрастает! По сей день рубит Руслан голову Черноморда, и отрубить никак не может. Но и Черноморд никуда сбежать не смеет, ибо тем же заклятием прикован к месту…
      Мила выбралась из толпы, быстро зашагала обратно, в терем. «Селяне» послушно громыхали сапогами на два шага сзади. Гулять княжне расхотелось, ей нужно было побыть одной. Если скоморох не врет, Руслан уже нашел колдуна, отверг все его дары и теперь обречен всю оставшуюся ему или колдуну жизнь рубить несрубаемую голову Черноморда. Скоморох сказал, что колдун прикован к месту заклятием. Не значит ли это, что, если его с места этого сдвинуть, заклятие утратит силу? А почему бы не попробовать? И княжна Людмила приняла твердое решение убежать при первой же возможности из стольного Киева, и идти помогать Руслану довершать расправу над злобным кудесником Черномордом. Как убежать — это второй вопрос. Главное, что решение принято.

      Утро принесло неприятную неожиданность. Одна из девушек была найдена мертвой. Под ее левой грудью торчала рукоять ножа. Остальные бывшие обитательницы гарема жались в сторонке, испуганно поглядывая на тело и причитая вполголоса. Молчан осмотрел труп. По всему выходило, что зарезали несчастную во сне. Она вечером уснула, а вот проснуться ей было не суждено.
      — Ну, и кто это сделал?! — грозно вопросил Рыбий Сын. Девки заголосили еще громче, замотали головами, и внятного ответа на свой вопрос воин так и не дождался. Удивительно было еще вот что. Погибшая была хазаркой. Накануне все хазарки, числом семь, распрощались с отрядом и ушли куда-то в степь — здесь они были дома, где-то неподалеку кочевали их родные. А эта осталась, сказав, что до ее родных мест еще дня два пути. И вот, пожалуйста — нож в груди.
      От девок толку было не добиться. Если их о чем спрашивали, они только пуще ревели. Поразмыслив, друзья пожали плечами, быстренько собрались и пошли дальше. Причитающая толпа бывших наложниц понуро плелась следом. Молчан за время пути набрал себе оберегов, шел, задумчиво их перебирая. Рыбий же Сын носился вокруг, силясь раздобыть что-нибудь съестное. Быки больше не попадались, все больше ящерицы, правда, зачастую размером с собаку, да скорпионы. Когда солнце уже почти упало за виднокрай, удача снова подмигнула неутомимому охотнику: им попался одинокий, не иначе, как от каравана отбившийся, верблюд. Без всякой жалости животное забили, освежевали и принялись жарить. Ночевать решили здесь — не тащить же верблюда, впопыхах зарезанного, боги знают сколько верст по голой степи, плавно уже переходящей в пески. Да и до ночи уже недалеко.
      — Что ты не весел, Молчан? — спросил Рыбий Сын, устало присаживаясь рядом после ужина.
      — А чего веселиться-то? Девку убили, а кто — не знаем. Сегодня спать не буду, поймаю гада!
      — Думаешь, сегодня опять?
      — Чую. У меня вообще в последнее время чутье странно обострилось. Вчера чуял недоброе, но не мог понять, что именно. С утра — нате вам: убийство. Сегодня такое же неясное ощущение. Так что ты отдыхай, а я посторожу.
      — Хорошо. Я зверски устал, но если вдруг что — буди немедленно!
      — Разбужу.
      Утром Молчан поднялся с такой головной болью, словно неделю беспробудно пьянствовал, чего за ним, вообще-то, не водилось. Рыбий Сын встретил его пробуждение таким сумрачным взглядом, что волхв застонал.
      — Опять?!
      — Опять. — кивнул Рыбий Сын.
      — Я же почти до рассвета глаз не сомкнул!
      — А после рассвета? — ехидно поинтересовался воин.
      — Ничего не помню. Только под самое утро вроде как тяжесть навалилась огромная… А больше не помню ничего.
      — Если завтра снова кого убьют, я лично остальным головы поотрываю, чтобы хлопот поменьше было… — пообещал Рыбий Сын.
      На сей раз жертвой стала маленькая хрупкая девушка из Чайной Страны. Пока бедняжка спала, кто-то аккуратно перерезал ее горло. Молчан не сал усраиваь допрос, просо молча помог похорониь несчастную и погнал всех в пуь. Он ак и не произнес ни слова за весь эо день.
      Вечерело. Девки усали, проголодались, но покорно брели за волхвом. Молчан же упорно вел отряд вперед, глядя перед собой невидящими глазами.
      — Не пойму я ебя, Молчан. — Рыбий Сын уже некоорое время шел рядом, пыливо всмариваясь в смурное лицо волхва. — Чо ы ак убиваешься? Не родные же они ебе!
      — Все равно жалко! — вздохнул Молчан. — И никак не пойму я, какая дрянь их реже, и, самое главное — за чо?!
      — Может, Черноморд?
      — Думал я об эом. Вряд ли. Он бы или всех сразу порешил, или вообще бы плюнул на них — новых наворуе, и дело с концом! Поом, Руслан его дожидаеся, ак чо не до баб, я надеюсь, сейчас Черноморду.
      — А ко огда?
      — Знал бы — своими руками придушил бы! Подло, по ночам, во сне — ко на это способен?
      — Не знаю. Но эо ко-о не ведае чеси. И его надо убиь. Раздавиь, как мерзкую гадину. Ладно, не казнись, сегодня я попробую покараулиь. А сейчас отдыхаь будем, а о бабы уже ноги сопали, самое время их пожалеть…
      Рыбий Сын неподвижно сидел, усавившись в пламя косра. Он слышал все, чо происходи вокруг: во посанывае во сне Молчан, ерзающийся угрызениями совеси, чо проспал убийцу. Во перешепываюся девки. Усали, спаь хочеся — а заснуь срашно. Во плаксиво закричала какая-о ночная пица. Во шурша сзади шаги. Легкие шаги, девичьи. Они сихли в двух шагах за его спиной. Рыбий Сын даже не шелохнулся, но восприяие обосрилось до предела.
      — Не соблаговоли ли господин мой Рыбий Сын, да буду дни его долгими и счасливыми, обраиь лучезарный лик свой, рассвеному сиянию подобный, на недосойную жену свою Фаиму?
      — Садись проив меня, Фаима. Зачем ы сказала, чо ы — моя жена? Эо неправда.
      — Не прогоняй меня, мой господин! — девушка уже обошла косер, и еперь рухнула на колени, заламывая в очаянии руки. Лицо ее, как и лица еще нескольких ее оварок, было зачем-о завешено ряпкой.
      — Да не гоню я ебя, дурочка! — усмехнулся Рыбий Сын. — только зачем говоришь, чо ы мне жена?
      — А ко, как не ы, о прекрасный господин мой, забоися о ом, чобы Фаима не умерла о голода? Ко, как не ы, о игроподобный хозяин моей жизни, охраняешь сейчас мой покой и сон? И не в ом вины воей, о алмаз, ярко блисающий на небосклоне моей молодоси, чо несчасные жены вои Арганда и Ли-Лань преждевременно оправились пред взор Аллаха, да свяися имя его вечно. Ибо ни ы, возлюбленный супруг мой, ни могущесвенный суфий, вой друг, чо сопровождае нас, не можее проивосояь злому колдовсву. Так позволь же просо побыь в эу черную ночь, полную срахами, рядом с обою, о супруг мой!
      — Как ы длинно говоришь, Фаима! Сиди, конечно, не прогоню я ебя. Только чо ы там сказала про колдовсво? Значи, я все-аки прав, и во всем винова Черноморд, прежний господин ваш?
      — Не, муж мой, эо не его колдовсво, но нечо не менее сильное и срашное.
      — А чо? Ко вас убивае? Скажи мне!
      — То не ведомо мне…
      — Ладно, сиди рядом и не бойся ничего. Да, ксаи, давно хоел спросиь: зачем ы лицо свое под ряпкой спряала?
      — Нико не вправе видеь мое лицо, кроме ебя, господин! — в голосе Фаимы снова послышались испуганные ноки.
      — А ко его сейчас увиди, кроме меня? — усмехнулся Рыбий Сын. Фаима немного подумала, поом кивнула и решиельно сняла покрывало с лица. Словенин всморелся в ее глаза — и не мог больше овеси взор. Сердце его забилось, словно вынуая из моря рыбка. Фаима оказалась сказочно красивой: огромные черные глаза, онкий нос, пухлые губы, длинные черные волосы… Даже несчастная жена Хичака заметно уступала ей красой.
      — Чо-о не ак, господин мой? — озабоченно спросила девушка, неверно исолковав взгляд воина.
      — Все в порядке, Фаима. Все хорошо. Одыхай, завра буде еще один нелегкий день.
      — Не могу сомкнуь глаз. — пожаловалась девушка. — Срах лишил меня покоя. Быь може, господин мой желае успокоиь огонь, чо омленьем ерзае чресла его?
      Рыбий Сын с полминуы пыался поняь, чо она сказала, а, поняв, горько покачал головой:
      — Не, Фаима. По крайней мере, не сейчас.
      — Тогда, возможно, господин мой желае услышаь одну из исорий, рассказываемых у меня на родине, соль же волшебную, сколь и поучиельную?
      — Исорию, говоришь? Чо ж, эо можно. И не скучно, и спаь меньше хочеся.
      Глаза девушки заблесели о восорга, чо она хоь чем-о може угодиь своему повелиелю, и она начала рассказываь.
      — Дошло до меня, о муж мой и господин, чо во дни пророка Исы, — да храни его Аллах и привесвуе! — в городе Басре жил человек, уважения недосойный, ибо был он разбойником и вором. Звали его Сулейман. Во время, о коором пойде речь, был Сулейман в леах уже преклонных, и кормился мелким воровсвом на базаре. Прошли е благословенные для него времена, когда на лихом коне врывался он с акими же разбойниками в деревни, нападал на караваны жег, грабил, убивал. Всех его подельников извел в единый миг хироумнейший из мужей по имени Али-Баба, а Сулейман уцелел лишь чудом. Сменив, подобно пусынному гаду, обваренную кожу на новую, залечив раны, поселился он в Басре, где и промышлял. Воровал он, в основном, о, чо можно сразу съесь. В о день, ради описания коорого я и посмела начаь сей рассказ, о мой прекрасноликий господин, удача была на сороне Сулеймана. С ура он украл ри лепешки у поченного купца Мусафы ибн Хусейна, поом умудрился сащиь казан с пловом из-под носа у сарого Хакоба, человека, извесного в Басре своей добродеельносью. Уолив свой голод двумя лепешками и пловом, возжелал Сулейман вина, ибо не пролил еще в о время пророк Мухаммед — да буде вечным медом его жизнь в райских садах Аллаха! — дождь бесконечной мудроси Аллаха на головы несчасных язычников, и не было запреа на вино. И пошел Сулейман огда в караван-сарай. Придя уда, он ухирился укрась у рех выпивох кувшин вина и сел в уголке. Выпив большую чась вина, закупорил он кувшин и спряал его в кармане халаа, а сам вышел вон. На жарком солнцепеке вино бысро ударило в его сарую нечесивую голову, и взалкал он продолжения соль низменных уех. Помимо вина, коорого у него еще немного было, возжелал Сулейман возлечь с женщиной. Но распуниц к ому времени всех уже извели по приказу халифа, на просынь-самосилку денег ему за два года не навороваь, а какая добропорядочная женщина согласися возлечь с плешивым грязным сариком?! Поняв, чо эи грезы ак грезами и осануся, решил Сулейман напиься. Окупорил он кувшин, украденный в караван-сарае, и вылил себе в ро осавшееся вино. С последними каплями из кувшина выплеснулся гусой комок, видом своим соль неприяный, чо изверг Сулейман из себя все выпиое и съеденное. Комок же, соль о рапезы его овраивший, оземь ударившись, превраился в джинна. И был о джинн омерзиельно пьян. Некогда грозный царь Сулейман ибн Дауд поймал его и запечаал в глиняный кувшин. Поом некий человек, имя коорого мне, увы, неизвесно, нашел кувшин и окрыл его, но джинн был ленив. Он спал и не вышел навсречу своему освободиелю. Тогда о человек мудро пожал плечами и наполнил кувшин молодым вином. Вино сояло, выдерживалось, а джинн пьянел и пьянел… И во види со срахом Сулейман: сои пред ним могучий джинн…
      «Ты ко?» — спрашивае джинн.
      «Я — Сулейман…» — овечае Сулейман. Он никогда не видел джиннов, и поому расерялся и испугался. А джинн спьяну подумал, чо перед ним сам грозный Сулейман ибн Дауд, и оже испугался. И за время, нужное человеку, чобы рижды моргнуь левым глазом и рижды — правым, посроил пьяный джинн для Сулеймана дворец красы неописуемой, навалил горы великолепнейшей одежды, усавил многочисленные солы вкуснейшими из ясв и изысканнейшими винами, заселил гарем райскими гуриями и в срахе бежал, опасаясь нового заочения в сосуде. Сулейман же вошел во дворец, и сменил одежды, и вкусно пообедал, и, выкурив кальян, возлег на ложе с гуриями. Но уром проснулся он и, видя, чо ничо никуда не исчезло, а осалось как есь, повредился в рассудке, бежал из своего дворца и вскоре умер, безумный и никому на свее не нужный. И во все об эом человеке.
      Колдовской косер Молчана горел ровно, изредка лишь соглашаясь поплясаь под легкие дуновения ночного веерка. Фаима давно уже закончила свой сранный рассказ, а Рыбий Сын все ак же неподвижно сидел, глядя на языки пламени.
      — Моему господину не понравилась сказка? — осорожно спорсила девушка. Он овеил не сразу.
      — Понравилась, Фаима. Только во не понял я, чо же такое поучительное должен был я в ней усмотреть?
      — Но, господин мой, эо же рассказ о вреде невоздержанности в вине! Жалкий вор Сулейман рассался с жизнью, желая испиь украденного вина. А джинн, чо сидел в кувшине, насолько пропиался вином, налиым уда же, чо… Почему ты смеешься, муж мой и повелиель?
      — Все хорошо. Спасибо, Фаима. Только эту сказку тебе надо было рассказать Руслану. Хотя, думаю, теперь он надолго перестанет злоупотреблять вином… А еперь спи. Завра снова в пуь.
      — Дозволит ли хоть теперь мой великолепный господин недостойной жене своей преклониь голову на его владетельные колена? Так мне спокойнее было бы заснуть…
      — А, ладно. Преклоняй. — махнул рукой Рыбий Сын после некоторого раздумья. Фатима у же подошла к нему, легла рядом, обняв его и положив голову на колени задумчивого воина, чье лицо по-прежнему обезображивали раны и ожоги, полученные во дворце. Рыбий Сын так и не шелохнулся. Он сидел, думал о разном, прислушиваясь к окружающим шелестам, шорохам, и к ровному дыханию мгновенно заснувшей Фатимы. Когда небо начало уже светлеть, окрашиваясь в предрассветные цвета, он тоже заснул, быстро и для себя самого совершенно незамено.

      Греческие письмена давались Миле еще с огромным рудом, но о чем написано, разобраь вполне было можно. Испыывая сильное душевное волнение, она при скромном свее свечи чиала древнее греческое сказание о сраданиях несчасного царя Эдипа. Многое ей было непоняно, многое понимаь она оказывалась — насолько некоорые момены в поведении греков были чужды ее нежной девичьей душе. Но царя все равно было жаль. С мыарсв Эдипа мысли незамено перескочили на собсвенные переживания, и Мила посепенно пересала чиаь, а просо сидела, подперев руками головку, и, глядя в воображаемую даль, думала, как бы поскорее увидеь Руслана, как помочь любимому. Вдруг да взаправду, он обречен на вечный бой с рекляым колдуном? Скоморохи, конечно, вруны извесные, но вдруг?
      Она всала из-за сола, подошла к окну. По двору сновали холопы, спешили угодиь пирующим в Золоой Палае богаырям. Пировали, судя по шуму, уже вовсю.
      А пировали, и впрямь, во всю силу. Повод был нешуточный: в кои-то веки на княжий пир пришел величайший богатырь земли Русской — Илья Жидовин по прозвищу Муромец. Илья устал глотать бесконечные реки травяных отваров, подаваемые ему знахарями ежедневно, и к тому же смекнул, что, ежли он не оставит в покое корчмы стольного града, то так и с князем поссориться недолго. Ссориться же с Владимиром Илья не хотел. Ибо цель у них была одна — Русь великая, сильная, спокойная. И потому, поразмыслив, облачился Илья в чистое, и пошел на княжий двор. Там его все знали в лицо — от воевод до последнего холопа. И почести, оказанные богатырю, пролились сладким бальзамом на его давно не хваленную душу.
      Когда Муромец вошел в Золотую палату, народу там было совсем мало — Якун, Кучуг, Ратмир, непременный Фарлаф, — тот, казалось, просто жил в Золотой палате, ни на день ее не покидая, да еще человек пять из менее именитых. По стенке они, конечно, не построились — сами с усами, но почтение и вежество выказали, поприветствовали.
      — Сами здравы будьте. — кивнул Илья. — Князь где?
      В ответ бывалые рубаки только руками развели — мол, князю — князево, а мы тут медок покушиваем. Не знаем, не ведаем.
      — Угу. — глубокомысленно произнес Илья, усаживаясь за стол. Неизвестно откуда взявшийся гридень подал ему ковш меду. Илья подношение отклонил:- Квасу! — потребовал он. Другой гридень тут же принес жбан квасу. Илья неспеша отправил содержимое жбана в глотку, затем крякнул и вымолвил:
      — Солнце еще не зашло. Пошто мед-пиво хлещете, аки выпивохи неразумные?
      — Так ведь, Илюша, душа-то болит… — робко возразил кто-то из менее именитых.
      — Душа болит — к волхвам ступай! — рявкнул Муромец. — Превратили княжьи хоромы в корчму, сукины дети! — и потянул к себе блюдо с жареным гусем.
      — Это он пока еще трезвый. — шепнул Якун Кучугу. Каган удивленно вскинул брови:
      — Что ж будет, если напьется?!
      — У-у, что будет… Хорошо, коли терем на месте останется…
      — Да-а… — протянул Кучуг, не зная более, что сказать. Тем временем к столу стали подтягиваться прочие богатыри. Сначала они ютились в дальнем от Ильи конце стола, потом, по мере того, как их становилось больше, заполнили и все пространство вокруг. К тому времени и солнце село, и Муромец начал выпивать. Князь сошел в палату спустя часа полтора после заката. Ему прокричали изрядное количество здравиц, потом Владимир утихомирил всех, поднял ковш вина.
      — Хочу пить этот ковш за Илью, величайшего богатыря земли нашей! — и выпил полный ковш, не отрываясь. Тут же посыпались здравицы в адрес Муромца. Илья встал, все еще с полным ковшом.
      — Спасибо, Владимир Святославич, уважил. Пью за процветание земли Русской! — и в единый миг опрокинул в себя огромный ковш, раза в три поболе княжеского.
      И потек пир дальше. Владимир, как обычно, с пира быстро ушел, сославшись на какие-то важные княжеские дела. Илья же постепенно добрел, даже шутки уже шутил, и мало кто поперек слово ему вставлять пытался, особливо, после того, как унесли с пира словоохотливого богатыря Фарлафа в полубесчувственном состоянии. Ковша после двадцатого Муромец внезапно резким движением поднял голову, окинул стол ясным взором и спросил:
      — А где Добрыня, почему не здесь?!
      — Да ведь… в Царьград укатил Добрыня-то… — послышалось с дальнего конца стола. — князь послал…
      — Опять в Царьград? С базилевсами разговоры разговаривать?! — все замерли. — Ну, что ж… добро. Драться я сам умею, а ромеев за нос водить — нет. Добро. А Лешак где?
      — Да на заставе он, Илюша…
      — Лешак на заставе — а я тут с вами лясы точу?! — Илья вскочил, в разбойничьих глазах засверкали молнии. Он примерился уже было перевернуть стол и начать привычный, милый сердцу кабацкий погром, но в последний момент передумал, видать, вспомнил, где находится; с сожалением сделал шаг назад. — Мальчишку этого — и на заставу?!! Без меня?!!! — впрочем, мгновение спустя, могучий богатырь уже встряхнул густыми полуседыми кудрями, и взгляд его очистился. — Веселитесь, ребята! — гаркнул он. — А я к Лешаку поехал.
      — На ночь глядя?! — спросил кто-то.
      — А какая разница?! — удивился Илья. Окинул палату прощальным взором, кивнул и вышел. Через короткое время со двора послышался его зычный крик: «Коня!» и гулкий топот огромного зверя, богатыря среди всех коней.
      — Хоть кто-то еще в наше время совесть не пропил. — чуть слышно пробормотал старый воевода Рудый, обгладывая бедрышко куропатки.
      С уходом Ильи пир не прекратился; наоборот, зашумел с новой силой. Многие вздохнули с облегчением и принялись веселиться в полный рост. Вернулся бледный Фарлаф с громадным синяком во все лицо, против обыкновения, не шутил, только мрачно напивался, почти не закусывая.
      — Ну что, сегодня обошлось без погрома? — спросил Якуна Кучуг.
      — Да, видать, стареет Муромец. — вздохнул ярл. — В молодости, когда Владимир только-только в Киеве сел, Илья как раз воротился из дальних многолетних странствий. И по привычке — в Киев. Хотел и здесь на славу поразмяться, посрамить Ярополкову дружину, да и просто поразвлечься. Приходит он сюда, и давай выхваляться: мол, кто тут самый сильный? Выходи, сейчас проверим, насколько ты хорош? На шум выходит Владимир. «Ты что орешь, народ баламутишь?» — грозно так спрашивает. «А ты кто таков, чтоб мне указывать?» — Илья задирается. «Владимир Святославич, великий князь Русской земли! А ты кто такой, буян?». Ну. Муромец слегка присмирел. «Извини, — говорит, — не знал, что на Руси новый князь. Против тебя я пока что ничего не имею. А звать меня Ильей». «Что ж, Илья-богатырь, — Владимир тогда говорит, — коли нет вражды между нами, добро пожаловать к нам на пир. Поешь-попьешь, с дороги отдохнешь, да и расскажешь нам, что свершил». Илья слез с коня, прошел в терем, сел за стол. Ел-пил за десятерых, но больше отмалчивался. Сам видел, из него порой клещами слова не вытянешь. А князя любопытство разобрало, и он тайком велел гридням подливать Илье самого хмельного меду, какой только найдется. И за час Илья так напился, что мы с тобой, каган, выпив столько, да на двоих, с перепою померли бы.
      — Да ну? — не поверил каган.
      — Вот так-то.
      — И что? Под стол упал батыр?
      — Эх, если бы… Помутилось у него в голове, и такое он тут устроил… пятерых насмерть одними кулаками забил, многих покалечил, столы с лавками переломал, да стену разнес в щепы… Ты на терем-то не смотри, это новый уже, старый сгорел давно… Ну, какое-то бревно, видать, по голове его зацепило, протрезвел он малость, да и ушел оттуда, не стал продолжать. Год пропадал где-то, потом приезжал мириться с князем. Уплатил все виры, да еще каких-то даров приволок, говорят; и еще плененного им Соловья-разбойника впридачу… Так что сегодня мы все очень дешево отделались.
      — Чудны дела богов!
      — Людей, Кучуг, людей! Ну, причем тут боги?
 
      Мила отошла от окна. Слишком свежий ветер дул в это окно, слишком многие думы он навевал, большей частью совершенно шальные. Да еще и эта огромная луна, сводящая с ума, хоть вой на нее по-волчьи… Наверное, правы те волхвы, кто считает, что люди произошли от волков… Нет, на горячую голову большие дела не делаются. А убежать к любимому — это большое дело. Лучше лечь спать… Хотя, какой теперь сон? Она снова села за книгу. Ну-ка, что там дальше случилось с Эдипом-царем?
      Заскрипела дверь на несмазаных петлях, Мила обернулась — и обомлела. Вошел отец. За все время пребывания в Киеве она виделась с Владимиром раза три, и то по большей части мельком, да и среди толпы челядинцев да бояр. А тут — один на один.
      — Добрый вечер, дочь. — произнес князь. За день он устал; да, к тому же, в присутствии Милы старался сдерживать свой горячий нрав. Странно, но иногда он даже проявлял к ней что-то вроде нежности, вообще-то, мало ему свойственной.
      — Вечер добрый, отец.
      — Далече ли собираешься?
      — До постели — и спать. — усмехнулась княжна. — страниц пять еще вот только прочту…
      — Я не про то. Ведаю, что к Руслану на подмогу собралась. Запирать я тебя не буду, но все же ехать не советую. Не твое это дело. Сиди, жди. Как свершит любый твой то, что должен свершить, сам вернется. А не вернется — значит, либо вечная ему память, либо, коли жив останется — не того ты полюбила, дочь. Так что жди. Опасное дело Руслан Лазоревич измыслил, очень опасное. И весьма нелегкое. Так что ты ему только обузой будешь…
      — Так ведь он же… — и Мила сбивчиво пересказала отцу рассказ скомороха. Владимир слушал внимательно, но время от времени качал головой и чему-то печально улыбался.
      — Чтоб скоморох ни разу не сбрехнул — такого не бывает. — сказал он, когда княжна умолкла. Ты с Белояном поговори, и он расскажет тебе, что нет такого заклятья, чтоб голова новая вырастала. Уж если срубили — то срубили. Так что, если Руслан Черноморду этому башку с плеч снес, то в скором времени объявится. Жди. — князь повернулся и пошел к двери. Мила вздохнула и вернулась было к чтению…
      — Отец? — резко вскинув голову спросила она, когда князь уже приоткрыл дверь.
      — Да?
      — Но ведь ты тоже любишь?
      Владимир помедлил немного, собираясь с мыслями, подбирая слова, и тут случилось необъяснимое: Людмила исчезла! Вот она сидит за столом — и вот ее нет, только свечка горит да лежит недочитанная книга про Эдипа. Князь довольно долго ошалело таращился на этот угол, затем стряхнул оцепенение и заорал:
      — Белоян!!! Белоян!!! Эй, кто там, верховного волхва сюда!!!
      Белоян, Медведко и еще едва ли не дюжина волхвов рангом помладше полночи рыскали по всему терему, но княжны и след простыл. В светелке ее почудились верховному следы могучей магии, но он не был уверен в своих ощущениях. Князя трудно было заподозрить в слишком теплых чувствах к дочери, он вообще довольно мало времени уделял своим многочисленным детям, но когда Людмила растворилась в воздухе прямо у него на глазах, Владимир встревожился не на шутку. Долго думал, и приговорил: ждать княжну три дня, затем отправлять людей на ее поиски.
 
      Черноморд со злым азартом гонял по степи отряд каких-то кочевников, по неосторожности слишком близко подошедший к владениям колдуна. После налета печенегов он решил никого не подпускать ко дворцу ближе, чем на десять верст. К варварам у колдуна имелся особый счет: после памятной битвы с печенегами он еще не до конца восстановил свои способности, отчего и бесился. И теперь он с визгом носился над обезумевшими от страха степняками, поражая их своими огненными шарами. Золотые стражи подгоняли степняков сзади, а свирепые гарпии набрасывались на тех, кому удалось вырваться хоть на десять саженей из этого котла смерти. Покончив с этой страшной работой, Черноморд вернулся во дворец, и, слегка остыв, направился в гарем, где уже появились первые обитательницы.

      Близилась ночь. Роса уже легла на траву, похолодало, и первые звезды зажигались на стремительно темнеющем небе. Стрекотали кузнечики в траве, ночные мотыльки то и дело сослепу тыкались в лицо, Руслан лишь досадливо отмахивался. Над ухом давно занудно пищал комар, но сесть и испить богатырской кровушки, впрочем, не решался. Из ближнего леса вылетела на охоту сова.
      — Знаешь что, Шмель, — пробормотал Руслан сонно, — что-то утомился я ехать. Давай-ка здесь заночуем. Отойдем от дороги вон за те кущи, там и устроимся. Ты как, а?
      — А что, вот и я говорю, давно пора отдохнуть! — ответил конь, польщенный тем, что хозяин с ним как бы советуется, и свернул с наезженного тракта к густому кустарнику.
      Руслан заснул мгновенно. И сразу же с головой окунулся в яркий сон.
 

      Мила бежала по лугу в красивом белом платье. Голову ее украшал венок из васильков, таких же бесконечно синих, как и ее глаза. Под пение жаворонка девушка кружилась в танце, подставив белое лицо ласковым лучам солнца. Руслан сидел на камне, жевал травинку и с восхищением смотрел на невесту. Сзади зашуршали кусты. Богатырь не пошевелился, лишь скосил глаза: рядом ли меч? Рядом. Шорох прекратился.
      — Ай-ай, Руслан! — покачал головой Рыбий Сын, являясь пред светлы богатырские очи. — Будь я злыдень, лежать бы тебе сейчас без доверчивой твоей головы.
      — Я тебя учуял. В противном случае ты сам давно бы уже без головы отдыхал. С чем пожаловал, друже?
      — Да вот, Руслан, не пойму я что-то. У тебя вроде как все хорошо, вон и Людмила твоя рядышком…
      — Да, и что?
      — А то, что наш старый приятель Черноморд как воровал девок, так и по сей день ворует. Вчера в Чернигове разбойствовал… А ты тут на лаврах почиваешь… Вон, на коня своего посмотри, разожрался, еле ступает, как кобыла брюхатая…
      Руслан посмотрел на Шмеля. Тот, и впрямь, слишком пузатый, бочком-бочком, странно как-то перемещался по тому же лугу. Внезапно картинка несколько расплылась, конь принялся худеть на глазах, вот он пошел уже рысью, перешел на галоп. Послышался дробный стук копыт, конь подскакал к хозяину, ткнулся влажными губами в ухо:
      — Хозяин, просыпайся, как бы чего не вышло…

 
      Руслан молниеносно открыл глаза, сел, положив руку на рукоять меча.
      — Как бы чего не вышло. — повторил Шмель. — Скачут сюда, и их немало.
      — Стой здесь и молчи. Вообше ни звука! — прошептал Руслан, выглядывая из кустов. — И спасибо, что разбудил.
      Конский топот приближался, на дороге забрезжило какое-то сияние. Чуть погодя Руслан разглядел, что это были всадники, десятка два-три, некоторые с факелами. В полном молчании пронеслись они галопом мимо, не обратив на кусты, в которых присмотрел себе ночлег богатырь, ни малейшего внимания.
      — Эва… — Руслан растерянно посмотрел им вслед. — Древляне, Ящер их побери! Чего это они здесь делают, интересно? И куда собрались на ночь глядя в полном вооружении? Ох, Шмель, чует мое горемычное сердце, это все неспроста… Перекусил? Вот и славно. Спокойный ночлег, похоже, отменяется: от вооруженных древлян ночью в полянских землях ничего хорошего ждать не приходится…
      Руслан старался держаться не менее чем в версте позади древлянского отряда, чтобы до поры до времени не выдавать своего присутствия. Своим обострившимся зрением он хорошо различал фигуры скачущих впереди воинов.
      — Шмель, ты как, в драках бывал?
      — Это смотря в каких. — осторожно ответил конь. — Однажды, было дело, один из моих прежних хозяев, купец Тугомысл, с перепою затащил меня в корчму. «Я, — говорит, — великий Калий Гуль, амператор ромейский. Поклоняйтесь все моему коню!». Ну, ему там и поклонились двумя лавками по темечку… Жаль, по трезвости ничего так хозяин был. Так что бывал, бывал я в драках.
      — А в боях?
      — Вот этого не приходилось. Не боись, богатырь, сдюжу.
      — Смотри, не подведи. — сурово произнес Руслан. — И глянь-ка, светится впереди. Никак, весь. Ну-ка, давай быстрее, пока наши приятели там бед не понавытворяли…
      Чутье не подвело Руслана: древляне собирались крепко позабавиться: замыслили они добыть себе жен по древнему, дедами-прадедами завещанному «зверинскому» обычаю: умыканию уводом. Если в некоторых других племенах, где тоже сохранилось умыкание, оно происходило по согласию, то древляне не захотели отступать от обычая ни на шаг: поймал девку за косу, перекинул поперек седла — и ходу…
      Охотников было не два и не три десятка, а ровно две дюжины. Все молодые, не старше двадцати, рослые, мускулистые, и у всех в крови гуляет хмельной мед пополам с молодым гонором. Они затеяли не только жен добыть, но еще и развлечься, выказать друг перед другом удаль молодецкую, пожечь да порезать ненавистных полян, что запросто подставили выю под русово ярмо.
      И — пошла потеха. Шестеро метались взад-вперед по улице, готовые пресечь любую попытку сопротивления, а остальные шарили по хатам, вытаскивая из постелей девок и убивая всех остальных. Две хаты уже занялись огнем, когда на улице послышался зычный голос:
      — А ну, собаки древлянские, идите все сюда! Посмотрим, только ли супротив спящих вы такие храбрые!
      Поначалу ночные тати не обратили внимания на это: шестеро молодцов запросто справятся с каким-то безумным одиночкой, возомнившим себя героем. И впрямь, вскоре послышался лязг булата о булат, вскрики, всхлипы, стоны. Потом снова загремел все тот же голос:
      — Выходите, я вам сказал! Если вы так же в собственных соплях путаетесь, как те шесть щенков, что тут болтались под ногами, то разрешаю напасть на меня всем сразу. В том, что чести у вас нет, я уже убедился. — Руслан стремился раззадорить налетчиков, отвлечь их на себя, чтобы поскорее оставили свое грязное дело.
      Проняло. То тут, то там из темноты появлялись фигуры с мечами наголо, так что в конце концов Руслан оказался окружен кольцом древлянских воинов. Их осталось шестнадцать: двоих зарезали местные. И настроены были пришлые налетчики отнюдь не миролюбиво. Вид шестерых зарубленных товарищей не отрезвил их, не заставил задуматься о собственной судьбе, но наоборот, озлобил до последнего предела.
      — Это кто ж такой добрый у нас тут выискался, ась? — кривя губы в недоброй ухмылке вопросил предводитель древлян. — Никак, защитник всего рода людского? — остальные заржали. Действительно, было от чего почувствовать превосходство: их шестнадцать крепких молодых воинов, а этот всего один, хоть и не стар и собою не хил, но — один.
      — Граб, глянь, это ж князя Киевского выкормыш! — выкрикнул кто-то.
      — А вот таких птиц люблю убивать более всего. И своими руками. — ухмыльнулся предводитель.
      — Неужто на двобой вызовешь? — удивился Руслан.
      — Зачем? Только время зря терять… Сейчас ребята тебя вздуют хорошенько, а я потом прикончу, и останешься ты здесь воронам на корм.
      — Ну-ну. Не хвались, на рать идучи…
      — А, заткнись. Ребята, вперед.
      «Ребята» навалились все разом. С одной стороны, это серьезно сковывало свободу движений и удара следовало ждать со всех сторон; а с другой — облегчало задачу: куда мечом ни ткни, в кого-нибудь, да попадешь. Первым попал как раз Граб-предводитель. Широкая полоса Русланова меча проткнула его горло. Остальные продолжали наседать: и потому, что надо было отомстить за вождя, и потому, что иных приказов не поступало. Через четверть часа ценой многочисленных порезов и ушибов Руслану удалось ополовинить древлянское воинство: налетчиков осталось восемь. Богатырь только собрался с силами, чтобы продолжить бой, как что-то тяжелое обрушилось ему на голову…
      …Очнулся он привязанным к столбу. Все тело болело, из некоторых ран сочилась кровь. Тут на него вылили еще одно ведро воды.
      — Ну что, герой, очухался? Это ненадолго, дружок. — процедил паренек лет девятнадцати, занявший, по-видимому, место старшего в отряде. — Что тебе спокойно не жилось? Ехал бы себе и ехал, был бы жив-здоров и руки-ноги целы. А теперь, после того, как ты сделал с нашими братьями, лететь тебе меж двух деревьев. Помнишь, как мы князька вашего Ингвара успокоили? Вот и тебе то же предстоит.
      — А как долго вы потом Искоростень заново отстраивали, ребята? — усмехнулся Руслан разбитым ртом.
      — Ах ты… — парень ударил его по лицу.
      — Со спящими и связанными все вы храбрецы… А вот один на один вам слабо. Другое дело — все на одного… Ничего, примучит вас Владимир, авось, наберетесь уму-разуму. — Руслан приготовился уже развить эту тему, обогатив несколькими крайне обидными не только для древлян, но и вообще для каждого уважающего себя человека ругательствами, но тут произошло очередное чудо. Позади древлян, напоминавших стаю голодных волков, кружащих вокруг единственного незнамо как попавшего в лес ягненка, вдруг возникла Мила. Глаза ее расширились от ужаса, когда она увидела, в каком положении находится Руслан, но девушка мгновенно оценила ситуацию. Стараясь двигаться бесшумно и незаметно для разбойников, она подняла с земли длинный узкий кинжал, нанесла сильный быстрый удар сзади сперва новому вожаку, затем, пока древляне не успели опомниться — стоящему рядом с ним. Оба упали. Остальные шестеро Накинулись на нее с мечами, и Мила с запозданием подумала, что не только не помогла любимому, но и сама сейчас погибнет вместе с ним.
      — Живьем девку брать! — крикнул какой-то разбойник. — Пусть потеха будет долгой!
      Руслан понял, что дело еще хуже, чем он мог себе представить. Он напрягся, рванулся… — без толку. Крепко держат веревки. Поднатужился, закряхтел — держат. В это время Мила обмякла после сильного удара по голове.
      — Мила!!! — Руслан рванулся, веревки выдержали опять, зато столб, на котором до налета древлян висела воротина, выдернулся из земли. Первые двое подбежавших были сметены столбом, затем богатырю удалось освободиться от ненужного предмета. Он стряхнул с онемевших рук веревки как раз вовремя: едва успел кулаком в лицо встретить подбежавшего древлянина. Руки слушались плохо, врагов, правда, осталось тоже не слишком много. Как только в руках появилось щекотливое покалывание, Руслан перестал уворачиваться от ударов, поднял с земли меч и снова начал рубиться. Тут уже и уцелевшие поляне, видя, что ворогов осталось мало, можно легко одолеть, подбежали с вилами да топорами, так что исход боя был предрешен.
      Полная темнота, чернее которой быть ничего не может, почему-то все кружилась перед глазами. Пели странные птицы, голоса их были незнакомы. Им помогал хор не по-земному красивых голосов. Пение зачаровывало, завораживало, дарило ни с чем не сравнимый покой и блаженство, хотя слов было не разобрать. «Наверное, это боги так поют.» — подумала Мила, ныряя в круговорот этой поющей темноты. В тот же миг чья-то сильная рука схватила ее, потянула наверх, прочь от темноты и голосов. Послышались новые звуки, вскоре Мила поняла, что обладатель этой руки звал ее по имени. «Оставьте меня… здесь так хорошо, так спокойно…» — хотела сказать она… и открыла глаза. Над ней нависало страшное лицо: огромные глаза, перебитый нос, окровавленный рот… Собственно, все лицо страшного существа было покрыто запекшейся коркой крови, длинные волосы, также густо пропитавшиеся кровью и грязью, сбились в колтун. Но ощущения опасности почему-то от страшилища не исходило.
      — Мила, Мила, очнись! Вернись ко мне, прошу тебя! Очнись, Мила! — звал Руслан свою возлюбленную. Наконец, она глубоко вздохнула и открыла глаза. — Ну, хвала богам, жива! — с облегчением вымолвил Руслан.
      — Ру… Руслан? — неуверенно прошептала она. — Это ты?
      — Я, я это, маленькая. Успокойся, мы живы, остальное — дело наживное…
      — Что с тобой?
      — Да, было дело, подрался малость. Да ты разве не помнишь?
      — Я… О, да, вспомнила… Я разговаривала с отцом, потом вдруг вспышка — и я здесь, а ты привязан к столбу. Я захотела тебе помочь, взяла какой-то нож… Потом не помню.
      — А потом… Потом и не было ничего. Ударили тебя, лебедушка моя, а я вырвался и немножко им отомстил. Ну, и сам малость порезался…
      — Небось, эту твою «малость» опять две седмицы врачевать придется? — к Миле начала возвращаться ее обычная бодрость, и в синих глазах засверкали озорные искорки.
      — Нет, что ты. Перевяжу — и дальше в путь.
      — А… А как же я?
      — Вот и я голову опять ломаю, что с тобой делать, горе ты мое ненаглядное. С собой не возьму, и не уговаривай. Я один раз с Черномордом уже схлестнулся, так что тобой рисковать ни за какие коврижки не стану. Надо бы тебя домой отправить…
      — Руслан, а правда, что Черноморд зачаровал свою голову, и теперь, как только ты ему ее срубишь, у него тот же час новая отрастает?
      Богатырь посмотрел на княжну с немалым удивлением.
      — Кто тебе такое сказал?
      — Да в Киеве скоморох один…
      — Такой невысокий ростом, кудрявый да конопатый?
      — Ну да…
      — Это Вьюн, мы с ним вместе у бабы-яги гостили. Не слушай ты его, он хоть и много чего про меня ведает, да для красного словца в дюжину раз больше придумывает. Не было такого.
      — А что было?
      — Ну, сошелся я с ним один на один, ударить его толком не успел, как толкнул он меня, а я упал неудачно, оберег свой зацепил. Ну, тот рожок, что за тридевять земель зашвырнуть могет.
      — И..?
      — Ну и очутился опять во дворе перед бабкиной избушкой. Теперь обратно в Таврику пробираюсь.
      Тем временем жители веси выбрались из домов, посчитали свои потери. Шестерых убили ночные «гости», да одна девка с перепугу лишилась дара речи. К Руслану подошел невысокий плечистый мужик с серым от сдерживаемой ярости лицом. В бороде его серебрилась уже седина, но выглядел он еще крепким. Огромные кулаки сжимались и разжимались.
      — Исполать тебе, добрый молодец. — пробурчал он. — Спасибо. Если б не ты, эти собаки половину веси вырезали бы.
      — А что мне оставалось делать? — ухмыльнулся витязь. — Князь Владимир взял эти земли под свою защиту, а я ему служу верой и правдой. И потому обязан защищать вас. И потом — напасть в ночи, на спящих — это хуже, чем в спину ударить! Не по-мужски это. И не по-людски.
      — Я — Вакула, войт здешний. А тебя как звать-величать?
      — Руслан.
      — Добро пожаловать, Руслан-воин, хоть и в скорбный для нас час пришел ты. Чем можем помочь тебе и подруге твоей?
      — Да ничем особенным — пожал плечами богатырь. — Умыться бы нам, перекусить, да заночевать — все же ночь на дворе давно…
      — Добро. Сейчас все будет. — войт коротко поклонился и ушел.
      Руслан обернулся к Миле.
      — Ты как, встать сможешь?
      — Сейчас попробую. Ох. Вообще, нормально, получается. Только голова сильно кружится.
      — Обопрись на меня. Вот так, добро.
      — А где твой конь. Руслан? Или ты сюда пешком пришел?
      — А действительно, где мой конь? Где он был, пока хозяин в поте лица… — Руслан пытался изображать возмущение, потом не выдержал, махнул рукой, рассмеялся и заорал так громко, что Мила, морщась, закрыла ладошками уши:
      — Шмель! Шме-ель! Ты где?
      — Я здесь, хозяин! — раздалось ржание из-за ближайшей избы.
      — Иди сюда, драка уже кончилась!
      — Не могу, хозяин! Я тут немного занят!
      — И чем же таким неотложным занят мой боевой друг? Жрешь, небось, опять?
      — Обижаешь, хозяин! Я тут разбойника поймал!
      — Да ну?! Эй, Вакула! Мой конь тут одного живьем, говорит, взял!
      Поляне набежали сразу, обступили Шмеля. Руслан с Милой и войт Вакула подошли одновременно, протолкались к коню. Тот, и впрямь, правым копытом удерживал в лежачем положении невзрачного мужичонку. Разбойник хрипел и пытался вырваться, но Шмель лишь сильнее давил ему на грудь.
      — Это же Степан!
      — Тот, что в прошлом годе в болоте сгинул!
      — Никак, за Светланой приходил…
      — А вот уйдет ли… — переговаривались местные.
      — Шмель, можешь отпускать. — негромко проговорил Руслан. Конь мгновенно повиновался. Вокруг послышался испуганный ропот: «С конем разговаривает! Волхв, али колдун, не иначе!». Вперед выступил Вакула.
      — Поднимите его. — двое мужиков, в плечах не уже войта, вышли из общего круга и легко подняли плененного. Тот, увидев войта, обмяк и освободиться более не пытался, только озирался затравленно. — Как же это понимать, Степан? — спросил Вакула. — В прошлом лете ты ушел на охоту в лес и не вернулся. Не иначе, в болоте сгинул; и кушак твой там нашли. Мы, как положено, богам за тебя воздали, и что теперь? Теперь ты приходишь в ночи вместе с татями, что сжигают наши дома, убивают наших жен и крадут дочерей? — Мужики вокруг глухо заворчали, войт одним движением руки велел им замолчать, другим отослал женщин и детей. — И на что ты надеешься сейчас, Степан? Закон наш ты знаешь. К тому же для всех нас ты давно уже мертв. — Вакула отвел руку в сторону и чуть назад, кто-то вложил в нее нож. — Мы, поляне, люди тихие и незлобивые. От веку так повелось. Но если нас тронуть, то так вскинемся, не удержишь! А и дурак же ты, Степан… Гореть тебе в пекле! — с этими словами войт мощным ударом вскрыл Степану грудь, вырвал сердце, швырнул себе под ноги. — Нехай собаки твоими братьями будут, если не побрезгуют!
      Мила спрятала лицо на груди у Руслана, ее трясло, и богатырь унес ее подальше от места казни.
      — Хозяин, а как же я? — донесся вслед вопль Шмеля. — Меня сейчас стошнит!
      — Иди сюда. Сейчас Вакула умоется и определит тебя на постой.
      С огромным трудом Руслану удалось убедить Милу лечь в хате с женой Вакулы. Сам богатырь от удобств отказался и залез на сеновал. Заснул он сразу и ничего больше ему не снилось.

      Поутру тело ныло и просило дальнейшего отдыха, но Руслан, стиснув зубы, заставил себя выйти во двор и хорошенько размяться с мечом. Разминался он до тех пор, пока в глазах не потемнело, а раны не закровоточили. Витязь доковылял до колодца, достал ведро воды, мимоходом отметив, что руки дрожат, вылил на себя. Доплелся до завалинки, едва чувствуя ноги, сел, долго тяжело дышал. Сидел, задумавшись о жизни своей. Вот лето уже жарит вовсю, подходит сенокосная пора, а Черноморд, как совершенно справедливо заметил в давешнем сне Рыбий Сын, как воровал девок, так и продолжает заниматься этим недобрым делом. И чего достиг он, Руслан-богатырь, за полгода, что скитается по всей Руси и даже за ее пределами? Ну, всяких разбойников поучил уму-разуму. Ну, в одиночку с вятичей дань взял. Вот намедни с древлянами сцепился, помог полянским пахарям. Друзей обрел, возлюбленную. И в то же время был часто бит, хотя всегда и выходил победителем. В ураган попадал, на змее катался, — чуть не спалил, ящерица летучая! — один раз был даже убит. Русалок видел, с лешим разговаривал, со жряками дрался, а с бабой-ягой за здорово живешь за одним столом сиживал, ел-пил — и ничего, жив остался. И черноморд этот тоже пока еще жив. Какой-то шибко извилистый путь получается до этого колдуна. Зимой казалось: все так просто, пойди да возьми того колдуна за бороду. А вышло как? Да неплохо, в общем-то вышло.
      Мила вышла из избы, села рядом, обняла.
      — Что, плохо тебе? — спросила участливо.
      — Нет, все нормально. Не волнуйся, все будет хорошо. — вымученно улыбнулся Руслан.
      — Пойдем, там хозяйка еды сготовила.
      — Пойдем. — еле сдерживая рвущийся из груди стон, Руслан поднялся, опираясь на меч, пошатываясь, побрел вслед за Милой.
      После завтрака Вакула привел какого-то сморщенного старичка, тот оказался местным лекарем-травником. Мила долго спорила с ним по поводу того, какими травами следует исцелять раненного в злой сече богатыря, ссылаясь на свой опыт врачевания Руслановых ран, дед усмехался в длинную белую бороду, но твердо стоял на своем. Наконец, Мила сдалась, и знахарь приступил к лечению.
      Руслан сидел на завалинке в полудреме после стариковых отваров. К ранам его были приложены различные травы, весь торс, руки, ноги туго перетянуты чистыми тряпицами. Мила вышла, глянула на него, рассмеялась:
      — Ты совсем как ряженый! Вот потеха-то! Кто б тебя сейчас видел, герой ты мой!
      — Кому потеха, а кому не до смеха. — пробурчал Руслан.
      С дальнего конца деревни послышался шум, гомон, радостные крики. Этот шум все приближался, приближался, пока перед изумленным богатырем не предстала странная процессия: хорошо знакомый воин невысокого роста и, на первый взгляд, вполне скромного телосложения, и за ним — толпа смутно знакомых девок. Глаза и Руслана, и вновь прибывшего витязя округлились одновременно.
      — Вот так встреча! — произнесли богатыри хором. Руслан неуклюже встал, Лешак Попович подошел к нему, обнял.
      — Тише, тише, задавишь, ведмедь! — поморщился от боли Руслан.
      — Ты как здесь очутился, Лазоревич? — спросил Лешак. На лице его огромными резами было начертано неподдельное удивление. — Когда я твоих орлов в степи повстречал, они мне сказали, что оставили тебя у Черноморда во дворце, хозяина поджидать. И вдруг я тебя встречаю уже на Руси! Как это ты так быстро ездишь? Ну, что, побил колдуна?
      — Нет, не побил пока. Вот опять еду в Таврику, не закончен еще наш с Черномордом разговор. А ты действительно моих другов повстречал?
      — А то как же, понарошку, что ли? Девок не узнаешь, тобою освобожденных? А хлопцы у тебя боевые, то, что надо. Этот твой Рыбий Сын вообще меня чуть не зарубил. Представляешь? Приставил саблю к горлу и спрашивает: кто ты, мол, таков? Ну, я, понятно, представляюсь ему вежественно. А он мне не верит! Пока с волхвом не посоветовался, не хотел отпускать. Зато ночью, во тьме непроглядной, быка завалил! Да еще и из моего лука, представляешь? На звук, считай, что не глядя… Ну, в общем, взял я у них всех наших русских красавиц и повел до дому. А сегодня здесь, неподалеку, наткнулся на две телеги трупов. «Что, — спрашиваю, — моровое поветрие у вас, что ли, приключилось?». «Нет, — отвечает мне мужичок какой-то, — надысь в ночи древляне налетели, да их всех до единого заезжий добрый молодец и упокоил». Ну, тут уж мне любопытно сталось: кто ж это такой две дюжины ворогов за един присест нашинковал? Неужто Добрыня из греков воротился так скоро? Ну, поспешаю сюда — и встречаю тебя. Сильно тебе досталось? — Лешак враз посерьезнел.
      — До свадьбы заживет… — усмехнулся было Руслан, и тут же на мгновение смущенно зарделся, кинув взгляд на Милу. Княжна скромно опустила глазки. Лешак раздвинул губы в усмешке.
      — Эх, дела потом, все потом, а сегодня гулять будем! Есть-пить, веселиться! Только красавиц моих надобно как-нито устроить…
      — Это мы сейчас сделаем, надоть только войта кликнуть… — сказал Руслан и заорал: — Эй, Вакула! Выходи, дело есть!
      Из избы вылез войт, за ним семенил знахарь. Увидел Руслана на ногах, и аж затрясся:
      — Никак тебе нельзя ходить, Руслан-богатырь! Я же рек: лежать не менее двух дней! Раны твои обширны, потребно их долго целить-заживлять…
      — А, не переживай, отец, на мне все заживает, как на собаке…
      — Ага, а с кем я не одну седмицу промучилась в корчме? — с напускной строгостью уперла руки в боки Мила.
      — Зато Молчан меня на ноги за день-два ставил…
      — Руслан, ваши знахарские проблемы потом решите. — напомнил о своем существовании Лешак. — Надо бы девок пристроить.
      — Ах, да… — спохватился Руслан. — Вакула, вот доблестнейший богатырь земли Русской, Лешак, поповский сын. Он ведет на Русь девок из лихого полона. Надо бы на постой их определить.
      Вакула, слегка обалдевший от нашествия столь могучих богатырей — Руслана он видел в деле, а о Лешаке вся земля слухами полнилась, — не нашелся, чего сказать, только коротко кивнул и пошел все устраивать.
      После полудня справили тризну по погибшим родичам, и, чтобы долго не горевать, тут же закатили пир горой в честь богатырей, княжьей дочки и освобожденных полонянок. Стол ломился от снеди, произносились бесчисленные здравицы. Руслан, сознающий слабость своего тела, на мед-пиво особо не налегал, уделяя больше внимания жареным гусям да поросятам с хреном, но к вечеру от количества съеденного слегка осоловел. Лешак же ел-пил так, будто голодал по меньшей мере седмицу, при этом аппетит его не убывал и не пьянел богатырь совершенно. Девки раскраснелись, словно только что осознали свою свободу делать все, что душе угодно, некоторые смущенно заулыбались, а иные во всю строили глазки местным парням.
      Близилась теплая, душистая короткая летняя ночь. Длинный стол уже наполовину опустел — блюд осталось четверть против того, что было сначала, а многие пировавшие расползлись спать по домам. Лешак с Русланом наперебой рассказывали друг другу свои приключения за последние полгода, не забывая где надо приврать для красного словца. Мила слушала обоих с широко раскрытыми глазами: как, оказывается, много всего произошло с ее возлюбленным после их последней встречи! Еще она отметила, что и Руслан, и Лешак привирают как-то по-странному: Руслан явно сочинял описания всяких чудес, происходивших вокруг него, навроде говорящей козы в горах Таврики, или трехголового змея, на котором они с Молчаном улетели с гор от землетряски. Лешак же явно преуменьшал собственные заслуги: «иду я как-то Корсуньским трактом, глядь: трое печенегов купчишку забижают…» и так далее в том же роде. Хотя ясно было, что попович рубился с гораздо большим числом врагов — где это видано, чтобы печенеги по трое нападали? Они обычно меньше, чем десятком на разбой не ходят. И хотя хорош и пригож собою весьма был Лешак, несмотря на возраст (ему было едва ли не в два раза больше лет, чем Руслану), не было для Милы во всем мире человека краше и доблестнее, чем Руслан.
      К полуночи собрались было расходиться на отдых, но тут снова произошло непредвиденное: земля заходила ходуном, послышался приближающийся громоподобный конский топот. Остававшиеся за столом переглянулись, Лешак побледнел.
      — Ва… Ва-ва… Ва-ва-ку-кулла — дрожащим голосом позвал он. — Спрячь меня скорее, ради всех богов! И вообще, меня тут нету и не было никогда!
      Руслан посмотрел на старшего товарища с неподдельным удивлением:
      — Лешак, ты чего? Перепил с отвычки, что ли? Сейчас мечи возьмем, встретим ночного гостя честь по чести…
      Попович посмотрел на него, как на умалишенного.
      — Ты спятил?! Это же Муромец! Узрит, что я не на заставе, сначала морду набьет, потом только разбираться станет…
      — Авось не набьет… Да и прятаться тебе уже поздно: вот он, Илья, уже въезжает.
      — Тебе-то что…
      Сам огромный, на черном, как уголь битюге, Илья Жидовин по прозвищу Муромец влетел в весь. Осадил конем перед столом, огляделся. Хмыкнул, спешился.
      — Исполать, люди добрые. — буркнул неприветливо.
      — Исполать и тебе, славный богатырь. — первым отозвался войт Вакула. — Добро пожаловать, просим за стол, откушай, чем богаты. Я — Вакула, войт здешний.
      — Благодарень. — ответствовал Муромец, садясь за стол рядом с бледным, как смерть, Лешаком, и придвигая к себе блюдо с четвертью теленка. Некоторое время Илья просто молча ел, не обращая ни малейшего внимания на замогильную тишину, повисшую над столом. Умяв достаточное, по его разумению, количество мяса, Илья выхлебал ковш пива, в который не менее половины ведра вошло, и обратился к Лешаку:
      — Уж не болен ли ты, Лешак?
      — Нет, нет, Илюша, что ты, здоров, аки бык.
      — Нда? А чой-то ты бледный такой? И молчишь все время? Даже странно.
      — Да… не спал давно, как раз почивать собирался, а тут вдруг и ты приехал.
      — А скажи-ка ты мне, Лешак, — задушевно начал Илья, придвигая к себе заботливо наполненный кем-то ковш, — а что это ты тут, в дне пути от Киева, делаешь? Что не на заставе? — привыкший к долгому бессонному пути Илья «днем» величал время от рассвета до рассвета, либо от заката до заката.
      Лешак уже вполне пришел в себя. Видя, что старшой, не отличающийся, в общем-то, кротким нравом, сразу морду бить не стал, а выясняет, что да как, он приободрился. Уговорить Муромца он всегда умел, грозный богатырь не поспевал за быстрой мыслью Лешака.
      — Так вот, Илья, докладаю: на заставе я был, тебя с Добрыней поджидал, а тако же и ворогов всяких. Когда ни вы, ни вороги ко мне по неясным причинам не явились, пошел я искать подвигов на свою голову да земле нашей на славу. И пришел я тогда в степи печенежские…
      — Рехнулся совсем, что ли? Жить надоело?! Один — к печенегам?
      — Не перебивай. Я ж не напролом, а тихонько, осторожненько, еду так. Посматриваю, чего полезного свершить бы. Ну, и на восьмой день отыскал я в тех степях…
      — Кучу печенегов. — уверенно закончил Муромец. — Одного не пойму, как же это ты жив остался?
      Лешак, собиравшийся было рассказать правду, обиделся и принялся врать.
      — Нет, не печенегов я там отыскал, Илюша. А нашел я там змия о семи головах, злобного не менее печенежской полутысячи. Долго бился я с ним, почитай, три дня и три ночи прошло к тому моменту, когда последняя голова этого чудища скатилась в сухой овраг. Утомился я сильно! Еще три дня и три ночи отсыпался после такого. А пробудился от того, что трясли меня немилосердно, да слезами горючими поливали. Открываю глаза, смотрю — мать честная! Девки!
      Муромец недоверчиво хмыкнул:
      — Врешь, небось, как обычно?
      — Да ящер меня пронеси, коли вру! — выпучив глаза, с жаром воскликнул Попович. — Оказывается, змей тот до девок вельми охоч был, и натаскал он их к себе в пещеру много. Тут девки, значит, видят, что чудище домой не вертается, вылазят на свет божий — глядь, змей без голов кверху лапами валяется, а поодаль удалой молодец, — чуть поклонился Лешак, — без движения лежит. И давай они тогда меня оплакивать, слезы проливать. Ну а когда уж я проснулся, то-то радости было! И повел я их тогда по домам, пока в этой веси, где мы ночевать собрались, тебя не повстречали.
      — Все наврал. — проворчал Илья. — Пещеру какую-то в степи отыскал со змеем многоголовым…Ну, и где они, эти твои девки?
      — Да вот же они сидят! — пожав плечами, показал Лешак на левую сторону стола. — Только поболее их, вообще-то. Наверное, половина спать разбежалась.
      Илья покачал головой, потом кивнул, крякнул, поднялся. Заметил, наконец, Руслана. Молодой богатырь за все это время не проронил ни слова. Теперь поклонился.
      — Здрав будь, Илья-богатырь.
      — И тебе не хворать. — буркнул Муромец. — Из младшей, что ль, дружины? Как звать?
      — Руслан.
      — Руслан, Руслан… Где-то слышал. А! Не за тебя ли Владимир наш князь дочку свою просватал?
      Руслан потупил взор, но тут вмешалась Мила.
      — За него, за него. А я та самая дочка и есть. Милой меня кличут.
      Муромец посмотрел на нее внимательно и медленно сел на место. Осушил еще один ковш, помотал головой.
      — Ничего не понимаю! А ты-то, княжна, как здесь оказалась?
      — Про то долго сказывать, — пожала плечами Мила, а ты, поди, устал с дороги…
      — И то верно. — Муромец вновь поднялся. — Эй, как тебя… Вакула! Кажи, где тут сеновал…
      Остальные тоже вскорости разошлись почивать. Руслан договорился с Лешаком, чтобы тот проводил Милу до Киева и сдал на руки отцу.
      — А сам как? — спросил Лешак.
      — А так. Пока Черноморда не поймаю — не бывать мне в Киеве! — ответил Руслан.

      — Провалиться мне на этом месте!!! Сколько же можно?! — бесновался Рыбий Сын, глядя на бесчувственное девичье тело. На сей раз жертва была задушена. В запальчивости он рванул меч из ножен, глаза его налились кровью.
      — Нет!!! — рванулась к нему Фатима, но Молчан жестом остановил ее
      — Буду в час по девке убивать, пока эта тварь, что по ночам злодействует, не сознается! — заорал Рыбий Сын.
      — Ты это чего? — угрюмо спросил его Молчан. В голосе волхва послышались угрожающие нотки. — Решил по-быстрому за убийцей работу доделать?! И чем ты тогда лучше? — в руках его появился посох. — Так отделаю, не посмотрю, что друг!
      — Может, ты предложишь лучший выход? Тогда предлагай побыстрее, а то все равно не пройдет и месяца, как нам некого станет провожать.
      — Колдовство это, злое колдовство, и как его побороть — это еще придумать надобно. Все это мы сейчас обмозгуем. Предлагаю не двигаться с места, пока убивца не найдем. Заодно и бабы отдохнут, загоняли мы их совсем по этим степям. То ли дело было с Русланом путешествовать — то ураганом подхватит, то на змее… Легко и быстро…
      — И как это мы будем искать злодея?
      — Это будет непросто. Мне нужно подготовиться. Вели пока девкам пожрать чего сготовить, а я делом займусь.
      Молчан достал из мешка прихваченную у Черноморда книгу, отошел с ней в сторонку, стал внимательно просматривать, бережно переворачивая страницы. Потом нашел нужное место, принялся читать. Читал он все утро, отвлекшись только на завтрак, когда Фатима робко позвала его к костру. Да и ел он как-то рассеянно, все мысли его были там, в книге. Наконец, Молчан закрыл огромный том, бережно спрятал в мешок и подошел к другу.
      — Рыбий Сын, дружище, будь так добр, дай мне твой нож. — произнес волхв ровным голосом. Он был собран, сосредоточен, лицо его не выражало ничего.
      — Зачем? — удивился Рыбий Сын. — Ты почитал книгу, понял, что ничего не получится, и от такого позора решил зарезаться, чтоб не долго мучиться?
      — Дай мне нож. Сейчас не время для шуток.
      Рыбий Сын пожал плечами, но нож дал. Молчан принял его, взял деревянную плошку, подошел к убитой девушке. Сделал надрез под левой грудью несчастной, собрал в плошку кровь, залепил порез каким-то листом. Затем снова отошел в сторону, движением руки зажег свой неугасимый огонь. Сел рядом, долго смотрел на пламя, шепча какие-то слова и держа плошку с кровью перед собой. Потом пропел несколько стихов на наречии, которое Рыбий Сын совершенно не понял, несмотря на то, что крутил в свое время «птичий клюв» Русланова оберега. Волхв побормотал еще что-то, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Рыбий Сын пристально глядел на него, полонянки с плачем готовили свою подругу в последний путь. Наконец, с резким гортанным вскриком Молчан выплеснул кровь в огонь и закрыл глаза.
      Он ожидал увидеть злобного колдуна навроде того же Черноморда, что подобно шакалу крадется за ними по пятам, забирая по человеческой жизни каждую ночь. Но совершенно для себя неожиданно увидел он то, что происходило у него за спиной: вот сидит Рыбий Сын, вот хлопочут девки… Стоп. И словенин, и девки, включая убитую, как бы отливают зеленовато-голубым сиянием. Но одна из них светилась кроваво-красным цветом. Она и была убийцей. Молчан медленно открыл глаза, встал, едва ощущая свое тело — волшба высосала из него немало сил, поднял обличающий перст и, пошатываясь, сделал шаг, другой, третий… Рыбий Сын на всякий случай тоже встал, пошел рядом с другом. Молчан подошел к той, что в колдовском видении светилась красным, указал на нее и прохрипел:
      — Это она. Она убила всех. — после чего силы оставили его окончательно и он упал.
      Под лиловым солнцем росли оранжевые березы с синей листвой. Белые олени грациозно перелетали с ветки на ветку, золоточешуйчатые птицы весело плескались в зеленом ручье, а красно-черные рыбы шуршали в высокой голубой траве. Воздух же нестерпимо пах уксусом…
      Молчан с усилием открыл глаза. Первым его открытием стало то, что небо по-прежнему голубое. Вторым — то, что некто без лица держит у него под носом тряпицу, смоченную в уксусе. Потом он узнал странную девушку с занавешенным лицом, которая в последние дни всеми правдами и неправдами старалась держаться поближе к Рыбьему Сыну.
      — О, Аллах услышал мою молитву! — воскликнула она. — Ты очнулся, почтенный суфий!
      — Воды… — попросил волхв. Девушка тут же поднесла к его губам бурдюк с водой. Молчан сделал пять долгих жадных глотков, попытался подняться. — Состояние такое, будто на мне седмицу подряд воду возили. — проворчал он, стиснул зубы и рывком вскочил на ноги. Мир завертелся перед глазами, и, если бы не все та же девушка, он снова упал бы. Попытался сделать хоть один шаг, получилось плоховато. — Нет, все же лучше я пока посижу. — покачал головой он. — А ты… как тебя зовут?
      — Фатима, господин.
      — Фатима, позови сюда Рыбьего Сына.
      — Слушаю и повинуюсь, господин. — поклонилась девушка и убежала. «Откуда в них такая покорность и забитость? — подумал рассеянно Молчан. — Нашей бабе поди скажи вот так, мол, поди быстро сюда, да принеси мне того-то и сего-то. Если ты не боярин, а она не холопка, сильно рискуешь ухватом схлопотать промеж ушей…».
      — Ну что, проснулся? — лицо воина еще несколько расплывалось, но Молчан видел окружающее все отчетливее и отчетливее.
      — Да. Она не убежала?
      — Попробовала бы она… — недобро ухмыльнулся Рыбий Сын. — Ничего не говорит, все молчит. Я пока особо ее не допрашивал, тебя ждал.
      — Добро. Дай мне мой мешок. Так, теперь помоги добраться до костра и принеси потом котел, в котором девки похлебку варят.
      — С водой?
      — Да.
      Когда вода закипела, волхв начал кидать в котел травы, что-то шепча при этом. Фатима, повинуясь указаниям Рыбьего Сына, не отходила от него ни на шаг. Вскоре целебный отвар был готов. Молчан подождал, пока он чуть остынет, затем вздохнул и залпом выпил содержимое.
      — Вот так-то оно бывает, когда с утра пораньше слишком много колдуешь! — сказал Молчан Фатиме, не произнесшей за все это время более ни слова. Затем без посторонней помощи волхв поднялся на ноги и, все еще пошатываясь и опираясь на посох, пошел туда, где полонянки тесно обступили убийцу трех их подруг. С каждым шагом он все сильнее ощущал, как вливается в него сила, и, подойдя к грозно ворчавшим девкам, Молчан чувствовал себя так, словно только что пробудился после дюжины часов спокойного сна.
      — Вот теперь поговорим. — произнес он, в упор глядя на убийцу. Девушка затравленно озиралась.
      — В молчанку играет. — прокомментировал Рыбий Сын.
      — А пусть ее. Сейчас я дурман-травы заварю, она нам все расскажет! — спокойно произнес Молчан, глядя на убийцу.
      Неизвестно, что сподвигло преступницу заговорить — страх, расчет на милосердие или какая другая причина, но она заговорила.
      — Мне совершенно неважно, что вы обо мне думаете, потому что я давно уже мертва. Иногда мне жаль этих девочек, что я убила, иногда — плевать. Чаще — плевать, потому что о чем может сожалеть та, кто вручила свою жизнь богине? Все в руках богов, а в моем случае — в руках одной-единственной богини.
      Пяти лет от роду мои нищие родители продали меня в храм. Выросла я, не помышляя ни о чем, кроме как о Служении Великой Матери. Ни к чему вам, мнящим себя великими радетелями за счастье людское, знать где, кому, и как я служила. Как-то, уже после того, как мне исполнилось семнадцать лет, пошла я поутру к колодцу за водой. Вдруг из колодца выпрыгнул ужасный бородатый карлик, и, не успела я сообразить, что происходит, как оказалась уже под облаками. Между небом и землей было очень холодно, а летели мы долго, так что к тому времени, когда достигли мы обиталища этого чернорожего демона, я порядком замерзла… Потом… Неважно, что было потом. Но в какой-то момент терпение мое лопнуло, и я решила убить моего мучителя. Но он был могущественным колдуном, и я поняла, что своими силами мне его не одолеть. Тогда я обратилась к своей богине, и умоляла помочь мне. Она согласилась, но в обмен на мою жизнь. Я согласилась, не раздумывая: что может быть лучше, чем вручить свою жизнь в мудрые руки Вечной?! Богиня велела мне готовиться к священному акту убийства: сам карлик тоже должен был быть принесен в жертву моей покровительнице. Двенадцать дней и ночей выполняла я ритуалы, готовясь исполнить волю богини. Но на тринадцатый день, вечером которого этот ничтожный колдун, возомнивший себя властелином мира и вершителем человеческих судеб, должен был умереть, во дворец ворвалась орда диких варваров. Во что превратился дворец, вы видели. Сам же колдун улетел сразу же после побоища. Убивать мне стало некого, и тогда я дерзнула вновь воззвать к своей богине. Гнев ее был страшен! Я не надеялась пережить те страшные боли, которые она на меня наслала. Но вдруг она сменила ярость на милость, и велела мне принести ей в жертву десять девушек, моих товарок, в срок до окончания лета. После этого Богиня обещала снова вернуть мне свободу, а до тех пор я — это она во плоти! — тут прежде бесцветный голос равнодушной ко всему бывшей жрицы неведомой богини вдруг наполнился силой, в нем зазвенела сталь, и никто не успел ничего предпринять, как глаза пленницы полыхнули нестерпимым синим светом. Страшная сила подняла в воздух всех, кто стоял рядом, и швырнула на два-три десятка шагов.
      — Во дела! — опешил Молчан, утирая разбитый нос и глядя на воплощение неведомо кого круглыми от удивления глазами.
      — Зря мы трепались столько, — сказал, вставая, Рыбий Сын. В деснице он уже сжимал позаимствованный у Черноморда меч. — Надо было сразу голову долой…
      — Надеюсь, что еще не поздно. — пробормотал Молчан, нашаривая свой тяжелый резной посох.
      — Вот и я надеюсь… Ты пока здесь посиди, я попробую сам. — сказал Рыбий Сын, направляясь к тому, что недавно еще было простой девушкой, пусть даже и убийцей. Она уже весьма преобразилась: выросла едва ли не вдвое, во лбу у нее засиял третий глаз. Рук тоже прибавилось, их теперь стало не то восемь, не то двенадцать — Молчан никак не мог сосчитать, потому что конечности загадочного существа находились в беспрестанном движении. Рыбий Сын прошел уже половину расстояния, затем медленно пошел чуть в сторону, потом походка его сделалась совсем странной — Молчан не смог подобрать подходящего слова, какой именно, — затем воин начал свой непостижимый танец, плавно перемещаясь из стороны в сторону. Вот он, сделав несколько длинных скользящих шагов, возник прямо перед чудовищем. И вроде бы даже успел раз или два ударить мечом. Затем богиня взмахнула одной из своих многочисленных рук, и, снова прокувыркавшись по воздуху, храбрый словенин упал рядом с Молчаном.
      — … надо попробовать еще раз. — сказал он, закончив ругаться на печенежском языке. Богиня тем временем сама двинулась в их сторону. От лица ее исходило яркое синее сияние, на которое невозможно было смотреть, в ногах откуда-то появилось множество ползучих гадов. — И еще, Молчан. Если у меня опять не получится, тогда попробуй достать ее своей волшбой. Терять нам все равно нечего. — с этими словами Рыбий Сын поднялся и снова заплясал свой смертельный танец. Все повторилось, как и в прошлый раз, только теперь он успел нанести пять ударов: три в живот да еще две руки отсек. До шеи страшной неведомой богини дотянуться ему не позволял ее огромный рост. Потом, издав протяжный крик, он пролетел саженей сто, если не больше, тяжело упал наземь и более признаков жизни не подавал. Молчан смотрел на него, не веря, что этот странный воин, бывший некогда врагом и раскаявшийся, успевший стать его другом, теперь мертв. К действительности его вернул истошный визг полонянок. Молчан обернулся, и увидел, что богиня уже совсем близко, еще миг — и она его просто растопчет. Не осознавая своих действий, побледневший волхв поднял правую руку и особым образом прищелкнул пальцами, как он это делал, творя неугасимый огонь. В тот же миг богиня, у которой уже выросла вторая голова и еще пара дюжин рук, превратилась в гигантский факел. Чудовище закричало, крик этот был столь громок, что вбивал в землю. Молчан не устоял на ногах и упал. Богиня сгорела быстро, и вскоре от нее не осталось ни следа — только маленький костерок, пляшущий в степи.
 
      — Вари свои травы. — прохрипел Рыбий Сын, когда волхв, к полной своей радости, его растормошил с помощью рыдающей Фатимы. — От меня живого места не осталось.

      Солнце еще только подумывало о пробуждении, когда Руслан покинул весь. Стараясь ступать неслышно, он вошел в избу войта, прокрался в светелку, где на широкой лавке, устланной какими-то тряпками и шкурами, спала Мила. Несколько мгновений богатырь любовался безмятежным, немного еще детским лицом возлюбленной, затем вздохнул, вышел во двор, вывел Шмеля на тракт, вскочил в седло.
      — Ну, дружище, поехали геройствовать дальше. — тихо пробормотал он.
      Дорога была богатырю в тягость. Зудели раны, страшно хотелось спать, к тому же сердце болело, что снова разлучается с любимой. Но он упрямо ехал на юг, в Таврику. Урона чести допустить невозможно, а как еще назвать нарушение клятвы, данной, к тому же, в присутствии князя? Руслан полудремал в седле, пустив Шмеля рысью.
      Заполдень его совсем разморило. Богатырь подумал было поворотить коня вспять, в ту самую весь, там и знахарь старый, травы ведает, да и кто знает, может, и Мила еще там… Но он только сжал зубы до судороги и пуще пришпорил Шмеля.
      — Хозяин, мы же договаривались! — обиженно заржал тот. — Мог бы и словами сказать, я ж не дурень последний!
      — Извини, запамятовал, неженка.
      День прошел без приключений. Почти никто Руслану не встретился — несколько крестьян, работавших близ тракта, да пара купцов с большим обозом тащили разные греческие товары из Корсуни в стольный Киев. Ночевали опять почти на тракте, Руслан был настолько слаб, что заснул сразу и спал как бревно, без сновидений. На рассвете его разбудил Шмель.
      — У тебя заводятся дурные привычки. — проворчал Руслан, левой рукой продирая глаза, а правой хватаясь за меч. Вокруг клубился густой туман. — Ты как думаешь, надо мне спать хоть когда-нибудь? — он посмотрел на коня и обомлел: Шмель дрожал, как осиновый лист. — Э, ты чего это трясешься?
      — Т-т-там цы-цы-цыг-гане! — выдавил из себя конь.
      — Ну и что? — удивился Руслан. — Чем это тебе цыгане не угодили?
      — А т-тем, чт-то про них м-меж кон-нями мног-го ст-трашных ис-историй рассказыв-вают. Мол, цыган уведет коня, так больше ег-го н-никто н-не видит. У нас верят: к цыгану попал — считай, сгинул.
      — Не бойся. Я без коня оставаться не намерен. Ну, где там твои цыгане?
      — Н-не слышишь, что ли? С юга приближаются!
      И впрямь, приближение табора не услышать мог лишь глухой. С какой стати цыганам приспичило путешествовать по ночам — то одним богам ведомо, но табор уверенно двигался в сторону Руси. Топот множества копыт, скрип кибиток, звон бубенчиков, крики людей — все сливалось в то ли гул, то ли рев.
      — Как интересно. — пробормотал Руслан. — Куда это они катят и зачем? Когда печенеги или там половцы какие — тут все ясно: в набег за добычей, ну и так, просто потешиться. А этим что надо? В набег с бабами да детьми вроде как не ходят…
      — З-за к-конями… — ужаснулся Шмель, и тут же спросил: — Хозяин, а ты почем з-знаешь, что с бабами? Туман же!
      — А я их вижу. — ответил Руслан, выходя из кустов и направляясь к тракту.
      — К-куда?! — возопил Шмель.
      — Спокойно, коняга. Держись за мной и не пропадешь. И болтай поменьше. Надоел уже хуже горькой редьки.
      Поеживаясь от утренней прохлады, что вроде бы взбодрила, но неприятно взбередила раны, Руслан вышел на тракт и встал на пути табора. Шмель на подгибающихся со страху ногах плелся за ним, как привязанный. Из тумана показались едущие впереди верховые цыгане. Завидев препятствие, они остановили коней.
      — Что тебе надо? — надменно спросил один из них.
      — Сколько хочешь за коня? — тут же спросил второй.
      — Служба у меня такая, пограничная. — невесело усмехнулся Руслан. — А что до коня, то он не продается.
      — И чего тебе от нас надо? — снова спросил первый.
      — Три золотых, а? — предложил второй.
      — От вас мне нужна одна мелочь: доподлинно узнать, зачем на Русь идете. По делу, аль от дела? С добром, с худом ли? А конь, повторяю, не для продажи.
      — Твое какое собачье дело, куда идем? — бросил первый.
      — Пять золотых! — почти крикнул второй.
      — Служба у меня такая, — повторил Руслан, начиная прикидывать расстановку сил в возможной схватке. Выводы напрашивались самые что ни на есть неутешительные. — Если с добром, то милости просим. А если лихо какое умыслили, то придется вас назад завернуть. — вопрос с конем он оставил без ответа.
      — Здесь пятьдесят мужчин, — ухмыльнулся первый, — а ты всего один. Мы тебя убьем. Если не ищешь смерти, уйди с дороги.
      — Коли уже угрожаешь, значит, не с добром пришли. — медленно, с расстановкой проговорил Руслан. — Убить вы меня, может статься, и убьете, спорить не стану, то в руках богов. Но подумай, сколько мужчин у тебя после этого останется? — с этими словами он обнажил меч, и вполголоса бросил назад: — Шмель, если свара начнется, тикай отсюда, и смотри издаля. Пока ты трусишь, помощи от тебя все равно никакой.
      — Ладно, десять золотых — и ты нас пропустишь. — подумав, предложил первый. Надменности в его голосе чуть поубавилось.
      — И еще десять за коня. По рукам? — возбужденным голосом выкрикнул второй, смотревший на Шмеля, как кот на кошку по весне.
      — Нет, ребята. Мзды я, знаете ли, не беру, а мыто у нас в городах собирают. Стало быть, так дело не пойдет. Либо давайте выкладывайте, что вам у нас надобно, и я осмотрю еще весь ваш обоз, либо поворачивайте оглобли туда, откель пришли.
      — Видать, служивый, жизнь тебе совсем не мила. — покачал головой первый, вынимая из ножен широкий нож с богатой рукоятью. Второй, сообразив, что коня можно и бесплатно получить, тоже достал нож и решил обойти Руслана сзади. Со стороны цыганского обоза уже спешили другие верховые, озабоченные тем, что караван встал.
      Первый цыган широко размахнулся, собираясь сверху ударить Руслана ножом, но тот опередил его, проткнув насквозь. Выдернул меч, обернулся, перебросил оружие в левую руку и мощным ударом кулака ссадил наземь второго, тоже уже готового ударить.
      — Извините, ребята, вы на меня напали, пришлось защищаться. — пробормотал Руслан, прикидывая, кто на него кинется следующим. На него напали сразу трое: двое с ножами, один с кнутом. Тому, что с кнутом, поначалу свои здорово мешали: вытянув своего же товарища, и, как это у цыган водится, скорее всего, родственника, кнутом вдоль спины, он схватился за степняцкую саблю, висевшую на поясе. Сабля — оружие посерьезнее ножа, и основное внимание Руслан сконцентрировал именно на этом противнике. Ранив его в руку, богатырь воспользовался возникшим замешательством, чтобы разобраться с тем, кто отведал кнута. Затем кто-то, обошедший его сзади, ударил кнутом его самого, под колени. Ноги обожгло чудовищной болью, но Руслан устоял. Сонная дымка, словно окружавшая его с момента выезда из полянской веси, наконец-то спала. Богатырь осерчал и начал рубиться в полную силу, не обращая внимания на старые и новые раны и черпая из своего тела последние силы. Первым делом он снес голову тому, что с саблей. Затем быстрыми очными ударами уложил еще троих. Собравшиеся было на подмогу товарищам притормозили, видя семь трупов. Руслан понял, что если не продолжит бой прямо вот сейчас, не медля ни мига, то силы оставят его, и тогда — неминучая погибель. И в то же самое время он вспомнил, что у него тоже есть свой «запасной полк». Нашарив в кармане ларчик размером с орех, Руслан швырнул его под ноги цыганам и побежал на них. Ударившись оземь, ларчик принял свои первоначальные размеры и придавил ноги двоим вечным бродягам, так и не успевшим понять, что с ними случилось. Крышка ларя откинулась, из него вылезли одинаковые братья Эйты, как окрестил их про себя Руслан.
      — Хде энто мы? — удивился один из них.
      — В драке! — рявкнул Руслан, уже рубясь с двумя сабельщиками сразу.
      — Пора поразмяться, что ли… — бесцветным голосом протянул второй балбес, неторопливо направляясь к трем цыганам, обходившим Руслана справа. Тут же он получил вскользь кнутом пор руке, взревел и озверел. — Ах, так?! Ну ла-адно! — Увесистыми кулачищами он быстро успокоил своих противников, резво вернулся к своему ящику и вынул из него огромную дубину. Его брат уже успел вооружиться точно такой же. И пошла-поехала потеха: Руслан в центре, балбесы с боков лупили цыган почем зря. Богатырь несколько раз предлагал прекратить бессмысленное побоище, но цыгане упрямо перли на меч и дубины. Руслан уже старался не убивать, а калечить: ярость прошла, и он не видел смысла в чрезмерной жестокости. Братья Эйты, не задумываясь о последствиях, просто лупили своими дубинами всех, кто под руку подворачивался.
      Наконец, когда на ногах осталось стоять чуть больше дюжины мужчин, а женщины и дети завывали, кляня судьбу, что привела их на эту дорогу, цыгане пошли на мировую. Руслан мутнеющим взором смотрел, как они грузят трупы и раненых в свои кибитки, как разворачивается их караван и на предельной скорости убывает туда, откуда пришел. Все раны, полученные в недавнем бою с древлянами, открылись и кровоточили; силы окончательно оставили богатыря. Но лишь тогда, когда стих последний отзвук убегающего табора, Руслан позволил себе опуститься на траву.
      — Эй, ты чего? — ошалело спросил его один из братьев. — Помираешь, что ли?
      — Эй, ты давай, того, не помирай! — возмутился второй. — С кем мы выпивать будем?!
      — Знахаря бы… — чуть слышно пробормотал Руслан и лишился чувств.
      В чистом поле, возле тракта, среди конского навоза, луж крови, и прочих следов жестокой сечи, над бесчувственным раненым богатырем стояли два совершенно одинаковых громадных детины с дубьем в руках и озадаченно чесали в затылках.
      — Эй, ты, что делать бум?
      — А я знахарь? Я знаю?!
      — Может, закопаем?
      — А если он еще живой?
      — А ну и что?
      — Как это «что»?! Он же нам наливал! И, потом, из такой дыры в мир вытащил! Почитай, наш третий братуха. Родного брата — и живьем закопать?! Не, я так не могу.
      — Да, нехорошо получилось бы…
      — Так че делать-то бум?
      — Он сказал: «Знахаря бы», я точно слышал. Надо найти знахаря и сюды привесть.
      — А можть, он до знахаря уже загнется?
      — Тогда надо его к знахарю снести.
      — На себе, что ли?
      — Зачем? В сундук наш упихаем — и к знахарю.
      — Ну ты даешь! Я б ни в жисть не додумался! Постой, а если он — в сундук, то мы-то как же?!
      — А ножками. А ты что, думал до знахаря в сундуке ехать? Сундук, брат, сам ездить не умеет. А жаль. Найти б колдуна толкового, чтоб зачаровал его хорошенько, и колеси себе по свету! Сегодня здесь подрался, завтра там…
      — Да, это жизнь! А и сегодня неплохо подрались…
      Почесав языки еще некоторое время, они все-таки уложили Руслана в свой огромный ларь, без видимых усилий подняли на высоту своего роста и шваркнули об землю. Ларь съежился, и старший брат (в смысле, тот, что чуть поумнее), положил его в карман. Еще некоторое время заняло пространное обсуждение направления, в котором следует поискать знахаря. Наконец, братья в несчетный раз взлохматили свои тысячу лет не мытые затылки, и пошли вслед умчавшимся цыганам. Шмель, с безопасного расстояния наблюдавший ход сражения, увидев, как Руслана положили в ящик, потрусил за ними.
      Очень скоро выяснилось, что молча дрыхнуть в ларе — одно, а молча идти бок о бок по дороге — совсем другое.
      — Эй ты, давай поговорим.
      — Давай. А о чем?
      — А что, есть разница?
      — Да, по-моему, нет.
      — Тогда давай сказывать байки.
      — Давай. Кто первый?
      — Ты. Ты старшой, я уступаю.
      — Лады. Тогда слушай. Жила была одна овечка…
      — А что такое «овечка»?
      — Не знаю, только байка так начинается. Не перебивай. Жила-была, значит, одна овечка. Не простая, а золотая. Ничего в жизни она не делала, только спала да травку щипала…
      — Чтоб я так жил! Только чтоб еще и подраться!
      — Не перебивай, говорю! А то так звездану — закачаешься. Ну, вот. А прознали в далекой земле про нее могущественные… тьфу, запамятовал. Хоть тресни, не могу вспомнить, как они назывались…
      — Так что, треснуть?
      — Я т-те тресну! Слушай дальше. В общем, эти самые, которые могущественные, узнали про ту овечку, захотели ее привезти к себе. И послали за ней корабль, битком набитый героями.
      — А что такое «корабль»?
      — А я откуда знаю?! Сколько раз говорить: не перебивай! А не то ка-ак…
      — Молчу, молчу.
      — И поплыл геройский корабль за той овцой. Много чего по пути повстречали те герои…
      — Прости, что опять перебиваю. А герои — они-то кто? Тоже не знаешь?
      — Про них как раз знаю. Это такие ребята, которые ничего в целом свете не боятся, а вот зато подраться любят…
      — О! Это ж про нас! Мы с тобой, выходит, герои и есть?
      — А то как же! Слушай. И бешеные камни видели, и с драчливыми зубами бились, и красавиц покоряли…
      — Зачем?!
      — Видать, надо было. Потом доплыли они до той овцы, схватили ее, зашвырнули на корабль и скорее обратно. Ну, успех такого дела полагается обмыть. День, другой обмывают — хорошо гуляют, все им мало. А на третий день глядь — закуска кончилась! Какая ж пьянка без доброй закуски? Это уже хворь зеленозмийская, а не приличное веселье… В общем, ухомякали они ту овечку и на том веселиться перестали. Как раз к тому времени, как к родному берегу причаливать, они и проспались. Глядь — а от овечки золотой одна шкура осталась! А что да как было — про то никто не помнит, потому как все пьяные вусмерть были. Давай они промеж собой разбираться: кто овечку сожрал? Побили, а то и поубивали герои друг друга изрядно. А как приплыли, так местный царь и шкуру у них отобрал. Представляешь? Ну, герои, конечно, расстроились да разобиделись, и пошли заливать такое горе… Кстати, это что за зверь за нами топает?
      — У, здоровый какой! Может, это овечка и есть?
      — А кто его знает… Может, и овечка.
      — Так чем дело-то у тех героев кончилось?
      — А чем оно еще могло кончиться? Спились они к кощеевой матери…
      — Жалко… А что ж они морду тому царю не набили?!
      — Я про то не знаю.
      Некоторое время удавалось идти молча. Шмель все так же брел за верзилами, стараясь не приближаться более, чем на сто саженей. Наконец, им опять надоело молчать.
      — Теперь давай ты рассказывай.
      — Ну, ладно. В некотором царстве, все в том же государстве, жила да была девка красоты неописуемой…
      — А что значит «неописуемой»?
      — Это значит, что и представить себе невозможно. Теперь ты давай не перебивай, а не то осерчаю!
      — Ладно, ладно, умолкаю.
      — Вот. Взял ее за себя царь тамошний…
      — Это тот, что у героев шкуру отобрал?
      — А мне почем знать? Может, и тот. Только в лоб ты сейчас точно получишь… Да вот девка та невзлюбила с чегой-то царя, и от него утекла за море, там у нее хахаль оказался. Царь, понятно, обиделся, и решил хахалю тому морду набить…
      — Это по-нашему!
      — Да. А так, как хахаль схоронился за высокими стенами, пришлось царю помимо своей дружины еще и друзей на подмогу звать. Ну, собрались к нему друзья, и все, как один — герои…
      — Да ну? Те самые, что за овцой мотались, что ли?
      — Не, те, наверное, к тому времени уже совсем спились. Ну, созвал царь друзей, выкатил им вина, стали они поход планировать и ужрались.
      — Хм, неудивительно, если они, как и те герои…
      — Н-на!!!
      — Уй, больно же! Ты че?! Я ж тя не бил!!!
      — Впредь перебивать не станешь.
      — Ну-ну, я тебе эту плюху еще припомню, блин горелый…
      — Не опохмеляясь, попрыгали они поутру в свои корабли и поплыли хахаля воевать. А тот тоже хитрый был, и своих дружков позвать не забыл. И те парни героями оказались. В общем, в одно прекрасное утро стоит под стенами города похмельное геройское войско, а другое такое же за стенами сидит… пять лет сидят, десять, и давно уже все позабыли, на кой ляд они туда приперлись, помнят только, что город надо взять. И выискался среди них один такой умный, который сделал деревянного коня…
      — О! Я вспомнил! Это ж конь, а никакая не овечка!
      — Какая еще овечка?!
      — Ну, тот зверь, что за нами идет, это не овечка, это называется «конь»!
      — Точно? Ты ничего не путаешь?
      — Точно!
      — Вот и славно. А теперь умолкни, пока по второму уху не схлопотал. Сделал он, короче, такого же коня, как тот, что сзади, набил его героями под завязку и подарил городу. А те сразу ухи развесили, думают, мол, если те им подарки дарят — значит, все, войне конец. И давай пить-гулять-веселиться! А в ночи из коня вылезла толпа героев, и…
      — И?..
      — Ну, в общем, город они взяли.
      — А девка?
      — А, не помню. Да и какая разница? Главное, что пьянкой закончилось!
      — А потом?
      — А потом как водится. Все спились. Только тот, что коня выдумал, в здравии остался, да и то потому, что спьяну заблудился и много лет домой попасть не мог. А как пить завязал, потому что вино все кончилось — так тут же дорогу вспомнил. Приехал он до дому, и больше — ни капли, и в другие страны, что характерно — ни ногой. Тут и байке конец. Кто слушал — молодец, а кто не слушал — тому в ухо.
      — Слушай, я понять не могу: откуда мы знаем эти байки, если всю жизнь в ящике просидели?
      — Вот и я не знаю…
      И снова они запылили по тракту в полной тишине.
      Вскоре братья дошагали до небольшого селения, что прилепилось к тракту возле реденького леска. Несмотря на скромные размеры, в селении была корчма.
      — Эй, вы там! — заорал старший брат во всю глотку. — Знахарь у вас есть?
      — А то нам подраться охота! — добавил младший, любовно поглаживая кулак.
      — Со знахарем — и подраться?! — долетел до них чей-то удивленный голос. — За что ж его так? Что наш знахарь вам плохого сделал?
      Братья дружно принялись искать ответ испытанным способом: почесыванием затылков, но придумать ничего не успели. С гулким хлопком прямо из воздуха перед ними вывалились три фигуры: Высокий худой русоволосый человек с резным посохом в руке, рядом с ним другой, с ежиком светлых волос на покрытой шрамами голове и пронзительным взглядом холодных голубых глаз. В руке он сжимал узкую острую саблю, над плечом торчала рукоять меча посерьезнее. За мужчинами стояла девушка с лицом, закрытым тряпкой.
      — Ну-ка, объясните-ка мне, что тут происходит? — спокойно спросил Молчан.
      — Нам бы это… того… то есть знахаря. — слегка запинаясь, проговорил старший брат, припоминая чувствительные удары того страшного, что с двумя мечами.
      — И подраться… — завел было любимую песню младший, но старший так на него цыкнул, что тот сразу заткнулся.
      — Ну, я знахарь. — произнес Молчан. — А зачем я вам нужен? И вообще, вы как тут оказались?
      — И где Руслан? — добавил Рыбий Сын.

      — Я спрашиваю, какой болван додумался тяжелораненого упихать в душный ящик?! — Молчан бушевал. К тому времени, как он извлек Руслана из ларца, богатырь уже был на волосок от смерти. Он потерял много крови, к тому же, ящик не отличался особой чистотой, и раны загноились. — Нет, ну это же надо! Неудивительно, что нас выдернуло сюда из хазарских степей…
      — Это он! — братья, не сговариваясь, одновременно указывали друг на друга. Выглядело это столь потешно, что, несмотря на серьезность ситуации, Молчан усмехнулся. Потом он отрядил балбесов под командованием Рыбьего Сына найти хоть какой водоем или колодец, чтобы вымыть Руслана, а сам остался заваривать целебные травы и готовить к употреблению те из них, которые в особом приготовлении не нуждались.
      На второй день Руслан пришел в себя.
      — Ну, наконец-то! — пробормотал Молчан. За сутки неустанных бдений он осунулся, под глазами образовались черные круги, ничего на свете волхв сейчас не хотел так сильно, как спать. — А то я уж начал бояться, что не вытащу тебя.
      — Молчан? — спросил Руслан чуть слышно.
      — А то кто же, Черноморд, что ли? Ладно, раз живой, значит, пока не помрешь. Сейчас Рыбий Сын тебя кормить-поить станет, а я спать пошел.
      Зрение медленно, как бы нехотя, вернулось к богатырю, и первое, что он увидел — это странного человека, одетого во множество одежд и совсем без лица.
      — Ты… ты кто? — слабым голосом спросил Руслан, и прозвучало это несколько испуганно.
      — Меня зовут Фатима, господин, — тонким девичьим голосом произнес странный человек и поклонился. — я недостойная жена великолепного Рыбьего Сына, да длятся его годы вечно без хлопот и печалей…
      «Интересно, когда это Рыбий Сын жениться успел?» — подумал Руслан, борясь с внезапно накатившей дурнотой. Дурнота победила. Уже почти в забытьи Руслан смутно почувствовал, что чьи-то сильные руки приподнимают его, а другие, тоже сильные, но понежнее, вливают в рот очередной горький отвар. Потом он заснул, и даже видел сны.
      Молчан хорошо знал свое дело. Руслан ощутил это, проснувшись наутро. Раны затянулись, силы начали возвращаться к нему. Он даже смог встать и сделать несколько шагов. Молчан тут же к нему подскочил, усадил, отчитал, как ребенка, заставил снова выпить какую-то гадость. Только после этого его накормили завтраком. Поев, Руслан снова ощутил прилив сил, но, как бы он ни буянил, Молчан и на сегодня вставать категорически запретил.
      — Уже середина лета, а Черноморд все еще гуляет… — пытался убедить друга богатырь. И убедил.
      — Да, Черноморд на свободе — это, конечно, непорядок. — погладил заметно отросшую бороду Молчан. — и пора нам, спору нет, уже до него добраться. — Видя, как заулыбался Руслан, волхв протестующе замахал руками: — Только ни пешком, ни на коне, ты, друг мой, ни сегодня, ни завтра не поедешь.
      — А тогда как же…? — опешил Руслан.
      — Как-как, не знаю, как… — произнес Молчан несколько раздраженно. — Впрочем, есть одна идея… Ты помнишь, как сюда попал?
      — Нет. — покачал головой Руслан. — Как с цыганами дрался, помню. И все — потом уже только твой голос и эта… Фатима.
      — Тебя те два долдона, что в черномордовой кладовке хранились, в своем ящике сюда принесли. Уши бы им оборвал, честное слово! Они ж тебя там едва не сгноили! А теперь пусть дальше тащат, только не закрывая ящик. Ничего, авось, не помрут — силы-то в них немало… Ну, как тебе такая мысль?
      — Пойдет. Мне сейчас все хорошо, лишь бы вперед. Да, а конь мой где?
      — Шмель-то? Да что ему сделается, жив-здоров. Сейчас на лугу пасется, слушает, как Рыбий Сын Фатиме своей печенежские сказки рассказывает… Как твой конь уразумел, что мы тоже его ворчание понимаем, так, бедолага, чуть умом не тронулся. Ладно, пойду их всех собирать, а то и впрямь, в путь-дорогу пора. Ух, скорее бы все закончилось! Уйду обратно в свой лес, еще лет пять в молчанку поиграю… А то за короткое время столько всего, что на пять жизней с лихвой хватит… А, что там… — махнул рукой Молчан и ушел.
      Братья-балбесы сначала наотрез отказались становиться носильщиками, но после того, как Рыбий Сын ненавязчиво предложил им подраться, сразу предпочли своей любимой драке тяжелый труд. Незадолго до полудня, наконец, удалось выйти в путь. Впереди шел Рыбий Сын, Фатима семенила за ним, следом братья несли в своем ларе Руслана, сбоку шел Молчан, рассказывавший богатырю обо всем, что произошло после их расставания, а Шмель, нагруженный мешками с едой и одеждой и недовольно ворчавший по этому поводу, замыкал шествие.
      — … а после того, как спалили мы ту богиню, привел я Рыбьего Сына в порядок, меньше дня на это потребовалось. Потом уж мы дальше пошли. Два дня шли, ничего не происходило. По моим расчетам, до Итиля нам дня два-три, никак не больше, оставалось. И тут вечером, сидим это мы, девки еду готовят, Рыбий Сын с оружием своим возится, я книгу читаю. Смерклось уже, кушать хочется, а девки, как на грех, замешкались что-то. И тут — конский топот приближается. И скачет не один, как тогда, когда Лешак на нас выехал, а значительно больше, не менее дюжины. Смотрю, девки все замолчали, видать, воздух набирают, чтоб завизжать погромче. Рыбий Сын и ухом не ведет, знай себе, меч точит. И прискакали к нам хазары, пятнадцать человек. Я, было, сначала подумал, что за девок ихних поблагодарить хотят. Ан нет, они решили всех остальных отобрать. Потому ни слова не говорят, а скачут на нас с саблями да арканами своими. Ну, в положенное время девки завизжали, больше половины гостей на земле оказалось, у остальных кони пляшут с перепугу, им не до нападения. И я тогда спрашиваю, как могу спокойно (а на самом деле страшно до икоты):
      — По добру, по здорову ли пожаловали, гости дорогие?
      — Сейчас ты узнаешь… — хрипит их старшой, пытаясь подняться с земли.
      — Что надо-то? — спрашиваю, как будто ничего особенного не происходит.
      — Давай своих девок и проваливай куда хочешь.
      — Не отдам. — опять отвечаю, словно корову на торге продаю, а у меня ее в полцены сторговать хотят. — Я обещался по домам их отвести али в руки хорошие пристроить.
      — У меня хорошие руки! — хрипло смеется хазарин. После падения с коня у него дыхание еще не вполне восстановилось. — Большие, сильные!
      — Нет, — все так же спокойно говорю я, а у самого руки-ноги трясутся, словно чей-то птичник обчистил. — Что-то не нравятся мне твои руки. Ступай себе с миром.
      Ну, тут хазарин совсем озверел.
      — Дурак! — кричит он мне. — Еще до рассвета все эти женщины будут ублажать меня и моих воинов, а твои кишки останутся на завтрак пожирателям падали!
      — Не хвались, на рать идучи, а хвались, идучи с рати… — глубокомысленно вставляет веское слово Рыбий Сын, которого хазары до того вообще не замечали.
      — Куда идучи? — слегка обалдел предводитель отряда.
      — Туда, туда. — успокаивающе кивает Рыбий наш Сын. — И сам уцелеешь, и людей сбережешь…
      — Вот это наглость! — восклицает хазарин. Его люди за время перепалки успели кто прийти в себя, кто успокоить коней. — Взять их!
      — Смотри, мы тебя предупреждали. — говорит Рыбий Сын, а сам стоит совершенно расслабленно. Как только хазары пошли вперед, он как выхватит меч, в левой — сабля, и давай двумя руками рубиться! Глаз за ним не поспевал, честное слово! И не скажешь, что парень несколько дней назад полудохлый валялся после полетов… Он их почти всех уделал… Ну, парочку я посохом успокоил. Один только верткий такой попался, шустрый, да не самого храброго десятку: пока другие сражались, он все бочком-бочком, на коня — и только мы его и видели.
      — Плохо, что один ушел. — сказал мне Рыбий Сын, закончив свою страшную работу. — Других приведет.
      — А с теми, кто сейчас уцелел, что делать будем? — спрашиваю.
      — А что, кто-то уцелел? — сильно удивляется он. — Посмотрю-ка… Нет, Молчан, никто в живых не остался. Двум ты мозги вышиб, остальных я убил. Надо уходить, кто знает, когда они придут большим отрядом…
      Ну, поели мы на скорую руку, да снова в путь. Не только девчата устали, мы и сами притомились изрядно. Рыбий Сын дремал в седле — некоторые кони пережили битву, мы их с собой взяли. Заполночь уже, полонянки наши совсем уж из сил выбились, а отмахали мы верст пять всего, не больше. Тут Рыбий Сын пробуждается от своих тяжких дум и говорит мне:
      — Знаешь что, Молчан, давай здесь вставать. Место доброе: справа овраг, слева овраг, да и сзади тоже. Отступать некуда, но и нападут только спереди, окружить не смогут. А что до всего остального… Как Руслан говорил: когда ни помирать — все равно слезами не поможешь…
      Спрятали мы девок всех в овраг, они там быстренько себе нору какую-то вырыли и спать легли. А сами сидим, хазар ждем. Я еще тогда, когда мы убийцу стерегли, сделал отвар, чтоб сон отгонял, у нас его полбаклажки оставалось. Ну, допили мы его, сидим, балаболим потихоньку.
      — Когда я был совсем маленький, и мой дед частенько наказывал меня за шалости, — говорит Рыбий Сын, — снова начали датские корабли разбойничать по нашему берегу. А мы всегда жили на побережье, у самой воды, и потому первыми принимали их удар на себя. Мой отец, которого Богданом звали, вместе со всеми с оружием в руках отражал набеги. Перед одним таким боем староста сказал всем, кто оружие держать мог: «В битве не тот должен победить, кто бахвалится числом своим и силой, а тот, кто более умелый, лучше знает место и защищает то, что поклялся защищать». Он тогда много еще чего сказал, мне дед рассказывал, да много всего с тех пор было, я уже не помню. Так вот, Молчан, сколько бы хазар ни пришло против нас, мы все равно их победим. Даже, если погибнем. А наши тогда победили, потеряв лишь пятерых.
      Такие вот героические речи вел Рыбий Сын, а тем временем и хазары пожаловали. Было их больше сотни. Во тьме плохо видно, но то, что их не десяток и даже не два — это было понятно. И начали мы с ними биться. Знаешь, вот про битву ничего толком рассказать не могу. Помню, бил кого-то посохом куда попало, много бил. Рыбий Сын тоже времени даром не терял, и за короткое время наворотили мы там гору трупов… А потом мне правое плечо процарапали, а его по голове ошарашили. Он, хоть и ошарашенный, драться продолжает, ну и я стараюсь не отставать. Но оба прекрасно понимаем, что долго мы так не продержимся. Тогда Рыбий Сын шипит сквозь зубы кошмарнейшее ругательство на печенежском языке, — я его разобрал, но такие проклятия лишний раз вслух лучше не произносить, мало ли что… — а потом задирает лицо к небу, не забывая при этом отбиваться от наседающих врагов, и орет голосом таким громовым, что мне аж уши заложило: «Саян-оол!!! Саян-оол!!!». Что это, думаю, за заклинание такое? И тут же его об этом спрашиваю. А он, мерзавец, ничего не рассказывает, только пуще дерется. И тут свершается настоящее чудо. Из степи на резвых конях скачет еще один отряд степняков, человек тридцать, но это не хазары, я таких прежде никогда не видывал. Одежка у них нарядная, шапки такие затейливые… И те, новые степняки немедля ввязываются в сечу, причем на нашей стороне. К тому моменту мы десятка три-четыре уже уложили, а они помогли нам быстренько истребить остальных. На сей раз не ушел никто. Ну и, как только все закончилось, смотрю, Рыбий Сын уже обнимается с вождем этих неожиданных помощников. И разговаривают они меж собой на чужом языке, но я его, понятное дело, разумею — спасибо твоему оберегу. Поговорили они о том да о сем, потом решили все же переночевать. Этот степной вождь — оказывается, Саян-оол — это его имя, — послал было своих людей на поиски дров, но Рыбий Сын его остановил. Подходит он ко мне, и просит затеплить костров этак пять-шесть, чтобы на всех хватило. Ну, я хоть и устал изрядно, просьбу его выполнить смог. Тут все степняки на меня с большим уважением смотреть стали, а ихний волхв Калинду, он у них шаманом называется, вообще от меня не отходил. Много мы с ним чего интересного друг другу порассказали…
      А тем временем, поняв, что все самое страшное позади, из оврага вылезли наши красавицы. Увидев такое количество мужчин, они поначалу смутились, а потом, смотрю, защебетали-зачирикали, кто прихорашиваться побежал… До утра я не досидел. Слишком уж устал. Так и заснул прямо у костра. Утром просыпаюсь, а наши спасители уже домой собираются. Подходят к нам с Рыбьим Сыном Саян-оол и Калинду, и говорят, что в минувшую зиму пронеслось у них страшное моровое поветрие. Мужчины почти все выдержали, а женщин всего пять осталось. Для того, чтобы племя выжило, этого все же маловато… Ну, я намек сразу понял.
      — Человек ты хороший, Саян-оол, — говорить стараюсь на его языке. Он хоть и заковыристый, но ничего, с помощью твоего «клюва» одолеть вполне можно. — и я с радостью доверю тебе этих женщин. Но они сами должны захотеть пойти с тобой.
      — Конечно, конечно! — замахал он руками, — неволить никого не буду!
      Ты не поверишь, но все согласились уйти в далекие степи и до конца дней своих вести хозяйство этих малорослых храбрецов. Я думаю, что они до такой степени устали бродить по бескрайним степям, питаться боги знают чем, и жить в полной неопределенности, не зная, что принесет им завтрашний день, что несчастные девушки просто воспользовались первой же возможностью обрести хоть какую-то спокойную жизнь без неожиданностей и с четким распорядком. Ну и, понятно, по мужскому вниманию да ласке истосковались… С нами осталась одна Фатима. Рыбий Сын поначалу гонял ее от себя, потом совершенно серьезно объявил мне, что совесть совестью, долг долгом, а, какими бы проклятиями он сам себя в отчаянии не обложил, без бабы все же туго… Говорил он это, понятно, в основном себе самому, но при этом как бы взял меня в сообщники при заключении договора со своей совестью… С того дня все у них с Фатимой пошло на лад, друг от друга не отходят, воркуют, что твои голубки… Вот только от этой занавески он ее никак не может отучить. Ну, да жизнь большая, все у них впереди.
      Остались мы втроем. Рыбий Сын предложил отвести Фатиму в ее родной Хорезм, хотя никто из нас не имел особого представления, где этот Хорезм находится, но девчонка уперлась: не пойду, мол, домой, ежели господин мойРыбий Сын со мной там не останется! Ну, пожали мы плечами на такое заявление, оседлали хазарских коней, и поворотили на Русь. Расчет наш был, что Черноморда ты уже победил, и встретимся мы с тобой не иначе, как в Киеве. Два дня ехали, а на третий внезапно обрушилась на нас тьма, а когда через миг снова просветлело, оказались мы в веси, а перед нами — два вот этих брата, то ли знахаря требуют, то ли на бой вызывают… Вот так оно все и было. Одно жалко: в тот момент, когда нас сюда выдернуло, спешились мы, перекусить чтобы. А то на конях мы куда быстрее сейчас двигались бы…
      Шли до самого вечера. По пути миновали две деревни, одну придорожную корчму. В ней задержались ненадолго, пополнили запасы еды, потопали дальше. На ночлег устроились на лесной полянке в полуверсте от тракта. Пока Фатима и Рыбий Сын готовили ужин, Руслан рассказывал о своих похождениях. Выдохшиеся за день Эйты, не дожидаясь ужина, полезли отсыпаться в свой ящик. Небо было безоблачное, и при наличии желания можно попытаться сосчитать звезды. Но Молчан махнул рукой на всякие учености: он встретился с другом после долгой разлуки, и так приятно просто поболтать у костра!

      Глядя на пляшущее пламя костра — на сей раз обычного, вполне угасимого, — Руслан надолго замолчал. Только что, рассказывая друзьям историю своих недавних приключений, он как бы пережил их заново, воспоминания были слишком свежи.
      — Руслан, а ты знаешь, что за нами по пятам мертвяк идет? — нарушил Молчан затянувшуюся тишину.
      — Нет, от тебя в первый раз слышу. Зато догадываюсь, кто это.
      — Гуннар?
      — А кто еще? Других знакомых мертвяков у меня, хвала богам, нет.
      — И что ты собираешься делать?
      — Искать осину да кол вострить, что тут еще сделаешь? А как ты его учуял?
      — Да вот учуял как-то. Знаешь, такое мерзкое ощущение, словно за сердце кто хватает.
      — Эх, наколдовали мы с тобой сдуру выше самой высокой крыши, теперь вот странности какие-то начинаются… Я в впотьмах лучше кота вижу, ты вообще ходячую мертвечину унюхал…
      — Да будет тебе плакаться! Чем больше полезных умений, тем жить легче. — заметил Молчан.
      — Ладно, смех смехом, но сторожить кто-то должен. Предлагаю себя.
      — Ты пока у нас раненый, забыл? Так что пару дней можешь честно отлынивать.
      — А кто тогда?
      — А нас ты как, за сопляков держишь? — обиделся Рыбий Сын.
      Он и встал первым сторожить после сытного ужина и после того, как вдвоем с Молчаном они выложили веревкой круг вокруг места ночевки.
      С утра продолжили путь. Руслана, не взирая на его возражения, снова запихнули в ящик. Солнце, едва успев взойти, принялось немилосердно жарить, ветер же совсем обленился и, судя по всему, где-то прилег поспать. Стало очень душно. Птицам, и тем тяжко было петь, только стрекотали в высокой траве неугомонные кузнечики.
      — Если к вечеру разразится гроза, я совсем не удивлюсь. — пробормотал Молчан, в несчетный раз утирая со лба пот.
      Большую часть времени все молчали — в такой духоте говорить не хотелось совсем. Заполдень, когда изможденные жарой путники устроили привал в тени раскидистого дуба, стоявшего возле тракта, Руслан тихо спросил Молчана:
      — Как там этот, мертвец? Все еще идет за нами?
      — Идет. — кивнул волхв.
      — Чую, скоро мне предстоит с ним поговорить. — вздохнул Руслан. — Он и при жизни добрым нравом не отличался, а теперь что с ним стало — и представить противно.
      Чуть передохнув, пошли снова. Братья-верзилы, послушно тащившие ящик с выздоравливающим богатырем, тяготились не столько даже жарой и духотой, сколько всеобщим молчанием. От скуки их тянуло подраться, но они давно уже уяснили, что с этими странными людьми связываться — себе дороже, к тому же, они зачислили Руслана в свои родные братья…
      — Вот, помнится, что об оживших мертвяках еще сказывают… — неуверенно начал старший, свободной рукой почесывая затылок.
      — А ты откуда знаешь, что сказывают, коли всю жизнь в ларе просидел? — усмехнулся Молчан.
      — Не знаю, только с каждым днем почему-то разные байки вспоминаются. — пожал плечами верзила. — Вот, значит, жила-была в одном княжестве девка красы неописуемой…
      — Это я рассказывал уже!!! — запротестовал младший.
      — Ты про одну неописуемую днесь рассказывал, а я сегодня про другую совсем! А ты вообще помалкивай, а то давешнюю плюху припомню! Ну, вот. Пошла она как-то с подружками в лес по ягоды, и, стало быть, заблудилась. Аукала, кричала — все без толку. А вечер уже, почти стемнело, страшно ей. Шорохи лесные всякие, совы глазищами сверкают, а то и волчище где взвоет. Перепугалась тогда наша красна девица, да сквозь лес без оглядки и побежала. Бежала она, бежала, да в болото и примчалась. В самую что ни на есть топь. Вот тут она уж так испугалась, что дальше просто некуда. И видит вдруг: идет по болоту красивый такой мужик, одет, как посол иноземный, и собака при нем. Огромный черный барбос со светящейся мордой. А по болоту они шагают, аки посуху. Ну, она видит, нормальный человек, к тому ж красотой не обижен, бледноват, разве что, да и собака у него кошмарная, но, если разобраться, в страшном месте и собаки должны быть страшными… Она тогда начинает бояться чуть меньше, и к нему:
      — Ой, — говорит, — как здорово, что вы здесь оказались!
      — Не вижу в этом ничего прекрасного, — пожимает плечами мужик, — на мой взгляд, болото премерзейшее! — И собачка его при этом «гав» говорит, вроде как соглашается.
      — Ах, да я не про то совсем! — девица ручками белыми всплескивает, — я к тому, что одной мне тут просто жутко до одури, а с вами вроде как и не очень…
      Ну, мужик опять плечами пожимает, ничего не говорит, а сам все ближе подходит…
      — А вам неужели не страшно впотьмах по болоту ходить? — это она его, значит, все разговорить пытается.
      — Когда живыми мы с Полканом были, тогда боялись. — ухмыляется он, и собаку спрашивает: — Правда ведь, Полкаша?
      Собачка опять свое «гав» говорит. А красавица наша, видя такие страсти-мордасти, стоит, бедняжка, ни жива, ни мертва, шелохнуться боится. Тут он к ней подходит, нежно так обнимает, и говорит:
      — И ты не бойся. Болото, хоть и весьма противное, но совсем не страшное… А мы с Полканом так и вовсе душки… — и целует ее прямо в хладные от страха уста. И, как вы думаете, что тут происходит? Девица-то наша, краса неписаная, вся тут съеживается, глядь — и нету больше никакой девицы, а сидит посредь болота лягуха настоящая, и глазами этак лупает, да голосом человечьим вопрошает:
      — За что?!
      — А просто так! — ей мертвяк отвечает. — До конца дней своих в лягухах тебе ходить, если кто не поцелует. Я, например, лобызать тебя не собираюсь. Хоть я и мертвый, а все же мне противно. — и прочь уходит с собачкой своей.
      Проходит несколько лет, и соседний старый князь, видя, что совсем недолго жить ему осталось, а сыновья его, обормоты, семьями по сю попру не обзавелись, вот чего удумал. На зорьке выгнал он их из терема в чем мать родила, дал в руки по луку со стрелой, и говорит:
      — Раз уж вы, недотепы, никак сами не оженитесь, так слушайте теперь мою отцовскую волю: Каждый из вас сейчас стрельнет, куда хочет, а уж куда вашу стрелу боги пошлют — не моя забота. Как найдете свою стрелу, хватайте первую попавшуюся девку. Это и будет ваша жена. Все понятно? — и плетью девятихвостой для наглядности поигрывает. Ну, сынам, конечно, все понятно, к тому же холодно поутру голышом-то. Они поскорее луки свои натягивают, и стрелы в разные стороны и пущают. А младшенький всю ночь с дружками бражничал да в кости играл, потому руки у него тряслись весьма сильно. Куда там занесло стрелы его братьев, про то не ведаю, но, вроде бы, девки там какие-никакие, а водились. Младший же похитрее был, и запулить он стрелу свою хотел в лес дремучий, да руки-то тряслись, и потому попал он в то самое болото, где красавица в виде лягухи прозябала. Княжич, конечно, долго искал стрелу, думая про себя с облегчением, что в такой глухомани девку днем с огнем не сыщешь, и тут — раз! Вот она, стрела-то, и лягуха рядышком сидит, здоровая такая. А надо сказать, что младший тот княжич, хоть и пропойца, очень любознательный был. То катапульту греческую разберет, интересно, мол, как устроена, то кошку выпотрошит с той же целью. А лягушка ему и молвит:
      — Здравствуй, добрый молодец! Поцелуй меня поскорее, и обернусь я красной девицей, женой верной тебе буду и детей сколько хошь нарожаю!
      — Знаешь ли, в чем тут дело, — княжич ей отвечает после некоторого раздумья, — во-первых, не затем я в эту глушь стрелял, чтобы женой обзаводиться, а во-вторых, в качестве лягухи ты меня интересуешь куда больше…
      Да неувязочка тут вышла: оступился наш княжич, и в единый миг поглотила его трясина, а больше никто в то болото и не сунулся в ближайшие сто лет. Так и померла девица лягухой. Вот от мертвяков чего бывает! — закончил свою повесть старший брат Эйты.
      — По-моему, ты что-то тут напутал, — хитро прищурившись, заметил Молчан. — но вообще молодец, складно баешь.
      Балбес польщенно оскалился.
      — Ребята, как вам кажется, что это там, впереди? — спросил Руслан.
      — По-моему, обычная туча, очень темная, правда. — немедленно отозвался Молчан. — Но, как мне кажется, стороной пройдет, нас не заденет.
      — Нет, я про то, что внизу.
      — А, внизу всего лишь драка. — скучным голосом ответил Рыбий Сын. — Стенка на стенку, в лучших славянских традициях, насколько я помню то, что бывало в годы моего детства.
      Дорога впереди слегка извивалась, и как раз на самом повороте две группы людей увлеченно волтузили друг друга чем попало. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что все драчуны были весьма преклонного возраста: вряд ли кому было меньше полувека, а скорее всего, многие уже и сотню лет разменяли. Тем не менее деды дрались с таким запалом, что многие молодые обзавидовались бы. Выбывших из боя по причине увечий или потери чувств отволакивали в сторонку старушки с клюками, напрягаясь из последних сил.
      — Чудно! Такие почтенные старцы, а дерутся, как юнцы несмышленые! — удивился Руслан.
      — Так и надо! До последних волос и зубов драться — вот это жизнь! — восхищенно выдохнул младший балбес. Молчан на него тут же цыкнул, и он, смутившись, замолчал.
      — Смотри-ка, одеты как чудно! — встрял Молчан, — На ком кольчуга драная да ржавая, вон на том деде полпанциря, а у того горшок заместо шелома…
      — Надо бы разобраться, что у них тут к чему… — произнес Руслан, — а то сердце кровью обливается смотреть, как старики друг друга калечат. Ну-ка, ребятки, выпустите меня из этого вашего ящика. Так, отлично, а теперь пошли со мной. Молчан, а вы с Рыбьим Сыном пока в резерве останьтесь. Мало ли что…
      — Слушаюсь, воевода ты наш. — нарочито поклонился волхв. Рыбий Сын криво усмехнулся, а Фатима если и отреагировала как-то, то за тряпкой все равно лица не видать.
      Руслан в сопровождении близнецов подошел к сражавшимся.
      — Здорово, отцы! — гаркнул он. — Что не поделили?
      Деды не обратили на него никакого внимания, продолжая лупцевать друг друга клюками, дубинками, а то и просто кулаками.
      — Отставить драку!!! — заорал богатырь громовым «воеводским» голосом, над постановкой которого так долго бился в свое время славный воевода Претич. Старики опять его не заметили. — Да, словом их уже не проймешь. — вздохнул Руслан. — Начинать драку вы, ребята, мастаки. А прекратить пробовали?
      — Не-а… — растерянно отозвались близнецы.
      — Учиться никогда не поздно. Значит, делаем вот что. Так и идем: я по центру, вы по бокам. Аккуратно, но сильно расшвыриваем этих старых забияк в стороны. Доходим до конца, разворачиваемся, — и обратно, успокаивать наиболее ретивых по второму разу. И так до тех пор, пока все не образумятся. Но! Увечий не допускать, они и так уже друг друга сильно поколотили. Задача ясна? — братья радостно закивали, поглаживая огромные кулаки. — Тогда пошли.
      И они пошли. Рыбий Сын с удовольствием наблюдал прохождение троицы миротворцев сквозь престарелое противоборство: было похоже, что булатный таран просто расшвырял дравшихся в разные стороны. Второго раза не понадобилось, после первого не встал никто.
      — Не угробили ли мы их часом? — испугался Руслан. — Ну, смотрите у меня, могильщики ума, если хоть один помер — запру в ларь и в море выкину!
      Братья испуганно втянули головы в плечи. Но пугались они понапрасну — все забияки остались живы. С кряхтением и стонами они шевелились по обе стороны от тракта, а все те же старушки в голос причитали над ними.
      — Ну что, пойдем дальше? — спросил подошедший Рыбий Сын. — Дорога вроде бы свободна…
      — Подожди, сперва узнаем, из-за чего они сцепились. Может, и рассудим их миром?
      — Ого, Руслан! Ты стал такой мудрый, что можешь других судить?
      — Я?! Нет. А Молчан нам на что? Вот он у нас такой мудрый стал, что хоть заместо Белояна Верховным Волхвом…
      — Ты языком-то мети, да иногда задумывайся, что метешь! — проворчал Молчан, но было видно, что он польщен.
      — Во, видал? А что я тебе говорил? — усмехнулся Руслан и дружески ткнул словенина локтем в бок. — Ладно, отцы, — возвысил он голос, — так из-за чего драка была?
      Те из поверженных старцев, кто был в состоянии говорить, загалдели разом.
      — Тихо! Тихо всем! — Руслану пришлось серьезно напрячь горло. — Вот ты, папаша, громче всех вопил, так поведай нам, в чем тут дело.
      Указанный старик по сравнению с прочими был знатно снаряжен: обут в сапоги, хоть и стоптанные давно, на голове красовался древний греческий шлем с длинным гребнем, зеленый от времени, а грудь надежно прикрывала почти целая ржавая кольчуга. Он медленно поднялся на ноги, горделиво обвел всех еще слегка мутным взором, прочистил горло и начал:
      — Да будет тебе известно, юнец-невежа, что по скудоумию своему встрял ты в усобицу знатных богатырей. Да, все собравшиеся здесь — богатыри, как один, хотя и в летах преклонных. Я — великий воин Вырвипуп Верхнедубский. Это — он повел десницей, — соратники мои, не менее именитые: Зайцедер Верхнедубский, Мухобор Верхнедубский и Мышеслав Верхнедубский, а те, что за ними — то гридни наши. Напротив же — тоже славное воинство, но уже нижнедубское. Распря наша началась пару лет тому назад, когда всех нас сыны от работ в поле и по хозяйству отвадили и по печам разложили, чтоб, видать, под ногами не мешались. Шли в ту пору трактом скоморохи, да действа всякие представляли. Ну, тогда с наших Верхних Дубов, что на холме, да с Нижних, что в низине, народу много собралось, правда, в основном старики. И рассказывали нам скоморохи те про Илью Жидовина, про Добрыню да про Лешака, какие подвиги славные они во славу земли Русской свершают, и воспламенились тогда сердца наши радением изрядным. На другую седмицу в обратную сторону шли другие скоморохи, иноземные, аж с Оловянных Островов. И они поведали нам, как был на островах тех при великом князе Артуре стол круглый, за коим пировали все знатные богатыри той земли, а потом садились они на коней резвых и тоже свершали достойные вечной памяти деяния во славу князя и прекрасных дев. И тогда окончательно порешили мы: неча сиднем на печи до скончания лет своих сидеть, пора на подвиги. Сыновья наши, прознав про это решение, всячески ему противились, некоторых даже в амбар под засов посадили. Тогда безлунной ночью собрались мы все, освободили наших плененных другов и ушли на поиски достойных противников. Одна мысль глодала нас: мы никак не могли определиться, какую из известных нам прекрасных дев мы станем славить? В конце концов, все Нижнедубские порешили восхвалять неземную красу княгини Ольги, что проезжала в наших местах полвека тому назад; а мы, верхнедубские, избрали грецкую красавицу Василису Прекрасную, что как-то ночевала в наших Верхних Дубах лет тому сорок. На том вроде как мы и сговорились, и дружным отрядом пошли по тракту на север, где, по слухам, в лесах чудища всякие расплодились, нанося людям урон и всякое беспокойство. Долго шли мы, и как-то со скуки кто-то из этих Нижнедубских — старик пренебрежительно махнул рукой в сторону противников, — заявил, мол, княгиня Ольга — всем красам краса, а наша Василиса может пойти и с горя утопиться в ближайшем болоте. Вознегодовали мы тогда, и вызвали охальников на бой. В общем, с тех пор мы с ними почти каждый день и сражаемся. Пока что никто не победил. Потом нас разыскали наши жены, помогают иногда кое в чем… С этой стороны тракта — наш лагерь, а с той — Нижних. А деремся на тракте, посередке. Вот так. А теперь отвечай: по какому праву прервал ты наш поединок, молокосос?!
      Руслан, тоскливо разглядывавший то «богатырей», то их убогие шалаши по обе стороны тракта, тихо спросил Молчана:
      — Ну, мудрец, выручай. Что с этим горемычным воинством делать? — волхв посмотрел на него растерянно, и ничего не ответил, только плечами пожал. Тогда Руслан вздохнул и сказал:
      — А бой ваш я прекратил, чтобы вы зазря друг друга не калечили. Все вы правы, потому боги и не даровали до сих пор победу кому-либо из вас. И княгиня Ольга, и Василиса Прекрасная давно уже ушли к богам в Вирий, и потому спорить, кто из них красивее — бессмысленно. Вот так-то, отцы. Прекращайте ваши дурацкие распри, и идите с миром дальше. А лучше возвращайтесь по домам, там дети вас, поди, давно заждались.
      Старики выглядели подавленно. Наконец, Вырвипуп подошел к Нижнедубскому «богатырю», помог ему подняться с земли, и обнял. Его примеру последовали и другие. Ссора была тут же забыта, теперь они снова были одним отрядом.
      — Но по домам не пойдем! — задиристо выкрикнул кто-то. — Вперед, други, на подвиги!
      — Постойте, постойте, а какую ж деву нам теперь славить? Сынок, не подскажешь ли? Ты, поди, всех красавиц теперешних знаешь..
      — Ну, всех — это вы загнули… — смущенно улыбнулся Руслан. — А славьте вы Людмилу Владимировну, княжну Киевскую.
      — Спасибо, милок. — беззубо улыбнулся дед из Нижних Дубов. Так мы и сделаем! Прощевайте, люди добрые, нам пора в поход сбираться!
      — Прощайте и вы. — поклонился им богатырь.
      — Только будьте осторожны: за нами по пятам мертвяк идет. — предупредил Молчан.
      — Мертвяк? Вот так штука!
      — Слышите, други? Мертвяк!
      — Будет потеха!
      — Ну, мы ему покажем!
 
      — Да, их не остановишь. — покачал головой Молчан, когда они удалились от лихих стариков на полверсты.
      — Настоящие герои! — улыбнулся Рыбий Сын. Близнецы озадаченно посмотрели друг на друга и одновременно почесали затылки.

      Вечеряли, по настоянию Молчана, на лесной полянке. Волхв долго распинался в том духе, что, мол, подвиги подвигами, но надо же когда-нибудь и просто отдохнуть? К тому же, до тракта — менее версты, и буде какой завалящий подвиг мимо потащится, перехватить его труда не составит. Главным же его доводом, который, собственно, и убедил Руслана, было то, что в лесу во множестве произрастали осины, а мертвяк уже так близко, что самое время озаботиться вострением колов. На эту работу отрядили близнецов, после чего их покормили и спровадили в ящик, спать. Друзья остались вчетвером.
      Хмурый выдался вечер. Небо затянуло густыми серыми тучами, подул холодный ветер, а ближе к полуночи начал накрапывать дождь. Несмотря на довольно сильный ветер, лес шумел как-то приглушенно, и все вместе это действовало на усталых путников угнетающе.
      — Руслан, — начал Молчан; и голос его тоже прозвучал глухо, — мертвяк где-то совсем близко.
      — Вот и славно. Кольями проткнем, и вся недолга. Больше он тебя за сердце хватать уж не станет!
      — А не боишься?
      — Знаешь, как старые охотники говорят? «Волков бояться — в лес не ходить»! А от себя могу добавить: «Если бояться каждого степняка, мертвяка, упыря… ну, вообще всякого, то лучше уж с младых ногтей до седых кудрей на печке просидеть, и за околицу носа не казать»!
      — Оно, конечно, так, но все же как-то… Ох, балда я, балда!
      — Да? Два балды у нас уже есть, ты теперь третий. Заразился, что ль?
      — Сам дурак! Я ж круг защитный начертать забыл!
      — Да, это ты зря, конечно. А чем чертить будешь? — поинтересовался Рыбий Сын, до того погруженный в шептания с Фатимой.
      — Чем угодно. Да хоть головней из костра…
      — Головней — оно бы здорово, да костер ты нынче опять бездровный развел! — Руслан, казалось, никогда не устанет подтрунивать над другом.
      — Тогда веревку выложу, как вчера! — Молчан набросился на свой мешок, вытащил из него веревку, размотал, аккуратно окружил ей место ночлега. Затем он прошел вдоль сотворенной преграды, нашептывая при этом что-то. Закончив, смущенно улыбнулся, развел руками, сел на свое место.
      — Вот теперь я, по крайней мере, буду точно знать, когда этот мертвяк подойдет к нам совсем близко. Хотя, по моим ощущениям, он уже и так — ближе некуда.
      — Конечно. — медленно ответил Руслан, нашаривая осиновый кол. В голосе богатыря не было ни намека на веселость. — Если обернешься, ты его увидишь.
      Молчан оглянулся, и увидел. К костру неслышно подходил мертвец. Ростом он был не сильно высок, но плечи широкие. Сгнить он еще не успел, видно, что недавно помер, но на лицо лучше не смотреть: вместо правого глаза — нечто, напоминающее тлеющий уголек, левый лишен и зрачка, и радужки, просто мутно-белый. Половины волос на голове не хватало, оставшиеся длинные, грязные, частью слипшиеся от крови. С носом тоже что-то не то… Молчан почувствовал, как от ужаса зашевелились волосы на голове, даже борода встала дыбом, а по спине потекла предательская липкая струйка холодного пота… Фатима вскрикнула и ткнулась лицом в траву, лишившись чувств. Рыбий Сын, ругаясь по-своему, высыпал на ладонь несколько своих метательных звездочек, коими пользовался крайне редко. А Руслан встал, сжимая в руках осиновый кол, сделал шаг к границе круга.
      — Привет, Гуннар. — медленно произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Каким, однако, ты стал красавцем! Просто загляденье.
      — Наконец-то я до тебя добрался. — произнес хриплым голосом Гуннар.
      — Что, две гривны жалко, оттого и прирезать меня задумал? — прикинулся дурачком Руслан. И, вот ведь чудо! Стоило ему начать шутить, как ощущение собственной силы наполнило его, и говорить с мертвым варягом сразу стало легче. — Так ты расслабься: я с мертвых денег не беру.
      — Мне нет дела до твоих денег, сопляк! — прохрипел Гуннар. — Мне нужна Людмила. А пока ты жив, она на меня и смотреть не станет…
      — А на тебя, даже если и убьешь, рази станет? Ты-то уж сколько ден, как помер! Выглядишь довольно погано. Запашок, опять же. В домовину краше кладут, это точно.
      — Все шутки шутишь? Ну-ну.
      — Кстати, а чтой-то ты еще не у Ящера? Разгулялся тут, девушек пугаешь…
      — А я ему тебя приволочь обещал. — недобро оскалился варяг. — Вот он меня и выпустил. Порезвиться.
      — Ладно, Гуннар. Ты и при жизни сволочью был той еще, а по смерти нрав твой и вовсе испортился. Надоело мне с тобой лясы точить, пора к делу переходить.
      — Давно пора! — прорычал мертвец, протягивая к богатырю руки и тут же их отдергивая: стоял он вплотную к веревке. — Жжется! — удивленно пожаловался он, рассматривая ладони с лохмотьями облезающей кожи.
      — А ты как думал! — подал голос Молчан. — Древние заклятия — это, паря, не хухры-мухры!
      Тут выяснилось, что древние заклятия — это, действительно, штука серьезная: Руслан попробовал проткнуть Гуннара колом, стоя в круге — свежесрубленная осина вспыхнула, как сухая лучина, и сгорела дотла во мгновение ока, Руслан едва успел отбросить горящий кол. Гуннар, отпрянувший было, рассмеялся. Руслан невозмутимо взял следующую осину и… вышел из круга. И ничего не произошло. Только мертвяк, хищно пригнувшись, метнулся было к нему, но получил по рукам и опять отступил. Руслан, поигрывая пятисаженным колом, пошел прямо на него. Гуннар попятился, сверля богатыря взглядом своих страшных глаз и выискивая момент для нападения. Сунулся было снова, но остро отесанный кол чиркнул его по груди. Варяг взвыл, совершил нечеловечески длинный прыжок назад, вломился в кусты. Послышался удаляющийся треск: мертвяк без оглядки бежал в глубь леса.
      — Трусоват оказался наш мертвячок! — громко сказал Руслан, и все облегченно рассмеялись. — Молчан, давай я завтра своим ходом пойду, а? Мочи моей нет в этом дурацком ящике сидеть, к тому же укачивает сильно…
      — Ладно. Но если бледность какую замечу — сыграешь… в смысле, залезешь в ящик, ящернуться не успеешь!
      — Какой ты стал суровый, смотри-ка! — улыбнулся богатырь.
      — Потаскаешься по степям с караваном девок, посмотрю я потом на тебя…
      — Ладно вам, други. — примирительно сказал Рыбий Сын. — Ложитесь-ка вы спать, а я покараулю.
      Утром их разбудил все тот же Рыбий Сын, усталый донельзя, но лицо лучится счастьем. Руслан посмотрел на него, усмехнулся в усы и ничего не сказал. Фатима, улыбаясь и напевая что-то под нос, готовила завтрак. Что-то с ней было не так, как обычно, только Руслан никак не мог понять, что именно. Потом понял и ахнул: девушка сняла свою занавеску, так что стало видно прекрасное лицо, которое она столь долго прятала от чужих взглядов. Не по-русски прекрасное, но кто сказал, что абсолютно все красивые женщины рождаются на Руси? Их всего лишь большинство… Да и Русь поболе иного королевства или эмирата будет!
      После завтрака Молчан предложил, пользуясь тем, что вокруг лес, пополнить запасы еды и целебных трав.
      — Грибы давно уже пошли, вчера сам парочку видал… Да и охотиться здесь проще: дичь чуть не под каждым кустом, не то, что по полю за случайными зайцами гоняться…
      — По мухоморам, поди, стосковался? — ехидно прищурился Руслан.
      — Нет, мухоморы собирать еще рано. — совершенно серьезно ответил Молчан. — Вот ближе к осени — совсем другое дело. Через месячишко в самый раз.
      Тем не менее, все согласились. Руслан и Рыбий Сын, вооружившись луками, с ребяческим гиканьем унеслись в лес на охоту. Краем глаза Молчан заметил привязанный к поясу богатыря маленький деревянный колышек. А вот с Фатимой волхв намучился. В жизни не видавшая грибов девушка долго не могла понять, что это такое и зачем оно надо, а когда Молчан, призвав на подмогу всех богов, все же ей растолковал и даже наглядно показал, с восторгом бросилась собирать грибы. Через несколько минут она уже принесла полный подол поганок. Молчан придирчиво осмотрел ее «улов», отобрал несколько грибов для своих каких-то целей, остальные выбросил. После чего ему долго пришлось объяснять обиженной девушке, чем съедобные грибы отличаются от ядовитых.
      К полудню Фатима вышла на поляну, где они ночевали. Никого не было, только Шмель лениво щипал траву, стараясь, между тем, не покидать веревочный круг, который так и не убрали с ночи. Девушка высыпала собранные грибы, присела отдохнуть. Никто не появлялся. Передохнув, Фатима принялась чистить свою «добычу». Никто никогда не объяснял ей, как это нужно делать; она сама догадалась, что приставший мох и изгрызенные червями ножки в пищу вряд ли годятся. Покончив с этой работой, девушка встала, оглядела поляну. По-прежнему никого, и кроме пения птиц и шелеста деревьев — обычных лесных звуков, — не слышно ничего. Тут испуганно заржал Шмель.
      Фатима резко обернулась, и краска схлынула с ее лица. У границы круга, на том же месте, что и вчера, стоял мертвяк. Не обращая внимания на девушку, Гуннар сверлил страшным взглядом коня и хрипло приговаривал:
      — Слепень, иди сюда. Сюда иди. Ко мне, скотина, кому говорят!
      Шмель, выпучив глаза, дрожал всем своим немаленьким телом. Мертвяк, не отрываясь, смотрел на него, проговаривая одни и те же слова. Конь был смертельно испуган. Фатима, впрочем, тоже. Но она заставила себя поверить, что при свете дня, во-первых, мертвяк не так силен, как ночью, а во-вторых, ну разве он страшный? Жалкий — да. Противный — очень. Но не страшный. И, раз уж мужчины до сих пор увлеченно занимаются своими мужскими делами, почему бы не помочь им сделать грязную мужскую же работу? Уговаривая себя таким образом, Фатима подхватила осиновый кол, и бочком-бочком, на негнущихся ногах, вышла из круга. До того мертвяк, казалось, ее не замечал. Но стоило девушке покинуть спасительный круг, он повернулся к ней. Мертвое лицо оскалилось в хищной улыбке.
      — А вот и нежное девичье мясцо! — прохрипел он. — Добрый обед для несчастного Гуннара! — С этими словами он прыгнул к Фатиме. Девушка вскрикнула и выставила перед собой кол. То ли Гуннар не верил, что ей хватит на это храбрости, то ли просто не рассчитал прыжок, но заостренная осина вонзилась в его правый бок. Он дернулся назад, и это его спасло: Фатима уже приготовилась насадить мертвяка на кол поглубже. Варяг, отпрыгнув саженей на пять, орал так, что уши закладывало. Потом, держась за раненый бок, как мог быстро он убежал в кусты, продолжая подвывать. Вскоре треск ломаемых сучьев и вопли затихли вдали. Фатима, пошатываясь, вернулась в круг, села на траву, закрыла лицо ладонями.
      Молчан пер сквозь лес как лось, не разбирая дороги. Услышав истошные мертвяцкие вопли, он подхватил все собранные травы, посох, с которым теперь старался не расставаться, и помчался к поляне. От быстрого бега он стал задыхаться, но темп старался не сбавлять. Выломившись из кустов на поляну, волхв увидел содрогающуюся от рыданий Фатиму в центре круга. «Хвала богам, жива!» — пронеслась мысль. Рядом с девушкой лежал кол с почерневшим острием. Шмель находился в ступоре. Коня трясло, и на окружающее он не реагировал. Молчан подбежал к Фатиме и потряс ее за плечо.
      — Что… случилось? — отрывисто спросил он.
      — Ме… мерт-твяк. — всхлипнула девушка.
      — И… что?
      — Убежал! — в голос заревела она.
      — Так что ж ты ревешь-то? — Молчан недоумевал.
      — Не добила…
      — Да, дела… — волхв присел рядом и расхохотался. — Уф, словно гора с плеч свалилась! Воистину, с кем поведешься, от того и наберешься! Надо же, еще месяц назад от каждой тени шарахалась, а теперь ревет, что мертвяка не добила! Ну ты даешь! Кстати, а где ребята? Что-то их не видно и не слышно. — Молчан посерьезнел.
      — Не знаю…
      — Давно ждешь?
      — Давно… Уж и отдохнула, и грибов начистила… и с мертвяком…
      — Да, дела… — повторил Молчан с глубоким вздохом. — Ну, тогда давай собираться и пойдем их искать. Шмель, очнись! Очнись, говорю! — Конь не откликался. Все так же стоял, свесив морду, и дрожал. — Как бы он у нас с глузду не съехал… — озабоченно пробормотал волхв, а затем крепко треснул коня посохом промеж ушей. Тот тут же заморгал, замотал головой, взгляд его принял осмысленное с лошадиной точки зрения выражение.
      — Что? Что это было? — осведомился конь.
      — Очухался? Вот и славно. — сказал Молчан. — А ничего особенного и не было, друг мой. Так, морок полуденный.
      — Морок? — недоверчиво переспросил Шмель.
      — Ну да, он самый. Ты, небось, все время на солнцепеке пасся? Вот и перегрелся. Давай, быстренько приходи в себя, пойдем искать Рыбьего Сына и хозяина твоего. Тебе предстоит ответственная работа: протащить все наши мешки да колья осиновые через лес и ничего не потерять.
      — Я тяжеловозом не нанимался… — проворчал конь.
      — Что?! А еще раз по ушам?! — возмутился Молчан. — Не везет Руслану с конями. У всех богатырей конь — что гора. Огромный, выносливый, быстрый, как ветер. И молчаливый, что характерно. А нашему витязю все какие-то капризные попадаются. Смотри, Руслан парень терпеливый, но до определенных пределов. Отдаст тебя пахарям, будешь до конца своих коняжьих дней плуг тягать…
      Собравшись, пошли в ту сторону. Перед уходом с поляны Молчан с ненавистью посмотрел на очередной свой негасимый костер, плюнул в него и процедил сквозь зубы:
      — Потухни ж ты наконец! — и, убедившись, что Фатима отошла на приличное расстояние, прибавил замысловатое ругательство. Язык пламени с ладонь величиной, плясавший с вечера над голой землей, послушно мигнул и исчез. Несколько мгновений волхв оторопело смотрел на место, где только что горел костер, затем произнес: — Ничего себе, однако! — и снова выругался.
      Они долго шли через лес, аукали, кричали, звали по именам. На их крики прибежали три мавки, их тут же шуганул Молчан; больше не откликался никто. Солнце уже клонилось к закату, когда Молчан и Фатима вышли на большую поляну. В самом ее центре стоял огромнейший — вдесятером не обхватишь! — пень. По краям стояло несколько могучих дубов. К двум из них ветками накрепко оказались прижаты злополучные охотники. Оба синие от натуги: видно, что давно пытаются освободиться, да не выходит ничего.
      — Бегите! — прохрипели они едва ли не хором.
      — Зачем? — озираясь, спросил Молчан. Посох он на всякий случай взял наизготовку.
      — Скажи ты. — буркнул Руслан Рыбьему Сыну. — У меня все человеческие слова уже кончились.
      — Мы охотились, — начал Рыбий Сын чуть слышно, не громче шелеста травы под утренним ветерком. — и удача была на нашей стороне. Я подстрелил зайца, а Руслан — глухаря, когда за нами погнались эти дубы. Никогда не думал, что дерево может передвигаться, да еще и так быстро! Они догнали нас, схватили, притащили сюда. С тех пор мы пытаемся освободиться, но ничего совсем не выходит… Наверное, мы прогневали какого-нибудь лесного духа или просто местного лешего… Пошевелиться совсем невозможно! — закончил он печально.
      — Погодите, ребята, я сейчас что-нибудь придумаю. — засуетился Молчан. — В крайнем случае, запалю все это к кощееву дедушке… Благо, теперь и гасить научился.
      — Ага, и сгорим мы вместе с этими дубами… — просипел Руслан.
      — Что делать, что делать?.. — Молчан расхаживал взад и вперед, а Фатима припала к плененному деревом Рыбьему Сыну и принялась обильно орошать его слезами.
      — А ничего делать не надо. — послышался насмешливый старческий голос, и на поляну вышел низенький старичок с длинной зеленой бородой.

      Молчан, недобро прищурившись, перехватил посох поудобнее. Ох, не нравился ему этот зеленый дед! Тянуло от него волшбой. Но не разобрать, светлой, али темной. А таких Молчан всю жизнь не любил. Либо ты за добро, и тогда — исполать тебе, друже. Либо — за зло, и тогда уж не обессудь, получай крепким посохом по голове да по ребрам.
      — А ты кто таков, дедушка? — настороженно спросил волхв. Дед посмотрел на него глумливо, и поговорил:
      — Ай, не вежественные нынче волхвы пошли! Да еще и невежественные. Здороваться тебя не учили, да?
      — А я еще не разобрался, желать ли тебе здравия и доброго дня. — буркнул Молчан.
      — Ишь, грозный какой! — фыркнул старик.
      — Ты, дед, почто другов моих повязал?
      — А почто они моих зайчиков да глухариков бьют? — передразнил дед.
      — Как это «почто»? — опешил Молчан. — Ты, дедушка, никак, с луны свалился! Это ж охота! Мясо в пищу! Кушать-то надо? Надо. Вот ребята и пошли поохотиться…
      — Кушать можно. Убивать — нельзя.
      — Так что, живьем их глотать, что ли?! У меня глотка, знаешь, да и брюхо не такие богатырские, чтоб зайца вместе со шкурой и ушами за один присест глотать!
      — Не мясом единым сыт человек! — наставительно произнес дед. — Ну, скажи на милость, кто сказал тебе, что вы обязаны питаться одними гусями, зайцами да кабанчиками? Почти все, что земля родит, пригодно в пищу. И не обязательно гоняться за будущим обедом с луком или копьем. Обед можно просто сорвать.
      — Одной кашей питаться?! — скривился Молчан.
      — А ты вспомни, что ты хряпал, пока в лесу своем сидел? Мед у пчел таскал? Кузнечиков ловил? Кислицу собирал? То-то же, искатель истины! А теперь считаешь, что, ежели мяса не поел, так и день впустую прошел?! Эх, Молчан, Молчан… Хотел стать волхвом, а стал героем…
      — А ты, дедушка, откуда меня знаешь? Я вот тебя что-то не припомню. Как нам хоть тебя звать-величать?
      — Я многих знаю. — уклончиво ответил тот. — А называть меня можешь старик-лесовик. Ладно, этих олухов я сейчас отпущу, но запомните: в моем лесу убивать никого нельзя. Грибы собирайте, ягоды — сколько влезет. А зверушек да птах в обиду не дам!
      Старик поочередно подошел к каждому исполинскому дереву, что-то пошептал. Дубы ответили тихим скрипом, затем мощные ветви, державшие Рыбьего Сына и Руслана, медленно разошлись в стороны. Фатима попыталась было совсем повиснуть на шее возлюбленного, но тот ее мягко отстранил: требовалось поберечь и без того изрядно подрастраченные силы.
      — Ну, что, добры молодцы, — сурово спросил старик-лесовик, — все поняли насчет охоты в моем лесу?
      — Поняли. — просипел Руслан. — Ты бы, дедушка, указал хоть как, что место для охоты заповедное…
      — А зачем? — искренне удивился дед. — надо же и мне на старости лет хоть как-то развлекаться? Ладно, понравились вы мне, ребята. Пойдем со мной, научу вас, как вкусно поесть и зверье при этом не обидеть. Все за мной.
      Старик-лесовик повернулся, и ушел… в пень. В тот самый гигантский пень, что стоял посреди поляны.
      — Опять колдовство… — вздохнул Рыбий Сын. — Ну, что? Пошли?
      — Пошли. — ответил Молчан, зажмурился, и сделал шаг. Открыл глаза — он стоял в чистой светлице, из двух слюдяных окошек лился свет. Старик-лесовик стоял прямо перед ним и улыбался.
      — Так и знал, что первым ты пойдешь. Все-таки эти походы во имя чего-то не до конца убили в тебе тягу к знаниям, ко всему новому.
      Молчан обернулся, и увидел дверной проем. Перед ним в нерешительности топтались все остальные.
      — Идите сюда. — позвал он. — Стены там нет, она вам только кажется.
      Руслан, за ним Фатима, последним Рыбий Сын шагнули в проем. Стояли, озадаченно озираясь.
      — Прошу, гости мои дорогие, за стол! — теперь лесовик старательно разыгрывал из себя радушного хозяина. — Вот, рекомендую, пареная репа, самое простое блюдо, проще не бывает. Вот окрошка, вот щавелевый суп на грибном отваре, вот молодая морковь, вот камышовая каша, настоятельно рекомендую, вкуснятина редкостная и для здоровья зело полезная. А вот это поешьте обязательно, когда еще доведется. Это называется рис. Он растет за тридевять земель отсюда. Два года назад иноземный обоз шел мимо, караван, по-ихнему; пожелали караванщики охотой развлечься, мир их праху…
      Четверо путников переглянулись, Рыбий Сын как бы невзначай погладил рукоять сабли. Руслан покачал головой. Молчан вздохнул. Тут они одновременно подумали, что за всеми утренними работами и приключениями успели основательно проголодаться, и решение прочих проблем можно отложить на потом; так что второй раз приглашать за стол их не потребовалось. Да и вино с пивом у хозяина вроде как добрые… А злодей он там или нет — после обеда разберемся.
      Уплетая за обе щеки репу, морковку, соленые грибы, какие-то пахучие травы и расхваленный хозяином заморский рис, Руслан все-таки не мог отделаться от ощущения, что неправильно старик живет, не по правде. Возмездие неправое — за жизнь какого-то глухаря — жизнь человека. А то и не одного. Не может, не должно так быть! Хотя… Чего только не сыщешь в этом богатом на чудеса и неожиданности мире!
      — А почем ты знаешь, как я живу? — лесовик, похоже, свободно читал мысли. — Я сам себе хозяин, и правда у меня своя. Лешие, что раньше тут обитали, поначалу с радостью мне помогали, а потом им тоже что-то не занравилось, и ушли они. А мне-то что? Я сам себе леший, видали, каких себе помощников сделал? И вообще, за что людей жалеть? Человек — самое гнусное порождение природы, потому что убивает не только и не столько ради пропитания, но чаще — просто так, для удовольствия, для бахвальства пустого. А чем зверики да пичужки виновны, а? Кто их защитит от самого страшного, лютого в мире зверя — человека? Я долго жил в мире людей, и так мне это обрыдло, что… А, — махнул он рукой. — Вам этого не понять. Особенно Молчану, который почти пришел уже если не к самой Истине, то к такой штуке, которую греки гармонией величают. Это полное соответствие духа, тела и окружающего мира. А истина может открыться только гармоничному человеку, такое мое мнение. Так что сидел бы ты в лесу, Молчан-Балабол, да помалкивал себе дальше… Здесь, в лесу — настоящая жизнь! Такая, какой Род себе ее представлял.
      — Постой, дедушка. — недоуменно прервал его Молчан, как ни в чем не бывало проглотивший перед этим колкость лесовика в свой адрес. — Но ведь человека тоже Род создал!
      — Верно. — довольно кивнул Лесовик, явно ждавший этого вопроса. — Только где Род поселил сотворенного им человека, а? В лесу! И, пока жил человек в лесу, в мире было полное равновесие. А как из лесу вышел — тут вся кутерьма и началась. Утратив связь с лесом, человек быстро испортился. Стал убивать просто так, стал рубить лес, из которого вышел… В общем, стал делать всякие гадости…
      Молчан внимательно слушал старика-лесовика, и умом вполне мог с ним согласиться, но вот сердцем… «Какой же ты волхв, дурак, если сердце свое слушаешь?» — вопила какая-то его часть, но другая тут же возражала: «А боги с нами только через сердце и говорят. То, что через разум — это уж мы, сами»…
      Рыбий Сын, с достоинством поглощая рис, оказавшийся вполне съедобным, ушки держал на макушке и прекрасно чувствовал двоякость настроения друзей. Сам он определился сразу, еще когда гигантский дуб поймал его в неуютные объятия: тот, кто забавы ради охотится на людей, какими бы благими намерениями он ни прикрывался, хорошим человеком быть не может. Посмотреть с этой же точки зрения на свою жизнь и поступки, на поступки своих друзей ему в голову не приходило. И потому в любой момент отважный словенин был готов выхватить из ножен и свою печенежскую саблю, и меч, и обрушить их на голову пока что радушного хозяина, который недавно их самих едва не убил.
      Фатима понимала от силы половину того, о чем говорили ее друзья и покровители с этим странным лесным человеком, но чувствовала нарастающую напряженность и гадала, как бы ее разрядить. Набравшись храбрости, отчаянно краснея, девушка встряла в начинающий становиться опасным разговор.
      — Дозволено ли будет недостойной внимания женщине нарушить степенный ход вашей высокомудрой беседы своими неумными раздумьями? — спросила она. Рыбий Сын давно уже заметил, что чем больше его возлюбленная волнуется, тем витиеватее говорит.
      — Говори, Фатима. — разрешил он, старательно пряча улыбку. Все удивленно притихли, обратив взоры на девушку.
      — Дошло до меня, о блистательнейшие из мужей, что некогда в Медине жил Али ибн Фатех аль-Газневи, и был сей достойный юноша поэтом. Как и большинство поэтов, был он беден и частенько довольствовался всего парой пресных лепешек в день да простой водой. Но славу он себе снискал немалую, ибо Аллах — да святится имя его на небе и на земле вечно! — наградил его изрядным талантом. А в Багдаде, при дворе халифа, правителя всех правоверных, да будет вечно прочен трон всех халифов багдадских, жил другой поэт. То был умудренный годами, но не обласканный славой Фархад ибн Абдаллах ас-Душман. Халиф ценил его тонкие высказывания и витиеватые хвалы, и щедро вознаграждал золотом за каждую строчку, но за пределами дворца лишь один человек любил поэзию ас-Душмана. Это был молодой аль-Газневи из Медины, тот самый человек, чьи воистину прекрасные стихи звучали повсеместно: в казармах, хижинах, караван-сараях, зинданах и даже в медресе. Аль-Газневи никогда не завидовал ас-Душману, он вообще никогда никому не завидовал. Он просто творил стихи и радовался жизни, как умел. Но в иссушенной многолетней безвестностью душе Фархада ибн Абдаллаха ас-Душмана уже поселилась гюрза черной зависти. Старый и сказочно богатый, но почти никому не известный поэт смертельно завидовал молодому, нищему, но повсеместно знаменитому.
      Как-то аль-Газневи приехал в Багдад: некий богатый господин, имени которого, к моему величайшему сожалению, время не сохранило, соизволил заказать прославленному аль-Газневи поэму о своей юности, проведенной в тюрьме. Получив задаток, аль-Газневи половину тут же промотал с прихлебателями из числа своих почитателей, коих за ним всегда таскалось без счета, а вторую половину раздал нищим на базаре. На следующий же день он засел за свою знаменитую «Зиндан-намэ», и все, кто когда-либо читал эту книгу, в один голос утверждали, что никогда и никто, за исключением, конечно, самого Аллаха, не писал ничего столь прекрасного. В те дни и познакомился с ним ас-Душман. Они проводили вместе долгие вечера, много беседовали о поэзии. От ас-Душмана аль-Газневи узнал правила написания стихов, какие слова следует ставить вослед каким, и прочие, как это ни странно, ранее ему не известные вещи. А пожилой ас-Душман так и не узнал секрета своего молодого удачливого соперника: ведь никакого секрета никогда и не было. Стихи просто возникали в голове аль-Газневи по воле Аллаха, так что ему оставалось лишь перенести их на пергамент, или пару раз громко прочесть в людном месте — и их тут же подхватывали и несли по земле…
      И тогда в припадке отчаяния и самой черной зависти, какая по попущению Аллаха все еще существует на Земле, ас-Душман отравил аль-Газневи, и молодой поэт умер. Прошел год, и все по-прежнему распевали песни на слова аль-Газневи, а о стихах ас-Душмана никто и не слыхивал, кроме халифа и его свиты. Старый поэт принялся читать свои прекрасные, написанные в полном соответствии со всеми канонами стихи на базаре, на площадях, в караван-сараях, но снискал себе лишь славу буйнопомешанного. Отсидев три года в зиндане, куда он попал после пьяной драки, что прогневило не только Аллаха, но и халифа, он вышел на свободу, поселился в бедном доме на окраине города, и стихов больше не писал никогда. Говорят, что до самой смерти ходил он вечерами по улицам Багдада, плача: «О, аль-Газневи, бедный, несчастный аль-Газневи! Прости меня, ради Аллаха! Прости!». И вот все об этом человеке. Засим, о терпеливейшие из мужей, я умолкаю. Скажу лишь, что тот, кто хочет оставить по себе добрую память, не должен совершать дурных поступков, огорчающих Аллаха и демонов, коих многие неверные все еще почитают, как богов.
      — Благодарим, хозяин, за хлеб да соль, за рис да репу. — тут же поднялся Руслан, коротко поклонился. — Путь наш неблизок, а вечер уж недалек, так что до темна хотим мы уйти из твоих владений.
      — Добро, путники, надеюсь, что внушил я вам мысли пристойные о травоядстве… — засуетился старик-лесовик, но во взгляде его читалось некоторое облегчение: «скатертью дорога!».
      Раскланявшись, друзья вышли из обманчивого пня — жилища обманчивого человека, о котором нельзя сказать однозначно, хороший он или плохой, и вскоре были уже далеко от той поляны.
 
      В глазах дочери Владимир мог прочесть все, что угодно, кроме радости от того, что вернулась домой. Была там и усталость от дороги, и гордость за жениха (а ведь отец обещал, правда?), и досада, что сбежал он от нее дальше подвижничать, оставив княжну под крепким доглядом Лешака Поповича. Тот оказался тверже кремня — как ни упрашивала, не сжалился, не отпустил догонять Руслана. Еще и связать пригрозил, аспид… А вот радости от возвращения — не было. Ну и что? Владимир недоуменно пожал плечами. И впрямь, стоит ли носиться с какой-то девкой, пусть даже и дочерью родной, когда полон короб дел поважнее? Детей у него много; да, если разобраться, теперь вся Русь — его дети, от кичливого боярина до простого холопа. Вздохнув, князь пошел в Золотую палату, где гудел бесконечный пир.

      Любовь настигла Рыбьего Сына неожиданно и бесшумно, как настигает беспечного караульного брошенный умелой рукой швыряльный нож. С той памятной ночи, когда он под действием страшных чар заснул у костра, Фатима стремительно ворвалась в его жизнь, заставляя сердце то трепетать в груди перепуганной птахой, то громко стучать, так, что голова раскалывалась. Никогда с ним не было ничего подобного! Каган Хичак Непримиримый не один год пытался женить его; лучшие печенежские воины стремились отдать за него, обласканного каганом, своих дочерей, отнюдь не последних по печенежским меркам красавиц. Но он не испытывал такой страсти, не сходил с ума от одного лишь взгляда. Что же происходит с ним сейчас? Почему это именно сейчас? Непростые вопросы всплывали в его голове, и далеко не на все он мог найти ответ. Но от любви деваться было некуда, да и не хотелось никуда деваться, честно говоря.
      Покинув гостеприимного лесного человеконенавистника, друзья старались идти так быстро, как только могли. Когда устала Фатима, ее посадили на Шмеля. Тот попробовал было поканючить, но Руслан с Молчаном одновременно грозно зыркнули на него, и неглупый конь прочел в их глазах, что дорога, конечно, еще неблизкая, но по пути будет много деревень и весей, а поди найди дурака, чтоб от такого доброго коня отказался. И потому конь вздохнул и поплелся дальше. К закату снова вышли на тракт, миновали весь, другую, третью…
      Молчан шагал задумчивый, под ноги не смотрел, из-за чего несколько раз чуть не упал. Он продолжал размышлять о гнусной человеческой природе: что угодно, хоть новых богов придумают, лишь бы оправдать собственную злобу, ненависть, слабость, подлость или еще что неприглядное… Дураку понятно, что старик-лесовик — очень не простой человек. Умный, начитанный — эвон, сколько у него книг во пне! — да и маг не последний. Причем веет от него не старой магией, а новой, той, что бывает и черная, и белая. В лесовике обе они так переплелись, что воспринимались как одна, серая магия. Ни вашим, ни нашим, так сказать. Ни богам, ни Ящеру. Опасно это, ох как опасно! Эвон, полвека еще не прошло с тех пор, как жил недалече от Новгорода дерзкий волхв Ступка. Пойдя с детства по пути Старых Волхвов, по пути магии, к пятидесяти годам стал он сильномогучим колдуном, но возгордился от этого. Ему не было дела до нужд людей, он жаждал знаний и счастья лишь для себя. И что же? Однажды вздумалось Ступке призвать самих Белобога с Чернобогом, ибо возомнил он себя выше их и хотел заставить их служить себе и прославлять повсеместно безграничное могущество не бога, но смертного человека, сумевшего достичь неизмеримых высот познания и мастерства, вплотную приблизившись к богам… И боги явились, и утащили они наглеца незнамо куда… А тоже ведь непростой человек был! А когда непростой человек берется за какое дело, ждать от него можно всякое. Это пока старик-лесовик сидит в своем лесу и охотится на охотников. А дальше? Вдруг ему взбредет в голову выйти из леса и пойти истреблять население окрестных весей? Или наслать свои чудовищные дубы вместе, скажем, с большой стаей волков на какой-нибудь город? Человеческая природа, конечно, гнусна, но ведь лесовик и сам такой же человек, как те, кого он так страстно ненавидит. Впрочем, об этом лучше поразмышлять неспешно, как-нибудь тихим вечером, глядя на пляшущие лепестки костра…
 
      Этот день начался просто великолепно. Черноморд проснулся с чувством поразительной легкости в теле. Тщательно проверив все свои ощущения, он пришел к выводу, что сила, наконец-то, полностью к нему вернулась. Отметив это знаменательное событие чашей сладкого вина, колдун полетел в башню.
      Пора немощи прошла, настала пора удовольствий. От чего еще можно получить такое сладкое наслаждение, как не от мести? А если отнять у врага женщину и развлекаться с ней, пока ее взбешенный возлюбленный спешит через тридевять земель, терпя неизбежные в долгой дороге лишения, навстречу собственной смерти? Так-так, ну, где там те проходимцы, что посмели увести весь гарем? Покажи-ка, зеркальце! Зеркальце послушно показало всю троицу, да девку. Идут себе куда-то трактом. Лица озабоченные, видать, прикидывают, где бы еще чего спереть. А куда остальных наложниц дели? Неужто продали?! Какие предприимчивые варвары, однако! Ну, ладно. Еще немного, и вы ребятки, не пойдете, а побежите. И не куда-нибудь, а ко мне, доброму дяде Абдулу. А уж я вам такую встречу приготовлю, на всю оставшуюся жизнь запомните! Правда, жизни той останется всего ничего — пяток минут, не больше… Что я вижу! Моя наложница, пользуясь тем, что остальные пялятся на горизонт, целуется с плешивым варваром?! Ну-ну, посмотрим, что ты вскорости запоешь, пташка, когда вспомнишь меня. Я не стану тебя ласкать. Я сначала избалую тебя, изнежу, искупаю в цветочных водах, прогуляю по моему прекрасному, как рай, саду, до отвала накормлю сладостями, чтобы побольше расслабилась. А затем медленно сгною. Так что умирать ты будешь так долго, как я захочу.
      Заранее потирая крохотные сморщенные ладошки и злорадно хихикая, Черноморд вылетел на охоту.
 
      Близился вечер. Перед закатом черные тучи затянули небо, пошел дождь. Поначалу он лишь накрапывал, словно не решаясь разойтись на полную, но потом осмелел и хлынул, как из ведра. Ветвистые молнии пронизали небо, загрохотал гром.
      — Ишь, боги, видать, чего-то не поделили… — пробормотал Руслан. Он неутомимо шагал вперед, несмотря на непогоду. Остальные старались не отставать. Когда почти совсем уже стемнело, а все давно вымокли до нитки, Молчан тронул богатыря за плечо.
      — Что?! — Руслан очнулся от каких-то своих дум… Да понятно, каких, не надо быть ведуном, чтобы прочесть его мысли: достаточно лишь посмотреть на мечтательное выражение, еще не полностью покинувшее его мокрое лицо.
      — Куда несешься так? Из владений лесовика мы давно уж вышли, два леса еще миновали, да деревню большую. День был не из легких, пора передохнуть. К тому же…
      — Что, опять Гуннар близко? — перебил Руслан, вглядываясь в посуровевшее лицо волхва.
      — Да, прямо за нами топает, — попробовал ухмыльнуться Молчан, но получилось плоховато, вымученно как-то. — но дело не только в этом. Еще какая-то угроза надвигается спереди, и надвигается быстро. Это не только обереги мои говорят, но и сам я как-то чувствую. Странно, раньше со мной такого не случалось; иной раз чтобы обереги понять — и то по полдня мозгами скрипеть приходилось…
      — Добрый нос за версту кулак чует… — пробормотал Руслан. — Ладно, пройдем мимо этой рощи, на краю и заночуем. На страже сам стоять буду, потом Рыбий Сын меня сменит. Ведь сменишь?
      — А как же, воевода! — Рыбий Сын, окончательно придя в себя в объятиях прекрасной Фатимы, понемногу перенимал манеру Руслана подтрунивать над друзьями.
      Отошли немного от тракта, принялись устраиваться. Тут и дождь закончился, остались лишь вспышки молний да уходящий в сторону Руси гром. Поначалу не хотели рубить зазря лес на дрова, ведь можно разжечь огонь из ничего, но обнаружилось много сухостоя, хотя и вымытого ливнем; и друзья решили пособить местному нерадивому лешему. Пока Руслан и бывший побратим печенежского кагана заготавливали дрова, Молчан старательно воспроизводил веревочный круг, не забыв и пошептать положенные заклятия. Наконец, все было готово. Рыбий Сын освежевал пару подстреленных по пути зайцев, Фатима принялась за готовку.
      — Ну, что чуешь, Молчан? — спросил Руслан, видя, как лицо волхва перекосила гримаса не то боли, не то отвращения — словно хлебнул уксуса кровоточащим после доброй драки ртом. — Опять мертвяк?
      Молчан кивнул, и тут началось несусветное: огонь, только что с веселым треском пожиравший дрова, зашипел и погас, зато тут же вспыхнула веревка. Во мгновение ока она прогорела и рассыпалась пеплом. Дунул ветер, и пепел унесло его мощным порывом. Круга не стало. Друзья еще только пытались сообразить, что происходит; Руслан лапнул меч, Молчан потянулся за посохом, как из темноты к ним метнулась тень, вскрикнула Фатима… Рыбий Сын швырнул вслед похитителю девушки нож, выхватил меч и побежал следом. Руслан, тоже с обнаженным мечом — за ним.
      — Кол! Кол возьми! — заорал ему Молчан.
      — Мертвяк? — спросил богатырь, подхватывая на бегу осиновый кол.
      — Да! — волхв уже догонял его: в одной руке такая же осина, в другой — посох.
      Они почти настигли Гуннара у тракта, но тут снова случилось непредвиденное: какая-то сила оторвала мертвого варяга от земли, и бросила едва ли не на пол-версты. Мгновение силуэт ошалевшей от стремительности событий Фатимы был виден при вспышке молнии, а потом с неба упало что-то, крупнее орла, но гораздо меньше змея… Да что там, меньше любого человека. Фатима снова завизжала, когда это нечто потащило ее вверх.
      — Черноморд, кощей его язви! — выругался Руслан. Колдун тем временем поднялся довольно высоко. Рыбий Сын рвал на себе волосы, Руслан бранился, сетуя на отсутствие лука и стрел, а Молчан, тоже не забыв помянуть Черноморда очень нехорошими словами, вдруг размахнулся, и… швырнул свой тяжелый посох вдогонку летучему татю. При следующей вспышке молнии застывшие на тракте друзья увидели, как посох догнал колдуна в воздухе и крепко саданул его в то место, на котором обычно сидят. Черноморд то ли от боли, то ли от неожиданности разжал объятия, и девушка камнем полетела вниз, а сам колдун неуклюже закувыркался следом.
      — Не-е-е-ет!!! — страшно закричал Рыбий Сын.
      С громким чмоканьем Фатима упала наземь, Черноморд же сумел выровнять полет у самой земли, и, явно чувствуя себя не самым лучшим образом, поспешил убраться восвояси. Рыбий Сын в ярости рвал на себе едва выросшие волосы и выл почище любого волка.
      Друзья подбежали к тому месту, куда упала Фатима. Девушка не разбилась. На ее счастье, как раз на этом месте оказалось крошечное озерцо, затянутое ряской — настоящий рай для комаров. Рыбий Сын счастливо рассмеялся, и, не раздеваясь, прыгнул в воду.
      — Черноморд!!! — заорал Руслан. — Это был последний раз! На третью нашу встречу быть тебе моей добычей! Понял, козел летающий?!
      — Посох, хвала богам, цел. — произнес Молчан, осматривая ненаглядный кусок неведомого дерева.
      — Ну, дружище, ты меня потряс! Дело тот зеленобородый рек, богатырем ты стал! С такой силищей посох швырнул — я б так не смог, честное слово! — в голосе Руслана не было ни ехидства, ни желания подтрунить над другом, одно лишь неподдельное восхищение. — А говорят, мол, «сила — уму могила»…
      — Так получилось. — скромно пожал плечами волхв.
      Тем временем словенин вынес Фатиму на берег. Оба они были с головы до пят покрыты толстым слоем ряски, и более всего напоминали семейную чету водяных. Девушка дрожала от холода и пережитого потрясения. Сзади снова надвинулась тень. Руслан резко обернулся, меч в ножны он так и не убрал. Ступая почти неслышно, подошел Шмель. В зубах смышленый конь принес мешки путников.
      — Страшновато там одному. — пояснил он, избавившись от ноши. — Волки недалече, да и нечисть всякая…
      — Смышленый ты у меня, однако! — похвалил его Руслан, погладив умную конскую морду. — Лады, ребята. Уж коли все здесь, и вещи тоже, обратно идти смысла нет. Прямо здесь и заночуем. Лес рядом, кусты вокруг вон какие густые, средь них и расположимся. Вы готовьтесь к ночлегу, а я пойду пройдусь на сон грядущий, неспокойно мне что-то.
      Руслан вернулся чуть назад, подобрал оброненный осиновый кол, пошел в направлении, куда по воле Черноморда улетел мертвяк.
      — Гуннар, выходи на двобой! — звал недруга богатырь. — Посмотрим, кто кого!
      — Дудки! — донеслось издалека. — Ты б так полетал, посмотрел бы я… Будто второй раз умер…
      Больше варяг не откликался, и, напрягши слух, Руслан различил удаляющийся треск сучьев и шорох шагов.
      — Бегать за ним я, пожалуй, не стану. Он хоть и ослабленный, но впотьмах, поди, еще лучше меня видит. Как бы засаду не устроил, подлец. — задумчиво сказал богатырь и вернулся к друзьям.
      Фатима уже спала, рядом с ней клевал носом Рыбий Сын. Молчан, держа на коленях посох и обложившись почти всем наличным оружием, бдил на страже.
      — Представляешь? Звал этого задохлика на честный поединок, а он отказался! Летать ему, видишь ли, не понравилось! — пожаловался Руслан. — Мы с тобой сколько сотен верст на урагане отмахали, — и ничего! Уже вечером я за козой… козлом по горам не хуже его самого прыгал. А этот чуть полетал — и уже, мол, силы не те… Нечего было помирать…
      Молчан внимательно посмотрел на друга, покрутил пальцем у виска.
      — Расслабься, Руслан. На сегодня подвиги и прочие драки, я надеюсь, закончены. Ложись спать. Я покараулю. Денек был, я снова это говорю, слишком трудный. Что будет завтра? Вдруг, еще круче? Отдыхай, а то уже несуразицу говорить начинаешь. Хочешь, успокой-травы сварю? Это быстро…
      — Не надо травы. — вздохнул Руслан. — Я и так засну. Спасибо, Молчан. Если что, буди.
      Он заснул сразу же, едва успел голову на мешок положить. И сразу же окунулся в яркий сон. Снилась ему Мила, только в этом сне она почему-то была вместе с Фатимой и еще одной девушкой, тоже явно иноземного происхождения. И почему-то они были на морском берегу, странно знакомом морском берегу…
      А разбудил его Рыбий Сын. Костер погас, Шмель снова трясся мелким бесом, Молчан валялся без сознания. В кулаке волхва оказался зажат клок седых волос. Фатима исчезла.
      — Ну, Черноморд, я тебя предупредил. Следующего раза у тебя уже не будет. — медленно произнес Руслан и принялся помогать словенину приводить Молчана в чувства.

      Разговаривали мало. Быстро собрались, посадили Молчана на коня, которого опять пришлось возвращать в действительность добрым ударом по морде, пошли. Завтракали на ходу, все так же молча. Утро выдалось хмурое, после вчерашнего дождя тучи так и не разошлись, как бы раздумывая: а не повторить ли влажную уборку? Мухи, пичуги и прочие мелкие тварешки, тем не менее, продолжали жить своей немудреной, но насыщенной жизнью.
      — Ладно, други. Молчаньем делу не поможешь. — сказал волхв на втором часу дороги. — Давайте обмозгуем, как нам поскорее закончить все эти передряги: освободить Фатиму и добить Черноморда. Кстати, что с колдуном делать будем?
      — Голову долой, и всех делов. — пробурчал Руслан.
      — Кишки ему размотать… — процедил Рыбий Сын. Словенин был в ярости, и ему приходилось прилагать титанические усилия, чтобы не сорваться, не отыграться на ни в чем не повинных друзьях.
      — А князю как докажешь, что порешил злодея? — спросил волхв Руслана.
      — Башку привезу.
      — Ехать далековато, сгниет совсем. — покачал головой Молчан. — Слушай, а если его живьем взять? И в Киев, князю на потеху?
      — Рехнулся? Ему мига хватит, чтобы с нами расправиться, едва представится такая возможность!
      — А если лишить его силы?
      — Как это, интересно, ты собрался лишить колдуна могущества? Или в книжке какую штуку магическую вычитал?
      — Нет, — задумчиво ответил волхв, — я просто вот чего подумал: когда Рыбий Сын там, во дворце полбороды ему отхватил, у Черноморда сразу весь боевой задор пропал, и он убрался подобру-поздорову, так?
      — Так. — угрюмо подтвердил воин.
      — Значит, скорее всего, сила его в бороде длинной таится. И чем длиннее борода, тем больше у него силы колдовской. Если ему бороду под корень отрезать, черта лысого он поколдует!
      — Ага, а потом чуть отрастет его бороденка, и… Представляешь, что он с Киевом сделает?!
      — А она не отрастет.
      — Как это, интересно?
      — Какое лучшее средство от роста волос, усов и бороды? — ответил Молчан вопросом на вопрос.
      — Отрубание от тела вместе с головой. — кровожадно предположил Рыбий Сын.
      — Нет. Когда я совсем молодой был, ну, голос только грубеть когда начал, полезла у меня борода. Так, пушок. Некрасиво, ужас. А каженный день бриться — это ж проще сразу же удавиться. Я тогда к наставнику своему: мол, как от бороды навеки избавиться? Ну, он меня сначала выбранил, что такими пустяками интересуюсь, а потом и рассказал, что, ежели набрать молодых, зеленых еще желудей дубовых, сделать из них особый отвар, и им помазать лицо, борода три года расти не будет.
      — И что? — спросил Руслан уже гораздо более заинтересованно.
      — Тогда же на себе испробовал. Не только лицо, всю голову, дурень, натер…
      — И что? — повторил вопрос богатырь, когда Молчан надолго умолк.
      — Что-что, — передразнил волхв, — три года ходил лысый, как коленка!
      — Да ну?! — хором усомнились воины.
      — Видят боги, правду говорю!
      — Пока через дубраву едем, может, и желудей наберем? — предложил Руслан.
      — Так я про то разговор и завел.
      Остановились, набрали целую кучу зеленых желудей, ссыпали их к волхву в мешок. Двинулись дальше, на ходу продолжили военный совет.
      — Мы медленно идем. — мрачно изрек Рыбий Сын. — Пешком слишком медленно получается. Надо коней добыть.
      — Полностью согласен. — подтвердил Молчан. — И заодно пора нам с тракта левее сворачивать. Пороги мы посуху миновали, самое время на тот берег Днепра переправляться. А то потом морем идти, а там придется целиком на волю богов надеяться. Унесет еще к грекам каким, а то и куда похуже…
      — Так и поступим. — кивнул Руслан. — А коней где добывать станем?
      — Лучше на том берегу. Возни с переправой меньше будет, да и степняков там — что песка в пустыне. А где степняки, там и кони.
      — Из-за чего я только со степняками не дрался, — произнес Руслан, — в основном, конечно, рубежи защищал, было такое дело. Но сходиться с ними только ради того, чтоб коней их забрать — нет, такого пока не приходилось…
      После полудня свернули на тропку, убегающую влево от тракта. Небо так и не очистилось, снова заморосил мелкий занудный дождь. Вкруг тропы то и дело смыкались многовековые дубы и дубки помладше, шли гуськом, иногда продираясь сквозь особенно густые заросли.
      — Запущен лесок-то. — пробормотал Молчан. — Лентяи местные лешие, как я погляжу. У одного сухостоя полно, второй такие заросли развел…
      — А ты, милок, погодь других хулить-то. — послышался впереди скрипучий голос. — Придержи, придержи язычок-то свой. А то до скончания века из моего леса не выйдешь.
      На тропке стоял леший. Молодой совсем, зеленый.
      — Везет нам в последнее время на встречи с лесными обитателями. — пробормотал Руслан. — Исполать тебе, леший. Что, тоже будешь рассказывать, что мясо кушать нехорошо?
      — С чего бы то мне вас уму-разуму учить? — удивился леший. — Не, мне от вас много не надо. Отгадаете загадочку, и дальше себе пойдете… — он криво улыбнулся, и друзья сразу заподозрили неладное.
      — А если не отгадаем, то что? — угрожающе спросил Рыбий Сын.
      — То придется вам тут маленько поплутать… Годик, али два, это уж как мне захочется. Причем, вояка, отгадывать придется с одной попытки.
      — Скажи мне, Руслан, — обратился Рыбий Сын к богатырю, — а как у нас принято леших изводить? Огнем, холодным железом или колдовством каким? А то я что-то запамятовал…
      — У нас леших изводить вообще не принято. — сухо ответил Руслан. — Потому как леший в лесном хозяйстве фигура весьма полезная. Этот, что нам попался, молодой еще да глупый, в бирюльки никак не наиграется. Слышь ты, зеленый, давай свою загадку, да не тяни, а то времени у нас мало. Иначе сами пройдем, а про тебя больше и не вспомнит никто.
      — И-иэх, — вздохнул леший, — и так вы обращаетесь с хозяином леса?
      — Сам виноват, нечего грубить. Загадку давай, говорю!
      — Ну, уговорили. — в голосе лешего послышались нотки злорадства. — Будет вам загадочка. Всем загадкам загадка, самая что ни на есть заковыристая. Отгадайте, что это такое: маленькая, полосатая, пожужжит-пожужжит, а потом как укусит! А вообще-то, их много. — подумав, добавил он. — Спорим, не отгадаете?
      — А что тут спорить? — удивился Молчан. — Ты спрашиваешь про трудолюбивую пчелу, с которой тебе, между прочим, не худо бы пример взять. Пчела трудится от зари до зари, а ты целыми днями орехи лузгаешь да прохожим головы морочишь. Посмотри, до какого плачевного состояния лес довел! — назидательно закончил волхв.
      — Вы знали, вы знали! Или вы волхвы? — похоже было на то, что леший, наконец-то, готов испугаться.
      — Он волхв, — кивнул Руслан, — потому и на коне. А мы его охрана, потому на своих двоих топаем.
      — Ой, простите, я не хотел… — вот теперь лешачок испугался по-настоящему, даже пятнами весь пошел. — Я ж не знал, что с вами могущественный волхв… Я сейчас же все уберу! Сей же час! Обратно завтра пойдете — так все уже в полном порядке будет, елкой клянусь! — лопоча еще что-то, леший скрылся в непролазной чаще.
      — Ну и лешие пошли! — удивился Молчан. — Раньше любого волхва заморочить могли, а сейчас пугаются… странно это.
      — Старики говорят, вырождается нечистая сила. — вздохнул Руслан.
      — А ты-то что вздыхаешь? — покосился на него Молчан. — Ты ж сам сколько нечисти перебил!
      — Это, конечно, так, но, во-первых, нечисть нечисти рознь, а во-вторых — если так и дальше пойдет, то моим внукам уже некого будет истреблять, по печкам валяться будут…
      — Да, вопрос, конечно, интересный. — хмыкнул Молчан. — Как бы это нечисть так истреблять, чтоб совсем не повывелась? А может, согнать их всех в какое-нибудь одно место, и пусть юнцы туда ездят руку набивают?
      — Не, так дело не пойдет. — вмешался вдруг Рыбий Сын. — Надо, чтобы все оставалось, как есть. А то нечестно. Все равно, что победить медведя, запертого в клетке. И, Молчан, куда, говоришь, мы придем, если прямо будем идти? — поспешил он тут же сменить тему.
      — В Днепр упремся. Переправимся — пока не знаю как, да хоть как тогда через Дон, и снова на юг поворотим. А там до Таврики уж совсем рукой подать.
      — Добро. Ух, доберусь я до этой бороды летающей со всеми прочими причиндалами…
      — Я тоже до него должен добраться. — напомнил Руслан. — И запомни: живьем брать супостата будем. Возьмем, побреем, желудевым настоем обмажем, в Киев свезем…
      — Вы погодите неубитого медведя шкуру делить. — мрачно изрек Молчан. — Каким чудом я утром уцелел — ума не приложу. После такого… такого…
      — А что было-то? — заинтересовался Руслан. — А то я так и забыл тебя спросить…
      — А было вот что. Вы все быстренько уснули, а я и сам устал не меньше вашего. Тогда сварил я себе отварчик, чтоб сон отгонять, помнишь, Рыбий Сын, мы такой пили, когда хазар дожидались? Ну, вот. Сварил, остудил, выпил, спать сразу же расхотелось. Чем бы, думаю, заняться? Стал звезды считать. Три раза сбивался, потом плюнул на это дело. Посреди ночи мертвяк приперся. Ходил, бродил вокруг да около, ворчал что-то, но чуть я за колом потянулся — тут же убрался восвояси. За час до рассвета подумал я было разбудить кого-нибудь из вас двоих, а потом решил дать вам выспаться. Я-то в случае чего мог и в седле подремать, или опять балбесов наших на волю выпустить, а самому в их ящик забраться и дрыхнуть хоть весь день… А уж совсем под утро прилетел Черноморд. Наконец-то я его вблизи рассмотрел. Ну и урод же он! Я таких отродясь не видывал! Он хотел было сразу Фатиму утащить, да я ему не дал. А он, видать не рассчитывал, что я бодрствовать буду: вы-то храпели как убитые. Тут я понял, что наслал он на нас чары сонные, а меня после отварчика хитрого не взяло. Так что наши травки посильнее всякого там колдовства будут! Только он грабли свои к Фатиме протянул, я его и спрашиваю: чего это, мол, ты удумал, дяденька? Его аж подбросило! Зашипел он, как кошак перед псякой, пальцы растопырил и на меня! А я ему посохом в брюхо тычка — раз! Он тхекнул, но быстро оклемался, слышу, забормотал что-то, руками задвигал. «Ну, все, — думаю, — сейчас лягухой сделает!». И поскорее, пока он заклятие говорить не перестал, посох наперевес — и на него. Схватил его за бороду, а тут он как раз дочитал свое заклятье. Ой, други, что тут началось! Руслан, помнишь ураган?
      — Ну да, конечно…
      — Так вот я тебе скажу — ерунда тот ураган. Утром этот злыдень так меня мотал туда-сюда, я уж думал, наизнанку сейчас вывернусь. Напоследок шваркнул меня оземь со всей своей черномордовой дури, и дальше уж я ничего не помню. Спасибо, что хоть не испепелил. Вот что со мною было. Теперь и у меня свои счеты с этим поганцем. — закончил Молчан свой рассказ.
      — Да, умеет Черноморд нажить себе врагов… — пробормотал Руслан.
      — Я думаю, он взбеленился после того, как на него печенеги напали. А потом еще и ты с мечом своим напужал до колик, да я посохом по мягкому месту приложил. Вот и злобствует теперь старик. Раньше-то, по твоим словам, он только девок тискал да колдовал помаленьку…
      — Да нет, Молчан, я думаю, что он всегда был человеком недобрым. Ну, сам посуди: доброе ли дело — девок умыкать? Я, конечно, понимаю, что неотесанные древляне по сей день этим занимаются, но им хотя бы покон так велит. А этот летун на древлянина не больно-то похож…
      — А, может, у него тоже покон? — предположил Молчан.
      — Чтоб на свете отыскался еще один народ, как наши древляне? Не верю! Такое только в наших лесах произрастает. — усомнился Руслан.
      — А, Руслан, пустое это все. — бесцветным голосом произнес Рыбий Сын. — Я прошагал всю Новую Русь, у печенегов не год и не два прожил, с другими народами сталкивался. В общем, много чего повидал. Дураков и сволочей везде хватает, к сожалению…
      Вдали, где-то впереди, послышался шум, крики.
      — Что это? — насторожился Рыбий Сын.
      — Девка кричит. — определил Руслан. Прищурившись, устремил взор вдаль, словно мог зреть сквозь многочисленные сплетения лубовых и буковых ветвей. — Не иначе, насильничает кто. Надо спешить. Молчан, слазь с коня. Я поскакал, а вы как можете быстро догоняйте. — Богатырь вскочил в седло и Шмель, не дожидаясь понукания, с места взял хороший темп.
      Через пару сотен шагов лес внезапно кончился. Руслан оказался на вершине холма. Под холмом простирался широкий луг, уходящий за виднокрай, а по все той же тропинке навстречу Руслану скакал всадник на вороном коне. Поперек седла была перекинута обнаженная девушка, она и звала на помощь.
      — Ну-ка, Шмель, давай вниз. Посмотрим, кто это у нас такой же до женской ласки охочий, как наш бородатый приятель. — процедил Руслан.
      Шмель послушно поскакал с холма. Расстояние между всадниками стремительно сокращалось. Когда до незнакомца осталось всего несколько шагов, Шмель, не дожидаясь команды, резко остановился.
      — Ты кто такой? — грозно осведомился Руслан у чужака.
      — А твое какое дело? — хищно оскалился тот. Выглядел он внушительно: огромного роста, широк в плечах, черноволос, густые черные брови срослись над орлиным носом. Одет в кожаные штаны и кожаную же рубаху, распахнутую на груди, так что были видны тугие валики и пластины мышц, ни намека на жир. Глаза смотрят дерзко. А меч! Боги, какой у него меч! Огромный, просто исполинский, чуть ли не в рост Рыбьего Сына длиной…
      — Мое дело слабых в обиду не давать. — проворчал Руслан. — Почто девку увел?
      — Что хочу, то и делаю! — окрысился чернявый. — И вообще, разуй глаза, заступничек: какая ж это девка?
      Руслан присмотрелся повнимательнее: вроде, девка как девка, только волосы цвета тины…
      — Русалка, что ль? — неуверенно спросил он.
      — Она самая. Давай, посторонись. Мне с ней еще позабавиться охота, пока она совсем не спеклась. Хочешь, поделюсь? Она, наверное, отродясь не ведала, что такое настоящий мужчина!
      — Спаси… — прохрипела зеленовласка.
      — Нет, не пущу я тебя. — покачал головой Руслан. — Отпускай девку и берись за меч. Одолеешь меня — твоя воля, только други мои все равно тебя не пропустят. Они следом за мной поспешают. Ну что, начнем?
      — Как хочешь, — пожал плечами незнакомец, движением руки сбрасывая несчастную на землю. — мне же больше ласк достанется после того, как сожру твою печень! Слазь с коня, защитник русалок! — с этими словами чужак легко спрыгнул с коня. Огромный двуручный меч уже блестел в его руках.
      Руслан тоже спешился, Шмель поспешно отступил на десяток шагов. Первым напал чернявый: уж больно не терпелось ему покончить поскорее с досадной помехой и вернуться к приятному. Он обрушил на Руслана свой меч, и витязь едва удержал мощный удар. Руслан отступил на шаг и принялся кружить вокруг противника, выискивая слабые места в его защите.
      — Что ты пляшешь? Дерись! — рявкнул чужак, явно надеясь на то, что Руслан тут же на него кинется. Видя, что тот не спешит с нападением, незнакомец вновь начал поднимать меч для удара сверху, тут Руслан на него и напал. Чужак среагировал быстро, но на груди его осталась длинная царапина. Руслан не дал ему время на передышку и обрушился с серией ударов, которые тот, надо отдать ему должное, умело отразил. Тут подоспел Рыбий Сын с мечом в руке, Молчан только-только выбежал на вершину холма.
      — Руслан, помощь нужна?
      — Двое в драку, третий…
      — Знаю-знаю, — потешно замахал руками словенин, убрав меч в ножны. — Мне еще дед рассказывал, куда! — и отошел, чтобы не мешать. Тем временем незнакомец тоже слегка достал богатыря. Руслан отделался порезанным плечом. Теперь никто из них не торопился, оба наносили удары расчетливо, стремясь нанести возможно больший урон сопернику. Уж давно и Молчан подоспел, сел рядом с Рыбьим Сыном, а поединщики продолжали скупо обмениваться ударами. Наконец, похитителю русалок надоел этот бесконечный танец с мечами, он взревел и рубанул Руслану по ногам. Тот подпрыгнул, одновременно с силой опустив меч на открывшуюся шею незнакомца. Голова отлетела в сторону шагов на семь, тело рухнуло на траву, дернулось пару раз, и затихло. Руслан устало вытер с лица пот.
      — Могучий был воин. — сказал он. — Сильно бился! Жаль, даже имени его не спросил.
      — Лихо ты его… — оценил Рыбий Сын. — Голову с одного удара снес.
      — И очередную девку спас. — усмехнулся Молчан.
      — Это русалка. — отмахнулся Руслан.
      — Правильно, нежить надо беречь, чтобы внукам… Как русалка?!
      — Да ты сам посмотри!
      — Нда… И впрямь, русалка. Ну ты, брат, даешь! За русалку такого здоровяка без головы оставил! Дела…
      — За русалку ли, за кикимору — но он не по чести поступил. За что и поплатился, — буркнул Руслан.
      — Да? Старик-лесовик тоже считает, что мы со зверьми не по чести поступаем, охотимся на них, например… Если бы этот бугай теплую девку заместо зеленой русалки умыкнул, я бы тебя еще понял. Но так…
      — Да какая разница?! — вспылил Руслан. — Ты что, не понимаешь? Сегодня он русалку уморит, завтра пойдет по городам да весям девок портить… Гниль человеческая — она везде себя проявит, хоть в большом, хоть в малом. И не сравнивай ты меня с этим лесовиком, другой здесь случай, пойми!
      — А другой ли… — пробормотал волхв.
      — Надо ее в воду положить. — встрял Рыбий Сын. — а то еще усохнет. Эй, русалка, ты еще жива?
      — Да… — прошептала она.
      — Куда тебя отвезти?
      — В реку… Меньше версты будет…
      — Ладно, отвезу. Подождите меня здесь, други. — Рыбий Сын жестом подозвал Шмеля, вскочил в седло, русалку с помощью Руслана посадил перед собой. Шмель шагом пошел вперед.
      — Можно побыстрее. — разрешил воин. — Сохнет девка, не видишь?
      И впрямь, луг пересекала, прячась в траве, небольшая речушка. Даже не речушка, так — ручеек. Рыбий Сын бережно снял с коня спасенную, положил в воду.
      — Спасибо вам, люди. — прошептала русалка. — Кто знает, может, и я вам когда смогу помочь? — и она медленно поплыла по течению, бормоча что-то. Рыбий Сын разобрал лишь: — …говорил отец, нечего в пресной воде делать, так не поверила, не послушалась, дура…

      Похоронив незнакомого воина, двинулись дальше. Вместе с тропинкой пересекли ручей, поднялись на следующий холм, затем снова вниз… К вечеру погода, наконец, установилась ясная: тучи уползли, остались лишь редкие барашки облаков. Кроваво пламенело закатное солнце.
      Молчан, державшийся молодцом весь день, к вечеру стал сдавать, все-таки утренняя трепка да бег по лесу не прошли для него даром. Поэтому, как только стемнело окончательно, устроили привал в молодой рощице. Волхв мешком стек с коня, пошатываясь, сделал три шага и упал. Друзья помогли ему подняться, отвели чуть в сторонку, посадили на траву. Руслан ушел на поиски дров. Рыбий Сын внимательно вгляделся в лицо Молчана.
      — Что, совсем плохо?
      — Да нет, устал просто очень. Да и друг наш мертвый поблизости ошивается. — скривился волхв, словно у него сильно болели зубы. — Дружище, развяжи мой мешок, там баклажка, кожей обтянутая. Да, эта. Отварчик мой… Сейчас в себя приду. Ненадолго, правда, здорово меня Черноморд умотал… Найди дупло где-нибудь, а? Понимаю, что деревья молодые, но вдруг да получится?
      — Веревку выращивать будешь? — понимающе кивнул Рыбий Сын.
      — Да, наша-то сгорела давеча.
      Словенин ушел на поиски, отсутствовал довольно долго. Когда вернулся, вид у него был слегка виноватый.
      — Нет нигде дупел, только нору нашел в земле… Не то барсучья, не то лисья.
      — Ну, что делать, попробуем в норе… Веди.
      Рыбий Сын помог ему встать, волхв сделал два неуверенных шага, потом тряхнул головой, отказался от помощи, походка его стала более твердой — загадочный отвар явно делал свое дело. Нора оказалась шагах в тридцати. Молчан присел на корточки, внимательно ее осмотрел.
      — Попробуем, а вдруг да получится? — пожал он плечами.
      Едва волхв начал речитатив заклинания, из норы со злым тявканьем выбежала лисица. За ней, поскуливая, жались три лисенка.
      — Извини, рыжая, — развел руками Молчан, отходя в сторону, чтобы пропустить зверьков. — Придется тебе поискать новое жилище. Твое нам позарез понадобилось. Если сами дыру выроем, почему-то ничего не получится, я уже пробовал… — После этого он возобновил свои бормотания. Закончив, сунул руку в нору, с изумлением вытащил бурый канат едва ли не в руку толщиной. — Надо же! Ничего себе веревочку наколдовали… Сходи пока за мечом, что ли, а то ножом кромсать замучаемся…
      Они встретились у своей стоянки: Руслан с кучей сучьев и двумя небольшими бревнышками, Рыбий Сын, сгибающийся под тяжестью огромного мотка каната, и Молчан, снова шатающийся, но смотрящий гордо.
      — Это… это вы где взяли? — вытаращил глаза богатырь, незнакомый прежде с талантом волхва выращивать веревку из ничего в дуплах деревьев и, как выяснилось, еще и в норах.
      — Молчан наколдовал! — пропыхтел Рыбий Сын, сбрасывая ношу на землю. — Так что захочешь удавиться — только свистни, он тебе из любой дыры веревку достанет…
      Канат разрубили на несколько частей, и вокруг костра выложили целых семь кругов. Молчан над каждым что-то пошептал, после чего завалился спать, не дожидаясь ужина.
      — Куда мы наворотили столько? — недоумевал Руслан, заканчивая трапезу. — Какой-то вшивый полудобитый мертвяк, а мы такую от него защиту сварганили, словно сам Ящер в гости ожидается…
      — Знаешь, Руслан, прав Молчан, когда говорит, что утро вечера мудренее. Фатиму мы уже потеряли, хорошо бы дойти до цели без дальнейших потерь.
      — Ладно… Кто первый сторожить станет?
      — Давай, я посторожу. Все равно сразу уснуть не смогу. — вздохнул словенин.
      — Все о ней думаешь? — посочувствовал Руслан.
      — Нет, о нем. Все представляю, с каким удовольствием дам ему по морде. По гнусной черной морде.
      Руслан усмехнулся, пожелал доброй ночи строившему сладкие планы мести Рыбьему Сыну, и заснул. Тот сел в свою любимую позу — вроде бы, расслаблен, но в любой момент готов вихрем взвиться навстречу любой опасности, заплясать свой чудесный танец; слышит все, даже то, как скребется в двери родного муравейника загулявший где-то муравей. Полная луна заливала поляну мягким светом, и мечталось стражу о многом. Так хотелось подхватить сейчас на руки Фатиму, прижать к себе крепко-крепко, с замиранием сердца вслушиваясь в ее счастливый шепот… Но любимую похитил Черноморд, и она сейчас далеко-далеко… Эх, уметь бы летать! Тогда он потягался бы с колдуном еще в воздухе, и отбил бы девушку!
      После полуночи вокруг поляны послышались многочисленные шорохи. Рыбий Сын напрягся, но ни единым движением не выдал себя, продолжая сидеть так же неподвижно. Тут из ближайших кустов зазвучала мягкая музыка, и тонкий девичий голос запел песню:
 
Я затерялась в бескрайних лесах,
Радость забыта. Один только страх
Со мною и утром, и ночью, и днем;
А как было б славно с тобою вдвоем!
 
      Кусты зашелестели, и из них вышла девушка, одетая по-печенежски. С изумлением воин узнал в ней дочь Елбыгара, дальнего родича Хичака, который особенно усердствовал, пытаясь оженить каганского побратима. Смотря на Рыбьего Сына, она, прижав руки к груди, старательно выводила:
 
Давно я смирила упрямый свой нрав,
И скромною стала, гордыню поправ.
Найди меня, храбрый герой, и узнай
И высшее счастье, и истинный рай!
 
      Словенин обалдел. Девушка, про которую он и во время оно старался не очень думать, а в последние дни так и просто забыл, вдруг появляется за боги знают сколько верст от родных степей, и поет ему, последнему оставшемуся в живых из мужчин племени, сворю сладкую песню, вместо того, чтобы визжать и спрашивать, куда подевались каган и все остальные, включая ее отца и братьев! Но что-то тут не так… Что? А-а! Вот оно! Во-первых, и Рыбий Сын это не сразу вспомнил, эта девушка умерла как раз зимой от какой-то непонятной болезни. Шаман так и не смог распознать недуг, только руками разводил и жертв требовал. Никакие жертвы так и не помогли… Во-вторых же, девушка не отбрасывала тени, как и положено всякому уважающему себя мертвяку и прочей нечистой силе.
      — Здравствуй, мой отважный Рыбий Сын, — прощебетала она. — куда же ты исчез? Я устала тебя ждать… Ты ушел весной и не торопишься обратно, а скоро осень. Я ведь так люблю тебя, так жду…
      — Ты кто? — спросил Рыбий Сын.
      — Разве ты уже забыл меня, любимый? — произнесла она с мягким упреком, — Я — Астачак, дочь великого воина Елбыгара, та, что осталась ждать тебя дома. Иди ко мне, милый, согрей меня. Мне здесь очень холодно…
      — Я имею в виду, кто ты на самом деле? — покачал головой словенин. — Астачак умерла зимой; к тому же, я никогда не любил ее. Кто ты, нежить?
      — Как это «на самом деле»? — в ее голосе послышалась растерянность. — Зачем обижаешь меня недоверием, зачем презрел мою любовь? Я — это я, и…
      — А, говорил же я тебе, что он не поверит. — из тех же кустов вышел Гуннар. — Умный, бестия. Словами тут делу не поможешь, зови остальных. Смотри, как они нынче оградились, словно чуяли… Ну, да это ничего. Сообща мы пробьем их защиту. Будет вам теплое мясо! Но богатырь — мой!
      Астачак стремительно меняла очертания. Она стала на голову выше, лицо окончательно побледнело, распущенные черные волосы упали на плечи, обведенные темными кругами зеленые глаза недобро блеснули. Ярко-алый рот приоткрылся в разбойничьей усмешке, и Рыбий Сын увидел два длинных клыка, резко выделяющиеся среди мелких острых зубов.
      — Ко мне! — голос ее пронизывал насквозь, подобно колючему зимнему ветру. — Все ко мне! Есть чем поживиться!
      — Руслан, вставай. — тронул воин друга за плечо. — У нас гости.
      — Много? — приоткрыл один глаз Руслан.
      — Пока двое, но, чует мое сердце, сейчас еще придут.
      — Кто?! — Руслан резко сел. — Ба! Это ж Гуннар! Что, в одиночку невмоготу, подругу на подмогу позвал? — Он встал, взвесил кол на руке. — Гм, а ничего себе деваха! Будь я мертвяк… не приведи боги, конечно, — тут же торопливо поправился он. — Так чего тебе теперь от меня надо? Смотри, какая девка пригожая!
      — Шуткуй, шуткуй, — прохрипел Гуннар. — Скоро тебе не до шуток станет.
      — Да? Сейчас посмотрим. Хорошо смеется тот, кто смеется последним! — Руслан с хрустом потянулся, наскоро размялся и пошел прямо на Гуннара с его странной спутницей.
      — Э, нет, Русланчик. Сегодня у нас будет все наоборот: кто хорошо смеется, тот смеется в последний раз. Так что ты посмейся, похихикай, пока есть такая возможность!
      Руслан перешагнул последний круг, повел колом. Мертвяки отступили на два шага, но нападать не стали, словно ждали чего-то. Тогда он напал сам. Сделал резкий выпад тупым концом кола в сторону Гуннара, и тут же острым двинул по вурдалачке. На щеке ее показалась царапина, из нее засочилась черная кровь. Мертвая красотка зашипела, выставила перед собой руки с длинными ногтями, мелкими шажками закружила вокруг богатыря, выискивая, куда бы побольнее достать. Тут подоспел Рыбий Сын. Взяв осину посередке, закрутил ее, увеличивая темп, пошел на варяга.
      — Займись девкой, Руслан, этого я сам…
      — Добро! — крикнул Руслан, тыча колом в лицо мертвячке. Та еле успевала уворачиваться. В этот миг к нежити пришла подмога. Со всех сторон повалили другие мертвяки, упыри, полуденницы, нетопыри и куча всякой прочей нечисти.
      — Руслан, назад! — закричал Рыбий Сын, отступая. — Стольких мы уже не одолеем!
      Отбиваясь, друзья отступили обратно за веревочные круги.
      — Тебя не достали? — озабоченно спросил Руслан.
      — Ни царапины. А что?
      — Если достанут, сам таким же станешь.
      Нечисти набилась уже полная поляна. Страшилища толпились вокруг невидимой преграды, не в силах ее преодолеть. Они кричали, выли, рычали, гнилостный запах разложения заполнил все вокруг. Гуннар с торжествующим видом стоял посреди этой вакханалии и улыбался.
      — Ну, что мы теперь делать будем? — спросил Рыбий Сын.
      — До утра необходимо продержаться. Хвала богам, ночи сейчас короткие. А за день хорошо бы на другой берег Днепра попасть, вода для них преграда серьезная.
      — Молчана разбудим?
      — Пока не стоит, пусть парень поспит. У него был тяжелый день.
      — А если они прорвут защиту?
      — Тогда — биться, не щадя живота своего… Только… просьба у меня к тебе есть.
      — Да?
      — Если увидишь, что они меня достали, убей меня немедленно, ладно? Не хочу мертвяком быть!
      — Добро, Руслан. И ты меня убей.
      Друзья обнялись, и принялись ждать, что будет дальше.
      Часа три ничего не происходило, нечисть все так же бессильно бесновалась, друзья молча сидели спина к спине у костра. Гуннар стоял на том же месте, было видно, что мертвяк начинает нервничать.
      — Ну, что там, скоро? — спросил он свою напарницу.
      — Как только, так сразу! — огрызнулась та. — Старик тяжел на подъем, да и бегать не очень-то умеет, знаешь ли!
      — Про кого это они, Руслан? — спросил Рыбий Сын. — Я, пока в печенегах ходил, основательно подзабыл местную нечисть.
      — Знать бы… — прошептал витязь. — Что-то большие надежды они на этот «старика» возлагают…
      — Добро, попробую-ка я пока вот что… — словенин принялся аккуратно расщеплять третий, последний осиновый кол своим ножом.
      — Ты что делаешь?! — взвился Руслан.
      — Увидишь. Не мешай.
      Прошел еще час, и перед ним лежало два десятка осиновых стрел.
      — Во как ты придумал! — покачал головой Руслан. — Я б не додумался!
      — Поглядим, вдруг, да сгодятся? — Рыбий Сын еще раз прикинул стрелу к луку, удовлетворенно кивнул.
      — Около часа осталось продержаться, потом эти разбегутся, а мы волхва разбудим и дальше пойдем. — сказал Руслан. Тут вдруг радостно загомонила нечисть. — Вот только если этот час у нас еще есть… Сдается мне, как раз сейчас начнется что-то интересное…
      — Ведут! Ведут! — послышались радостные крики мертвяков.
      — Будет нам тепленькое мясцо!
      — Ну все, Руслан, — с облегчением в голосе рассмеялся Гуннар, — надеюсь, ты успел вдоволь насмеяться? Твой последний час уже настал.
      Радостно визжащие упыри и прочие уродцы расступились, и волосы зашевелились на голове богатыря. Несколько мертвяков почтительно вели под руки неказистого безобразного толстого коротышку, чьи веки свешивались аж до пупа.
      — Ну, вот и все, Рыбий Сын. — вздохнул Руслан. — Теперь и впрямь остатний час пришел. Это Вий. Наша веревка ему — минутное дело. Готовься к последнему бою, дружище!
      — Поднимите мне веки! — прорычал Вий, остановившись у веревки. Мертвяки поспешно выполнили приказ, и урод вперил в преграду взгляд двух глаз, больше похожих на плошки для похлебки. Канат сначала затлел, потянуло удушливым дымком. Нечисть подалась чуть назад. Затем толстый канат резко вспыхнул и прогорел так быстро, словно был сплетен из прошлогоднего сена. Вий сделал шаг вперед, уставился на следующую веревку.
      — А что будет, когда он все сожжет? — шепотом спросил Рыбий Сын.
      — А угадай с трех раз… пряниками точно угощать не станет! — сказал Руслан. Упыри с мертвяками радостно приплясывали вокруг сужающегося круга.
      Вий тем временем приступил уже к пятой веревке. Целыми оставалось всего две.
      — Надо что-то делать! Не ждать же, пока они всей толпой навалятся…
      — А что? Пока мы в круге, мы их не достанем.
      — А если… — прищурил Рыбий Сын глаза. — А что, попробую.
      Он схватил лук, наложил осиновую стрелу, выстрелил почти вертикально вверх. Стрела упала по ту сторону круга! Более того, она попала в макушку Вия, но отскочила и зацепила молодого упыря. Тот взвыл и издох.
      — Добро, по меньшей мере, остальных мы достанем. — обрадовался Руслан. — А вот чем пронять эту чертову бочку? Он уже предпоследний канат дожигает!
      — Что, если рискнуть и кол метнуть? Ну, так, как Молчан намедни? Только прицелиться получше…
      — И с чем мы тогда останемся? С одним колом на двоих?!
      — А ты пополам его переломи!
      — Ладно, все одно помрем, а рискнуть никогда не зазорно. — задумчиво произнес Руслан, примерился и, что сил было, метнул осиновый кол вверх. Перелетев незримую границу, кол вонзился в темечко Вия, и вошел внутрь как бы не на треть. Тот рванулся назад, схватился за голову, упал, покатился по земле, подмяв двух мертвяков, державших его веки. С ужасным воплем Вий задергался в судорогах, потом на мгновение застыл… и рассыпался прахом. Последняя веревка уцелела!
      — Они убили Вия!!! — завизжала мертвячка, прикидывавшаяся Астачак.
      — Нападайте сверху! Сверху они беззащитны! — крикнул Гуннар, и тут же нетопыри взвились в воздух, ища место, где заканчивалось действие Молчановых заклятий. Нашли. Первые из них, самые смелые, ринулись вниз и тут же полегли под ударами Руслана. Рыбий Сын пускал стрелу за стрелой, стараясь ни одной не потратить зря. Вой умирающих тварей не умолкал. Но сверху перли все новые и новые, конца им не предвиделось.
      Вдруг прокричал петух. По поляне пронесся стон ненависти и бессилия. Первыми сдались нетопыри: с визгом устремились они прочь. Вслед за ними стали разбегаться упыри с мертвяками. Наконец, остались лишь Гуннар да его спутница. Оба уже дрожали, предвидя скорый рассвет, но почему-то не убегали. Видать, сильна оказалась ненависть к людям, что сумели продержаться до петушиного крика да еще и самого Вия одолеть! Руслан и Рыбий Сын выскочили из круга с половинками последнего кола в руках. Бой был недолгим, и оба мертвеца наконец-то стали мертвыми по-настоящему, рассыпавшись в прах. И тут взошло солнце.
      — Интересно, откуда здесь взялся петух? — спросил Руслан, зная, что ответа не дождется.
      — Откуда-откуда. — послышался сверху скрипучий голос со сварливыми интонациями. — От верблюда! Против умного остережешься, а против Залешанина оплошаешь! — с одного из деревьев вспорхнул огромный попугай, раза в три больше того, что так напугал Руслана в саду Черноморда, и, затейливо выругавшись, полетел к северу.
      — При чем тут Залешанин? — не понял Руслан. — А, ладно. Мы выстояли! Представляешь, мы выстояли!
      — И чего вы спозаранку так разорались? — проворчал Молчан, зевая и протирая глаза. — И без того всю ночь гадость всякая снилась… И чем это вы так угваздали поляну?
      Он так и не понял, почему друзья оглушительно захохотали, то сгибаясь пополам, то гулко колотя друг друга по спинам.

      Перекусили наспех, быстренько собрались. Сослужившие добрую службу остатки осины решили пока не выбрасывать — мало ли что. Еще и запас пополнили. Кто знает, каких мертвяков принесет следующей ночью?
      Солнце еще только карабкалось на небо, а друзья уже вышли в путь. Шмель, честно проспавший ночное побоище, был весел, и даже пытался шутить, но конский юмор мало понятен человеку, потому ему быстренько велели заткнуться.
      Через час после полудня вышли к Днепру. Река все так же неспешно несла свои воды в Русское море, как и многие тысячи лет назад, когда ею владела могучая богиня Дана. Берег, на который вышли друзья, оказался гол и пустынен, плот вязать было не из чего. Бревна из нор Молчан выращивать пока не умел, а на одной веревке далеко не уплывешь… Решили устроить привал и посовещаться. Совещание начали с купания, рассудив, что на чистую голову лучше думается. Рыбий Сын, сам плававший не хуже рыбы, было увлекся, гоняясь под водой за крупным лещом, но остальные его образумили: сначала надо решить, как на другой берег попасть, а уж потом развлекаться…
      — Можно пойти вдоль берега, пока на какие-нибудь деревья не наткнемся. — предложил Руслан. — свяжем плот и переправимся.
      — Ага. А можно раньше еще на печенегов каких-нибудь нарваться. Тебе все еще мало драк, Руслан?
      — Драк мало не бывает. — сказал Рыбий Сын.
      — Да-а, — протянул Молчан после небольшой паузы. — русеешь ты, брат. Последний печенежский дух из тебя, похоже, вылетел. Да и общение с долдонами-близнецами явно не пошло на пользу. Еще предложения есть?
      — А если брод поискать?
      — Днепр такая хитрая река, что брод можно или прямо сейчас найти, или до конца дней своих так на него и не наткнуться… Не пойдет. — отмел предложение словенина Руслан. — Я думаю, вот как мы поступим. По Днепру лодий всяких много туда-сюда ходит. Из варяг в греки, из греков в варяги, да и просто к нам, на Русь, частенько захаживают. Предлагаю дождаться каких-нибудь купцов, денег немного у нас есть, попросим перевезти на тот берег. А уж если полдня впустую просидим, тогда пойдем искать, из чего плот соорудить. Пойдет?
      — А что… — задумчиво произнес Молчан. — Вы хоть передохнете малость, а то смотреть на вас больно…
      — И рыбки половим… — тоска по рыбе пересилила в прирожденном рыбаке дикое желание спать. Впрочем, поймав двух лещей и щуку (бить рыбу пришлось осиновым колом, только после того, как его тщательно отмыли), Рыбий Сын сдался и уснул прямо на прибрежном песке. Руслан тоже недолго хорохорился: полазив с полчаса по пояс в воде, он не поймал ни рыбины, плюнул на это дело, и растянулся неподалеку от друга.
      Молчан разбудил их незадолго до заката. Оба просыпались неохотно — сказывалось страшное напряжение ночного побоища с нечистой силой. Первым глаза открыл Руслан.
      — Что? Опять мертвяки?!
      — Нет, скорее, наша возможность переправиться.
      — Где?
      — Вон, только на виднокрае ладья показалась.
      — А если откажут?
      — Если люди хорошие, то не откажут; а ежели плохие, то мы их перебьем, а сами на их корабле поплывем. — произнес Рыбий Сын как нечто само собой разумеющееся, при этом сладко потягиваясь.
      — Что-то ты, брат, больно уж кровожадный стал. — покачал головой Молчан. — Смотри, сам злодеем не заделайся!
      — У тебя бы любимую девушку украли, поглядел бы я на тебя тогда. — буркнул словенин.
      Вверх по течению под парусом и на веслах медленно поднималась большая ладья. На такой и по морю ходить не страшно. То, что ладья русская, Руслан определил еще издали.
      — Слушай, а как коня переправлять будем? Здесь широкая мель, и к берегу они не подойдут… — спросил он.
      — А пусть сам плывет. — ответил волхв.
      — А сдюжит?
      — А ты его спроси.
      — Шмель! Поди сюда. — конь, прядая ушами, послушно подошел. — Купаться хочешь?
      — Да я, в общем-то, уже накупался… — нерешительно промямлил конь, чуя неладное.
      — Хочешь-не хочешь, а придется. — жестко сказал Руслан. — Ладья к берегу подойти не сможет, так что давай-ка ты, брат, сам переправляйся, как умеешь.
      — Так ведь далеко же!
      — А что делать, что делать? Рыбий Сын, смотри, насколько тебя меньше, а запросто и на тот берег сплавает, и обратно вернется, и еще попросится. А ты у нас зверюга вон какая здоровая, сильная, авось доплывешь. Не бойся, налегке тебя пустим. Я вот, например, плаваю немногим лучше секиры, я не доплыву, это точно. Не хнычь, у тебя получится, я уверен. А то здесь оставайся. Какие-нибудь печенеги прискачут, подберут, они коней любят… На обед, например. Или цыгане…
      — Ну, уж нет. Ох и бессердечный же ты богатырь, хозяин! Все коней холят да лелеют, а ты, а ты… Эвон, Добрыня с Ильей, небось коней своих таким кошмарным испытаниям не подвергали!
      — Насчет Ильи не знаю, а вот за Добрыней конь как-то море переплыл. Послал князь богатыря в Царьград, дело было срочное, а попутной ладьи не нашлось. И поплыл Добрыня на утлой рыбацкой лодчонке. А конь — следом, своим ходом… плавом. Так что, остаешься цыган дожидаться?
      — Нет. — вздохнул конь. Обреченно вошел в воду, пробрел по мелководью, и поплыл. Течение медленно сносило его навстречу ладье, но курс ее Шмель пересек несколько раньше. Едва конь миновал середину руки, друзья, успевшие собрать пожитки, забегали-запрыгали по берегу, сотрясая воздух громкими криками. Их услышали, по крайней мере, ладья направилась к ним. Друзья подхватили мешки, оружие и вбежали в воду. Руслан по грудь, остальные по пояс.
      Затих слаженный плеск весел, ладья прошла саженей пять вперед по инерции, затем ее начало сносить назад. Над бортом возник дородный мужик в дорогом кафтане. Глаза хитрые, с прищуром, черная борода лопатой.
      — Кто такие, чего надобно?
      — Исполать тебе, славный купец! — крикнул Руслан. — Нам бы на тот берег…
      — А вы кто? — повторил купец свой вопрос.
      — Я — Руслан, дружинник княжий, со мной мои друзья: волхв Молчан и могучий воин по прозванию Рыбий Сын. Оба — тоже наши, из словен.
      — Добро, дружинникам помогаем, да и друзьям твоим что ж не помочь, коли люди хорошие… Только скажи ты мне, ежели ты с княжьей дружины, какая у вашего воеводы Претича присказка любимая?
      — А у тебя на ладье девок нет? А то при них неудобно как-то.
      — Нет.
      — … … … … …! — сказал Руслан. С ладьи послышался дружный гогот.
      — Смотри-ка, не соврал… — удивился купец. — И ведь ни одного слова не пропустил… Ладно, лезьте на борт, только быстрее — ладью сносит. Меня зовут Добромысл. — Друзья не заставили себя долго ждать. — Платы я с вас не возьму, ребята, — продолжил он, когда Молчан последним перевалился через борт. — только вот о чем попрошу: мы от самого устья на веслах идем, трое парней моих, из самых молодых, притомились малость. Смените их, добро? Пусть отдохнут хоть немного ребята.
      — Добро. — ответил за всех Руслан, краем глаза отмечая, что Шмель благополучно выбрался на берег и теперь отряхивался. — Куда мне садиться?
      Купец показал им места, они сменили трех действительно совсем молодых парней, почти еще мальчишек с зелеными от усталости лицами. Раздалась команда, гребцы зашевелили веслами.
      — Откуда идешь? — спросил Руслан купца, стараясь не выбиваться из ритма.
      — С Царьграда. — ответил тот. — Вовремя торг закончил: Садко туда пришел, а с ним у меня еще кишка тонка тягаться. Он то собьет цены, то, наоборот, взвинтит… Как Садко на торг приходит — жди полной чехарды с ценами, а потом только и остается, что репу чесать и прикидывать, выгадал чего али в убытках по уши…
      — А еще чего там новенького?
      — Да чего может быть нового в Царьграде?! — недоуменно махнул рукой Добромысл. — Хотя… Знаешь, когда уходили домой, пронесся слух, что в Русском квартале Залешанина видели…
      — Залешанина?! — подивился Руслан тому, что второй уже раз за день слышит имя первого вора на Руси.
      — Вот и я удивился. Надо будет потом узнать, чего он там стибрил… Не просто ж так он туда приехал. А вы куда, добры молодцы? По делу, аль от дела?
      — По делу. Мы в Таврику, колдуна зловредного ловить.
      — А что, сильную порчу наводит?
      — Да пока что нет, — признался Руслан. — Но девок, гад, таскает…
      — Да, это нехорошо. — покивал купец. — Нельзя девок наших в обиду давать. Успеха вам, ребята!
      Медленно, борясь с течением, ладья наискось пересекла Днепр. Вот, наконец, и берег.
      — Ну, в добрый путь. — напутствовал их Добромысл. — Здесь отмель еще пошире, чем у того берега, так что поторопитесь!
      — А чего торопиться-то? — недоуменно спросил Руслан, первым прыгая в воду.
      — А… а вы не знаете?! Здесь же чудище живет, змей плавучий! Во прошлом лете купец Зверодрал решил к князю подмаслиться, чтоб, значит, податей в казну поменьше платить, ну и повез ему из Царьграда гада заморского. Он как змей, только без крыльев. Летать не умеет, зато плавает быстро. А зубов у него — не перечесть! Называется как-то чудно… Дарокрыл, что ли? В смысле, крылья свои подарил кому-то. Или дурорыл?
      — Сколько раз тебе говорить, — донесся чей-то голос, — кокодрыл он зовется.
      — Во, кокодрыл. Где-то в этих местах этот кокодрыл сломал клетку и смылся. Мы по весне, как в Царьград шли, аккурат здесь его видали. Так что бегите скорее на берег, помогай вам боги.
      — Благодарень тебе, Добромысл! Будешь на середину править — осторожнее, там у тебя на пути бревно здоровое плавает.
      — Где, какое бревно? Боги!!! Бегите что есть мочи!!! Это он и есть! Кокодрыл!
      «Бревно» шевельнулось и направилось к друзьям, стремительно набирая скорость.
      — Бегите! Бегите быстрее, дураки! Сожрет и не подавится! — орал Добромысл. Команда поддерживала его нестройным ревом.
      — К бою, други! — воскликнул Руслан, вытаскивая меч из ножен. — Молчан, дуй на берег.
      — А дулю не желаешь? — огрызнулся Молчан. — втроем мы его вернее одолеем.
      — Ну, как хошь. Боги, ну и здоров же он, зверюга!
      Тем временем зверь был уже совсем близко. Стала видна приоткрытая пасть, утыканная множеством острых зубов. Рыбий Сын первым кинулся на чудище, пытаясь проткнуть выпученный мутный глаз мечом. Кокодрыл легко увернулся, тут же дернулся обратно, клацнул зубами. В воде передвигаться гораздо труднее, и словенин не смог начать свой гибкий танец и не успел отскочить достаточно далеко. Он побледнел и зашипел от еле сдерживаемой боли: зверь выдрал клок мяса из его ноги.
      — На берег, быстро! — крикнул Руслан, обрушивая на страшилище рубящий удар. Меч отскочил и просвистел в вершке от лица богатыря. Рыбий Сын помотал головой:
      — Хренушки, друже! Мы еще повоюем…
      Молчан изловчился, и, что было духу, долбанул кокодрыла посохом промеж глаз. Тот застыл на миг, но потом снова ожил, и рванулся к Руслану. Тот попробовал повторить маневр Рыбьего Сына: ткнуть зверя в глаз, и на сей раз ему это удалось. Кокодрыл уже приноровился ухватить богатыря за ногу, но не успел, в этот миг меч пронзил его левый глаз, кокодрыл, рванувшись, лишь порвал штанину и слегка оцарапал ногу. Из разорванного кармана в воду посыпались всякие мелочи. В следующий миг в вихре брызг рядом с кокодрылом поднялись близнецы-балбесы.
      — Руслан, мы так не договаривались! Мы не собирались купаться!
      — Разуйте глаза, дурни!
      — О, ящерка! Эй, ты, таких видывал когда?
      — Не-а…
      Тем временем истерично мечущийся кокодрыл наполовину выпрыгнул из воды и щелкнул пастью в опасной близости от носа одного из братьев.
      — Эй, ты, он задирается! — восхищеннно взревел тот. — Ну, я ему сейчас…
      Братья схватили свои всплывшие со дна дубины и принялись гонять кокодрыла мощными ударами. Зверь извивался, пытаясь ухватить обидчиков и избежать погибели, но противники ему попались азартные. С гиканьем наседали они с двух сторон на водяное чудище, отрезая ему пути к отступлению всякий раз, когда израненный, помятый зверь пытался убраться подобру-поздорову.
      — Молчан! Тащи Рыбьего Сына на берег! Вам здесь делать нечего, а он ранен! Мне, по большому счету, тоже работы нет, но интересно-то как… Я вас догоню.
      Через четверть часа мертвый кокодрыл уже кверху лапами сползал по течению навстречу так же дрейфующей ладье Добромысла: никто не греб, все смотрели на захватывающее зрелище битвы людей с чудовищем из неведомого далека.
      — Добромысл! — крикнул купцу Руслан, — Если хошь, вылови тушку! Шкуру дома к стенке прибьешь!
      — Ты что! Это ж ваша добыча!
      — Да сдался нам этот кокодрыл, таскать его с собой еще… Или, если хочешь, чучело набей и князю поднеси, авось, пошлины скостит…
      — Спасибо, Руслан! — донеслось с ладьи.
      — Ну, ребята, ищите свой ящик — и пошли на берег. — сказал богатырь разрумянившимся близнецам.
      Когда он вышел на песок, Молчан уже кипятил воду для целебных отваров. Волхв нашел уютное местечко: с трех сторон кусты, с реки стоянку не видно. Рыбий Сын сидел рядом с ним, прижимая к рваной ране пучок каких-то трав.
      — Опять тебя лечить… — притворно ворчал волхв. Было видно, что, хоть он и сочувствовал раненому другу, но в душе радовался, что дорвался до любимого дела. — Да не шипи ты, как гадюка, на вас с Русланом все заживает быстрее, чем на иной собаке…
      Балбесы высушили у костра свой сундук, кое-как обсохли сами, после чего решительно полезли в свое жилище.
      — Добро размялись. — сказал тот, что казался постарше. — Только с недосыпу все равно радости никакой. Дайте отдохнуть, ладно?
      — Договорились. — кивнул Руслан, занятый штопкой штанов. К поцарапанной кокодрылом ноге по настоянию Молчана тоже был примотан какой-то стебелек. Шмель пасся в сторонке, и, будучи все еще обижен на людей, заставивших его совершить большой заплыв, к общению не стремился.
      Когда вопрос касался лечения ран, спорить с Молчаном становилось совершенно бесполезно. Если он сказал «ночуем здесь», значит, так оно и будет. Покончив с починкой одежды, Руслан занялся приготовлением пищи. Он извлек из мешка три добытые словенином рыбины, и сварил из них уху. Уха удалась на славу, Молчан поделился какими-то травками; и даже большой знаток рыбных блюд по имени Рыбий Сын снисходительно одобрил Русланову стряпню. Потом волхв влил в него очередной отвар, и бывший печенег тут же заснул.
      — Кто первым сторожит? — спросил Молчан.
      — Мне все равно. — пожал плечами богатырь.
      — Тогда давай сперва ты. Пока что бояться нечего, а под утро видно будет, заболел он какой дрянью, или не успел.
      — Добро. Ложись спать, Молчан. К рассвету ближе я тебя разбужу.

      Утром упирающегося Рыбьего Сына, который клялся всеми богами, духами и всеми предками впридачу, что здоров, как стадо быков, усадили на коня и продолжили поход. Было нестерпимо жарко. На небе — ни облачка, ветер потерялся где-то в степи: ни былинки не шевельнется, все замерло под палящим солнцем.
      — Да, время идет. — вздохнул Руслан. — Уж и осень скоро, а я все еще болтаюсь туда-сюда… Пора коней добывать, други, вот что я скажу.
      — Было бы где, а добыть — дело нехитрое. — изрек Рыбий Сын.
      — Не отчаивайтесь, — хмыкнул Молчан, — здесь печенежские земли, так что, думаю, мы еще сегодня степняков повстречаем. А, как правильно заметил Руслан, где степняки — там и кони. Только вот насколько легко они нам достанутся — тот еще вопрос. И еще, нам бы чуть правее принять, не то мы вместо Таврики в Лукоморье придем, к берегам Готского моря.
      — А что там?
      — Ничего особенного, те же печенеги, только Черноморда там точно нет…
      — Слушай, а откуда ты все это знаешь? Мы же с тобой здесь не шли, мы сверху пролетали на урагане, так там темно было; к тому же ты без сознания был…
      — Меня старый волхв Любомудр еще десять лет тому назад начертанию земель обучал, рассказывал, какая страна где находится. Многое позабыл, конечно, я же говорил, что учеником не самым прилежным был… Где Хорезм находится, или, например, Чайная Страна какая-нибудь, — не знаю, забыл. Но кое-что все-таки помню!
      — Очень хорошо, что у тебя память такая крепкая, — произнес Руслан, пристально глядя вдаль. — Только хотел бы я знать, что это там за туча такая, идет вплотную к виднокраю?
      — Степняки! — ахнул Молчан.
      — Не меньше десяти тысяч. — прикинул на глаз Рыбий Сын. — Хотя… погоди-ка… лично я людей не вижу. Руслан, а ты?
      — И я не вижу. — вглядевшись, ответил Руслан.
      — Табун! — глаза волхва совсем округлились. — Столько коней! И драться ни с кем не надо…
      — Ты хоть одного поймай сперва. — досадливо махнул рукой богатырь. — Да и насчет подраться, это тоже еще как сказать…
      — Аркана нет, веревку вырастить времени тоже нет. Ловить нечем. — подытожил Рыбий Сын. — Что делать будем, други? Может, пустим к ним Шмеля? Пусть расскажет им, какие мы славные парни…
      — Ага, и лови потом Шмеля, ищи-свищи…
      — Опять обижают! — вздохнул Шмель. — Чего вам еще от несчастного коня надо? Вчера купаться, а сегодня что?
      — Ишь, ранимый какой! — иронично всплеснул руками Руслан. — Ничего особенного нам от тебя не надо. Просто пообщаешься немного с сородичами, объяснишь им, что мы ребята простые, но хорошие, и, главное, в отличие от этих диких кочевников, кониной не питаемся. Понял? Стосковался, ведь, поди, по болтовне с себе подобными?
      — Понял. Только ради вас… Надеюсь, я буду налегке? А то не так просто найти общий язык с сородичами, имея седока на спине.
      — Конечно-конечно! — Рыбий Сын с превеликой охотой спешился, поморщившись от боли в ноге. Руслан не менее поспешно расседлал коня.
      Шмель фыркнул, и поскакал наперерез стремительно приближающемуся табуну. Друзья, пристально за ним следившие, пропустили момент, когда он слился с тысячами других коней.
      — Они нас не стопчут? — обеспокоенно спросил Молчан.
      — Поживем-увидим. — пожал плечами богатырь с деланным равнодушием.
      Не доскакав полверсты до замерших друзей, табун резко свернул влево. Оглушительный грохот заполнил все вокруг, земля ходила ходуном. Через полчаса огромная живая темная масса снова скрылась за виднокраем.
      — Ну, вот и все, друзья мои. — вздохнул волхв. — Остались мы без последнего коня.
      — Зато мы живы! — оборвал его Руслан. — А конь… Что конь! Так, средство передвижения… — в голосе его все же слышались грустные нотки. — Пошли дальше.
      — Подождем еще немного. — мягко предложил Рыбий Сын, положив руку на плечо богатыря. — вдруг, вернется?
      Через час на виднокрае показались пять точек.
      — Уговорил! Нет, ну это же надо! — Руслан даже подпрыгнул от радости.
      — Не верю своим глазам! — вторил ему волхв. Рыбий Сын просто улыбался.
      Шмель бежал легкой рысью, гордо задрав голову.
      — Вот, привел. — не без самодовольства доложил конь. — Имен у них пока нет, так что называйте, как хотите. Основной уговор: не бить, холить-лелеять, цыганам не продавать, на обед не есть. Вот!
      — Молодец, дружище! — потрепал коня по холке Руслан. — Проси, чего хочешь!
      — Эх, хозяин… Овса ж у тебя все равно нет, поди?
      — Вот чего нет, того нет… Погоди, доскачем до обитаемых мест, будет и тебе, и новым твоим приятелям отборный овес! Молчан, ты без седла верхом ездил когда-нибудь?
      — Нет, а что?
      — А то, что коней у нас пять, а седло одно. Рыбий Сын у печенегов сколько лет прожил, там еще и не таким штукам научился. Сам я не то, чтобы привыкший, но тоже всякое приходилось. Поэтому давай- ка, выбирай себе скакуна, седлай, и поехали.
      Молчан выбрал себе резвого молодого пегого жеребца с белой звездочкой во лбу. После горячей скачки конь все никак не желал успокаиваться, приплясывал на месте.
      — Звать тебя будем… а хотя бы… Непоседа. Эвон, никак не успокоишься, все вперед рвешься. Надеюсь, что мы с тобой подружимся. — волхв скормил коню засушенную горбушку хлеба, завалявшуюся на дне мешка, и принялся седлать четвероногого.
      Рыбий Сын остановил свой выбор на рослом коне мышиного цвета. Помимо загадочно блестевших глаз, конь обладал еще длинной густой гривой, и был очень красив.
      — Я назову тебя Ершом. — задумчиво произнес словенин. — Уж не знаю, почему, но мила мне эта ерепенистая рыбка! Оставшиеся два вороных жеребца, похожие друг на друга, как две капли воды, получили имена Ворон и Грач, и кто из них кто, с уверенностью мог сказать лишь Шмель. Наконец, все было готово, и три всадника в сопровождении двух заводных коней поскакали в степь.
      К закату духота стала невыносимой. Перегретый воздух дрожал, то тут, то там, в степи возникали мороки, именуемые миражами. Друзья уже перестали обращать на них внимание. Молчан весь день озабоченно перебирал обереги. Чем ближе к вечеру, тем сильнее хмурился волхв.
      — Что случилось? — спросил его Руслан, заметивший обеспокоенность друга. — Чуешь чего?
      — Чую. Средь богов крупная драчка намечается. Кто у них там чего опять не поделил — то мне неведомо, но Перун у нас вояка известный, так что грозы не избежать. И гроза эта, чую, стократ сильнее прошлой будет. Да и на небо глянь — вон какие тучи черные ползут.
      — Опять купаться… — пробормотал Руслан. — Этак, пока до Черноморда доберемся, добела отмоемся, он нас за мертвяков еще посчитает…
 
      Черноморд же внимательно наблюдал за ними. Коней добыли — молодцы! Тем быстрее помчатся навстречу бесславной гибели, позорной смерти! Только вот не понять, почему одного из них, высокого плечистого русоволосого воина, зеркало упорно показывает, как мертвого? Уж сколько раз колдун бился над этой загадкой! Получить власть над любым ожившим мертвецом — легче легкого, и будет он выполнять любые приказы своего хозяина до тех пор, пока либо сам в прах не рассыпется, либо пока хозяин не отпустит его или же не помрет. А этот никак не реагирует на мощные некромантские заклинания! И, опять же, намедни сражался с целыми полчищами таких же, вроде бы, мертвяков, как он сам, хотя должен бы быть вместе с ними. Ничего, как только он с дружками своими доберется сюда, ему уже ничто не поможет, безразлично, живой он там, или мертвый.
      Теперь же можно вернуться к более приятным хлопотам. Из головы того полубезумного мертвяка, что столь неудачно помогал ему украсть Фатиму и пал в давешнем сражении в лесу, колдун выудил образ прекраснейшей девушки. Она молода и прекрасна, и всего через год… Ну, или через два, бутон распустится, и она станет подлинной жемчужиной его гарема. С помощью трех заклинаний Черноморд спроецировал этот образ в свое волшебное зеркало. Неподвижная фигурка тотчас же ожила, зашевелилась. Девушка, мгновение назад склоненная над вышиванием, отложила работу, потянулась, сладко улыбаясь каким-то своим мыслям. Ну, и где же это? Черноморд произнес еще одну магическую формулу. Результат получился очень странный: девушка в Киеве, но найдет колдун ее аж в Лукоморье. Усомнившись, карлик повторил опыт еще и еще раз. Ответ был тот же самый. Что ж, пожал плечами Черноморд, Лукоморье — это значительно ближе, чем Киев. Значительно. А что девушка, по которой так сильно сох мертвяк, вдруг ни с того ни с сего окажется за столько верст от дома… Не один же Черноморд умеет творить чудеса! Если эта синеглазка еще и колдунья, то это было бы просто великолепно! Одолеть более слабую чародейку, подчинить ее себе, победить сперва как колдун колдунью, а потом — как мужчина женщину. И при этом смотреть на мучения других мужчин… Бывает ли победа полнее?! Вряд ли. Такого у него никогда еще не было! На охоту!
 
      Гроза разразилась под вечер. Мощные, в палец толщиной, струи дождя выбивали из степной пыли целые грязевые фонтанчики, ветер валил с ног не только людей, но и коней, огромные яркие молнии непрестанно перечеркивали небо, гулко грохотал гром. Буря загнала друзей в небольшой овраг, поросший кустарником. От дождя кусты не спасали, но, хотя бы, сильные порывы ветра здесь были не так страшны.
      — Молчан, как думаешь, это надолго? — проорал богатырь волхву на ухо.
      — Не знаю! Пока боги не угомонятся… — ответил тот.
      — Смотрите! Там что-то летит! — закричал Рыбий Сын, указывая на небо. Крик его тут же смяло и унесло ветром, но друзья расслышали, повернули головы, вглядываясь в грозовое небо.
      — Неужто Черноморд решил рискнуть? — усомнился Молчан. — Чего ему дома не сиделось? Погода, я бы сказал, совсем нелетная…
      — Нет, это не он… — ответил Руслан, стараясь получше рассмотреть загадочного летуна. — Этот побольше Черноморда раза в два, как бы не в три будет. О, боги! Это ж баба-яга! Куда ее в такую бурю понесло?! Бабуся, мы здесь!!! Садись скорее!!! — надрывая глотку, закричал он — Сюда, бабка, сюда!!!
      Казалось, баба-яга его услышала, по крайней мере, массивная ступа, натужно утюжившая насквозь мокрое небо, вильнула в сторону оврага, где отсиживались путники. Тут же с небес сорвалась исполинская молния, ударила в самое основание ступы. Моментально, несмотря на проливной дождь, занялось пламя, повалил густой дым; ступа неуклюже закувыркалась в воздухе и стремительно пошла вниз.
      — Не-е-ет!!! — зашелся криком Руслан. С громким стуком ступа рухнула на землю. Богатырь вскарабкался по стене оврага, побежал как мог быстро. Рыбий Сын и Молчан от него не отставали. Ступа при падении раскололась пополам, обе половинки с треском горели синевато-белым пламенем. Старушка лежала ничком саженях в двадцати. Руслан подбежал, перевернул на спину. Вид у бабы-яги был страшный: нижняя половина тела дымилась, руки неестественно вывернуты, лицо разбито в кровь. Но она была еще жива.
      — Русланчик… ты, что ль? Соколик мой… не бросил бабку старую… — слова ее были едва слышны, ртом и носом обильно шла кровь. — А я вот видишь… не в добрый час к подружке… собралась… в Мохенджо-Даро. От того Мохенджо-Даро уж нес… несколько тыщ лет как ничего… кроме халабуды ейной не осталось… Да вишь, Маржель меня достал… Отомстил, наконец… Меня…когда-то в жертву ему… принести хотели… Пришли какие-то… вроде вас… отбили… Он, видать, злобу на меня затаил, дождался своего часа… Помираю я, Руслан.
      — Да ты что, бабушка, — глотая слезы, пробормотал Руслан, — ты еще нас всех похоронишь!
      — Не спорь… — на мгновение глаза бабы-яги зыркнули с прежней строгостью. — Мне ли не знать… Ступа горит?
      — Горит…
      — Это хорошо… Как отойду — сожги меня вместе со ступой… У нас когда-то… сжигать было принято. И избу сожги, она без меня все одно… умрет. Котофея себе возьми. Добрый ты парень, а мой кот… обузой не будет, сам знаешь. Больше… не бери ничего, все равно не пригодится. Все сожги. Понял?
      Руслан кивнул. Умирающая закашлялась, продолжила:
      — А Перуну… Маржелю, то бишь… самому недолго осталось, Руслан. Мир меняется. Времена меняются. Все меняется… — она надолго замолчала, потом дыхание прекратилось, взгляд остекленел. Руслан не скрывал слез. Волхв и Рыбий Сын скорбно молчали. Убедившись, что баба-яга покинула этот мир, Руслан взял на руки ее тело, оно показалось богатырю совсем невесомым, отнес к догоравшей ступе. Огонь вспыхнул с утроенной силой, пламя быстро охватило тело, за считанные минуты от него остался лишь пепел.
      Дождь кончился, небо медленно очищалось. Грозу разорвало пополам, и одна ее половина уползала на север, в русские леса, а вторая — на юг, через Таврику, через Русское море, в страны заморские. Сквозь все увеличивающийся разрыв равнодушно, не мигая, смотрели холодные глаза звезд.
 
      Владимир второй час сидел в Золотой палате, на пиру. Пил мало, в основном слушал. Дельного сегодня было мало: балаболы, как обычно, похвалялись, стремясь переорать друг друга, настоящие же герои, кто в Киеве случился, неторопливо ели, изредка запивая осетров да лебедей добрыми винами. Дурные вести — это плохо, но хуже ожидание вести, когда кусок не лезет в горло, хмель не берет, и сон не идет; и каждый час гадаешь, когда, когда же придет эта долгожданная весть, и добрая ли она будет, али худая…Что-то затевают ромеи, но что? Молчит посланный в Царьград Добрыня. Молчат и Рогдай, и прохвост Залешанин, которых послал выкрасть щит Вещего Олега… Белоян ничего толком по звездам прочесть не может, даром, что небо третьи сутки денно и нощно тучами затянуто. Князь совсем извелся, ожидаючи.
      Хлопнула дверь, в палату вбежал перепуганный гридень, кинулся к князю.
      — Княже, беда…
      — Что стряслось?! — Владимир в единый миг собрался в кулак, глаза опасно блеснули. — Говори!
      — Людмила, дочь твоя…
      — Что, опять пропала?
      Гридень судорожно сглотнул, кивнул.
      — Одна морока с этой девкой… — проворчал Владимир, потянувшись к кубку с флегрийским красным. — Вот же непоседа… Не дрейфь, авось сыщется. Через седмицу не объявится — тогда искать будем.
 
      — Пойдем отсюда. Мне не хотелось бы здесь ночевать. — тихо сказал Руслан севшим голосом. Друзья вывели коней из оврага, и вскоре маленький отряд легкой рысью скакал на юг, вслед уходящей грозе. Руслан чувствовал пустоту в сердце, словно только что потерял родного человека. «Да ладно, — уговаривал он сам себя, — кем тебе была эта бабка? Так, случайно знакомая колдунья…», но в горле по-прежнему стоял ком, а на глаза то и дело наворачивались непрошенные слезы. Друзья молча скакали по бокам от него, всем своим видом выражая сочувствие и поддержку.
      Внезапно навалилась дурнота, в глазах начало темнеть. Уже хорошо зная, что это предвещает, Руслан успел выбросить руки в стороны, ухватить друзей. На какой-то миг настала полная тьма.

      Когда же тьма рассеялась, снова заблистали молнии, хлестнул по щекам все тот же проливенный дождь, ветер ударил в лицо. Грозно рокотало штормовое море, огромные волны выбрасывались на берег и тут же уползали обратно, прихватывая с собой все, что попадалось на пути. И слышен был крик, пронзительный девичий крик откуда-то сверху: «Руслан! Русла-ан! Спаси меня!!!».
      — Мила! Мила!!!
      — Руслан, я здесь!!! Меня тащит колдун…
      — Молчан, сможешь повторить с посохом?! — рыкнул Руслан
      — Нет, он уже слишком высоко.
      — Спаси… — донеслось из поднебесья, и следом злорадный хохот Черноморда.
      — Опоздал! — заскрипел зубами богатырь. — Опоздал!!! На какие-то доли мига… Подвел оберег…
      — Наверное, это из-за грозы… — пробормотал Молчан, но богатырь его не услышал. Пришпорив Шмеля, он рванулся вперед, дико озираясь в поисках кого-нибудь, на ком можно сорвать досаду.
      — Руслан, остановись! — кричали друзья, стараясь не отставать.
      — К Ящеру! — огрызался Руслан, продолжая мчаться вперед.
      Наконец, Рыбий Сын поравнялся с ним, улучив момент, перепрыгнул со своего серого конька на Шмеля, аккурат позади Руслана, и не без труда на полном скаку спихнул богатыря на землю.
      Молчану стоило немалых трудов привести в чувства обоих друзей. Первым очнулся Руслан. Со стоном сел, помотал головой, прогоняя дурноту, увидел распростертого рядом словенина.
      — Эх ты, дуралей, — вздохнул он. — Ну, и зачем ты это сделал?
      — Все правильно он сделал. — пробурчал Молчан. — Иначе остановить тебя мы бы вряд ли смогли. Ну-ка, покажись теперь. Кости целы?
      — Целы, целы. Пустяки, пара несмертельных царапин, да рожа вся разодрана…
      Тем временем очнулся Рыбий Сын. Ему пришлось похуже: нога, покусанная свирепым кокодрылом, оказалась вывихнута, левая рука сломана, много кожи содрано; в голове несмолкаемый гул да тошнота впридачу. Молчан, не долго думая, зажег аж четыре костра.
      — Зачем тебе столько? — не понял Руслан.
      — На двух отвары для вас, непутевых, готовить, на третьем — еду варить, а на четвертом — целебное средство для выведения Черномордовой бороды…
      — Ничего не получится… — прокряхтел Рыбий Сын.
      — Это почему же?!
      — А котел-то у нас всего один…
      — Да, об этом я как-то не подумал. — удрученно признался волхв, плюя в лишние костры и принимаясь за положенные в таком случае ругательства. Когда остался всего один костер, он спросил: — Ну, тогда с чего начнем?
      — С еды! — не сговариваясь, хором ответили воины, расхохотались, похлопали друг друга по спинам, морщась от боли.
      Поели; Рыбий Сын тут же завалился спать прямо на мокрую траву. Руслан молча сидел, глядя на набегавшие штормовые волны, а волхв занялся приготовлением очередных отваров.
      Гроза давно уже ушла, но море упрямо не желало успокаиваться. Руслан четвертый час неподвижно сидел на берегу, бездумно уставившись на кромсающие берег мутные пенные валы. Ночь шла на убыль, еще час-другой, и заалеет виднокрай, выкатится солнышко, засуетятся плаксивые чайки… От костра до витязя порой долетали запахи, по большей части, совершенно мерзостные, но он не обращал на них никакого внимания. Всей душой и мыслями он был сейчас с Милой, этой упрямой непоседливой девчонкой, неожиданно наступившей ему на сердце. Мысленно он вовсю махал мечом, отбивая любимую у Черноморда, уже сажал зловредного карлика в мешок, предварительно обрив наголо…
      — Ты бы все же отдохнул малость, — сзади тихо подошел Молчан; — а то с такого перенапряга много не навоюешь, это я тебе как лекарь говорю. Раны старые заныли? — Руслан нехотя кивнул. — Ну, вот видишь… Давай, ложись. Завтра опять неблизкий путь. Я звезды читал, мы все же попали в Лукоморье. Не по своей, правда, воле, но ведь от этого ничего не меняется… Спи. А я попробую еще на небо попялиться. Вдруг, да удастся прочесть, что нас завтра ждет? Ложись. Утро завсегда вечера мудренее.
      Богатырь снова молча кивнул и лег прямо там, где сидел. Уснул он мгновенно. Молчан покачал головой и вернулся к костру. Пришла пора снимать с костра дубовое варево. Не сносить бороды Черноморду!
 
      — Вставай, Руслан! Вставай, к бою!
      — Где, что?! — вскинулся богатырь. Вовсю уже светило и пригревало солнце, но волны никак не желали утихомириваться, и огромные, в два человеческих роста валы продолжали с грохотом падать на песчаный берег.
      — Ты давеча драться хотел? Вот и дождался. Смотри! — Молчан указал рукой на север, откуда галопом приближался довольно многочисленный отряд всадников. По виду — степняки. Проскакать им оставалось не более половины версты. Руслан вздохнул, мельком проверил снаряжение, вскочил на Шмеля.
      — Ну, Шмелюга, только держись. Будет нам потеха! Когда совсем страшно станет, шепни.
      — Это печенеги. — уверенно сказал Рыбий Сын, большой знаток степных народов.
      — Значит, все-таки будет драка. — вздохнул волхв, берясь за посох.
      — Не обязательно… — пробормотал словенин, — все-таки, я прожил в их шатрах достаточно долго. Попробую договориться.
      — Ты ж еще вчера рвался в драку! — съехидничал по привычке Руслан, разминая затекшие за ночь мышцы.
      — Это было позавчера. — возразил Рыбий Сын. — А с тех пор и кокодрыл мне чуть ногу не оттяпал, и с тобой вчера славно полетали… В общем, если честно, сегодня драться мне уже не очень хочется.
      — Балбесов выпускайте! — посоветовал Молчан.
      — Только в самом крайнем случае. — ответил богатырь, извлекая из ножен меч. — Ребята просили не беспокоить. Попробуем справиться самостоятельно.
      — Когда старейшину нашего племени, родного брата прадеда кагана Хичака, спросили, как ему удалось дожить до двухсот лет, он вот что сказал: «Вы, молодые, слишком много жрете, заносите в себя отраву всякую, оттого и умираете рано. Вот как у меня: на завтрак — поединок, на обед — драка, на ужин — война. А все, что между ними — это не считается». Только я сомневаюсь, что завтракать мы будем поединком…
      — Да уж, скорее большой дракой или маленькой войной. — Руслан натужно шутил, пытаясь поднять боевой дух, прежде всего, свой собственный. — Коли все так, как сказал этот ваш долгожитель, то мы с вами, друзья мои, жить будем до тыщи лет, самое малое… А вот и наши гости. Здорово, ребята! Чего надобно?
      Печенеги, не сбавляя темпа, выхватили кривые сабли. Кое-кто из них раскручивал арканы.
      — Добрый будет завтрак, други! «Отбивная по-печенежски» называется! — с этими словами Руслан легко парировал первый удар степняцкой сабли, одновременно левой рукой мощно ударил в конскую морду. Конь рухнул, как подкошенный, придавив седока. Пока тот пытался выбраться из-под убитого животного, Руслан уже зарубил следующего печенега, схлестнулся с третьим. Мелькнул брошенный кем-то аркан. Но кидавший промахнулся, петля захлестнула не Руслана, а его противника. В горячке боя печенеги не разобрались и стащили с коня своего.
      — Правильно… — пробормотал богатырь. — боец он все равно неважнецкий, неча под ногами путаться. Тут и без сопливых гололед… А ну-ка, подвинься, парень, обзор закрываешь… Други! Берегитесь арканов пуще всего!
      — Не волнуйся! — ответил Рыбий Сын откуда-то справа. — Я свои приемы, которые ты пляской зовешь, как раз и начал придумывать, чтоб от аркана уйти…
      Молчан сильно рисковал быть затоптанным конями. Ему было очень жаль убивать этих красивых, сильных животных, и потому он аккуратно ссаживал с них седоков быстрыми тычками посоха, целя преимущественно в лоб. Многие кони преданно топтались над телами поверженных хозяев. Молчан, выгадав момент, проскользнул меж ними.
      — Разойдитесь, разойдитесь, сивки. А то простору для боя нет. — и вышел вперед, навстречу следующему печенежскому воину. — Эх, посох долго мыть придется…
      Рыбий Сын рубился яростнее всех, чувствуя, что силы быстро иссякают. К тому же, он остался вообще без защиты со сломанной левой рукой, и потому выручала его только быстрота. Нападавшие, видя, какую мясорубку устроил этот странный пляшущий рубака, насели на него большинством отряда. Рыбий Сын шипел от боли, ругался на двух языках одновременно. Меч его трудно было узреть простым глазом — сверкающее острое колесо, мгновенно отсекающее носы, уши, руки, головы… Силы таяли быстрее, чем снег под лучами солнца, словенин понимал, что вот такой бешеной драки ему осталось всего чуть-чуть, а потом усталость, истощение, и — смерть. Что ж, тогда нужно прихватить с собой побольше врагов, только и всего.
      Руслан, вспомнив, что Рыбий Сын не в лучшем состоянии, спешился, отослав Шмеля прочь, стал прорываться на помощь другу. То же сделал и Молчан. Они встретились в самой гуще побоища; встали спина к спине.
      — Сколько ж их?! — прохрипел Руслан.
      — Не меньше сотни, а то и больше! Я ссадил с коней тридцать шесть человек, а их будто и не убыло…
      — Хоть ты теперь и боец… каких мало, а все же волхв: счет прежде всего! Это ж надо, врагов считать…
      — Зубоскаль, зу… зубоскаль, оно нам завсегда помогает… Только штопать я тебя… теперь из вредности не стану!
      — И… не больно-то хотелось. Мила заштопает. Когда… когда я ее выручу. Рыбий Сын, ты как там?
      — Ничего… Ничего не вижу…
      — Держись, дружище! Главное, по нам не попади! Все… все, что впереди — это враги. Остальное — мы.
      — Ничего, Руслан, мы еще повоюем…
      — Держись, паря… Молчан, да не жалей ты коней! Конь… твоего врага — твой враг!
      Печенеги, невзирая на кошмарные потери, продолжали переть напролом. Натиск за натиском захлебывались в крови, но все новые и новые воины бросались в сечу, и вот уже три друга медленно, но верно отступают к бушующему морю. Вот упал на одно колено Рыбий Сын. Рука уже не так быстра, но врагам по-прежнему не стоит ждать снисхождения. Кто идет за шерстью, вполне может вернуться стриженым, или вовсе не вернуться. И отважный воин стриг печенегов по мере своих угасающих сил.
      — Руслан, пора засадный полк пускать в дело! У меня сейчас уже руки отсохнут! Я ж головой привык работать, а не руками… — Молчан, дравшийся без доспехов, — да и зачем бы волхву доспехи? — давно уже лишился своей длинной рубахи, а сам был покрыт мелкой сеткой кровоточащих порезов и царапин.
      — А… а я и забыл… про них…
      Улучив свободный миг, Руслан вынул из кармана ларчик размером с лесной орех, швырнул его под ноги печенегам. Ларь тут же многократно увеличился в размерах, заскрипела откидываемая крышка.
      — Ребята, ну мы же просили… — занудил было старший, но тут рядом с его ухом свистнула сабля, а грудь сдавила петля аркана. — Однако, с вами не соскучишься! — с этими словами он сильно дернул за веревку, и над ним пролетел сдернутый с коня печенег. — Эй, ты, вылезай! Тебе, помнится, намедни большая драка снилась… Так вот, сон в руку был! — И братья принялись за дело. Очень быстро они поняли, что голыми руками много не сделаешь, но пробиваться обратно к сундуку за дубинами было уже поздно. Тогда, пожав плечами, близнецы подобрали по сабле и снова включились в пляску смерти. Увлекшись сражением, они вгрызлись далеко вглубь печенежского отряда, оторвавшись от друзей. Руслан сквозь зубы поминал недобрыми словами всех демонов, злобных духов, печенегов и прочую нечисть, а пуще всего свой «засадный полк», который, вместо того, чтобы помочь друзьям выстоять, занимается тоже добрым делом, эвон, сколько врагов на себя отвлекли, но не совсем там, где надо… А ведь их уже почти к самой кромке моря оттеснили…
      Пал Рыбий Сын. Закричал страшно, когда брошенный умелой рукой нож по самую рукоять вошел в левую сторону груди. Мгновением позже он распростерся на горе собственноручно наваленных трупов, а сверху на него упало обезглавленное Русланом тело его убийцы.
      — Убили братушку, Молчан. — еле слышно прохрипел богатырь. Десятый пот пополам с кровью давно заливал глаза, он почти ничего не видел.
      — Ну, тогда и нам пора попрощаться. Так, на всякий случай.
      — Прощай, Молчан.
      — Прощай, Руслан. В Вирии свидимся!
      — А Сыну Рыбьему — вечная слава.
      — Слава! — подхватил сорванным голосом волхв.
      — Слава!!!
      Печенеги было отпрянули от двух окровавленных людей, что дрались по колено в своей и чужой крови, убивая беспощадно всех, до кого могли дотянуться. Но все новые и новые печенеги ввязывались в бой, и вот уже краешки волн лижут сапоги русичей. Врагам удалось разъединить их, и теперь и витязь, и волхв снова дрались в сплошном окружении врагов, как в начале боя. Кровь потекла в море, и морю это не понравилось.
      — Руслан, берегись!!! — истошно закричал Молчан, видя вздыбившуюся над богатырем волну. Но было поздно. С разрывающим уши грохотом волна накатила на берег, подмяв под себя и Руслана, и его противников. Когда она, шипя, уползла обратно, на песке не осталось никого.
      — Слава!!! — крикнул Молчан, бросаясь на врагов.
      Дальнейшее он запомнил смутно. Кровавая мгла окончательно затуманила взор, он бил, давил, потом посох выбили из рук и он крошил врагов голыми руками. Затем он подобрал сразу две сабли, и принялся рубить. Не очень умело, но его это совершенно не волновало. А потом… Потом вдруг все кончилось, и земля встала на дыбы, чтобы ударить волхва по голове.

      — Пусти меня, проклятый колдун! — Мила извивалась, как угорь, но карлик держал крепко. Вокруг — куда ни кинь взгляд, — блистали молнии, дождь лил даже не как из ведра, а как из сорокаведерной бочки. Раскаты грома оглушали, от этого несмолкаемого грохота и ощущения, что под ногами — полверсты пустоты, разболелась голова и подташнивало. Черноморд не отвечал на ее мольбы, угрозы, проклятия; только противно смеялся. Длинная мокрая борода победно развевалась по ветру.
      Наконец, полет закончился, и ноги девушки коснулись земли. В этот момент колдун разжал руки, и она без сил повалилась на траву.
      — Э, нет, красавица, так дело не пойдет! — вновь рассмеялся карлик высоким скрипучим, как у попугая, голосом. — лечение твоей простуды в мои планы не входит! — с этими словами он схватил Милу за шиворот, потащил за собой к дверям дворца. Сам он летел в метре над землей.
      — Пусти… сама пойду. — пробормотала Мила. Черноморд отпустил ее, и девушка тут же взвилась, кинулась на своего похитителя. И наткнулась на стену. Невидимую, но прочную. Сколько ни колотись — не пробьешь.
      — Ничего не выйдет, и не надейся! — казалось, нет предела злобному торжеству этого урода. — Лучше просто мирись с участью рабыни! И гордись, что ты стала рабыней самого могучего колдуна в мире! А колдовать самой я тебе не советую. Я тут, предвидя скорое твое появление, наложил кое-какие чары… Не рискуй понапрасну! А то будет больно, очень больно. И очень долго. — с этими словами Черноморд открыл дверь и втолкнул Милу внутрь огромного зала. Где-то в дальнем углу жались еще пять девушек. — Вот, новую подругу вам привел! Устройте ее, она к нам, надеюсь, надолго. А ты, Датма, поди со мной. Вымоешь меня и расчешешь бороду.
      Одна из девушек тут же вскочила с места, и, робко кланяясь едва ли не на каждом шагу и затравленно озираясь, подбежала к выходу. Хлопнула дверь. Мила огляделась. Зал был богато украшен, по стенам, отделенные друг от друга перегородками, стояли сорок кроватей. Две девушки из четырех оставшихся поднялись со своих мест, неспеша пошли ей навстречу. Одна из них была гречанкой. Мила несколько раз уже видела греческих женщин, и в Новгороде, и в Киеве, и научилась безошибочно их распознавать. Высокая, худощавая, кожа смуглая, лицо с резко очерченными чертами, черные вьющиеся волосы. Вторая была Совсем малорослая, до плеча подруге не доставала, слегка раскосые глаза, более плавные формы тела… Тоже черноволоса. Остановившись шага за три до Милы, мгновение они обменивались оценивающими взглядами, затем коротышка спросила:
      — Здравствуй. Ты кто?
      — Меня зовут Мила… Людмила. — поправилась она. — А вас?
      — Я — Фатима, а это моя новая подруга, ее зовут Лидия. Скажи, Людмила, не дочь ли ты киевского халифа? — Мила не знала, кто этот халиф, но потом поняла, что Фатима имеет в виду ее отца, великого князя.
      — Да, а что?
      — Так вот ты, оказывается, какая… — совсем тихо, почти шепотом, произнесла Фатима. Мила ее услышала, нахмурилась:
      — Что значит это твое «какая»? И откуда ты обо мне знаешь?
      — Я слышала о тебе от великого воина по имени Руслан. — вздохнула девушка. В тот же миг синие глаза Милы стали темно-фиолетовыми, в них заплясали молнии.
      — Где и когда ты с ним встречалась?!
      — Совсем недавно мы путешествовали вместе… А, понимаю. Умерь свой гнев, и прибереги ревность для других. Руслан, конечно, прекрасен, но мне милее другой богатырь. Имя его — Ждан, по прозвищу Рыбий Сын.
      — Так вот в чем дело! — облегченно рассмеялась Мила, слышавшая от Руслана об этом удивительном богатыре, что много бед причинил родному славянскому народу, воюя на стороне печенегов, а потом раскаялся и перешел на русскую сторону. — Прости, что заподозрила дурное. Лидия, а ты откуда здесь взялась?
      — Оттуда же, откуда и вы. Черноморд приволок. — печально улыбнулась гречанка. — Я здесь появилась первой, сорок восемь дней уже прошло с тех пор.
      — А что же мы стоим? — всплеснула руками Фатима. — пойдем присядем. Места здесь много!
      — А остальные кто? — поинтересовалась Мила.
      — Не обращай на них внимания. — махнула рукой Фатима. — они не только смирились со своей участью, но даже боготворят этого бородатого урода. Решили, что уж если он летать умеет, то могущественнее его на всем свете не сыщешь! Дикие люди, степнячки. Что с них возьмешь!
      — А вы? Вы не смирились? — от волнения в голосе Милы появилась легкая хрипотца.
      — Конечно же, нет! — удивленно воззрились на нее девушки. И Фатима продолжила: — Мы знаем, что придут великие богатыри Сын Рыбы и Восходящего Солнца и Руслан, а с ними всемогущий суфий Молчан, и повергнут во прах этого похотливого мерзавца! А ты в это разве не веришь?
      — Верю. — кивнула княжна. — Но также знаю, что нет такой темницы, откуда нельзя было бы убежать. Или хотя бы попробовать.
      — Тс-с! Не говори об этом вслух и вообще старайся не думать! — зашептала Лидия. Завтра, когда нас выпустят погулять в сад, можем поговорить об этом. Но сейчас — молчок. — и она одними лишь глазами очень выразительно указала на остальных девушек. Мила понимающе кивнула, и Лидия продолжила нормальным голосом: — Давайте лучше расскажем друг другу свои приключения! Ночь хоть и коротка, но мне, если честно, не уснуть в такую грозу — боязно. Я даже могу первой начать свой рассказ. Идет?
      — Давай! — согласилась Мила, и Лидия начала свою повесть.
 
      Видимо, прав был старый грек Леонид, и надо было все-таки при выходе из Константинопольского порта заплатить священнику за благословение. Кто знает — вдруг этот новый бог настолько силен, что мог бы предотвратить шторм? Кто знает… Но кормчий, давно уже забывший свое полученное при рождении имя и отзывающийся исключительно на прозвище Соленая Борода, был прижимист, если не сказать, что жаден, и денег попу не дал. Так что теперь в считанные мгновения налетевший неизвестно откуда шторм трепал и мотал крохотное суденышко, застав его как раз на полпути между Константинополем и Херсонесом.
      Леонид, выдувший с утра едва ли не полную амфору вина «во имя гладкой дороги до Херсонеса», теперь принялся за не менее обильное возлияние «во спасение от погибели в морской пучине», и засел на корме с огромным бурдюком дешевого кислого вина и лютней в руках. Песни совершенно похабного содержания огласили штормовое море. Ни слуха, ни голоса у старого Леонида отродясь не было, но он успешно возмещал эту потерю такой громкостью, что без особого напряжения заглушал рев ветра и грохот волн. Когда Соленая Борода с кулаками налетел на него и приказал заткнуться, грек возразил, что любым богам угодно, когда люди не теряют присутствия духа в самой безнадежной ситуации. Да и к тому же, добавил он чуть подумав, с песней идти ко дну несравнимо веселее, нежели просто так.
      Лидия, ни жива, ни мертва, сидела, крепко вцепившись в борт, и проклинала тот день, когда появилась на свет. Все остальное, несомненно, проистекало именно из этого: и несчастливое детство, и нелегкая учеба и служба старым богам в тайном храме, и это безрассудное бегство за тридевять земель, из которого — это же видно! — опять ничего хорошего не получается. Ну, так и есть, вот и мачта сломалась. Соленая Борода носился по палубе, изрыгая чудовищные проклятия и раздавая тумаки направо и налево, Леонид, пьянее самого Диониса, орал уже совершенно нестерпимо. И тут кто-то из команды крикнул:
      — Жертву! Жертву принести надо! — его тут же поддержали.
      — Жертву!
      — Жертву!!!
      — А кого? — спросил Соленая Борода, видя такое похвальное единодушие в своей команде.
      — Давайте этого горлодера, что на корме сидит! — предложил кто-то. — Уже никаких сил нет его слушать!
      — Нет, лучше девку! — возразил ему другой. — Такие жертвы более угодны богам!
      — Девку в жертву!
      — За борт ее!!!
      Лидия не успела даже осмыслить происходящее, как ее с разных сторон схватили сильные руки, без труда оторвали от спасительного борта и швырнули прямо в беснующееся море. Первая же волна накрыла ее с головой.
      Девушка долго боролась за жизнь. Уже не понимая, что делает, она раз за разом рвалась наверх, к воздуху. Потом ее ударил по голове обломок мачты, но она снова выплыла, крепко обхватила предательский кусок дерева, и носилась теперь по волнам, имея хоть какую-то опору. Сознание ее несколько раз меркло, затем возвращалось, и Лидия снова видела бешеную пляску водяных гор под сумасшедшую музыку урагана. Когда она в очередной раз очнулась, море было неестественно тихим, в безоблачном небе ярко светило солнце. Девушка огляделась; берега нигде не было видно. И в этот самый момент что-то бесцеремонно рвануло ее вверх, так, что от неожиданности она выпустила из рук мачту. Море стремительно уносилось вниз; и, видя свое стремительное вознесение в поднебесье, Лидия снова лишилась чувств, на сей раз надолго.
      Прошло несколько дней с того момента, как она пришла в себя в сказочно великолепном дворце. И изо дня в день она ходила по залам, каждый из которых был роскошнее предыдущего, и до сих пор не встретила ни одной живой души. Только один раз в большом зеркале из неведомого прозрачного камня примерещилось ей на миг отражение безобразного хромого карлика с черным лицом и длинной бородой, но она списала это наваждение на духоту и распахнула окно, чтобы впустить в зал свежий ветер. Еда и питье возникали перед ней волшебным образом, но при том были совершенно настоящими, отлично утоляя и голод, и жажду.
      Девушка тщетно ломала голову в поисках ответов на мучившие ее вопросы. Кто ее таинственный спаситель? Зачем она здесь? И вообще, где это «здесь»? Поначалу Лидия думала, что все-таки погибла там, в море, и теперь ведет посмертное существование. Но однажды она нашла в одном из залов ларец с украшениями и порезала палец, перебирая редкой красоты драгоценные камни. Несколько раз, правда, она чувствовала на себе чей-то взгляд и ежилась под его тяжестью; обычно это происходило, когда она мылась или переодевалась. Но вокруг по-прежнему никого не было.
      В ночь с седьмого на восьмой день она проснулась от того, что почувствовала чье-то прикосновение. Вскрикнув, девушка села на постели, озираясь по сторонам, но вокруг никого не было. Прикосновения, тем временем, не только не прекращались, но становились все навязчивее и навязчивее. Завизжав, Лидия вскочила с постели, заметалась по залу, но все равно иногда чувствовала чужие руки на своем теле и не отрывающийся от нее взгляд, тот самый, тяжелый. Ощутив в очередной раз, как кто-то поглаживает ее плечо, Лидия схватила невидимую руку, зашарила по ней. Из пустоты долетел скрипучий мерзкий смех. Нащупав бесконечную бороду, Лидия уже поняла, кого она увидит, если, конечно, увидит. Нашарила какой-то кусок ткани, резко дернула. И точно, из ниоткуда проявился тот самый урод, отражение которого она недавно видела в зеркале, а в руке Лидия сжимала длинный невзрачный колпак из грубой ткани. Колдун, хищно усмехнувшись, протянул к ней руки, и девушка упала в обморок от ужаса и отвращения. Как сквозь туман она почувствовала, как кто-то взял ее на руки, положил на постель, прикрыл покрывалом. Затем прозвучало явно ругательство на незнакомом языке, и все стихло.
      На следующее утро появилась Датма. Тихая, запуганная степнячка наотрез отказалась общаться с Лидией, сторонилась ее. Каждый вечер она куда-то исчезала, и появлялась только поутру. Сначала она приходила заплаканная, потом равнодушная, затем в ее глазах засиял радостный блеск. На Лидию она теперь смотрела презрительно. Но в присутствии карлика Датма унижалась, стелилась по полу, готова была лизать расшитые камнями и жемчугом красные сафьяновые сапоги своего безобразного господина. Потом урод принес, одну за другой, Тандзу и Нарану. Обе очень скоро уподобились Датме, и Лидия сама не искала встреч с ними, предпочитая обходить стороной. Но как-то утром Черноморд втолкнул в зал миниатюрную девушку, упирающуюся и стремящуюся вырвать с корнем его длинную бороду. Это была Фатима. Лидия сразу почувствовала к ней симпатию: маленькая красавица отчаянно сопротивлялась! Они быстро подружились, и на другой день, сидя в укромном уголке вечноцветущего сада уже обсуждали план побега. А вечером следующего дня появилась Мила.
      — Вот, вкратце, моя история. — закончила с мягкой улыбкой гречанка.
      Затем Фатима рассказала увлекательную повесть о своих странствиях, и Мила слушала ее, затаив дыхание: появилась, наконец, узнать возможность узнать, что приключилось с Русланом после того, как он, жестоко израненный, на рассвете тайно покинул полянскую весь, оставив Милу заботам веселого и с виду беспечного, но на самом деле совершенно неумолимого Лешака Поповича. Узнав, что, не успев залечить полученные от древлян раны, Руслан тут же обзавелся новыми, княжна залилась слезами. Конечно, друзья выходили его, помогли, спасли от медленного угасания из-за потери крови и болезней, но почему, почему ее не было рядом с любимым?!
      — С тех пор, как я здесь была, дворец почти полностью изменился. Я тут больше ничего не узнаю. — чуть виновато закончила Фатима.
      Самой же Миле особо нечего было рассказать. Загнав всех своих почему-то давно не мывшихся сенных девок (многие из которых, на самом деле, в матери ей годились), в баню, она от души отлупила их веничком, после чего они ей воздали сторицей. Раскрасневшаяся, распарившаяся княжна только успела вернуться к себе в покои и выпить ковшик кваса, как опять вокруг настала непроглядная темень, а потом обрушилась непогода, кто-то обхватил за талию и потащил, потащил вверх… Она до последнего не сомневалась, что вот сейчас появится Руслан, ее вечный защитник, ее суженый, и спасет, прогонит прочь того, кто тянет ее под черные тучи, и Руслан, действительно, появился. Он метался внизу, звал ее, заламывал руки и клял весь белый свет. Он опоздал, опоздал на какие-то мгновения… Которые решили все. И он остался внизу, на берегу моря, а загадочный некто, похитивший ее, торжествующе расхохотался…
      — Ладно, тревоги тревогами, но измоталась я, под облаками летаючи… — вздохнула, зевая, Мила. — Так что лягу я, пожалуй, спать.
      — Только осторожно! — предупредила Лидия. — Если почувствуешь прикосновение…
      — Так врежу, что мало не покажется! — мрачно пообещала княжна.
      Вскоре она уже спала, и этой ночью никто не потревожил ни ее сон, ни сон новых ее подруг.

      Ничего не болело. Словно не было полугода схваток, боев, поединков, кошмарного полета на урагане, подлого убийства в спину… Ни о чем не думалось. Бесконечная бездумная нега надежным коконом окутала Руслана, отгородила от всего остального. Богатырь лежал на морском дне и равнодушно смотрел, как проплывают над ним косяки маленьких серебристых рыбок и прозрачные медузы. «Ах, да, конечно! Я же ведь умер!» — шевельнулась мысль, он прогнал ее, чтобы не мешала наслаждаться абсолютным покоем. Даже рукой махнул, и с интересом наблюдал, как взвилось от его малейшего движения мутное облачко из мельчайших песчинок. «Как это?! Я ведь умер! И это мое тело лежит сейчас под водой на мягком песчаном дне, а душе давно уже пора вознестись в Вирий! А тело само шевелиться никак не может!!! Или… Боги, неужели… я стал мертвяком?! За что?!». Руслан в панике вскочил, подняв целую тучу песка. Стая рыбок, самая крупная из которых была не больше ладони, испуганно шарахнулась прочь. Оглядел себя. Нет, все правильно. Иссеченные штаны, мятые наплечники, порванная кольчуга… Только крови нет. Ну да, конечно, давно вся вытекла. Он неторопливо снял кольчугу, остатки рубахи. Э, а шрамы-то куда подевались?! Нет даже старых-престарых напоминаний о первом в его жизни походе на вятичей; чего уж говорить о более свежих ранах! Этого не может быть!
      Сзади послышался заливистый девичий смех. Руслан резко обернулся, подняв со дна новые тысячи песчинок. На большом плоском камне, обнявшись, сидели две девушки. Обе были сказочно красивы, во сне хоть одна такая приснится — год потом вспоминать будешь, да языком прищелкивать от отсутствия слов.
      — Смотри-ка, Руфина, какой статный молодец к нам пожаловал!
      — И какой он растерянный! — обе снова засмеялись, встали с камня, подошли к Руслану, закружились вокруг него, откровенно рассматривая, словно он не человек живой… ну, пусть не очень даже живой, а статуя греческая. Богатырь смутился. Не привык он, чтоб девки так нагло себя вели. Тем более, что из одежды на них — лишь легкие ничего не скрывающие, словно сотканные из зеленой паутины юбки до колен. Чтобы побороть некстати накатившее смущение, Руслан сам принялся на них пялиться не менее откровенно. А посмотреть было на что. Одна была повыше и постройнее, длинные зеленые волосы обрамляли чуть вытянутое лицо с острым носиком с горбинкой. Вторая, та, которую назвали Руфиной, была на голову ниже подруги, зато гораздо пышнее, и на ней взгляд богатыря задержался гораздо дольше. Смешливое, почти детское личико, маленький курносый носик, веснушки-конопушки, рыжие кудряшки. Она, чувствуя на себе взгляд Руслана, заразительно смеялась и вертелась и так, и эдак, давая себя рассмотреть со всех сторон.
      — Вот видишь, Марина, я ему нравлюсь! — победно воскликнула она. — Впрочем, он мне тоже приглянулся. Какая мощь, какая стать!
      — Статен телом, а вот хорош ли делом? — промурлыкала Марина.
      — Э… это каким… делом? — невольно поинтересовался Руслан и подивился, что никакие пузыри изо рта не вылетают, как и у этих бесстыжих морских обитательниц. «А, я ж мертвый, все время забываю. Так что удивляться тут нечему».
      — А вот угадай с трех раз, каким-таким делом можно заниматься с двумя хорошенькими девушками? — засмеялась рыжеволосая Руфина.
      — Вы… вы что, русалки? — упавшим голосом спросил Руслан.
      — Смотри-ка, какой догадливый! — фыркнула Марина. — Ну, русалки, конечно, и что? Ты не любишь русалок? Это пройдет, обещаю!
      — А… а почему тогда она рыжая? Русалки рыжими не бывают!
      — Кто тебе сказал такую глупость?! — надула пухлые губки Руфина. — Рыжие, между прочим, рождаются не только в вашем дурацком сухом верхнем мире, но и у нас. И, в отличие от вас, у нас рыжих любят, вот!
      — Вы опять за свое, охальницы?! Прекратить немедленно! — хлестнул бичом властный женский голос. Русалки потупили взоры.
      — Вечно она невовремя… — прошептала Марина.
      — Ага… то мотается чайки знают где, то порядок наводит. Сама, небось, возьмет его себе, а нам, как обычно, хвост дельфинячий…
      — Что ж ты хочешь, как-никак, царевна!
      — Сестры замужем давно, а она все не перебесится никак!
      — Что это вы тут шепчетесь?! — к ним подошла еще одна девушка. Высокая, статная, в зеленых волосах — жемчужная диадема. А какая красавица! Вот таких просто не бывает, потому что быть не может. Марина и Руфина в сравнении с нею — просто несчастные дурнушки… И где-то он ее определенно видел, но вот где? Морская царевна, надо же! «А как же Мила, Руслан?», — спросил он сам себя, и тут же образ любимой с такой четкостью встал перед глазами, что защемило сердце.
      — Мы… мы рады приветствовать тебя, госпожа… — русалки не знали, куда бы им спрятаться.
      — Ага. Опять за распутные забавы свои взялись? Мало вам утонувшего на прошлой неделе грека?
      — Так ведь тот купцом был! Такой весь обрюзгший и противный. А этот вон какой… — непроизвольно вырвалось у Руфины.
      — Молчать! И прочь с глаз моих, дуры! Еще раз поймаю за чем подобным, без разговоров каракатицам скормлю! Вон!
      Русалки поспешили убраться, перешептываясь на ходу. «Какой краб ее укусил?» — успел услышать Руслан.
      — И без разговорчиков! — морская царевна тоже глухотой не страдала. Дождавшись, пока ослушницы скроются из виду, она подошла к богатырю настолько близко, что он затрепетал всем телом, и, боясь потерять контроль над собой, снова вызвал образ Милы.
      — Подожди, витязь, не закрывайся от меня. — мягко сказала царевна. — Я не собираюсь предлагать тебе всякие глупости. Скажи, не узнаешь ли ты меня?
      — Н-нет. — признался Руслан. — Кажется, где-то, когда-то я тебя видел. Но вот где и когда — не помню. Может, во сне?
      — Нет, во сне так люди не дерутся, Руслан. Тебя ведь Русланом зовут, я ничего не путаю? — богатырь помотал головой. — Вспомни, ведь всего несколько дней назад ты мечом снес голову человеку, который подло меня похитил.
      — Так ты… та самая русалка?! — ахнул богатырь. — И ты — царевна?!
      — Да, я дочь морского царя. — пожала плечами девушка. Так что из того? Когда ты спасал меня, ты же не знал, кто я, верно? Хотя, в нашем случае, мое царское происхождение, вполне возможно, нам и сгодится. Ты спас меня, теперь я хочу помочь тебе. Иди за мной. Только смотри под ноги, постарайся никого не раздавить. Это мы, жители моря, легки, как чешуйки, а ты тяжел, как и положено обитателю верхнего мира.
      Руслан послушно пошел за девушкой. Теперь встречные рыбы уже не шарахались от него. Выполняя просьбу морской царевны, богатырь во все глаза смотрел под ноги, с удивлением обнаруживая там диковинных морских обитателей. Были там и огромные раки, и разнообразные раковины, и живые цветы, всегда готовые проглотить зазевавшуюся мелкую рыбешку или рачка.
      — Что, Руслан, нравится тебе здесь? — чуть насмешливо спросила царевна, глядя на восхищенное лицо богатыря.
      — Дивно… Да и непривычно. Никогда такого не видел!
      — То ли еще увидишь, когда к отцу в хоромы придем!
      — А что… — заробел Руслан, — мы идем… к твоему отцу?
      — Конечно! А кто еще может помочь тебе выбраться на сушу? Я, например, не могу. Ну, и чего ты робеешь? Мой отец — такой же владыка здесь, как князь, которому ты служишь — там.
      — Скажешь тоже! Князь, конечно, владыка, но он человек! Всегда доступен, почти всегда понятен… А вот морской царь… не знаю! Никогда его не видел, только слышал иногда, вот есть мол, такой, богам ни в чем не уступает, потому как и сам — бог…
      — Скажешь тоже! — передразнила царевна. — Никакой он не бог, обыкновенный морской царь… Впрочем, сам увидишь, мы уже почти пришли.
      И впрямь, по бокам дорожки (а теперь стало понятно, что это именно дорожка), по которой они шли, рядами выстроились невиданной красоты колонны, переливающиеся всеми цветами радуги.
      — Это кораллы. — пояснила царевна. — Они тоже живые.
      В конце аллеи виднелись массивные ворота, сделанные из тех же кораллов с обильными включениями драгоценных камней и крупных жемчужин. От этого великолепия начинала кружиться голова.
      За воротами стало еще роскошнее. Никаких стен в «хоромах» не было, только все те же колонны, гигантские цветники, целые груды злата, жемчуга, драгоценностей тут и там. Посреди этой огромной сокровищницы стояло простое белое кресло, ничем даже не инкрустированное. В кресле, закинув ногу на ногу, сидел старый дед с длинной поседевшей зеленой бородой, обвисшими усами. Взгляд из-под кустистых бровей смотрел слегка глумливо.
      — Здрав будь, добрый молодец! — голос старика неожиданно был зычным, полным силы.
      — И ты… будь. — пробормотал Руслан.
      — Вот ты, значит, какой, отважный спаситель моей непутевой дочки! — хмыкнул дед. — А ничего, ничего. Хорош!
      — Так… ты и есть… морской царь, что ли?! — удивлению Руслана не было предела.
      — Да, а что, не похож?
      — Не похож. — с богатыря понемногу стала сходить робость. Ожидал увидеть что угодно, особенно, после всего этого нестерпимого блеска, а увидел обычного старика, каких не одну сотню повидал уже за свою жизнь. Недавно, помнится, несколько дюжин таких разом встретил, еще растаскивать их пришлось, а то удумали драться на старости лет…
      — А чем не вышел? Статью? Одежкой? — царь улыбался до ушей.
      — Ну, да, и тем, и другим, и на кресле простом сидишь…
      — Что касается стати, то я могу принимать тот вид, какой захочу. Смотри! — в тот же миг очертания его расплылись, и потрясенному взору Руслана предстал огромный спрут, способный без усилий утащить на дно не один корабль. Глаза чудовища горели мрачным зеленоватым блеском. Спрут насладился сменой выражений на лице богатыря, и снова стал стариком. — Одет я в простую рубашку, просто потому, что она мне нравится. И, потом, я царь, или не царь?! Во что хочу, в то и одеваюсь. А с креслом ты, милок, промахнулся. Это там у вас, наверху, полным-полно деревьев, а у нас они не растут. Так что это кресло, что я когда-то с затонувшей триремы вытащил, по нашим меркам половины вот этих всех камней и жемчугов стоит. Ладно, кто я такой, мы уже выяснили, теперь займемся тобой. Как ты мою дочь спасал, я уже знаю. А как тебя в мои владения занесло, можешь объяснить?
      — Значит, гулял это я по берегу… — начал Руслан, стараясь не обращать внимание на захихикавшего царя. — А море сильно штормило. Ну, тут волна меня накрыла и в море унесла. Плаваю я плохо, и потому вскоре утонул… Вот так я и попал в твое царство.
      — Ага, гулял ты, стало быть. В компании шестерых друзей, которым успел перерезать глотки, пока тебя волна несла. Не заливай, Руслан. Нет нужды тебе передо мной прибедняться. Я отпущу тебя обратно, наверх, только хочу сперва послушать о твоих похождениях. Русичи нечасто ко мне попадают, все больше какие-то совсем неотесанные кочевники. А твои земляки мне нравятся! Вот на днях… А, ну да, это же для меня на днях, а по-вашему с пяток лет уж минуло, занесло ко мне вашего купца по имени Садко. Отродясь не видал я таких прохвостов! Он сначала пытался моим поставщикам какой-то затонувший лес по сходной цене продать, а потом, когда я специальным указом запретил любые торговые сделки с выходцами сверху, а с Садко — в первую голову, этот пройдоха обучил моих придворных разным азартным играм. И ведь до сих пор не могу вытравить эту заразу! Стоит лишь отвернуться, глядь — здесь в орлянку играют, там — в чет-нечет, а за углом кости мечут, как рыба икру… Насилу я его наверх выпер… Ну, да ладно, это другой сказ, а теперь поведай про себя. И не ври, не надо. Я ложь за три моря чую.
      — Отправился я в конце зимы из Киева за степи южные, в Таврику. Объявился там некий Черноморд, что повадился девок умыкать…
      — Погоди-погоди! — удивленно замахал руками царь. — Черномора я отлично знаю, он уж пять тысяч ваших лет начальник над всей моей стражей. Последние лет триста он никуда не отлучался, да и не в том он возрасте, чтоб такими глупостями заниматься…
      — Что ты, царь, я и не собирался твоего воеводу в лиходействе обвинять! Того колдуна, за которым я охочусь, зовут не Черномор, а Черноморд, потому как морда у него черная, будто сажей вымазанная.
      — А, тогда все понятно. Продолжай.
      И Руслан подробно рассказал морскому царю историю своих приключений, от похмельного утра в Киеве до жестокой битвы на берегу, в которой он потерял друга, после чего и сам утонул. В последней части повествования царь расчувствовался, даже слезу пустил.
      — Добрый ты парень, Руслан Лазоревич. — сказал царь, когда богатырь умолк. — И дело твое правое. Поэтому надо мне тебя поскорее отпускать. На земле и под водой время по разному бежит, так что за те несколько часов, что ты провел здесь, там прошло уже много дней. Но прежде я еще должен отблагодарить тебя за спасение дочери. И не спорь! — повысил он голос, видя, что Руслан собирается протестовать. — Я здесь царь, потому как скажу, так и будет! Эй, там, позвать ко мне Черномора!
      Старый дядька Черномор не замедлил явиться. Кряжистый, приземистый, с бородой лопатой, он почему-то напомнил Руслану Муромца. Сходство усиливала огромная булава, висящая на поясе.
      — Зачем звал? — хмуро спросил Черномор.
      — Вот, глянь, какого богатыря волной принесло!
      — Это ж разве богатырь? — скривился морской воевода. — моему самому сопливому мальчишке — и то на левый мизинец…
      — Не хвались, на рать… — начал было задетый за живое Руслан, но царь властным жестом прервал его.
      — Раз я сказал, что богатырь, значит, так оно и есть. У них там, наверху, такие крепыши, как твои парни, давно уж все повывелись. Усохли. Я думаю, Святогор последним был. Дело вот в чем, Черномор. Этот витязь спас мою дочку там, наверху…
      — Это младшую, что ль? — Черномор указал кивком головы на стоящую рядом притихшую царевну.
      — А кого еще понесет нелегкая в верхний мир?! Ее самую. Сам же он на доброе дело идет, на подвиг, можно сказать. Да вот, вишь ты, неувязочка вышла. Доспехи у него после давешней драки на берегу — а ты, кстати, наблюдая тот бой, одобрительно языком цокал, я точно помню! — никуда не годятся. Не мог бы ты…
      — Не мог бы. — сурово отрезал старый богатырь. — В каком состоянии наша скарбница, ты и сам прекрасно знаешь, мне уже надоело тебе об этом докладывать. Хотя… разве что вот как попробовать. Есть у меня доспех, года два назад сверху упал. Ладный, крепкий. Моим всем мал, а выбросить жалко. А этому… — он критически посмотрел на Руслана, в раздумьи покачал головой. — Пожалуй, в пору придется.
      — А что вместе с доспехом упало? — ехидно поинтересовался морской царь. — Ну, я имею в виду, внутри доспеха?
      — Что упало, то пропало. — отмахнулся воевода. — Добро, я пошел, пришлю кого-нибудь с доспехом.
      — Вечером не забудь зайти, сыграем по маленькой! — крикнул ему вслед царь, и, видя лукавую улыбку на лице Руслана, вытащил из-под кресла шахматную доску. — А ты что подумал?
      Доспех оказался на диво ладным, как по Руслановым меркам сделан. Кольчуга, усиленная булатными чешуйками, добрый шлем с личиной, поножи… Даже про штаны не забыли, надо же! Длинный кинжал в простых ножнах, крепкий щит. Меч Руслану вернули прежний, и богатырь обрадовался своему оружию. Зардевшаяся от смущения царевна принесла пару добрых сапог. Как и следовало ожидать, они пришлись по ноге.
      — А у тебя это откуда? — слегка нахмурившись, спросил царь.
      — Ну, помнишь, в том году корабль затонул неподалеку, когда ты опять проиграл Велесу в шахматы и с твоей досады семь морей две седмицы штормило? Вот там и подобрала.
      — А, помню, помню, было дело. Ух, смотри-ка, вот теперь и дураку понятно, что перед ним богатырь, а не какой-то там оборванец… Ну, прощай, Руслан. Как из дворца выйдешь, иди прямо, никуда не сворачивая. Выйдешь к тому месту, откуда тебя смыло.
      — Спасибо тебе, царь морской… Уж даже не знаю, чем тебя отблагодарить…
      — А и не надо. Мы с тобой квиты. Бывай здоров.
      — Прощайте. — поклонился Руслан, повернулся и пошел.
      — И не ищи меня здесь больше! — крикнул вслед ему царь. — Я нахожусь там, где пожелаю, так что уже завтра могу быть на другом краю света!
      Руслан кивнул и продолжил путь. Вскоре он заметил, что дно медленно поднимается вверх. Рыбы встречались реже, свет стал ярче. Вскоре голова Руслана показалась над поверхностью воды, и богатырь зажмурился от яркого солнечного света. Когда зрение снова обрело четкость, он увидел костер на берегу, и двух человек, жаривших рыбу. «Я, наверное, или сплю, или все же умер!» — суматошно подумал богатырь, выходя из воды. Один из сидящих у костра поднялся, пошел, сильно хромая и опираясь на палку, навстречу.
      — Вот чудеса, Молчан, не ты ли наколдовал? Однако, какой гость пожаловал на огонек! — сказал Рыбий Сын, заключая друга в объятия.

      Допоздна друзья сидели у костра, пили нежданно-негаданно захваченное у печенегов вино — не иначе, те незадолго до битвы ограбили какой-нибудь купеческий обоз. Сперва Руслан рассказывал о своих приключениях на дне морском, а сам все никак не мог поверить в реальность происходящего.
      — Я же сам видел, как ты пал, пронзенный ножом в сердце! — воскликнул богатырь, обращаясь к Рыбьему Сыну.
      — На самом деле, ему просто сказочно повезло. — сказал, смеясь, Молчан. — Соль в том, что у нашего друга все наоборот, не как у прочих людей. Сердце справа, печень слева, и так далее. Почему так — кто знает? Каприз богов… Так что, будь у него сердце на месте, никакие травы не помогли бы! А я, как в себя пришел… вернее, меня обалдуи наши растормошили, пошел к морю, — оно уже почти стихло к тому времени, — ополоснулся, и от холодной воды совсем очухался. Посмотрел, сколько мы трупов наворотили, и аж сам испугался. Если интересно: на нас напало двести тридцать четыре человека, и ни один не ушел живым! Это те, кого я сосчитал, а близнецы клянутся, что никого не упустили. Вот, и пошел я его искать. — он указал кивком на словенина. — И нашел. Смотрю, гора тел шевелится. Разгреб — вот он, наш сердечный друг. Хоть и поврежденный сильно, но живой, выбраться пытается. Ничегошеньки не соображает, только опять бормочет, как тогда, в саду, помнишь? А на мне самом тоже ни вершка небитого тела не осталось, так что лечились мы, считай, вместе. Тебя словом добрым поминали. Клялись отомстить, и Черноморду, и чуть ли не всей степи. И на исходе третьей седмицы, то бишь сегодня, когда я уже совсем здоров, а Рыбьему Сыну осталось еще пару дней подлечиться, ты и вышел из воды, живой, здоровый, и в обновке. Хоть на сей раз подольше здрав будь, друже! А то лечить тебя мне уже порядком надоело! — Молчан счастливо засмеялся. Они в несчетный раз обнялись, выпили терпкое вино.
      — Почти три седмицы. — тихо произнес Руслан. — А у меня там — всего несколько часов… Как же Мила без меня?
      — И Фатима… — добавил Рыбий Сын так же тихо.
      — Ну, и что я вижу? — насмешливо сказал Молчан. — Два сильномогучих богатыря, кажется, приготовились распустить сопли? И вам не стыдно? Очнитесь, мы снова все вместе, живы, и даже при конях. После битвы нам целый табун достался, можно выгодно продать и вволю попировать по завершении похода…
      — А ты и впрямь сильно изменился, Молчан. — серьезно произнес Руслан. — Если продолжишь в том же духе, к зиме князь сам тебя в дружину позовет…
      — А зачем мне это? — удивился волхв. — Это я так, вам по дружбе помогаю. К тому же всякий опыт — не обуза, когда-нибудь, да пригодится. Сам Белоян не всегда в волхвах ходил, если знаешь. А что до меня… Вот поймаем Черноморда, спасем всех девиц, погуляем по этому поводу, и я вернусь на свой путь, путь поиска Истины и законов Мира. Может, снова в лес уйду, может, среди людей останусь, я пока не решил.
      — А законы тебе на кой сдались?
      — Если точно знать, на чем мир держится, чем спаян, можно его улучшить! Сделать так, что злу просто не станет места в мире!
      — Так не бывает. — печально покачал головой Рыбий Сын. — Но объяснять это бесполезно; пока сам не поймешь… А, давайте лучше спать.
      — Давай. — согласился Руслан. — я только что вспомнил, что почти три седмицы глаз не смыкал.
      — Вот и правильно, я всегда говорил, что утро вечера мудренее! — обрадовался Молчан, вытягиваясь во весь рост.
      — Э, а сторожить кто будет? — спросил тоже уже было прилегший Руслан. — Остолопы, что ли?!
      — А кони посторожат. — махнул рукой волхв. — Из твоего Шмеля сторож получился — лучше не придумаешь. Он так серьезно относится к этому делу… Намедни поднял меня средь ночи: «Молчан, — шепчет, — там что-то шуршит! Может, враги ползут?». Я напрягся, долго искал, кто бы это мог там шуршать, но кроме толстенной мыши никого не нашел… Вот так-то. Доброй ночи! Завтра в путь, уж коли мы снова в сборе, так что спите спокойно, набирайтесь сил. Они нам всем скоро понадобятся.
      Давненько Руслан не видел столь прекрасного утра! В безоблачном небе ярко сияло солнце, но было еще не жарко. Легкий ветерок приятно обдувал, настроение было приподнятое. Рядом тихо шелестел морской прибой. Богатырь потянулся, встал. У кромки воды в излюбленной своей расслабленной позе замер Рыбий Сын. Руслан, стараясь ступать как можно тише, подошел к нему. Словенин никак не отреагировал на его появление, продолжая неподвижно сидеть, уставившись на виднокрай. Губы го шевелились, воин что-то шептал. Казалось, он с кем-то говорит. Руслан довольно долго стоял рядом, ожидая, когда друг очнется. Не дождавшись, недоуменно пожал плечами, разделся, вошел в море, лег на воду. Теплая вода расслабляла все члены, он блаженно зажмурился, покачиваясь на мелких волнах…
      — Я давно за тобой наблюдаю, — раздался рядом знакомый голос, — и хочу спросить: если ты собрался вправь до Черноморда добраться, почему нас не позвал и оружие не взял?
      — А, Рыбий Сын, ты, наконец-то, проснулся… — пробормотал Руслан, не открывая глаз. — Никуда я не собрался, дружище, просто купаюсь.
      — Да? Ну, ладно, тогда я поплыл на берег. Накупаешься, подгребай туда же. А то Молчан давно уже по песку бегает, кричит, руками машет, не слышно, правда, совсем ничего… Наверное, завтрак готов…
      — Как это не слышно?! В десяти-то саженях от берега?! — встрепенулся богатырь, и открыл глаза. Земля темнела где-то вдали узкой полоской. До нее было никак не меньше двух верст. — Боги… — выдохнул Руслан. — Как же меня сюда занесло?! — тело сковал страх, он судорожно замолотил руками по воде, дыхание стало порывистым.
      — Главное, это спокойствие. — посерьезнел Рыбий Сын. — Успокойся, на сей раз я тебе не дам утонуть. Помни, что я рядом. Я спокойно могу дотащить тебя до берега, но хотел бы, чтобы ты попробовал сделать это сам. Успокоился? Вот и отлично. Старайся не смотреть на берег, еще лучше — закрой глаза. Так. А теперь загребай руками, будто всю жизнь мечтал дорваться до Черномордовых закромов, и вот вдруг удалось… знаю, что не нужны тебе его закрома, но все же представь… посильнее молоти ногами, и вперед! Я подскажу, если с пути собьешься. Вперед, поплыли! И помни, что я рядом!
      Когда Руслан выходил на берег, ноги предательски дрожали, зубы выбивали отчаянную дробь. Ему вовсе не было холодно, сказывалось страшное, сильнее, чем в горячке боя, перенапряжение. Смурной Молчан ждал их у костра.
      — Вы что, решили в дружину морского царя наняться? — раздраженно спросил он. — Я вас тут третий час жду! Еда остыла давно, да и солнце уже высоко. Нам пора идти, всего-то пара сотен верст с небольшим гаком осталась, а вы все плещетесь…
      Руслан оставил его брюзжание без ответа, схватил кусок жареной рыбы в полсажени, жадно впился зубами. Чем больше насыщался, тем быстрее отпускала его холодная дрожь. Расправившись с едой, он вновь почувствовал себя хорошо. Оглянулся на море, и вдруг расхохотался.
      — Ты это чего? — с подозрением спросил Молчан.
      — Я ж только что две версты проплыл! Сам! Понимаешь?!
      — Ну, и что с того? Зато надолго накупался… Теперь когда еще придется…
      — Я ж почти не умел плавать!
      — Ну, хоть теперь научился. — пожал плечами волхв. Ребята, вы готовы? Тогда пошли, а то опостылел мне уже этот берег до рези в глазах. — он не глядя затушил костер и направился к своему коню.
      Стоило вскочить в седло, как улетучились последние остатки страха, тревоги. Впереди — простор, воля! И где-то там, совсем недалеко ехать осталось, проклятый Черноморд и томящаяся у него в плену Мила. «Ух, что я с ним сделаю!» — кулаки до боли сжимались, предвкушение расплаты приятно щекотало нервы. Раньше поход на Черноморда был делом чести, теперь же появилась еще одна цель, личная, и Руслан был готов на крыльях лететь вперед. Эх, были бы крылья…
      — Коня загонишь! — озабоченно прокричал догнавший его Рыбий Сын. Руслан, одумавшись, сбавил темп. Словенин, конечно, прав. Хоть Шмель и проявляет порой такой же капризный норов, что и предыдущий конь, Руслан уже давно привык к нему; да и не дело это, загонять верного товарища, не бросившего богатыря даже тогда, когда его, почти мертвого, близнецы-задиры упрятали в свой ящик; даже когда все считали его погибшим в пучине морской.
      Почти весь день шли на рысях, изредка переходя на галоп. Трофейный табун послушно скакал следом. Ближе к вечеру миновали небольшое степное становище — дюжину юрт, у которых резвились ребятишки да копошилось несколько женщин. Мужчин не было. «Уф, хоть здесь без драки обошлось!» — подумал Руслан. Теперь ему уже не хотелось драться с кем попало. Сначала — Черноморд, а остальное — лишь досадные задержки на пути к нему. «Вот разберусь с бородатым татем, а там поглядим, кто следующий»…
      Ехали долго, до самой глубокой темноты. Незадолго до полуночи, наспех поужинав, легли спать. Перед сном Молчан долго смотрел на звезды, на луну, снова что-то шептал, не снимая руки с оберегов. Наконец, с самым задумчивым видом, он изрек:
      — Вот что, други. Постарайтесь-ка вы запомнить, что вам нынче ночью сниться будет. А поутру расскажете. Если верить звездам, — а что бы им и не поверить? Раньше, вроде бы, не обманывали, — то, что приснится этой ночью, непременно сбудется. Ну, доброй ночи.
      — Главное, чтобы кошмаров не было! — в притворном ужасе прикрыл лицо руками Рыбий Сын. — А то наяву опять придется сражаться со всякой дрянью, навроде кокодрылов с дом размером…
      Друзья сухо посмеялись, и вскоре все спали.
      Рыбий Сын проснулся под утро, и с удивлением признался себе, что так и не увидел ни одного сна. Он очень ответственно отнесся к сообщению Молчана, и ему непременно хотелось увидеть во сне что-то очень хорошее, чтобы оно поскорее сбылось. Добро необходимо, конечно, защищать, отстаивать и постоянно множащегося зла, без помощи людей само никогда ничего не происходит, ведь под лежачий камень вода не течет… Но как же хочется, чтобы иногда добрые чудеса происходили сами собой, без посторонней помощи! Он тихонько поднялся, потянулся, выпил воды, посидел с полчасика у костра. Потом снова улегся. На сей раз сон не заставил себя долго ждать.
      Во сне была осень, и деревья окрасились во все оттенки золота и багрянца. Ждан (в глубине души он все еще называл себя тем именем, которое получил при рождении), медленно шел по большому городу. Смутно вспомнилось, что это вроде бы Киев. На холме стояло несколько высоких столбов-идолов, у их подножия чадили костры. Ждан медленно шел по улицам этого города, тщательно впитывая в себя городскую жизнь: и площадную брань дородных хранительниц чьих-то семейных очагов, и звон молотов в кузнице, и нестройное пение, доносящееся из недавно подлатанной после очередной крепкой драки корчмы… Ему нравился этот город, в нем не было необустроенности и пустой суеты степных становищ, гораздо больше уюта. Но и здесь почти каждый стремился собственноручно взять от жизни то, что полагал своим, и ребятишки закалялись в уличных драках, случавшихся ежечасно по малейшему поводу. Сам весь этот таинственный город иногда казался Ждану огромной кузницей гордого народа, несмотря на то, что многие его обитатели, казалось, находятся в вечной спячке или хмельном забытьи… Народа, который он забыл, предал, и к которому лишь теперь, почти пятнадцать лет спустя, вернулся. Вот, мужичок, например, стоит, стену подпирает. Сам грязнее свиньи, одежда драная, борода всклокочена, взор отсутствующий. Это сейчас. А придет степняк под стены — и выльет этот мужичок пару ушатов ледяной воды на свою головушку, отыщет за печкой секиру, али меч, — и бегом в ополчение. И не дрогнет до последнего. А уж после победы, если, конечно, жив останется, — тут сами боги велели повеселиться! И пошло-поехало, чарка за чаркой…
      Пока он обдумывал все это, улицы помаленьку сошли на нет, и Ждан с удивлением обнаружил себя на пороге новенького дома, пока что крайнего, самого дальнего на улице. А навстречу ему вышла улыбающаяся Фатима, и за подол ее застенчиво цеплялись две ладненькие девчушки, похожие друг на друга, как две капли воды. И, поняв, что это его дочери, Ждан настолько разволновался, что проснулся. И снова удивился, теперь уже наяву: солнце уже ярко светило, Руслан пытался состряпать что-нибудь на завтрак, а чуть левее с наслаждением потягивался только что проснувшийся волхв.
      — Ну, кому что приснилось? — Молчан старался говорить бодро, но в голосе его почему-то ощущалось легкое смущение. Рыбий Сын, тоже слегка смущаясь от того, что хотел узреть во сне счастье для всех, а увидел лишь толику собственного, рассказал о своем сне. Оба, и волхв, и богатырь, слушали его очень внимательно.
      — Слушай, а река возле города была? — Спросил Руслан.
      — Была… Большая такая.
      — Ага. А, когда по городу шел, большой такой терем, в несколько поверхов видал? Возле него должно быть много народу: воины, холопы…
      — Видал… — совсем растерялся Рыбий Сын. — А это ты к чему?
      — Тогда можешь больше не сомневаться, тебе и впрямь Киев приснился.
      — Значит…
      — Ничего не значит. — перебил его Руслан. — Но ты ведь и так собирался в Киев, правда?
      — Правда… А что видел ты?
      — А я видел такое, что… В общем, слушайте. Приснилось мне, что мы с вами втроем едем по лесной дороге. Только я во сне знаю, что происходит это не сейчас, а гораздо позже, мы старше стали, у Молчана борода отросла, не хуже, чем у Черноморда… Все, пошутил! Ну говорю ж, что пошутил! Не дуйся! Вот, и встречается нам по пути дедушка такой плюгавенький, весьма замшелый. И стоит он на полянке, аккурат на развилке трех дорог. Ну, Молчан ему и говорит: «Здрав будь, дедушка! Что ты тут делаешь, совсем один да в такой глуши?». А старик ему и отвечает: «И вы будете в добром здравии… Ежели верной дорогой поедете, хе-хе. Потому как я вам не дедушка, а камень придорожный. И сойти мне с этого места никак не можно. А вид такой дурацкий имею лишь потому, что наложил на меня три дюжины заклятий Кощей Бессмертный. Во времена молодости он был не дурак пошутить на хмельную голову… Так что, ребята, слушайте: кто налево пойдет — тот жену обретет. Кто направо пойдет — ничего не найдет. А кто прямо пойдет — неожиданной смертью помрет. Ну, так куда направите вы копыта своих коней?». Остановились мы тогда посоветоваться. «Налево мне идти совсем не хочется, да и вам не советую — Молчан говорит. — Жены у нас у всех уже есть, а кое у кого так и дети ожидаются. Как насчет пойти направо?» — «Нет, — Рыбий Сын говорит, — нет чести в том, чтобы идти в никуда». «Как это в никуда?» — «А вот так. Где еще, по-твоему, ничего не найдешь?». Тут вздыхаю я, и говорю: «Что ж, други, пойдем-ка прямо. Во-первых, хоть какая-то, но определенность. А во-вторых, — мало кто ждал свою смерть, она всегда некстати». И едем мы прямо. Долго ли, коротко ли, но несется нам навстречу огромное войско. Да не простые степняки, как у нас уже бывало, а княжья дружина. А впереди, на белом коне — сам князь… И так меня это потрясло, скажу я вам, что тут же проснулся и более уж не мог заснуть. — печально закончил Руслан.
      — Какой князь-то? — с надеждой вы голосе спросил Молчан. — знакомый, аль так, не очень?
      — Очень даже знакомый, — вздохнул Руслан. — Владимир его имя.
      — Да… — Молчан совсем расстроился. А Рыбий Сын, напротив, был весел:
      — Да ладно вам, ишь, пригорюнились… Не вещий то был сон, говорю вам! Ну, скажите, где это вы видели женатого Молчана? Он же от каждой юбки шарахается!
      — А и впрямь… — расцвел Руслан, но тут Молчан снова вздохнул горестно.
      — Рано радуетесь. Я еще свой сон не рассказал. Мне девка снилась.
      — Врешь, небось? — не поверил Руслан.
      — Ага, делать мне больше нечего… Мне взаправду приснилась девка, и какая! Явно не наша, по виду, я бы сказал, что гречанка.
      — И что? — теперь в голосе богатыря слышался неприкрытый интерес.
      — Что-что… — Молчан вконец смутился. — влюбился я в нее по уши…
      — Во сне? — уточнил Рыбий Сын.
      — А какая разница? Сон-то вещим был!
      После обмена сновидениям и разговор как-то не клеился. Рыбий Сын втайне продолжил мечтания о новеньком домике в конце киевской улицы, Молчан украдкой вздыхал по заморской красавице, а Руслан никак не мог понять, почему он в грядущем должен принять неожиданную смерть от руки князя, коему служит и верой, и правдой?! Собрались, поехали дальше. Вскочив в седло, Руслан бесшабашно тряхнул головой:
      — Чепуха это все! И вещие сны, и гадания, и прочие пророчества! Я и сам с усам, и судьбу свою творю я тоже сам!

      — Еще несколько дней вы будете наслаждаться жизнью, как делаете это сейчас. — вещал Черноморд, паря под потолком. — потом я брошу вас в темницу, всех троих, и буду держать на цепи среди крыс и гадов ползучих. Давать вам будут только хлеб и воду. А знаете, что самое ужасное в моей темнице? Там светло, и кругом — зеркала: на стенах, на полу и даже на потолке. И вы будете смотреть, как день за днем увядает ваша красота, как вы превращаетесь в тощих высохших старух! И так будет до тех пор, пока вы не броситесь в мои объятия с мольбами о прощении. И тогда, может быть, я вам его дарую. И, кстати, кроме меня никто не сможет вернуть вам утраченную красу! Так что подумайте, подумайте! У вас есть еще несколько дней. А пока — наслаждайтесь! Бани и бассейны с ароматными солями, изысканнейшие яства — отъедайтесь, строптивые мои, лишний жирок вам очень скоро пригодится! Вкуснейшие из вин и райский сад — все это по-прежнему в вашем полном распоряжении! Датма, Тандза, Нарана! Ну, идите, идите ко мне, милые мои крошки! — он спустился почти до пола. — Пойдем, я расскажу и покажу вам волшебную сказку! А с этими упрямыми ослицами не водитесь, не стоят они вас! Придет время, и они вам станут пятки лизать, я обещаю! Пойдем!
      Двери закрылись. Три девушки переглянулись, кивнули. Старательно изображая понурый вид, вышли в сад. Сад все так же цвел, как и вчера, и много дней назад. Чужие птицы горланили свои слащавые песни, а огромные павлины, которым петь лучше не стоит, чтобы не напугать кого ненароком, щеголяли своими роскошными хвостами. Черные и белые лебеди неторопливо плавали в небольшом пруду, и все это вместе с ажурным дворцом создавало обманчивую картину полнейшей безмятежности.
      — Ну, что делать будем? — спросила Фатима. — Дожидаться, пока он нас на цепь посадит?
      — Нет. — покачала головой Мила. — Мы будем пару дней старательно делать вид, что покорно ждем своей участи и торопимся получить все удовольствия, возможные здесь.
      — А на самом деле? — пытливо спросила Лидия, успевшая изучить решительную и хитроумную подругу.
      — А на самом деле… Мы будем усиленно готовиться. Потому что как раз на третий день мы и убежим!
      — Я все же предлагаю убраться отсюда по-тихому. — упрямо тряхнула головкой Фатима. Было видно, что спор этот затянулся меж подругами не на один день.
      — А я за то, чтобы уйти по-громкому! — гнула свое княжна. — Чтоб на всю оставшуюся жизнь запомнил, страхолюд!
      — Впредь будет семь раз думать, прежде чем девушек красть! — поддержала ее Лидия.
      — Нет, не будет. — усмехнулась Мила. — Если уж наши добры молодцы до него доберутся, то в ближайшее время колдуну не до того будет…
      — Ну, да поможет нам Аллах… — вздохнула Фатима, и тут же быстро добавила: — и ваши боги-демоны тоже! — видя, как снова рассмеялись подруги, Фатима совсем смутилась. Все-таки очень трудно воспитать в себе терпимость к чужой вере, когда с детства знаешь, что нет бога, кроме Аллаха… — Уж если будем, как вы говорите, по-громкому, тогда… Пойдем, что покажу!
      Мила и Лидия, заинтересованные, поспешили за своей маленькой подружкой. Та шла легко и бесшумно, словно не касаясь земли. Миновав две аллеи, Фатима углубилась в какие-то кусты. Девушки, конечно же, не отставали. Придя в какое-то одной ей по приметам известное место, Фатима зашарила в густом кустарнике.
      — Вот! — наконец, она гордо распрямилась. В руке, чуть подрагивающей от тяжести, она держала кривую печенежскую саблю.
      — Вот это да! — вырвался у Милы восхищенный возглас. — Дай подержать! — Фатима с радостью рассталась с опасной игрушкой.
      — Там еще одна есть! — сияя, сообщила она.
      — И давно ты их нашла? — поинтересовалась Лидия.
      — Два дня назад…
      — И ты молчала?!
      — Я надеялась, что мы сбежим, не поднимая шума…
      — Запомни. — голос Милы стал холодным и тяжелым, видать, заговорила в ней кровь князей, людей решительных и, как правило, суровых. — По-тихому ли, по-громкому — а оружие лишним не бывает! Воспряньте! Теперь мы этого старого бородатого сластолюбца в капусту порубим!
      — Ты… Ты что, это серьезно? — глаза Фатимы совсем округлились от ужаса и удивления. — Мы ведь женщины!
      — Ну и что? По-твоему, мы должны смиренно стоять, потупив глазки, и терпеть, пока нас грабят, насилуют, убивают?!
      — А мужчины нам тогда на что?
      — Согласна, и для этого тоже. Когда рядом со мной Руслан, я чувствую себя такой беззащитной, такой слабой… — она на мгновение мечтательно улыбнулась. — Но наши мужчины еще в пути, и одни боги ведают, сколь долгим этот путь может оказаться. Поэтому предлагаю рассчитывать только на себя. И потом, я хочу доказать ему, что женщины не только вышивать да детей рожать могут! Значит, так. Берем эти сабли, подстерегаем Черноморда, и кидаемся на него с трех сторон одновременно…
      — Подожди! — почти крикнула Фатима. — поспешные решения далеко не всегда самые верные.
      — А что тут еще думать?! — окрысилась Мила. — вот она, наша возможность! — она помахала саблей, отчего девушки невольно попятились.
      — И все-таки, ты неправа. — продолжала настаивать Фатима. Лидия погрузилась в раздумья и пока не принимала участия в споре. — Я думаю, тебе неведома плачевная судьба Фатеха ибн Хакоба, и потому ты позволяешь себе такую горячность и необдуманность в суждениях…
      — А это еще кто? — буркнула Мила. Она сама понимала, что неправа, но так соблазнительно одним махом решить все: и вырваться на волю, и с колдуном расправиться, оказав Руслану неоценимую услугу и доказав ему, что она не сопливая девчонка, а…
      — Сейчас узнаешь. — пообещала Фатима с мягкой улыбкой.
      — Расскажи! — Лидия тоже улыбалась. За время их знакомства она успела полюбить странные сказки, которые рассказывала Фатима, столь не похожие на предания ее родины. Девушки спрятали саблю обратно в куст, отошли чуть в сторону, и Фатима, улыбаясь немного смущенно, начала:
      — Дошло до меня, о прекрасные пери, почтившие меня своею дружбой, что во времена не столь от нас отдаленные, как можно было бы подумать, в городе Гургандже проживал почтенный торговец Касим ибн Сулейман. Аллах был бесконечно благосклонен к этому человеку, и еще при жизни Касим ибн Сулейман достиг почти что райского блаженства: сундуки его ломились от золота, драгоценных камней и прочих воистину бесценных вещей, огромному богато обставленному дому завидовал сам эмир Хорезма, да почтит Аллах своей милостью его потомков; и четыре прекрасные жены, красотою своей равные райским гуриям украшали собою этот дом. Мир и покой царил бы в душе этого почтенного человека, если бы не одно «но»: Касим ибн Сулейман очень много путешествовал, ибо привык сам заключать сделки, не шибко доверяя приказчикам, справедливо считая, что когда в этом мире родится честный приказчик, наступит конец света. И очень волновал сего достойного мужа вопрос, верны ли ему прекрасные его жены, если он отсутствует дома по полгода, а то и больше? Подозрения эти червем грызли его душу, и долго купец ломал голову, как выйти из положения. Наконец, он принял решение: одну из четырех жен брать с собой в путешествие, а на остальных наложить чары особого рода. В то время, — а было это дюжины три лет тому назад, — в Хорезме еще можно было отыскать черных колдунов, последователей Магрибской школы, и Касим ибн Сулейман так и поступил. В безлунную ночь накануне отъезда он избрал жену, которая будет сопровождать его в поездке, и под каким-то предлогом отослал ее с женской половины дома. После этого в дом вошел колдун, усыпил всех женщин, и заколдовал оставшихся жен Касима ибн Сулеймана.
      Утром готовый к отъезду купец вошел на половину своих жен, и, собрав их всех четверых, рек следующее: «Вот, драгоценные жены мои, я снова уезжаю. Эта женщина — он указал на избранную им, — будет сопровождать меня. Я не знаю, как долго продлятся наши странствия, но я позаботился о том, чтобы греховные помыслы не тревожили ваши души. Знайте же, что в ту ночь, когда некий муж решится на свидание с любой из вас, он лишится самого дорогого, что имеет, и позор вечный будет и на нем, и на вас». Сказав так, он покинул дом.
      Прошло несколько месяцев, купец все не возвращался, и оставленные им жены уже томились и тяготились его длительным отсутствием. В то время молодой бродяга Фатех ибн Хакоб странствовал на ишаке по всему свету, зарабатывая себе на хлеб разными трюками, песнями и танцами, коим научился у дервишей. Придя в Гургандж, он пошел на базар и принялся забавлять людей своими выходками и рассказывать, что в мире нового. В тот день три жены Касима ибн Сулеймана как раз пошли на базар. Не за покупками — на то существовало множество слуг, а просто так, прогуляться. Увидев потешающего народ бродягу, они остановились рядом, залюбовались. Очень уж хорош собой оказался юноша! Наметанный взор бродяги тоже сразу выделил трех красавиц из толпы собравшихся; то, что все трое сказочно красивы, он сумел разглядеть даже сквозь чадры, скрывающие их лица. Закончив представление, Фатех ибн Хакоб пошел вслед девушкам, и таким образом он узнал, что проживают они в огромном дворце. «Откажись от своих грез, безумный! — говорили ему люди. — И сам погибнешь, и их погубишь»! По городу давно ползали слухи о том, что жены Касима ибн Сулеймана заколдованы; купец сам эти слухи и распустил. Тем не менее юноша весь день крутился на площади перед дворцом, показывая фокусы, распевая сладкие песни Йемена и показывая древние танцы, происхождение коих затеряно во тьме веков. С каждым часом страсть его распалялась все больше, тем паче, что какая-нибудь из красавиц то и дело мелькала то в окне, то на балконе; и, когда стемнело, Фатех ибн Хакоб с горячностью, свойственной всем юным, по стене влез в дом, разыскал покои трех красавиц…
      «Горе, горе нам всем!» — запричитали девушки, но и они не смогли совладать со страстью, и Фатех ибн Хакоб остался в их покоях до утра. Когда же он вышел из дворца, то обнаружил, что его карманы прохудились, кто-то срезал с пояса кошель с динарами, ишак издох, а сам он лишился таланта показывать фокусы, петь, танцевать, зато обзавелся длинным бородавчатым носом. В страхе бежал он из Гурганджа, проклиная тот миг, когда пленился красотой чужих жен, и дальнейшая судьба его скрыта покровом безвестности. Касим же ибн Сулейман, в скором времени возвратившись домой, нашел, что у всех трех остававшихся дома жен выросли вдруг ослиные уши; и понял он, что не были они верны ему, и с позором изгнал из своего дома. И вот все об этом человеке… Вот к каким страшным последствиям порой может привести горячность, порывистость и необдуманность действий! — закончила свой рассказ Фатима.
      Лидия вздохнула, Мила украдкой смахнула слезу. Хотя она уже не в первый раз слышала рассказы Фатимы, всякий раз ее поражало то, как какая-нибудь мелочь, нелепица или просто неосторожный поступок могут изменить жизнь человека, в единый миг перевернуть все с ног на голову.
      — Хорошо, я поняла. — сказала княжна. — Давайте пойдем искупаемся, надо же делать вид, будто мы спешим вкусить всех радостей перед долгим заточением… А потом вернемся в сад и все хорошенько обсудим.
      И девушки пошли на берег гнилого моря. Его не очень приятно пахнущие воды были трем вольнолюбицам милее ароматных вод черномордовых бассейнов. Неторопливо входя в воду, Мила думала о Руслане и его друзьях. Где же они? Уж сколько времени прошло с той ночной грозы, а богатырь все не появляется, не спешит ей на помощь. Почему? Неужели махнул на нее рукой, встретив по пути какую-нибудь широкоскулую степнячку?! Нет, нет, быть того не может. Значит, что-то опять случилось, что-то задержало его. Не иначе, какие-нибудь козни Черноморда. Ох, как несладко придется карлику в час расплаты, ох, как несладко! У него еще будет повод пожалеть, что на свет родился.
      И тут Мила почувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд. Оглянулась, прикрыв грудь руками — никого. «Проклятый урод!» — с ненавистью подумала она, опускаясь в воду по шею.
 
      Черноморд, разнеженный после утренних купаний и утех, прилетел в свою башню, первым делом уставился в волшебное зеркало. Вот они все три, упрямые девчонки! Ничего, и не такие ломались после трех дней в зеркальном подвале! Эту пытку он придумал давно, когда понял, что для женщины нет ничего дороже собственной красоты. Пускай себе купаются… А они красивы, куда красивее этих трех степнячек, что готовы делать все, что угодно, лишь бы не навлечь на себя его гнев. Интересно, на что надеются эти три дурочки, упираясь и не желая покориться своей завидной судьбе? На то, что приедут их ненаглядные защитники и освободят? Да кишка у них тонка! Кстати, а где они, эти богатыри? Вот они, родимые, скачут к нам, торопятся. Торопитесь, торопитесь, а уж я вас тут так встречу… Я вам и печенегов припомню, и пожар, и старый гарем… О, да их всего двое осталось! Тот, что ни живой, ни мертвый, так и не выплыл после того, как чудовищная волна смыла его в море. Что ж, с этими двумя справиться будет еще проще: один, тот мелкий варвар, изранен во многих боях, и, хоть виду старается не подавать, боец из него сейчас далеко не такой могучий, как прежде. Второй же — вообще ни рыба, ни мясо: не то колдун, да неумелый, не то воин, но, опять же, не слишком сноровистый. Они уже довольно близко, так что потеха будет уже в ближайшие дни. Пусть эти строптивицы полюбуются гибелью своих освободителей, а уж потом они долго будут смотреть лишь на свои стремительно худеющие фигурки, отраженные во множестве зеркал.

      Друзья снова скакали вперед, торопясь на выручку Фатиме и Миле. От долгих скитаний по степям и многочисленных приключений все трое заметно преобразились: кожа огрубела от ветра и потемнела от солнца, сколько не мойся, добела не отмоешься. Мрачные настроения волнами накатывали на них в предчувствии решающей битвы с колдуном, и только шутки, пускай порою и натянутые, спасали их.
      На рассвете третьего после отъезда из Лукоморья дня, когда, плотно позавтракав, друзья седлали коней, Молчан вдруг схватился за сердце, охнул, медленно осел на траву. Руслан и Рыбий Сын встревоженно подбежали к нему.
      — Что случилось? Ты что, помирать собрался?!
      — Беда, други. Еще не стряслась, но сегодня к вечеру точно грянет, если мы до Черноморда не успеем доехать. Мне сердце схватило, и я как воочию узрел, что сегодня Мила и Фатима попробуют освободиться своими силами. Представляете, что сделает с ними Черноморд? Помните печенегов Хичака? Боюсь, их участь покажется нашим девкам завидной…
      — Ты уверен?
      — Как я могу быть уверен?! Говорю же, видение!
      — Сколько нам осталось ехать?
      — С полсотни верст будет.
      — Поспеем, ежели поторопимся. На коней — и вперед!
      — Коней бы не загнать…
      — Пустое, у нас их много… — нетерпеливо махнул рукой Рыбий Сын, виновато погладил своего лиловоглазого Ерша, легко вскочил в седло. В сотый раз проверил, легко ли меч выходит из ножен, поправил перевязь. — Я готов!
      — Ну, Шмель, выручай опять. — сказал Руслан коню, трогаясь с места. — сегодня надо быстрее ветра мчаться. Я тебя долго щадил, сегодня же прошу — не подведи!
      — Ладно, хозяин, сам чую, что пора на подвиги мчаться! — коню тоже передалось настроение хозяина, и он, наконец-то, воспрял духом.
      — Ну, если что, я на другого коня пересяду…
      — Обижаешь, хозяин! Домчу в лучшем виде!
      — Ну, и добро. Вперед!
      Они скакали рядом, все трое, позади растянулся табун запасных коней. Сильный встречный ветер заставлял щурить слезящиеся глаза, немилосердно жег кожу, и Руслан, подумав, надел шлем, опустил личину. Так стало легче. Рыбий Сын еще с утра замотал голову той тряпкой, под которой некогда Фатима скрывала лицо; лишь щелочки глаз видны.
      — Ты похож на какого-то ночного демона! — усмехнулся Руслан.
      — А ты как думал! — хищно, со зловещей хрипотцой, от которой мороз побежал по коже, ответил словенин. — Может, я и есть демон, откуда ты знаешь?
      Богатырь лишь головой покачал, задумчиво глядя на Молчана. Волхву приходилось труднее всех: ему нечем было прикрыть лицо, и потому он просто закрыл глаза, открывая их лишь изредка, чтобы убедиться, что не сбился с пути. Длинные волосы трепал немилосердный ветер, и Молчан с ужасом чувствовал, что волос становится все меньше и меньше. «Этак, пока до Черноморда доберемся, я совсем лысым стану!» — мелькнула в его голове суматошная мысль.
      Комья земли летели из-под копыт Шмеля, единственного подкованного коня в их отряде. Солнце немилосердно жарило, и Руслан жалел, что не может себе позволить снять доспехи. «В собственном соку сварюсь, пока доскачем!» — ворчливо подумал он, стискивая зубы. Надо терпеть. Главное — успеть, пока эти девчонки не наворотили боги знают чего…
      Незадолго до полудня впереди, над виднокраем, показалась точка, стремительно увеличивающаяся в размерах.
      — Это еще что такое? — недоумевал Рыбий Сын.
      — Змей! — простонал Руслан, по-прежнему видевший несколько лучше друзей. — Его нам только не хватало! Вовремя он, ничего не скажешь!
      — А что ему от нас надо? — спросил словенин.
      — Сожрать хочет, чего ж еще?!
      — Может, коня утащит, и отстанет?
      — А кто знает, что там у него на уме? — вопросом на вопрос ответил Руслан. Змей уже был отлично виден: крупный, матерый, о трех головах.
      — Горыныч, будь он неладен! — в сердцах воскликнул Молчан. — Помнится, кто-то из волхвов говорил, что их всего трое осталось таких, трехглавых, да где-то один семиглавый еще летает…
      — Да, везет же нам! — фыркнул Рыбий Сын. — Такая редкость, один из последних — и все к нам, как по заказу, да в такой час, когда нужен он нам тут, как волхву гусли… Ну, что? По голове на брата, чтобы побыстрее?
      — Да, пожалуй. — кивнул Руслан, останавливая Шмеля. — Ну, держись, конячка, вот тебе и подвиги!
      Змей, развернув огромные крылья подобно парусам, уже скреб землю растопыренными лапами с саженными когтями, оставляя за собой глубокие борозды. Затормозив настолько, что уже мог контролировать свои движения, он сложил крылья и тяжело побежал навстречу путникам, плюясь огнем из всех голов сразу.
      — Разбегаемся! — крикнул Руслан, и они с Рыбьим Сыном тут же разъехались в стороны. Словенин спешился, коротким возгласом отослал коня прочь. Молчан остался стоять на месте, шепотом уговаривая своего Непоседу успокоиться и не бояться. Сам же волхв с бешено стучащим сердцем ждал, что будет, когда покрытый толстенной чешуей Горыныч подойдет поближе к нему, защищенному одной лишь холщовой рубахой.
      — Слава!!! — заорал Руслан, нападая на левую голову. — Брысь с дороги, чучело зеленое!
      — Слава!!! — крикнул Рыбий Сын, начиная пляску смерти с мечом в руке вокруг правой головы. Он очень ловко уворачивался от огненных плевков чудовища, норовя подобраться поближе.
      Молчан не знал, что ему делать. Дураку ясно, что посохом такого здоровяка не проймешь. Меча у него нет, да и не умеет он толком с ним обращаться. И тогда, почти бездумно, волхв прищелкнул пальцами. Змей взревел: среднюю голову охватил огонь. Две прочие головы тут же позабыли о противниках, принялись дуть на горящую; но, разгоряченный боем, змей не сразу заметил, что пытается затушить пожар собственным огнем! Несчастная голова заполыхала пуще прежнего, и с считанные мгновения от нее ничего не осталось. Удушливая вонь распространилась вокруг.
      Пока змей пытался спасти свою среднюю часть, Рыбий Сын вскарабкался на правую шею и теперь старательно рубил голову. Руслан выгадал момент, и проделал то же самое со своей стороны. За четверть часа со змеем было покончено. Огромная обезглавленная туша осталась валяться посередь степи, медленно пожираемая негасимым огнем Молчана, а Руслан, Рыбий Сын и волхв уже мчались дальше.
      — Не боишься пожар на всю степь устроить? — прокричал богатырь Молчану.
      — Подумаешь, ну, выкурим из степи пару-тройку печенежских племен, так на заставах, поди, тоже не лаптем щи хлебают… — отмахнулся тот. Впрочем, как хочешь. — Он плюнул через левое плечо, пробормотал что-то. Сзади громко хлопнуло, туша змея разлетелась на тысячи клочков, а посреди степи образовалась глубокая яма — Наверное, сгоряча слова перепутал, или не через то плечо плюнул… — растерянно предположил Молчан и поспешил увести беседу в другую сторону: — А быстро мы его одолели, да?
      — Да, не совсем по-честному, конечно, все-таки нас было трое, а он — один, но делать нечего — спешить надо! Если б ты его сразу так рванул, то и трудиться не пришлось бы!
      — Человек обязан трудиться! — назидательно произнес Рыбий Сын. — иначе быстро обленится, одичает…
      — Время не ждет! — напомнил богатырь. — Вперед, други! Шмель, прибавь ходу, ради всех богов!
      Они уже скакали по перешейку, отделяющему Таврику от остальных земель, когда послышался нарастающий гул, земля затряслась. Кони в панике заржали, Непоседа попытался встать на дыбы, но Молчан ласково погладил его кулаком по затылку:
      — Цыц, волчья сыть! Вперед, быстрее ветра!
      — Быстрее, быстрее! Авось, проскочим! — заорал Руслан.
      — А это еще что? — спросил Рыбий Сын. В этот день его любопытство, кажется, пределов не знало.
      — А тебе не все равно? — огрызнулся богатырь. — Чем бы это ни было, ничего хорошего явно не предвидится!
      — Боги! Земля разъезжается! — ахнул внезапно побледневший Молчан, оглянувшись назад. И впрямь, на том месте, где только что проскакали трое друзей, землю вспорола трещина, края которой очень быстро стали расползаться в разные стороны. Вскоре к оглушительному гулу раненой земли добавился рев воды, спешащей заполнить образовавшуюся расщелину. Убедившись, что разлом перестал расширяться, путники остановили коней.
      — Черноморд? — спросил Рыбий Сын.
      — Скорее всего. — сказал богатырь. — Такие бы умения, да в мирных целях… Ишь, какой канал за один миг прокопал!
      — Почти все кони с той стороны остались…
      — Ну и боги с ними! Мы близки к цели!
      — Раньше Таврика с трех сторон была окружена водой, а теперь с четырех. — мрачно сообщил Молчан. Мы на острове. Как обратно выбираться будем?
      — Там поглядим, сейчас не время. Вперед! — и Руслан первым сорвался с места, пустив Шмеля галопом.
      Следующие неприятности последовали уже через версту. Прямо из-под земли вырастали золотые воины с огромными секирами в руках.
      — Дружина Черноморда! — крикнул Рыбий Сын, уже сталкивавшийся с этим грозным, но неповоротливым воинством. — Быстрее, им нас не догнать! Прорвемся!
      Но с каждым шагом врагов становилось все больше и больше, приходилось отражать их натиск. К тому же этих золотых стражей Черноморд сделал явно более проворными, чем их предшественников, павших в сражении с печенегами. Бой грозил затянуться надолго, потому что на смену сраженным истуканам тут же поднимались новые. По прошествии получаса, когда друзьям удалось более-менее расчистить мечами себе дорогу, Рыбий Сын прокричал:
      — Скачите дальше, я их задержу!
      — Добро! Береги себя! — ответил ему Руслан.
      — Не волнуйся, я догоню! Мне еще теплая встреча с Черномордом предстоит!
      Богатырь и волхв продолжили путь вдвоем, постоянно оглядываясь. Там, сзади, их друг вел неравный бой с порождениями злобного колдуна. Несмотря ни на что, золотые стражи не поспевали за Рыбьим Сыном, что пчелой вился меж ними, нанося молниеносные жалящие удары.
      Земля убегала под копыта роняющих с губ пену коней. По расчетам волхва, до дворца оставалось не более пяти верст. Близился закат. Солнце краснело, будто стыдилось своего поспешного бегства с неба, края облаков уже золотились. Потянуло гарью.
      — Опять дворец горит?! — опешил Руслан. — Скорее, Молчан, скорее! Мы должны успеть!!!
      — Глянь вперед…
      — Это птицы?
      — Сейчас узнаем…
      С виднокрая на них опять надвигалось какое-то темное пятно, только теперь очертания его были размыты, и что это такое, определить удалось не сразу.
      — Бабы с крыльями! Вот это да!!! — вырвался удивленный возглас у Руслана.
      — Ага… Только заместо ног не пойми что…
      К ним приближалась стая крылатых женщин. Ноги и крылья у них были птичьи, все остальное вполне человеческое. Яростный визг был слышен издалека.
      — Ну и изверг этот Черноморд! Такую пакость с девками сотворить… — сплюнул богатырь. — Эй, бабоньки, летели бы вы своей дорогой, а то недосуг нам с вами в бирюльки играть…
      — Я думаю, что делал он их все же из птиц. Это должно быть гораздо проще. Я вспомнил, что-то похожее у греков, вроде бы, некогда водилось. Они их гарпиями называли.
      — Да без разницы, как они называются, лишь бы вреда от них не было… И что же это они так на баб похожи?
      — Ты что, Черноморда первый день знаешь? Ох, берегись!
      Гарпии налетели на них всей стаей, стремясь стащить с коней, выцарапать глаза, разорвать на кусочки. Отвратительный визг не смолкал ни на миг. Молчан что было сил отбивался от них посохом, Руслан рубил мечом направо и налево. Птицебабы гибли одна за другой, но не отставали от друзей. Вот уже десятка два их валяется на земле, истекая кровью, и некоторые былые подруги терзают страшными когтями еще теплые тела, чтобы полакомиться печенью; но большинство продолжает наседать на двух путников.
      — Руслан, пробивайся во дворец! — крикнул волхв. — Я постараюсь их задержать!!!
      — Помогай тебе боги!!! — донесся до Молчана крик богатыря, и вскоре волхв с ужасом понял, что остался один. Он проламывал чудовищам лбы, ломал хребты, но, казалось, гарпий здесь собралось бесконечное множество, и они никогда не закончатся. Изредка, улучая подходящий миг, Молчан зажигал гарпию-другую колдовским огнем, но и это их не останавливало. К тому же, очень сложно было уйти от ощущения, что кругом — одни лишь женщины, причем все голые, а их надо защищать, а не убивать; и тогда он напоминал себе, что с ним сделают эти «беззащитные голые девки», дай он им хоть малейшую возможность. А на нем ни шелома, ни доспехов, только крепкий посох в руках, вот тебе и вся защита, и все нападение. Да, долго не выстоять… Тут он вспомнил, что ларец с братьями-драчунами теперь висит у него на шее, среди оберегов, и, недолго думая, рванул шнурок с шеи. Обереги — дело хорошее, но наживное. Да и кто знает, вдруг потом удастся эти подобрать? Еле успел подхватить крошечный ларчик, с силой кинул его в гущу гарпий. Коснувшись твердой поверхности, ларец тут же принял свои нормальные размеры, намертво придавив одной гарпии ногу, другой — крыло. С противным скрипом откинулась крышка, и из ларца угрюмо воздвиглись близнецы. На сей раз дубины они предусмотрительно взяли сразу.
      — Молчан! Это что такое?! — недоуменно спросил один из них.
      — Не видишь, что ли? Бабы крылатые… — прохрипел волхв, разнося череп очередной гарпии.
      — И что нам с ними делать?
      — Что хочешь, лишь бы они все сдохли, и как можно скорее!
      — Эй, ты, может, нам с ними подраться?
      — Это с бабами-то? Не-а, что-то не тянет. — ответил второй, почесав затылок. Но тут одна из гарпий, изловчившись, впилась когтями ему пониже спины. Верзила взвыл, резко обернулся и раскрошил голову обидчицы дубиной. — Она первая на меня напала! — похвастался он, угощая добрым ударом следующую. Его брат горестно вздохнул, покачал головой и включился в битву.
      Теперь не только чувствовалась гарь, но был виден густой черный дым, застилавший половину виднокрая. Руслан торопил Шмеля, в тайне опасаясь, что уже безнадежно опоздал. Вот уже показался объятый пламенем дворец, только башня пока стоит невредима.
      — Ну, Шмель, еще быстрее, ты же можешь… — умолял сквозь стиснутые зубы Руслан.
      — Я же не двужильный… — прохрипел конь.
      Вот и сад. Цветы пожухли, птицы притихли. Не слышно вообще ничего, кроме веселого треска пламени, пожирающего великолепный дворец. Объехав лебединый пруд, Руслан остановил чуть не падающего от перенапряжения коня, соскочил на землю, и, обнажив меч, ворвался в горящие хоромы.

      Этот день начался точно также, как и предыдущие. Мила проснулась вскоре после восхода солнца, умылась, подкрепилась фруктами. Лидия и Фатима еще спали, и княжна не стала их будить: пусть поспят, день сегодня будет тяжелый. Что же стряслось с Русланом? Где он? Или он придет лишь тогда, когда опасность станет совсем смертельной? До этого, вообще-то, доводить не хотелось бы. Впрочем, сегодняшняя попытка будет по-настоящему опасной, и, кто знает, вдруг загадочный оберег старых волхвов на сей раз сработает правильно?
      Мила вышла в сад, неторопливо прошлась по то и дело ветвящимся тропинкам. Как бы невзначай проверила тайник; обе сабли оказались на месте. Все, решено. Сегодня, или никогда. Так же неспеша княжна пошла обратно. Сзади раздался торжествующий вопль:
      — Ага, так вот, оказывается, что вы затеяли!
      Мила резко обернулась. Возле тайника стояла Тандза, взор ее сиял торжеством. В руке верная рабыня Черноморда держала саблю.
      — Я немедленно расскажу все господину, и он скормит вас крысам! Неблагодарные надменные свиньи! Если вы не в силах оценить, какая благодать снизошла на вас, так не мешайте наслаждаться другим! Я буду радоваться, глядя, как вы корчитесь в зеркальном подвале среди мерзких крыс и змей!
      — Иди сюда, тварь. — глаза Милы превратились в две щелочки, из которых, казалось, вот-вот выплеснется фиолетовое пламя несдерживаемого гнева. — Подойди поближе, и повтори все, что сказала, а то я что-то не расслышала.
      В этот миг за спиной Тандзы мелькнуло что-то большое и белое, длинные пальцы сомкнулись на горле девушки. Она задергалась, захрипела, но боролась недолго. Очень скоро ее тело обмякло.
      — Она следила за тобой. — спокойно сказала Лидия. — Так что я вынуждена была пойти за ней и узнать, что затеяла эта дрянь. Плохо, что так получилось. Ты сама привела ее в наш тайник. Но дело сделано, и теперь у всех нас нет другого выбора. Когда начнем?
      — Как и договаривались, часа за два до заката. Он в это время как раз заканчивает послеобеденный отдых, и потому расслаблен. Самое время, здесь ты права.
      — А что будем делать с этой? — спросила гречанка, указывая на труп Тандзы.
      — Я не знаю. Может, скажем, что она шла, споткнулась, упала да и свернула себе шею?
      — На ровном-то месте? И потом, кто в это поверит, когда у нее на шее синяки от моих пальцев?
      — А если утопить?
      — Где? До моря не донесем, заметят.
      — В пруду с лебедями.
      — Хм, а что? Давай, лучшего все равно не придумаешь.
      Они нашли камень поувесистей, поясом Тандзы привязали его к ее ногам, и, таясь, подошли к краю пруда, примыкавшему к саду. С негромким плеском тело пошло ко дну.
      — Ну, и что дальше будем делать? — спросила Мила.
      — А почему ты у меня спрашиваешь? — удивилась Лидия. — Я как-то уже привыкла, что решения принимаешь ты.
      — Ну, ты самая старшая из нас троих. — покраснела Мила. — К тому же, я только что так опростоволосилась…
      — Это ты брось! — сурово сказала гречанка. — всего предугадать невозможно.
      — Ладно… Что с остальными делать будем?
      — Я, конечно, могу отвести им глаза, моих скромных умений на это вполне хватит, но только ненадолго, поэтому это надо приберечь напоследок.
      — Они же шум поднимут!
      — Значит, надо их где-то запереть. Убивать мне что-то больше не хочется. Гадкое все же это дело.
      — Ладно, пошли, там что-нибудь придумаем. Фатиме пока ничего не говори, ладно? Она у нас такая впечатлительная девочка… Да! — Мила резко остановилась. — А если заметит Черноморд?
      — Тогда надо будет начинать немедля. — пожала плечами Лидия. — Хотя, я слышала от этих… — тут она употребила непонятное Миле греческое слово, — что «великий господин» намеревается весь день просидеть в одном из подвалов, где он оживляет какое-то древнее чудовище.
      — Древнее чудовище? — дрогнувшим голосом переспросила Мила.
      — Да, говорят, нарыл где-то костей, и теперь собирается оживить. А в древности такое водилось… Горгоны, гидры, минотавры… всех и не упомнишь!
      Датму и Нарану они нашли нежившимися в бассейне с розовой водой, источавшей нестерпимо сладкий аромат, от которого кружилась голова. Без лишних слов связали обеих, заткнули им рты и оставили возле бассейна. После этого подруги вернулись в сад, вытащили сабли из тайника, прошли в свои покои, где их давно ждала обеспокоенная Фатима. Втроем девушки стали дожидаться назначенного часа, покусывая губы от нетерпения. Даже занятные сказки Фатимы не помогали снять растущее напряжение.
      Полдень миновал; медленно, словно издеваясь над затеявшими побег девушками, прополз день. До заката остается не больше двух часов, стало быть, время начинать.
      — Где, ты говорила, ваши бывшие покои? — спросила гречанка Фатиму.
      — Чуть поодаль. — Фатима взяла на себя роль провожатой. — Я сразу узнала их, несмотря на то, что Черноморд и там многое изменил. Все-таки, я прожила там почти полгода… Видите эти двери? За четырьмя из них — комнаты, где мы жили, а пятую открывать нам было запрещено под страхом немедленной смерти. Но могучий и великий муж мой Ждан Рыбий Сын, не знающий страха, да хранит его Аллах, открыл ее и узнал, что за ней начинается длинный коридор, ведущий прямо в башню. Никто, кроме него, не смог пройти живым по этому коридору, и мы неминуемо погибнем, если пойдем. Так что воспользуемся летающим ковром…
      — Фатима, милая, мы все это уже три дюжины раз слышали! — нетерпеливо воскликнула Мила. — Где волшебная хламовка?
      — Почти сразу за этой дверью. — улыбнулась Фатима.
      Ковер они нашли сразу: он стоял с краю, так как это была последняя из хранящихся здесь вещей, которой пользовался Черноморд. Шапку-невидимку он хранил в башне. Стоило развернуть ковер, как он приподнялся над полом. Слегка побаиваясь, девушки расселись, потом Мила спросила:
      — Лидия, а ты уверена, что у тебя получится?
      — Как я могу быть уверена? Я же никогда не пробовала! — пожала плечами гречанка, затем нахмурила брови и жестко бросила: — Вперед!
      Ковер послушно двинулся вперед по коридору, медленно разгоняясь.
      — Получилось! — восторженно взвизгнула Фатима.
      — Тише ты! — шикнула на нее Мила, — Черноморда всполошишь раньше срока!
      Ковер летел в десятке вершков от пола, следуя всем изгибам коридора. Фатима испуганно повизгивала, судорожно вцепившись в край. Лидия и Мила тоже ужасно боялись этого волшебного полета, но старались не подавать виду. К тому же, если ступить на плиты коридора — это верная смерть. Кто знает, под которой скрываются страшные ловушки?
      Вот и лестница. Ковер поднялся по спирали, мелькнула дверь…
      — Стой! — приказала Лидия. Ковер замер. Девушки нерешительно сошли на пол.
      — Надо посмотреть, что там. — пробормотала Мила. Остальные кивнули. Страшно было всем. Но отступать-то уже некуда, после всего, что с утра наворотили…
      Мила толкнула дверь, та бесшумно отворилась. За ней оказалась небольшая устланная коврами комната. Стеллажи с книгами и свитками вдоль стен, какие-то странные посудины на столах; в некоторых сосудах — неаппетитно пахнущие жидкости. Большое зеркало в самом центре комнаты. Фатима, забыв обо всем, метнулась к нему: проверить, хорошо ли она выглядит, хороша ли? Женскую натуру не переделать… И замерла в удивлении: зеркало и не подумало ее отражать! Вместо этого оно показывало бассейн с розовой водой и двух связанных девушек рядом.
      — Повезло нам, что Черноморд этого не видел… — пробормотала Лидия.
      — Еще увидит, когда вернется. — откликнулась Мила.
      — А давайте его разобьем? — предложила Фатима. — Все равно с этим уродом сцепиться придется… А это зеркало мне совсем не нравится… Может, оно и другие места показывать умеет?
      Мила кивнула, схватила с ближайшего стола тяжелый бронзовый светильник, и, что было сил, швырнула его в зеркало. По безупречно гладкой поверхности волшебного стекла пробежала трещина. Княжна подобрала светильник, и била им по зеркалу до тех пор, пока, наконец, оно не рассыпалось сотней мелких осколков. Лидия и Фатима тем временем выбрасывали в окно все, что казалось непонятным, странным или просто опасным.
      — Готово! — победно рассмеялась Мила. — Ну, что теперь?
      — Смотрите, что я нашла. — произнесла Лидия, и все обернулись к ней. В руках гречанка держала длинный колпак из грубой холстины.
      — И что это? — брезгливо скривилась Фатима. — Тряпочка, чтобы пыль протирать?
      — Это же шапка-невидимка! — сказала гречанка. — Смотрите! — Она надела колпак на голову, и тут же исчезла. — Ну, как? — прозвучал ее голос.
      — Потрясающе! — в один голос выдохнули остальные.
      — Но что мы с этой шапкой делать станем? — спросила Фатима.
      — На тебя наденем! — рассмеялась Лидия, снова появляясь в комнате. — Ты у нас безоружная, значит, самая беззащитная. В таком случае, чем труднее тебя будет увидеть, тем лучше. Держи. — она протянула Фатиме колпак. Та поморщилась, тяжко вздохнула, надела колпак и тоже пропала. И как нельзя более вовремя: минутой спустя в комнату влетел Черноморд. Он был в ярости.
      — Мерзкие девчонки! — шипел он. — Вы посмели войти в мои покои! Вы разбили мое зеркало! Вы уничтожили магические эликсиры, необходимые мне для работы! Даже за один-единственный из этих проступков я караю смертью, а уж теперь… Ваши богатыри мертвы, я еще с утра разбудил дальнюю стражу! А что касается вас… Вы будете умирать долго, очень долго, проклиная тот день, когда решили встать поперек моего пути! — тем временем Лидия и Мила, не сговариваясь, бросились на него с саблями. — А, вы еще трепыхаетесь, неблагодарные свиньи?! Сейчас я вам…
      Но договорить он не успел, потому что в этот миг массивная золотая статуя какого-то божества, стоявшая в углу, с некоторой натугой оторвалась от пола, бесшумно проплыла над полом и ударила колдуна по голове. Тот закатил глаза и упал на пол. Девушки подскочили к нему, добавив по паре ударов рукоятью сабли.
      — Не могу его убить… — прошептала Мила. — Рука не поднимается. Он сейчас беззащитен!
      — Да, самое время его прикончить! — вздохнула Лидия. — Но и я не могу…
      — Бежим скорее, пока он не очнулся! — крикнула Фатима, сдергивая с себя шапку-невидимку.
      — Сейчас, надо бы его связать, что ли…
      Черноморда связали поясом Лидии и привязали за бороду к огромному столу. Покончив с этим, девушки вскочили на летучий ковер и поспешили обратно.
      Они метались по всему дворцу, вымещая накопившуюся ненависть, круша напоследок все, что под руку попадалось и переворачивая многочисленные масляные светильники. Быстро разгорался пожар. Девушки так увлеклись этим огненным мщением, что, когда заметили, что отрезаны от выхода сплошной стеной огня, было уже поздно. С визгом помчались они вглубь дворца, то и дело поворачивая обратно, потому что снова натыкались на огонь. Долго метались они по горящим покоям, пока не наткнулись на неприметную лестницу, ведущую вниз. Лестница кончилась дверью, и подруги, не задумываясь, распахнули ее и вбежали внутрь. Дверь затворилась с оглушительным лязгом, а потом настала абсолютная тишина. Оглядевшись, беглянки похолодели от ужаса: они попали в тот самый зеркальный подвал, избежать которого так стремились.

      Черноморд пришел в себя. Голова безумно болела, и сама собой, почему-то, не излечивалась. Колдун снова пожелал себе избавиться от головной боли, и опять ничего не вышло. То же самое произошло, когда он захотел избавиться от пут. Только голова пуще разболелась. «Опять! Опять ушла сила!» — заколотилась суматошная мысль. Тогда он взлетел. Взлетел натужно, что-то мешало. Черноморд потряс головой, зрение прояснилось, и он увидел, что крепко привязан к столу, на котором производил некоторые опыты. «Дочери шайтана! Ну, попадитесь вы мне только…». Колдун завис над полом, ломая голову в поисках способа освобождения. Чем больше он думал, тем сильнее болела голова.
      Прошло более часа, прежде чем Черноморд смог высвободить руки, и, изрыгая чудовищные проклятия, распутал бороду. Даже после этого колдовалось плохо. И снова пылал дворец! Черноморд слетел вниз, громогласно желая, чтобы потух проклятый огонь, а три мерзавки, что учинили это безобразие, сей же миг предстали перед ним, в каком бы виде ни находились. Тщетно: огонь спадал, но нехотя, а девушек и след простыл. Поняв, что снова растерял львиную долю могущества, колдун заметался взад-вперед, силясь придумать достойный выход из положения, не обращая никакого внимания на то, что творилось вокруг. В этот миг борода за что-то зацепилась, колдуна грубо рвануло назад. Он обернулся и обомлел: перед ним стоял тот самый богатырь, которого он счел утонувшим. Доспехи сверкают серебром, в одной руке страшный меч, на вторую воин неторопливо наматывает его, Черноморда, бороду!
      — Вот и свиделись, Черноморд. — произнес Руслан. — Лучше сдайся сразу, целее будешь.
      Вместо ответа колдун безумно расхохотался и, собрав остатки сил, взмыл вверх. Руслана оторвало от земли, словно он был не тяжелее цыпленка. Богатырь крепче вцепился в бороду колдуна. Глянул вниз, поспешно закрыл глаза: земля удалялась с пугающей быстротой. К горлу подступила тошнота. Черноморд продолжал набирать высоту. Когда от земли было уже не менее версты и начинал чувствоваться холод, колдун снова засмеялся и потянул богатыря куда-то в сторону моря. Вскоре под ногами не просматривалось ничего, кроме бескрайней синей глади.
      «Ну, погоди у меня, Черноморд, — думал Руслан, пытаясь намотать на руку еще хоть пядь бороды треклятого летуна. — долетаешься ты нынче, как день светел, долетаешься!».
      Рыбий Сын потерял счет убитым противникам. Сам он не получил ни одной новой раны, зато не на шутку разболелись старые, и в глазах иногда опасно темнело. Настал момент, когда новые стражи, наконец, перестали вырастать, и оставалось только разобраться с теми, кто уже был на земле. Вдруг золотые воины замерли, задрожали, и безжизненно повалились наземь. «К чему бы это? — удивленно подумал словенин, — мы ведь, вроде бы, еще не закончили!». На всякий случай подождал немного, но ничего не происходило. Тогда он свистом подозвал Ерша, не без труда взобрался в седло и поскакал догонять друзей.
      «Кто бы знал, как мне все это надоело! — зло думал Молчан, расправляясь с очередной гарпией. — Хватит, нагулялся. Как пить дать, уйду в леса хоть на годик, отдохну от этих дурацких драк!». Братья бились весьма успешно, с одного-двух ударов убивая по чудовищу, но было заметно, что их боевой задор на сей раз куда-то подевался, и постоянные сражения им тоже обрыдли. Но неожиданно настал момент, когда птицебабы, взвизгнув напоследок особенно противно, попадали на землю, корчась в страшных судорогах, и во мгновение ока издохли. Молчан опустил посох, устало вытер пот.
      — Эй, Молчан, чего это они? — хмуро спросил один из братьев.
      — Это Руслан добрался до Черноморда. Пошли, возможно, ему нужна помощь.
      — А это кто там нас догоняет? — спросил второй брат, когда они, отдохнув немного, отошли на десяток шагов от места драки, созывая коней. — Никак, опять драться? Неужели в мире больше заняться нечем?! — второй брат посмотрел на него внимательно, кивнул со вздохом.
      — Это же Рыбий Сын! — обрадованно вскричал Молчан, присмотревшись к догонявшему. — Точно, это его серый конек… Жив, щукин сын!
      — Справились? — поинтересовался воин, с интересом оглядывая поле битвы. — Да, у вас тут, как я погляжу, было поинтереснее, чем у меня… Они что, тоже в конце сами сдохли?
      — Да. — коротко ответил волхв.
      — Значит, Руслан добрался.
      — Значит, добрался. Поспешим, вдруг помощь нужна? Да и дворец горит снова…
      Развалины догоравшего дворца были уже видны, как на ладони, когда путники увидели, как две точки стремительно взмыли ввысь.
      — Помогай ему боги… Это же Руслан! Черноморд тащит его в небо! Руслан вцепился в бороду колдуна! — Молчан до рези в глазах всматривался вдаль, силясь разобрать, что там происходит. Очень быстро, однако он потерял из виду и Черноморда, и висящего на его бороде богатыря, вздохнул.
      — И что теперь будет? — спросил Рыбий Сын.
      — Не могу сказать. Это их поединок, так что здесь уж кто кого. Либо колдун его сбросит, либо сам раньше устанет. Кто кого переможет. Наверное, это правильно, потому что оружием с Черномордом биться и ты, и Руслан уже пробовали; и что из этого получилось?
      — А если он вместе с Русланом в море кинется?
      — Это вряд ли. Он же труслив, за жизнь свою никчемную что угодно отдаст! Не кинется, могу поспорить.
      — Пойдем, поищем девушек. Вдруг они уцелели в этом огне?
      — Да, ты прав, идем скорее.
      — Мы с вами не пойдем. — замотали головами драчуны, — драк больше не будет, скорее всего, а что будет, с тем сами справляйтесь. С нас хватит. — с этим заявлением близнецы залезли в сундук, громко хлопнув крышкой напоследок.
      — Они правы, Молчан. — вздохнул Рыбий Сын, подгоняя коня. — Дальше мы сами. Я и сам, признаться, устал сражаться. Так соблазнительно хоть день пожить нормальной человеческой жизнью! Но что-то я сомневаюсь, что когда-нибудь боги подарят мне хоть один спокойный день… Вперед, Молчан! Выше нос, мы у цели!
      На сей раз дворец выгорел дотла. Только башня, загоревшаяся позже всех прочих помещений, когда огненный вихрь промчался по подземному коридору, ища, чем бы еще полакомиться, еще стояла; но было видно, что и она вот-вот обрушится. Друзья понуро бродили среди дымящихся, еще не остывших руин, то и дело пинками отшвыривая тлеющие головни. Словно отвечая их пожеланиям, вечернее небо неспеша окуталось тучами, пошел дождь. Остатки дворца зашипели, повалил густой дым, который, впрочем, быстро развеялся. С громким треском рассыпалась башня. Они продолжали искать и под дождем, уже не надеясь найти кого-нибудь. Отчаянию их не было предела, когда они нашли два обгоревших связанных женских трупа на краю бассейна, из которого от жары испарилась вся вода. Молчан отвернулся, скрывая одновременно слезы горечи и тошноту, вызванную сладковатым запахом горелого мяса; а словенин, наоборот, долго всматривался в то, что некогда было лицами, потом покачал головой, с облегчением вздохнул:
      — Это не они. У этих скулы слишком широкие, носы плосковаты. Думаю, это степнячки.
      — Слушай, — тут же вскинулся воспрянувший духом Молчан, — мы совсем забыли про подвалы! Если у Черноморда был подземный ход между дворцом и башней, то наверняка и подвалы должны быть!
      — А и верно! — и друзья с новыми силами принялись за розыски подвалов.
      После нескольких часов изнурительного полета над морем, Черноморд повернул назад. Он больше не смеялся, Руслан видел, что страшная черная харя посерела от натуги, но и не снижался, высоту держал. За время полета Руслан сократил расстояние между ними на пару локтей; еще локоть — и до супостата вполне можно будет дотянуться мечом. Хорошо еще, что давно додумался приладить к рукояти ременную петлю, а то уже десять раз потерял бы драгоценное оружие! Богатырь изрядно замерз: и от сильного ветра, и потому, что на высоте было более, чем прохладно.
      — Врешь, не возьмешь, прежде сам околеешь… — цедил он сквозь зубы, уповая на то, что Черноморду тоже не жарко. Уже совсем стемнело, и богатырь не видел, что происходит внизу.
      Вскоре пошел дождь. За считанные мгновения Руслан промок до нитки и громко клацал зубами, отчаянно пытаясь подтянуть к себе колдуна поближе… еще поближе… ну, хоть на вершок, хоть на пядь!
      Друзья брели по длинному запутанному подземному коридору, заглядывая во все двери подряд. В большинстве клетушек не было никого, кое-где валялись скелеты людей и зверей. Из-за одной двери с ревом выскочил гигантский лохматый зверь: сам больше десятка коней, огромные уши, спереди — второй хвост, по бокам которого два мощных загнутых клыка. Рыбий Сын и Молчан едва успели отпрыгнуть в стороны, как чудовище, оглушительно трубя, промчалось мимо них в сторону выхода.
      — Ну и чудище… — волхва передернуло. — Мне Любомудр, учитель мой, сказывал, что в старину таких у нас много водилось, да потом пропали куда-то.
      — А он там не застрянет? — озабоченно спросил Рыбий Сын. — А то нам тоже отсюда вылезать еще предстоит…
      — Не должен бы… — с сомнением в голосе произнес волхв. — Спасибо Черноморду, тут все такое широкое, хоть на телегах туда-сюда разъезжай… А если даже и застрянет — такой… Такой… бугай, в общем, эти горелые руины в пыль разнесет, а вылезет. Мощная зверюга!
      Они обошли все подвалы, никого больше не найдя, вышли на поверхность.
      — Где-то должны быть еще подвалы, чует мое сердце! — воскликнул Молчан, стараясь убедить Рыбьего Сына и себя, что еще не все потеряно. И друзья снова побрели по развалинам, расшвыривая золу в поисках ляды или засыпанной лестницы.
      Черноморд выбивался из сил. Дыхание колдуна стало прерывистым, хриплым, как у загнанного коня. Руслан чувствовал, что еще немного, и победа будет за ним, если раньше не потеряет сознание от холода, голода и непрекращающегося головокружения. Холод, однако же, ему и помогал: левую руку, сжимавшую бороду, так крепко свело, что Руслан начинал уже подумывать о том, как он будет ее разжимать, когда… Когда-нибудь потом.
      Наконец, богатырю удалось намотать еще пару локтей, и он приставил к горлу задергавшегося Черноморда меч:
      — Возвращайся во дворец, быстро! — просипел Руслан. — И не дергайся, а то на меч наткнешься!
      Черноморд поспешно закивал. Кожа его уже почти совсем побелела, карлик, казалось, съеживался прямо на глазах. На самом деле, силы стремительно оставляли колдуна. И до сих пор он держался исключительно на злости и упрямстве. Вскоре он медленно начал снижаться.
      Колдун без сил бухнулся на землю. Руслан упал, пропахал носом пару саженей, тут же вскочил, подбежал к неподвижно лежащему карлику.
      — Ты куда меня занес, вражина?!
      — Все в порядке, Руслан. — тихо сказал Молчан, выходя из темноты. — Мы здесь.
      — Рад тебя видеть, Молчан! Помоги мне связать его.
      — Чем? Его же бородой, разве что…
      — У меня в седельной сумке веревка есть. А где мой Шмель? Шмель! Шме-ель! Иди сюда!
      — Я здесь, хозяин…
      — Давай веревку, Молчан. Так, рот тоже заткнем. Помоги разжать руку… вот так… Спасибо. Хорошо, запасной мешок взял, как раз на такой случай.
      Руслан упихал бесчувственного Черноморда в мешок, завязал, перекинул через плечо. Сел, разминая затекшую руку.
      — Ну, рассказывай, дружище! Девчонок нашли?
      — Нашли… — чуть не плача, кивнул Молчан.
      — Что… Что с ними?! — вскинулся Руслан. — Мертвы?!
      — Нет… еще. Они заперты. Просто хорошо заперты. Так хорошо, что открыть нельзя ничем. Я уже посох сломал, Рыбий Сын плечи отбил, а толку никакого. И никакое колдовство мое тут не помогает, я пробовал. И силы не те… Там у них змеи, Руслан. Змеи и крысы. Пока хватает сил, они их отгоняют, но надолго ли хватит?
      — Где они?!! — показывай дорогу!
      Молчан провел его по огромным горам углей и золы к расчищенной площадке. Вниз уходила лестница, упиравшаяся в небольшую дверцу. Возле нее сидел понурый Рыбий Сын.
      — Здравствуй, Руслан. Поймал?
      — Поймал… — кивнул Руслан, прикидывая, как бы высадить дверь.
      — Руслан!!! Руслан! Я здесь!!! — донесся из-за двери приглушенный голос Милы. — Ты нас отсюда вытащишь?
      — Конечно, Мила моя милая! Вытащу! — Он разбежался, со всего маху врезался плечом в дверь. Она даже не дрогнула. Богатырь попробовал еще и еще, с неизменным результатом. С тем же успехом он мог бы кидаться на скалу.
      — Давайте все вместе. — предложил Руслан. Друзья разбежались, одновременно грянулись о дверь. Она по-прежнему не шелохнулась. Рыбий Сын ругался и шипел от еле сдерживаемой боли.
      — О, боги! — простонал богатырь. — Нам, похоже, своими силами тут не справиться… Разрыв-траву бы сюда, да где мы ее сейчас найдем? Молчан, родненький, выручай! Ну, колдани что-нибудь, ну, что тебе стоит?
      — Я уж исколдовался, все без толку. — мрачно покачал головой волхв.
      — Что же делать, что же делать? — рука богатыря в отчаянии лапнула оберег. — Боги, помогите нам! Иначе я все звезды с неба к кощеевой матери посшибаю!!! Я умею, у меня оберег есть!!!
      — Я бы на твоем месте распорядился оберегом с большей пользой. — послышался сзади укоризненный голос. Руслан обернулся, и увидел, что на ступеньках лестницы сидит полупрозрачный старик, Дух-Из-Деревяшки, как он представился в их прошлую встречу, и с легкой насмешкой разглядывает всю их компанию.
      — Дух! — выдохнул Руслан. — Здрав будь, Дух! Знал бы ты, как ты мне сейчас нужен! Ты же волхвом был, верно? Подскажи, как открыть эту клятую дверь?!
      — На самом деле, для тебя нет ничего проще. — усмехнулся Дух. — Просто поверни последний луч оберега, направив его на дверь, и она сама откроется. Седьмой луч — это навроде разрыв-травы: любую дверь отворит.
      — Что ж ты… Что ж ты раньше мне этого не сказал?! — Руслан задохнулся от возмущения.
      — Ну, если честно… Я тебя проверял, хотел убедиться, насколько светлы твои помыслы. Двери ведь разные бывают: за одними из них страдают узники, но за другими может храниться княжеская казна. А оберегу все равно, он любую откроет. Если бы ты забросил начатое дело, и, скажем, наладил прибыльную торговлю небесным железом, или открыл платную школу звериных языков, я бы тебе никогда этого не рассказал. А теперь, когда ты завершил то, за что взялся, я понял, что не ошибся в тебе. К тому же, момент именно тот самый, когда седьмой луч нужен тебе, как воздух. Что же ты медлишь? Открывай! И, кстати, я очень рад, что в горячности ты не стал исполнять первые попавшиеся желания своих друзей. С такими вещами следует быть осмотрительным… Ну, открывай же! — и Дух растаял в воздухе, добродушно улыбнувшись на прощание.
      Руслан снял оберег с шеи, направил седьмой луч на дверь, медленно повернул. Помедлив пару мгновений, стоивших друзьям немалых переживаний, дверь бесшумно отворилась.
      — Я знала, что ты нас спасешь! — Мила, плача от счастья, бросилась в объятия богатыря. Рыбий Сын уже обнимал свою ненаглядную Фатиму. Молчан остался один на один с прекрасной стройной гречанкой, последней вышедшей из зеркального подвала.
      — Это… это ты! — невольно вырвалось у волхва. Он почувствовал, что краснеет. — Я видел тебя во сне!
      — Меня зовут Лидия. — улыбнулась девушка. — А ты и есть тот самый «могущественный суфий» по имени Молчан?

      Первую половину ночи вообще никто не спал. По случаю одоления Черноморда друзья позволили себе маленький пир в уцелевшем на сей раз саду. Руслан, Молчан и Рыбий Сын вытряхнули из мешков все съестное, девушки, собираясь бежать, тоже предусмотрительно запаслись едой. Из одного из уцелевших подвалов Рыбий Сын приволок бочонок превосходного вина, и пир удался на славу.
      Очнувшийся Черноморд кряхтел в мешке, но, будучи туго связан, ничего поделать не мог. Смеясь и перебивая друг друга, Рыбий Сын, Руслан и девушки рассказывали о своих приключениях, и все чувствовали себя хорошо, как никогда. Один Молчан сидел как на иголках, не в силах оторвать восторженный взгляд от Лидии. Похоже, сон оказался в руку, да еще как в руку! Волхва захлестнула буря никогда им прежде не испытываемых чувств. Он, конечно, догадывался, что с ним происходит, но, если бы его попросили, вряд ли подобрал бы слова, чтобы описать это чудесное, волнующее состояние.
      Лидии очень льстило откровенное внимание молодого… кто он? Колдун, воин, жрец? Похоже, что и первое, и второе, и третье одновременно. Эти могучие гипербореи называют таких людей странным, коротким, но труднопроизносимым словом «волхв». И девушка, краснея от смущения, иногда тоже украдкой бросала красноречивые взгляды на широкоплечего волхва. Примерно в середине ночи, проверив, крепки ли путы, связывающие колдуна, и упросив коней посторожить, усталые, но счастливые, они так и заснули в саду, благо дождь давно кончился. От прекрасного, сказочного дворца опять осталась лишь широкая выжженная площадка.
      Утром ничто, кроме пепелища да плененного Черноморда, не напоминало о вчерашних событиях. Солнце ярко светило на безоблачном небе, в освеженном дождем саду снова пели заморские птицы. Невдалеке безмятежно шелестело море, пускай даже и гнилое.
      Сборы были недолги: «все свое ношу с собой», вот первейшая заповедь человека, совершающего дальний путь с какой-либо целью и не желающего постоянно отвлекаться на всякие досадные мелочи.
      — Как удачно получилось, — заметил Молчан, — что у нас осталось как раз шесть коней!
      — А что, у вас было больше? — спросила Мила.
      — Да, больше двух сотен. — небрежно ответил Руслан. — Мы их у печенегов в кости выиграли.
      — В какие кости? — не поняла Фатима.
      — В самые настоящие, печенежские. — совершенно серьезно ответил богатырь.
      — И где вы оставили свой табун? — заинтересовалась Лидия.
      — За Черномордовым каналом… — ответил Руслан. — Молчан, кстати, пока Черноморд свой канал не осушит, не брей его! А то вплавь переправляться придется, а я лично все же предпочел бы по суху.
      Ехали неспеша; теперь уж торопиться было некуда. Потому к устроенной Черномордом, правда, с некоторым опозданием, водной преграде подъехали только на закате. Колдун был извлечен из мешка, его покормили, потом Руслан сказал:
      — Видишь дело рук своих, поганец? Ну-ка, быстро сделай, как было! — меч богатыря замер в вершке от горла Черноморда, чтобы тому не вздумалось дурить. Колдун зашипел что-то на каком-то мертвом языке, потом скороговоркой выпалил несколько слов. С резким свистом мгновенно испарилась вода. Еще миг — и неправдоподобно длинная узкая туча взмыла ввысь и ветер погнал ее к морю; тем временем края бывшего канала срастались с мерным гулом. Удостоверившись, что все в порядке, Руслан снова заткнул колдуну рот, и Рыбий сын ножом, коим некогда пытался зарезаться, сперва отхватил длинную полуседую бороду, потом тщательно сбрил ее остатки. Подумав, на всякий случай сбрил также длинные усы и редкие волосы. Молчан извлек из мешка баклажку с заветным отваром и обильно смочил им голову Черноморда. Пока три новоявленных цирюльника проделывали эту процедуру, (Руслан крепко держал колдуна), девушки заразительно смеялись, а Черноморд заливался горючими слезами от унижения и отчаяния: с могуществом приходилось прощаться, и неизвестно, как надолго. Вдруг, навсегда?!
      Без бороды, усов и волос Черноморд был так смешон, что путники вшестером долго смеялись над ним. Пленник посерел, и Руслан снова засунул его в мешок, чтобы не лопнул со злости раньше времени. Продолжили путь по еще горячей после встряски земле.
      — Ишь, как все перекопал! — Молчан никак не мог успокоиться. С момента встречи с Лидией он пребывал в состоянии лихорадочного возбуждения, и Рыбий Сын с Русланом уже подумывали, не пора ли волхву самому выпить какой-нибудь отвар или настой для успокоения?
      — А вот отсюда, если правее взять, как раз и будет Лукоморье. — показывал Рыбий Сын Фатиме, каким путем они шли. Воин только что подстрелил третью за день дрофу и был этим заметно горд.
      — А что вы в Лукоморье делали? — наморщила лоб девушка. — Есть же более прямая дорога!
      — Мы там с печенегами…
      — В кости играли. — с нажимом произнес Руслан, выразительно глядя словенину в глаза. Пугать Милу рассказом о битве со степняками, а уж тем более рассказывать про дочь морского царя, он не хотел. Но Мила все равно поняла, что богатырь хочет от нее что-то утаить.
      — И многих вы… обыграли?
      — Пустяки, всего-то две сотни с небольшим… — усмехнулся Рыбий Сын.
      Ночевали в степи. За перешейком отыскался и табун, пасшийся почти на том же месте, где друзья его намедни оставили. Хотя ощущение успеха, счастья не проходило, но за день все так устали, что улеглись спать сразу же после ужина.
      Ближе к полудню следующего дня, когда Рыбьему Сыну пришла в голову мысль, что следует все же немного поторопиться, если они хотят добраться в Киев до прихода зимы, взглядам их открылось интересное зрелище. Посреди степи пылал костер, и вокруг него задумчиво водили хоровод десятка два юношей и девушек. Рядом сидели три гусляра: один совсем старый, седой как лунь, борода до колен; двое помоложе.
      — Что это? — недоуменно вскинул брови Руслан.
      — Праздник какой-то… — неуверенно ответил Рыбий Сын. — Хотя какой сейчас может быть праздник? Молчан, ты, часом, не знаешь?
      — Да, вроде, не должно быть сейчас вовсе никаких праздников… На Купалу ты, Руслан, как раз… гм… купался… А с тех пор не так уж много времени прошло.
      — И я еще вот чего не пойму. — медленно произнес Руслан. — кругом степь, печенеги туда-сюда рыскают, а эта молодежь — явно из наших, посмотрите сами, други! — здесь веселятся, словно у себя дома. Да как они сюда попали?!
      — Сейчас спросим, и все узнаем. — рассудительно молвил Молчан, направляясь прямо к костру. Остальные последовали за ним.
      — Исполать вам, славяне! — приветствовал веселящихся волхв.
      — И тебе не хворать. — пробурчал старый гусляр.
      Рыбий Сын тревожно принюхивался: он учуял какой-то смутно знакомый запах, и что-то подсказывало ему, что от места, где так скверно пахнет, добра лучше не ждать. Да и Ерш вел себя очень неспокойно, но, сколько воин его ни спрашивал, ничего толком ответить конь не мог. Тем временем Руслан и девушки столпились рядом с волхвом, с интересом разглядывая молодых людей, невозмутимо продолжавших водить хоровод вокруг костра. И тут Рыбий Сын разглядел чуть в стороне, в высокой траве, два полуобглоданных трупа степняков. «Вот что так пахло! — понял он. — Волки здесь, что ли, пошаливают? Тогда тем более непонятно, почему эти резвятся, ничего не боясь? А если… О, боги-духи-демоны!!!» — его аж подбросило в седле от чудовищности такой догадки.
      — Руслан, к бою!!! — заорал он, уже видя, что запаздывает, непростительно запаздывает… Хоровод распался, и только что задумчивые девушки и юноши набрасывались на коней, на людей, стараясь стащить их на землю. Хищные улыбки озарили бледные лица нападавших, обнажая клыки с вершок в длину. Молчан среагировал быстро, и вот уже суковатая палка, которую он выломал в саду взамен сломанного посоха, мелькает так быстро, что не всегда и увидишь. Руслан рубит мечом направо-налево, так что от нападающих только клочья летят… Сам Рыбий Сын сперва расстрелял оставшиеся у него пять стрел в тех, кто особенно близко подобрался к девушкам, затем выхватил меч и с криком «Слава!» врубился в гущу полуденниц. Те сражались остервенело, и даже с отрубленными руками, проткнутые мечом не по одному разу, перли вперед, чтобы дотянуться, вцепиться, вгрызться…
      — Головы руби!!! — услышал словенин зычный крик Руслана. Старый гусляр тем временем грянулся оземь и обернулся… нет, не волком. Слабовата была бы такая тварешка против настоящего волка. «Кажется, кто-то называл таких собак шакалами», — мелькнула мысль. Рыбий Сын отбросил прочь всякие мысли и отрубил шакалу голову, когда тот уже приноровился вцепиться зубами в ногу Ерша.
      Наконец, рубить стало некого: почти две дюжины обезглавленных тел валялись возле костра. Некоторые еще скребли руками, сучили ногами…
      — Расслабились, думали, что все зло одним махом победили! И вот вам, получайте! Никогда не прощу себе этой беспечности! — зло крикнул Молчан, склонившись над Лидией. Мила и Фатима отделались легким испугом, а вот гречанке досталось гораздо серьезнее: коня под ней загрызла такая милая с виду девушка, на горле Лидии кровоточили две глубокие царапины.
      Волхв внимательно осмотрел девушку. Она находилась в глубоком обмороке, дыхание стало тяжелым, замедленным.
      — Я надеюсь, что жить она будет. — мрачно сказал он, поднимаясь. — Уберите эту гадость с глаз моих! — закричал он, глядя на изуродованные тела полуденников, полуденниц и оборотней. — И, ради всех богов, принесите воды…
      — Молчан, тут нигде нет воды… — растерянно сказал Рыбий Сын, вернувшись через полчаса. — я за это время едва коня не загнал, все окрестности объехал — кругом сухо.
      — И тела не горят… — заметил Руслан, продолжая швырять останки нечисти в костер.
      — А, забыл сказать, костер не настоящий. Так, морок. — рассеянно ответил Молчан, не глядя прищелкивая пальцам. Сразу же пламя занялось по-настоящему, Руслан с проклятием отпрыгнул: едва не обжегся. Волхв тем временем не находил себе места. Он то хватался за голову, то бормотал что-то, бегал туда-сюда. Наконец, Молчан замер перед обеспокоенными друзьями. — Что ж, придется обходиться собственными силами. — все так же рассеянно улыбнулся он. После этого волхв принялся удивлять своих друзей.
      Затеплив еще один костерок, Молчан подпрыгнул, сделал несколько странных грациозных движений, снова запрыгал, как ужаленный. При этом он кричал какие-то странные слова, по всему видать — заклинание. Совершив еще один, невообразимо длинный прыжок, он с силой ударил палкой в землю, и оттуда тут же ударила тугая струя воды. Продолжая что-то завывать, волхв прямо из воздуха слепил котел, разломал «посох» об колено на три части, повесил котел с водой над костром, не умолкая ни на минуту. Вытащил из мешка пучки трав, выбирал нужные, швырял в мгновенно закипевшее варево. Затем проорал еще что-то, топнул трижды, и возле его ног из-под земли вылез странный зверь: похож на ящерицу, но покрыт густой рыжей шерстью. Волхв схватил зверька, одним движением свернул ему голову, швырнул мертвое тельце в котел же. Убедившись, что все идет как надо, Молчан снова заплясал вокруг костра. Наконец, когда из котелка повалил зеленый дым, он торжествующе снял варево с огня, поставил рядом. Пахло зелье просто чудовищно, было видно, что волхв и сам не в восторге от такого аромата.
      — Пусть чуть остынет. — пояснил он, и тут же как-то разом обмяк, превратившись в прежнего Молчана. Друзья смотрели на него с разинутыми ртами.
      — Ты это… — начал Руслан. — Ты чего это тут устроил?!
      — Сам не знаю, как у меня получилось… — развел руками Молчан. — половину у Черноморда в книге вычитал, остальное мне Калинду рассказал, шаман тех степняков, друзей нашего Рыбьего Сына… Никогда раньше ничего подобного не вытворял! Но ведь получилось, что самое странное!
      — Что получилось-то? Отваров ты до того мало варил, что ли? Настоев мало настаивал? Травки там разные тер, все такое… Но чтобы вот так, с песнями и плясками…
      — Лидия на пороге смерти, и обычными отварами ей уже не помочь. Только колдовскими. — покачал головой волхв. Вот и пришлось поколдовать малость… — он оглянулся на фонтан, от которого убегал в степь веселый ручеек. — Сейчас, еще немного остынет, напою бедняжку этой гадостью, авось, выкарабкается…
      Им пришлось задержаться на целых три дня. Лидия вырывалась из цепких когтей смерти, но медленно, видать, костлявая не спешила упускать такую привлекательную добычу. Молчан неотрывно сидел рядом с девушкой, не спал ночей, еще два раза варил какие-то лекарства, на сей раз уже без колдовства. На четвертый день Лидия была еще бледна и слаба, но на коне сидеть уже могла, и друзья двинулись дальше. К пятому дню она уже почти совсем поправилась, огорчало одно: прекрасная гречанка утратила дар речи. Это здорово отравляло ее жизнь, и теперь, некогда веселая, она часто плакала.
      — Ничего, ничего, — сбивчиво пытался успокоить ее Молчан. — Я за пять лет ни слова не сказал, и ничего, не помер… Авось, все образуется. Заговоришь, еще песни петь будешь. Не плачь, не надо. Главное, ты жива, а остальное — дело наживное. Что смогу, сделаю, клянусь всеми богами!
      Теперь друзья скакали так быстро, словно за ними по пятам гнались неисчислимые орды степняков, колдунов и всякой нежити одновременно. Девушки часто меняли коней: слабоваты оказались печенежские лошадки! Только Шмель, Непоседа и Камикадзе кое-как выдерживали безумную гонку.
      На исходе второй седмицы подъезжали к Киеву. Лишних коней загодя выгодно продали повстречавшемуся барышнику, и теперь ехали плотно сбитым отрядом, ведя в поводу лишь трех заводных. Осень уже отвоевывала у лета все больше и больше прав: желтели листья, птицы хлопотали, готовясь в дальний путь к теплым странам. Руслан жадно крутил головой, узнавая родные места. Давно остался позади перекресток с одинаковыми корчмами, за тем поворотом уже и Черный лес, откуда все и началось тогда, зимой. Богатырь погрустнел, вспомнив страшную смерть бабы-яги.
      — Други, подождите меня здесь. Мне ненадолго в лес надо. — произнес он.
      — Нет нужды прерывать путь. — кусты зашуршали, на тракт вышел леший-путешественник. Со времени своего возвращения он поздоровел, видно, пребывание в родном лесу пошло ему на пользу; но черноту с себя свести пока леший так и не сумел. На руках он держал черного кота. — Вот, возьми Котофея. Я думаю, бабка сама бы тебе его отдала… Говорил я ей, куды тебя понесло, старая, а она не послушала… А кота возьми. Зверюга он умелый, пропитание сам себе отыщет, не обременит, чай. А изба сгорела, Руслан. Молния в нее ударила — и конец избушке. Я потом пожар едва затушил, чтоб лес не выгорел… Жалко бабку, жалко… — леший смахнул слезу. — А знаешь, тут на днях ко мне этакий зверь притопал… помнишь, я рассказывал? Большой такой, с двумя хвостами, раньше таких много было. Как он уцелел, ума не приложу. Прибежал ко мне в лес, сам, значит, насмерть перепуганный, выхаживаю его теперь. Ладно, прощевайте, люди добрые, дело свое я сделал, пора обратно. — и леший растворился в орешнике. Руслан посадил смурного кота на плечо.
      — Вот так, брат Котофей. Знать, вместе теперь жить станем. А что? Пора мне уже и домом обзаводиться. А где дом, там и мыши, и все остальное.
      Кот ничего не ответил, только тяжко вздохнул.

      Вот и Киев-град, вот и врата, и длинная вереница телег, ждущих своей очереди. Руслан пытливо всматривался в крестьян. Обычные славянские лица, каких тысячи по всей Русской земле. Вон тот мужичок привез в стольный град пять возов пшеницы, этот пригнал стадо коров, а у того огромный короб битком набит курями, судя по квохтанью и запаху… Руслан вдруг понял, как истосковался по этому гомону, по этим лицам, которые куда милее, чем однообразные косые хари степняков…
      — Ба, лопни мои глаза! Это ж, никак, Руслан! — раздался у ворот звонкий голос. Руслан присмотрелся: это оказался Бус Сорочье Перо, соратник и балагур.
      — Здорово, Буська! Ты что ж это, на воротах нынче?
      — Да, везде помаленьку. Сегодня на вратах, а завтра воеводы опять до седьмого пота загоняют… Так что мы тут отдыхаем. — махнул рукой Бус. — А ты-то откуда взялся? Мы же, почитай, с весны о тебе не слышали! Словил своего колдуна?
      — Словил… Бус, мне бы в город с другами пройти, да до князя.
      — Да проходи, жалко что ли… А князю на глаза пока лучше не попадайся, у него там дочь какая-то пропала, чуть ли не та, которую он за тебя выдать пообещал, так что он теперь кучу воинов в поиск наряжает.
      — А я уже нашлась! — выехала вперед Мила. Она совершенно по-детски радовалась, что, наконец-то, все закончилось, и вот уже и домой, считай приехали.
      — Мое почтение, Людмила Владимировна! — поясно поклонился Сорочье Перо. — Тогда наоборот, поспешайте, князь рад будет. Эй, борода, а ну, подвинься! Не видишь, что ли, княжна с провожатыми следует…
      Рыбий Сын все больше убеждался, что той вещей ночью ему приснился именно Киев: словенин без труда узнавал улицы, по которым уже хаживал много лет назад наяву и совсем недавно во сне. Молчан, тоже бывший в столице лет десять назад, да и то мельком, смотрел во все глаза, подмечая, как вырос город, украсился новыми нарядными теремами. Лидия, забыв о немоте, восторженно разглядывала мощный град легендарных гипербореев. Фатима, краснея от красноречивых взглядов, бросаемых на нее прохожими, то и дело порывалась вытащить из мешка свою занавеску для лица. А Руслан, чем ближе подъезжали к княжьему двору, тем больше робел, не в силах угадать, как встретит его князь.
      Вот и княжий терем. Владимир вышел навстречу: новости в Киеве распространяются с быстротой пожара. Мгновенно набежала туча челядинцев, гридней, подошло несколько воинов.
      — Добрый день, княже. — поклонился Руслан, спешившись.
      — День добрый, Руслан. — кивнул князь. — За дочь спасибо, вовремя ты ее привез, я уже дюжину богатырей собирался за ней послать. Детей у меня, конечно, немало, но не настолько, чтобы их в беде бросать. А теперь ответствуй, Руслан. — голос Владимира посуровел. — Зимой при мне ты побился с Гуннаром об заклад в две гривны, что добудешь некоего охочего до девок колдуна. Было дело?
      — Было, княже. — ответил Руслан, не отводя взгляда. Робость медленно проходила.
      — Добыл?
      — Добыл! — богатырь развязал мешок, достал карлика. Тот злобно зыркал глазами и что-то невнятно мычал. — Вот он, некогда могучий колдун по прозвищу Черноморд.
      — Ой, глянь, глянь, мелкий какой! — засмеялся кто-то. Чей-то ребенок испуганно вскрикнул и проворно забрался под подол матери.
      — А рожа-то, рожа! Будто сажей вымазана! — Люди показывали на колдуна пальцами, покатывались со смеху. Усмехнулся и Владимир.
      — А позвать сюда Лешака, сына поповского! Я недавно видел его, он где-то здесь.
      Несколько минут спустя пришел Лешак. Он точил во дворе свою игрушечную с виду, но на самом деле неподъемную сабельку, и был недоволен, что его оторвали от этого занятия.
      — О, Руслан! — увидев витязя, Лешак улыбнулся. — Вернулся, наконец!
      — Лешак, — произнес князь. — Я знаю, что ты порой ради красного словца можешь невесть что наплести… не перебивай! Зимой ты рассказывал, что видел колдуна летучего, Руслан обязался его поймать и привезти в Киев. Вот, привез. Теперь скажи: тот ли это колдун, о коем ты рассказывал?
      Лешак подошел поближе, внимательно осмотрел Черноморда.
      — Вроде бы, тот, княже, — задумчиво сказал он. — Только вот ведь какая незадача: у того колдуна, что я видел, бородища была длины изрядной. А этот брит наголо, да и сам лысый, что твоя коленка…
      — Вот его борода! — достал Руслан сверток из седельной сумки. Подбежали гридни, приняли сверток, поспешно размотали.
      — Локтей десять… — пробормотал князь. — Сколько ж он ее растил?! Добро, Руслан, выполнил ты то, за что взялся. Уговор дороже денег, потому заклад твой. Гуннар оказался вором, но на сей раз его обязательства я взял на себя. Ничего, его ловят не самые худшие воины, так что шкуру я с него еще спущу…
      — Отзови их, княже. — все еще немного робея, сказал Руслан. — Нет больше Гуннара.
      — Тогда у нас есть еще один добрый повод повеселиться! Эй, там! Принести сюда не две, а три золотых гривны для Руслана Лазоревича! А этого черномазого заприте пока в темницу, потом придумаем, что с ним сделать можно. — гридень принес гривны, князь собственноручно надел их богатырю на шею. — А четвертая золотая гривна, которую повешу я на твою молодецкую шею, Руслан Лазоревич, рядом с тобой стоит. Я тоже слово дал, что, буде ты справишься, то дочь мою Людмилу в жены получишь. Так быть по сему! Завтра же свадьбу и сыграем. А сейчас для доблестного Руслана и спутников его истопить баньку, да пожарче! Ну, а потом, само собой, добро пожаловать на пир. — Князь приглашающе развел руками, повернулся и ушел в терем.
      Мила забрала подруг с собой и они старались не отходить от нее ни на шаг. Обе страшно боялись затеряться в этом скоплении людей, и все вокруг удивляло их.
      Баня произвела на Рыбьего Сына неизгладимое впечатление. Оказывается, за годы жизни в степи, он умудрился напрочь позабыть, что это такое. Руслан забросил друга на верхний полок, и, смеясь, хорошенько отходил его березовым веничком. Словенин попробовал было возмутиться, за что, мол? но тут вмешался Молчан и крепко прижал избиваемого к горячему дереву. Наконец, друзья сжалились над несчастным, помогли спуститься, усадили на пол и по очереди усердно отхлестали друг друга. Видя, что Рыбий Сын совсем сомлел, они подхватили его под руки и выволокли на свежий воздух, где бросили в пруд, тут же прыгнув следом. Покрытый множеством шрамов словенин, выпучив глаза, жадно хватал ртом воздух, и в задумчивости рассматривал свое почему-то стремительно белеющее тело; затем помотал головой, выбрался на берег и побежал обратно.
      — Смотри-ка, Молчан, как ему понравилось! — усмехнулся Руслан, неторопливо возвращаясь в парилку.
      — Погоди, он потихоньку и все остальное вспомнит.
      Вдоволь напарившись, друзья хлебнули по ковшику кваса, посидели немного, отдыхая, затем облачились во все чистое.
      — Ну, как тебе? — спросил богатырь.
      — Не могу сказать. — восхищенно откликнулся Рыбий Сын. — Таких слов нет ни в одном языке. Я словно заново родился!
      — То-то, брат, знай наших! — и друзья неспешно пошли на пир.
      На пиру их давно уже ждали. Серебряная палата огласилась приветственными возгласами, дружинники поздравляли Руслана с победой и успешным возвращением. Он хотел было сесть за стол, но ему не дали. Со смехом да шутками-прибаутками богатыря втолкнули в Золотую палату. Притихшие Молчан и Рыбий Сын шли следом, как привязанные.
      — Вот он, нынешний герой наш! — поднялся из-за стола воевода Волчий Хвост. — Входи, входи, не стесняйся!
      — Садись за стол, Руслан, и другов рядом сажай! — распорядился Претич. — Заслужил, молодец!
      Руслан, испытывая смущение — все-таки, столько знатных воинов, и все на него смотрят, кто одобрительно, кто ревниво; оценивают, что еще за герой новый выискался.
      — Да ты меду хлебни, сразу полегчает! — усмехнулся Ратьгой.
      Руслан отпил из тут же протянутого ему кубка, усмехнулся, выпил до дна. Закусил цыпленком. Богатыри загудели одобрительно, кто-то похлопал Руслана по плечу.
      — А теперь рассказывай! — послышались выкрики.
      И Руслан принялся подробно рассказывать, что с ним приключилось с тех пор, как очнулся он с похмелья под столом в Серебряной палате и поехал в Черный лес развеяться; и до боя с полуденницами посреди степи. Иногда очень хотелось по старой привычке прихвастнуть, мол, и верхом на змее катался, и с морским царем мед-пиво вот так же пил; но рядом друзья, они сейчас-то промолчат, да потом укорят.
      Молчан сосредоточенно расправлялся с рябчиком, когда вдруг сзади надвинулось что-то очень большое, в ноздри ударил крепкий звериный дух.
      — Это ты тот волхв, что с Русланом на Черноморда ходил? — послышался рык.
      — Я… — Молчан обернулся. Перед ним стоял Белоян. Страшен, не приведи боги во сне увидеть, медвежья харя угрожающе оскалена.
      — Пойдем на крыльцо, разговор есть.
      Они вышли на крыльцо: Белоян впереди, Молчан, на непослушных ногах, за ним. Он чувствовал себя так же неловко, как Руслан перед князем несколькими часами раньше.
      — Я следил за тобой, — прорычал верховный волхв. — видел почти все, что ты творил. Молодец, ничего не скажешь. Способный ты парень, Любомудр мог бы гордиться. Но только ты бы все ж колдовал поменьше, а? У нас сейчас, хвала богам, не Начало Времен, когда все можно было, сейчас магия может сильно навредить миру. Думаешь, просто так волхвы от нее отказываются? То-то, брат. Ну, да ты еще молод, сам поймешь. А пока все-таки старайся обходиться своими силами. Колдуй пореже. Понял?
      — Понял… — кивнул Молчан.
      — Вот и добро. Ну, чего нос повесил?
      — Я только начал постигать основы старой магии…
      — Ну, и дальше постигай, кто мешает? — не понял Белоян. — Только воплощать свои новые умения не торопись, и все будет путем… К тому же, на магии свет клином не сошелся, и это ты тоже поймешь. Ну, ступай, пируй дальше. Небось, потом в лес навострился?
      — Да…
      — Ну и ладно. Только учти, если ты мне понадобишься — под землей найду. В лихой час каждый хороший колдун на счету! Ступай.
      Молчан вернулся на свое место и снова рассеянно принялся за давно остывшего рябчика.
      Тем временем к Рыбьему Сыну обратился сидящий рядом Фарлаф:
      — Здрав будь, добрый молодец! Меня Фарлафом звать. А тебя как кличут?
      — Рыбий Сын. — представился словенин.
      — Ничего себе имечко! — уважительно кивнул здоровяк. — А ведомо ли тебе, Рыбий Сын, что все, кто здесь собрался — богатыри?
      — Ведомо. — кивнул Рыбий Сын, принимаясь за поросячью ножку. — Я и сам богатырь…
      — Ты? — усомнился Фарлаф. — Что-то не похож. А в Киев зачем пришел, богатырь?
      — Хочу предложить свой меч земле Русской.
      — Ого! А возьмет ли тебя князь?
      — Кто знает? — пожал плечами Рыбий Сын. — Почему бы ему меня не взять? Я же не немощный какой… К тому же говорят, что под лежачий камень вода не потечет…
      — Знаешь, если ты меня сможешь на кулаках победить, я, пожалуй, замолвлю за тебя словечко перед князем. Нам нужны сильные, умелые воины!
      — Это что, вызов? — нахмурился Рыбий Сын.
      — Ну, это не то чтобы вызов, а так, потехи ради. До первой крови. Меня, скажу честно, бывало, побеждали некоторые. Тот же Илья Жидовин, к примеру. Но остальных-то я сам драться учил! А если я тебя одним мизинцем по уши в землю вобью, то ты и князю совсем неинтересен будешь. Так что, будем силу пытать?
      — Когда?
      — А хоть сейчас. Во дворе.
      — Тогда пошли, чего коня за хвост тянуть? — Рыбий Сын спокойно встал из-за стола, направился к двери. Фарлаф грузно топал за ним по пятам.
      — Рыбий сын, ты куда? — окликнул друга Молчан. Руслан продолжал рассказывать. Как раз сейчас он добрался до боя с нечистью, когда побежден был страшный Вий и наконец-то прекратил посмертное существование Гуннар-Варяжонок.
      — С Фарлафом силой мериться. — ответил словенин. — Подожди здесь, мы скоро вернемся.
      Еще несколько человек поспешно покидали свои места за столом, чтобы посмотреть на противоборство Фарлафа и незнакомца.
      Во дворе давно была утоптана площадка, где выясняли отношения когда потехи ради, а когда и по смертельному оскорблению. Фарлаф потянулся, поиграл мышцами.
      — Ну, Рыбий Сын, ты готов?
      Вместо ответа воин, не отводя глаз от противника, сделал приглашающий жест и начал невиданный свой танец. Фарлаф недоуменно пожал плечами, и вдруг резко прыгнул, выбрасывая в ударе пудовый кулак. Что произошло дальше, он не сразу понял. Просто какая-то страшная сила оторвала его от земли и бросила на пять саженей. Тяжело приземлившись, богатырь помотал головой, встал. Рыбий Сын ждал его на том же месте, и лицо его было совершенно серьезным. Потешаться над Фарлафом он не собирался. Зато этим занялись зрители. Богатырь снова замахнулся правой, намереваясь ударить противника в грудь, и тут же совершил полет в обратном направлении. Но на сей раз он успел заметить молниеносные, смазанные и потому едва видные глазу движения Рыбьего Сына. Поднявшись, Фарлаф продолжил разыгрывать из себя дурака, делая вид, что и в третий раз собирается напасть точно так же, но в последний момент резко отдернул руку, с невообразимой для его кажущегося грузным тела быстротой обхватывая Рыбьего Сына левой рукой за талию. Миг — и богатырь поднял противника на вытянутых руках над головой. Сколько ни пытался вырваться словенин, ничто не помогало, потому как руки богатыря оказались куда прочнее и жестче любого аркана… С громким хохотом Фарлаф зашвырнул Рыбьего Сына за десять саженей в копну сена, затем подошел, протянул руку.
      — Закончим, пожалуй. — без тени улыбки сказал он. — Ты очень сильный богатырь, Рыбий Сын! Очень сильный. Но — очень легкий. Тебе надо больше кушать. Пойдем, выпьем, закусим, поговорим. — и, обнявшись за плечи, они вернулись на пир.
      Руслан как раз закончил свой рассказ, и добрая половина пирующих во всю глотку орала ему здравицы. Князь уже сидел в своем кресле, одобрительно кивая.
      — Ты это куда нашего гостя таскал, Фарлаф? — спросил он.
      — Да вот, выходили мы во двор проветриться. — ответил богатырь.
      — Ну, и кто кого проветрил?
      — Поровну. — Честно признался Фарлаф. — Ну, Рыбий Сын, садись, и прямо сейчас начинай много есть, вес набирать.
      — А… а можно где-нибудь рыбы попросить? — словенин до сих пор смущался в присутствии стольких знатных воинов да еще и самого князя Владимира. — А то это мясо уже в глотку не лезет…
      — Попросить? Гм, сейчас попросим. — ответил Фарлаф, ловя за рукав пробегавшего мимо гридня. — Эй, ты, принеси-ка рыбки моему другу! И поживее, видишь, отощал совсем парень, сейчас от голода загнется! — гридень кивнул и скоро вернулся, с усилием таща тяжеленное блюдо с осетром. — Кушай, дружище! — пробасил Фарлаф, и Рыбий Сын набросился на угощение, словно и впрямь, полгода постился. А осетр оказался очень вкусным.
      Выпив для храбрости, Рыбий Сын встал и прилюдно повинился в злодействах своих, которые чинил полянам да северянам, пока жил среди печенегов Хичака Непримиримого. Его выслушали в полнейшей тишине, затем пожурили; но самые старые из собравшихся богатырей рассудили, что, во-первых, он был угнан в рабство и долгое время был вынужден подчиняться похитителям, которые, в конце концов, просто задурили ему голову своими печенежскими придурями. Слыша это, каган Кучуг вспыхнул, но все же промолчал, поймав сочувственные взгляды ярла Якуна и князя. Во-вторых, само раскаяние свидетельствует, что не всю честь растратил Рыбий Сын под лихими степными ветрами. И, под одобрительные крики пирующих, Владимир принял словенина на службу, определив для начала в малую дружину.
      Свадьбу Руслана и Людмилы сыграли на следующий день. И Золотая, и Серебряная палаты гудели до утра. Не забыли и простых горожан, меду хмельного да пива пенного выкачено было в достатке. Впрочем, горожане отнеслись к угощению мудро: крепко повеселившись на дармовщинку, уже в полночь почти все они разошлись по домам почивать. Завтра — новый день, и тяжкую работу с утра пораньше никто не отменял.

      Утром Руслан встал чуть заря. Мила еще спала, и богатырь решил спуститься к колодцу, ополоснуться. А потом можно и с мечом размяться, нечего себя баловать. За дверью богатыря поджидал Черноморд. Неведомо как освободившийся карлик стоял с кинжалом в руке, второй рукой держась за стену: летать он теперь надолго разучился, не менее, чем на три года.
      — И чего тебе все неймется? — спросил Руслан, без особых усилий обезоруживая колдуна. — Пошли обратно, тебя темница заждалась.
      Ополоснувшись, поупражнявшись с мечом и снова ополоснувшись, Руслан присел в тени терема. Завтра он въедет в собственный дом, что спешно заканчивают строить. Он стал богат — воевода Большие Уши напомнил князю про весеннее вятичское дело, и князь повелел щедро одарить героя еще и за это. Он обзавелся друзьями, женился на такой умнице-красавице, о какой и мечтать не смел. «Жизнь удалась? — спросил себя Руслан, и тут же ответил: — Да, удалась. Чего еще желать? А не пойти ли мне прогуляться, пока народ догуливает?». Он поднялся в горницу, надел нарядную рубаху, подарок бабы-яги, свойство которого он оценил совсем недавно: как бы рубаху ни посекли, как бы она не испачкалась, стоит засунуть ее в темное место, в седельную сумку, например, на денек-другой, — и она снова целая и даже чистая. Погладил Милу по волосам; княжна улыбнулась, пробормотала что-то, не просыпаясь; снова вышел.
      На улицах Киева было уже весьма людно. Кухари и кухарки спешили на торг пополнять запасы снеди; проспавшие рыбари, мясники, молочницы спешили туда же. Ко многим кузницам выстраивались длинные вереницы желающих немедленно воспользоваться услугами коваля: кому кобылу подковать, кому топор новый нужен… Медленно проехала мимо городская стража. Богатыря узнали, шумно поприветствовали. У многих до сих пор хмель гулял в голове после вчерашнего щедрого угощения.
      Руслан медленно брел по улицам, рассматривая постоянно хорошеющий город. Вот этого дома зимой еще не было, а смотрится так, будто не один век тут простоял. А вот здесь стоял нарядный такой терем, да вот сгорел, кое-где видны еще следы пожарища. И стучат, стучат весело плотницкие топоры, и новый терем растет не по дням, а по часам, словно на дрожжах. А смотри-ка, красивый теремок-то выходит, как бы не краше прежнего… Руслан остановился, полюбовался спорой работой артели плотников, подошел поближе.
      — Доброе утро, отцы!
      — И тебе утречка доброго, богатырь. — приветливо откликнулся ближний к нему плотник, высокий могучий детина с косматой бородой, веселыми глазами и длинными пепельными кудрями, схваченными на лбу широкой кожаной тесьмой.
      — Кому жилище строите, ежели не тайна?
      — Какая уж тут тайна? Строим для хорошего человека, для богатыря Руслана Лазоревича, что на княжьей дочке женат. Говорят, сильномогучий богатырь: колдуна добыл какого-то злобного, да не побоялся живьем в Киев привесть пред княжьи очи. Вот для него и стараемся.
      «Вот так да! — удивленно подумал Руслан, — вот, оказывается, где я жить теперь буду… Хоромы, просто хоромы! Это ж надо… А что? Волхва нашего к себе возьму, у него кроме берлоги в далеком лесу, поди и нет угла никакого. И Рыбьего Сына, конечно: пока ему Претич или волчий Хвост место какое определят, полгода пройдет… А там, глядишь, и своими домами ребята обзаведутся; а вместе все веселее…». Вслух же спросил:
      — А раньше чей дом стоял?
      — Раньше был дом купца Тугомысла. Да, говорят, зашибли его в драке застольной, а как был он бобылем, то наследников по себе не оставил. И жил тут какое-то время варяжский найденыш по имени Гуннар. А в середине лета сгорел дом, да и сам варяг, говорят, тоже пропал где-то. А еще сказывают, что терем спалили новгородцы. Но я думаю, то брехня. Я многих новгородцев знаю, вон, у нас пол-артели, почитай, из тех краев. Так я скажу тебе, богатырь, что в том Новгороде люди ничуть не хуже киевлян живут, вот. Ну, да заболтался я тут с тобой, а работа простаивает. Не серчай уж, добрый молодец, князь велел строить добротно, но быстро. Зато и платит щедро!
      — Помогай вам боги, ребята! На таких, как вы, Русь держится! — поклонился Руслан и поспешил дальше. Ему стало как-то неловко. Раньше он так напыщенно и торжественно никогда не выражался.
      Из-за угла вывернула ватага пьяных мужиков. То ли угощение было слишком щедрым, то ли они посередь ночи нашли, где добавить, — а для человека, знающего, где искать, это не проблема, — но хмельны они были весьма основательно. На ногах худо-бедно еще держались, но думать разучились уже давно.
      — Эй, ты! — окликнул один из них Руслана. — полушки взаймы не найдется?
      — Нет, ребята. — честно ответил богатырь: калиту он не взял. Да и зачем она человеку, который вышел просто подышать воздухом? — Не при деньгах я нынче.
      — Нет, ты смотри, какой жадный! — крикнул пьяница. Руслан пожал плечами и пошел дальше. С трудом сохраняя равновесие, мужик догнал богатыря и ухватил его за рукав. Его дружки замерли на месте, ожидая, что будет дальше. — Нет, ты либо деньги давай, либо давай драться! Я тебя в единый миг заломаю, и все деньги отберу! Давай! Ну, ударь меня, ударь первым!
      Руслан молча отвернулся и пошел прочь. Многие столичные пропойцы давно зарабатывали себе подобным образом на мед, и богатырь отлично это знал. Какой-нибудь вдрызг пропившийся оборванец затевал драку на улице, его, конечно же, быстро поколачивали, а потом он показывал на того, кого распалил подраться, что тот на него напал и изувечил, причем пять-семь человек (таких же пьяниц), бия себя в грудь, выступали видоками. Так что приходилось ни в чем не повинному горожанину платить малую виру за побои. Не бог весть что, конечно, но пару дней в корчме посидеть вполне можно.
      — Жадюга! Из благородных, сразу видать, вон, чистый какой, а полушки жалко! — кричал вслед Руслану все тот же мужичок. Подойти поближе он почему-то не решался.
      — Просто не хочу виры платить за убиение семи человек. — спокойно сказал Руслан, продолжая путь.
      Вот он, этот город, сердце молодого Русского государства. Вот они, эти люди, жители этого города, народ Новой Руси. И это их всех — кузнецов, молочников, плотников, пьяниц, — он, Руслан, защищает, сражаясь с нечистью, степняками, прочими ворогами… Впрочем, в такое славное утро вовсе не хочется думать ни о чем умном, высоком. Да вообще думать неохота! Просто идти, и все. И Руслан быстро очистил голову от невеселых мыслей.
      Так он и шел совершенно бездумно, куда глаза глядят, просто наслаждаясь прекрасным теплым утром на пороге осени, и сам не заметил, как пришел на самую окраину Киева. Домов здесь почти не было, зато имелось небольшое болото. Вспомнив вещий сон Рыбьего Сына, Руслан подумал, что, наверное, домик примерещился ему где-то на такой же окраине. Каково же было его удивление, когда несколько минут спустя к нему подошел Рыбий Сын! Он так же, как и Руслан, просто брел, сам не зная куда, полной грудью вдыхая утренний воздух и не глядя под ноги. Увидев богатыря, словенин удивленно округлил глаза.
      — Доброе утро, друже! — улыбаясь, поднялся ему навстречу Руслан. — Не здесь ли, часом, тебе дом с двумя дочками примерещился?
      — Представь, именно здесь! Я и сам немало удивился: сперва думал, что вчера выпил лишнего, вот и мерещится…
      — А что, хочешь, крутанем загогулину, и домик прямо вот сейчас появится? Поселишься тут с Фатимой, дочек родите…
      — Нет, Руслан. — улыбаясь, покачал головой Рыбий Сын. — Не надо. Все, что мне когда-нибудь потребуется, я добуду или сделаю сам. Безо всякого колдовства.
      — Вот и я так думаю! — Руслан тоже расплылся в улыбке, хлопнул друга по спине. — Так, может, ну его, этот луч, возьмем, да и выломаем?
      — Зачем? — удивился словенин. — Некрасиво же будет!

* * *

      Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Но иногда время и мир меняются слишком быстро, и мы просто не успеваем за этим стремительным бегом… Вот, помнится, во времена моей молодости такое творилось, такое… А, что там, хватит уже былое ворошить. Заканчивается пергамент, и уже закончен мой рассказ. Я, Вьюн, бывший скоморох, решил на старости лет записать наиболее яркие истории из времен моей молодости, и начал я именно с Руслана и потому, что сам с ним встречался, и потому, что из множества живших тогда богатырей он мне наиболее люб… Эта летопись — лишь начало славных подвигов, что совершили Руслан и его друзья. Я бы описал и прочие, но пергамент нынче недешев… Напоследок расскажу лишь, что с кем дальше стало.
      Двое из ларца, одинакие с лица, еще двадцать лет обучали новобранцев азам кулачного боя. Уж не знаю, чем прельстил их хитрый Претич, но работали братья не за страх, а за совесть… А потом подхватили свой ящик и ушли куда глаза глядят. Больше я про них ничего не ведаю. Рыбий Сын до конца дней своих верой и правдой служил Русской земле, и немало подвигов свершил, так что по праву занимал свое место на пиру в Золотой Палате. Молчан и Лидия год прожили в лесу. По истечении этого года к гречанке вновь вернулся голос, но это все уже новая история, и, если удастся раздобыть пергамент, я обязательно напишу, как Руслан, уже ставший к тому времени отцом, Молчан и Рыбий Сын ходили в свой новый поход. То, как поссорились Рыбий Сын и Илья Муромец, тоже заслуживает отдельного рассказа, долгого и обстоятельного. Могу лишь сказать, что оба после этого остались в живых и даже потом помирились.
      Черноморд все-таки сбежал. Я не знаю, как он вырвался из застенка, и где в Киеве он умудрился раздобыть ковер-самолет, но факт: где-то раздобыл. Но, пока не истекли три года, ничего не мог он поделать: борода расти не желала, сколько бы ни купался он в своем Источнике Могущества. И лишь через пять лет, обретя хоть какую-то часть своей былой силы, старик снова принялся за пакости. Кстати, то место, где колдун в единый миг отделил Таврику от остальных земель широким каналом, люди так и прозвали Черномордовым Перекопом. Глядишь, пройдут века, и никто уже не вспомнит, кем был этот Черноморд, а название останется. Названия — они живучи…
      Сам я давно уже не скоморошничаю: и стар стал, тяжко мне это; да и в том мире, каким он становится, места для скоморохов все меньше и меньше. Котофей долго жил у Руслана, сопровождая его во всех странствиях, скитаниях; не раз выручал в лихой час; а пару лет назад, почувствовав приближение старости, опоздавшей на пару сотен лет, осел в Лукоморье, как раз на том месте, где друзья сражались с печенегами и варили зелье из желудей. Кстати, один или несколько желудей, видимо, оброненных Молчаном, проросли. За считанные годы вымахал здоровенный дуб. Растет он столь стремительно, что, мыслю, без колдовства здесь все-таки не обошлось. Наверное, это следы былых заклинаний Молчана… Вот под этим-то дубом Котофей и вырыл себе нору. С помощью оберега Руслана он давно освоил человечий язык, и большая часть этого повествования записана именно с его слов. Я и сам люблю погреть косточки, и потому часто прихожу под сень этого дуба. Мы с котом вспоминаем былое и иногда грустим по ушедшим временам и людям, слушая вкрадчивый шепот прибоя.
 

1999