Альберт на секунду оторвался от чтения, поблагодарил за вино и подарил статуэтку. Матвей с удовольствием принял подарок. Его распирало любопытство, но впереди ожидалась ночь любви, и задерживаться не хотелось. Под утро, перед тем, как погрузиться в самый лучший кинотеатр в мире, к тому же бесплатный - в сны, попросту говоря,- Полина и Матвей, как были, нагишом, выползли во двор покурить. Где, кстати, были замечены Елизаветой Архиповной, которая курила у себя во дворе, раздраженная тем, что ее собственный сонотеатр объявил забастовку. Покурив, все разошлись по спальням. Молодежь уснула сразу, а Елизавета Архиповна так и не сомкнула глаз, и пришлось ей до самого утра довольствоваться литературной версией сериала "Богатые тоже плачут".
      Проснулся Матвей от горестных причитаний Альберта где-то наверху. Надев шорты, выскочил во двор, огляделся. Утро выдалось пасмурное, холодные серые тучи застилали небо, вот-вот мог пойти дождь. К бесстыднице была приставлена длинная деревянная лестница, и на верхней ступеньке ее стоял Альберт. Вид его внушал опасение: жиденькие полуседые волосы растрепаны, лицо совершенно красное, безумные глаза навыкате. Левой рукой он нежно обнимал ствол бесстыдницы, правой же раскручивал веревку с кошкой на конце.
      - Солнце! Солнце! Я все равно увижу его! Оно есть, есть! Ему же еще несколько миллионов... Есть оно! Я всем докажу! Солнце есть!!- кричал обезумевший Альберт.
      - Альберт! Что случилось? - крикнул Матвей.
      - Солнце есть, есть! Даже если мы его не видим! Ему еще миллион лет светить! На наш век хватит! Я вам докажу! Я верну вам солнце!
      - Альберт, дорогой, перестань дурака валять, очень тебя прошу.вмешался подошедший лейтенант милиции Тенгиз Урбанидзе.- Ты уже немолод, упадешь еще... Слезай скорее, будь так добр.
      - никто, вы слышите? Никто никогда не украдет солнце. Я верну его вам. - Альберту наконец-то удалось зацепить кошку за ветку, и он с неожиданным проворством стал карабкаться ввысь.
      - Альберт! Вернись, не стоит! Я за вином сбегаю, а там, глядишь, и солнце выйдет!
      - Альберт, батоно, не нужно так делать. Слезай скорее, очень тебя прошу!
      - Альберт, спускайтесь, я все объясню! - кричала подошедшая Полина, с перепугу перейдя на "вы".
      - Альберт, а ты мне пятьсот тысяч карбованцев должен!!! - белугой заревела за забором невыспавшаяся Елизавета Архиповна, по горло сытая семейными неурядицами мексиканских миллионеров. Альберт же лишь рассмеялся и скрылся в кроне дерева. Некоторое время крона тряслась и подрагивала, затем все стихло.
      - Нет, с меня хватит! Сколько можно в бирюльки играть?! - воскликнул лейтенант Урбанидзе и замысловато выругался по-грузински.
      - Тенгиз, что случилось? - спросил подошедший похмельный участковый Второпяхов.
      - Да у старика Альберта белая горячка. Залез на свою бесстыжую. Солнца, мол, нету, и не будет, говорит. Полезу, сниму этого старого... - далее последовал еще один грузинский идиоматический оборот.
      - Давай, только смотри, осторожнее. Я тебя здесь дождусь.
      Второпяхов стрельнул у Матвея сигарету, с неприятной гримасой посмотрел на Полину, и стал наблюдать за восхождением лейтенанта Урбанидзе. Тот полностью повторил путь Альберта: по лестнице, по веревке, по веткам. Крона заходила ходуном, послышался отборный мат, затем на двор упала милицейская фуражка и снова наступила тишина.
      - Тенгиз! Тенги-из!- позвал Второпяхов после недолгой паузы. Ответа не последовало. - Черт знает, что такое... Тенгиз!!!
      Через минуту крона снова затряслась, через полторы Урбанидзе уже спустился по веревке и начал стремительно спускаться по лестнице. Оказавшись на твердой земле, он вздохнул с явным облегчением. Второпяхов протянул ему фуражку, Урбанидзе посмотрел на нее с полным непониманием, затем окинул пустым взглядом участкового и водрузил убор на голову, но козырьком назад.
      - Тенгиз... Ты чего? И где старик?
      - Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка. Со скамейки слезть не смог, пневмонией заболел. - отчетливо, но с ужасным грузинским акцентом продекламировал лейтенант, повернулся и убрел, не разбирая дороги. Второпяхов бросился к дереву.
      Спустился он через пять минут, терзаемый одышкой.
      - А там никого нет, друзья мои. Вот так-то. - и, хлопнув Матвея по плечу, участковый бодрым шагом покинул двор, насвистывая "Подмосковные вечера".
      Какова была дальнейшая судьба героев этого странного происшествия, Матвей узнал год спустя от Елизаветы Архиповны, у которой он снял комнату. На сей раз Матвей приехал с тихой и скромной девушкой Катей, которая никогда не вела философских диспутов, зато очень любила Матвея. Итак, удалось выяснить следующее: лейтенант милиции Тенгиз Урбанидзе после полугодичного интенсивного курса лечения в психиатрической больнице уволился из органов, женился на Марианне из винного и стал детским писателем. Второпяхов тоже уволился, только писателем не стал, а, бросив семью, постригся в монахи. Старик Альберт больше не появлялся. И только Елизавета Архиповна, мучимая с тех пор жестокой бессонницей, все так же работает в санаторской столовке.
      Былое и дамы.
      Море неспешно плескалось где-то под ногами. На другом краю залива огромный ствол пушки-трубы, достигавшей едва ли не половины высоты Останкинской башни, зло плевался желтым дымом в предвечернее небо...
      Матвей сидел на молу, пил лимонад и курил, задумчиво глядя в горизонт, где свинцовое небо сливалось с таким же свинцовым Азовским морем. Позади на молу местные мужики из чистого азарта тягали из моря бычков в палец размером, чайки занимались тем же, но уже для пропитания. С вокзала доносились комкаемые сильным ветром объявления о входящих и исходящих поездах. В общем, ничего необычного не происходило в этот обычный октябрьский вечер в этой части славного города Мариуполя. Просто Матвей убивал свободное время, сидя на молу и запивая горький дым крепких французских сигарет местным карамельным лимонадом. Он методично перебирал воспоминания, разложенные по картотекам памяти, иногда вытаскивая какое-нибудь одно, чтобы попристальнее его вспомнить и переоценить ситуацию, посмаковать былые встречи, беседы, дела, чувства... И меньше всего хотелось сейчас с кем-либо разговаривать.
      А хотелось просто вернуться лет этак на восемь назад. В свои шестнадцать. Когда все было просто. Мир не казался таким сложным и недобрым. И время шло совсем по-другому. Школа. "Годы чудесные". Где было восхитительное и отвратительное чувство единства. С такими же, как он. С немножко другими. С совсем не такими. Но - единство. Вместе они составляли боевую единицу. Именуемую классом. Восхитительно, что они были вместе. Один за всех, и все за одного. Красивые и умные девчонки, сильные и ловкие мальчишки. Отвратительно, что класс не терпел индивидуализма. В любом виде. Один в поле - не воин. Если он, конечно, не супер ниндзя из модных гонконговских видеофильмов. Но, так как суперов в округе нет, будь добр не выделяться. Будь, как все. И мы поможем, поддержим. Все, как один. Один, как все. Впрочем, Матвей не стремился к каким-либо конфликтам с общественностью. Он читал целую кучу интересных книг почти одновременно, и на раздумья о суетном мире времени не оставалось. Увлекшись скандинавским эпосом и "Пиром" Платона, он настолько выпал из реальности, что ежедневную школьную повинность, быт, да и вообще все, что не относилось к книгам, воспринимал как сон. И был весьма удивлен, когда в один прекрасный день в курилке на школьном чердаке, (курить Матвей тоже стал под воздействием большинства. Это было почетно. И, хотя поначалу этот процесс ему совсем не нравился, он быстро привык, втянулся.) ребята задали ему вопрос:
      - Слышь, Матвей, а девчонка у тебя есть?
      Вопрос застал его врасплох. Вот о чем он совсем не думал, так это о девчонках. Он их просто не замечал. Они всегда были чем-то нереальным, не относящимся к сфере его интересов никаким боком.
      - Нет... А что?
      - Да нет, просто странно. У всех есть, а у тебя нет.
      Этим разговор и закончился. Ничего больше ему не сказали, на него никто не давил. Одноклассники всегда очень уважали Матвея: на любой контрольной у него можно было свободно списать. Но этот разговор затронул какие-то до того молчавшие струны в Матвеевой душе. Впервые за полгода вечером он вышел на прогулку. Он кружил по своему двору, куря сигарету за сигаретой, постоянно встречал парочки, обнимающиеся, целующиеся, прогуливающиеся; знакомые и нет. С одной стороны, это зрелище волновало его, заставляло тревожиться, беспокоиться, совершенно, казалось бы, без причины. С другой же стороны, Матвей искренне недоумевал: "К чему все это? Что им из этого? Зачем? И зачем это мне?!".
      Домой он вернулся не только не успокоенный, но, напротив, взволнованный донельзя. "Эдда", Платон и Сенека были забыты. Из пыльной утробы кладовки на свет божий были, по совету матери, извлечены Петрарка, Данте, Шекспир и Александр Сергеевич Пушкин. Всю ночь Матвей посвятил скрупулезному изучению сокровищницы мировой поэзии, так что в школу он пришел невыспавшийся и рассеянный. Изо всех сил стараясь не заснуть на химии, он украдкой принялся рассматривать девчонок, пытаясь отыскать то самое, ради чего с ними стоит встречаться. Да, за последнее время они несколько похорошели. Дурацкие косички сменились модными прическами. Кое-кто начал подкрашивать свои мордашки. Почти у всех под блузками выросли округлости. Ну и что? "Нет, чего-то я тут не понимаю. Может, я урод какой? Ни о чем подобном я в жизни не читал. Но тогда почему меня к ним так тянет? И почему, черт побери, я так волнуюсь, глядя на их округлившиеся груди?". Сейчас, оглядываясь на восемь лет назад, Матвей лишь усмехался: так получилось, что за те одиннадцать лет, что он умел читать, он прочел массу литературы. Кроме художественной. Он запоем читал историю, до дыр зачитывал философские трактаты, глотал справочники по математике и физике. Но стихи и проза до поры были для него недоступны. Разве что, эпос разных народов иногда удостаивал он своим вниманием, и, если попадались в этом эпосе любовные сцены, он их просто обходил, как не имеющие отношения к существу вопроса.
      Две недели штудировал он всевозможную литературу о любви. К концу этого срока он понял, зачем все это нужно. Понял, как много теряет, не обращая внимания на красоту. На высшую форму проявления красоты - красоту женщины. И принял решение: срочно влюбиться.
      Легко сказать! Сейчас, восемь лет спустя, глядя в горизонт, Матвей горько смеялся над своими юношескими заблуждениями, а тогда... Тогда он мучительно всматривался в каждое девичье лицо, подолгу смотрел вслед каждой прелестной незнакомке - а в шестнадцать лет они уже умеют напустить на себя таинственность и загадочность. Но того трепета, подвигающего рыцарей на подвиги и написание сонетов и баллад, почему-то не испытывал. Это его очень расстраивало. Он утратил аппетит. Каждый вечер теперь он проводил на улице. Родители сделали соответствующие ошибочные выводы и подсунули ему литературу по половому просвещению. Эти брошюры шокировали Матвея своим цинизмом. Там не было ни слова о Любви. Зато там было довольно много невнятного о половых сношениях и венерических заболеваниях. Матвей ничего не понимал. Какая связь между той Любовью, о которой, оказывается, написано столько стихов, схемами мужских и женских половых органов и каким-то сифилисом?!
      Следующим витком была порнография. Васька Савенков продавал по двадцать копеек за штуку фотографии довольно паршивого качества. На них были изображены голые женщины. Зрелище завораживало. Без одежды они выглядели еще привлекательнее. И еще две картинки Васька продавал за бешеные деньги - по пятьдесят копеек. На них эти самые голые женщины чем-то занимались с голыми мужчинами посредством соединения половых органов. Матвей понял, что это и есть половое сношение, от которого, если верить давешней брошюре, помимо удовольствия, случаются также дети и сифилис. Матвей купил обе. Дома он запрятал покупку в толстый том "Средневековой философии", но каждые полчаса доставал эти фотографии и пристально рассматривал, чувствуя приятное возбуждение и непривычную твердость в штанах.
      Наконец, объект для обожания был найден. Звали ее Алла, она училась в параллельном классе. Невысокого роста длинноволосая блондинка с серыми глазами. Фигура ее была ладная, с аппетитной кругленькой попкой и довольно большой грудью. Матвей подгадал день, когда у Аллиного класса была физкультура, сказался больным и окопался дома, у окна, вооружившись дедушкиным подарком - старинным морским биноклем "Цейсс". Ах, как волнительно наблюдать, как эти самые полушария ходят ходуном под тонкой футболкой бегущей девушки!
      Матвей долго пытался понять свое состояние - влюблен он в Аллу, или еще нет? Столь долгое самокопание привело к тому, что он убедил себя в том, что влюблен. Долгих три дня он придумывал - как подойти, как завязать разговор, что делать дальше. Как выяснилось, напрасно. На четвертый день Денис, закадычный приятель Матвея (друзей у него вообще не было), пригласил его с собой к Алле на день рождения. Купив какой-то дурацкий подарок и три гвоздики, Матвей пошел с ним, чувствуя, как с каждым шагом ноги наливаются свинцовой тяжестью, а на лбу проступает испарина.
      - Матюх, ты че , приболел? - удивился Денис, видя его состояние.
      - Нет... Нет, все нормально.
      Вечер, в общем-то, был чудесен. Только Матвей чувствовал себя, почему-то, как на иголках. К немалому удивлению он обнаружил, что именинница тоже явно не в своей тарелке. С вечеринки Матвей уходил последним, после того, как помог убраться в комнате и даже попытался вымыть посуду, совершенно очаровав этим Аллиных родителей.
      - Можно, я еще зайду к тебе? - нерешительно спросил он Аллу, прощаясь.
      - Можно. Только сначала позвони. - и она протянула ему клочок бумаги с заранее записанным телефоном.
      Жизнь была прекрасна и восхитительна. Два дня Матвей упивался непонятно от куда взявшимся хорошим настроением, потом набрался смелости и позвонил Алле. Въездная виза была получена незамедлительно.
      И началось. Три месяца почти каждый день Матвей приходил к Алле, они пили чай, слушали радио и говорили о пустяках. Наступил момент, когда они поняли, что такие отношения себя исчерпали, причем каждый понял, что другой тоже это понял. Матвей осторожно обнял Аллу вечером на кухне, а она не убежала, и не закатила ему оплеуху, она прижалась к нему и впилась губами в его губы.
      Еще через несколько дней ее родители уехали в гости на весь вечер. Матвей и Алла лихорадочно целовались во мраке комнаты. Расхрабрившись, Матвей позволил себе осторожно погладить ее грудь. Пощечины не последовало, и, воодушевленный, он продолжил изыскания в этой области. Алле нравилось, судя по постанываниям. Справившись с многочисленными пуговицами, он стянул с нее рубашку и зачарованно уставился на большие, такие упругие на ощупь холмы ее грудей.
      Остальное было как в бреду. Он смутно помнил, что это было, но блаженство, увенчавшее это, было несказанным.
      Такие вечера полубезумия случались с ними довольно регулярно, не реже трех раз в неделю. Изредка, когда в обеих квартирах было полно родителей, молодые люди выходили погулять. Матвей очень не любил такие прогулки. Прогуливаясь, надо о чем-то говорить, а общих тем для разговоров у Аллы и Матвея было маловато, да и те они почти исчерпали во время первой стадии своего романа. То ли дело в квартире, в темной комнате... Там уж не до разговоров!
      В общем, более-менее счастливые отношения продолжались месяца... да, еще около четырех после той, первой ночи. Потом начались ссоры. Мелкие, глупые, беспричинные. И оттого очень раздражающие. С того момента их отношения стали развиваться по синусоиде: два-три дня счастья у упоения друг другом, затем ссора и недели две полного молчания. Затем кто-то делает шаг навстречу, и все начинается с начала. Они стали привычкой друг друга. И в виде привычки продержались еще полтора года. До тех пор, пока не выросли из этой школьной полудетской полувзрослой любви. И кретинская история с купальником стала просто последней каплей, после которой они с чистой совестью разбежались в разные стороны.
      "Как бы то ни было, я по гроб жизни благодарен Алле хотя бы за то, что она изменила мое дурацкое детское представление о женщинах. По крайней мере, я в полной мере ощутил и осознал, зачем существуют на свете эти удивительные существа - женщины. Кто знает, если б я тогда не влюбился в нее "по своему хотению", до сих пор удовлетворял бы свое либидо посредством попыток решения какой-нибудь теоремы Ферма..."
      Потом был краткосрочный, невероятно бурный и запредельно паранормальный роман с Полиной, закончившийся вечером того дня, утро которого ознаменовало вознесение во плоти старого алкаша Альберта. Они тогда просто очень тихо разошлись в разные стороны. Матвей переехал к соседям, а Полина растворилась в неизвестности.
      Полгода после этого Матвей вполне успешно вообще обходился без женщин. Учеба в университете съедала все время. Потом, научившись разгребать учебные проблемы по мере поступления и выгадав, таким образом, немного свободного времени, Матвей сошелся с симпатичной девушкой Олей. Оля была весьма горазда на разные выдумки во всем - от учебы до постели. Целых два месяца они находили радость в общении друг с другом. Потом Оля как-то рассудила, что с Валерой со второго курса еще веселее и интереснее, и они расстались, впрочем, довольно легко и без особых сожалений.
      Потом появилась Катя. Она возникла как бы из ниоткуда - Матвей не помнил, откуда она взялась, вообще, как они с нею познакомились, - и как бы навсегда. Тихая, покладистая, нежная. Красивая. Просто идеальная женщина!
      Так что, уважаемый профессор, без женщин жить нельзя. Я согласен, может быть, из них получаются не самые лучшие археологи или кто там еще, вам, как профессионалу, безусловно, виднее. Но без них было бы невыносимо скучно... Матвей с удивлением вдруг понял, что с пеной у рта распинается перед каким-то дядькой, причем, судя по всему, довольно давно. И тяжесть, с таким трудом изгоняемая второй день из головы, вернулась на прежнее место.
      - Вы очень пламенно выступили, молодой человек, но переубедить меня вы не смогли. Бабы - дуры. Подумать только, такая находка! Четвертый век до нашей эры, никак не позже! А эта корова... Впрочем, бог с ней. Сейчас мой поезд подадут. Спасибо за приятную беседу со многими примерами. Если вы, к тому же, такой энтузиаст археологии, как вы мне описали, приезжайте в начале следующего лета. На общественных, так сказать, началах. У нас есть, что копать, но катастрофически не хватает желающих этим заниматься. При том, что половина населения Украины подрабатывает в России и Турции, я лично не вижу в этом ничего удивительного. Выпить вы, я вижу, можете тоже немало, так что споемся, если не сопьемся. Вот вам моя визитная карточка, звоните в середине мая. Желаю всего наилучшего. Спасибо, что помогли скоротать время до поезда.
      Профессор выглядел лет на шестьдесят. Одет он был более чем небогато, но сама манера держаться выдавала в нем прирожденного интеллигента. В лице его ощущалось что-то хищно-птичье, ястребиное.
      - До свидания. - пробормотал Матвей, и этот старый ястреб, слегка поклонившись, отбыл в направлении вокзала. В этот момент объявили посадку на киевский поезд.
      Матвей сидел на молу, тупо уставившись в одну точку где-то на горизонте, и думал одну-единственную мысль: "надо срочно возвращаться в гостиницу. Там еще должно остаться полбутылки, не меньше, этой их хваленой горилки с перцем. А то уже из реальности выпадать начал, это симптоматично. Спал я, что ли, когда ко мне подкрался этот профессор? И о чем мы только с ним говорили?.." Подумав о профессоре, Матвей машинально посмотрел на его визитную карточку. Он точно помнил, что там было что-то про университет, кафедру и тому подобное. Теперь же на карточке значилось: " Великое Белое Братство...".Матвей в ужасе отшвырнул ее. Карточка, несколько раз перевернувшись в воздухе, упала в воду. Матвей заставил себя посмотреть. Никаких букв, только большая черная свастика, катящаяся влево. Забыв треклятый лимонад, Матвей встал и бочком-бочком пошел прочь. Но напоследок не удержался и снова глянул. Даже не глазком - так, краешком глаза. Конечно, никакой свастики уже не было. На белой картонке голубела звезда Давида.
      Матвей-писатель
      Настало лето, период стагнации во многих отраслях бизнеса, и командировки Матвея закончились. Наступило время тратить заработанное. Отловив тех своих знакомых, которые не успели разбежаться по южным странам, Матвей устроил пару солидных кутежей. Приятели в долгу не остались, и дали несколько ответных вечеринок. Июнь выдался теплый, и погода весьма располагала к расслабленному отдыху тех, у кого имелись для этого средства. Июль же Матвей планировал провести в Крыму вместе с Катей, как только она досдаст сессию в пединституте.
      Одна из таких ответных вечеринок происходила на квартире молодого писателя. И помимо знакомых, которые затащили туда Матвея, присутствовали несколько коллег хозяина квартиры. Из этого вечера Матвей вынес стойкое убеждение, что нет ничего хуже на этом свете, чем пьянка с писателями. Ибо, дойдя до определенной кондиции, честолюбивые господа литераторы впадают в амбиции, требуют повышенного внимания к своей гениальной персоне, сбиваясь, читают по памяти фрагменты своих нетленных шедевров... Когда в компании больше одного пьяного писателя - это сущая катастрофа, можете себе представить. Помимо этого впечатления, Матвей обрел еще и недоумение: а чем, собственно, он хуже? Вот возьмет сейчас, да и опишет свои приключения за последние лет пять. Разве трудно? Да одной левой! Правда, после тяжких раздумий, он пришел к выводу, что писать про себя самого крайне скучно. Да и потом читать получившуюся тягомотину никто не станет. Ну, кому может быть интересен вынужденный тридцатикилометровый пеший переход по сибирской тайге, когда чертов вездеход сломался, а мошкара готова сожрать тебя до костей? Об этом и вспоминать-то неприятно... Нет, решил Матвей, лучше уж придумать что-нибудь пооригинальнее. Задавшись этой целью, он две недели кряду испытывал страшеннейшие муки творчества. Придумывалось многое, но рассказ не клеился. И вот по прошествии двух с половиной недель, когда Матвей с друзьями ночь напролет играли в преферанс, на горизонте забрезжил луч надежды. Поспав часа четыре, Матвей засел писать. К вечеру он создал небольшой, но не лишенный изящества рассказик. Вот он:
      Дама для Короля
      Пуля - дура. Вист - молодец!
      (из преферансного фольклора)
      Граф Андрей Евгеньевич Медведев после обеда направился в курительную, чтобы выкурить обычную свою трубочку и перечесть письмо от сына, принятого в прошлом годе в пажеский корпус. Прочтя письмо в третий раз и уяснив из восторженной, но абсолютно безграмотной сумбурной белиберды, содержавшейся в нем, что отпрыск как был балбесом, так им и остался, граф скорбно воздел очи горе, вздохнул и ожесточенно запыхтел своей трубкой. Тут его уединение нарушил лакей Степан, который принес приглашение от соседа, князя Б., на званый ужин. Ожидалось почти все уездное общество, изысканные крымские вина, вирджинский табак из далекой Америки и, конечно же, пулька. Сразу же забыв о непутевом наследнике, граф благодушно ухмыльнулся, покрутил правый ус и спросил:
      - А что, Степан, где сейчас барыня?
      - В беседке, ваше сиятельство. Они роман-с французской читать-с изволят. Что передать?
      - Нет, ничего. Ступай.
      Степан с поклоном удалился, граф же Андрей Евгеньевич, не без удовольствия докурив трубочку, проследовал в беседку, где его супруга Екатерина Андреевна, периодически восклицая: "Шарман, шарман!" и "Ах, какой пассаж!" страницу за страницей глотала роман Виктора Гюго "Человек, который смеется".
      - Душа моя Екатерина Андреевна!- льстивым голоском начал было граф. Графиня подняла на него свои изумительные васильковые глаза, и одного проницательного взгляда ей хватило, чтобы оценить обстановку.
      - Ах, Андрэ! Можете мне не говорить: нас опять пригласил этот титулованный негодяй Б.! Я, конечно, понимаю, что у него половина Бархатной книги в родственниках, но видит Бог, как мне неприятен этот человек! Я угадала?
      - Катенька, радость моя незабвенная, я не устаю повторять вам, что у вас какое-то странное предубеждение против князя. Он действительно пригласил нас на званый ужин, там ожидается все общество...
      - Ах, это "общество"! Скучно, мон шер, скучно! Опять будет пьянка и карты для мужчин и никаких танцев! А чем мне прикажете заниматься? Обсуждать моды Парижа с этими уездными гусынями? С этой старой клушей Мараказовой нострадамовы пророчества толковать? Восторгаться с княжной Милашенковой индийским порнографическим трактатом "Кама-сутра"? Или восторженно внимать повестям княгини Б. о новых похождениях этого мачо Распутина? Нет, граф, увольте. Передайте им всем, что у меня неслыханная мигрень.
      - Душенька, но как можно...
      - Да можно граф, можно...
      - Да вот только нельзя! - рявкнул внезапно рассвирепевший Андрей Евгеньевич. Екатерина Андреевна мертвенно побледнела и медленно встала, прижимая книгу к высокой груди.- Вы забываетесь, сударыня! Вы жена мне пред Богом и людьми, посему приказываю вам: извольте нынче ехать со мной на званый ужин к Б.!- и донельзя довольный собой граф удалился в свои покои. Там он кликнул камердинера и отдал ему ряд приказаний касательно вечера.
      Вечер и впрямь превзошел все ожидания графа. Ужин был просто потрясен, осетринку повар-француз приготовил наиотпаднейшим образом, а "Шабли" в княжеских подвалах оказалось - полный ништяк! К одиннадцати вечера старики и все лишние разъехались либо перебрались в беседку пить мадеру, так что вполне можно было и к пульке приступить. Игроков осталось как раз четверо: князь Б., граф Медведев, затем Феофан Игнатьевич Крутогоров, крупный фабрикант, и профессор Воскресенский. Именно он перетасовал только что распечатанную колоду и начал сдавать по одной карте "всветлую".
      - Ну-с, судари мои, кому нынче выпадет пиковый туз? - ехидно спрашивал профессор, но искомая карта так и не появлялась. Наконец, сдав всю колоду, Воскресенский остался с этим тузом на руках, и, собрав все карты, вновь стал тасовать их. Граф Медведев ухмыльнулся и незаметно поправил туза бубен в левом рукаве.
      - Какие договоренности, господа? - спросил князь Б., раскуривая толстую кубинскую сигару.
      - Я думаю, обычные, князь. - ухмыльнулся Андрей Евгеньевич, набивая трубку вирджинским табачком. - сотня в пуле, распас растет, шесть пик Севастополь.
      - А ставка? - спросил Крутогоров.
      - Предлагаю по целковому за вист. - выдохнул князь Б. вместе с облаком ароматного дыма.
      - А пуркуа бы не по два? - поднял ставку профессор.
      - Тогда уж по три для ровного счета. Три целковых за вист.провозгласил фабрикант, с вызовом глядя на всех остальных.
      - Поддерживаю.
      - Поддерживаю.
      - Поддерживаю.
      - Сдавайте, профессор.- подытожил князь Б. и крикнул: - Эй, Прошка, ты там, часом, не помер?
      - Никак нет, барин, бегу-с! - и писарь Прошка действительно быстро вошел в комнатку, сел за конторку и принялся аккуратно расчерчивать лист бумаги.
      Игра началась. Фабрикант и граф пасовали, князь Б. объявил мизер. Прикупил две мелкие трефы и весьма этому обрадовался. В течение последующих пяти минут Крутогоров пытался всунуть князю хоть одну взятку, но совершенно безуспешно. Князь Б. открыл пулю.
      - Обломайтесь, милостивый государь! - нежно приговаривал князь, пуская новое облако дыма. И, повернувшись к полуоткрытой двери, крикнул: - Эй, там! Шампанскаго со льда сюда и четыре бокала!
      Вино принесли, разлили, игроки по давнишней традиции их компании провозгласили тост за первый мизер, сыгранный хозяином и осушили бокалы. Фабрикант взялся сдавать.
      Тем временем их жены сидели в гостиной и мило беседовали.
      - Ах, на прошлой неделе я была в Бобруйске и ходила в синема.восторженно щебетала Женечка Воскресенская, восемнадцатилетняя супруга шестидесятилетнего профессора. - Там давали новую фильму. "Императрица Мария" называется. Только это не про саму императрицу, а про линкор, что недавно взорвался на севастопольском рейде. Так вот, суть там в том, что помощник капитана страстно влюблен в дочь градоначальника. И, так как жизни без нее он не мыслит, он тайком провел ее на корабль. Ах, это так романтично! Они без ума друг от друга, у них уже в мыслях тайно повенчаться, и тут - представляете? - все взлетает на воздух! Наш доблестный адмирал Колчак спасает весь экипаж, но помощник капитана и его возлюбленная остаются на корабле - у них в каюте дверь заклинило, вот ведь какой ужас! Корабль тонет, и они погибают в объятиях друг друга. Я так плакала, так плакала... всхлипнула Женечка, смахивая слезинку шелковым платочком.
      - Да. Просто ужас! - воскликнула княгиня Б., госпожа Крутогорова подтвердила свое согласие глубоким кивком. Графиня Медведева сидела неподвижно, изо всех сил стараясь молчать.
      - А актеры, актеры какие! Помощника сыграл сам Лев Капризный, это такой мальчик, просто душка! А предмет его воздыханий - Катерина Вылетова.
      - Грязная шлюха эта Вылетова. - брякнула госпожа Крутогорова. Графиня посмотрела на нее с нескрываемым интересом, но продолжения не последовало.
      - Бывают еще грязнее, - заверила всех княгиня Б.,- она еще с Распутиным не спала ни разу.
      - Зато с ним переспали все фрейлины императрицы. И знаете, что? Говорят, что у Распутина...
      - Помилуйте, Миранда Филимоновна,- поморщилась Екатерина Андреевна, обращаясь к жене фабриканта.- вы уже нам рассказывали, что у Распутина член больше, чем у коня. Это просто неинтересно.
      - Отнюдь, графиня, мужчина, обладающий такими впечатляющими достоинствами, не может быть неинтересен! - с азартным блеском в широко раскрытых глазах воскликнула профессорская жена.
      - Ладно вам, бабы, выпендриваться. Нашим мужьям, конечно, далеко до распутинского.. гм.. ну да. Я вот давеча горничную застукала на черной лестнице с трубочистом... - госпожа Крутогорова мечтательно закатила глазки.- Чего-чего, а трубы чистить он умеет!
      - Ну вот, а еще Вылетову шлюхой обозвала... - усмехнулась графиня.
      - Сама ты блядь великосветская! - огрызнулась фабрикантша.
      - Кто блядь?! Я?!- графиня, у которой вся эта вечеринка сидела в печенках с самого утра, вскочила, глаза ее метали молнии. - Да я тебе щас зенки выцарапаю, курва фабричная, швабра размочаленная...