Если же ребенок был не похож на местных, он попадал в Общинный дом, и воспитывался он там на особицу. Мальчики оттуда выходили Стражами, а девочки - Целительницами. � такой подкидыш оставался пришлым для своих сверстников, всегда был чужаком без дома, без семьи, как бы безродным. Поэтому-то поврослев, они часто уходили в другие места, и там уж несли службу Стражей или Целительниц.

Но и тут Рамио отличался от всех. У него был дом. � была мама - иначе он и в мыслях не называл подобравшую его когда-то женщину.

Мама Салина тогда, двенадцать лет назад, осталась молодой вдовой с крохотной дочкой Амиеной на руках. Обычное дело в рабацкой деревне.

Горе же не свадьба, не скандал, оно не притягивает людей. Все соседки-товарки пожалели Салину раз, пожалели другой, да и вернулись к своим делам, словно позабыв о ней. Вдова почти не выходила из дома, забросила хозяйство, отвлекаясь от мрачных мыслей только для того, чтобы накормить дочку. Сама же она почти не ела, поэтому однажды и молоко у нее иссякло, и Амиена начала плакать уже не требовательно, а тихо и жалобно.

Тогда Салина решила, что нет им с дочкой другого пути, кроме как отправиться вслед за мужем-отцом, в безжалостную морскую волну. Завернула дочку в одеялко, да и пошла на берег, в стороне от причалов.

Там, сразу за полосой прибоя, начинался невидимый сквозь пену подводный обрыв, уходящий в темную глубину. Ни один мальчишка-ныряльщик, ни один раздухарившийся рыбак не мог донырнуть до его дна.

Салина знала - из-под волны с ребенком на руках не выплывешь, но для надежности решила надеть на плечи мешок с камнями. Мешок она из дома принесла, а камни пошла собирать у причалов.

Там-то и нашла она Рамио, спокойно сосущего палец в ивовой корзинке. Протянула руку, потрогать младенца, а он вцепился ей в палец изо всех силенок и засмеялся.

Салина потом рассказывала - она словно из той самой бездны вынырнула в этот миг. Будто в голове прояснилось. Схватила обоих детей в охапку и бегом домой. Закон-то она знала, и сразу поняла, что этого мальчика ей в семью не отдадут. Ведь отдают-то всегда, тех, кто на родителей, да на местных похожи. А Рамио рядом с Салиной и Амиеной был как уголь со снегом - ничего общего.

Вот стала мама Салина двоих деток растить, да откуда силы взялись! � молоко пришло сразу, и спина разогнулась. Сперва белье по соседям стирала, а в няньки взяла немую Килу-дурочку, за харчи, Килина бабка только рада была.

Потом начала шить да вышивать - в юности ее в родном селе учили, а в этой деревне такого никто и не видывал. Всем односельчанам захотелось и полотенец с невидаными цветами, и юбок с кружевными оборками. Заказы посыпались, только успевай: бабы, девки, да и кое-кто из рыбаков перед поездкой в Город парадную рубаху себе шил.

Пришел достаток. Жила Салина по-прежнему нелюдимо, гостей не водила, заказчивов дальше передней комнаты не пускала. А никто и не рвался - чего ради? Только вот дочку она выводила порой на улицу, а с Рамио гуляла во дворе, за высоченным забором, неведомо каким дедом-прадедом мужа построенным во времена, когда еще монстры в округе водились. Соседкам-сплетницам тоже было невдомек: то один ребенок плачет, то другой, а поди их по голосу отличи! Так и прожил Рамио в доме у Салины целых три года.

Ну а потом раскрылся их секрет. Может Амиенка глупенькая сболтнула кому на улице, может он сам слишком высоко на яблоню залез, а только пришли к Салине сразу и староста, и выборные, и два Стража. Говорили с ней сурово, строго, требовали мальчика отдать в Общинный дом. Но мама Салина сказала - нет! Вместе дети росли, вместе останутся сиротами, когда ее не станет, значит и в Общинный дом пойдут либо оба, либо никто. Закрутили Стражи головами, аж староста побелел. Но ничего не случилось, разрешили Стражи детям жить дома, но чтобы оба в семь лет начали обучаться в Общинном доме непременно. В том Салина им пообещалась твердо, и никак ее не стали наказывать за дерзость. Соседи посудачили и забыли, а в стайке деревенских ребятишек прибавилась одна-единственная темная головушка на всю деревню - Рамио-подкидыш.

Нет, его не травили, не били. У него было к двенадцати годам даже двое приятелей позакадычней. Просто он так и не сумел привыкнуть к бесконечным пустяшным дракам. Для него драка всегда была - бой, до крови, до конца. А деревенские могли зевнуть после двух тычков и разойтись. � редко обижались друг на друга за синяки да шишки.

С тех пор, как Амиенка стала бегать с девчонками по их девчоночьим делам, ему стало совсем скучно с ровесниками. Поэтому Рамио чаще и чаще брался за полезные дела вне деревни: собирать хворост, ловить в силки куропаток, косить траву для двух коз, ну и вот раковины собирать на пуговицы.

Деревня их была хоть и не городок, но имела право на название и на несколько собственных Цехов. Конечно, главным здесь был Цех рыбаков, вторым же по важности - плотницкий. Но прижились тут, как ни странно, пуговичный и камнерезный цеха. Впрочем, чему удивляться - сырья-то для их работы тут было хоть отбавляй. Как раковин, так и разного наломанного камня в руслах речек, бегущих к океану.

Да и называлась деревня: Ракушечное.

Вот поэтому Рамио почти каждый день пробирался за скалы, вызывая зависть деревенских приятелей отборными, большими как ладони взрослого воина, раковинами. � денег получал уже от мастера не только на горсть леденцов в деревенской лавке, а побольше. Зарабатывал.

При этом еще учился он в Общинном доме, а не в Школе. Что с таким делать? Драться? Но в драке, хоть и не любил Рамио это дело, он был увертлив и безжалостно насмешлив. �ногда и стукнуть не стукнет, а просто уронит подножкой, да и скорчит такую рожу - все ребята катаются над незадачливым драчуном. А самых ершистых осаживал словами. Поднимет глаза на задиру, пожмет плечами и скажет: «Парень, меня ж на Сража учат, не нарывайся!» - с любого враз задор слетает.

Поэтому мальчишки его пытались запугивать. Каких только историй не рассказывали ему про заветные скалы! Что там морской змей точит зубы о камни. Что там пристанище контрабандистов, которые ой как не любят свидетелей. Что в скалах прячется и вновь возникает в новом месте ядовитый источник. Что там, невидимые для смертных, появляются из-за моря злокозненные колдуны, так и жаждущие кого-нибудь заколдовать.

Нельзя сказать чтобы Рамио ничего не боялся. Конечно, для контрабандистов место за скалами было неподходящее - ни пещеры, ни нормального подхода для шлюпки к берегу, ни тропинки наверх, кроме тех щелей, по которым он сам приползал туда. Как же товар доставлять? Не, если по уму - не могло там быть контрабандистов!

Но из водопадов за скалами он не пил, и всегда с опаской осмаривал все странные следы на песке. Колдуны - они пострашнее морского змея, пожалуй! А он в доме единственный мужчина.

Кроме раковин для пуговичника, Рамио выискивал, конечно, что-либо съедобное. Там, где пресные ручьи впадали в море, можно было наловить крабов, мелких креветок или рачков. На камнях со стороны моря попадались вкусные моллюски. А если повезет, то волны и ветер пригонят к берегу огромный, как одеяло, мясистый лист глубинной водоросли, из которого мама Салина будет много дней варить бесподобный густой суп.

К тому же, для Амиены Рамио высматривал разные лечебные штучки: водяные пузыри, жгучие нити, морской перец и разное другое, в чем сам уже понемногу начинал разбираться. Конечно, ведь Стражу тоже может пригодится способ быстро унять кровь или сбить жар. Стражи - они ведь не только преступников ловят, но и пропавших в горах ищут, или, скажем, заблудившихся из леса выводят.

Правда, кроме упражнений на ловкую увертливость, повторяемых ежедневно, шаг за шагом, Рамио пока что от всей науки Стражей досталось еще только сомнительное удовольствие носить панцирь. Учителя в Общинном доме сказали ему - совсем недавно, на день рождения, который Салина отмечала им вместе с Амиеной, что панцирь Стража ему нельзя будет снимать никогда в жизни. Это когда дадут настоящий. А что б он привыкал всегда быть в панцире, ему сейчас наденут ученический. � будут менять каждый год, пока он растет.

Сперва панцирь ужасно замучал Рамио. Особенно противно в нем было спать и плавать. Сплетенный из невероятно прочных волокон, об каждое из которых в отдельности можно было обрезать палец, и обшитый дырчатой тканью, он был легким, но сковывал движения. Салина сперва беспокоилась, что Рамио сопреет в панцире, но отверстий в плетении было достаточно для того, что бы пот или вода высыхали так же быстро, как и на голом теле. Даже мыться цветочной пеной было можно как обычно. � деревенские пацаны смотрели на него с завистью. Но в некоторые знакомые щели или дупла Рамио теперь не пролезал. Он утешил себя, что за год-другой все равно стал бы больше на те пол-пальца, которые добавил ему панцирь, и стал понемногу привыкать.

Но тут, за скалами, где он был укрыт от всего мира, где ветер свободно развевал его отросшие почти до пояса волосы, ему сильно хотелось нарушить запрет. Хотя бы из любопытства - что тогда будет? Никто не обещал его наказать за снятый панцирь.

В Общинном доме вообще не наказывали. Это было заведение для призрения, там жили одинокие старики, калеки, дети-дурачки, и дурачки взрослые, которые остались одни или стали не нужны родне. Каждому из них Учителя находили занятие по силам или, наоборот, няньку из прочих обитателей по возможности. Раньше Рамио думал, что Общинный дом - это место при Школе. Но, начав обучаться, быстро понял - нет, это Школа при Общинном доме. � там же обычно воспитывали подкидышей.

Ракушечное - деревня небольшая. До Рамио в ней не было покидышей уже с полсотни лет. � теперь он был единственный. Может поэтому Стражи и разрешили ему жить дома. Но Учитель говорил, что в больших селах и городах разом живут по 5-10 подкидышей.

�ногда Рамио жалел, что его не подкинули куда-нибудь в город. Одному и учиться скучнее, и поболтать не с кем. � то - во всем Обшинном доме только и живут, что старик Бурай, почти слепой, с зычным басом, та самая дурочка-Кила, которая нянчила Рамио с Амиеной. Бабка ее померла две а то три зимы назад, и Кила послушно переселилась сюда.

Да еще Аладай - молодой рыбак, упавший два лета назад за борт в стаю ядовитых медуз. Спасти его спасли, Целительница появилась через час, как отзвонил колокол на причале, но изуродовало парня страшно. Руки, ноги, живот, лицо - все покрыли глубокие грубые шрамы от выболевших язв. Ходить Аладай не мог, рук разогнуть тоже, а родни у него в Ракушечном было только - невеста с семьей.

Невеста эта побегала к жениху месяц-другой, посидела над вонючими язвами, да и выскочила моментом замуж за проезжего купца. А Аладай потом полгода гонял от себя со стоном и рыком бабку-травницу, которой Целительница указания оставила.

Так вместо лечения вышло калеченье - язвы стянуло рубцами, парня совсем скрючило, лицо стало как маска, что на праздник ледохода надевают, уходящую Зиму пугать. Аладай затих, распластался на огромной кровати, переносил перевязки и разминания безразлично, всегда молчал.

Но никак не умирал - изуродованное снаружи, внутри молодое тело продолжало жадно жить. Умирал только его дух, превращая парня в кусок покоробленной кожи без мыслей, без чувств.

К Аладаю-то Учитель и приставил недавно будущую Целительницу - сестренку Амиену. Но пока что, за пару недель, он ни звука не издал. Амиена каждый день рассказывала ему все нехитрые деревенские новости, кто что в море добыл, кто что из лесу принес, кто родился, кто помер.

Рассказывать она умела здорово - Рамио сам сколько раз заслушивался. � в лицах изобразит, как кот тетки Занихи тягал сметану у ее соседки Дябуры, а та думала на своего младшего. � покажет, как поддатый Сохай спорил с колодезным воротом, приняв его за чужака. А Аладай хоть бы простонал что.

Амиена, правда, говорила, что он начал ее слушать. Сначала не слушал, закрывался от ее голоса, а теперь слушает. Но Рамио никакой разницы не видел.

Вот и все население Общинного дома. Да еше купцы останавливались иногда. Почему-то не все торговцы соглашались ночевать у старосты в гостевом флигеле. То ли когда много их было для флигеля, то ли еще почему, но каждый третий караван сразу сворачивал от ворот к Общинному дому. � сразу становилось шумно, весело.

По обычаю, купцы одаривали жильцов - дурочке Киле вечно доставались дешевые цветные бусы, деду - табачок, Рамио и Амиене, которые обязаны были принимать гостей (ну не Киле же это поручать!) подносили раньше сладостей да игрушек, а теперь - то горшок с узором, то блюдо, то резную чашу, то горский нож-перекидушку, то легкий топорик. Набралось этих подарков за пять-то лет на целое хозяйство, от чего Общинный дом стал казаться своим, почти как мамин.

А Аладаю купцы всегда привозили мазь. Тягучую, резко пахнущую, почти черную мазь в крохотных золотых баночках. Потому и в золотых, что стоила эта мазь куда дороже золота. �скупали вину, что ли, за того собрата по Цеху, кто невесту его увел?

Только Аладай ту купеческую мазь на себя мазать не давал, рычал, кожу на себе раздирал. Травнице с ним справиться было не под силу, а Амиена еще и не пыталась. Так и стояли потусневшие уже баночки на полке в его комнате. Амиена пару раз даже плакала, говорила, что если б эта мазь, да вера Аладая в себя, встал бы парень на ноги, и даже все рубцы рассосались бы. Рамио так-таки до конца не верил, что рассосались бы без следа, но Аладая с его упрямым горем жалел.

Поэтому до сих пор от попыток снять панцирь его удерживало уважение к Учителям.

Вообще, если не считать Стажей и Целителей, Учителя - самая уважаемая профессия в Долине. Эти люди оставляют привычную жизнь, в которой добились немалого, ведь учить кого-то может только тот, кто сам многое умеет. � отправлялись в места, вроде Ракушечного - учить там детей грамоте, будущих Стражей - воинскому искусству, Целитей - их ремеслу. Порой один Учитель был способен обучать всему этому, но чаще все-таки каждый из них вел свой предмет. Вот и в Ракушечном одновременно собрались теперь четверо: трое мужчин и женщина.

По обычаю, никто не знал их имен, они не селились в чужих домах, а обживали помещения в боковом крыле Общинного дома. Женщина вела уроки у деревенских ребят помладше, а трое остальных занимались с Рамио и Амиеной.

Собственно, они и прибыли сюда к их совместному семилетию. Но мастер-воин не отказывался позаниматься с мальчишками и даже с парнями борьбой, кулачным боем или погонять их, отрабатывая действия при нападении врага. Учитель-лекарь вел прием больных в вечерние часы, пользовал и обитателей дома, кроме Аладая. А главный по наукам отобрал среди малышни с десяток посмышленёе и учил их примерно так же строго, как и брата с сестрой, приговаривая, что позволять острому уму тупиться, все равно что бросать меч в навозную кучу.

Родители избранных чесали в затылках: они-то не преполагали для отпрысков ничего ближе к науке, чем написание имен в расписках у купцов, да подсчета денег на ярмарке.

А Рамио прекрасно понимал замысел Учителя: обученные им, прочитавшие горы книг, привезенных учеными людьми с собой, ребята уже не отправятся запросто пасти коз или выбирать мелкую рыбешку из невода. �м захочется покинуть эту деревушку, этот сонный мир у вечного изменчивого океана, увидеть своими глазами все чудеса из книг, все большие города, научиться чему-то важному. Скорее всего, рано или поздно, восемь из десяти станут новыми Учителями. А оставшиеся двое, быть может, Учителями Учителей в далекой Столице.

Сам Рамио был немного огорчен, когда узнал, что не может стать Целителем вместе с Амиеной. Ведь бывают Целители-мужчины, хотя и считается бабьим делом возиться с травами. Но Учителя пояснили ему, что для лечения нужен особый дар, без которого можно принести скорее вред, чем выздоровление. Тут возразить было нечего: Амиенка с детства выхаживала любого птенца, хоть он со скалы упал, хоть тонул, хоть… прожил несколько дней у заботливого Рамио.

С панцирем же получалось обидно: носить не снимая безо всяких пояснений! А Рамио уже привык, что Учителя не командуют, они все тебе по полочкам раскладывают, так что сам понимаешь, что надо так и никак иначе. А тут: носи и все!

Пряжки подавались туго, и Рамио со стыдом представил, как придет в Общинный дом, не сумев засупониться, и всем сразу станет ясно, что он снимал эту несчастную плетенку. «Может, не надо?» - подумал он, но тут же устыдился своих мыслей. Его ведь учили отвечать за принятое решение? Так что если заметят - врать он не станет! Обламывая ногти, Рамио вынул ремни из пряжек и стянул с себя панцирь.

Кожу сразу обожгло солнцем - она отвыкла от прямых лучей за это время. Обгореть, а потом поверх ожога снова надеть плетенку - отличное наказание за упрямство, нечего сказать. Рамио поднялся - хоть искупаться нормально, ощущая малейшие перепады тепла и холода в прибрежных волнах, прикосновение донных течений, щекотку водорослей. Спина изрядно зудела. Когда он вошел в воду по пояс, сзади раздался шелест осыпающегося щебня.