Пора отправляться на поиски таинственного храма артеас. Это так же непреложно, как сбор урожая осенью или вылупление цыпленка из насиженного яйца. Вот только побывать в последний раз в Заречном, повидаться с мамой, отцом, братьями, многочисленной шумной родней, ощутить себя частицей чего-то близкого, теплого. � попытаться поделиться этим с Рамио. Если он не поймет ее… если там он ничего не почувствует, значит все эти замирания сердца и дрожь в его руках ничего не значат. Это просто весенний сок в их молодой крови, как пишут в эльфийских романах. Ничего серьезного, не ее путь. А если окажется, что Рамио - это не ошибка судьбы? Тогда оттуда, с севера, она отправится с ним прямо к капитану Гарру. Орк не откажется еще раз сплавать в Грацию знакомым маршрутом. Можно захватить с собой Хенайну с Рорратом, эльфийку ведь интересуют тайны и артефакты. Фургон тащился по дороге со скоростью объевшейся черепахи. Что и говорить, он был переполнен товарами, и двое пассажиров тоже не добавляли буйволам прыти, хотя и были худыми, как скелеты. Ну просто кожа да кости, чем их там только кормят, у этих магов? Каонин дядька Фелис не переставал распространяться на тему плохого питания уже третий час. Но девушка слушала его с рассеяной нежностью: это заботливое ворчание, сдобренное огромными толстыми будербродами с ветчиной, которые возчик накромсал своим кинжалом прямо на облучке, и кувшином ягодного кваса, тоже было частью ее жизни, наследством, доставшимся от мамы. Род, общность - и в то же время сила, позволяющая ей идти по жини самостоятельно, вот чем было для Каоны Заречное с его обитателями. Привязанный сзади к фургону теленок задумчиво пробовал на вкус пучки соломы, торчащие меж планок обрешетки. Солома ему не нравилась, но через несколько минут он забывал об этом и снова тянул золотистый колючий клок губами. Рамио улыбался, лежа на спине, словно высматривая что-то незрячими глазами в хлопающей на ветру крыше повозки. Он с удовольствием съел три бутерброда, выпил кружку кваса и предоставил Каоне самой поддерживать родственную беседу. Всю эту поездку он вел себя довольно странно: перестал тренироваться, избегал находиться в людных местах, почти ни с кем не разговаривал. Каона ждала, когда он поделится с ней своими мыслями, не приставая с расспросами. Но артеас пока молчал. В Заречном вокруг Каоны и Рамио поднялась привычная суета. �м предлагали разом есть, пить, вымыться с дороги, отправиться смотреть приплод этого года в лугах за поселком, прилечь отдохнуть. Каона смеялась, отвечая на поцелуи и объятия, рассказывала короткими фразами о себе, расспрашивала о событиях прошедшего года в Заречном. Зареченцы сразу заметили увечье Рамио, хотя тот старался шагать прямо и почти не опираться на руку Каоны. Кто-то из детишек сунулся было к чужаку под ноги с засунутым в рот от любопытства пальцем, но на него тут же шикнули. � как ни в чем ни бывало начали степенно расспрашивать высокого смуглого парня о ковке оружия, о тренировках бойцов, о том, каких тварей он добывает на охоте и почем нынче на юге их шкурки. Рамио, сперва ожидавший разговора со стиснутыми зубами, быстро оттаял. Он был немногословен, но рассказывал охотно и даже показывал то, чего сам видеть не мог: кромку своего меча, качество выделки кожи на сапогах. Отец подошел к Каоне сзади и приобнял ее за плечи. - Кто это, доча? - спросил он, хитро щурясь на отблескивающий щит артеас. - Это мой друг, - неожиданно смутилась девушка. - Я тебе рассказывала, помнишь? Он ослеп из-за нашей магии. - Зря ты его раньше к нам не привозила. Гляди, как у нас тут хорошо да привольно, - улыбнулась из-за спины отца мама. - Да… - Каона вдохнула полной грудью запахи скошеной травы, речной прохлады и… свежего навоза. Действительно, приволье! Стадо идет на дневную дойку, сейчас кто-нибудь принесет гостям парного молока, еще покрытого белой пеной, неописуемо пахнущего детской, телячьей сытостью. Да не в чашке по-городскому, а прямо в подойнике, прикрытом мокрой ряднинкой, через которую молоко цедили. � вручат большую глиняную кружку - черпайте из ведра, да пейте, гости дорогие. Балованое молоко все равно заквасят или пустят на болтушку телятам. �ли добавят в круглый чан с закваской в сыроварне. �ли выпьют босоногие, упарившиеся носиться по жаре, ребятишки, так и не донеся до дома. Рамио тоже потянул носом воздух. Девушка давно уже замечала, что артеас на самом деле воспринимал не только ее боль. Слабее, но все же довольно ясно, он чувствовал ее радость. Вернее, ту физическую часть радости, которая передается телу: приятную истому, упругость мышц, запахи, звуки, вкус. Даже на значительном расстоянии он мог с уверенностью сказать, что девушка купалась или нюхала цветы. А уж сейчас, стоя в двух шагах от нее, Рамио воспринимал эти ощущения почти как свои. Но на его смуглом лице мелькнуло недоумение. Каона фыркнула в кулачок: кажется, артеас так и не понял, почему ощущает одновременно ее удовольствие и… запах навоза. Надо будет попозже объяснить ему. А сейчас… - А вот молочка свеженького, гости дорогие! - из-за угла вышла дородная женщина с подойником. Но отец Каоны решительно загородил собой Рамио: - Каонке плесни, Найя, а гостю не нужно. Непривычный он к сырому-то, как бы не поплохело. Родичи понемногу расходились. Каона с родителями повели Рамио в дом деда Тарвора, отца матери. Сам дед погиб уже лет десять назад, но его просторный дом до сих пор не перешел в наследство никому из восьмерых детей. Сейчас в нем жили разом три семьи, но временно, покуда не отстроят свои. А так просторную постройку использовали для приема дорогих гостей, родственников и близких друзей рода. Здесь гостям выделили две смежные светелки. Каона заметила, как мать и отец обменялись взглядами. У родителей явно крутился на языке вопрос: а не поселить ли дочку с ее приятелем в одну комнату. Дело-то хорошее, и парень вроде ничего, даром что слепой. Но отец еле заметно качнул головой. Дочка сама решит - он уже не сомневался в силе ее характера. А вот сама девушка была переполнена терзаниями. Она провела Рамио по комнатке, давая ощупать кровать, табурет, столик у окна и вделанный в стену шкафчик. Теперь, после Преобразования, здесь на Севере зимы были суровыми. Поэтому в каждой комнате теплился очажок с вечными углями, прикрытый тяжелой чугунной дверцей. Потом показала ему дорогу в свою светелку по соседству, очень похоже обставленную. - Ты здесь стала другой, - медленно произнес артеас, повернув лицо к слабому жару очага. - Расскажи мне, что для тебя это место? - Это мой род, - задумчиво провела по деревянной панели стены Каона. - То, что у меня невозможно отнять. Я могу жить где угодно и заниматься своими делами, а они тут… будут всегда. - Но ты не хочешь жить тут с ними… - утвердительно кивнул Рамио. - Да, не хочу. Это не моя жизнь. Знаешь, когда-то давно наш род едва не постигла общая участь больших сельских семей. �з которых дети рано или поздно разъезжаются по свету. Те, кто уходили учиться, сюда уже не возвращались. �м нечего было делать дома: ведь новые ремесла, новые умения тут негде было применять. Любому мастеру нужны инструменты, нужны подмастерья, покупатели, клиенты. Тогда мой дед Тарвор решил построить мастерские прямо тут, в Заречном. Неподалеку тракт, люди переселяются на север, купцы водят караваны. Он рассчитал верно: дети начали возвращаться домой. Таких, как я, совсем немного. Тут есть мастера разных профессий, фермеры, объездчики буйволов и кугуаров, охотники, следопыты, рыбаки, тренированные воины в малой дружине и ученые, целители и учителя, музыканты и даже один художник, к которому приезжают лорды заказывать портреты. Наверное, когда построят храм в Заречном, появятся и священники. Я иногда думаю, что мои братья рано или позно вернутся сюда. �… - Каона замолчала, осекшись. - � твои дети, да? - в голосе Рамио была глубокая задумчивость. - Ты хотела бы, чтобы они жили тут? - Про детей я теперь не знаю, - вздохнула девушка. - Это слишком сложно для меня. - � для меня тоже, - признался правитель крылатого народа. - � для меня… Он внезапно поднялся и, легко касаясь стены ладонью, молча вышел из комнаты. Девушка поняла, что он хочет остаться один. Настроение артеас иногда менялось по непонятным ей причинам. Приглушенно хлопнула дверь его комнаты. Рамио понял самое главное в ней, ухватил самую суть - но при этом по-прежнему отстранился, как и отец, предоставляя ей возможность решать все самой. Позже, вечером, помогая матери и двоюродным теткам ставить многочисленные хлеба в печь, Каона думала о всех этих сложностях с легкой досадой. Мать, видя настроение дочери, незаметно кивнула своим сестрам и увела девушку на улицу. Звездное небо отливало сиреневым со стороны океана. Вдали, над портом Рун, дрожало оранжевое зарево от освещенных улиц и домов. Со стороны реки, с лесного берега, наползал сырой и плотный туман. Где-то закричал схваченный зверек: ночные хищники вышли на охоту. Рыкнули ручные волки, обегающие поселок вдоль околицы, отгоняя чужаков от своей территории. Заскрипела тетива на сторожевой башне. - Что тебя так тревожит, дочка? - спросила мама, накидывая на плечи Каоне шерстяную безрукавку, прихваченную в сенях. - Все сразу, - буркнула девушка. - Вся эта жизнь, перепутанная до безумия. Скажи мне, почему взрослые не учат нас самому главному? - Главному? - мать мягко улыбалась дочери. - Да, такому важному! - Каона повысила голос. - Ведь ты сама искала всяких мудрецов долгие годы - чему ты хотела от них научиться? Какой мудрости тебе не хватало? � если ты ее узнала, то почему не передала нам, своим детям? - Чему же такому вас не учат, расскажи мне? - мама опустилась на скрипучую лавочку у плетня. - Как любить кого-то? Как провожать друзей? - Каона рубанула воздух рукой, потом прижала стиснутый кулак к груди. - Как пережить славу или как пережить полную безвестность? Как уйти от кого-то, кого ты больше не любишь? Что происходит в головах у других людей, о чем они думают? Что можно сказать умирающему другу? А врагу? � как жить, когда ты столького не знаешь? - Мы не учим вас, - мать провела по лицу ладонями. - Да, не учим, ты права. Потому что этому нельзя научить. Можно только рассказать как другие люди до тебя поступали так или этак. � ты все равно будешь искать свой путь и свой способ сделать что-то, потому что твое сердце - единственное во Вселенной, и ты любишь как никто другой и уходишь своей дорогой за своей звездой. Может быть, однажды ты узнаешь ответ для всех и вернешься - научить нас? - по лицу женщины внезапно потекли слезы. - Ты плачешь, мама? - Каона испуганно обняла ее, растеряв весь свой воинственный пыл. - Ты так быстро выросла, - всхлипнула та. - Быстрее всех! - Ничего, мам, я справлюсь, - проглотила ком в горле девушка. - А ты для себя нашла ответы? - Да, я нашла. Но они не годятся тебе, - мать утерлась фартуком и слабо улыбнулась. - Ведь ты не жена купца из небольшого городка. У тебя другая дорога в жизни - и другие ответы. - Ты счастлива теперь? - этот вопрос Каона не решалась задать матери уже много лет. - Мне казалось, что ты была очень несчастна, когда мы были маленькими. - Я была растеряна и не умела найти себя, - пожала плечами женщина. - Замужество и материнство обрушились на меня так внезапно, что мне все время казалось - это не со мной происходит. Трое детей, подумать только! А я вся еще была тут, на лугах своего детства. Потом твой отец понял это и привез меня домой. � все встало на место. - Как? Как оно встало? - Каона согревала мамины руки в своих горячих ладошках. - Очень просто. Мы приехали в тот раз под вечер, в темноте. Всюду лежал туман, и я так и не увидела ничего знакомого. Утром я вскочила рано-рано, как в детстве, и скорее помчалась на улицу. Мне хотелось обмануться, хотелось пожить часок так, словно вас с отцом нету в моей жизни. Вставало солнце, туман таял, все Заречное выплывало мне навстречу. Стадо двигалось на пастбище, свистели птицы. Я ощущала себя легкой, как пушинка. Хотелось схватить хворостину и кинуться выгонять коз и овец из хлева, как я делала в детстве по утрам, помогая взрослым. Я шагнула к открытой двери хлева и увидела там другую девочку с прутиком. Не помню уже, кто это был из моих племяшек. Она смеялась, не замечая меня, разговаривала с овцами, шлепала коз по спинам и щекотала козлят. В лучах утреннего солнца она сама была как дух воздуха, прозрачный и невесомый. � в эту минуту я поняла, что детство - это не сам человек. Детство - это место и время, куда невозможно вернуться. Туда все приходят по очереди и по очереди покидают его. Но если для меня тут нет места, то где же я должна быть? Мне стало так одиноко, словно я по ошибке забрела в чужое село, перепутав его с Заречным. � тут твой отец подошел ко мне сзади и обнял за плечи. Он был такой теплый, такой родной, что я просто задохнулась от счастья. Вот мое место - поняла я. Я все время была на своем месте, а хотела вернуться на чужое. Если бы ты знала, с какой радостью и гордостью я рассматривала вас в то утро! Словно вы только что появились у меня. - Я помню, что ты сильно изменилась в той поездке, - кивнула Каона. - Ты стала такая веселая… - Потому что все для меня встало на место, - согласилась с ней мать. - � на душе стало легко, и все, что я делала, наполнилось смыслом. - Поэтому ты и приезжаешь сюда - напоминаешь себе об этом? - Не только, - мать усмехнулась. - Уж такое-то трудно забыть. Тут еще и родня, и место красивое. А у отца здесь постоянно какие-то дела, ведь он с твоими дядьями до сих пор партнерствует в торговле. - А есть для тебя место еще более родное, чем Заречное? - Каона с интересом всматривалась в мамино лицо. Она еще совсем не старая, а когда смеется - похожа на девчонку. Но в волосах полно седины, а руки давно огрубели от домашней работы. - Ну, наш дом, конечно, - растерялась мать. - А еще? - А еще лесная заимка, - мама улыбнулась своим воспоминаниям. - Она тут за рекой в полутора десятках миль, путь порядочный. Меня туда дедушка брал, когда они охотились. В лес, конечно, мне ходу не было, так в заимке и хозяйничала, пока мужчины делом заняты. Но там такая особенная тишина. Вокруг дома сосны стоят, словно вечный закат за окном. Широкая поляна слегка покатая, за поляной тропа начинается. Дальше в лесу растут дубы, там мрачно и зелено. Ручей журчит в пяти шагах от крыльца. � такие колокольчики - выше моего роста! Там их никто не рвет и не косит. Я иногда ложилась в траву и лежала часами, глядя как синие цветы сливаются с синим небом. Там тихо, монстры почему-то обходят это место. - Я там никогда не была, - удивилась Каона. - Попрошу кого-нибудь их охотников, пусть вас туда свозят, - предложила мать. - Хорошо! - согласилась девушка. - Только давай ближе к отъезду? Нам все равно на восток отсюда двигаться. - Ладно, - легко кивнула мать, не удивляясь словам дочери. Ее внутреннее спокойствие действовало на юную чародейку умиротворяюще. Дорога в тысячу миль начинается с маленького шага. Каона все сделает правильно и найдет свои ответы, так же как и мама. - А помнишь, как вы с братьями тут по ночам за козлиной шерстью в хлев лазали? - внезапно вспомнила мать. - Мы-то с отцом все видели в окошко, а вы так крались, так прятались! - Помню-помню! - обрадовалась воспоминанию девушка. - Мы эту шерсть жгли и пепел подсыпали Гунтяшке, помнишь, толстому такому? Он нас все дразнил городскими, а нам кто-то наболтал, что от этого пепла у Гунтяшки рога вырастут. Обе женщины, юная и зрелая, весело рассмеялись. Мама поднялась, может быть чуточку тяжелее, чем раньше, слегка опираясь на руку Каоны. - Пойдем спать, - предложила она. - В Заречном рано поднимаются, ты же знаешь. - Да-да, - рассеяно отозвалась девушка. Она не могла оторвать глаз от трех детских фигурок, которые в тени хлева подсаживали друг дружку в узкое оконце. Слегка затрещала чья-то рубашонка, зацепившаяся за гвозь. Кто-то сдавлено пискнул. В хлеву беспокойно взмемекнул черный косматый козел - вожак смешанного козье-овечьего стада Заречного. Каона прыснула в ладонь, стараясь не спугнуть маленьких заговорщиков. «Детство - это место и время… - подумала она. - � место остается навсегда. А время уходит навеки.» Может быть, это не самый важный ответ из тех, которые ей предстоит найти для себя, но Каоне почему-то стало легче, глядя на эти детские ситуэты в темноте. На охотничью заимку Каона с Рамио попали через десять дней. Попрощавшись с родными, обняв отца и маму, девушка бодро зашагала следом за артелью охотников в сторону Мертвецкого леса. Разумеется, зареченцы не охотились в проклятом месте. �х угодья лежали в северном Двухвостье, в Угловом лесу, зажатом расходящимися руслами Ветрохвостки - Дальним и Ближним Хвостами. Но гать начиналась на самой границе запретного места, и Каона невольно озиралась на темные ели, стерегущие тайны живых мертвецов. - Тут пахнет сухой мертвечиной, - подлил масла в огонь Рамио, сжимая рукоять меча. - Далеко от нас? - встревоженно спросила Каона. - Да, довольно-таки, больше мили, - успокоил ее артеас. - � движутся не в нашу сторону. - Ничо, девонька, если упыряки к нам сунутся, мы их приголубим, - старший охотник погладил свой лук, выглядевший на первый взгляд просто и непритязательно. Однако, Рамио с трудом сумел согнуть его и накинуть тетиву. После этого охотники зауважали гостя, а он - людей, чье самодельное оружие, оказалось более грозным, чем узорчатые эльфийские боевые луки, с которыми он тренировался в Гильдии.