Grunedaal

Они сообщили всех странные вещи: никаких знамен, штандартов или других отличительных знаков у расположившегося воинства дозорными не обнаружено, равно как и каких-либо обозов с провиантом. Тут снова возобновились пересуды и толки и толпа стала роптать. Всех интересовало, кто же эти солдаты, раз они не солдаты союзного государства. Старейшины попросили людей не расходится, пока все не выяснится, и пока не предпринимать никаких действий без согласования с магистратным советом. В ратуши был созван магистратный совет. На нем решалось, что делать в связи с пришествием неизвестного воинства и к чему готовить народ.
      Так магистр торговли настаивал откупиться от неизвестного воинства, тогда они, может, не захотят входить в город и нарушать древние городские вольности. Воевода настаивал на том, чтобы послать к пришельцам делегацию и все разузнать от них самих, нежели сидеть и гадать, ничего не зная. Но воевода не обладал решающим голосом, и его предложение было отвергнуто членами магистратного совета. Тогда магистр ключей и печатей решил продолжить обсуждение и повременить к какими-либо действиями. "Всякое необдуманное действие грозит нашему городу большой опасностью. Мы можем спровоцировать неизвестное воинство напасть на нас", - вот, что говорил магистр ключей и печатей и все с ним согласились, кроме воеводы, которого никто уже не хотел слушать.
      Тем временем пришельцы ничего не предпринимали, они спокойно отдыхали в своем лагере и своим хладнокровным спокойствием ужасали горожан. "Они потому спокойны, что уверены в легкой добыче", - говорили друг другу люди. Самое страшное для них было то, что никто не знал, откуда пришло неизвестное воинство, какой стране или правителю принадлежит, и чего собственно хочет от нашего города.
      Шло время. Магистр ключей и печатей пришел к решению, что какие-либо меры равно предпринимать: стражу не увеличивать, ополчение пока не созывать, никаких действий, могущих показаться неизвестному воинству предосудительными и агрессивными, не предпринимать. Но тут вмешался воевода и сказал следующие: "Разве можно стражу не увеличивать, а ополчение не созывать, когда под самыми стенами города стоит хорошо вооруженное войско? Это все равно, что разоружиться перед агрессором! Ведь неизвестное воинство может решить, что раз никаких оборонительных действий в городе не предпринимают, то мы уже готовы сдаться на милость победителю. Тогда это только подтолкнет пришельцев к активным действиям..." На это ответил городской казначей, славящийся своим рассудительным и спокойным характером: "Как ты думаешь усилить стражу и созывать ополчение? Ведь прийдется отзывать дозорных, поднимать ночную стражу, которая уже отдыхает и отзывать стражников, охраняющих городское имущество ратушу, храм, казну, склады? Ведь если на то пошло, у неизвестного воинства могут быть тайные лазутчики среди горожан, и им это станет известно." Отказался казначей и от мысли созывать ополчение, так как для этого необходимы большие траты и освобождение всех мужчин от службы на время сборов. Созывать ополчение он видел поспешным и сомнительным предприятием.
      Тут, наконец, старейшины города решили послать к неизвестному воинству небольшую делегацию, чтобы разузнать кто эти люди, и почему они стоят у городских стен. Решили старейшины, чтобы эта делегация довела до сведения пришельцев, что Грюнедаль - мирный город и ничего против неизвестного воинства не имеет. Воевода опять запротестовал: "Как можно к неизвестному воинству посылать безоружных представителей города? Они не замедлят этим воспользоваться: возьмут наших делегатов в заложники и тогда городу придется идти на уступки, чтобы своих людей вызволить." Все воеводу заставили замолчать и решили послать к неизвестному воинству несколько человек: писаря от магистратного совета, стражника, глашатая, старшего цехового мастера, представителя купеческой гильдии и священнослужителя. С этим не согласился старший цеховой мастер и сказал следующее: "Не пристало мне заниматься такими вопросами - мое дело управлять цеховым братством и следить за работой в цехах. И цеховых мастеров отпустить я не могу: это остановит всю работу. Вот если что подмастерье..." Ему вторил представитель купеческой гильдии: "Купцы не ведут никакие переговоры, кроме как торговых."
      Священнослужитель также отказался идти: "Ведь если я пойду, неизвестное воинство может подумать, что переговоры будут носит не светский, а духовный характер. А что если они, - а я в этом почти уверен, - исповедуют другую веру, нежели мы? Ведь это оскорбит и возмутит их. Уж лучше мне никуда не идти, а молиться Творцу и покровителям об успехе делегации и следить, чтобы сердца наших людей не ожесточались..." Воевода, услышав это, возмутился и отказался посылать десятника в составе делегации: "У меня их и так мало, - им еще ополчение организовывать. Пусть идет тот стражник, что первым пришлое войско увидел с колокольни." Тогда старейшины решили послать за городские стены делегацию в новом составе: глашатая с трубой, стражника с знаменем города, но без оружия, подмастерье, а во главе - старшего писаря с грамотой. Делегация была составлена, освящена священнослужителем и отпущена за городские стены. Об этом было объявлено народу и все решили ждать возвращения делегации.
      Все ждали, а так как ждать занятие утомительно, стали спорить между собой, шуметь и ужасаться слухам, которые росли как на дрожжах. Шум и споры прервали гонцы от дозора: делегация вступила в переговоры с неизвестным воинством, и пришельцы стали вроде бы стекаться к городским воротам, без видимого строя. Все снова всполошились и стали ругать старейшин: послали де не тех, кого нужно было послать, и не вовремя...
      Старейшины испугались, что у ратуши такой шум и гам поднялся и начали народ урезонивать: "Прекратите шуметь! Неизвестное воинство может подумать, что мы начали созывать ополчение и не будут вести переговоры с делегацией, и может начнут штурм города! Лучше всем успокоиться и подождать возвращения делегации..."
      Прошло время и наступил полдень. Солнце выглянуло из-за облаков и стало совсем жарко. Собравшихся у ратуши разморило. Они начали жаловаться и сетовать: "Держат нас старейшины почем зря на солнцепеке. И как они будут ополчение созывать, если всех уже разморило и все устали? Сколько можно стоять, уж лучше б по домам распустили..."
      Сетования народа прервал запыхавшийся гонец от дозорных. Гонец доложил старейшинам и народу: неизвестное воинство подошло к самим воротам, но ничего пока не предпринимает, а делегации пока не видно... От таких слов все снова всполошились, и громче всех кричал воевода: "Вот видите, послали людей без оружия, а теперь нужно срочно их освобождать! А если мы своих людей не спасем, пришлые осмелеют, подумают, что жители города - люди трусливые и беспомощные, и начнут штурм города!" С ним не согласились другие старейшины: "Если открыть ворота, чтобы выпустить отряд для освобождения делегации, пришлые воины ошибочно решат, что это им ворота раскрывают и ринутся в город. А если мы попробуем закрыть их снова, то неизвестное воинство может разгневаться и просто высадить ворота таранами, и начнут мстить всем за мнимые оскорбления..." С этим многие согласились, но одновременно потребовали от старейшин что-то решать с воротами, так как скот до сих пор не выпасен, кузнецы не имеют возможности доступа к рудникам, гончары к глине, дровосеки к лесу, что за рекой...
      Пока все шумели и спорили, от старейшин что-то требовали, городской воевода куда-то исчез, но никто из собравшихся этого не заметил. И тут прибежал снова гонец от дозорных и сообщил всем: воевода снял с дозора десять стражников и куда-то с ними удалился, ничего о том начальнику дозора не сообщив. А через какое-то время дозорные увидели, как появился вдруг воевода с десятью стражниками уже за городскими воротами и прямо перед неизвестным воинством. Один из дозорных даже вроде бы увидел блеск меча, но вот меча воеводы или пришельца - он не знает. Но сразу же после этого наблюдалось столпотворение и поднялись клубы пыли...
      Старейшины города таким известием были буквально убиты. Они осудили действия воеводы и объявили о лишении его назначенной должности. Дальше что делать, они не знали. Все решили, что воевода начал сражение и теперь неизвестное воинство начнет брать город штурмом и не пощадит никого. Тут все стали кричать, что никакое ополчение уже не поможет, так как пришельцы озлоблены бездумными действиями бывшего воеводы, что их целое море за стенами и что они, в отличие от горожан, вооружены новым и страшным оружием. "Мы же не обучены военному ремеслу и воеводы у нас теперь нет! И всегда стараниями казначея стражники плохо оплачивались, а вооружение не давно не обновлялось!.. Больше всех виноват казначей, который не хотел, чтобы обнаружились скудные запасы в оружейной палате! .." - кричали испуганные люди и некоторые из них плакали.
      Все были в страшном смятении: одни ругали казначея за его неприязнь к бывшему воеводе, что послужило одной из причин его бессмысленного поступка. Другие во всем винили бывшего воеводу и теперь готовились к ужасной смерти. Люди начали просить старейшин скорее открывать городские ворота. "Их все равно высадят! - кричали они, побледневшим от страха, старейшинам, - А от того, что мы их сами по доброй воле не открыли когда нужно, неизвестное воинство учинит бойню - все предаст разграблению и перережет всех нас до единого..." "А если мы сейчас ворота откроем, - убеждали некоторые старейшин, - то этим успокоим разгневавшихся пришельцев, покажем им, что то была ошибка - допустить, чтобы бывший воевода смог спровоцировать неизвестное воинство на сражение... Мы попросим у неизвестного воинства прощения за необдуманные действия бывшего воеводы, докажем своим гостеприимством, что мы дружелюбны и миролюбивы... Конечно, это запоздалый шаг, но мы будем надеется, что неизвестное воинство, исходя из своего могущества, отнесется к городу снисходительно - как подобает победителю относится к проигравшему! .."
      И вот в самый разгар стонов и криков к старейшинам, которые уже совсем от такого шума потерялись, прибежал гонец от дозорных. В наступившей тишине он сообщил всем поистине страшную вещь: к самим воротам подошло несколько пришельцев и стали стучать кулаками в ворота, чтобы, по-видимому, скорее открывали ворота. А так как дозорные остались без начальства - воевода делся неизвестно куда, и оказывается, его уже лишили должности, - то старейшинам решать: открывать ворота или как?..
      Тут народ громогласно потребовал от старейшин решаться на что-то, так как дальше так нельзя: всем стало страшно от длящейся неизвестности. "Отпирайте ворота, и все тут!" - раздраженно кричали люди. Старейшины стали решать между собой делать этого или нет. И, наконец, к перепуганному народу вышел магистр ключей и печатей. Он объявил: городские ворота необходимо отпереть. Но тут же оговорился, что это не его личное решение, а решение магистратного совета, который, в свою очередь, пришел к такому решению по требованию самих горожан. "Нас на то и выбирали вы, чтобы мы вашу волю выполняли!" - сказал побледневший магистр, но потребовал от народа, чтобы никаких враждебных действий не совершалось. "Необходимо держать себя в руках, - тихо говорил магистр ключей и печатей, - чтобы не усугублять агрессивные настроения пришельцев и показать своим миролюбивым видом, что мы с радостью ждем их и готовы сделать, все от нас зависящее, чтобы неизвестное воинство простило нам наши ошибки. Сделаем вид, что ничего плохого между нами и неизвестным воинством не происходило и происходить не может."
      Магистр ключей и печатей стал заверять испуганных горожан: неизвестное воинство побудет в нашем городе несколько дней, страсти поостынут, пришлые люди успокоються, увидят наше искреннее миролюбие и гостеприимство, убедятся, что в нашем городе нет для них врагов и недоброжелателей, а есть только друзья. Вот тогда-то можно будет смело и открыто идти к начальникам неизвестного воинства, и ненавязчиво узнать - кто они, откуда идут, и с какой целью прибыли. А пока нужно вести себя тихо и спокойно, не выражать какого-либо неудовлетворения или радости, чтобы пришельцы не смогли заподозрить жителей города в неискренности, лицемерии и коварстве. "А лучше всего расходитесь по домам и на улицах не скапливайтесь, - не мешайте неизвестному воинству спокойно проходить через ворота и главную улицу!" - так закончил магистр ключей и печатей и многие одобрили его слова, назвали его мудрым человеком.
      Тут вышел к народу священнослужитель. Был он взволнован и говорил проникновенным голосом. Он попросил всех жителей города, заклиная их именем Основателя и самого Творца, не ужесточаться сердцем от того, что в наш город войдет неизвестное воинство, дерзких мыслей против установленных властей и наличествующего порядка не иметь. "Смирите гордыню, - говорил священнослужитель, - не впускайте в себя демона ненависти и мести, ибо вы иногда бываете вспыльчивыми и горделивыми, а это плохо. Специально по домам от неизвестного воинства не прячьтесь, ибо вера учит нас быть всякому событию открытыми и радостными... Живите как и прежде - спокойно, мирно, в согласии с установленным порядком, с открытым сердцем и чистыми руками. Ибо если вы убоитесь и будете прятаться по домам, как дикие животные прячутся по своим норам, пришлые воины подумают, что жители нашего города совсем не рады их прибытию. И даже напротив: недовольны и задумывают тайно против них направленные действия, - исполненные страха и ненависти. Тогда иноземцы засомневаются в искренности наших властей, почувствуют себя не уютно, и оттого ожесточаться, и от этого могут пострадать ни в чем не повинные люди нашего города. Совершая насилие, пришлые люди содеют страшный грех, - и в этом будете виноваты только вы, кривые душой и черствые сердцем! И чтобы этого избежать, слушайте люди: будьте незлопамятны и добросердечны! Молитесь денно и ношно богу, чтобы ни один человек не пострадал и ни один камень не узнал твердость меча и зной пламени! Молитесь за спокойствие и доброе решение дел неизвестного воинства, ибо от этого будет спокойствие и мирный порядок в нашем городе!" Так закончил свою речь священнослужитель и все нашли ее мудрой и сдержанной.
      Тут выступили перед народом знатные купцы и цеховые мастера. "Знаете, говорили они с неожиданной радостью, - ведь всякому воинству нужны многие товары и продукты. Всяким воинам необходимо хорошо питаться, спать в хороших гостиницах, пить дорогие напитки, хорошо одеваться, покупать безделушки или украшения для женщин, чинить оружие и конскую упряжь. Все это необходимо воинам, и неизвестные воины такие же люди. А ведь они-то не из соседней страны, а откуда-то издалека, и потому должны нуждаться во многом. Они не знают наши цены на товары и услуги. Поэтому можно извлечь большую прибыль из того, что неизвестное воинство войдет в наш город. Поэтому нужно быстрее открывать ворота, - ведь с каждым часом мы теряем большие деньги..." Их поддержали домовладельцы, трактирщики, менялы, ростовщики и кузнецы, и люди других профессий. И вот уже многие с радостью кричали: "Быстрее открывайте ворота!"
      Тут снова стал говорить священнослужитель: "Ведь это еще и хорошо, что неизвестное воинство пришло именно в наш город. Это испытание для нас - как мы себя поведем, так нам и воздастся!" А за его спинами говорили циничные торговцы: видишь, как заговорил преподобный отец, надеется, что пришлые дадут большие пожертвования храму... Стали все кричать от сильного возбуждения и только один юродивый дурачок, которого все хорошо знали, сел прямо в пыль и горько заплакал, говоря, что жалко ему города и его жителей. Это совсем развеселило людей, а магистр права с плохо скрываемым гневом потребовал запереть дурака в тюрьму: "Он еще что-нибудь дурацкое ляпнет или вытворит! Вдруг иноземцы сильно обидятся?!" Приказали старейшины одним стражникам запереть дурака в тюремной камере, а другим стражникам - идти и отпирать городские ворота.
      Ворота открыли и все те, кто не побоялся остаться и не спрятался по домам, прижавшись к краям базарной площади, стали смотреть как в город заходит неизвестное воинство. Пришлые воины вошли в город без излишнего шума и ожидаемых многими победных фанфар. Разговаривали они только между собой вполголоса, и даже вроде бы подковы их коней цокали совсем не громко. Было их великое множество, что не сосчитать, но не настолько много, чтобы не найти себе ночлега или пропитания. Неизвестные воины были рослыми и статными мужчинами в отличие от грюнедальцев, которые всегда отличались упитанностью и приземленностью. Они восседали в седлах прямо и величественно, и все их тело было закрыто черными латами из очень блестящего железа или вещества, так что не было видно ни их кожи, ни их глаз, и нельзя было сказать - брюнеты они, блондины или рыжие. Пришельцы держали в руках странное и доселе невиданное оружие: копья были слишком тонки и длинны, а щиты - слишком толсты и широки, если это, конечно, были копья и щиты. А другое оружие было настолько странным, что оружейных дел мастера, находившиеся в толпе, не могли понять, что это и как этим воевать, и между собой тихо шептались: "Правду говорили, что у неизвестного воинства новое и страшное оружие. Куда нам до них со своими поделками..." Были неизвестные воины одеты в одежды невиданного доселе покроя: слишком яркие были и пестрые их одежды, и непонятно было жителям города, рисунок на этих одеждах такой сложный, что путает глаз, или это - просто множество пятен и линий.
      И как не всматривались многие, не могли они определить: кто из пришлых людей начальник, а кто слуга или подчиненный. Все они были одинаково вооружены, одинаково одеты, шли или ехали с одинаково горделивой осанкой. "Кто из них командир?" - спрашивали шепотом друг у друга горожане и пожимали плечами. Не было у неизвестного воинства ни знамен, ни каких-либо штандартов и все они двигались в тишине без видимого порядка...
      Вот неизвестное воинство въехало на базарную площадь, въехало не спеша, словно были они не воинами, но некими странниками-пилигримами. Не заметили горожане к своему удивлению у пришлых людей ни видимого удовольствия, ни раздражения или любопытства. У многих возникло такое ощущение, что не живые это люди, а некие странные механизмы, не знающие человеческих эмоций и переживаний. Некоторые из пришельцев разговаривали вполголоса между собой, но язык их был не понятен горожанам, - речь слишком резка, слова лишком коротки, обрывисты, звуки мало различимы и невнятны...
      Тут кто-то из горожан догадался позвать одного человека, состоявшего помощником у старого купца, который прослыл знанием языков. Запыхавшийся человек стал внимательно прислушиваться к незнакомой речи, но скоро на его лице обозначилось явное разочарование: этот язык не походил на древний язык, которым написано священное писание, не походил он и на язык соседнего государства, и на диалекты заречных селений. Люди, что ожидали понятных им разъяснений, сокрушенно качали головами и выражали свое неудовольствие помощнику купца...
      К большой радости и удивлению собравшихся горожан пришельцы не стали грабить, жечь или разрушать, не причинили какого-либо насилия и не приставали к женщинам, как того боялись наиболее ревнивые мужья. Странное это было воинство и совсем не походило на войско союзного государства или городскую стражу: такое оно было сдержанное и дисциплинированное. Одни радостно говорили меж собой: "Смотрите, бог и святые покровители утихомирили и смирили их! Правду говорил преподобный отец, что нужно молиться, - разве это не доказательство!" Другие же были с ними не согласны и недоверчиво шептали: "Рано радуетесь, ждут они просто назначенного часа и был им приказ ничего не разрушать, - будущее имущество..."
      Расположились иноземцы в гостинице и на постоялых дворах, что при храме, трактире и ратуше. Ничего так и не произошло, и горожане, удивленные и немного напуганные необычайным спокойствием пришельцев, тихо разошлись по домам. Горожане были снова напуганы: гробовая тишина царила на улицах и ни одна собака не лаяла. Ночная стража в эту ночь не работала: магистратный совет посчитал предосудительным службу, так как неизвестное воинство может воспринять вооруженных людей как лазутчиков или мятежников. Стражники к собственной радости были распущены по домам на неопределенное время и было распоряжение: жителям ночью из своих домов не выходить.
      Шли дни. Ничего в городе не происходило. Неизвестное воинство и не думало начинать переговоры со старейшинами. К возмущению и страху домовладельцев, трактирщика, купцов, ростовщиков и менял иноземцы никаких работ не желали и за постой и еду не платили. Домовладельцы возмущались, но молчали, боясь обидеть пришлых и рассердить власти. Самые осторожные урезонивали их: "Видимо, еще войсковая казна с обозами не подошла. Как подойдет, так они и заплатят, не скупясь..." Но со временем некоторые начали задаваться вопросом: "А была ли войсковая казна?"
      Иноземцы не покупали никаких товаров или изделий, хотя купцы и ремесленники из кожи вон лезли, чтобы удивить и заинтересовать неизвестное воинство своим богатым выбором и искусством. Они выставляли лучшие свои товары и изделия, но пришлые люди оставались равнодушными к их старанию. Не подходили они к лавкам, не проявляли интереса и даже не смотрели в сторону торговых рядов. Многие стали поговаривать, мстя купцам и ремесленникам за высокие цены: "Настолько плохи ваши товары и изделия, что неизвестное воинство стыдится на них смотреть!" Торговые и ремесленные люди возмущались, но тут магистр торговли приказал, закрыть на неопределенное время торговые ряды и ремесленные цеха, так как цены и качество продукции совсем не соответствует запросам иноземцев. "Они могут обидеться или оскорбиться, увидев такой срам!" - сердито шептал магистр торговли, - "А вдруг они подумают, что мы специально выставляем такое безобразие и еще в три дорого, чтобы оскорбить их или бесчестно поживиться? Не нужно ожесточать их, расходитесь пока по домам! .."
      А вскоре всякая работа в цехах была приостановлена, а цеховое братство распущенно как никому ненужная организация. Следом была закрыта купеческая гильдия. "Радуйтесь, что против вас не начали следствие за лежалый товар и дутые цены!" - грозно сказал магистр права, вешая на здание торговой палаты увесистый замок. То же самое произошло с менялами, ростовщиками и нотариусами. Неожиданно с критикой в адрес этих людей выступил священнослужитель: что он давно сокрушался по поводу их корыстолюбия и алчности, и очень понимает иноземцев...
      Писарям было запрещено заниматься делопроизводством, так как старейшины опасались, что иноземцы, не знающие нашего языка, могут заподозрить писарей в доносительстве или, что еще хуже, в шпионаже. Суровый магистр права по приказу властей навесил замок на здание писчей палаты и бумагохранилище вместе с архивами, потребовав, чтобы писари и архивариус сидели по домам до срока, позже определенного магистратным советом. Писари возмущались, но подчинились указанию. Среди людей начались толки, что городские писари настолько плохи в своем ремесле, что иноземцы не обращают на их услуги никакого внимания, лишь сдерживаясь из присущего добродушия. "Их письмо настолько дурно и безграмотно, что может уже наш город прославился как место невежественное! .." - злобно говорили люди, с укоризной поглядывая на несчастных писарей. Большинство из недовольных были люди неграмотные...
      Шел день за днем, но положение в городе не менялось. Неизвестное воинство продолжало бесплатно жить и не думало разъяснять цели своего прибывания. Магистратный совет никак не мог решиться вступить с иноземцами в переговоры, боясь, из-за возможного взаимного непонимания, учинить беспорядки и кровопролитие. Многие домовладельцы, торговцы, менялы, ростовщики, писари и другие служилые люди, обиженные таким стечением обстоятельств и видя свое разорение и ненужность, решились как-то прояснить дело и направились к ратуше.
      Одни шли жаловаться на незваных гостей, другие хотели услышать дельного совета, третьи требовали созвать магистратный совет, чтобы разрешить все проблемы разом. После некоторого стояния к ним из ратуши вышел магистр ключей и печатей и раздраженно сказал: "Нехорошо доносить на наших гостей и приписывать за их спинами им несвойственное коварство! Вы возводите на наших гостей крамолу, измышляете от безделья клевету, преувеличиваете и склонны видеть во всем, что не так в нашем городе, козни неизвестного воинства! Но ведь они могут прознать и это их оскорбит, это их возмутит и кто скажет: что может тогда случиться?" Никто не знал, что может тогда случиться, и все в растерянности замолчали. Тогда магистр ключей и печатей продолжил: "Может все то, о чем вы так постыдно жалуетесь, следствие какой-либо ошибки или недоразумения. Мы же, как народом избранная власть, не станем предпринимать каких-либо враждебных и необдуманных действий против наших гостей, - на нас лежит ответственность перед городом и всеми его жителями. Ведь страшно подумать, что сделают тогда пришлые люди с нами, если мы проявим такую несдержанность и недружелюбие! Благодарите бога, что мы проявляем необходимое терпение и благоразумие, и что дома ваши целы и имущества не разграблены, что еще никто не пострадал и не произошло никакого ущерба городу!" Тут среди людей поднялся шум, так как они испугались картины, нарисованной магистром ключей и печатей, и стали требовать сделать что-нибудь, чтобы не допустить этого и в дальнейшем.
      Выслушав их, магистр ключей и печатей пообещал не допускать никаких необдуманных действий или речей. Подумав, он объявил, что отныне магистратный совет не будет созываться в ратуше до определенного времени, так как это может навести иноземцев на подозрения: не обсуждаются ли в тайне от них планы мятежа или предательства? "Совет не будет созываться без необходимой на то надобности и больше не будут допускаться в ратушу подобные этой делегации, чтобы не возмущать наших гостей и не будоражить народ..." К неизвестному воинству без ведома властей было запрещено ходить с жалобами, требованиями, просьбами или угрозами, и нарушать их отдых другим каким-либо способом. Испуганные люди разошлись по домам, а в ратуше магистратный совет так и не был созван...
      В ночь на десятый день от Пришествия в город тайно пришел какой-то странный человек. Был он сильно испуган, одежды его были разодраны и грязны, голос дрожал и руки не находили себе места. Этот человек выдавал себя за старшего писаря, которого в свое время старейшины поставили во главе делегации, отправившейся на переговоры с неизвестным воинством. Он рассказал горожанам следующее.
      Когда злополучная делегация подошла к неизвестному воинству и расположилась совсем близко от него, ничего не происходило. Пришельцы упорно игнорировали присутствие делегации и делали вид, что никакой делегации вовсе нет и перед ними пустое ровное место.
      Члены делегации стали решать как быть и начали совещаться между собой. Глашатай предположил, что иноземцы настолько увлечены обсуждением плана по захвату города, что и не заметили прибытия делегации. Это отверг старший писарь, который согласился: да, похоже на то, что наше прибытие они не заметили, но совсем не потому, что обсуждают завоевательские планы, а просто решают свои дела, и ветер, вероятно, дует в нашу сторону, потому они нас и не слышат...
      Тут ему возразил стражник, который указал на весомую причину, ставящую под сомнение такую стройную версию: городское знамя, которое он высоко держал в руках, висело как тряпка, а значит никакого ветра не было. Другие не нашлись, что сказать в ответ, и тогда глашатай решил протрубить в трубу, чтобы неизвестное воинство обратило на делегацию внимание. Когда он протрубил в трубу поначалу ничего не произошло, и старший писарь стал ругать его за неумение. Глашатай разозлился, и стал трубить не переставая, так, что сама делегация оглохла и все стали требовать от него прекратить этот безобразный шум.
      От неизвестного воинства отделилось несколько человек, привлеченных резким звуком, и подошли к делегации. Всем было понятно, что они чем-то возмущены и в большом раздражении, но что они говорили, никто из делегации не мог разобрать. Эти люди стали говорить еще быстрее и голоса их повышались, но делегация ничего не понимала. Тогда старший писарь, как это было ему поручено старейшинами, стал говорить о мире и договоре, и протянул грамоту. Делегация поклонилась, как того требовали приличия. Однако иноземцы никак на поклоны не отреагировали и грамоту из рук писаря не взяли. Видимо, разозлившись, что их совсем не понимают, они почти закричали и замахали руками. Делегация совсем растерялась: люди снова вежливо поклонились, а писарь повторно протянул иноземцам свою грамоту. Тут один из пришлых людей выбил трубу из рук глашатая, и раздражено ткнул мечом в сторону города, что-то громко сказав. Так как испуганная делегация ничего не понимала, он повторил свой вопрос или требование, тщательно выговаривая слова. Это окончилось безрезультатно: делегация страшно испугалась, а больше всех испугался глашатай. Они подумали, что неизвестное воинство настроено отнюдь не миролюбиво, а воинственно, и требует от них передать городским властям, чтобы те поскорее открывали ворота или город будет взят вооруженной силой, и при этом никого не пощадят.
      В большом смятении старший писарь стал просить иноземцев не принимать во внимание допущенные делегацией ошибки или просчеты, и искренне уверял их в миролюбии горожан по отношению к неизвестному воинству. Однако, пришлые только еще больше раскричались. Они постоянно махали руками в сторону города и что-то требовали от делегации. Не успела делегация испугаться еще больше, как странные люди неожиданно повернулись и быстро удалились от них, - они вернулись к кострам лагеря и стали там что-то обсуждать с другими иноземными солдатами. Почему они снова перестали обращать внимание на делегацию, и что обсуждали между собой, - никто из делегации не знал.
      Глашатай настойчиво стал уговаривать других немедленно вернуться в город и честно доложить старейшинам о неуспехе делегации. "Наше промедление может грозить городу срывом переговоров, ведь народ и власти ничего не знают, а наша задача им про все рассказать и как можно быстрее!" - с непонятной пылкостью говорил глашатай. В ответ ему высказался подмастерье, который до того больше все молчал и лишь смотрел в сторону пришлых людей: "Если мы тебя послушаемся и вернемся в город, то неизвестное воинство может подумать, что мы, как делегация, с их необоснованными требованиями согласились, и теперь власти прикажут отпереть ворота. Тогда они подойдут к воротам и оттого, что ворота не отпирают, только больше распаляться и начнут без промедления их ломать.