"Пойдет на нас царь (хан) ратию или рать татарская, и сяду я на коня сам с своею братьею, то и тебе, брат, послать ко мне на помощь двух своих сыновей да двух племянников, оставив у себя одного сына; если же пойдут на нас или литва, или ляхи, или немцы, то тебе послать детей своих и племянников на помощь; корм они возьмут, но иным ничем корыстоваться не должны. Также если пойдут на вас татары, литва или немцы, то мне идти самому к вам на помощь с братьями, а нужно будет мне которого брата оставить у себя на сторожу, и я оставлю. А к Орде тебе и к царю путь чист и твоим детям, и твоим внучатам, и вашим людям". Этот договор заключен совершенно на равных правах, даже у тверского князя более прав, чем у московского, без сомнения вследствие возраста Михаила Александровича: так, последний ни в каком случае не обязывается сам выступать в поход.
      Что касается формы договорных грамот, то до времен великого князя Василия Димитриевича они обыкновенно начинались словами: "По благословению отца нашего митрополита"; первая дошедшая до нас договорная грамота, начинающаяся словами:
      "Божиею милостию и пречистыя богоматери", есть договорная грамота Василия Димитриевича с тверским князем Михаилом; постоянно же эта форма начинает встречаться в договорных грамотах со времен Василия Васильевича Темного, именно начиная с договора его с князем Василием Ярославичем серпуховским. После этих слов следуют слова: "На сем на всем (имярек) целуй ко мне крест (имярек)".
      Оканчиваются грамоты такими же словами: "А на сем на всем целуй ко мне крест по любви вправду, без хитрости". Когда вследствие известных стремлений вражда между родичами, между великим князем и удельными, дошла до крайности, когда мирились только по нужде, с враждою в сердце, с намерением нарушить мир при первом удобном случае, то начали употреблять более сильные нравственные средства, для того чтобы побудить к сохранению договора: явились так называемые проклятые грамоты. Но эти проклятые грамоты, это усиление нравственных принуждений не достигало цели и служит для нас только признаком крайнего усиления борьбы, при которой враждующие действовали по инстинкту самосохранения, не разбирая средств, не сдерживаясь никакими нравственными препятствиями. Что касается формы духовных завещаний княжеских, то они начинались следующими словами: "Во имя отца и сына и св. духа. Се аз грешный худый раб божий (имярек) пишу душевную грамоту, никем не нужен, целым своим умом, в своем здоровьи".
      При обзоре распределения волостей княжеских мы видели, какую важную долю из них князья давали обыкновенно своим женам. Этому богатому наделению соответствовало и сильное нравственное и политическое влияние, какое уступалось им по духовным завещаниям мужей. Калита в своем завещании приказывает княгиню свою с меньшими детьми старшему сыну Семену, который должен быть по боге ее печальником. Здесь завещатель не предписывает сыновьям, кроме попечения, никаких обязанностей относительно жены своей, потому что эта жена, княгиня Ульяна, была им мачеха. До какой степени мачеха и ее дети были чужды тогда детям от первой жены, доказательством служит то, что сын Калиты, Иоанн II, не иначе называет свою мачеху как княгинею Ульяною только, дочь ее не называет сестрою; это объясняет нам старинные отношения сыновей и внуков Мстислава Великого к сыну его от другой жены, Владимиру Мстиславичу, мачешичу. Иначе определяются отношения сыновей к родным матерям по духовным завещаниям княжеским: Донской приказывает детей своих княгине. "А вы, дети мои, - говорит он, - живите заодно, а матери своей слушайтесь во всем; если кто из сыновей моих умрет, то княгиня моя поделит его уделом остальных сыновей моих: кому что даст, то тому и есть, а дети мои из ее воли не выйдут. Даст мне бог сына, и княгиня моя поделит его, взявши по части у больших его братьев. Если у кого-нибудь из сыновей моих убудет отчины, чем я его благословил, то княгиня моя поделит сыновей моих из их уделов; а вы, дети мои, матери слушайтесь. Если отнимет бог сына моего, князя Василия, то удел его идет тому сыну моему, который будет под ним, а уделом последнего княгиня моя поделит сыновей моих; а вы, дети мои, слушайтесь своей матери: что кому даст, то того и есть. А приказал я своих детей своей княгине; а вы, дети мои, слушайтесь своей матери во всем, из ее воли не выступайте ни в чем. А который сын мой не станет слушаться своей матери, на том не будет моего благословения".
      Договор великого князя Василия Димитриевича с братьями начинается так: "По слову и благословению матери пашей Авдотьи". В договор свой с братом Юрием Василий вносит следующее условие: "А матерь свою нам держать в матерстве и в чести".
      Сыну своему Василий Димитриевич наказывает держать свою мать в чести и матерстве, как бог рекл; в другом завещании обязывает сына почитать мать точно так же, как почитал отца. Князь Владимир Андреевич серпуховской дает своей жене право судить окончательно споры между сыновьями, приказывает последним чтить и слушаться матери. То же самое приказывает сыновьям и Василий Темный.
      Относительно княгинь-вдов и дочерей их в завещании Владимира Андреевича находим следующее распоряжение: "Если бог отнимет которого-нибудь из моих сыновей и останется у него жена, которая не пойдет замуж, то пусть она с своими детьми сидит в уделе мужа своего, когда же умрет, то удел идет сыну ее, моему внуку; если же останется дочь, то дети мои все брата своего дочь выдадут замуж и брата своего уделом поделятся все поровну. Если же не будет у нее вовсе детей, то и тогда пусть сноха моя сидит в уделе мужа своего до смерти и поминает нашу душу, а дети мои до ее смерти в брата своего удел не вступаются никаким образом".
      Мы видели, что волости, оставляемые княгиням, разделялись на такие, которыми они не имели права располагать в своих завещаниях, и на такие, которыми могли распорядиться произвольно; последние назывались опричнинами. Но кроме того, в Московском княжестве были такие волости, которые постоянно находились во владении княгинь, назначались на их содержание; эти волости назывались княгининскими пошлыми. Относительно их великий князь Василий Димитриевич в завещании своем делает следующее распоряжение: "Что касается сел княгининских пошлых, то они принадлежат ей, ведает она их до тех пор, пока женится сын мой, после чего она должна отдать их княгине сына моего, своей снохе, те села, которые были издавна за княгинями".
      Во всех этих волостях княгиня была полною владетельницею. Димитрий Донской на этот счет распоряжается так: "До каких мест свободские волостели судили те свободы при мне, до тех же мест судят и волостели княгини моей. Если в тех волостях, слободах и селах, которые я взял из уделов сыновей моих и дал княгине моей, кому-нибудь из сирот (крестьян) случится пожаловаться на волостелей, то дело разберет княгиня моя (учинит исправу), а дети мои в то не вступаются".
      Владимир Андреевич распорядился так: "На мытников и таможников городецких дети мои приставов своих не дают и не судят их: судит их, своих мытников и таможников, княгиня моя".
      Духовенство во имя религии поддерживало все эти отношения сыновей к матерям, как они определялись в духовных завещаниях княжеских. Митрополит Иона писал князьям, которые отнимали у матери своей волости, принадлежащие ей по завещанию отца:
      "Дети! Била мне челом на вас мать ваша, а моя дочь, жалуется на вас, что вы поотнимали у нее волости, которые отец ваш дал ей в опричнину, чтобы было ей чем прожить, а вам дал особые уделы. И это вы, дети, делаете богопротивное дело, на свою душевную погибель, и здесь, и в будущем веке... Благословляю вас, чтобы вы своей матери челом добили, прощение у ней выпросили, честь бы ей обычную воздавали, слушались бы ее во всем, а не обижали, пусть она ведает свое, а вы свое, по благословению отцовскому. Отпишите к нам, как вы с своею матерью управитесь: и мы за вас будем бога молить по своему святительскому долгу и по вашему чистому покаянию. Если же станете опять гневить и оскорблять свою мать, то, делать нечего, сам, боясь бога и по своему святительскому долгу, пошлю за своим сыном, за вашим владыкою, и за другими многими священниками да взглянувши вместе с ними в божественные правила, поговорив и рассудив, возложим на вас духовную тягость церковную, свое и прочих священников неблагословение".
      Таковы были междукняжеские отношения в Северо-Восточной Руси. Мы видим, что переход родовых отношений в государственные, переход удельных князей из родичей в служебников, поскольку он выражается в договорных княжеских грамотах, совершается очень медленно благодаря именно долгому господству родовых княжеских отношений и вследствие того, что великий князь должен здесь усиливать свою власть на счет ближайших родственников, выгоды которых требуют поддержания старых родовых форм при определении отношений в договорах, хотя, разумеется, при перемене отношений на деле, при новых стремлениях и понятиях и самые родовые формы изменяются и показывают ясно разрушение старых отношений: так, например, выражения, встречающиеся в договорах описываемого времени, - держать дядею, держать племянником, держать братом ровным - не имеют смысла при родовых отношениях, где существуют только отношения отца к детям, где дядя есть отец, старший брат - отец, племянник, младший брат - сыновья. Обязательство удельного князя служить великому и обязательство последнего кормить удельного смотря по службе являются раз в договоре Димитрия Донского с двоюродным братом Владимиром Андреевичем и потом исчезают вследствие того, что Василий Димитриевич и Василий Васильевич находятся в менее выгодном положении относительно родичей. Даже довольно неопределенное выражение "держать великое княжение честно и грозно"
      утверждается не вдруг в договорных грамотах. Договоров служебных князей с теми князьями, к которым они вступали в службу с отчинами, из Северо-Восточной Руси до нас не дошло; но мы имеем довольное число таких договоров из Руси Юго-Западной. В 1448 году князь Федор Львович Воротынский, взявши город Козельск в наместничество из руки Казимира, короля польского и великого князя литовского, записался своему господарю без лести и без хитрости. Король Казимир в 1455 году пишет, что дал вотчину князю Воротынскому, узревши верную его службу. Договорная грамота князей новосильских и одоевских с Казимиром начинается тем, что означенные князья били челом господарю великому князю, чтобы принял их в службу.
      Тот пожаловал, принял их в службу, и они обязываются служить ему верно во всем, без всякой хитрости, и быть во всем послушными, давать ему ежегодную дань (полетное), быть в его воле, иметь одних друзей и врагов. Казимир с своей стороны обязывается держать их в чести и в жалованье, оборонять от всякого; обязывается и за наследников своих не нарушать договора, не вступаться в их отчину; в противном случае крестное целованье с них долой, и они становятся вольными; обязывается суд и исправу давать им во всяких делах чистые, без перевода; судьи королевские съезжаются с их судьями и судят, поцеловавши крест, без всякой хитрости; если возникнет у судей спор, то дело переносится на решение великого князя; споры самих князей между собою отдаются также на решение Казимира. Любопытно сравнить дошедшую до нас духовную грамоту Олгердова внука, князя Андрея Владимировича, с духовными грамотами московских князей; и в этих письменных памятниках, как во всяких других, высказывается различие в характере стран, где они писаны. И московские и южно-русское завещания начинаются словами:
      "Во имя отца, и сына, и св. духа", после чего в московских, как мы видели, означается, что завещатель находился в добром здоровье, душевном и телесном,- замечание, необходимое для того, чтобы духовная имела полную силу, и потом, без всяких околичностей, излагаются распоряжения завещателя. В духовной же Гедиминовича нет замечания о душевном и телесном здравии: вместо того завещатель распространяется, как он с женою и детьми приехал в Киев богу молиться, поклонился всем святыням, благословился у архимандрита Николая, поклонился гробам родственников и всех святых старцев и стал размышлять в своем сердце:
      сколько тут гробов, а ведь все эти мертвецы жили на сем свете и пошли все к богу! Пораздумав, что скоро и ему туда придется идти, где отцы и братья, князь почел приличным написать духовное завещание.
      Мы видели, что прежде князь было общим, неотъемлемым названием для всех членов Рюрикова рода, а старший в этом роде князь назывался великим, причем мы видели, что название великий князь придавалось иногда и младшему в роде просто из учтивости, от усердия пишущего к известному князю. В описываемое время на севере при ослаблении родовой связи, родового единства, при стремлении князей к особности, независимости мы должны ожидать, что явится много князей, которые в одно и то же время будут величать себя названием великих, и не обманываемся в своих ожиданиях: князья московские носят это название по праву, обладая постоянно старшим столом Владимирским; но в то же самое время называют себя великими князья тверские и рязанские, в роде князей рязанских князья пронские, стремясь постоянно к независимости, называют себя также великими; наконец, видим, что по-прежнему и те младшие, удельные князья, которые в официальных памятниках никогда не смеют называть себя великими, в памятниках неофициальных из учтивости величаются этим названием: так, св. Кирилл Белозерский в духовной своей называет великим князем удельного можайского, Андрея Димитриевича. Прежде, когда все внимание обращалось на родовые отношения князей, а не на владения, старшему великому князю противополагались младшие; но теперь, когда родовые отношения стали рушиться, отношения же по владениям и зависимости начали выдвигаться на первый план, в противоположность великому князю для младших являются названия удельных и поместных князей. Мы видели, что и прежде некоторые князья назывались великими князьями всея Руси, как, например, Мономах, Юрий Долгорукий; в описываемое время из официальных памятников видим, что уже Иоанн Калита называется великим князем всея Руси и потом все его преемники. Из прежних названий княжеских встречаем господин; вновь являются господарь и государь. Что касается происхождения первого слова, то оно одинаково с происхождением слова князь: оспода означает семью, осподарь - начальника семьи, отца семейства; должно заметить также, что первое название употребительнее на юге, второе - на севере. Господин и господарь встречаются в соединении, например: "Занеже, господине князь великий, нам, твоим нищим, нечим боронитися противу обидящих нас, но токмо, господине, богом, и пречистою богородицею, и твоим, господине, жалованием нашего господина и господаря". Что значение слова господарь или государь было гораздо важнее значения прежнего господин, свидетельствует упорное сопротивление новгородцев ввести его в употребление вместо господин. Господарь противополагается служащим: "Кто кому служит, тот с своим господарем и едет".
      Для великих князей встречаем названия: великого государя земского, великого государя русского, великого господаря, самодержца. Самый полный титул великого князя московского для внешних сношений встречаем в договорной грамоте его с Казимиром, королем польским: "По божьей воли и по нашей любви, божьею милостью, се яз князь великий Василий Васильевич, московский и новгородский и ростовский и пермьский и иных". По-прежнему подданные, все остальное народонаселение, противополагаются князьям под названием черных людей.
      При подлинных грамотах княжеских, дошедших до нас от описываемого времени, находятся печати князей с различными изображениями и надписями. На печати Иоанна Даниловича Калиты с одной стороны находится изображение Иисуса Христа, на другой - св. Иоанна; вокруг надпись: "Печать великого князя Ивана". У Симеона Гордого на одной стороне печати - изображение святого Симеона, на другой - надпись:
      "Печать князя великого Семенова всея Руси". У брата его Иоанна II на одной стороне печати - изображение святого Иоанна с надписью: "Агиос Иоанн", на другой - надпись: "Печать князя великого Ивана Ивановича". У Димитрия Донского на одной стороне печати - изображение св. Димитрия, на другой - надпись: "Печать князя великого Димитрия"; но на другой печати того же князя встречаем надпись с прибавлением: всея Руси. У Василия Димитриевича несколько печатей: на одной - изображение св. Василия Кесарийского и надпись: "Печать князя великого Васильева Димитриевича всея Руси"; на другой - изображение всадника с копьем, обращенным острием книзу; третья печать имеет изображение всадника с поднятым мечом, и разные другие. На печати Василия Темного виден всадник с копьем, находящимся в покойном положении, острием вверх. На печати тверского князя Бориса Александровича встречаем также изображение всадника с поднятым мечом.
      И в описываемое время вступление князя на стол сопровождалось обрядом посажения.
      Вот как описывается посажение Александра Невского во Владимире: преосвященный Кирилл митрополит встретил его со крестами, со священным собором и со множеством людей и посадил его на великом княжении во Владимире, на стол отца его, с пожалованием царевым (ханским). Великий князь Василий Димитриевич был посажен на стол послом Тохтамышевым; Василия Васильевича посадил на стол посол ханский у Пречистыя, у золотых дверей. Таким образом, в этом самом обряде обозначалась ясно зависимость русских князей от ханов татарских; теперь, следовательно, для удовлетворительнейшего решения вопроса о значении князя на Руси в описываемое время мы должны постараться определить степень зависимости его от хана; зависимость эта выражалась ли только в необходимости требовать ханского утверждения, ханского ярлыка и в обязанности платить дань, или она имела влияние на внутреннюю деятельность князя, стесняла его? Здесь, разумеется, прежде всего должно решить вопрос о том, как хан мог наблюдать за деятельностию князя, имел ли он при нем постоянного представителя своего, наместника? В известном рассказе об Ахмате, баскаке курском, летописец говорит, что Ахмат держал баскачество Курского княжения, другие же татары держали баскачество по иным городам, во всей Русской земле и были велики. В повести о мучении св. Михаила Черниговского сказано, что Батый поставил наместников и властелей своих по всем городам русским. В известии о перечислении говорится, что численники поставили десятников, сотников, тысячников и темников и, урядивши все, возвратились в Орду. Под 1262 годом летописец говорит, что по всем городам русским был совет на татар, которых Батый и потом сын его Сартак посажали властелями по всем городам русским. Князья, согласившись между собою, выгнали татар, потому что было от них насилие: богатые люди откупали у татар дани и корыстовались при этом сами, а многие бедные работали в ростах. Тогда же, при изгнании и убиении татар, в Ярославле убили отступника Зосиму или Изосима, который с позволения посла ханского делал много зла христианам. В 1269 году великий князь Ярослав Ярославич, сбираясь идти на немцев, пришел в Новгород вместе с Амраганом, великим баскаком владимирским. Потом великий князь Василий Ярославич с тем же самым Амраганом воевал волости новгородские. Под 1275 годом упоминается о втором перечислении; под 1290 о восстании жителей ростовских на татар, которые были ограблены. После известия об Амрагане мы не встречаем на севере известий о баскаках, встречаем баскака только раз на юге, в Курской области; под 1284 годом ясный знак, что на севере баскаков больше не было, иначе летописи не могли бы умолчать о них в рассказе о событиях, в которых татары принимали важное участие, как, например, в борьбе между сыновьями Невского; упоминаются только одни послы, временно являвшиеся в русских городах. После 1275 года не упоминается более о перечислении - ясный знак, что ханы по разным причинам начали оказывать полную доверенность князьям и что последние взяли на себя доставку дани в Орду; но еще под 1266 годом летописец говорит об ослабе от насилия татарского по смерти хана Берге. Уже князь Андрей Александрович городецкий взводил в Орде обвинение на старшего брата Димитрия переяславского, будто тот не хочет платить дани хану; конечно, если бы в это время находился в России баскак или главный сборщик податей, дорога, то не родному брату пришлось бы доносить на Димитрия, и хан не стал бы основываться на одних Андреевых доносах; если же в этих делах были замешаны и баскаки и дороги, то каким образом летописец умолчал о них? Не умолчал же он о Кавгадые. Таким образом, через удаление баскаков, численников и сборщиков дани князья освобождались совершенно от татарского влияния на свои внутренние распоряжения; но и во время присутствия баскаков мы не имеем основания предполагать большого влияния их на внутреннее управление, ибо не видим ни малейших следов такого влияния.
      На юго-западе самое подробное описание вступления княжеского на стол читаем в рассказе волынского летописца о вступлении Мстислава Даниловича на стол Владимирский, оставленный ему по распоряжению двоюродного брата Владимира Васильковича: Мстислав приехал в соборную церковь, созвал бояр и граждан, русских и немцев, которым прочли Владимирово завещание, и слышали все от мала до велика, после чего епископ благословил Мстислава крестом воздвизальным на княжение. Здесь, на юге, жители Бреста не хотели признавать Мстислава своим князем, не хотели исполнять завещания Владимирова; на севере не видим ничего подобного, не встречаем также известий о рядах или уговорах граждан с князьями; не встречаем известий о том, чтобы князья созывали веча и объявляли народу о походе. Князья по-прежнему чаще сами предводительствуют войском, чем посылают воевод; но ни в одном из них не замечаем такой охоты к бою, какую видели в князьях старой, Южной, Руси.
      Законодательная деятельность князей выразилась в описываемое время на севере в уставной грамоте великого князя Василия Димитриевича на Двину, в судной грамоте великого князя Александра Михайловича, данной Пскову, и в уставной грамоте князя Константина Димитриевича, данной тому же городу. В 1395 году митрополит Киприан писал псковичам: "Слышал я, что суздальский владыка Дионисий, будучи во Пскове, составил грамоту и присоединил ее к грамоте великого князя Александра - по чему ходить, как судить, кого как казнить, да написал и проклятие на того, кто начнет поступать иначе. Дионисий владыка сделал это не свое дело, не по закону и не по правилам. Если великий князь Александр написал грамоту, по чему ходить, то волен, в том всякий царь в своем царстве, или князь в своем княженьи - всякие дела решить и грамоты записывать; так и великий князь Александр волен был написать грамоту, по чему ходить, на христианское добро, а Дионисий владыка вплелся не в свое дело, написал грамоту негодную, и я эту грамоту рушаю. Вы же, дети мои псковичи, как прежде ходили по грамоте князя великого Александра, как была это у вас старина так и теперь по той старине ходите; а грамоту Дионисиеву пришлите ко мне, я сам ее раздеру; та грамота не в грамоту, а что написал он там проклятие и неблагословение патриаршее, то я это проклятие снимаю и благословляю вас. Ходите, дети, по своему обычаю (по своей пошлине) и по старине суды судите:
      кого виноватого пожалуете, вольны, показните ли за какую вину, также вольны; делайте по старине, чисто и без греха, как и всякие христиане делают". О деятельности князя относительно суда и расправы так читаем в договоре Димитрия Донского с Владимиром Андреевичем серпуховским: великий князь говорит двоюродному брату: "Судов тебе московских без моих наместников не судить, а стану я судить московские суды, то я буду этим с тобою делиться. Если случится мне не быть в Москве, и ударит мне челом москвитин на москвитина, то я дам пристава и пошлю к своим наместникам, чтоб они решили дело вместе с твоими наместниками. Если же ударит мне челом кто из великого княжения на москвитина, на твоего боярина, то я пошлю за ним пристава, а ты пошлешь за своим своего боярина. Если же ударит мне челом мой на твоего, кто живет в твоем уделе, то я пошлю к тебе, а ты решишь дело; а ударит тебе челом твой на моего, кто живет в моем уделе и в великом княжении, то ты пошлешь ко мне, и я решу дело, а послать нам за ними своих бояр".
      Мы видим, что по прошествии известного времени Россия освободилась от татарских численников и сами князья стали собирать дань со своих волостей и доставлять в Орду. О том, как собиралась дань в волостях, составлявших общее владение Калитина потомства, можно найти известия в условиях договора между Димитрием Донским и Владимиром Андреевичем серпуховским. "Если мне,- говорит великий князь,- придется послать своих данщиков в город, и на перевозы, и в волости княгини Ульяны, то тебе своих данщиков слать с моими данщиками вместе, а в твой удел мне своих данщиков не всылать", следовательно, каждый удельный князь собирал в своем уделе дань независимо и потом отдавал ее великому князю для доставления в Орду. В другом договоре тех же князей говорится: "Что наши данщики сберут в городе (Москве), в станах и в варях, тому идти в мою (великого князя)
      казну, а мне давать в выход". После того как поголовное перечисление не возобновлялось более, то количество выхода, разумеется, стало зависеть от соглашений великих князей с ханами. Без сомнения, с самого начала великие князья предложили ханам большую сумму денег, чем та, которую доставляли татарские численники и откупщики; потом эта сумма должна была изменяться вследствие разных обстоятельств; так, например, мы видели, что иногда князья, соперничествуя из ярлыка, надбавляли количество выхода. Мамай требовал от Димитрия Донского дани, какую предки последнего платили ханам Узбеку и Чанибеку, а Димитрий соглашался только на такую дань, какая в последнее время была условлена между ним самим и Мамаем; нашествие Тохтамыша и задержание в Орде сына великокняжеского Василия заставили потом Донского заплатить огромный выход: была дань великая по всему княжению Московскому, говорит летописец, брали по полтине с деревни, давали и золотом в Орду. В завещании своем Димитрий Донской упоминает о выходе в 1000 рублей со всех волостей, принадлежавших его сыновьям; здесь доля каждого из пяти уделов определяется следующим образом: Коломенского 342 рубля, Звенигородскою - 272, Можайского с отъездными местами - 235, Дмитровского -III, удела князя Ивана - 10 рублей. Доля выхода, падавшая на княжество Серпуховское, удел Владимира Андреевича, не могла быть здесь означена, и, таким образом, мы лишены средства сравнить Серпуховской удел с другими уделами Московского княжества относительно количества выхода и, следовательно, относительно материальных средств. Доля Серпуховского удела определена в договоре великого князя Василия Димитриевича с дядею Владимиром Андреевичем и в завещании последнего: эта доля состояла из 320 рублей; но количество всего выхода в обоих случаях означено другое, именно 5000 рублей; наконец, во втором договоре Василия Димитриевича с князем серпуховским встречаем известие о выходе в 7000 рублей; из тех же источников узнаем, что Нижегородское княжество платило выходу 1500 рублей.
      Известна также доля каждого из пяти уделов, на которые раздробилось Серпуховское княжество по смерти Владимира Андреевича: княгиня с своего участка платила 88 рублей, князь серпуховской - 48 рублей с половиною, князь боровский - 33 рубля, князь ярославский - 76, князь радонежский - 42 рубля; князь перемышльский - 41 рубль; с Городца князья Семен и Ярослав платили 160 рублей в нижегородский выход (1500 рублей); с Углича - 105 рублей. Здесь останавливает нас малость доли князя Семена боровского - 33 рубля; любопытно также, что средства одного Городца превышали средства двух уделов князей Семена и Ярослава, Боровска и Ярославля. В эти уроки, в эту определенную сумму, которую должен был вносить каждый удел для выхода, не входила чрезвычайная дань, которую князья брали с своих бояр больших и путных по кормлению и путям. Это выражение: брать дань по кормлению и путям, также: брать дань на Московских станах и на городе на Москве, с противоположением дани, взятой на численных людях; выражение: положить дань на волости по людем по силе; наконец, выражение: потянуть данью по земле и по воде - все эти выражения уже показывают, что дань бралась не поголовно. Великий князь Василий Васильевич пишет в своем завещании: "Как начнут дети мои жить по своим уделам, то княгиня моя и дети пошлют писцов, которые опишут их уделы по крестному целованию, обложат данью по сохам и по людям, и по этому окладу княгиня и дети мои станут давать в выход сыну моему Ивану". Едигей в письме к великому князю Василию Димитриевичу говорит, что последний во всех своих владениях брал дань по рублю с двух сох, но серебра этого не присылал в Орду.
      Изменчивость выхода выражается обычным в княжеских договорах условием: "А прибудет дани больше или меньше, взять ее по тому же расчету" и т. п. Со времен Донского обычною статьею в договорах и завещаниях княжеских является то условие, что если бог освободит от Орды, то удельные князья берут дань, собранную с их уделов, себе и ничего из нее не дают великому князю: так продолжают сохранять они родовое равенство в противоположность подданству, всего резче обозначаемому данью, которую князья Западной Руси уже платят великому князю литовскому.
      Кроме выхода, или дани, были еще другого рода издержки на татар, ордынские тягости и проторы. Таков был ям - обязанность доставлять подводы татарским чиновникам, содержание посла татарского и его многочисленной хищной свиты; наконец, поездки князей в Орду, где должно было дарите хана, жен его, вельмож и всех сколько-нибудь значительных людей; неудивительно, что у князей иногда недоставало денег, и они должны были занимать их в Орде, у тамошних бесерменских купцов, а чтобы заплатить потом последним, занимать у своих русских купцов; отсюда долги княжеские разделяются в их договорах на долг бесерменский и русский: князь звенигородский Юрий Димитриевич в договоре с племянником Василием Васильевичем говорит: "Что я занял у гостей и у суконников 600 рублей и заплатил твой ордынской долг Резеп-Хозе и Абипу в кабалы и на кабалах подписал это серебро, то ты сними с меня этот долг 600 рублей, а с теми гостями ведайся сам без меня; я только назову тебе тех людей, у которых я занял деньги". Как средства великого князя превосходили средства удельных, видно из того, что он нередко имел возможность жаловать последних, позволяя им известное время не платить выхода с целого удела или с части его.
      Дань шла в казну княжескую тогда только, когда не было запросов из Орды, то есть когда считали возможным не удовлетворять этим запросам; постоянные же доходы княжеские состояли по-прежнему в пошлинах торговых, судных и доходов с земельной частной собственности.