После завтрака Олег повалялся на диване, почитал очередную книжку с полки. Там стояло огромное количество томов, которые Олег сам себе обещал прочитать до очередного ухода. В мире, где не бушевали постоянные войны, лучшим занятием в свободное время было чтение.

Едва Олег улегся с книжкой на диване, как по мобильнику, лежащему на столе около компьютера, раздался звонок.

Олег недовольно взял трубку:

— Але!

— Виталий тебя приветствует!

— Как дела?

— Лучше не придумаешь! Она -та самая. Все отлично! Получила мое послание и встречала торжественным ужином. Спасибо тебе и Шаграю!

— Да ерунда! Ерунда — в смысле моих действий. Как говорят в Штатах, я рад тебе помочь, если мне это не стоит ни цента.

— Ну вот. Что ж ты так?

— Шучу.

— А... Я, кстати, кое-что про тебя рассказал. Она тебя знает. Хочет пообщаться.

— Ну, у меня и так хлопот хватает. А вместе заходите.

— Зайдем. Дело в том, что она хотела от меня движения, подвига, как в старые времена. Вот он, мой маленький подвиг. Я разыскал самого Посланника.

— Ладно. Я рад за тебя, Виталий. Сейчас Шаграю позвоню. Скажу, что все о'кей.

— Лады. Передавай привет. А мы к тебе в гости. Я не представляешь как рад: она тоже Светлая.

Ого! — подумал Олег. Не так уж много из Первых выбрали путь смертных. Потом — этот город, этот мир. Все говорит о том, что близится Битва, и не я один это чувствую.

После того как Олег пожелал всяческих семейных благ Виталию, он набрал номер Тома. Ответили сразу.

— Вы Том Вилсон? — спросил Олег по-английски.

Дождавшись утвердительного ответа, он сразу перешел на язык Первых. Том был в восторге. Видать, тоже давненько не общался на своем родном языке. В первую очередь Олег поблагодарил за книгу с автографом, а потом упорно отнекивался, почему до сих пор не выпустил свою, ведь даже в жанре фэнтези, как утверждал Шаграй, это была бы неплохая книга. Вспомнили завоевание Америки, общих знакомых, чьи кости истлели много десятилетий назад. Потом Олег рассказал про встречу с Виталием и удачную концовку хотя бы этой истории в череде сплошных конфликтов и войн. Как же все-таки хорошо, что есть общий язык! В Москву!

Том не собирался. Олег напомнил ему как равному, что скоро будет Битва. Том сказал, что после Битвы, мол, и увидимся. Были у него наверняка и другие дела. Тем более Битву каждый Первый мог смотреть из любого мира. Еще Олег сказал, что давно простил своего старого друга и что женщина не стоит настоящей мужской дружбы. Том сказал, что Олег облегчил его совесть. На что Олег заметил, что совести у Первых нет и не было, как и души. Том рассмеялся. После этого они прекратили разговор.

Времени до ближайшего важного мероприятия было полно. Олег был рад, что хоть кому-то помог. Перебросить из одного мира в другой в пределах миров Первых могла только Дорога, здесь же, во вторичных мирах, — исключительно воля самих бессмертных. Они сами выбирали миры, а потом нередко расстраивались по поводу того, что их мечты не совпадали с реальностью. Но Олег вряд ли мог им помочь, поскольку сам путешествовал по вторичным мирам лишь по воле Дай-мэ-рака, то есть Творца, бесконечно перерождаясь в телах смертных. Он выполнял миссию, которая вот-вот должна завершиться.

Олег снова улегся с книжкой на диван и за чтением провел все оставшееся до встречи время.

К школе, где Олег когда-то учился, он явился за двадцать минут до встречи, остановился на возвышении, перед спуском к воротам школы, и раскурил трубку, осматривая пришедших. Надо же — чем моложе, тем пьянее. Промелькнул и его наблюдатель. Скорее всего, тоже учился здесь. Мир слишком тесен, а наблюдателей выбирают и по территориальному признаку.

Прошло минут десять, поток людей увеличился. Олег спустился вниз, прошел сквозь радостно возбужденную толпу и проник в холл школы. Поскольку других идей не было, он направился к кабинету своей классной.

Там уже собралось довольно много народу. Поскольку его выпуск был далеко не первым, из своих он вычислил лишь кружок из десяти человек. Подошел, обменялся рукопожатиями и поцелуями в щеку со стороны девушек.

— Олежек, ты так изменился! Длинные волосы... Ты ведь был таким правильным. Где работаешь? — засыпала его вопросами одна из одноклассниц.

— Работаю на фирме. По образованию экономист.

— Здорово, а я бухгалтер.

— Коллеги. — Олег криво улыбнулся.

— Вообще здорово, что из нашего выпуска кто-то пришел! — сказал один из бывших одноклассников. Олег тут же его вспомнил.

— Да. Мы тогда неплохо в баскетбол «бэшек» обыграли.

— О да! — обрадовался одноклассник.

— Ладно, я хочу пройтись по школе. Потом встретимся.

Олег поднялся на второй этаж, прошел мимо кабинетов английского языка, информатики и биологии. Заглянул в каждый, немного побеседовал с постаревшими учителями. Кабинет химии миновал с опаской, а дверь в кабинет русского языка привела его в полнейший ступор. Он помнил (правда, это была память его спящего, когда еще он не ощущал себя как Шай-Ама) сочинение на тему «Мой друг», и вдруг полкласса пишет про него, сочинение, более подходящее к теме «Мой враг». Олег никогда не винил людей, поскольку знал: люди, особенно дети, очень часто чувствуют чужого, не человека. Он не винил их за синяки, за оскорбления и порванную когда-то любимую книжку. Люди жестоки, дети жестоки вдвойне.

Когда-то он сумел отстоять свое место в маленькой детской жизни. В то время как мальчишки дрались каждый день ради развлечения, его просто травили. И когда он, чисто интуитивно вспоминая в спящем состоянии Шайтэ, сказал одному из тех, кто над ним издевался: «Еще шаг, и я правда сверну тебе шею!» — его стали уважать. Уважать, бояться и по-прежнему ненавидеть. Даже девочки, которых он не дергал за косы, а всегда пропускал вперед после перемены, писали: «Я боюсь его, потому что он ведет себя не как все. Если он не дергает меня за косу и не обзывается, значит от него можно ждать чего-то совсем жуткого». Как хорошо, что истинное сознание Олега спало, когда за сочинения на тему «Мой друг» ставили пять и читали их вслух, чтобы Олег «исправился».

Он не винил за это людей. В особенности детей. Хотя на войне ему и приходилось убивать совсем мальчишек. Он винил ту учительницу, которая ставила пять не за сами сочинения, а за отраженный на бумаге страх детей перед неведомым. Как хорошо, что в детском возрасте все перевоплощающиеся спят. Ведь Первый может убивать взглядом. Не всегда сразу. Но у человека вдруг обнаруживается рак или что-то похуже. Посланник же может вообще проклясть весь род, а это еще страшнее. Или предсказать судьбу, а это уже шаг к самоубийству. Посланник может все, но при этом остается человеком и бессмертным. Он будет драться за всех, даже за тех, кто его унижал, когда он спал. За тех, кто посылал его матом в метро, за тех, кто из страха боялся его дружбы, которой он так желал. Посланник будет драться за всех. А ставкой будет его сущность, то, что люди называют душой.

Олег поднялся на третий этаж. Зашел к любимой физичке. Физику, если честно признаться, он знал на тройку. Но учительница была замечательная. «Ты слишком часто задаешь вопрос: „Почему именно так?“ Я не знаю, как и Ньютон, — просто так было всегда. Может быть, Бог знает? Ты умный мальчик, но физика не для тебя. Я не испорчу тебе аттестат, ведь ты просто уважаешь мой предмет. Этого достаточно». Галина Александровна почти не постарела и все так же улыбалась. Олег зашел и улыбнулся в ответ.

— Как ты? — спросила она.

— Работаю, все хорошо.

— Женился? — усмехнулась учительница.

— Нет.

— Жаль. Хороший ты парень. Все учил честно, хотя и не понимал мой предмет.

— Зато уважал.

— Я это уже оценила.

— Спасибо вам за то, что поняли.

— Тебе тоже — за то, что просто пытался понять. Старая учительница и Олег рассмеялись. Как ни старался увильнуть, он все-таки встретился с нелюбимой учительницей русского языка.

— Олежек! Подрос! Как дела?

— Неплохо!

— Ты ко мне ни разу не заходил.

— Если быть честным, то и не хочу.

— Почему?

— Помните то сочинение?

— Ах это? Да, это была глупость. У тебя же мать работала в школе, вот тебя и не любили.

— Не любили по другому поводу.

— Не поняла.

— Не важно. Но я вас все равно не прощаю. Не за себя, поверьте мне. Со своими делами я сам разберусь. А не прощаю вас за людей, которым вы поставили пятерку за причиняемое ими зло, за то, что подтвердили, что травить человека, непохожего на них, — это нормально. Я не проклинаю вас, просто осуждаю.

— Олежек! Олежек!

— Прощайте. Я вам не желаю ни зла, ни добра.

Олег знал, что это худшее из того, что можно было бы пожелать человеку.

Не оборачиваясь, он спустился на первый этаж. Дверь в его классную комнату, кабинет истории, была открыта. Народу из разных выпусков было полно. С шумом открывалось шампанское. Олег разглядывал кабинет: генеалогические древа правителей, карты сражений, исторические иллюстрации, портреты. Все было как прежде. Здесь была его обитель.

— Олежек! И ты пришел! — Он ответил улыбкой своей бывшей классной.

— Ты, наверное, кандидатскую защитил. Если не по истории, то по какой-нибудь другой дисциплине.

— Работаю. У меня родители и еще надо в будущее смотреть, — дежурной фразой ответил он.

Их глаза встретились. Ее почти совсем темные и его зеленые. В памяти всплыла та давнишняя история с сочинениями. Классная тогда вступилась за него. «Знаешь, почему я тебе помогла? — сказала она на выпускном. — Ты не такой, как все. Не подумай, что я тоже считаю тебя изгоем. Просто те, кто думает по-другому, нуждаются в защите». Олег хотел возразить, но она его остановила и добавила: «Даже те, у кого есть острые клыки».

Когда в кабинете истории стало и вовсе тесно, Олег вышел на крылечко перекурить, а затем снова стал бездумно бродить по школе. Память! Моя или не моя? Как можно говорить о своих поступках во сне? Да, на подсознательном уровне это был действительно ты, ты — но не имеющий возможности воспользоваться всем нажитым за века, опытом. Иначе не случались бы все эти глупые конфликты. А так оставалась голая сущность, без всякой возможности хоть чем-то прикрыться.

На втором этаже загремела музыка. Встречающийся народ был в основном пьян. Кто-то тискался на лестнице, везде пахло духами вперемешку с табаком и перегаром. Повсюду мелькали бессмысленно веселые лица. И эта странная, такая современная картина по абсолютно непонятной причине напомнила ему ночь на 16 июля 1099 года.

"Это позже историки напишут, что крестоносцы взяли Иерусалим в три часа пополудни. В тот же час, когда Христос принял свою страшную смерть на кресте. На самом деле, едва солнце перевалило зенит, крепостная стена уже в нескольких местах была пробита таранами. В три часа пали главные ворота. Город кипел и стонал. Вырезали всех, кто был с оружием, но носил символику другой армии. Врывалиев во все дома, которые не были отмечены крестом, и забирали все до последнего. Насиловали девушек, а иногда даже совсем еще детей. Улицы были запружены живыми и завалены мертвыми людьми. Маленькие островки сопротивления подавлялись молниеносно и жестоко. В плен вражеских воинов не брали. Даже тех, на ком были богатые одежды, убивали на месте. Добычи в городе было и так с избытком.

Молодой рыцарь пробирался по узким улочкам. Котта с нашитым на левом плече крестом была полностью заляпана кровью. Конь и оруженосец рыцаря пали еще при штурме. К тому же в ходе боя у ворот, когда он в числе первых прорвался в город, он потерял свой отряд. Теперь же его интересовало лишь одно место. Место, куда он стремился уже множество лет: Храм Гроба Господня.

Он расспрашивал многих из встречавшихся ему крестоносцев, но большинство из них уже были не в состоянии нормально изъясняться. Наконец ему указали правильный путь. Он никогда здесь не был, даже несмотря на то что прожил в этом мире несколько веков. Так сложилось.

Он выбрался на нужную улочку. Может быть, ту самую, по которой Христос нес крест, и увидел, как в переулке возле одного из домов какой-то воин прижал совсем маленькую девчушку и сдирает с нее одежды. Он медленно подошел к нему. Говорить о том, что так негоже поступать крестоносцу, было бесполезно. Он сразу же ударил наотмашь. Когда он увидел окровавленное лицо солдата, то узнал одного из своего отряда.

— Мы можем собирать военную добычу. Но мы христиане...

Нет, не то и не так. Все равно парень не понял. Да и рыцарь особо его не винил. Просто ему было неприятно смотреть. Девочка тем временем убежала, чтобы достаться другому воину Христа.

Народу возле храма было немного. Рыцарь ожидал увидеть сотни ожидающих лиц. А увидел едва ли сотню воинов в забрызганных кровью одеждах и доспехах. Однако все предводители похода были здесь.

Дверь в Храм Гроба Господня была сорвана с петель. Ключи в такой суматохе найти было абсолютно нереально.

Началась служба. Священники волновались и часто путали слова. Лица у всех молящихся были безумные, словно у одержимых. С рук и одежды стекали капли крови. Так что на полу Храма образовалось какое-то грязное месиво.

После службы Балдуин произнес торжественную речь по случаю победы. А потом началось. Никто теперь не узнает, кто тогда был первый. Просто окровавленный клинок опустился на Гроб и снова вернулся в ножны хозяина. Из желающих освятить свое оружие выстроилась целая очередь. Молодой рыцарь подошел в числе последних. Его глаза расширились от ужаса и удивления. Гроб Господень в крови. Рыцарь кинул взгляд на одного из священников, стоящих около Гроба. Тот почему-то стыдливо отвел глаза.

— Давай, чего медлишь? — подтолкнули его сзади.

Рыцарь вынул меч и, едва заметно прикоснувшись к Гробу, убрал его обратно в ножны.

Все постепенно разбредались по своим лагерям, а он стояли напротив входа в Храм. Последним вышел широкоплечий, коренастый рыцарь в пурпурном плаще. На щеке кровавый, гноящийся шрам от скользнувшего по лицу меча. Черные волосы коротко острижены. Из-под густых бровей смотрели темно-карие пронзительные глаза. Это был князь Танкред, один из предводителей войска крестоносцев.

Танкред посмотрел на молодого рыцаря и едва заметно улыбнулся себе в бороду.

— А я тебя помню, — сказал он. — Ты был в авангарде штурмующих главные ворота. Не ранен?

— Несколько небольших царапин, и все. — Молодой рыцарь тоже улыбнулся.

— Ты молодец, храбрый воин. — Танкред подошел и похлопал рыцаря по плечу. — Ступай в свой лагерь, отоспись.

Молодой рыцарь посмотрел на Танкреда истинным зрением. На секунду ему показалось, что перед ним не человек. Но только на секунду. Танкред был человеком.

На Иерусалим опускались сумерки. Город медленно погружался в полумрак, зализывая свежие раны. Трупы врагов были вынесены за городские ворота и сожжены. Едкий чад еще чувствовался в воздухе. Своих хоронили в общих могилах. Рыцари из мало кому известных родов, именитые герцоги и графы — все разделили одну и ту же судьбу. И не важно, что их тела будут покоиться в Святой земле. В любом месте никому не хочется умирать.

Рыцарь давно уже нашел лагерь своих и бесцельно бродил по городу. Везде слышались пьяные крики, ругань, бряцание доспехов. Где-то вдалеке чей-то хриплый голос затянул «In Taberna».

Стало холодать. Рыцарь подошел к одному из множества костров погреться. Кто-то приветственно похлопал его по плечу и всучил рог с вином. Рыцарь сделал несколько больших глотков. Он смотрел на языки пламени. В костре горели книги и свитки. Рыцарь носком сапога поддел один из них и, затушив ногой, поднял с земли. На листе еще можно было разобрать искусно нарисованную карту звездного неба. Был ли это единственный экземпляр свитка или нет? Не важно. Рыцарь бросил клочок бумаги в огонь и отправился дальше бродить по городу.

Почти совсем стемнело. Факел едко чадил и отбрасывал на узкие улочки причудливые тени. Кто-то окликнул рыцаря сзади. Он обернулся.

— Тоже не спится? — В отблесках пламени лицо Танкреда со страшным шрамом на щеке казалось зловещим.

— Да.

— Пойдем прогуляемся.

Они шли по улочкам, прислушиваясь к пьяным крикам и смеху. Разговаривать не хотелось. Поэтому они просто шли по захваченному городу и каждый думал о своем.

Наконец их пути разошлись. Князь пожелал молодому рыцарю доброй ночи и зашагал дальше. Внезапно рыцарь поддался какому-то странному интуитивному порыву.

— Князь! — Танкред остановился, оглянулся. — Иль шагай рахье!

Танкред вздрогнул, но промолчал. В темноте не было видно его лица. Рыцарь понял, что совершил глупость. Нельзя! Нельзя говорить на своем родном языке. Даже несмотря на предчувствие, которое редко его подводило.

— Шайе, — то ли рыцарю показалось, то ли Танкред действительно ответил на языке Первых, хотя это было невозможно. Рыцарь присел и, облокотившись спиной о стену, вздохнул".

Олег зашел в начальную школу. Здесь было тихо и пусто. В рекреации на подоконнике сидел какой-то парень. На вид ровесник Олега. В зубах у него торчала незажженная сигарета.

— Прикурить не найдется, а то у меня зажигалка сломалась?

— А что, на улицу выйти лень?

— Понимаю, что это хамство. Да не могу удержаться. Очень хочется покурить прямо в школе.

— Глупость.

— Согласен. Игорь. — Незнакомец протянул руку.

Пожав его пальцы, Олег уже по привычке посмотрел на него истинным зрением. Человек.

— Олег.

— Очень приятно. Сколько тебе?

— Двадцать шесть.

— Я на год младше. Ладно, не буду курить в школе. Пойдем выйдем.

— Давай. А что ты не со своим классом?

— А! — махнул рукой Игорь. — Сам не знаю, зачем сюда пришел. Сверстники меня недолюбливали. Я был маленького роста и толстый. Обзывались. Когда старше стал, пошел на карате. Тогда уже мало кто решался сунуться. В общем, куча милых воспоминаний.

— Занятно. — Олег улыбнулся, отметив, что Игорь, как и он сам, абсолютно трезв. — Я тоже пришел сюда не ради какой-то сомнительной радости. Просто считаю, что надо уметь примириться со своими воспоминаниями. Это очень важно. Ведь иногда, кроме памяти, ничего не остается.

— Еще любовь.

— Это спорно.

— Так давай поспорим, — засмеялся Игорь.

Они вышли покурить. На город надвигались сумерки. Клубы табачного дыма медленно растворялись в пространстве, смешиваясь с молчанием.

— Мне твое лицо знакомо! — заявил Игорь.

— Так учились же вместе!

— Нет. Не в этом дело. Ты когда-нибудь бывал на «Двенадцатом этаже»?

— Бывал, — улыбнулся Олег. — Я тогда там изредка пел свои песни, приносил записи. Было весело.

— Рок-н-ролл и все такое? Да, теперь я вспомнил. Но все-таки где-то еще. Не подскажешь?

— Я бывал в разных местах.

— Ладно, проехали. Как насчет того, чтобы немного выпить. Вино, пиво — на твой вкус.

— По случаю школьных воспоминаний — я предпочел бы «Монастырскую избу» или хороший портвейн.

— Ай! — поморщился Игорь. — Сейчас именно такого не купишь.

— Согласен на пиво.

— Идет..

Как известно, за хорошим разговором одной бутылки маловато. Особенно если речь зашла о музыке, философии и истории. Обычный человек. Нет, все-таки приятно. Это не значит, что для бессмертных лишь немногие люди представляют интерес. Просто Игорь был слишком похож на своих. Тот же цинизм по отношению к философии, те же споры по поводу исторических событий. Похожие взгляды на жизнь.

— Вот представь себе огромные небоскребы, между ними курсирует воздушный транспорт!

— Легко. — Олег бывал и в таких мирах.

— А, в сущности, от шкур и плясок у костра далеко не ушло. Женщина, еда, война. То же самое.

— На другом уровне.

— Но ведь то же самое. Вот что страшно. Люди не меняются. Не хотят меняться. Гуманизм — это всего лишь малополезная надстройка над обществом, чтобы не бунтовали низы.

— Нет, Игорь. По идее, чем более высоко организовано общество, тем...

— Тем больше глобального зла. Нужен император, монарх. Чтобы всех поставил на место. Тиран, если хочешь. Демократия — это коррупция и преступность.

— Демократия — это люди. От них все зависит.

— Так они не хотят, надо их заставить...

— Спорно, Игорь, очень спорно. Однако с тобой было приятно пообщаться. Оставь мне свой номер телефона.

Игорь протянул карточку: "Игорь Андреевич Евсеньев. ООО «Интер-пресс». Дальше телефоны и электронный адрес.

— Журналист?

— Редактор.

— Неплохо. Я тоже не технарь. — Олег протянул в ответ свою карточку.

— Как насчет встречи завтра? Ведь недалеко живем.

— Можно. Но во второй половине дня. Женат? Прости уж за нескромный вопрос.

— Гражданский брак. Детей пока нет. А ты?

— Холост.

— Ладно, до завтра.

Они еще некоторое время постояли во дворике школы. Слова были не нужны. Табачный дым от трубки и сигареты сливались вместе в причудливые картины. Олег первый протянул руку и посмотрел в глаза новому знакомому. Игорь лишь улыбнулся, не отводя своих почти черных глаз. Даже Вторые боялись смотреть в глаза Первому. Странно. Ведь это всего лишь человек. Хотя люди, как давно уже убедился Олег, бывают сильнее.

— До встречи. — Олег крепко пожал руку новому знакомому.

— Давай. Я пошел к своей любимой.