Послушник

Экзекутор отец Толий сидел в огромном зале монастырской библиотеки. За окнами в непроглядной зимней тьме, словно дикий зверь, бесновалась вьюга, силясь проникнуть сквозь толстые стены обители. Экзекутор смотрел на древние стены, от пола до потолка покрытые стеллажами с книгами и свитками. Сотни книг, чьих-то мыслей и надежд на вечное Царство Всевышнего. Многие из этих книг способны были вдохнуть силы в любого, желающего познать Свет Всевышнего, благую весть о надежде и спасении в Свете Творца.

Но среди священных книг также были и гнусные еретические сочинения, которые не стоило бы читать даже некоторым святым отцам, дабы они сами не впали в ересь, не ушли от единственного прямого пути под дланью Создателя. Отец Толий прочел практически всё эти книги, познав на себе всю благость Священных книг, являющихся зеркалом Завета, и все кошмарную глубину адских бездн еретичества, ведущего к погибли. За всю свою жизнь отец Толий ни разу не усомнился в вечной истине: есть лишь одна дорога в Царство Всевышнего, все остальные ведут только к Темному, и больше никуда. Его долг — завалить камнями святого знания все остальные дороги и оставить одну-единственную, по которой он сейчас сам идет. Жаль только, очень жаль, что главный еретический труд он так и не смог вырвать из лап прихвостней Темного.

Камин догорал, и отец Толий нехотя поднялся из кресла, чтобы подбросить в огонь дров. Но, едва нагнувшись за поленом, тут же сморщился от боли в пояснице.

«Годы! Как вы быстро течете! Мало, очень мало Всевышний отпускает человеку лет. Казалось бы, семьдесят — это еще не конец пути. Но как же она чудовищно ничтожна, одна человеческая жизнь! Сколько еще по земле бродит слуг Темного...»

Отец Толий был инквизитором вот уже более сорока лет. Он помнил каждого, кого отправил на костер. Он помнил лица, перекошенные нечеловеческой ненавистью. Эти страшные, жуткие ереси, в которых упорствовали эти несчастные. Сколько он ни бился, ему так и не удалось найти источник, откуда распространялась самая жуткая и ужаснейшая ересь. Ему удалось найти всего лишь десятерых. Десять страшных, нераскаявшихся даже после пыток и перед лицом все очищающего священного пламени. Откуда пришла та страшная ересь о том, что среди людей живут ангелы и демоны во плоти и меняют тела, словно изношенную одежду?

Все остальные ереси по сравнению с этой казались просто пустячными. Даже ведьмы, наводившие порчу на целые деревни, не выглядели такими злобными и ужасными, как эти десять еретиков. Даже бесноватые и заподозренные в превращении в зверей колдуны и травники, изготовлявшие свои жуткие приворотные зелья. Он сжигал их сотнями. А самых страшных врагов поймал меньше дюжины. Почему страшных? Да потому, что он, дослужившийся до помощника старшего экзекутора великого королевства Менгер, до сих пор боится тех сожженных и нередко просыпается в холодном поту, вновь и вновь слыша слова проклятия. Не от ведьмы или лживого деревенского знахаря. Нет! От того зеленоглазого мальчишки, который вытерпел такие пытки, о которых даже самый опытный палач не может говорить спокойно. Да, конечно же он кричал. Но ни на шаг не отступил от сказанного на первом допросе. Отец Толий вздрогнул от пришедшей уже не в первый раз в его голову мысли: «Может, все эти десятеро говорили правду?» Нет! Нет! Это бесовское наваждение! Отец Толий перекрестился и прошептал: «Всевышний! Я не успею очистить твой мир от всей скверны!»

Морщась от боли в спине, отец Толий уселся в кресло, продолжая размышлять о проблеме, мучившей его с тех пор, как двадцать пять лет назад по доносу добрых мирян он сжег мальчишку. Это был первый, самый первый пойманный им распространитель той жуткой ереси. Он хорошо помнил его зеленые глаза, в которых отражались все глубины ада. И страшные слова проклятия, выкрикиваемые сквозь пламя.

С тех пор он сжег еще девятерых, подобных ему. В разных местах. На юге, далеко на западе, почти у самой границы. Они могли быть где угодно! И ни одной книги еретического содержания. Только рассказы, жуткие, полные гордыни рассказы о сотворении мира и бессмертии. Отец Толий вздохнул и уставился в пламя камина.

В дверь постучали. Экзекутор вздрогнул. Он же просил не беспокоить. Кто посмел оторвать его от важных размышлений? Да, его работа не прекращается ни на минуту. Но ведь и у него должно быть хотя бы немного времени для отдыха от трудов, угодных Всевышнему.

— Войдите, — сурово крикнул отец Толий.

Молодой монашек, совсем недавно прошедший постриг, испуганно переминался у дверей. — Что тебе надобно, сын мой? — чуть-чуть смягчив тон, спросил экзекутор.

— Та-т-т-ам, — заикаясь, начал монашек. — С-в-в-ятой от-тец...

— Смелее, сын мой. — Голос отца Толия сделался совсем елейным.

— Там прибыл посланник из обители святого Адонимуса. Говорит, поймали еретика — выпалил на одном дыхании монашек. — Очень опасного.

— Немедленно зови посланника.

Боль в спине как рукой сняло. Неужели Всевышний услышал его молитвы? Вот уже долгие годы он рассылал письма по всем приходам и монашеским орденам только лишь с одной просьбой: если они схватят еретика, говорившего... Впрочем, не стоит обольщаться. Может, это всего лишь обычный горе-знахарь. Хотя кто знает?

Посланник появился без стука и, закрыв за собой дверь, тут же подошел к камину. Это был один из воинов Ордена. Один из тех отважных рубак, которые, презрев неугодное Всевышнему ремесло наемника, принимали постриг и становились братьями-воинами Святого Ордена. На посланнике был меховой полушубок, покрытый постепенно оттаивающей изморозью. Белоснежный крест, нашитый на грудь и спину, за время долгих странствий сделался серым. Лицо скрывал меховой капюшон.

Отец Толий ждал, давая возможность посланнику прийти в себя.

— Согрелись, сын мой?

— О да, отец Толий. Жарко, как на костре.

Экзекутор вздрогнул. Братья-воины хоть и были истинными детьми Всевышнего, но многие до сих пор не избавились от ханжества и грубости, так характерных для наемников. Правда, отец Толий, впрочем, как и многие другие, смотрел на это сквозь пальцы. Эти ребята первыми лезут под стрелы и мечи еретиков, им многое прощается.

Тем временем посланник откинул капюшон. Брат-воин был еще молод. Высокий, широкоплечий. Волосы, как и у всех братьев Святого Ордена, острижены под горшок. Через все лицо пролег рваный шрам.

Посланник как-то странно улыбнулся. И от этой улыбки у отца Толия по спине побежали мурашки.

— Какие вести привез? — спросил он.

— Долго же я тебя искал! Ой как долго... — Воин проигнорировал слова отца Толия.

Экзекутор привстал из кресла и с подозрением посмотрел на гостя.

— Садитесь, садитесь, святой отец...

Сам не понимая почему, экзекутор уселся обратно в кресло и тут же непостижимым образом почувствовал, что не в силах встать. Тревожные мысли одна задругой проносились в голове. «Надо крикнуть страже». Отец Толий раскрыл рот и обнаружил, что у него пропал голос. И тут он по-настоящему испугался.

— Страшно? — Воин усмехнулся. — А знаешь, как страшно, когда тебе шестнадцать и тебя волокут на костер, а толпа в тебя камнями кидает?

Экзекутор напряг все силы и еле слышно прошептал:

— Кто ты?

— Кто я? — Воин рассмеялся. — Помнишь проклятие, которое крикнул мальчишка?

Только сейчас отец Толий обратил внимание, что у незнакомца зеленые глаза. Совсем такие, как у... Конечно, он ничем не напоминал того сопляка, но что-то было между ними общее. Между тем мальчишкой и воином со шрамом на лице. Взгляд? Такие же немного заостренные, словно звериные, черты лица? Нет — глаза. Глаза! Такие же жуткие, таящие в себе адский огонь, зеленые глаза.

В один миг в голове пронеслись слова проклятия, отпечатавшиеся в его сознании на всю жизнь: «Я прощаю тебя, человек! Но если хоть один из нас еще будет сожжен в этом мире, то я найду и покараю тебя! Помни, найду и покараю!» И до тех пор пока мальчишка был жив, он не переставал кричать: «Найду и покараю!»

Инквизитор открывал и закрывал рот, не в силах что-либо произнести.

— Молчишь? — Воин усмехнулся. — Ты не сможешь ничего произнести, не сможешь позвать на помощь. А если кто-то захочет подслушать, то он услышит совсем другой разговор.

Отца Толия обуял ужас. Никогда за всю его долгую жизнь он так не боялся. Но страх этот был не за собственную жизнь. Экзекутор испугался того, что его самые страшные подозрения оказались правдой. Колени предательски задрожали. Отцу Толию захотелось обхватить их руками, но руки не слушались хозяина.

— Продолжим разговор. — Воин склонился над самым лицом отца Толия и пристально посмотрел на него. Экзекутор не выдержал и закрыл глаза. — Я долго искал тебя. Поверь мне, очень долго. Мне, даже пришлось вступить в ваш проклятый Орден. Мне сейчас двадцать пять. Почти столько же лет назад ты убил мое прежнее тело. Я говорил тебе, что это правда. Думаешь, под пыткой можно соврать? Плоть слишком слаба. Ты не задумывался над этим? Не думал, что сказанное мной под пыткой может быть правдой?

Скованный неведомой силой, экзекутор молчал.

— Мне было всего лишь шестнадцать. Я только-только стал осознавать в себе того, кем являюсь на самом деле. Память старика и сознание подростка. Знаешь, как это тяжело? — Воин ухмыльнулся. — Ты даже представить себе не можешь. Я не хотел тебе мстить. Все равно всех палачей не убьешь. Сколько вас, одержимых фанатичными идеями, живет в разных мирах! Мирах... — Воин вздохнул. — Ты не поверишь, но ваш мир не единственный. И в каждом хватает фанатиков, которые именем Всевышнего убивают всех, кто думает по-другому или просто опередил свое время, доказав, к примеру, что Земля круглая. Мы не можем спасти всех людей, да и, признаться, не особо этого желаем. У людей свои дела, а у нас свои. Но ты начал охотиться за бессмертными. Ты зашел слишком далеко. Что? Хочешь возразить мне?

Воин сделал еле заметный жест рукой, и отец Толий почувствовал, что может говорить.

— Значит, мои догадки были верны. Вы действительно существуете — слуги Темного, вселяющиеся в человеческие тела.

— Не все мы слуги Темного. Правда, если это польстит твоему самолюбию, то я скажу тебе, что трое из тех, кого ты сжег, действительно играют на стороне Тени. Зато остальные, включая меня, служат Тому, Кого вы называете Всевышним. Ты убил, хоть и не окончательно, семерых слуг Творца. Что Он скажет тебе, когда ты предстанешь перед Ним после смерти?

Отец Толий молчал.

— Люди участвуют в нашей Великой Игре, но только когда мы сами этого захотим. И никому из смертных мы не позволим нам мешать. Неужели ты думал, что я не вернусь? Скажи честно!

— Я это чувствовал. — Голос экзекутора казался абсолютно равнодушным. Отец Толий смог преодолеть страх. — Я видел это в своих ночных кошмарах.

— Кошмарах? — Улыбка пропала с лица воина. — Как только я осознал себя в новом теле, то сразу же стал искать тебя. Нет, не через реальный мир, а сквозь то, что вы называете мистическим. Я тянулся к твоему сознанию, желая узнать только одно: убил ли ты хотя бы одного бессмертного после меня. Должно ли свершиться проклятие? Ведь, в отличие от вас, людей, мы почти всегда держим слово, раз и навсегда данное. Особенно если дело касается проклятия. И я дотянулся до тебя. Увы, никому не дозволено читать чужие мысли. Но я смог прочесть твои эмоции, твои страхи и твою ненависть. Да, ты сжег еще восьмерых после меня. И одного бессмертного, когда я только начал до тебя добираться, поступив на службу в Святой Орден.

— Да, я сжег их, ибо суть истинного слуги Света очистить мир от скверны. — В экзекуторе проснулась отчаянная храбрость.

— Ты утешаешь сам себя. Твое сознание пытается найти компромисс с совестью. Ты убивал их не потому, что считал их слугами Темного, а только лишь по той причине, что считал себя слабее их, слабее Святого Ордена. А кто в вашей стране, а в ближайшем будущем и в вашем мире, может с вами тягаться? Король слишком запуган и слаб, герцоги, разоренные междоусобицами, боятся потерять свои вотчины. Так ведь?

— Ты противоречишь сам себе, — усмехнулся отец Толий. — Разве не Святой Орден та сила, которая поддерживает мир?

— Это не мир — это всего лишь отсутствие войны. Хотя и это не важно. Ты помешал Высшим Силам в войне за миры, ты влез не в свои дела, отец Толий. Я даже сочувствую тебе, мне тебя немного жалко.

— Жалко? — Экзекутор состроил дерзкую гримасу.

— Да. — Злобная улыбка пропала с лица воина. — Я же простил тебя, но не могу простить того, что может стать с этим миром благодаря таким, как ты. — Воин в задумчивости потер подбородок. — Был один мир, где власть взяли в руки святые отцы, а кончилось это попыткой прорыва Бездны. Мы сумели ее остановить, но лишь на время.

Отец Толий смотрел на воина во все глаза. То, что он сейчас услышал, хватило бы даже не на десять казней, а на все сто. Вот бы удалось выбраться отсюда, а еще лучше схватить этого демона, в чем теперь отец Толий ни на секунду не сомневался.

— Итак, все формальности соблюдены. — Злобный сарказм совершенно пропал, воин стал абсолютно серьезным. — Обвиняемая сторона заслушала приговор. Стороны защиты, увы, в этом процессе не предусмотрено. Ибо обвинителями являются Высшие Силы, давшие мне власть над тобой, человек. А посему я оглашаю приговор.

Отец Толий едва уловил взглядом движение руки воина. Тяжелый короткий меч, любимое оружие братьев-воинов, взметнулся вверх. Острие едва дотронулось до лба экзекутора и тут же стремительно обратилось к полу.

Это был древний обычай, утративший свою силу еще пару сотен лет назад. Таким жестом победивший воин провозглашал полную власть над жизнью побежденного.

— От имени фигур Света, Тени, а также стоящих между ними, от имени Второго поколения, живущего по своим законам, неподвластным Великой Игре... — воин продолжал говорить странные ритуальные слова, а экзекутор так и не мог понять, о нем говорит его враг, хотя говорил он на его родном языке, — я приговариваю тебя к смерти. Дабы не сомневался ты, что смерть твоя справедлива, я предлагаю свершить ее самой Судьбе.

Отец Толий облегченно вздохнул. За свою долгую жизнь он слышал множество легенд о прекрасных и благородных героях, готовых ради справедливости драться с заклятым врагом на одинаковых мечах, выбирать одну из двух отравленных игл и прочее и прочее. «Странно, — подумал экзекутор, — а я ведь думал, что мой собеседник гораздо более беспощаден и циничен, чем я».

За время разговора брата-воина и экзекутора огонь в камине почти погас. Увидев это, воин подбросил туда дров, и огонь разгорелся с новой силой. Затем воин снял с пояса флягу. Откупорив ее, он стал бесцеремонно лить ее содержимое на отца Толия. Экзекутор, не в силах шевельнуться, постарался хотя бы по запаху понять, что это за жидкость. К своему ужасу, отец Толий понял, что это эбиновое масло. То самое, которым начиняют горшки и сбрасывают со стен крепостей на головы осаждающих. Это масло добывалось в подземных недрах, а затем обрабатывалось в специальных мастерских. Оно имело терпкий, удушливый запах и было практически бесцветным. Струйки масла текли по голове и плечам экзекутора. Когда фляга опустела, отец Толий был полностью пропитан вонючим запахом эбена.

Кресло экзекутора стояло довольно далеко от огромного камина — в ходе своих долгих раздумий отец Толий засыпал в нем до самого рассвета, и ему отнюдь не улыбалось проснуться от прикосновения вылетевший из камина искры.

Вылив все содержимое фляги на экзекутора, брат-воин подошел к спинке массивного кресла и передвинул его вместе с отцом Толием поближе к огню. Кресло теперь было настолько близко к камину, что случайная вылетевшая из него искра превратила бы экзекутора в пылающий костер.

— Если ты считаешь, что твое дело правильно и Всевышней благоволит ему, то Он спасет тебя. Да, уж поверь Его слуге, Он способен и не на такое. Я сам много раз видел Его непосредственное вмешательство в Игру! Но если ты действовал не по Его промыслу, то гореть тебе в адском пламени. Ты будешь недвижим, пока не догорит последний уголек в камине. Если проживешь до утра, то освободишься от моего проклятия.

Сказав это, воин повернулся и, не торопясь, вышел из библиотеки.

За дверью брат-воин натолкнулся на монашка, подслушивавшего под дверью. Как и следовало поступить человеку его ранга, он отвесил тому увесистую затрещину и велел привести из конюшни свежего коня.

Монахи, встречавшиеся ему по пути, провожали его почтительными поклонами, как и положено простым братьям провожать брата-воина.

Вьюга немного" утихла. Сквозь разошедшиеся тучи был виден серп новорожденного месяца. Дорога от святой обители тянулась сквозь заснеженные поля, простирающиеся до горизонта, и при ясной погоде можно было запросто увидеть, что происходит за поприще от тебя. Воин остановил резвую пегую лошадку и посмотрел назад. Над обителью танцевали алые блики пожарища. Воин тяжело вздохнул и, пришпорив лошадь, поскакал прочь.

Антон. Некоторые выводы и работа, работа...

Теперь я понимал, почему за мою новую работу платили такие огромные деньги. Я был абсолютно трезв и не очень сильно устал, однако при малейшем воспоминании о полученных сегодня сведениях голова шла кругом. Я почти во всем разобрался. Вот именно, что почти. Сказка сбылась. Осталось только правильно ее трактовать. Сказки, сказки, предания, легенды. Как я их любил раньше и как ненавижу сейчас. Это какая-то неправильная, злая сказка. Здесь есть все элементы волшебной сказки: волшебство, или как там называют его объекты моего наблюдения, — Сила, сверхъестественные существа, артефакты (типа Меча, который может практически все), — присутствуют любовные интриги, былые битвы и старые друзья. Не хватает только одного: волшебной страны.

Все происходит или происходило на Земле. На другие миры остались лишь какие-то непонятные ссылки. Участники сказки на вид самые обычные люди, да и, по сути, у них те же проблемы. Бессмертие? Насчет этого не знаю. Ведь Олег уже на улице рассказывал Виталию, что его убили в Гражданской войне Севера и Юга, а потом повесили на Дворцовой площади Санкт-Петербурга. Еще раньше он плавал со своим дружком Шаграем в поисках Нового Света вместе с Колумбом. Так что же, ему пятьсот лет? Полтысячелетия? Нет, человек или пусть не совсем человек, был бы тогда совсем другим. Он бы не стал говорить о том, что ему следует подучить английский, и не восхищался бы знакомым, который знает пять языков. Что-то здесь не так. Переселение душ? Может быть. А как же я? Почему я ничего не помню из прошлых жизней, а для них это словно вчерашний день. Вообще-то слишком много предложений, начинающихся со слова «почему». Да, злую и странную сказку я начал читать. То, что она странная, — это точно, но почему именно «злая», я пока не мог для себя решить.