Март хрустящ и хрустален

И сосулькой звенит,

И дыханьем проталин

Через фортку пьянит.

В сумрак, настом подбитый,

Настом, как наждаком,

Ты выходишь, небритый,

Штаны с пиджаком.

У тебя есть ботинки,

Но не в этом ведь суть,

Можно ведь полботинки

Смастерить да обуть.

Труд сей, право, не сложен,

Зашла коли речь:

Надо лишние кожи

От ботинок отсечь.

Ты — бродяга, ты — странник,

Лохмотник хромой.

Странен край твой на грани

Меж светом и тьмой.

Вон идет коромысло

О ведре лишь одном,

Ну да в этом-то смысла

Боле, чем в остальном.

Ты — заядлый волшебник,

Ты кудесник хоть плачь,

Но не плачь, есть решебник

Всех на свете задач.

Ты — обходчик, ты — егерь,

Пальцев — пять на руке:

Отпечатки на снеге,

Оттиски на песке.

В этом хвойном заречье,

В деревянной глуши,

Раскудряв и беспечен,

Живешь на шиши.

Жизнь твоя — дуновенье,

Ветерок заводной

И бобылки сопенье

Благосклонной одной.

А живешь ты в сторожке,

Есть-имеются где

И гармошка, и плошка,

И ружье на гвозде.

На газетной бумаге

Сообщение есть:

Стерляди в Стерлитамаке

И в томате — не счесть.

А еще ты — гуляка,

Помалу не пьешь,

Оттого-то собаку

Свою волком зовешь.

Побеги ж на пуантах

К родимой реке,

Сыт и пьян, сыт и пьян ты,

И нос в табаке.

Спотыкнулся, свалился

И веселой гурьбой

По щеке покатился —

Уж ты, милый ты мой.

Снова жадаешь луку во сне,

А на зимниках — жижа, зажоры.

Только мжица дожрет этот снег,

На пожарку прибудут стажеры.

Удалые прибудут, бодры —

Нараспашку душа, в разлетайках,

Коротайках, угрях, таратайках,

Худосочные — прямо одры.

Дупелиных полян знатоку

В газырях и в мерцающей каске —

Не лупить глухарей на току,

Но давать горлопанам натаску.

Брандмайор — человек при усах,

Но презрев почечуй и одышку,

Он в апреле взойдет при звездах

На свою каланчу, или вышку.

Козыряет дозорный стажер,

Газырям говоря про пожары,

Что они — над районом Ижор,

Разумея лукаво Стожары.

Не у нас, отмахнется службист,

И глядит в направлении дельты,

Где прожег свою многую лету,

На брандвахте варя брандыхлыст.

Поглядит — и утратит покой.

А на утро, со злобой какой-то,

У брандмауэра стажеров строй

Брадмайор обдает из брандспойта.

Безвременье. Постыдная пора.

От розыгрышей уши, лбы пылают.

Был спрошен: Вышелбауши бывают?

Ответствовал: то хутор в три двора.

Достойно ли вести, как детвора,

Глумясь над всем, подобно стае бестий,

Не почитая завтра и вчера

И позабыв о совести и чести.

И я хорош — доверился, простак.

Неужли было трудно догадаться,

Что выше лба ушей не может статься,

А хутор Вышелбауши — то так.

Развесил уши — и попал впросак.

Ползут по местности невыгодные слухи,

Что я, Запойный, олух и чудак,

И голова садовая два уха.

Безвременье, постыдная пора,

Достойно ли вести, как детвора,

И я хорош — доверился, простак,

Развесил уши и попал впросак.

Шуга отошла. И на пристани

Защелкал на счетах кассир.

Всмотрись в обстоятельства пристальней

И валень повесь на блезир.

Хромая и как бы случайная

Весна забрела на Валдай.

Скажи — прощевай, наша чайная,

Холера тебя забодай.

Послали козу за орехами,

Пустили козла в огород —

Лудить самовары за реками

Артель направленье берет.

Прости-прощевай, наша чайная,

До белых сыпучих путей,

Местечко отнюдь не скучайное,

Уют слепаков и культей.

За реками луда блестящее,

Там гуще и щи, и камыш,

В лузях с балаболкой ледащею

Поладишь — в лузях и лудишь.

Вольготная жизня за реками,

Но ярче бы тульских полуд —

Остаться мне было б с калеками,

С гуляками на лето тут.

Прощай, Городнище, товарищи,

Махни, говорит, мне крылом,

Сойдемся Бог знает когда еще

За нашим всегдашним столом.

Да брось ты возиться с прорухами,

Не терпится в путь посошку,

Плесни, дорогая старуха, мне

Стопездесят грамм портвешку.

Имеется график на пристани,

А на пароходе — кафе.

По-графски важнецки и пристально

Буфетчик стоит в галифе.

Пой, перевозчик,

Ушкуйник ушлый,

Рыж-конопат,

Пой, раздобарщик,

Ушкуй твой утлый

И конопать.

Воспой обводы,

Уключин крепость

И якорек,

И наши годы,

Всю их нелепость,

Ёк-макарек.

Люблю я, друг мой,

Когда корявый,

Живой, как ртуть,

Зачинишь вдруг ты

Не ради славы

Чего-нибудь.

Стучит в апреле,

Манит на волю

Твой молоток.

И в самом деле,

Пройтицца, что ли,

Под вечерок.

Пропахла сечкой,

Портянкой, свечкой

Вся сторона,

Чудной чумичкой

Глядит с отвычки

Мадам Весна.

Из дальней дали

Меня заметив,

Глаз-ватерпас,

Забудь печали

И, ликом светел,

Достань припас.

Не жмись, щербатый,

Открой, как душу,

Свой бардачок.

Я ж, тороватый,

Тащу покушать

На пятачок.

Катятся воды

Сами собою,

Своим путем,

Уходят годы,

А мы с тобою

Себе живем.

Меж собакою и волком

У плакучих ив

Потерял мужик иголку,

Дырку не зашив.

Он в траве руками шарил,

В молодой траве,

И нашел какой-то шарик

В этой мураве.

И тогда зовет он: братцы,

Чего я нашел!

Те пришли — и ну играться.

Было хорошо.

Шарик то они подбросят,

То поймают, а

Между тем уж пали росы

Прямо на луга.

И туманы выползали

Из реки Итиль,

В избах люди зажигали

Ламп своих фитиль.

А туманы выползали

И лизали кил,

В лампах было мало сала,

И фитиль коптил.

Проходили пароходы,

Баржи волокли,

Волоклюи и удоды

Сватались вдали.

Пароходы проплывали

С баржами и без,

И неясно волки али

Псы промчались в лес.

Неожиданно от шара

Свет пошел — да-да,

Пригляделись — то Стожаров

Главная звезда.

И на той звезде туманной,

Взорами горя,

Много правды необманной

Знают егеря.

Там туманы выползают

Из реки Итиль,

В избах люди зажигают

Ламп своих фитиль.

Там собакою и волком

У плакучих ив

Потерял мужик иголку,

Дырку не зашив.

Что значит разъездной? То значит,

Что по делам чужой удачи,

Мечтая свет переиначить,

Один чудак по свету скачет;

То род призванья — разъездной.

Он холост. Тщетной головой

Черемух ветви задевая,

И ей вопросы задавая —

Что значит, скажем, разъездной —

Носки заштопать забывая,

И дым глотать не оставляя,

И бицеклет терзая свой,

Он мельтешит, как заводной.

Он беден, глуп, ему не спится.

Не спится, няня, что со мной?

Он, если стар, то молодится,

А если молод — вскоре стар.

Он бредит: у него катар

Путей дыхательных. Бодрится:

Побриться ль? Няня, помазок!

Да что же на ночь-то, сынок?

Молчи, стряпуха, мне Жар-Птица

Вчера привиделась во сне

И предрекла нам пожениться.

И хоть порезаться боится,

Все правит бритву при луне.

Крутясь в такой-сякой стране,

В провинции или в столице,

Он поражен, как мир вертится

И возмутительно дробится,

Являя случаи и лица

Почище всякого кино:

Там маскерад, там ловят львицу,

Здесь — полуголая девица,

А тут — извольте насладиться —

Полуподвальная мокрица.

А мать твердит через окно:

Заклей-ка на зиму окно.

Зиме конец — весне случиться.

И разъездной на слякоть злится,

Которой улица стремится

Ему заляпать ягодицы,

Употребляя в дело спицы

Великосветских колесниц и

Кабриолетов и ландо.

Подобно крякве подсадной,

Под дулом крякать обреченной

И бельевою бечевой

С охотником соединенной,

Навряд ли знает разъездной,

Какой он мог бы быть иной,

Будь не заезжен он ездою,

Как утка — службой подсадною,

Родись он только под звездою

Какой-нибудь не разъездною,

А утка — не под подсадной.

(Apropos, вечером в реке,

Когда нельзя уж в бильбоке,

Когда поспели самовары

И на террасах тары-бары,

Когда, вязанье отложив,

Ваш дед Над пропастью, во ржи

Читает бабушке, когда

Та призадумалась, а сыр во рту держала,

Когда зацокали кресала,

И вот еще одно когда —

Когда пропали провода, —

Мы видим звезды в глубине:

Ведь подсадные все оне,

А остальные к ним с небес

Катят отрадою очес:

Загадывайте без промедленья.)

Но не дано. Судьбы решенье

Пересмотреть, alas, не нам.

Из некоторого учрежденья

Я тут привез пакет, мадам.

Позвольте, что опять за хлам!

Помилуйте, виднее вам,

Однако, распишитесь — там.

И снова едет разъездной,

То прямо едет, то свернет.

Мил человек, ты кто такой?

Да я, папаша, сам не свой.

Собака гавкнет на него,

Дебило глянет и сглотнет,

Сглотнет и глянет, и икнет,

И носом клюнет,

А после сплюнет и затрет

Подошвой слюни,

И не с того да не с сего

Распустит нюни.

Настанет время — все пройдет:

Народ ликует. Каплет мед,

Минуя високосный рот,

Пирующему на манишку,

И клянчит у пивной Удод

Рублишко на винишко,

А изнутри другой орет:

Винишка хочет — ишь ты!

То соловей муку дает,

То мельница засвищет.

Крутясь в стране такой-сякой,

Стране немазаной, сухой,

Давно немытой головой

Себе вопросы задавая

И ею ж ветви задевая,

То мчит, то скачет разъездной,

А к утру, воротясь домой,

Мычит и плачет: Боже мой,

Так вот что значит…

Что это мне oncle мой любезный не пишет,

Времени, что ли, опять у него совсем нету.

Странно, посулил ведь — напишу тебе непременно;

Вот, свидетельствуйте, не пишет и не едет ни мало.

5 Очи, за реку глядя, проглядел я все, право,

Хоть бы пиктограмму он предпослал, родственник милый,

Так-то, мол, и так-то, такие-де у меня планы,

Иначе же и кинуться куда — ума не приложишь,

Вечно с дядей таким шиворот-наоборот происходит.

10 Походя ноги себе росой умывая,

Выбегу о заре встречать нашего почтальона:

Нету ли ныне пакета на мое, так сказать, имя?

Нету, разочаровывает, по-видимому, разочаровывает, пишут,

Тщательные, видать, задумчивые у тебя адресанты.

15 Ладно, постоим, поточим лясы слегка мы,

После в хоромы я его к себе зазываю:

Эх, заскочи ко мне теперь, Сила Силыч,

Гостем будешь, понимаешь, потолкуем немного,

Зря я разве сварил вчера нектар.

20 Зря, мой Нестор, нектар у нас не варят,

Зря на свете, практически, ничего не бывает,

Зря и заяц не приснится никому кучерявый,

Нектару мы, конечно, твоего немедля пригубим.

Вот заходит ко мне дражайший почтарь Сила Силыч,

25 Капельный такой, видом на редкость никудышный,

Впрочем, перепивал, бывало, и самого Крылобыла:

Внешности, получается, доверяй, да проверяйся.

Да, заскочил, стало быть, ко мне Сила Силыч,

Ух, заскочил, шапкою, сняв, губы вытер,

30 Ну, и я сразу связисту и себе наливаю:

Пейте, пожалуйста, добрые люди, селяне,

Пейте, а то теперь живы, а завтра, что называется, ой ли.

Ой ли, ой ли, кивает, тут ведь не в курсе,

Где обрящешь, а где в одночасье утратишь,

35 То ли дело, когда уже в ящик сыграть соизволишь,

Там уже пиши — не пиши — все прахом пропало,

Там постскриптумы твои, что мертвенному припарка.

С этим Силыч стакан весь незамедлительно и пригубил.

С Силычем и я тут поступил вполне сообразно:

40 Принял, а после, не мудрствуя, нацедил снова,

Дабы со следующей нам не мешкать лукаво.

Так вот, я ему говорю, Сила дорогой Силыч,

Так вот и живем мы с тобой, хлеб жуем мы

Черствый, а то знаешь на сем берегу что болтают,

45 Разное, признаться, болтают на берегу сем,

Волки, болтают, на том тебя, вроде, съели,

Как ты мыслишь — факты это или же байки?

Слышал, слышал, докладывали и мне известье,

Гость, поглаживая оцелота моего, молвил,

50 Только я и сам легонечко сбит с панталыку,

Может, съели, а может, пустые то враки,

Бабушка, выражаются, пополам говорила.

Тут мы с Силычем пригубили опять, снова-здорово,

Или, что называется, подовторили.

55 С другом Силычем зелье губить наладив,

Друга Силыча решил я кое на что подзадорить:

Вот бы нам почитать невзначай некоторые цедулки.

Верно, Яша, резонно у тебя черепок варит,

Силыч мне с достоинством на то замечает,

60 Что мы, разве других письмоносцев плоше,

Где это слыхано — чужих не читать эпистол,

Что же нам прикажете читать себе еще тут.

Вскрыли мы тогда несколько с ним свитков.

Смотрим — чего только не сочиняют люди друг другу,

65 Что, оказывается, их всех только ни заботит:

Сильно, мощно разлита в народе эпистолярность,

Словно эпидемия какая-то распространилась.

Павел Петру в Городнище из Быдогощ, скажем, пишет,

Дядю дрожжей закупить молит браговарных,

70 Букву какую-то непременно найти его умоляет,

В душу лезет, пристал с ножом к горлу,

Дяде в кубарэ не дает надудлиться малость.

Петр Павлу в Быдогоще из Городнища отрезал:

Букву эту, милок, сам себе ищи неустанно,

75 Деньги ж, даденные мне тобой, я профиршпилил,

Знай поэтому, что дрожжи тебе завезу ой ли.

Кроме этого, наждачник Илья пришлый

Тоже потянулся на старости лет к стилу вдруг,