Враг в зеркале

      Я взял трубку.
      - Это ты, Фролов? - спросил высокий электронно модулируемый голос. Молчишь? Значит, ты.
      - Тогда слушай, супермен недорезанный, - продолжил машинно-нечеловеческий голос. - Если ты сегодня же не слиняешь из города, мы тебе пятки поджарим и фитиль вставим...
      По мере нарастания степени угроз, голос все более повышался, раскаты его стихали, уходя за порог слышимости. Таня внимательно и настороженно следила за моим лицом.
      - Ты слышишь меня, мертвец ходячий? Уши не заложило?
      - Кто говорит?
      - А тебе не все равно, трупоед вонючий? Повторить, или ты уже понял? Если сегодня не уберешься, мы сначала твою бабу заберем. И ей понравится, можешь быть спокоен. А потом и тебя чпокнем. Уловил, гад?
      Я положил трубку и позвонил на телефонную станцию. Нежный голосок равнодушно сообщил, что справок не дают.
      Я положил трубку, и телефон зазвонил вновь. Тот же голос:
      - Фролов! Нас разъединили...
      Я нажал на рычаг и положил трубку рядом.
      - Далеко отсюда продаются телефоны с определителями номеров?
      - Да нет, - ответила она и спросила. - Ты хочешь здесь поставить?
      - Надо бы.
      Я вспомнил, что уже сутки молчит мой сотовый телефон. Поколебавшись, все же набрал номер своего генерального директора. Я, правда, строго наказал не беспокоить меня эти дни, но контраст с обычным ежеминутным трезвоном и молчанием последних суток безотчетно тревожил.
      - Привет, Илья! - поздоровался я со своим замом, шустрым, бойким и вечно веселым отставным майором. Естественно, у нас работали только офицеры. Бывшие, конечно. Хотя последнее, спорно, тут полковник Сергеев прав, потому что офицером остаются до гробовой доски. Этого не отнимешь у нас. Я не хочу сказать, что гражданские хуже, мне достаточно это просто знать. Во всяком случае, даже врагов я предпочитаю в погонах, потому и ненавижу всякую подросшую за последнее время плесень, не знакомую с иной дисциплиной, кроме как дисциплиной своих животных страстей...
      - Извини, Илья, отвлекся. Повтори, что ты там насчет Израиля?
      - Я говорю, - вновь затараторил Илья, - что Израиль прислал нам предложение участвовать в международном смотре-соревновании среди охранных фирм. Можно сделать заявку на участие до десяти человек.
      - Сколько это нам будет стоить?
      - За участие каждого человека надо выложить сорок тысяч долларов. Сколько пошлем? Все равно надо послать.
      - Давай человек пять-шесть, не больше, - сказал я. - Больше ничего нового нет?
      - Ничего. А у вас там как?
      - Тоже неплохо. Вопрос, как мне кажется, решен положительно. Надо кое-что отработать. Ты меня сам не тревожь. Только если что возникнет экстраординарное. Я буду с тобой сам связываться. И этот мой номер никому не давай.
      - Почему?
      - Мне тут работу подкинули, так я не хочу, чтобы в самый нужный момент кто-нибудь трезвонил. Может случиться казус. Ну, ты меня понимаешь.
      - О, кей, босс. Тревожить не будем.
      - Тогда все. Делай, как договорились. И больше шести человек не посылай. А лучше пять. Подбери там кадры типа Валеры Кинкажу. Пусть наши жару поддадут. Ладно, все. Давай.
      Я отключился. Таня сидела напротив и, подперев кулачком подбородок, слушала мои руководящие указания.
      - А ты начальник. Я как-то тебя ещё не знаю с этой стороны. Хотя я тебя вообще ещё совсем не знаю.
      Она вздохнула, встала и подошла к холодильнику.
      - Мед будешь? У меня мед есть.
      Она вернулась и поставила плоскую банку с медом на стол. Я взял её за руки и притянул к себе так близко, что ощутил запах её кожи. Она обняла меня за шею и тут же моих губ коснулись её губки: они были влажные и теплые. Почувствовал я и её язычок, словно приветствие после долгой-долгой разлуки.
      - Ох! - протяжно вздохнула она, когда наш поцелуй закончился и мы смогли оторваться друг от друга. - Мы начинаем сходить с ума. А утром это чревато... Ты же знаешь, как у нас говорят: утром сто грамм - весь день свободен. А мы друг для друга и на поллитра потянем.
      - Уж никак не меньше, - ухмыльнулся я. - Быстро опьянеем.
      Она вновь села напротив меня.
      - Полковник Сергеев словно бы знал, кому давать задание, - Таня рассмеялась своим смехом с хрипотцой.
      - Да уж, - согласился я.
      - Поэтому мы должны как можно дольше сохранять трезвость, рассудительно проговорила она. - Давай-ка завтракать.
      Мы позавтракали.
      - Какие планы? - спросил я, когда она уже стала относить чашки в мойку.
      - Планы? Ты у нас старший. Тебе и планы составлять. А я пока быстренько отчет сочиню о нашем вчерашнем бурном начале боевой и трудовой деятельности.
      - Хорошо. Я пока схожу куплю телефон, - я кивнул на лежавшую у аппарата трубку. - Когда приду, мы сообразим, что делать.
      Подумав, я все же положил трубку на рычаг. Тут же раздался звонок. Я поднял трубку к уху.
      - Иван! Ало! Таня, это ты?
      - Иван, - отозвался я, узнав голос Кости Кашеварова. - Как ты узнал, что я здесь?
      Я словно бы увидел, как Ловкач ухмыляется.
      - Ты нас, провинциалов, низко ценишь. Да, конечно, мы не Москва, отнюдь. Что делается в одном конце города, аукается в другом.
      - Понятно, - сказал я, - объяснение принимаются.
      - Один-ноль, - сказал Костя. - Я чего звоню. Тут с утра жалобы на тебя посыпались. Вчера ресторан разгромил, кучу костей переломал и одного важного командировочного обидел.
      - И ещё обижу.
      - Да я и не сомневаюсь, - отозвалась трубка знакомым Костиным смешком, - главное, чтобы ты оставался, по возможности, в рамках.
      - В чьих рамках? - буркнул я. - События покажут...
      И события показали. И быстрее, чем я думал.
      ГЛАВА 7
      ПОХИЩЕНИЕ
      Я спускался по бетонному монолиту подъездной лестницы, думая о том, что "хрущевки", на которые так боялись истратить лишнего материала, из-за отсутствия звукоизоляции являют собой голый строительный скелет; я словно спускался по гулким каменным костям.
      Вышел из-под козырька подъезда прямо под жидковатый пока поток солнечных лучей, обещавших на весь последующий день безоблачный зной; память живо напомнила вкус и запах подобных утренних часов, и тут же сработало внутреннее, редко ошибающееся бюро прогнозов: да, весь день будет жара. Я в нерешительности отступил под козырек, обдумывая, где может быть нужный мне магазин. Я почему-то не спросил у Тани и сейчас лишь позвякивал в кармане запасными ключами, врученными мне, дабы облегчить доступ...
      В этот момент - все происходило очень быстро, и за моим нерешительным шагом назад в тень под бетонный кохырек подъезда прошло мгновение - что-то с грохотом и пыльным взрывом ухнуло об асфальт передо мной. Еще секунду я тупо разглядывал обломки кирпичного блока, усыпавшего асфальт щебнем, пока не догадался - метили в меня.
      Тут уж мечтательная рассеянность, возможно, все ещё пахнувшая Таниным поцелуем, сменилась привычным калейдоскопом быстро сменяющихся картинок: перила, различных оттенков двери, Танина дверь, лестница на чердак, открытый люк. Добежал!
      Я вылез в пропыленный грязный чердак. Через несколько окошек продавливались густые столбы света с пыльными протуберанцами внутри. Одно окно распахнуто.
      Я вытащил пистолет. Где-то загремела жесть. Стихла. В раме открытого окна торчал гвоздь. Чуть не напоролся.
      Вывалившись на теплый рубероид крыши, я скользнул за ближайшую вентиляционную будку. Краем глаза успел заметить движение метрах в двадцати за такой же будкой. Тихо.
      Я побежал что было духу, надеясь лишь на скорость. Успел. Позеленевшее от страха лицо. Вытаращенные от ужаса глаза пацана. Совсем ребенок. Я убрал пистолет от его носа.
      - Кто ещё с тобой? - одновременно я прислушивался. Вроде никого. Говори, кто тебя послал? Живо!
      Пацан ошалело мотал головой. Я встряхнул его левой рукой, хотел шлепнуть по щеке, чтобы пришел в себя, но заметил крупицу разума в глазах и передумал.
      - Вы Оборотень?
      Признаюсь, ожидал чего угодно, но не такого вопроса. И не из этих уст. Впрочем, мальчик был из ранних, если судить по его делам.
      - Кто тебя послал? - сурово спросил я, разглядывая малолетнего киллера.
      Светлые, выгоревшие волосы, круглое лицо, немного курносый нос, голубые глаза - обычный паренек, каких много, и каким я был лет пятнадцать тому.
      - Вы Фролов?! Иван?!. Оборотень?!.
      Пацан оправлялся на глазах. Рассматривая меня во все свои "синие брызги", он вдруг насупился и сел прямо на рубероид:
      - Откуда мне было знать? Он сказал, что надо фраера одного пришить. Я же не думал...
      Паренек, по всей видимости, откуда-то хорошо меня знал. И кто-то, не называя меня, отправил его на дело.
      - Я же не знал, - повторил пацан.
      Было в нем что-то такое... не есенинское, конечно. Не знаю, может, мой приезд сюда после десятилетнего отсутствия?.. Может, встреча с Таней?... Не хватало мне ещё заниматься самоанализом!
      - Откуда ты меня знаешь?
      Он вскинул на меня ещё не успевшие выцвести небесные глаза:
      - Так я же Лещев! Мать мне о вас рассказывала. У нас и фотокарточка ваша есть.
      - Ну и что? - сказал я. Что-то, однако, брезжило в сознании...
      - Как же. Мне мать говорила...
      - Как зовут твою маму?
      - Елена Олеговна. Лещева.
      Я вспомнил. Ну конечно, я вспомнил. Ленка Лещева! Лещиха. Не вытравляемый эпизод моей юности, о котором тоже мечтал забыть.
      Куда там, забыть!
      Я сел рядом с пацаном. Яркие солнечные лучи, так нагревшие рубероид крыши, становились все жарче. Я вновь оказался в подвале среди верных соратников моего детского невежества и сурово ерничая, обращался к Лещихе, конопатой, полной девице, имевшей совсем взрослые формы и наглость втрескаться в меня до идиотизма. Я публично требовал доказательств её великой любви, и она соглашалась... Как любой вожак я тоже зависел от своих волков, потому и требовал от Лещихи доказательств своей преданности... Каждому в отдельности. И каждый, уходя с Ленкой в соседнее сырое, наполненное паром помещение, возвращался, хмурясь сыто и гордо. А потом это стало так привычно... для нас, для нее... Я слышал, она спилась потом, промышляя на портвейн и закуску единственным, чем могла...
      - Отец есть? - спросил я.
      - Не-а.
      - Тебя как звать?
      - Пашка. Сатана.
      - Что Сатана?
      - Это моя кликуха. Пашка-Сатана.
      - А-а-а! - сказал я. - Ну что, Пашка-Сатана, так кто велел тебе прихлопнуть фраера? Ленчик?
      - Он самый. Но я же не знал! А это вы его так разукрасили? Мне мать рассказывала о вас. Вас, правда, никто победить не может? Вот бы мне так! Я бы тогда!..
      - Вот что, Павел. Будешь теперь меня слушаться. Понял?
      - Конечно. А вы научите меня так драться, как вы?
      - Это мы с тобой потом обсудим. Пока держись подальше от Ленчика и его корешей.
      Не знаю, что со мной произошло, но этот пацан, и та девчонка-подросток, которой мы так привычно-беззастенчиво пользовались, и сам я, тенью восставший за этим Пашкой-Сатаной, - все вместе вновь заставило тяжко заныть мое глупое сердце...
      - Все! Сматывайся отсюда, - решительно поднялся я, - пока я не доберусь до твоих боссов, держись-ка ты в тени.
      И уходя, вспомнил:
      - Матери привет передай. Скажи, что я о ней всегда хорошо вспоминал.
      Я влез в чердачное окно, прошел, ступая мягко, чтобы меньше поднимать пыли, до открытого люка и спустился по лесенке вниз. Танина квартира ниже, на четвертом этаже.
      Я спустился на этаж. Ее дверь была приоткрыта. Я постоял у двери. Сердце билось гулко у самого горла. Коврик сдвинут. Ваза с тумбочки сбита на пол. Цветы в луже. Тишина. Дверь в гостиную. Скрипит.
      - Входите, входите. Не бойтесь.
      В кресле прямо напротив меня сидел, длинно вытянув костлявые ноги, незнакомый мне мужчина и насмешливо улыбался торжествующим худым лицом.
      Было тихо. Я оглядел комнату. Стул опрокинут, стол отодвинут от окна, на стене скособочилась дешевенькая картина, видимо, задетая слепым замахом руки. Я, чувствуя, как меня обволакивает душная, страшная, ватная ярость, судорожно сглотнул слюну.
      - Да не беспокойтесь, - благодушно успокоил меня мужчина. - Ничего с ней не будет. Главное, чтобы вы не делали резких движений. Никто никому не угрожает. И спрячьте ваш пистолет. Он мне на нервы действует.
      - Где она? - хрипло спросил я. Было все ещё очень тихо. В тишине под его острым задом сухо скрипнуло кресло. На тяжелом буфете неподвижно застыли знакомые вещи - старое фото её родителей, ранжирный ряд мраморных слоников, фарфоровая борзая...
      - Я вам не могу этого сказать. Мы сейчас вместе поедем в нужное место, и с вами все обсудят. Вы только не волнуйтесь. И спрячьте пистолет, я вам уже говорил.
      Я покорно спрятал.
      - Где она? - вновь спросил я. - Если не скажете, я вас убью.
      - Бросьте. Ничего вы мне не сделаете. А иначе не увидите свою подружку.
      - Тут ты и ошибаешься, - сказал я, чувствуя, как то темное и страшное, что ещё сдерживалось внутри меня, разбило, наконец плотину воли и хлынуло, хлынуло...
      Я мгновенно оказался рядом с этим расчетливым глупцом и всеми пальцами залез ему под костлявую челюсть. И тут же со страшной силой шмякнул этим живым снарядом о стену. Мало. Я выскочил на балкон. Внизу урчала мотором "Волга". Меня заметили, и машина очень медленно стронулась, стала делать малый круг для разворота. Я уже складывался от перила к перилам, слетая вниз подобно гигантскому гиббону.
      Все так быстро!.. Казалось, прошло несколько секунд, как я вошел в её приоткрытую дверь... "Волга" заревела, ускоряя движение. Почти проскочила подо мной. Сильно оттолкнувшись, я полетел следом. Ударился коленом о крышу, но зацепился раскинутыми руками...
      Водитель бросал машину из стороны в сторону. На поворотах меня почти отрывало. Но я чудом держался. Мне помогала ненависть. Следом кто-то свистел. Кажется, я слышал милицейскую сирену.
      "Волга" свернула в изрытую ухабами улочку, меня затрясло. Я стискивал зубы. Только бы удержаться и настичь!.. Открытые железные ворота, довольно большой двор, прошлого века двухэтажный особняк, узорчатые излишества барроко...
      Мы резко затормозили, и я, наконец-то, слетел. Из машины уже лезли озлобленные хари. Я ударил ногой по передней дверце; водила, почти вывалившийся, буквально вделся в окошко (словно нитка в иголку) и так и затих, мелко дергаясь.
      Оглянувшись, я выбросил пятку назад в чью-то грудь, услышал хруст костей. Тут все перемешалось. Из всех щелей - из дома, ворот, машин, сползались разнокалиберные твари, тут же принимавшие киношные боевые стойки... Закипело... Я видел только рожи - слюнявые, ощеренные, испуганные и злобные, - рожи, которые я убирал со своего кружного пути короткими полновесными ударами.
      Потом стало очень тесно... я едва вставлял в просветы колени, локти, кулаки. Давно я не чувствовал себя так свободно. И только где-то глубоко внутри жгло: Таня, Таня, Таня!.. Что-то горячо и звучно задело меня по плечу, чуть не сбив с ног. И сразу ослепительный и ужасный удар шарахнул по лицу. Я свернулся на месте и тут же синее прозрачное небо, мгновенно застывшее в глыбу льдистого стекла, обрушилось мне на голову, сразу погасив солнце...
      ГЛАВА 8
      СУМАСШЕДШАЯ НОЧЬ
      Очнулся я, как мне показалось, тотчас же. Ощущение, конечно, было обманчивым. Упакованный в белые простыни на свеже-пахнущей стиркой подушке, я лежал в незнакомой комнате, а рядом, в позе безнадежной усталости, сидела на стуле Таня.
      Уже одного этого мне было достаточно, чтобы почувствовать облегчение и радость. Я это и чувствовал, во все глаза разглядывая так внезапно ставшее дорогим милое личико моей малышки. И, почувствовав мой взгляд, Таня отвела глаза от раскрытого окна, куда лезли распяленные ладошки русского клена (ненавижу американский клен, заполонивший - как и многое другое! - всю Москву), ахнула и стремительно бросилась ко мне.
      - Милый! Очнулся!
      Бережно обнимая её трясущиеся плечи, я ещё раз оглядел комнату и остался доволен чистотой и порядком. А через открытое окно вливались свежие запахи травы и листьев.
      - Целые сутки! - все повторяла Таня. - Целые сутки не приходил в сознание.
      - Что со мной станет, - легкомысленно сказал я. - И не в таких переделках бывал. Ты лучше скажи, где мы?
      - Как где?! У этих бандитов: Ленчика и Семена. Вернее, у Ленчика. Это его особняк.
      - Как тут с тобой обращались? - забеспокоился вдруг я. - Ты говоришь, мы уже здесь сутки?
      - Сутки. Но обращаются хорошо. Всем заправляет, конечно, Семенов. Ленчик хоть и хозяин, но все равно на побегушках. Подчиняется Семенову. А тот сама галантность. Жаль пистолет отобрали, отплатила бы за гостеприимство!..
      - Вот как вы меня благодарите! - раздался вдруг добродушный баритон.
      В дверях, незаметно возникнув, стоял сам Семен. То бишь, Семенов Юрий Леонидович. Я бегло оглядел своего ресторанного врага. Сухое горбоносое лицо, поджарая фигура, выпуклая грудь бывшего атлета. И печальные глаза. А следов насилия на лице не обнаружил. И тут же мысленно укорил себя; сам всегда учу других не увлекаться в бою, ибо от этого страдает качество работы. Плохо, выходит, я его обработал в ресторане. Ну да ладно, ещё будет возможность нам поквитаться.
      - Вы, я вижу, легко в ресторане отделались, - посетовал я вслух.
      - Вы, знаете ли, вчера тоже. Я видел вашу рубку здесь во дворе. Признаться, не надеялся в живых видеть. А вы вон какой живчик. Впрочем, я рад.
      - Ой ли? - не поверил я. - Наверное, рады были бы поприсутствовать на моих похоронах?
      - Не кокетничайте. Зла на вас у меня нет. Как раз наоборот. Поэтому и пришел с открытой душой.
      - Татьяну вы тоже похищали с открытой душой?
      - Помилуйте, а что оставалось делать? К вам невозможно подступиться, вы сразу кулаками своими знаменитыми махать начинаете.
      - Значит, все ваши нападения исключительно из чувства доброжелательности?
      - Хотите верьте, хотите нет, но у меня нет к вам ни малейшей неприязни. Даже более того, я хотел сделать вам заманчивое предложение.
      - От которого я не смогу отказаться?
      - Ну зачем так! Отказаться всегда можно. Только как деловой человек вы же бизнесмен, я знаю - вряд ли откажетесь.
      - Короче, - решительно прервал его я.
      - Зачем торопиться. Это было вступление. Чтобы подготовить вас. Основной разговор будет позже, за ужином. Хочу сказать только, что я предлагаю вам деловое сотрудничество. Обоюдовыгодное. А сейчас вам и вашей даме принесут поесть. И принесут вашу одежду. Если хотите, можете встать с кровати. Оружие, сами понимаете, вернем позже.
      - Ну, я не прощаюсь, - весело сказал он и вышел.
      Почти сразу же легкомысленного вида девица в мини-платьице и белом фартучке вкатила столик на колесиках, уставленный всевозможными закусками. В пузатых бокалах плескалась коричневая жидкость. Я понюхал - коньяк. Девица суетилась, низко нагибаясь над тарелками и тарелочками, но быстро сникла под злым взглядом Тани. Пожелав приятного аппетита, она ушла.
      А мы весело и добротно закусили.
      Мрачный квадратный парень принес мой костюм, тщательно вычищенный и даже отутюженный. С обслугой здесь было все в порядке - сервис на высоте.
      Чувствовал я себя хорошо, поэтому решил покинуть кровать.
      Оделся, прошелся по комнате. Ничего не болело. Попробовал дверь, заперта. Выглянул в окно. Весьма запущенный сад: клен, акация, рябина. Ни одного фруктового дерева. Сквозь кроны просвечивала высокая кирпичная стена, за которой в этот момент проревел грузовик.
      За спиной звякнул замок. Я повернулся и увидел входящих Семена и знакомого уже пацана, Пашку-Сатану, как он себя назвал.
      - Так вы подумайте над моим предложением. А пока я забираю вашу даму. Она поможет сервировать стол. Встретимся прямо в ресторане. Вас проводит вот этот неумелый молодой человек. Надеюсь, с этим поручением он справится.
      - Справлюсь, - угрюмо кивнул мальчик.
      - Итак, сейчас семь часов вечера. Через часок-другой можете приходить. Погуляйте пока.
      Семенов повернулся, и они вместе с Таней ушли. Я чувствовал: что-то за всем этим было... Все как-то неправильно, думал я.
      С реки тянуло вечерней прохладой. Желтое солнце зависло над водой, готовясь опуститься по безоблачному небу. Завтра вновь будет безветренная жара.
      - Что молчишь? - спросил я Пашку.
      - А что говорить? Они и вас припахали.
      - Это ты брось! - бодро возразил я. - Меня не припашешь за здорово живешь.
      - Да, - согласился он, - за здорово живешь не припашешь. Они другие подходы знают. Вон вы какой веселый. Тетя Таня у них, а вы веселый. Они по всякому могут припахать.
      - Ты это брось, пацан, - бодро сказал я, на самом деле ощущая подъем сил.
      Мы немного погуляли. Странно, но я не чувствовал никаких последствий вчерашней драки. Наоборот, бодрая энергия наполняла силой мои мышцы. И, каюсь, мне было приятно думать об ожидавшем нас вечере с Таней. Даже будущее общение с Юрием Леонидовичем, то бишь, Семеном, не омрачало настроения.
      Прошел час. Перескочив какую-то траншею, я повернулся, чтобы подхватить мрачно сопящего Пашку и вдруг задержался взглядом на грубо сваренной из железных прутьев пятиконечной звезде, распятой на воротах, подобных тем, коими любят огораживаться воинские части и небольшие заводики.
      - Это здесь, - сказал Пашка.
      Я удивленно посмотрел на него.
      - Чего здесь?
      - Ничего. Дошли, - буркнул он.
      Мы вошли в ворота и, пройдя мимо штабеля деревянных ящиков, кучи мусора и покореженных "Жигулей", оказались перед неприметной полуподвальной дверцей. Внезапно стемнело. Где-то за спиной замигало, словно вспышки электросварки - далекие зарницы. Я потянул на себя тугую пружинную дверь. Тут же ослепительно сверкнуло, я не стал дожидаться удара грома и вошел внутрь. Только я ступил на гладкие, звонкие плиты пола небольшого магазинчика, как взгляды болтавшихся в одиночестве продавцов, встретились с моим, признаюсь, удивленным, - я ожидал другого. Но раз зашел, я добросовестно, хоть и с недоумением, осмотрелся: острый свет, блеск никелированных уголков ветрин, сверкающие стекла, за которыми влажно потели импортным соком мясные деликатесы; вдоль стен на высоких полках выстроились бутылки со спиртным. В молчании, под прицелом глаз здоровенных продавцов, больше похожих на вышибал (мысль, заронившая первые подозрения, скоро, впрочем, подтвердившиеся), я быстро окончил осмотр ненужного мне ассортимента и впервые прямо взглянул на облаченных в строгие костюмы мужчин. В глазах одного из них что-то мелькнуло и он спросил:
      - Вы не Иван Михайлович?
      Я подтвердил, крайне удивленный.
      - Вам столик заказан, - продолжил продавец. - Пойдемте, я вас провожу.
      Заинтригованный всей этой таинственностью, я последовал за ним; кусок зеркальной стены оказался дверью, пропустившей нас в полутемный обшарпанный коридор. По плохо выметенной каменной лестнице (на ступеньках нашли приют пустые пачки из-под сигарет, скомканная бумага, окурки, пакеты из-под молока) мы долго спускались вниз. Из неосвещенных коридоров доносились неясные звуки; в треттем пролете услышали перестук убегавших звонких женских каблучков. Лжепродавец поймал мой взгляд:
      - У нас ещё ремонт продолжается, - нашел он нужным пояснить.
      - Если закрыть ресторан, клиенты будут недовольны, - продолжал он угодливо-фальшивым тоном. И тут мы пришли, наконец.
      Мне, прямо скажу, понравилось, что ресторан существует на самом деле. Весело присутствовать при упорядочении вначале кажущегося безнадежным хаоса. Меня подвели к пустому столику на четверых, одному из многих, заключенного с трех сторон в незавершенный квадрат, этой пустой стороной, помимо прохода, являвший глазу бесконечной длины аквариум, сквозь мутную зелень которого, прошитого всплесками золотых рыбок, угадывались причудливо искаженные подводным миром силуэты посетителей за столиками потустороннего ряда.
      - Извини, шеф! - сказал я готовящемуся вернуться наверх своему провожатому. - А кем заказан столик? - непонятно почему я решил перепроверить и так мне известное.
      - Кем? - повторил тот, заговорщицки улыбаясь и при этом извлекая откуда-то тисненную золотом записную книжку. Отыскав отмеченную страницу и коротким толстым пальцем прижав её, он неожиданно улыбнулся ещё любезнее и как-то даже фамильярно:
      - Мы не разглашаем секреты своих клиентов, - объявил он, тут же вырвал страницу и разорвал её на мелкие клочки, которые снежными хлопьями посыпались в массивную низкую урну. Сказав это, он почтительно склонил голову и удалился, оставив меня в легком недоумении и нарастающем раздражении. Тут я заметил медленное умирание верхнего света, погрузившее длинный пестрый зал в траурный плюшевый полумрак; но ярче разгорелись светильники в кабинках, что, конечно же, определяло степень интимного уюта; подлетевший официант молча расставил приборы; я\ определенным образом проникался странной атмосферой этого заведения и был готов к явлению новых спецэффектов... не заставивших себя ждать, - на небольшой сцене, ближайшим зрителем которой оказался я, возник молчаливый, с ног до головы в черном, эстрадный фокусник - столь же условный и незначительный, как первый номер любого подобного рода представления. Самодовольно-важный метрдотель оглядывал длинный зал со своего тоже близко от нас расположенного боевого поста, - от нас, говорю я, ибо уже заметил рядом мило улыбающуюся Таню, а напротив - ясное, отмеченное печатью благодушия лицо, скользящего по волнам бесконечных интриг Семенова Юрия Леонидовича..
      - Ага! - несколько глупо воскликнул я, обозревая своих соседей. - Это как же надо понимать?.. - но они уже смеялись, а Таня, путаясь в смехе, объясняла, что их сюрприз удался, и все вообще замечательно. Я решительно не был с ней согласен, мне не понравилась также их дружная радость, и механизм сюрприза остался непонятен, но тут вдруг три длинные кроваво-красные девы, взметнув под потолок сапожки "а-ля рус", отвлекли нас задорным канканом, - действительно как-то вдруг стало весело, и Семен неторопливо поплыл куда-то и вернулся с хорошенькой девчушкой по имени Света, которая отчего-то уже танцевала со мной, а Семен - с внимательно слушавшей его Таней. Тут заскользили по стенам и потолку цветные шарики огней, Света влекла меня за собой, мы прошли какой-то длинный коридор и у единственной на всем горизонте двери она печально поведала мне, как ей одиноко, и я вдруг поверил; мы нырнули в эту дверь, густо задымленную курильщиками, я поплыл, кто-то дернул меня за карман, - уводимая кем-то Света успела сунуть мне записку. Я уткнулся грудью в чье-то плечо. Смутно знакомый широкоплечий тип неприязненно взглянул не меня стеклянистыми голубыми глазами и вдруг, переменив лицо с надменного на радостное, уже хватал меня рукой, всем корпусом разворачиваясь для рукопожатия.
      - Иван! Здравствуй! - рявкал он, топыря пальцы, и сверху, с размаху хлопал пукой по моей ладони, крепко пожимая её.
      - Не можешь вспомнить? - орал он, восхищенный моей с перебоями работающей памятью.
      - Не узнает! - радостно, через плечо, сообщил незнакомец каким-то бледно прорисованным в дымном тумане фигурам за своей спиной, и тут я его вспомнил, наконец.
      Конечно, Аркадий, чудом залетевший сюда прямо из котла незабвенных чеченских событий. Был Аркадий плечист, как и тогда, строен, чисто выбрит и бледен той прозрачной бледностью, которая присуща рыжеватым блондинам и любителям ночного существования. Тогда, подвязавшись на жирной должности интенданта, Аркадий преуспел, получил майора и со страстью, нами молчаливо незамечаемой, использовал свободное время, дабы пострелять всласть. Мне он однажды показал маленькую записную книжку, кожаная черная корочка которой хоть и потерлась, все же ещё сверкала тисненным золотом: страницы были аккуратно, с интендантской тщательностью заполнены исламским полумесяцем и звездочкой, которая нам, неверным гяурам, более понятна.
      - Здесь у меня те, которых я срезал наверняка, а здесь, - он тянул за ленточку закладки, - те, кто скорее всего мог выжить. Брак в работе, ухмылялся он и добавлял. - Мне простительно, я не профессионал, как ты, а просто любитель.
      - Узнал! - продолжил Аркадий, восхищенно тиская мою руку. - Узнал, старый друг, узнал.
      Обняв за плечо, он шептал мне прямо в ухо:
      - Я тут уже несколько дней, вторая неделя пошла, хорошо, что тебя встретил. Дело серьезное, миллионами пахнет, точно говорю. Здесь обстановочка мутная, - шептал он, яростно вращая глазами направо-налево, не нравится она мне, но мы с тобой обязательно посидим, покумекаем, друг.
      Он оглянулся на колышащиеся в тумане тени других курильщиков, и, отпустив меня, тут же сам стал, дрожа, как призрак растворяться в воздухе.
      Мгновение спустя я выпал из этой непонятной курилки и через лестничный пролет попал в длинный, мрамором сверкающий гулкий зал с рядами пестревших табличками - "Касса не работает" - окошек. Обрадовавшись яркому освещению, я вытащил записку с номером телефона и стал разглядывать торопливо начертанные цифры. Вдруг рядом со мной возник давешний метрдотель, строго испросивший меня о причинах моего здесь пребывания. Заметив телефон-автомат, я торжествующе кинулся звонить по бумажке. После длинных гудков какой-то скрипучий голос объявил, что Света спит и не желает... Что не желает? - подумал я. Короткие гудки прервал уже метрдотель, все ещё стоящий за моей спиной:
      - Прошу за мной.
      Открыв дверь, он пропустил меня в зал. Ума не приложу, как это я умудрился петлять в этом лабиринте, пронизанном, по всей видимости, сетью прямых, мгновенных ходов. За столиком, горько надув спелые губки, в одиночестве пропадала Таня.
      - Почему ты меня бросил? И куда тебя утащила эта противная шлюшка? слезки блистали на её прелестно накрашенных глазках. Осознав её печаль, я было даже забыл о сжигавшем меня беспокойстве. Таня доверчиво положила голову мне на плечо, Семен не появлялся; у нашего столика, совсем рядом, покинув сцену, медленно извивалась худосочная стриптизерша. Оставшись в двух ленточках, поддерживающих фиговый листик французских трусиков, она, наконец, взялась и за них.
      - Семьдесят долларов, - вдруг все ещё печально и имея в виду трусики сказала Таня.