Глава 16. ВЕЛИКИЙ КУРУЛТАЙ

Когда Сергей очнулся, все лежали связанные, словно младенцы. Однако лупали глазами, как метко заметил Кочетов. Странно, но никто из них не был даже ранен, если не считать тот легкий порез, который получил майор.

Недоумение по случаю того, что они живы, быстро разрешилось. Арсун равнодушно доложил, что их пощадили ради Великого Курултая всех племен кентавров. Равнодушие обра объяснялось инстинктивной верой в них, людей, чуть было не поколебленной кнехтами, но после поражения крокодилолюдей быстро восстановленной. Господь, создавая обров, вложил в них собачью преданность господам, сотворенным по образу и подобию…

От Арсуна же они узнали, что на празднике Великого Курултая вождей чествуют пытками пленников, которых затем ритуально съедают.

— Но на этот раз подавятся, — пообещал обр.

Никто не стал уточнять почему. У каждого были на то свои соображения. А скорее всего, надеялись на войско Доброслава.

Однако лежать долго не дали.

К ним подъехал вороной кентавр, довольно смуглый и хорошо выбритый. Да, лица у них были по-человечьи голые. И шеи тоже. Как и запястья с ладонями. Этот вороной самец заплел свои волосы в огромную косу, ничем не отличающуюся от собственного же украшения сзади крупа. Это было забавно — два хвоста! — однако обстоятельства не располагали к веселью.

У кентавра были очень темные близко посаженные глаза, высокий лоб, а на шее красовалось ожерелье из высушенных и сморщенных человеческих ушей. Сергей сразу же попробовал вспомнить, где он видел подобное?.. Ну конечно, псевдогорилла из Магического квартала.

О Бог-Отец! Как же давно это было!

Нагнувшись, кентавр вцепился огромной рукой в узлы веревок на груди Михайлова и, поднатужившись, рывком поставил майора на ноги. За ним и остальных.

Нагибаясь, кентавр заглядывал каждому в лицо своими свирепыми черными глазками.

— Думаешь, ты очень страшный? — язвительно спросил Кочетов, и все приготовились к тому, что его ударят. Но нет, усмехнувшись, кентавр попытался съязвить:

— А ты, умник, думаешь, что очень смелый? Посмотрим, как ты запоешь у столба. — Он оглядел всех и удовлетворенно резюмировал: — Счастье, однако, от вас отвернулось, ваша ящерица, — он ударил деревянной дубинкой Арсуна по ногам, — ваша ящерица права: вы докажите, какие вы мужчины, и, согласно вашему мужеству, вас съедят вожди. Трусов отдадут женщинам и детям, чтобы не портили чистую кровь.

Сказано было сильно и с верой. Пленники же все время поглядывали в сторону, откуда могло появиться спасительное войско, они все еще надеялись увидеть разлив темной массы на горизонте ровной, как стол, степи… Увы!

Ноги у них были свободны, руки стянуты за спиной. К узлам на запястьях была прикреплена длинная веревка, еще одна захватывала петлей шеи. Сделано было все, чтобы исключить возможность бегства. Всех подняли пинками и погнали по такой чудной совсем недавно степи.

Идти долго не пришлось. Их довели до реки, где уже ждал примитивный паром, на который все и загрузились. Возможно, в реке водились опасные твари, а может быть— и это скорее всего, — никому не хотелось вплавь пересекать столь широкую водную преграду.

Кентавры по очереди гребли тяжелыми неуклюжими веслами, закрепленными с боков парома. С кормы весла служили рулем.

Солнце стало заметно клониться к закату, когда они наконец причалили. На берегу их ждал Курултай. Вернее, меньшая его часть, как потом оказалось. Воздух дрожал от приветственных криков победителям и конского топота — так резвилась местная молодежь.

Окруженные со всех сторон разномастными особями — потом им разъяснили, что невест здешние самцы берут в племенах дружественных, но отдаленных по крови, так что часто внешние расовые признаки теряют чистоту — они перевалили холмистую гряду у берега и увидели ряды больших войлочных юрт, раскинувшихся, кажется, до самого горизонта. Между их рядами пленников провели по утоптанной улице, вдоль которой, от радости поднимая ужасный вой, сновали кентавры. У большинства на спине была попона, часто ярко украшенная бисером, ленточками, металлическими побрякушками. Дамы красили копыта в разные цвета, хотя преобладали два, видно, самых модных в этом сезоне, — красный и золотой.

У престарелых самцов и самок попона на спине опускалась вниз, образуя юбочку, — примерно до колен. Если подобное украшение служило данью стыдливым приличиям для категории вышеупомянутой, то на молодых мужчин это не распространялось, так что иной самец, возбужденный обстановкой, знакомой самочкой или зрелищем вообще, являл собой образец… Впрочем, до анатомических ли особенностей коней им сейчас было!..

Пройдя метров триста, они повернули налево. Эта дорога была еще грязней, но мусор здесь не был так утрамбован, как на главном проспекте. Отовсюду воняло конским потом, мочой, гнилыми фруктами и едким дымом.

Они еще раз свернули, на этот раз вправо, и метров через сто вышли к большому очищенному месту. Даже трава здесь была аккуратно острижена, а местами просто вытоптана и являла взору проплешины с утрамбованной голой землей.

Полукругом, радиусом метров в пятнадцать и на расстоянии трех-пяти метров друг от друга, были вкопаны десяток столбов. Все, конечно, сразу догадались, чему служат эти устройства, пленников уже освобождали от общих веревок, чтобы каждому приготовить собственный столб. У каждого из столбов на земле торчал обрубок ствола высотой до полуметра, на который их и водружали. Как оказалось, все служило тому, чтобы лица пытаемых людей или обров находились вровень с кентавровыми и тем не приходилось слишком нагибаться, если возникала на то необходимость.

Сначала их освободили от одежды. «Все повторяется», — подумал Сергей, когда их голыми выставили на всеобщее обозрение. Праздник еще, правда, только намечался: напротив этих постаментов установили высокие столы без лавок, но возле них народу еще не было. На высоте полутора метров столешницы были покрыты красной материей вместо скатертей и заставлены разной снедью.

— Арсун! — крикнул Сергей. — Ты знаешь, что нам приготовили?

— Это нас приготовили, — откликнулся Кочетов, с бледной яростью осматривавший реквизиты будущего представления, — мы им украсим этот Курултай.

Толстая лысая самка с невероятно огромной грудью и самыми настоящими черными усами, неторопливо ковыляя, прошлась перед ними. Она тщательно осмотрела каждого, даже пощупала Михайлова. Затем она улыбнулась и громко причмокнула. Возможно, она была здешним старшим поваром.

Постепенно стал собираться народ. Почти стометровой длины стол предназначался, видимо, только для вождей, остальные просто окружали площадь. Вожди были разных возрастов, разного окраса, но все с попонами, украшенными особенно богато, с серьгами в ушах и головными уборами из пестрых перьев на манер древних индейцев. С их появлением вокруг сразу стало шумно, празднично и весело.

К пленникам это не относилось. И если их эмоции и возбуждались, то несколько вразнобой с атмосферой Курултая.

Между тем вожди принялись за еду. Странно было видеть стоящих, словно за шведским столом, полуконей. Хотя, если рассудить, еще более странно было бы видеть их лежащими.

Между столбами и посредине площади слуги или добровольные помощники разложили из сухих веток костры, Видимо, торжество должно было затянуться надолго и продолжаться до глубокой темноты.

Сергей не видел выхода из этой дичайшей ситуации, хотя абсурдом было все, встреченное ими после перехода в этот мир, и надо было как-то приспосабливаться. До сего момента, ему казалось, процесс двигался в нужном направлении.

Постепенно устанавливалась тишина, и на открытое пространство вышел вороной полуконь, достаточно поживший, если судить по серебристой опушке на ногах и морщинистому лицу, выглядывавшему сквозь крокодилий череп, приспособленный в виде шлема-маски.

Старик был скорее всего колдуном или шаманом, в левой руке он держал бубен, в правой — колотушку. Застучав в бубен и сделав несколько танцевальных па крупом, он вдруг взвыл, потом установил ритм, под который сразу затопало множество копыт, и понесся по кругу. Все быстрее и быстрее, Сергей подумал, что старичок хорошо сохранился или часто тренируется. Экстаз переполнял шамана, заражая и зрителей. Вдруг шаман замер, в мертвой тишине его голос охватил даже дальних:

— И когда сотворил наш мир Бог-Отец, сотворил он и планеты и светила, дневные и ночные. Потом сотворил воду, чтобы пить, и землю, чтобы выращивать растения и животных, чтобы есть эти растения и есть этих животных. И стало так. И увидел Бог-Отец, что это хорошо. И сотворил Бог человека по образу и подобию своему, мужчину и женщину сотворил Он. Но взял материал плохой: не звездную пыль взял он, а болотную грязь, не лунный свет, а болотные огни. И творения лишь внешне напоминали святой образ, и увидел Бог, что это нехорошо. И стал Создатель творить другой облик и сделал кнехтов, ненавидящих людей за первородство. Потом сделал обров, своих преданных слуг, но не понравились ему они. И это было нехорошо. И тогда замешал Бог-Отец звездную пыль на чистой воде и сотворил нас, арланов. И увидел, что это хорошо. И сказал Создатель: плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, птицами небесными и над всякими животными, пресмыкающимися на земле, И стало так. Велико с тех пор наше, арланов, мужество и сила.

— Могучие! О, могучие! — взревела толпа и затопала копытами в такт ударов бубна.

Шаман сорвался с места и, виляя на ходу крупом, сделал еще один почетный круг. Остановился, поднял бубен над головой… и крики оборвались.

— И стали завидовать благородным арланам дикие люди, и стали творить козни и пробираться обманом и лестью к власти над всеми живущими. Ибо Бог-Отец доверял им и, часто уезжая, оставлял вместо себя их наместниками. И они обманули его, и Создатель не хочет возвращаться больше. И только мы, арланы, можем вернуть Бога-Отца, только мы можем вызвать его, потому что совершенны.

Толпа одобрительно взревела:

— Чтобы снова был с нами!

— Ура! Ура! Ура!

— Высоко, выше всех!

— С могучим телом!

— С руками, которые все сокрушают!

— С ногами, которые все попирают!

— Глазами, которые все видят!

— Ртом, который пьет!

— Кровь жизни!

— Великое наше племя!

— Великие арланы! Велик Бог-Отец!

Этот рев полуживотных — полулюдей-полуконей — дружно обрушился на площадь, словно могучая штормовая волна, устремляющаяся на берег.

Вожди тоже ревели во всю глотку.

Сергей посмотрел на своих товарищей. Лицо Кочетова выражало крайнюю ненависть, он то закрывал глаза, чтобы не видеть происходящего, то смотрел сквозь приспущенные веки, словно прицеливался. Михайлов утомленно отворачивался. Голова Сергея звенела. Только Илья с любопытством оглядывался вокруг. А Радим, видно, внутренне приготовился к пыткам, потому что с каменным выражением лица смотрел куда-то сквозь беснующуюся толпу. Арсуну было неуютно, но и он мужественно держался, изредка тяжело хлопая челюстями, наверное, в знак презрения.

Шаман вновь забил в свой бубен. Ритм несколько изменился. По не уловленному Сергеем знаку несколько воинов с луками вошли в круг.

Наступила абсолютная тишина.

Шаман повернулся к вождям.

— Сейчас Бог-Отец снисходит к нам! — торжественно прокричал он.

— Снисходит к арланам! — завопила толпа.

— Сейчас он придет, чтобы убедиться в трусости людей!

— Сейчас придет… — вторила толпа.

— И мы убедимся!

— Убедимся…

— Ну так начнем же! — заорал старикашка, повернувшись к лучникам.

И они начали…

Словно бы не было тысячелетий нашей цивилизации.

Словно бы развитие человечества повернулось вспять!

Стрелки старательно целились как можно ближе к головам пленников. Свистели стрелы, орала толпа, выражая одобрение или разочарование неудачным выстрелом. Хорошо еще, что стрелки боялись попасть в них, а то неудачный выстрел просто бы поставил на ком-нибудь точку. Буквальную.

Стрелок, целившийся в Сергея, пригвоздил ему ухо к столбу. Шаман прекратил представление, подозвал трех разномастных (в прямом смысле) вождей, те некоторое время важно спорили, что-то подсчитывали, но, в конце концов, заменили неудачника, понуро ретировавшегося в глубь остального табуна.

Некоторое время все шло нормально. Головы пленников украсил частокол оперенных стрел. Никто не был больше ранен, а ухо Сергея залепили какой-то дрянью, отчего кровь перестала течь, а он — слышать с правой стороны.

Затем шаман извлек какие-то палочки, остро отточенные с одного конца. Несколько подмастерьев ему помогали, и, немного провозившись, воткнули их пленникам в руки и между ребер. То есть туда, где нельзя было задеть жизненно важных органов. Палочки длиной сантиметров в десять были, видимо, пропитаны чем-то, вызывавшим у жертв, в данном случае у нас, сильнейшее жжение.

Однако горели палочки хорошо.

К этому времени стемнело, и, когда палочки подожгли, для праздной толпы зрелище было чудным. Яркие огоньки пылали в густеющем сумраке, искры сыпались во все стороны, словно от карнавальных шутих, а где-то был воевода Доброслав, наверняка слишком далеко, по ту сторону ночи.

Орала толпа, горели бенгальские огни их мук, и пахло паленым волосом и горелым мясом.

А кентавры еще многое могли предложить!

Чтобы лучше видеть происходящее, были зажжены костры.

Кудесник-шаман сделал несколько параллельных надрезов на животах пленников. Справился даже с чешуйчатой кожей Арсуна. Затем между парными разрезами отдирали ремешок, под который продевали бечевку, к бечевке привязывали птицу или мелкого зверя… и всех разом отпускали.

Было много веселья, если звери или птица обрывали ремешок их кожи, еще больше — если не сразу обрывали и метались под улюлюканье четвероногой своры, радовавшейся чужой боли.

Да, веселья было много…

Какой-то вошедший в раж пожилой вождь захотел метнуть в цель топор. Организаторы и устроители заметно обеспокоились, сразу засуетившись. Но этот разукрашенный чалый, с темными гривой и хвостом, был, видимо, лицом уважаемым. На ходу совещаясь с шаманом, распорядители выхватывали из толпы умельцев кидать топоры. Все построились, бубен дробно сыпанул туш, топоры полетели, и только Кочетову, бывшему целью уважаемого энтузиаста, не повезло: топор, пущенный сильной рукой, вонзился ему в левый локоть, почти разрубив сустав.

Семен Кочетов лишь заскрежетал зубами, потом обвис на веревках, ненадолго потеряв сознание.

В антрактах выходили подростки и старухи, возглавляемые той кентаврихой. Перечисление мужских достоинств пленников, смехотворных с точки зрения коней, веселило всех чрезвычайно. Старуха и дети кидались в них лошадиным навозом и с отвращением делали вид, что блюют.

Толку ни от кого не добились, поэтому шаман их просто выгнал со сцены.

Потом пленных секли плетьми, на концах ремешков которых были привязаны крючочки, отчего по всему телу из глубоких царапин обильно текла кровь. Раны посыпали солью и перцем, для усиления мучения, конечно.

В общем, над ними трудились долго и добросовестно, но стараясь не нанести серьезных увечий, руку Кочетова сразу перетянули в локте, отрубленное предплечье, висевшее на лоскутах кожи, отсекли, кровь быстро остановили и, помазав рану какой-то маслянистой жидкостью, рану перевязали. Хорошо еще, что все это время тот был без сознания. А вождю никто не сделал замечания, хотя хотели многие. Видимо, посчитали, что попорчен хороший материал.

А затем откуда-то, как будто с другого края мира, настолько издалека, что только Сергей смог это услышать, раздался звук, который он узнал. Это было страшно отдаленное пение сигнального рога. Все-таки боевые товарищи ищут, напали на их след, возможно, спешат сюда, одолевая ночь. Надежда пылала в нем, как раскаленные угли догорающих костров в звездном мраке.

Так была преодолена первая часть праздника. Шаман бил в свой бубен и громко кричал:

— Бог-Отец видел нас сегодня, видел наши деяния и был доволен.

— Бог-Отец доволен! — вопила уставшая толпа.

— Возобновим завтра наше служение, чтобы Бог-Отец был еще больше доволен!

— Возобновим служение! — повторяли кентавры.

Пленников развязали, и, за исключением Арсуна, которого отделили от всех до утра, людей поволокли во тьму за пиршественными столами. Там всех дожидалась глубокая яма, вырытая давно, так что стены и дно успели прорасти мхом. И непонятно было, кто вырыл эту западню со стенами отвесными и даже расширяющимися внутрь — кентавры из-за особенности своей анатомии землекопами были плохими.

Поверху бросили деревянную решетку, выставили часовых и оставили пленных в покое.

До утра.

Глава 17. В ТЮРЕМНОЙ ЯМЕ

— Рождаться, страдать, умирать… К чему? Мы думаем, что живем, а сами лишь проекция на экране, призраки, жаждущие надежды и любви. Жизнь зажигается и рассыпается пеплом. Пустыня, беременная зимним холодом, тьма подземелий, шум крыльев невидимых птиц… Множество убитых на рассвете и днем, удушенных ночью, и стены тюрем, и смрад падали, в которую Бог-Император превратил детей своих. К чему? Неужели только для того, чтобы кто-либо один из миллиардов постиг высокое? Чтобы мужественно умереть?

В темноте ямы голос Семена Кочетова задавал эти вопросы не спеша, очень спокойно, как бы самому себе.

Из мрака плотного, как нечто осязаемо-твердое, ему ответил Малинин:

— Не будем раздумывать над смыслом всей суммы перерождений. Этого не дано понять и нашему дражайшему Богу-Императору, который, как известно, и не Бог вовсе, а лишь управитель той сложной интеллектуальной машины, которую оставили нам предки. Своими стараниями человек заслуживает гармонию в следующих перерождениях, ибо, если в одном месте чего-то много, в другом уже меньше. Я давно покончил бы с жизнью, если бы не уверенность в существовании загробной справедливости. Иначе нельзя принять временные несправедливости бытия.

Нашел в себе силы для разговора и Исаев:

— В тебе говорит слабость, наш бедный философ. К чему нам, считай уже неживым, топтаться на алтаре, отшлифованном самоутешающимися слепцами? Не надо искать подпорок в истории, оглянись на нашу жизнь и ответь, почему побеждают всегда хитрые, лживые и подлые? Вот возьми: зеркальную копию нашего предводителя, копию несостоявшегося Премьер-министра Николая Орлова. Все знают, что его обвинили зря, что он был невиновен и никто — никто! — не выступил против дикого обвинения тогда, десять лет назад.

— Я это знал и говорил, — вмешался Сергей.

— Да кому интересно ваше мнение, дражайший Сергей Владимирович?

— Мне. Может, я и в паломничество пошел, только, чтобы найти справедливость у Бога-Императора.

— А может, и нет? — язвительно спросил Исаев. Сергей промолчал.

— Ах, Кирилл, Кирилл! Твоя революционная страсть делает тебя нетактичным, — сказал Малинин.

— Прости, — с неожиданной теплотой отозвался Исаев. — Я никого не хотел обидеть. Я знаю, как трудно, каждому из нас. Но я хотел бы все-таки когда-нибудь, спросить его прямо: зачем? Зачем он позволяет эти мучения, эту ложь, эту дикость? Зачем наделил людей стремлением доминировать?

— Увы, ты не хочешь видеть систему и потому тонешь в частностях. Быть может, наш путь наименьшее из зол? — мягко упрекнул его философ.

— Нет, — вмешался Кочетов, — просто Кирилл умеет думать.

Воцарилось молчание. В тишине было слышно шуршанье жучков, перестук копыт стражников. В тесной, яме, измученные пытками, они лежали, почти касаясь, друг друга.

— Я не понимаю вас, — сказал вдруг Радим. — Все так, просто: есть общий враг, есть Бог-Отец, который ведет нас к победе… К чему дрязги, непонимание?..

— Это потому, мой друг, — ответил Малинин, — что вы живете в племени. А человек и был создан изначальна для маленького коллектива, для жизни в составе рода, семьи. Людьми были только члены рода, все другие считались не просто чужими, а нелюдями. И нелюдей так, много, что спасает только родовое братство. Мы жили в обществе, где миллионы, миллиарды людей, а нелюдей — нет. На нашу долю выпала свобода выбора своего врага. Зачастую только подводят критерии…

— Ты хочешь сказать, что человек обречен постоянно искать врага, потому что он так создан? — задумчиво спросил Радим.

— Примерно так, хотя есть еще масса других инстинктов, которые, в свою очередь, делают нашу жизнь адом.

— Моя жизнь была ошибкой, — внезапно произнес Кочетов. — Я думал, что в Империи можно сохранить честность и непоколебимость убеждений. Я не заметил, как стал робким. Я жил трусом. Вместе с другими ничтожествами. Я был крупицей безответной толпы. Я спокойно наслаждался нравственной жизнью. Никто в Империи не может не изувечиться, не задохнуться. Я не буду сожалеть о своей гибели.

— Ты, мой побратим, не трус, — вмешался Радим. — Я горжусь, что сражался рядом с тобой.

— Спасибо… мой побратим. Может… Снова молчание в темноте, настоящая темнота пещер или подземелий. И звезд не видно, одни тучи…

— Семен! — позвал Малинин. — Ты жестоко осудил себя. Однако ты ведь жил чем-то?

— Я пытался найти правду в истории. Я пережил нашу республику и отверг ее.

— Почему? — спросил Исаев.

— Не было в истории Империи, которая существовала бы не ради грабежа. Метрополия рано или поздно всегда начинала извлекать все из провинций. Империи кормили свой центр, как мы столицу, и приручали жителей к тунеядству. Каждый гражданин центра становился вольно или невольно участником этого грабежа. Империя живет за счет налогов. А человек, как мы тут уже говорили, создан для жизни в племени. Империя — это слишком много. Управлять ею можно только силой и ограблением подданных. Наш Бог-Император, наш Бог-Отец — творец этого грабежа.

— Вот уж не думал, где могу найти сторонника, — с горечью сказал Исаев. — Хотя…

— А может, Бог-Император сам в тисках необходимости? — вдруг первый раз за все время отозвался Илья. И в яме вновь воцарилось молчание…

Глава 18. ТИРАННОЗАВР РЕКС

Утро было прохладным, и израненные тела пленников зябли. Однако чувствовал себя Сергей неплохо. Накануне, перед тем как сбросить в эту яму, раны их смазали сильно пахнущей травами мазью и сверху, для совершенной законченности, густо присыпали горячим пеплом.

Туман, проплывая, опустился и к ним. Капельки росы оседали на грязные тела. Хотя наверху и слышался приглушенный гул огромной массы живых существ, их не тревожили. И было непонятно, хорошо ли это или плохо.

Между тем стало теплее. Солнце, букашки, мелкие жители трав и птицы со всей убедительностью свидетельствовали, что день начался.

Потом наверху началось шевеленье. Им была торопливо опущена корзина с жареным мясом, пучками дикого лука и хлеба. Мучители не поскупились, и люди хорошо поели. Кроме Кочетова, впавшего в беспамятство из-за боли в отрубленной руке.

Кто-то высказал предположение, что причиной того, что о них забыли, может быть Арсун, возможно, его очередь… Но тему развивать не стали. Когда за ними пришли, тревога уступила место непонятному облегчению.

Им опустили веревку с петлей, кто-нибудь просовывал внутрь ногу и держался руками, пока кентавры споро выдергивали ее вверх. Кочетову помогали, как могли, да и кентавры, насколько это можно, проявляли терпимость.

Они шли обратным путем на площадь, и это было неприятно.

Вдруг устрашающий вой, подобно стону безумного гиганта, долетел до них. Кто-то из конвоиров нервно передернулся. Но не более.

Что это было?..

В свое время они узнали… И даже скорее, чем думали.

Над площадью пыток в небе, едва шевеля крылами, парил беркут. Вожди молча разглядывали пленников., поставленных в центр, метрах в пяти. Вперед вышел давешний шаман все в том же шлеме. Он оглянулся на ту небольшую группу сильно потрепанных жизнью, но богато украшенных кентавров, перед которыми стояли люди.

Один из вождей кивнул, шаман махнул рукой, и пространство за ними гулко выдохнуло.

Привели Арсуна, обычно желтые глаза его горели красным пламенем, но он внешне казался спокойным, только устал, а может быть нервничал. Однако пытался держать себя в руках.

Шаман еще раз оглянулся на вождей и достал свой бубен. В наступившей тишине гулко разнеслись удары, и тут же где-то запела флейта. Пронзительный звук странно сплетался с низким ритмом, создавая тревожные ощущения и ожидания чего-то…

Молодой кентавр выехал к ним с шестом, на котором было что-то круглое, словно арбуз, раскрашенный золотой и синей краской: цвета взаимно переплетались, мягко перетекая один в другой. Вдруг бубен и флейта смолкли. Шаман обращался к Арсуну:

— А теперь, обр по имени Арсун, повтори тот вопрос, с которым ты обращался к человеку-паломнику.

— Я спросил его, кто ходит утром на четырех ногах, днем — на двух, а вечером — на трех.

— И что он ответил? Говори так, чтобы все слышали.

— Он сказал, что это Бог-Отец.

— Почему он так сказал?

— Он утверждал, что Бог-Отец стареет вместе с миром, который он создал, и что ему тоже нужны подпорки, дабы существовать.

— Покажи нам этого человека-пилигрима? Покажи нам его, осмелившегося сказать такое!

Арсун повернулся, посмотрел на Сергея и протянул руку:

— Вот он.

Волков после этого ожидал самого худшего. Впрочем, что может быть хуже нынешнего положения? Тут он посмотрел в сторону реки и толкнул стоявшего рядом Михайлова.

— Посмотри! Там, на том берегу реки, — прошептал он.

— Кто тебе, человек, подсказал ответ, ранее никому из вас, паломников, не известный? — громко, чтобы слышали собратья, говорил шаман.

— Кажется, наши… — шептал Михайлов, и за ним стали всматриваться в сторону реки Исаев, Малинин и Илья. Лишь Кочетов внезапно сел на землю, но никто не обратил внимания на его слабость.

— Никто не подсказывал, шаман, или как ты там прозываешься. Ответ очевиден, хотя и случаен. Если бы спрашивал ты, я мог бы так не ответить: Создатель ведь и вам Бог-Отец, для вас он мог бы выступить в вашем обличье.

— Поясни нам, человек-пилигрим, что значит в «нашем обличье»?

— Это значит, что образ Бога всегда выбирают из тех форм, среди которых живут разумные. Обличье Бога меняется с ростом силы цивилизации и культуры. Если вы считаете себя сильнее всех, то и Бог может выступать в виде полуконя-получеловека.

Среди поднявшегося шума к Сергею долетели перешептывания товарищей.

— Это нереально, — говорил Исаев, — они не смогут форсировать реку.

— Почему? Если построить плоты и посадить на них стрелков… — вмешался Михайлов.

— Наших не более пяти тысяч, а кентавров, судя по всему, тысяч двести. И они тоже вооружены луками.

— Не хочешь ли ты сказать, — продолжал расспросы шаман, — что единого Бога нет?

— Не хочу. Это смешно. Любое разумное существо знает, что Бог есть. И это правда. Только облик его никому не известен. И это тоже правда. Мне задавал вопрос обр, и он так же двуног, как и я. Я знаю, что в истории людей было много Богов, наш Создатель другой, он немощнее старых, потому что и мы стали сильнее. Вот и все, что я хотел сказать.

— Я желал бы убить тебя за такие слова, — сказал шаман, — но правило гласит, что ответивший правильно на загадку, а потом победивший в честном поединке, — любом поединке, — имеет право на свою жизнь и жизнь своих подданных. Тебе придется доказать это право.

Сергей вспомнил, что после арсуновской загадки удавил того здорового обра. И только сейчас узнал, зачем все тогда понадобилось. Он посмотрел на Арсуна, словно прочтя его мысли, тот отвел глаза.

— Я уже доказывал в поединке… — начал Сергей, но шаман перебил:

— Но не здесь. Тебе придется доказать нам.

— Пожалуй, наши не смогут нас выручить, — спокойно сказал Малинин. — А жаль! Однако что это за кутерьма вокруг сфинксовой загадки? И поединок какой-то…