Не он: Ферсит[19], кричавший вновь и вновь,

Хотя бы все молчать ему велели.

О нем скажи мне, жив ли он иль нет.

Не знал его, но слышал, что он жив.

Еще бы! Сорное не гибнет семя:

Его любовно охраняет бог.

Людей коварных и бесчестных души

Он даже с дна Аида возвращает,

450 А благородных в грязь топтать готов.

Что тут сказать? Кому молиться? Горько,

Душою в божий промысел вникая,

Самих богов в безбожье уличать!

Отныне, сын этейского владыки,

Подальше я держаться и от Трои

И от вождей злокозненных решил.

Где гибнет правда и злодей ликует,

Где трус в чести, а добрый в униженье,

Там нет предмета для любви моей.

Скалистый Скирос родиной мне будет,

460 Домашней жизнью утолю тоску.

Итак, на судно! Ты же, сын Пеанта,

Привет прими – сердечный мой привет!

Да снимут боги немощи обузу

С тебя, мой друг, желанье исполняя

Души твоей. А нам на струг пора,

Чтоб тотчас крылья по ветру расправить,

Лишь только бог зазыблет моря гладь.

Ты едешь, сын мой?

Да, пора; вблизи

Следить нам ветра пробужденье должно.

О, ради матери родимой, ради

Отца-героя, ради всех услад,

Что дома ждут тебя, – мольбой горячей

470 Молю, мой сын, не оставляй меня

В моем несчастье сирым, одиноким.

Ты видишь, как я здесь живу: ты слышал,

Как я страдаю. Брось куда-нибудь

Меня, как груз ненужный… знаю, много

Вам от него и так терпеть придется,

Но все ж стерпи. Кто родом вознесен,

Тому позор невыносим, но славу

Добро приносит. Если ты меня

Оставишь здесь – бесславием тяжелым

Себя покроешь ты; а увезешь,

Живым доставив на Этейский склон, —

Венец добудешь славы незакатной.

480 Решись, дитя! Томленья – день один,

И то не весь. В какое хочешь место

Мне лечь вели – в трюм, на нос, на корму,

Чтоб я присутствием своим – плывущим

Не досаждал. О, ради Зевса, сын мой,

Просителей заступника,[20] – кивни,

Послушайся! К коленям я твоим

Припасть готов – бессильный, хромоногий:

Не покидай меня в глуши безлюдной!

Спаси меня – к себе ль, в родимый Скирос,

Иль ко двору евбейца Халкодонта;[21]

490 Оттуда быстро довезут меня

До склонов Эты, до трахинской выси

И до стремительных Сперхея[22] вод.

Отец навстречу выйдет мне любимый…

Ах, уж давно мне гложет сердце страх,

В живых ли он. Не раз пловцам заезжим

Посланья слезные я для него

Вручал, моля, чтоб снарядил он судно

И сам за мной на Лемнос поспешил.[23]

Но, видно, смерть похитила его;

Иль те посланцы – мало ль что бывает! —

Мою мольбу презрели, чтоб домой

Скорей вернуться. Ныне уж не то:

500 В тебе одном и вестник и спаситель,

Тебя молю: ты сжалься, ты спаси.

Ты видишь сам: непрочна и опасна

Судьба людская.[24] Нынче ты с успехом —

С уроном завтра. Мудрость нам велит

В расцвете счастья взвешивать возможность

Лихой невзгоды и следить за жизнью,

Чтоб невзначай не рушилась она.

О, сжалься, вождь! Таких мучений

Нам подвиги поведал он.

Да не познает их вовеки,

Кто дорог сердцу моему.

510 И если ненависть, владыка,

Растишь ты на Атридов злых, —

То не забудешь и о том,

Что их беда – ему отрада,

Они вам общие враги.

Кормила манию покорный,

Пусть в отчий дом его доставит

Летучий бег ладьи твоей.

Мечту души его исполним —

И нам вовек не будет страшен

Гнев Немесиды[25] и богов!

(Хору)

Смотри же! Ныне полную готовность

Ты изъявляешь; а когда болезнь

520 Соседством близким чувств твоих коснется —

Тогда, боюсь, иное скажешь ты.

О нет! того не будет, чтоб по правде

Такого я упрека заслужил.

Что ж, в добрый час! В усердии похвальном

На благо гостя от тебя отстать

Честь не велит. Итак, скорее в путь!

Ты снаряжайся, Филоктет, корабль же

Тебя принять и увезти готов.

Пусть только боги из земли немилой

Наш путь задуманный благословят!

530 О день желанный! Гость великодушный!

Пловцы любезные! О, если б делом

Я доказать вам мог, какой любовью

Наполнили всю душу вы мою!

Идем же, сын мой – только дай проститься

Мне с неуютным кровом навсегда.

Войди со мной; увидишь, как я жил,

Как стойко я с невзгодами боролся.

Иной и вида б их не вынес; я же

Сдружиться с ними приказал себе.

Повремените. Двух мужей я вижу:

540 Один – пловец твой; незнакомец с ним.

Их выслушать вперед необходимо.

Появляются два моряка из свиты Неоптолема.

Один из них одет купцом.

Привет тебе, Ахиллов сын! мой спутник

С двумя другими был тобой оставлен

Усердным стражем судна твоего.

С ним встретившись нежданно для себя —

Судьба свела нас с ним в стоянке общей, —

К тебе его проводником я взял.

Я корабельщик; в малом корабле

Держу я путь домой из Илиона

В вином обильный Пепареф[26]. И вот,

Узнав от моряков твоих, что вместе

550 С тобой они сюда пригнали струг,

Я так решил: коли судьба свела нас,

То, знать, не след мне молча удалиться,

И должен все поведать я тебе.

Ты сам не знаешь, что тебе грозит,

Что о тебе аргивяне решили.

Да только ли решили? Нет, исполнить

С усердием великим собрались.

Гость, за твою заботу благодарность —

В том честь моя порукой – ждет тебя.

Открой мне все: что нового решили

560 Против меня аргивяне-враги?

На быстром судне мчатся за тобой

Сыны Фесея,[27] старый Феникс с ними.

Вернуть меня? Насильем иль коварством?

Того не знаю, слуха вестник я.

С таким усердьем Феникс и другие

Атридов слово выполнить спешат?

Их слово – дело, а не звук пустой.

А Одиссей? Возможно ль, что не сам он

За дело взялся? Страх его объял?

570 Он с Диомедом за другой добычей

Сбирался в путь, когда прощался я.

Кого ж себе добычею избрал он?

Был некто… Но одно скажи сначала,

Потише только: кто с тобой стоит?

То славный Филоктет, любезный гость!

Коль так – оставь дальнейшие расспросы,

Из этих вод скорее уплыви!

О чем он шепчется с тобою, сын мой?

Какие козни строит он во тьме?

580 Я сам не знаю; пусть открыто скажет

Он весть свою – тебе и мне и им.

Ахиллов сын, не выдавай меня

Аргивянам! Они мои услуги

Оплачивают щедро; я ж – бедняк.

Я – враг Атридам, он – мой друг любезный

За то одно, что их он ненавидит.

Коль ты с добром пришел – открыто молви

Ему и мне, что слышал ты о нас.

Смотри ж, мой сын…

Уже давно смотрю я.

590 Ответишь ты!

Отвечу; говори!

Ну, что ж, скажу. Те двое, что назвал я,

Тидея сын и Одиссей могучий,

За ним плывут, торжественно поклявшись,

Что или словом убедят его,

Иль силой уведут. И эту клятву

Услышало все воинство ахейцев

Из Одиссея уст – сильнее друга

В удаче дела был уверен он.

Уж так давно отрезали от мира

Его цари; как объяснить – о нем же

600 Столь запоздалую заботу их?

Откуда вдруг к нему такая страсть?

Иль божий суд и Немесиды гнев

И здесь злодейство карой устрашили?

Все объясню – я вижу, ты не слышал,

Как было дело. Есть пророк почтенный,

Приама сын, по имени Елен;

Его однажды в вылазке ночной

Коварный Одиссей (немало гнусных,

Обидных слов уж к имени его

Пристало!) пленным захватил и в узах

Привел на площадь, чтоб ахейской рати

Прекрасную добычу показать.

610 Пророчеств много возвестил тогда им

Елен: что никогда стены троянской

Им не разрушить, если Филоктета

Они разумным убежденья словом

С обители пустынной не вернут.

Но не успел окончить речь гадатель,

Как слово взял Лаэрта сын и войску

Представить Филоктета обещал,

Скорей всего – так мнил он – добровольным

Союзником; а нет, так принужденьем.

Главу свою он ратнику любому

На отсеченье отдавал, коль в деле

Задуманном успех ему изменит.

620 Ты знаешь все; решеньем быстрым, отрок,

Себя спасешь ты и друзей своих.

Какая гнусность! Он, сосуд позора,

Меня поклялся к войску убежденьем

Вернуть! таким же убежденьем властен

Он из Аида возвратить меня,

Как некогда отец его вернулся.[28]

Того не знаю. Мне пора на судно;

А вам во всем пускай поможет бог!

Ты слышал, сын мой? Этот Лаэртид —

Он мнит, что льстивым словом он меня

На судно завлечет и как добычу

630 Свою покажет воинству всему!

Нет, нет! Скорей ехидны ненавистной

Слугой я стану, что ноги моей

Меня лишила. Но запретной речи

Нет для него, предела нет его

Отваге дерзкой. И я верю, скоро

Он будет здесь. Итак, дитя мое,

Идем на судно; пусть простор широкий

Меж нами ляжет и ладьей его.

Скорее, в путь! Поспешностью уместной

Окупим сон и отдых беззаботный

По минованье страхов и трудов.

Теперь нельзя. Пусть раньше стихнет ветер,

640 Что с моря дует; двинемся тогда.

Все ветры благи, чтоб от зла бежать!

Да, да; но ведь и их задержит он.

Нет для разбойника противных ветров,

Когда добычу пред собой он чует.

Ну, что ж, пойдем. Возьми же из пещеры,

В чем нужду чаешь – что душа велит.

Добра не много – а придется взять.

А у меня в запасе не найдется?

Там зелье есть, которым боль свою

650 Я укрощаю, – помогает верно.

Возьми его. Другой нужды не будет?

Посмотрим, не найдем ли стрел забытых, —

Оставить не хочу их никому.

В твоих руках тот самый славный лук?

Тот самый; я другого не имею.

Дозволишь ли взглянуть мне на него,

Рукой коснуться и почтить, как бога?

Тебе, дитя? Конечно! Все мое

Считай своим, чего б ни пожелал ты.

660 Мое желанье – вот оно: желаю,

Коль бог согласен; если ж нет, оставь.

Благочестива речь, и бог согласен.

Ведь ты один свет дня мне даровал.

Твоею милостью родную Эту

Увижу я, и старика отца,

И всех друзей; поверженный врагами,

Я чрез тебя возвысился средь них.

Да, сын мой, лука ты касаться можешь:

Пусть чередует он со мной тебя.

Гордись, мой друг; один из смертных право

Стяжал ты это добротой своей.

Коснись его: ведь некогда и сам я

670 Благодеянием его добыл.

Я рад и встрече и любви твоей;

Кто за добро добром платить способен,

Тот драгоценней всех сокровищ в мире.

Ну что ж, иди!

Войди и ты со мною:

Я слаб; опору я найду в тебе.