Пред нами берег морем окруженной

Земли лемносской – дикий, нелюдимый.

Здесь некогда, – о друг Неоптолем,

Сын лучшего бойца в ахейской рати! —

Я Филоктета высадил малийца[1],

Пеанта сына. Так мне повелели

Мои вожди. Ужасная болезнь

Его снедала ногу. Гной сочился;

Ни возлиянье совершить, ни жертву

Богам благоговейно принести

Он не давал нам; крики и стенанья

10 Его всечасно знаменьем зловещим

Носились в стане… Но довольно слов!

Не время слух пространной речью тешить:

Еще заметит он приход мой – тщетной

Тогда уловка станет, что его

Нам подчинить должна в ближайший час.

Теперь твоей услуге наступил

Черед. Пещеру должен отыскать ты

Двувходную, с таким расположеньем,

Чтоб жителя зимой двойным приветом

Ласкало солнце, летом же, сквозной

Стезей гуляя, ветерок прохладный

20 Сон навевал. Под ней, немного слева,

Родник увидишь – если только цел

Поныне он. Пойди и посмотри,

И дай мне знак движением немым,

Нашел ли ты описанное мною,

Иль нет. Тогда и прочему пора

Настанет, мне – сказать, тебе – услышать,

И к общему приступим мы труду.

(осматриваясь по сторонам)

Царь Одиссей, исполнена задача:

Твою пещеру, мнится, вижу я.

Где, выше нас иль ниже? Я не вижу.

Неоптолем

(указывая рукой)

Над нами, здесь; и все кругом молчит.

Одиссей

30 Быть может, сонный он лежит в пещере?

(подходя к пещере)

Жилище пусто; нет людей нигде.

Домашнего уюта есть следы?

Постель простая из листвы сухой.

И это – все? Другого скарба нет?

Дубовый ковш – знать, мастер-самоучка

Его строгал – и рядом с ним огниво.

Так я и ждал; его ты утварь видишь.

Фу, смрад какой! А здесь на солнце сохнут

Его лохмотья, черные от гноя.

40 Сомненья нет; здесь Филоктет живет.

И вряд ли далеко забрел он: трудно

Больному, с раной гложущей в ноге,

В далекий путь собраться. Видно, пищу

Пошел он добывать; а то за зельем,

Чтоб усыпить страдания свои.

Итак, отправь в дозор ты моряка,

Чтоб не застал меня врасплох он; знаю,

Он больше дал бы за мою погибель,

Чем за аргивян остальную рать.

По знаку Неоптолема моряк отправляется в дозор.

Уж он пошел; дорога под присмотром.

А от тебя второй я речи жду.

50 О сын Ахилла, требуется твердость

Не только тела, – духа – от тебя.

И если от меня теперь услышишь

Речь новую, – послушно выполняй.

Но в чем задача?

Филоктета ум

Обманным словом ты опутать должен.

Когда он спросит, чей ты сын, откуда —

Ответь: Ахиллов (здесь обман не нужен);

Плывешь домой, ахейский бросив стан,

Враждой горя великой. На мольбы их

60 Склонился ты – ведь при иных условьях

Не мог быть взят ахейцами Пергам[2].

Они ж, глумясь над справедливой просьбой

Твоей, Ахилловых тебя доспехов

Лишили злостно, Одиссею их

Отдав… И тут меня ты вволю можешь

Последними словами поносить.

От них не будет больно мне; но если

Завет нарушишь мой – тогда аргивян

Ты всех обидой лютой огорчишь.

Одно запомни: без его оружья

Тебе не взять Дардановых[3] высот.

70 А что не мне в доверчивом общенье

С ним разговор вести, а лишь тебе —

Понять нетрудно. Ты явился к нам

Не под грозой присяги,[4] не под гнетом

Насилья, и не в первом ополченье.

Не то, что я. И коль стрелок искусный

Меня увидит – неизбежной смертью

Погибну я и в гроб тебя сведу.

Тебе ж в одном лишь надо исхитриться, —

Чтобы украсть непобедимый лук.

Я знаю, сын мой, от природы ты

Не приспособлен ближнего бездолить

80 Сплетеньями излучистых речей,

Но верь: победа – драгоценный дар!

Решись! А там – и правде мы послужим.

На час один лишь душу ты свою

Мне предоставь для замысла кривого.

А как потребность минет – хоть всю жизнь

Благочестивейшим слыви из смертных.

Лаэртов сын, совсем я не охотник

До дел таких, о коих речь одна

Мне режет слух. Не создан я природой

Чтоб к выгоде стезей кривой стремиться;

Не таковым был – так гласит молва —

И тот, кому я жизнию обязан.

90 К чему тут козни? Я согласен силой

Его под Трою с нами увести.

Не может быть, чтоб он, с хромой ногою,

Осилил нас, приехавших вдвоем.

Меня тебе помощником послали;

Предателя ты не найдешь во мне.

Но знай мой взгляд: милей победы гнусной

Мне неудача честная стократ.

О милый отпрыск храброго отца!

И я был молод, и язык неловкий

Не поспешал за бодрою рукой.

Но жизни опыт говорит: не доблесть,

А слава правит все дела людей.

100 Итак, я должен лгать; но что же дале?

Ты хитростью его опутать должен.

Зачем же так, зачем не убежденьем?

Не убедишь; насилье ж бесполезно.

Какой же мощью обнадежен он?

Волшебный лук руке его послушен.

Но если так – возможно ль с ним общенье?

Лишь хитростью – таков и мой совет.

И эту ложь ты не сочтешь позорной?

Конечно, нет – когда спасенье в ней.

110 Ему в глаза смотреть с неправдой в речи?

Так выгода велит; сомненья брось!

Но чем мне выгодно его участье?

Его лишь стрелы Трою покорят.

А вы сказали: покоритель – я?

Ни ты без них, ни без тебя – они.

Исход один: они должны быть наши.

Ты этим делом два венца добудешь.

Какие? Смелость мне придаст ответ.

И доблестным, и мудрым прослывешь.

120 Ну, будь что будет; поборол я стыд.

А помнишь ты внушение мое?

Уж если дал согласье, – значит, помню.

Итак, останься, Филоктета жди;

Я удалюсь, – так осторожней будет.

Лазутчика же нашего с собой

Возьму на судно – и его же к вам

Пришлю обратно, если встречи вашей

Замедлится желательный исход.

В купца осанке явится к тебе он,

И воина никто в нем не признает.

130 Речь поведет о том он и об этом,

А ты, мой сын, что на руку тебе,

Уж сам извлечь из слов его сумеешь.

Я возвращаюсь на корабль: теперь —

Твоя забота. Да блюдет тебя

Наш хитроумный проводник, Гермес,

А с ним – Афина мудрая, царица

Побед, моя заступница вовеки.

В земле чужой, со странником угрюмым

Что говорить, о чем молчать велишь?

Ты все скажи нам, вождь!

Там наука и ум цветет,

Где божественной власти жезл

140 Зевсом в верные руки дан.

Так к тебе перешла теперь

Древнего царства держава; итак, скажи,

Служить тебе могу ль я?

На краю, над обрывом жилище его;

Если хочешь, взгляни, как устроился он:

Безопасно теперь. Но как только придет

Неприветливый путник – обратно ко мне

Из пещеры явись и по силам своим

Помоги мне в задуманном деле.

150 Давнишнюю ты воскресил заботу —

Всегда радеть о выгоде твоей.

Теперь скажи одно:

Где пустынника дом найти,

Где блуждает стопа его?

Это надо бы ведать нам,

Чтобы он не застиг нас вдруг.

Где ж его хижина? Где пребывает он?

В глуши лесной, иль дома?

Видишь здесь ты жилище в пещере сквозной,

160 Среди каменных стен двуотверстых?

А страдалец-хозяин – куда он ушел?

Видно, в поисках пищи вблизи он ползет

И отвисшей ногою тропу бороздит,

Ибо он, горемычнее всех горемык,

Оперенной стрелой поражая зверей,

Только тем и живет;

Исцелителя нет его ране.

Ах, болеет о нем душа!

170 Нет ухода за ним, далек

Взор участливый, день и ночь

Стонет он, одинокий.

Злою болью болеет плоть,

В муках корм добывает он —

Страшно думать, как мог бедствий таких

Он пересилить гнет!

О произвол богов!

О, людской злополучный род,

О, безмерная доля!

180 От прыск славных мужей, судьбы

Первый баловень средь своих —

Всех он жизни даров лишен,

Всеми ныне покинут.

Зверь лесной ему гость и друг,

Голод – брат и болезнь – сестра;

Одр его стережет[5] ночью и днем

Мук неотлучных сонм.

Тщетно рыдает он:

Эха лишь неумолчный зов

190 С дальних скал ему вторит.

Неоптолем

Коль судить мне дозволено – участь его

В изумленье души не повергнет моей.

Не без воли блаженных его поразил

Той безжалостной Хрисы удар роковой;

Не без их же решенья и ныне он здесь

Без ухода томится десятый уж год —

Чтоб не раньше направил на Трою он лук,

Неизбежной стрелою сражая врага,

Чем исполнится время,[6] когда от него

200 Суждена тому граду погибель.

О, тише, сын мой!

Что там?

Звуки слышу я,

Точно где человек в муках томится.

Там ли, здесь ли – знать не могу…

Слышен вновь голос мне:

Кто-то путь свой, полный страданий,

Свершает; жалобным стоном

Мне душу издали тянет

Странник горький: так явно слышен он.

210 Наметь же, сын мой…

Что же?

Новых мыслей путь:

Близок странник, сейчас будет он с нами.

Не свирели вверил он песнь,

Как пастух горных рощ;

Иль, споткнувшись, голос страданий

Он шлет в лазурные дали,

Иль брег признал нерадушный

Глаз его; но все громче стонет он.

Чужие здесь?

220 Кто вы? Зачем корабль ваш занесен

На этот остров, дикий и безлюдный,

Где даже для судов пристанищ нет?

Какой отчизны вы, какого рода?

Как величать вас? Эллинских я вижу

Уборы риз, усладу глаз моих;

Но голос ваш услышать я хочу…

О, не пугайтесь! одичал я, знаю,

Но все ж не ужас вам внушать я должен,

А состраданье – бедный, одинокий,

Покинутый, без дома, без друзей.

Скажите ж слово, коль с добром пришли!

230 Ответьте мне! Велик ли дар ответа?

Уж в нем никто не вправе отказать.

Внемли же, странник. На вопрос твой первый —

Ответ готов: мы – эллины, ты прав.

О голос милый! Боги! сколько лет

Я ждал того, кто б так мой слух утешил!

Теперь скажи, какой неволи гнет

Иль воли ласка вас ко мне пригнали

И привели? тот ветер драгоценный —

Как звать его? Ты все мне расскажи:

Хочу я знать и кто ты, и откуда.

Мне родина – обвитый морем остров:

240 Зовется Скирос.[7] Я плыву домой,

Ахиллов сын Неоптолем. Все знаешь.

О сын отца любимого, о отпрыск

Отчизны милой, старца Ликомеда

Питомец юный! О, какой судьбой

Ты занесен сюда? Откуда путь твой?

Из Илиона бег мы направляем.

Возможно ли? Ведь не был ты средь нас,[8]

Когда поход мы в Трою снаряжали!

А разве ты – участник тех трудов?

О милый! Кто перед тобой – не знаешь?

250 Да нет; тебя я вижу в первый раз.

А имя? А страданий лютых слава?

Все это – чуждо слуху твоему?

Я ничего не слышал, будь уверен.

О верх обид! Ужели так противен

Я стал богам, что о моих мученьях

Мой край родной и вести не узнал,

Что я совсем забыт во всей Элладе?

Мои враги покинули меня

Бесчестно и смеются втихомолку,

Моя ж болезнь растет и расцветает!

260 О мой родной, о сын Ахилла милый,

Ведь я – тот самый, о котором ты,

Конечно, слышал, что Геракл его

Чудесных стрел наследником оставил:[9]

Царя Пеанта сын я, Филоктет!

Меня чета правителей и с ними

Итаки царь в пустыне одиноким

Позорно бросили… сказать, за что?

За то, что жалом гибельной ехидны

Я тронут был; ее укус жестокий

Больное тело истреблял мое.

И вот, когда от морем окруженной

270 Скалы хрисейской корабли свои мы

Сюда пригнали и в изнеможенье

От сильной качки, под утеса сводом

На берегу я сладкий сон вкусил, —

Они, меня покинув, прочь уплыли,

Оставивши мне жалкие лохмотья

Да пищи крохи – горькая подмога

На первый раз несчастному… Самим бы

Такую же усладу испытать!

Подумай, друг, с какой веселой думой

Проснулся я – покинутый, один!

Как разрыдался я, каким я воплем

Нахлынувших пучину бедствий встретил!

280 Исчезли крылья кораблей моих,

Души живой не видел я кругом;

Ни кроткого привета, ни ухода

Больному телу – ничего! И сколько

Я ни метался – ничего не видно

На всем брегу, опричь страданий горьких;

Но их – обилье полное, дитя!

И день за днем мучительной чредой

Потек. Пришлось в скалы приюте тесном

Жилье устроить – одному. Питанье

Мне добывал мой лук, стрелою верной

Он поражал крылатых голубей.

290 Но за добычей сам ползти я должен,

Измученную ногу волоча.

И также за питьем, и за дровами,

Когда мороз: все это сам, несчастный,

Я промышлял. Да, вот еще: огня

Ведь не было. С большим усильем, камень

О камень ударяя, извлекал

Я пламя сокровенное; поныне

Оно меня спасает. Кров жилой,

Да жар огня – вот всем нуждам подспорье,

Когда б не боль отравленной ноги!

300 Еще узнай ты острова природу.

Сюда добром никто не пристает;

Он не дает стоянки мирной судну;

Нет жителей, чтоб с барышом товар

Им свой продать, прием радушный встретя.

Нет, не плывет сюда разумный муж!

Неровен час, нужда кого пригонит —

Ведь мало ль что в несметных дней теченье

Случиться может! Ну, так вот, дитя,

Я от пловца заезжего такого

Дань получу участья – на словах!

Кто пищи уделит из сожаленья

Мне долю малую, а кто одежды

310 Немного даст. Но чтоб домой отправить

Меня – о том и слышать не хотят.

Так гибну я – десятый гибну год.

Сам голодая, лишь болезнь-обжору

Своею плотью вскармливаю. Так

Меня почтили добрые Атриды

И Одиссей-властитель. Пусть же им

Зачтут цари державные Олимпа

Моих страданий безутешных гнет!

И мы не мене тех пловцов заезжих

Тебя жалеем, о Пеантов сын!

Готов и я свидетельством правдивым,

320 Друг Филоктет, рассказ твой подтвердить:

И я врагов твоих изведал низость.

Как? И тебя Атриды оскорбили

Проклятые? Разгневали тебя?

Насытить гнев рука моя сумеет!

Тогда узнают Спарта и Микены,

Что доблестных мужей родит и Скирос!

Так, так, дитя! Какой же злобы ради

Ты столь великий гнев на них растишь?

Что ж, расскажу… ох, не легка задача!

330 Как насмеялись надо мной вожди,

Когда пришел последний час Ахиллу…

Что ты сказал? Постой! Скажи еще раз.

Ужели смерть познал Пелеев сын?

Да, он убит – не человека дланью:

Его сам Феб стрелою поразил.[10]

Достоин он – достоин и сразивший.

Душа двоится, и твою судьбу

Хочу услышать, и его оплакать.

Ах, горемыка! И твоих страданий

340 Достаточно – тебе ль скорбеть о ближнем?

Ты прав, мой сын. Вернись к началу снова

И расскажи мне про обиду их.

Ко мне приплыли в пышном корабле

Царь Одиссей и дядька моего

Отца;[11] их речь – правдивая ль, не знаю —

Звучала так: раз умер мой отец,

То мне лишь одному судьбой дано

Взять Илион, – и никому другому.

Такая речь, заставила меня

Не медля, друг мой, в путь морской собраться.

350 Хотелось на отца взглянуть, покуда

Он не разрушен челюстью огня, —

Ведь никогда я не видал его;

К тому же слава сладостно манила

Сорвать Пергама каменный венец.

И вот плыву я; день, второй зарделся —

Сигея[12] виден ненавистный холм;

Попутный ветер струг крылатый гонит —

На берегу я. Войско все кругом

Меня с приветом громким обступает;

Клянутся все, что с новой жизни силой

Из небытья Ахилл им возвращен…

А он лежал. Печаль глаза покрыла;

360 Воздал родителю я плача дань.

Затем, немного обождав, к Атридам,

Друзьям моим – так думал я – иду:

Прошу отдать отцовские доспехи

И все другое, что своим он звал.

Они ж в ответ бессовестное слово

Сказали мне: «Внемли, Ахиллов отпрыск!

Добро отца наследуй невозбранно;

Доспехи же его присуждены

Другому витязю – Лаэрта сыну».

Тут слезы брызнули из глаз моих,

Набухло гневом сердце. Я поднялся:

«Насильники! Чужому человеку

Мои доспехи дать посмели вы,

370 Не выждав даже моего решенья?»

На это Одиссей – стоял вблизи он —

Ответил мне: «Да, отрок, и по праву

Они вождями мне присуждены:

Ведь я их спас,[13] и труп Ахилла с ними».

Тут уж всего меня объяла злоба;

С потоком слов обидных на него

Я устремился: как, чтоб он оружье

Отцовское похитил у меня?

Не вспыльчив он; но, видно в сердце жало

Ему проникло. Выслушав меня,

Он так ответил: «С нами доли нашей

Ты не делил, отсутствуя не в пору;

А так как дерзкой удали своей

380 Ты волю дал, то знай: отца доспехов

Ты в Скирос свой с собой не увезешь».

Так он сказал. И вот я, оскорбленный,

Домой плыву, отцовского наследья

Бесчестнейшим лишенный из людей.

Да что! Не так его я в том виню,

Как их, вождей. Правителям за город

Ответ держать пристойно, и за войско,

И если кто бесчинствует – наверно

Учителя он словом совращен.

Рассказ мой кончен. Кто Атридам недруг —

390 Богам да будет так же мил, как мне!

Царица гор, ключ жизни вечный,

Зевеса матерь самого,

Что златоносного Пактола[14]

Блюдешь течение, – Земля!

К тебе, родительница, слезно

Я обращал молящий глас

В тот скорбный день, когда царей

Нависла горькая обида

Над молодым вождем моим:

Увы, увы, о мать блаженных,

400 Чью колесницу увлекают

Львы, погубители быков,

Смотри: уже доспех Ахилла,

Наследие Неоптолема,

В награду принял Лаэртид!

Я вижу, гости, символ необманный

Обиды общей, единящей нас.

Во всем согласны мы: узнать нетрудно,

Что те ж Атриды, тот же Одиссей —

Враги обоим. Нет дурного слова,

Которого б чуждалась речь его;

Со всякой злобой дух его сроднился,

Чтоб все пышнее цвел неправды цвет.

410 Не в этом диво: но как мог великий

Аякс такую кривду допустить?

Его уж смерть похитила, мой друг;

О, будь он жив – не ликовал бы враг мой!

Что молвишь ты? Ужель и он погиб?

Да; для него угас навеки свет.

О горе мне! Зато Тидея сын,[15]

Зато Сисифа проданное семя

В живых, конечно. Вот кого б под землю!

Чего бы лучше; только вот беда:

420 Как раз они цветут в аргивской рати.

А добрый, старый друг мой, царь Пилосский,

Почтенный Нестор? Сколько раз он в войске

Советом мудрым козни их сметал!

И он в беде: погиб, кто был с ним рядом,[16] —

Его любимый отпрыск, Антилох.

Еще утрата! Всех других скорее

Я б лютой смерти уступил, чем их.[17]

О жизнь ты, жизнь! Где ж нам искать опоры,

Когда такие люди умирают,

А Одиссей… Ему бы вместо них

430 Средь мертвых быть, а он под солнцем ходит!

Хитер боец наш; что ж! Подчас и хитрый

В сетях своих запутаться способен.

Постой! Да где же был Патрокл в то время,

Он, твоего отца вернейший друг?

И он в могиле уж[18] лежит. Наука

Ко всем одна: гнушается Apec

Худых мужей – лишь лучших косит он.

Ты прав. И для примера лишь спрошу

Тебя о муже – недостойном, правда,

440 Но хитром и речистом: жив ли он?

Таков был Одиссей; других не знаю.

Не он: Ферсит[19], кричавший вновь и вновь,

Хотя бы все молчать ему велели.

О нем скажи мне, жив ли он иль нет.

Не знал его, но слышал, что он жив.

Еще бы! Сорное не гибнет семя:

Его любовно охраняет бог.

Людей коварных и бесчестных души

Он даже с дна Аида возвращает,

450 А благородных в грязь топтать готов.

Что тут сказать? Кому молиться? Горько,

Душою в божий промысел вникая,

Самих богов в безбожье уличать!

Отныне, сын этейского владыки,

Подальше я держаться и от Трои

И от вождей злокозненных решил.

Где гибнет правда и злодей ликует,

Где трус в чести, а добрый в униженье,

Там нет предмета для любви моей.

Скалистый Скирос родиной мне будет,

460 Домашней жизнью утолю тоску.

Итак, на судно! Ты же, сын Пеанта,

Привет прими – сердечный мой привет!

Да снимут боги немощи обузу

С тебя, мой друг, желанье исполняя

Души твоей. А нам на струг пора,

Чтоб тотчас крылья по ветру расправить,

Лишь только бог зазыблет моря гладь.

Ты едешь, сын мой?

Да, пора; вблизи

Следить нам ветра пробужденье должно.

О, ради матери родимой, ради

Отца-героя, ради всех услад,

Что дома ждут тебя, – мольбой горячей

470 Молю, мой сын, не оставляй меня

В моем несчастье сирым, одиноким.

Ты видишь, как я здесь живу: ты слышал,

Как я страдаю. Брось куда-нибудь

Меня, как груз ненужный… знаю, много

Вам от него и так терпеть придется,

Но все ж стерпи. Кто родом вознесен,

Тому позор невыносим, но славу

Добро приносит. Если ты меня

Оставишь здесь – бесславием тяжелым

Себя покроешь ты; а увезешь,

Живым доставив на Этейский склон, —

Венец добудешь славы незакатной.

480 Решись, дитя! Томленья – день один,

И то не весь. В какое хочешь место

Мне лечь вели – в трюм, на нос, на корму,

Чтоб я присутствием своим – плывущим

Не досаждал. О, ради Зевса, сын мой,

Просителей заступника,[20] – кивни,

Послушайся! К коленям я твоим

Припасть готов – бессильный, хромоногий:

Не покидай меня в глуши безлюдной!

Спаси меня – к себе ль, в родимый Скирос,

Иль ко двору евбейца Халкодонта;[21]

490 Оттуда быстро довезут меня

До склонов Эты, до трахинской выси

И до стремительных Сперхея[22] вод.

Отец навстречу выйдет мне любимый…

Ах, уж давно мне гложет сердце страх,

В живых ли он. Не раз пловцам заезжим

Посланья слезные я для него

Вручал, моля, чтоб снарядил он судно

И сам за мной на Лемнос поспешил.[23]

Но, видно, смерть похитила его;

Иль те посланцы – мало ль что бывает! —

Мою мольбу презрели, чтоб домой

Скорей вернуться. Ныне уж не то:

500 В тебе одном и вестник и спаситель,

Тебя молю: ты сжалься, ты спаси.

Ты видишь сам: непрочна и опасна

Судьба людская.[24] Нынче ты с успехом —

С уроном завтра. Мудрость нам велит

В расцвете счастья взвешивать возможность

Лихой невзгоды и следить за жизнью,

Чтоб невзначай не рушилась она.

О, сжалься, вождь! Таких мучений

Нам подвиги поведал он.

Да не познает их вовеки,

Кто дорог сердцу моему.

510 И если ненависть, владыка,

Растишь ты на Атридов злых, —

То не забудешь и о том,

Что их беда – ему отрада,

Они вам общие враги.

Кормила манию покорный,

Пусть в отчий дом его доставит

Летучий бег ладьи твоей.

Мечту души его исполним —

И нам вовек не будет страшен

Гнев Немесиды[25] и богов!

(Хору)

Смотри же! Ныне полную готовность

Ты изъявляешь; а когда болезнь

520 Соседством близким чувств твоих коснется —

Тогда, боюсь, иное скажешь ты.

О нет! того не будет, чтоб по правде

Такого я упрека заслужил.

Что ж, в добрый час! В усердии похвальном

На благо гостя от тебя отстать

Честь не велит. Итак, скорее в путь!

Ты снаряжайся, Филоктет, корабль же

Тебя принять и увезти готов.

Пусть только боги из земли немилой

Наш путь задуманный благословят!

530 О день желанный! Гость великодушный!

Пловцы любезные! О, если б делом

Я доказать вам мог, какой любовью

Наполнили всю душу вы мою!

Идем же, сын мой – только дай проститься

Мне с неуютным кровом навсегда.

Войди со мной; увидишь, как я жил,

Как стойко я с невзгодами боролся.

Иной и вида б их не вынес; я же

Сдружиться с ними приказал себе.

Повремените. Двух мужей я вижу:

540 Один – пловец твой; незнакомец с ним.

Их выслушать вперед необходимо.

Появляются два моряка из свиты Неоптолема.

Один из них одет купцом.

Привет тебе, Ахиллов сын! мой спутник

С двумя другими был тобой оставлен

Усердным стражем судна твоего.

С ним встретившись нежданно для себя —

Судьба свела нас с ним в стоянке общей, —

К тебе его проводником я взял.

Я корабельщик; в малом корабле

Держу я путь домой из Илиона

В вином обильный Пепареф[26]. И вот,

Узнав от моряков твоих, что вместе

550 С тобой они сюда пригнали струг,

Я так решил: коли судьба свела нас,

То, знать, не след мне молча удалиться,

И должен все поведать я тебе.

Ты сам не знаешь, что тебе грозит,

Что о тебе аргивяне решили.

Да только ли решили? Нет, исполнить

С усердием великим собрались.

Гость, за твою заботу благодарность —

В том честь моя порукой – ждет тебя.

Открой мне все: что нового решили

560 Против меня аргивяне-враги?

На быстром судне мчатся за тобой

Сыны Фесея,[27] старый Феникс с ними.

Вернуть меня? Насильем иль коварством?

Того не знаю, слуха вестник я.

С таким усердьем Феникс и другие

Атридов слово выполнить спешат?

Их слово – дело, а не звук пустой.

А Одиссей? Возможно ль, что не сам он

За дело взялся? Страх его объял?

570 Он с Диомедом за другой добычей

Сбирался в путь, когда прощался я.

Кого ж себе добычею избрал он?

Был некто… Но одно скажи сначала,

Потише только: кто с тобой стоит?

То славный Филоктет, любезный гость!

Коль так – оставь дальнейшие расспросы,

Из этих вод скорее уплыви!

О чем он шепчется с тобою, сын мой?

Какие козни строит он во тьме?

580 Я сам не знаю; пусть открыто скажет

Он весть свою – тебе и мне и им.

Ахиллов сын, не выдавай меня

Аргивянам! Они мои услуги

Оплачивают щедро; я ж – бедняк.

Я – враг Атридам, он – мой друг любезный

За то одно, что их он ненавидит.

Коль ты с добром пришел – открыто молви

Ему и мне, что слышал ты о нас.

Смотри ж, мой сын…

Уже давно смотрю я.

590 Ответишь ты!

Отвечу; говори!

Ну, что ж, скажу. Те двое, что назвал я,

Тидея сын и Одиссей могучий,

За ним плывут, торжественно поклявшись,

Что или словом убедят его,

Иль силой уведут. И эту клятву

Услышало все воинство ахейцев

Из Одиссея уст – сильнее друга

В удаче дела был уверен он.

Уж так давно отрезали от мира

Его цари; как объяснить – о нем же

600 Столь запоздалую заботу их?

Откуда вдруг к нему такая страсть?

Иль божий суд и Немесиды гнев

И здесь злодейство карой устрашили?

Все объясню – я вижу, ты не слышал,

Как было дело. Есть пророк почтенный,

Приама сын, по имени Елен;

Его однажды в вылазке ночной

Коварный Одиссей (немало гнусных,

Обидных слов уж к имени его

Пристало!) пленным захватил и в узах

Привел на площадь, чтоб ахейской рати

Прекрасную добычу показать.

610 Пророчеств много возвестил тогда им

Елен: что никогда стены троянской

Им не разрушить, если Филоктета

Они разумным убежденья словом

С обители пустынной не вернут.

Но не успел окончить речь гадатель,

Как слово взял Лаэрта сын и войску

Представить Филоктета обещал,

Скорей всего – так мнил он – добровольным

Союзником; а нет, так принужденьем.

Главу свою он ратнику любому

На отсеченье отдавал, коль в деле

Задуманном успех ему изменит.

620 Ты знаешь все; решеньем быстрым, отрок,

Себя спасешь ты и друзей своих.

Какая гнусность! Он, сосуд позора,

Меня поклялся к войску убежденьем

Вернуть! таким же убежденьем властен

Он из Аида возвратить меня,

Как некогда отец его вернулся.[28]

Того не знаю. Мне пора на судно;

А вам во всем пускай поможет бог!

Ты слышал, сын мой? Этот Лаэртид —

Он мнит, что льстивым словом он меня

На судно завлечет и как добычу

630 Свою покажет воинству всему!

Нет, нет! Скорей ехидны ненавистной

Слугой я стану, что ноги моей

Меня лишила. Но запретной речи

Нет для него, предела нет его

Отваге дерзкой. И я верю, скоро

Он будет здесь. Итак, дитя мое,

Идем на судно; пусть простор широкий

Меж нами ляжет и ладьей его.

Скорее, в путь! Поспешностью уместной

Окупим сон и отдых беззаботный

По минованье страхов и трудов.

Теперь нельзя. Пусть раньше стихнет ветер,

640 Что с моря дует; двинемся тогда.

Все ветры благи, чтоб от зла бежать!

Да, да; но ведь и их задержит он.

Нет для разбойника противных ветров,

Когда добычу пред собой он чует.

Ну, что ж, пойдем. Возьми же из пещеры,

В чем нужду чаешь – что душа велит.

Добра не много – а придется взять.

А у меня в запасе не найдется?

Там зелье есть, которым боль свою

650 Я укрощаю, – помогает верно.

Возьми его. Другой нужды не будет?

Посмотрим, не найдем ли стрел забытых, —

Оставить не хочу их никому.

В твоих руках тот самый славный лук?

Тот самый; я другого не имею.

Дозволишь ли взглянуть мне на него,

Рукой коснуться и почтить, как бога?

Тебе, дитя? Конечно! Все мое

Считай своим, чего б ни пожелал ты.

660 Мое желанье – вот оно: желаю,

Коль бог согласен; если ж нет, оставь.

Благочестива речь, и бог согласен.

Ведь ты один свет дня мне даровал.

Твоею милостью родную Эту

Увижу я, и старика отца,

И всех друзей; поверженный врагами,

Я чрез тебя возвысился средь них.

Да, сын мой, лука ты касаться можешь:

Пусть чередует он со мной тебя.

Гордись, мой друг; один из смертных право

Стяжал ты это добротой своей.

Коснись его: ведь некогда и сам я

670 Благодеянием его добыл.

Я рад и встрече и любви твоей;

Кто за добро добром платить способен,

Тот драгоценней всех сокровищ в мире.

Ну что ж, иди!

Войди и ты со мною:

Я слаб; опору я найду в тебе.

Об Иксионе[29] древнем слышали мы весть,

680 Как Зевсова ложа пытал он священного,

И как к колесу-бегуну любострастника

пыл приковал

Сын державный Крона.

Но страдальцев других равных ему

В злобе лихой судьбы

Глаз не видел досель и слух не слышал.

Ничьих он прав святых ничем не оскорбил,

Был среди добрых добр всегда —

Ах! и так недостойно он погибает.

Диву даемся мы,

Как в одиноких скал глуши,

Слыша мятежных волн прибой, —

Как многослезной жизни гнет

690 Мог он нести так долго!

Он сам себе соседом, ног лишенный, был;

Он окрест не ведал товарища в бедствии,

В ком отклик нашел бы исторгнутый гложущей

раною стон,

Раной незаживной;

Кто бы крови напор, жаркой струей

Бьющей из вспухших жил

Истомленной ноги, благого зелья

Желанной силой усыпил, подняв его

700 С лона всезиждущей Земли.

Полз он взад и вперед по трудным тропам,

Язву с собой влача,

Точно дитя без няни ласк;

Сам он целебных трав искал,

Если палящей раны боль

Сердцу вздохнуть давала.

Он ни хлеба не знал, дара святой Земли,

Столько лет, ни других людям привычных яств,

710 Птиц крылатой стрелой меткого лука он

С троп небесных срывал – вот корм страдальца!

О беспросветный мрак!

Столько лет не вкушал винной лозы ласковой

влаги он;

Искал, где дремлет муть дождевой воды

И к ней наклонялся.

Ныне ж радостный луч солнца из мглы сверкнул:

720 Мужа доброго сын прислан ему судьбой.

Он чрез море его, долгий кончая плен,

В отчий дом увезет. Там ждет скитальца

Роща малийских нимф;

Там Сперхея крутой берег манит; там

в огневой заре

Вознесся муж[30] о медном щите к богам

Над Эты вершиной.

730 Пора идти… Что это? Без причины

Замолк ты вдруг и головой поник?

О, о, о, о!

В чем дело?

Так, пустое, друг. Идем!

Уж не болезнь ли вновь тебя терзает?

Нет, нет, не бойся; кажется, прошло…

О боги!

Зачем к богам со стоном ты взываешь?

О милости спасительной молю их.

О, о, о, о!

740 Нет, что с тобой? Да говори ж! Зачем

Молчишь ты все? Беда стряслась, я вижу.

Беда, мой сын; не в состоянье буду

Ее я скрыть. Ай, больно мне! Насквозь,

Насквозь прошибло. О несчастный жребий!

Грызет, дитя, погиб я. Боги, боги,

Как больно мне, как нестерпимо больно!

О, ради бога, если меч, мой сын,

Добыть ты можешь – отсеки ударом

Ступню мою, хотя б ценою жизни!

750 Молю тебя!

Откуда ж вдруг такая боль явилась?

Кричишь ты, стонешь… что с тобой, скажи!

Ты знаешь ведь!

В чем дело?

Знаешь!

Право,

Не знаю.

Как не знаешь!.. Ай, опять…

С какою силой вспыхнула болезнь!

С ужасной, несказанной. Сжалься, сын мой!

Что ж делать мне?

Не бойся, друг, не выдай!

Свиреп припадок, но зато вернется

Не скоро он.

Ах, бедный, бедный друг!

760 Каким жестоким взыскан ты страданьем.

Помочь тебе? погладить? прикоснуться?

Нет, нет, не надо! Только лук возьми.

Ты сам просил меня недавно… Скоро

Уляжется безумной боли пыл.

Храни его… Ты должен знать: в глубокий

Я погружаюсь сон, когда стихает

Ее напасть. Тогда меня тревожить

Нельзя; не то – вернется. Я боюсь,

770 Придут проклятые. О, ради бога,

Ни лести их, ни силе, ни обману

Не уступай! Себя погубишь ты

И своего просителя – меня.

Напрасен страх твой. Кроме нас с тобою

Никто владеть не будет им, поверь!

Позволь его принять мне – в добрый час!

Прими, мой сын. Да будет Немесида

К тебе кротка, чтоб не принес тебе он

Таких страданий бешеных, как мне

И прежнему владельцу своему.

Да, боги, так да будет. Путь же нас

780 Да осенит желанная удача,

Как бог велел и наше сердце просит.

Боюсь, дитя, напрасно ты молился:

Опять из недр измученной ноги

Сочится кровь, источник новых мук.

Ай-ай! Ой-ой!

Нога, нога! Как я страдаю, боже!

Вот, вот, ползет,

Все ближе подползает, ближе, ближе!

Вы поняли? Смотрите ж, не бегите!

790 Ах, боль! ах, боль!

О царь Итаки! Кабы эту муку

Навеки в грудь переселить твою!

Опять схватила! О вождей чета,

О Менелай, о Агамемнон! Вам бы

В таком недуге биться столько лет!

Увы, мне, увы!

О смерть! о смерть! тебя я звал так часто —

Зачем же ты принять меня не хочешь?

Мой сын, мой верный сын! Возьми страдальца

800 И здешним яростным огнем лемносским[31]

Меня испепели: ведь так и я

За этот лук, что у тебя в деснице,

Предсмертной внял Геракловой мольбе!

Что ж скажешь?

Зачем молчишь?… Да где ты, сын мой, где?

Я здесь; твои страданья рвут мне сердце.

Не бойся, друг. Болезни этой схватки

Мучительны, но и проходят быстро.

Ты лишь, молю, не оставляй меня.

810 Уж будь покоен!

Не оставишь?

Нет же!

Не смею клятвы у тебя просить.

К чему? Не волен без тебя уплыть я.

В знак верности дай руку!

Вот. Изволь.

Теперь туда бы…

Что сказал ты?

Вверх…

Ты бредишь, друг? Зачем ты в солнце смотришь?

Пусти меня!

Куда пустить?

Пусти же!

Да что с тобой?

Не тронь меня! Убьешь!

Ну что ж, как знаешь: отпущу тебя.

Прими, Земля, безжизненное тело!

820 Стоять не в силах: не дает болезнь.

Еще недолго – и потонут чувства

В глубоком сне. Склонилась голова;

Покрыл все тело пот обильной влагой,

И черной кровью налитая жила

Уж прорвалася на ступне ноги.

Не трогайте страдальца: пусть заснет.

Сон-избавитель от горя, от недуга,

Сон благовейный!

Вежды надолго смежи утомленному

830 И над очами зарю золотистую

Мира иного разлей!

Сон-исцелитель, явись!

А нам, дитя, где ход, где отдых?

Каков ближайший путь забот?

Ты видишь сам, он скован дремой;

Доколе ждать велишь ты делу?

В выборе времени – опыт премудрости;

Добрый час велит спешить.

Он нас услышать не может, но я тебе

молвлю: напрасной

840 Лук мы добычей несем, если он нам

в пути не товарищ.

Он ведь богами указан, ему суждено

одоленье;

Жалкая слава – кичиться вотще

неисполненным делом!

Богу пути одоления ведомы,

Бог да решает!

Тихо ты молви нам слово ответное:

Сон ведь бессонен у мужа болящего;

Зорко чрез зыбкий покров

Смотрит он сомкнутых вежд.

850 Для тайного ты послан дела,

Его исполнить должен ты,

Ты знаешь сам, о чем твержу я:

Готовься в путь, приспело время.

Если же хочешь дождаться ты спящего —

Быть неслыханной беде!

Ветер, ветер подул нам!

Он же в покое бессветном, беспомощном

Спит, распростертый под сенью туманною;

860 Свесились руки, и ноги не движутся,

Разум угас, точно житель Аида он!

Смотри же, не медлит Час!

Свободный от страха труд —

Вот лучший труд; не хватает дальше ум мой.

(Хору)

Блюди ж свой ум и прекрати советы:

Вот дрогнул глаз – вот голову он поднял.

(пробуждаясь)

Привет тебе, преемник сонной ночи,

Свет золотой! Привет вам, гости! Верность

Надежды ваша превзошла мои.

Дитя мое! И мог ли я подумать,

870 Что ты с такой участливой любовью

Моей болезни тягостную близость

Перенесешь и помощь явишь мне?

Уж не Атриды, добрые вожди,

Таким терпеньем похвалиться могут!

Но, видно, с благородной ты душою

От благородного отца рожден:

Все вынес ты – и крик, и смрад, и ужас.

Теперь меня забыла боль, и отдых

Как будто наступил. Своей рукою

Дай мне подняться, на ноги поставь,

880 Усталость быстро минет; вместе сядем

Тогда на судно, вместе уплывем.

Я рад тому, что боль твоя прошла,

Что свет ты видишь и вдыхаешь воздух.

А я уж мнил, что не жилец ты боле

Среди живых: столь грозные приметы

Являл ты взору в немощи своей.

Теперь привстань… а впрочем, если хочешь,

Тебя снесут; не будет затруднений,

Раз ты согласен, раз и я велю.

Спасибо, друг! Услугу принимаю:

890 Дай руку мне – а их оставь. Не должно

Им раньше срока смрадом досаждать:

Натерпятся довольно и на судне.

Ты прав. Бери же руку, выпрямляйся!

Сейчас; привык я так вставать, не бойся.

Что ж дальше, боги? Как мне быть? Что делать?

О, что случилось, сын мой? Что сказал ты?

Куда направить речь недоуменья?

Недоумения? Зачем? Не надо!

Запутался в тенетах я беды!

900 Тебя болезни тягость одолела,

Что ты с собой не хочешь взять меня?

Все в тягость тем, кто, нраву изменяя,

Несвойственных орудьем станет дел.

Достойного от гибели спасая —

Ужель отца ты нраву изменил?

Я низок стал; давно я этим мучусь.

В деяньях – нет; но слов твоих мне страшно.

Что делать, Зевс? Вторично низким стать мне,

Скрывая правду ради гнусной лжи?

910 Коль не плохой угадчик я – намерен

Меня здесь бросить этот человек!

Не бросить, нет. Но повезу ль на радость —

Давно сомненье сердце мне сверлит.

Что говоришь ты, сын мой? Не пойму.

Сейчас поймешь. Твой путь со мной – под Трою,

К ахейской рати под Атридов власть.

Что слышу? О!

Брось стоны, и узнаешь.

Что мне узнать? Что ты задумал? Боги!

Тебя от недуга спасти; с тобою

920 Затем равнину Трои покорить.

Не может быть!

Велит необходимость;

Оставь свой гнев и слушай до конца.

Я продан, я погиб! О гость коварный,

Что сделал ты? Отдай мне лук скорей!

Не волен я; вождей приказ исполнить

И правда мне, и выгода велит.

О лютый изверг! Пламень смертоносный!

Злодейства ненавистное орудье!

Что сделал ты! Ты обманул меня.

Что стал твоим под сению молитвы —

930 И не стыдишься мне в глаза смотреть?

Безжалостный! Ведь жизнь мою ты отнял,

Отняв мой лук! Отдай его обратно,

Прошу тебя! молю, дитя, отдай!

Отцов тебя богами заклинаю,

Остаток жизни пощади моей!

Что это, боги! Он молчит угрюмо

И смотрит в землю, стиснув лук в руке…

О ложе волн, о горные забеги,

Лесные звери, каменные кручи,

Вам плачусь я – других я не имею —

Всегдашние печальники мои!

940 Вот сын Ахилла! Что со мной он сделал!

Поклялся в дом меня вернуть родной —

Везет под Трою! Дал руки залог мне, —

И лук, Геракла дланью освященный,

Похитил у меня! Добычей хочет

Аргивянам меня он показать,

Как будто силой одолел он мужа

Могучего! Того не знает он,

Что мертвого на смерть он обрекает,

Тень дыма, призрак бестелесный! Сильным

Он никогда б меня не поборол;

Ведь и теперь, когда увечным стал я,

Он лишь коварством мог меня сразить.

Обманут я, обманут! Что мне делать?

950 Отдай мне лук! Хоть ныне стань собою!

Я жду! – Молчишь? – Погибла жизнь моя!

О сень пещеры двуотверстой! Снова

Приду к тебе – голодный, безоружный,

И, брошенный, исчахну под тобой!

Уж не добудет меткая стрела

Ни зверя горного, ни вольной птицы.

Меня кормили вы – теперь же сам я

Своею плотью утолю ваш голод,

Своей добыче сам добычей став,

За кровь ее своей ответив кровью!

(Неоптолему)

960 Казалось мне, на зло ты неспособен.

Так будь же проклят, – или нет, опомнись!

Не то, злодей, злодейской смертью сгинь!

Что делать нам? Тебе решать – уплыть ли,

Иль ум склонить к просителя речам.

Ах, жалость страшная мне сердце гложет

Не ныне только – уж давно, давно.

О, сжалься, сын мой! Не пятнай пред миром

Себя позором кражи нечестивой!

Как быть, о боги! Ах, зачем покинул

970 Я Скирос свой; себе противен стал я!

Не зол ты, нет: от злых людей науку

Ты злую принял. Им ее верни —

Она к лицу им. Мне ж отдай ты честно

Мое оружье, и затем – прости!

Что делать, мужи?

Как, «что делать», трус!

Лук мне отдай, а сам – скорей, на судно!

О смерть! Что слышу? Одиссея голос?

Да, Одиссея! Сам он пред тобой!

Я продан, боги, я погиб! Так вот кто

И обокрал и полонил меня!

980 Да, будь уверен! Не ищи другого.

(Неоптолему)

Отдай мне лук скорее, сын мой!

Нет!

Его отдать, хотя б и сам желал он,

Не сможет он. Но с ним и ты в наш стан

Последуешь; не то – заставят силой.

О негодяй презренный! Как, меня

Заставят силой?

Лучше б честью, право!

О Лемнос мой! О рдяная заря,

Гефеста пламень всепалящий! Ты ли

С горы твоей меня увлечь дозволишь?

Зевс, помни, Зевс страны властитель[32] этой!

990 Зевс так судил; его орудье – я.

Речист злодей! Богов он призывает,

Чтоб бремя кривды разделили с ним.

Не кривды, правды; ну, да что! Сбирайся!

Сказал, что нет!

Сказал, что да. Идем!

Что это? Видно, не в свободной доле

Родил меня отец мой, а рабом!

Нет, в равной доле с лучшими из рати,

Чтоб с ними Трою взять и разорить!

Не быть тому! – пока горы лемносской

1000 Угрюмый кряж над бездною висит!

На что тебе он?

С высоты я брошусь —

И вспыхнет кровью белизна скалы.

(морякам)

Хватай его! И в том не будет властен.

О руки! Вот удел ваш: нет желанной

Вам тетивы – скрутил вас этот муж!

О лживая, о рабская душа!

Опять обман! Уж раз меня ты в сети

Свои завлек, за отроком укрывшись

Мне незнакомым, хоть и был он нравом

Скорей в меня, а не в тебя, злодей, —

1010 Чужих приказов верный исполнитель.

И ныне, вижу, он скорбит душою

О всем, что сделал он, что вынес я.

Ты в том виной, что, точно гад в пещере,

Следишь добычу; ты и нрав его

Заворожил, и волю молодую,

И сделал ловким в темной службе злу.

Теперь меня связал ты, жалкий витязь,

И хочешь силой с берега увлечь,

Где сам меня ты бросил одиноким,

Покинутым, умершим для живых.

Будь проклят!

Ах, сколько раз тебя уж проклинал я!

1020 Да нет – мне боги радости не шлют.

Ты жив и весел, мне лишь жизнь обузой,

Страдания вокруг – и смех в награду

Атридов-братьев, коим служишь ты.

Ну что ж, служи! В обмане уличенный,[33]

По принужденью с ними ты поплыл.

Но я несчастный, что с семью судами

По доброй воле двинулся в поход,

Бесчестно брошен – ими, скажешь ты;

Они тебя винят; не все ль равно?

Чего ж вы ныне от меня хотите,

Зачем уводите? Ведь я – ничто,

1030 От вас давно я смерти обречен!

Скажи, богам противный, разве ныне

Уже я не кажусь хромым, зловонным?

Теперь возможно, значит, и при мне

Богам и жертвы возжигать, н влагу

Святую лить? Ведь из-за них когда-то

Вы здесь в пустыне бросили меня!

О, гибель вам! Да, гибель вас настигнет,

Зачтутся вам страдания мои,

Коль подлинно о правде бог радеет.

Радеет, верю: неспроста же судно

За мной, страдальцем, вы послали: знать,

Сверлит вас больно божьей воли жало.

1040 Да, край родной! Да, зоркая зеница

Богов всевышних! Хоть теперь взыщи,

Взыщи их мукой лютою возмездья

Всех, всех – и слезы пожалей мои:

Как ни жалка судьба моя – их гибель

Меня от всех недугов исцелит.

О, гневен муж, и речь его гневна,

Царь Одиссей; не, сломлен он страданьем.

На речь его я возразить немало

Сумел бы, верьте; но не терпит час.

Одно услышь: каким я людям нужен,

1050 Таков и есть; где правда мощь дарует,

Там не найдешь ты праведней меня.

Везде и всюду мне мила победа —

Не над тобой, однако; да, тебе

Я добровольно уступить согласен

(Морякам)

Эй, люди! Отпустите чужестранца,

Не прикасайтесь; пусть зимует здесь.

Ты нам не нужен более; твой лук

И так у нас. Есть в нашем стане Тевкр,

Стрелок искусный; да и я, надеюсь,

Тебя не хуже: наткнуть его

И выстрелить – рука не дрогнет, верь.

На что ж нам ты? Гуляй себе на радость

1060 По Лемноса утесам твоего,

А мы пойдем; пусть, лук твой мне доставит

Тот чести дар, что был сужден тебе.

Что делать мне? Моим оружьем грозный,

К аргивянам явиться хочешь ты?

Довольно слов; я ухожу, прощай!

(Неоптолему)

О сын Ахилла! Неужели слова

Не скажешь ты? Безмолвствуя, уйдешь?

(Неоптолему)

Уйди скорей, не поднимай очей;

Погубишь все своим ты благородством.

(Хору)

1070 И вами я покинут, чужестранцы?

И вы не властны пожалеть меня?

Наш юный вождь – он здесь. Что скажет он,

То и от нас тебе ответом будет.

Мне снова скажут, что не в меру мягок

Мой дух; но все ж – останьтесь,[34] если так

Ему угодно. Надобно сначала

Корабль спустить и богу помолиться.

Тем временем, быть может, мысль благая

В душе его созреет. Мы вдвоем

Пока оставим вас; а вы готовьтесь,

1080 Лишь кликну я, за нами поспешить.

О пещера в пустой скале,

Где прохлада и где тепло,

Знать, судьба не была с тобой

Мне расстаться, и в смерти час

Ты приютом мне будешь.

Ах! Увы!

Лоно скал, что наполнил я

Стоном жалобным мук моих,

1090 Кто в нужде мне насущной

Помощь даст? Кто укажет мне

В бездне томлений надежду-кормилицу?

О птиц вольных рой,[35]

Смело резвитесь с ветрами звенящими:

Уже я вам не страшен.

Ты сам, ты сам тому причиной,

Злополучный муж!

Не силы внешней гнет

В гибель низверг тебя.

Опомниться не поздно:

Зачем же брать худший удел,

1100 Пренебрегая лучшим?

О несчастная жизнь моя,

О разбитая горем грудь!

Нет уж друга в грядущем мне,

Нет; в пустыне немой один

Жалкой смертью погибну.

Ах! Увы!

Не взовьется в лазурь небес

1110 Легкий вестник могучих рук,

Корм живой добывая;

Все коварный унес обман —

Вкрался умело он в сердце открытое!

О Зевс! Дай ему,

Зла измыслителю, столько же времени

В моей томиться доле!

Судьбы, судьбы признай решенье!

Бог ведет тебя,

Не наши козни, нет.

Грозный проклятья крик

1120 В груди твоей да смолкнет.

И мы ведь все жаждем того,

Чтоб не отверг ты дружбы.

Где-то там, на обрыве скал,

Над пучиною волн седых

Он со смехом обидным

Лук трясет, что кормил меня,

Что чужой не знавал руки!

Ах, неволею вырван ты,

Лук мой милый, из милых рук!

1130 Верно, кручина томит тебя лютая,

Что впредь служить не будешь

Другу Геракла ты

В службе привольной душою невинною.

Новой службы час настал:

Ты во власти коварного мужа,

Ты видишь муть козней лихих,

Ты видишь лик лживый врага,

Всходы обид ты видишь всех,

В них же никто мужу тому не равен.

1140 Первый долг – неуклонно молвить правду;

Долг второй – за правую речь

Гневным словом нас не корить.

Знай, один среди многих

Поднял этот труд Одиссей:

Помощь общую всем друзьям явил он.

Вы, крылатые стаи, вы,

Яркоокие звери, гор

Нелюдимых питомцы!

Минул страха для вас черед,

1160 Минул; нет уж в руке моей

Той грозы, что пугала вас;

Жалок стал я отныне всем,

Рухнул утеса оплот заповедного,

Не страшен вам он боле.

Где вы? Настал ваш час

Плотью моей утолить посинелою

Месть и голод заодно:

1170 Не надолго уж хватит мне жизни.

Ведь нечем мне силу растить,

Не вскормит шум ветра меня,

Коль ни один не служит мне

Матери дар – жизнеобильной почвы!

Если дружбой почтить ты хочешь гостя,

Помни, помни, ради богов,

Речь мою: во власти твоей

Зол твоих исцеленье.

Тщетно кормишь язву свою:

Силы нет превозмочь страду такую.

Опять, опять затронул ты

1170 Древней боли жгучий след —

Лучший друг доселе мне!

Зачем терзать? к чему укор?

Что молвишь ты?

Ужель меня ты думал

Увлечь под стены ненавистной Трои?

Твоего же счастья ради.

Прочь отсюда, прочь скорее!

Твоему я велению рад,

Быстро его мы исполним.

Идем же, идем же!

1180 Каждого ждет долг и место.

Не уходи, Зевса тебя гневом молю, гость!

Успокойся!

Друзья, ради богов,

Останьтесь, молю!

Что ты хочешь?

Увы, увы!

О мой жребий, мой жребий! Погиб я, погиб!

Боль, проклятая боль, как быть

Мне в дальнейшие дни с тобой?

1190 Гости! Прошу вас, ко мне возвратитесь!

Что ж прикажешь сделать ты нам?

Иль иной ты исход надумал?

Простительно мужу

В вихре боли слово метнуть

С здравым смыслом в разрез, друзья!

Бедный, иди же, куда мы зовем тебя!

Нет, никогда! Это – слово несменное;

Хоть бы перуна властитель огнистого

Испепелил меня пламенем молний!

1200 Пусть пропадает и Троя, и воины,

Те, что решились презреть мой мучительный, гложущий недуг!

Друзья мои, просьбу одну мне исполните!

Просьбу какую?

Секиру пришлите мне,

Меч ли, другое ль оружье железное!

Что за насилие в мыслях лелеешь ты?

Тело свое рассеку[36] безбоязненно,

Смерти я жажду, смерти!

1210 К чему?

К отцу бы вернуться!

Куда?

Под землю;

Ведь под солнцем нет его.

Край мой родимый, отцовский край!

Ах, тебя бы увидеть несчастному,

Кто поток твой покинул святой,

Чтоб данайцам проклятым помочь!

Пришел конец мой.

Давно б на судно мы ушли свое,

Когда б не видели вблизи поляны

1220 Неоптолема с Одиссеем; вместе

Они сюда свой направляют путь.

Скажи на милость: для чего так быстро

Стезей обратной ты сюда идешь?

Недавнюю хочу я смыть вину.

Чудная речь. И в чем твоя вина?

В том, что тебе и рати всей в угоду —

Ты что-нибудь худое совершил?

Обманом гнусным ближнего опутал.

Кого? Недоброе задумал ты!

1230 Ничуть; хочу я просто Филоктету —

Ох, сердце бьется! Что же: Филоктету?

Тот лук, что мне он передал, обратно —

Ужель вернуть? О Зевс! Опомнись, друг!

Ценой позора он достался мне.

О, ради бога! Шутишь ты, надеюсь!

Коль слово правды шуткой ты зовешь.

Что ты сказал, Ахиллов сын? Опомнись!

Одно и то же хочешь дважды слышать?

Нет; этого б ни разу не хотел.

1240 Ты все сполна услышал, будь уверен.

Не быть тому; исполнить не дадим.

Что? Кто не даст, раз я того желаю?

Весь стан ахейский, и в том стане – я!

Из умных уст неумной речи внемлю!

Где ж ум в словах, где ум в твоих деяньях?

Зато в них правда есть, и это лучше.

По правде ли заботы плод моей

Разрушишь ты?

Позорную вину

Хочу загладить я; вот весь мой долг.

1250 Ахейской рати не боишься ты?

Служу я правде;[37] страх твой мне не страшен.

. . . . .

Тебе подавно не сломить меня.

Что ж, не трояне нам враги, а ты?

Что будет, будет.

Берегись! Десница

Меча коснулась!

Неоптолем

И моя немедля

Последует примеру твоему!

Прощай пока. Все расскажу я войску,

И кары не избегнешь ты его.

Так лучше. Будь и впредь благоразумен

1260 И слез межи не переступишь ты.

Одиссей отступает вглубь орхестры.

Неоптолем поворачивается к пещере Филоктета.

Эй, сын Пеанта, Филоктет! Послушай,

Оставь свой каменный покой, явись!

(появляясь у входа)

Чей зов раздался у пещерной сени?

Чего вам нужно, гости, от меня?

Ужель так мало взыскан я несчастьем,

Что вы еще терзать меня пришли?

Нет; успокойся, выслушай меня.

Боюсь. Уж раз от слов красивых горе

Я принял в дар, доверившись тебе.

1270 Ужель мне и раскаяться нельзя?

Снаружи честность и в душе коварство —

Так и тогда ты лук похитил мой!

То было раз. Теперь узнать хочу я:

Решил ли ты упорствовать в отказе,

Иль с нами плыть?

Довольно, не трудись.

Что б ни сказал ты – все напрасно будет.

Ты так решил?

Решенье тверже слова.

Хотел бы тронуть лаской убежденья

Твой жесткий ум; но если тщетно все —

1280 Что ж, уступлю.

Да, тщетно будет все.

Не снищешь вновь ты моего доверья.

Обманом жизнь похитив у меня,

Ты здесь опять со словом увещанья,

Сын-выродок честнейшего отца!

Проклятье вам – Атридам, Одиссею,

Да и тебе!

Довольно проклинать!

Из рук моих возьми обратно лук.

Что говоришь ты? Новое коварство?

Клянусь святой десницей Зевса – нет!

1290 И это правда? Радостное слово!

За словом дело: руку протяни

И вновь владей своим заветным луком.

(поспешно возвращаясь)

Кладу запрет от имени Атридов

И рати всей – тому свидетель бог!

Чей это голос, сын мой? Одиссея

Я слышу вновь?

И видишь пред глазами!

И он неволей увезет тебя

Под стены Трои, не спросись согласья

Безвольного Ахиллова птенца!

Увидим тотчас: ты лети, стрела!

(хватая его за руку)

1300 Нет, ради бога! Не пускай стрелы!

Родной мой, сын мой! Дай руке свободу!

Нет, ни за что!

Злодея-супостата

Убить я мог бы верною стрелой!

С собой меня б ты этим опозорил.

Ты видишь сам. Вот в воинстве ахейском

Вожди-витии! Лживым языком

Они сильны, но духом в битве слабы.

Пусть так. Лук – твой, и не за что тебе

Уж гневаться и упрекать меня.

1310 О да, дитя! Ты оправдал породу:

Отцом тебе был не Сисиф, а тот,

Что лучшим слыл среди живых при жизни,

А ныне средь теней слывет – Ахилл!

Я рад тому, что ты отца восславил,

А с ним меня. Теперь моей ты просьбе

Внемли. – Что боги нам пошлют, должны

Смиренно мы нести – на то мы люди.

Но кто, как ты, своею вольной волей

Себя в несчастья омут вверг, тому

1320 Ни сострадать не должно, ни прощать.

Ты одичал, совету недоступный;

Кто добрым словом вразумить тебя

Усердствует, того ты ненавидишь,

Как будто враг он и предатель твой.

Все ж мысль свою я выскажу тебе

Правдиво – Зевс порукой! Ты ж внемли

И в сердце запиши совет непраздный.

Твое несчастье – божье ниспосланье:

Вкусил ты Хрисы – недренного стража,

За то, что ты приблизился ко змию,

Который постоянно сторожит

Хрисейскую священную ограду,

И не надейся от болезни тяжкой

1330 Другое исцеление найти,

Покуда Солнца колесница эта

Оттуда всходит и туда опять

К закату мчится – кроме одного:

Ты должен сам, своей склоненный волей,

Прийти под Трою и принять спасенье

У нас, из рук Асклепия сынов.[38]

Они с тебя старинный недуг снимут,

И ты со мной, владелец стрел чудесных,

Сорвешь Пергама царственный венец.

Откуда я про это знаю, спросишь?

Мы взяли в плен троянского пророка

Славнейшего, Елена; что из уст

Моих ты слышал, все нам он поведал.

1340 Сказал еще, что Троя пасть должна

Добычей лета, что теперь настало:

За ложь главой он заплатить готов.

Вот речь моя. Склонись же добровольно!

Красив твой жребий: лучшим ты объявлен

Из эллинов; целителя рука

Тебя под Троей ждет; – и в довершенье

Когда возьмешь ты Трою, город горя,

То высшей славой будешь осенен.

Жизнь-мачеха! Зачем меня неволишь

Ты видеть дня сиянье на земле?

Зачем в Аида не отпустишь мрак?

1350 Что делать мне? На искреннее слово

Могу ль ответить недоверьем я?

Но уступить? О ужас! Как осмелюсь

Себя я солнцу показать? Кому

Сказать привета слово? Очи, очи,

Вы, что обиду видели мою!

Дерзнете ль вежды вы открыть – и встретить

Проклятый взор Атреевых сынов,

Иль Одиссеевой зеницы луч

Отверженной? Не о былом скорблю я,

Нет: в будущем я вижу оскорблений

1360 Несметный ряд. Ведь тот, кому душа

Пороков мать, – стезе порочной верен

Навеки будет. И тебе, мой сын,

Дивлюся я. Тебе ль под Троей место?

Удерживать ты должен бы меня

От всякого общения с врагами,

Что отчие доспехи у тебя

Похитили.[39] И им несешь ты помощь,

К ним и меня в союзники зовешь?

Нет, нет, дитя. Другое обещанье

Исполни лучше, и в страну меня

Отправь родную. Сам живи спокойно

На Скиросе, врагам же лиходеям

Лихою гибелью погибнуть дай.

1370 За это ты двойную благодарность

И от меня, и от отца получишь;[40]

А если злым прислуживаться будешь —

Смотри, и сам причислен будешь к ним!

В твоих словах есть доля правды; все же

Прошу тебя, поверь богам и мне

И, вместе с другом, уплыви отсюда.

Куда? Под Трою? Чтоб с ногой болящей

Предстать пред очи гнусные Атрида?

Пред очи тех, что прекратят мученья

И немощь той отравленной ноги.

1380 Что молвишь ты? Ужасна речь твоя!

Для нас двоих нет лучшего исхода.

Оставь советы! Устыдись богов!

Тому ль стыдиться, кто о благе просит?

Да, но кому? Атридам или мне?

Тебе, мой друг! Доверься доброй речи!

А кто злодеям выдает меня?

В несчастье гнев – советник ненадежный!

Из слов твоих я вижу, ты мне враг!

Ты сам не знаешь, друг, что говоришь!

1390 Я знаю тех, кто погубил меня.

Кто погубил тебя, теперь – спасет.

Под Трою мне не плыть по доброй воле!

Ни в чем не смог я убедить тебя,

И что мне дальше делать, я не знаю.

Исход один: мне – прекратить советы,

Тебе ж – и впредь без исцеленья жить.

Ну что ж, стерплю, что должно мне стерпеть.

Одно лишь помни. Руку дав залогом,

В мой дом меня ты обещал вернуть.

Исполни ж слово, сын мой, без задержки.

1400 Про Трою же не говори: и так

Довольно слез из-за нее я пролил.

Что ж,[41] идем, коль так решил ты.

Слово чести ты сказал!

Твердо ставь больную ногу!

Лишь бы сил хватило мне!

А ахейцев недовольство?

Брось о нем и думать, друг!

Как на остров мой нагрянут!

Там меня они найдут!

Что ж поделаешь ты с ними?

Лук Геракла натяну!

Ну, и что ж?

Он их удержит!

Поклонись земле – и в путь!

Подождите. Сначала моей, Филоктет,

1410 Должен речи ты внять.

Не смущайся: Геракла ты видишь лицо,

Его голоса звуки приемлет твой слух.

Для тебя я спустился с небесных высот,

Чтобы замыслы Зевса тебе передать

И тобою задуманный путь преградить;

Ты ж внемли дружелюбному слову!

Сначала свой тебе напомню жребий:

Трудов я много перенес – за то

И доблести венец стяжал бессмертный;

1420 Его и ныне видишь ты на мне.

Поверь мне, друг мой: и тебе указан

Такой же путь. Страданья поборов,

Ты многославную обрящешь жизнь.

Под стены Трои с ним уплыть ты должен.

Там от болезни исцелишься ты;

Там доблестью средь всех увенчан будешь

Бойцов ахейских; там стрелой моей

Исторгнешь жизнь[42] у дерзкого Париса,

Виновника всех ужасов войны;

Возьмешь и Трою, и трофей победный,

Как лучший витязь воинства всего,

В чертог отправишь свой отцу Пеанту,

1430 К родимой Эты солнечным лугам.

Трофей другой, с врагов полегших взятый,

Благую луку память воздавая,

Воздвигни там, где мой костер стоял.

Второй завет, тебе, дитя Ахилла:

И ты не властен Трою покорить

Без помощи его – и он бессилен

Без рук твоих. Нет, точно львов чета,

Сражайтесь там, друг друга охраняя.

Теперь Асклепия под Илион

Отправлю я, чтоб снял с тебя он недуг.

Час Трои близок: от моей вторично

Стрелы волшебной пасть ей суждено.

1440 А вам наказ: когда стопой победной

Войдете в град – почтение богам!

Все прочее вторым отец считает.

Одно лишь благочестье вашу смерть

Разделит с вами: ни при солнца блеске

Оно не гибнет, ни в подземной тьме.

О возлюбленный друга усопшего глас,

После долгой разлуки я слышу тебя!

Повинуюсь охотно заветам твоим.

(Филоктету)

И свое я решенье с твоим сочетал.

Если так, то спешите! уж час наступил

1450 И открылся вам путь:

От кормы уж проносится ветер.

А теперь, пред уходом, земле помолюсь.

Ты прости, мой приют, безмятежная сень;

Влажнокудрые нимфы весенних лугов;

Ты, раскатистый рокот прибоя, и ты,

Под навесом горы прибережный утес,

Где так часто летучею пылью валов

Мне порывистый ветер чело орошал;

Ты, Гермейский хребет,[43]

что в страданьях моих

1460 Мне участливо стоном на стон отвечал;

О певучий родник, о святая струя!

Покидаю я вас, покидаю навек:

Благостыню нежданную бог мне явил.

Мой привет тебе, Лемноса кряж бреговой!

Ты же с ветром счастливым отправь нас туда,

Куда рока великого воля влечет,

И усердье друзей, и державный призыв

Всеблагого вершителя – бога!

Собирайтесь, все вместе за ними пойдем!

1470 Вы же, резвые нимфы пучины морской,

Благосклонно пловцов охраняйте!

Не сын Ахилла ты, а он доподлинно.

Какая нимфа, что за дева юная

Тебя возьмет? Какой уж ты теперь жених!

Вот и омытый морем дикий Лемнос[1] —

Безлюдная, пустынная земля.

Здесь, о Неоптолем, дитя Ахилла,

Храбрейшего из греков, мной когда-то

Оставлен был мелиец[2], сын Пеанта,

С больною, загноившейся ногой —

Начальствующих был на то приказ:

При нем свершать уж не могли мы с миром

Ни жертв, ни возлияний – так вопил он

10 На весь военный стан, стонал и беды

Накликивал… Но для чего о прошлом

Рассказывать? Не время многословить.

Прознает он, что прибыл я, – тогда

Прощай вся хитрость: упущу его.

Итак, теперь ты должен мне помочь:

Ступай и посмотри, где здесь пещера

О двух отверстьях, – солнце в холода

Там пригревает с двух сторон, а летом

Спать хорошо при легком сквозняке.

20 Пониже, слева, – если только цел он, —

Найдешь источник ключевой воды.

Потом вернись тихонько сообщить,

Здесь он живет иль где-нибудь подальше.

А я тебе, что надо, доскажу,

И, сговорившись, завершим мы дело.

Царь Одиссей, задача не трудна:

Мне кажется, я вижу ту пещеру.

Где видишь? Ниже или над собой?

Вверху… но тихо все, шагов не слышно.

30 Вглядись: он не лежит ли там, не спит ли?

В пещере пусто, нет там никого.

Но видно ли, что все же в ней живут?

Там ворох листьев – видимо, ночуют.

Пещера остальная вся пуста?

Вон кубок деревянный самодельный,

Работы неискусной… и огниво.

Да, это он сокровищ накопил…

Ах, что это? – Какие-то лохмотья,

На солнце сохнут: гной их пропитал.

40 Сомненья нет – он здесь живет… и сам

Поблизости… С ногою, столько лет

Недужною, не отойдешь далеко.

Он, верно, вышел пищи поискать

Иль травы рвет, смягчающие боль.

(Указывая на моряка, спутника Неоптолема.)

Отправь его разведать: коль врасплох

С ним встретимся, меня охотней сгубит,

Чем всякого другого из аргивян.

(к моряку)

Ступай!

(К Одиссею.)

Дорога будет

под надзором.

Так продолжай, что ты хотел сказать.

50 Ахиллов сын, ты прибыл ради дела,

Где мало быть могучим храбрецом.

Услышишь то, чего не знал ты раньше.

Способствуй мне – ты должен мне помочь.

Приказывай.

Так слушай: Филоктета

Ты должен хитрой речью обмануть.

Когда он спросит, кто ты и откуда,

Ответь: Ахиллов сын – скрывать не надо…

Скажи, что ты плывешь домой, покинув

Стан эллинов, что их ты ненавидишь,

60 Что к ним прибыть тебя молили сами,

Иначе, мол, не взять им Илиона, —

Когда же ты потребовал по праву

Доспех отца, то в просьбе отказали

И Одиссею отдали его.

Брани меня вовсю и сколько хочешь,

Я не обижусь, – а не кончишь дела,

Так всех аргивян горем поразишь.

Доколе Филоктетов лук не наш,

Тебе не сокрушить страну Дардана.[3]

70 Ведь ты не то, что я: ты можешь с ним

Беседовать уверенно, спокойно.

Ты плыл под Трою, не давая клятвы,[4]

Не из нужды… В походе первом не был.

А мне нельзя придумывать, – к тому же

Коль лук при нем и он меня увидит,

Так мне конец, да и тебе со мной.

Ты должен хитрый выдумать рассказ,

Чтобы похитить лук непобедимый.

Ты, знаю, сын мой, не рожден таким,

80 Чтоб на обман идти и на коварство, —

Но сладостно… торжествовать победу!

Решись!.. Вновь станем честными… потом…

Забудь же стыд, – всего на день один

Доверься мне… а после почитайся

Весь век благочестивейшим из смертных!

Когда претят мне чьи-либо слова,

Их выполнять мне мерзко, сын Лаэрта!

Я не рожден для подлого лукавства, —

Был не таков, по слухам, и отец.

90 Нет, взять готов я Филоктета силой, —

Но не обманом: он, с одной ногой,

Нас, стольких, одолеть в борьбе не сможет.

Помощник твой боится оказаться

Предателем… Царь, честно проиграть

Прекраснее, чем победить бесчестно.

О сын Ахилла, в юности и я

Не скор был на язык и скор на дело.

Но опытнее стал и понял: в мире

Не действия всем правят, а слова.

100 Но ты же мне приказываешь – лгать!

Ты должен Филоктета взять обманом.

Зачем обман – не лучше ль убежденье?

Не убедишь… и силой не возьмешь…

Он так в своем могуществе уверен?

Непобедимым луком сеет смерть.

Так, стало быть, и подходить опасно?

Лишь с хитростью, как я тебе сказал.

Но не считаешь ты, что ложь – позор?

Нет, – если ложь бывает во спасенье.

110 Ты не краснеешь сам от этих слов?

Коль виден прок, так действуй не колеблясь.

Какой мне прок, что он вернется в Трою?

Пасть может Троя от его лишь стрел.

Как?.. Стало быть, не я разрушу Трою?

Ни стрелы без тебя, ни ты без них.

Да… Эти стрелы стоит нам добыть…

Знай: будешь ты вдвойне вознагражден.

Чем?.. Я, узнав, не откажусь, пожалуй…

И доблестным и мудрым будешь назван.

120 За дело же! И пусть умолкнет совесть!

Но ты запомнил все мои советы?

О, будь уверен, – раз я обещал.

Итак, останься здесь и жди его.

А я пойду, чтоб он меня не видел.

Лазутчика верну я на корабль;

Но если вы задержитесь, обратно

Пришлю сюда того же человека

Под видом корабельщика-купца, —

Пускай его он примет за чужого.

130 Речь хитрую он заведет, мой сын, —

Из слов его все извлекай, что нужно.

Я ухожу, теперь – твоя забота.

Пусть нас ведет Гермес – Водитель душ

С Афиною, заступницей моею.

Чужому на чужбине – что мне должно, царь,

Таить и что говорить

Ему, недоверчивому?

Научи. Ты всех искусней

На земле и всех мудрее.

140 Ведь божественный скипетр Зевса

У тебя, государь, в руке.

Волей неба наследник ты

Древней власти. Наставь же, сын,

Как нам лучше помочь тебе.

Как я вижу, ты хочешь взобраться сперва

На обрыв и жилище его осмотреть, —

Так исследуй спокойно. Но только к жилью

Подойдет он – угрюмый скиталец, – следи:

Буду знаки рукой подавать. Помогай,

150 Как потребуют время и дело.

Давно твои заботы нас заботят, царь,

Всегда за благом твоим

Следит ревниво мой глаз.

Но скажи вернее, где же

Он приют себе устроил,

Где живет? Не бесполезно

Место знать, чтоб он, таясь,

Не застиг случайно нас, —

Где он входит, где выходит,

160 Где тропа к его жилью?

Вон его обиталище с входом двойным —

Видишь? – в полой скале.

А куда же он сам, злополучный, ушел?

Верно, здесь на какой-нибудь ближней тропе

Бродит в поисках пищи. Молва говорит,

Что охотой одной существует бедняк,

Бьет пернатыми стрелами диких зверей, —

В неизбывном унынье.

Горе, истинно горе!.. Страдает давно —

170 И не может найти

Исцелителя длительной муки.

Жалко, жалко мне бедного!

Нет заботы о нем людской,

Не присмотрит за ним никто.

Несчастливец, всегда один,

Хворью тягостной мучится!

А любая нужда вставать

Заставляет, идти… И как

Он терпит такую жизнь?

180 Вот она – длань богов!..

О, несчастнейший смертных род!

Нет его горестям меры…

Из людей родовитейших

Никому не уступит он…

А томится, всего лишен,

Вдалеке от товарищей.

Только зверя пятнистого

Да косматого видит здесь.

Безнадежно страдает он

190 От мук, от голода лютого, —

Эхо одно вдали

Повторяет, болтливое,

Раздирающий крик его.

Не дивлюсь я его горемычной судьбе:

Злые беды страдальца, коль здраво сужу,

От бессмертных исходят, – наслала же их

Хриса[5], чьи беспощадны возмездья. И то,

Что поныне, беспомощный, бедствует он, —

Тоже воля богов: значит, некий из них

200 Допустить не изволит, чтоб стрелы свои

Необорные, божьи, направить он мог

Против Трои – до срока, когда, говорят,

Принесут они Трое погибель.

Потише, сын мой…

Неоптолем

Что такое?

Звуки слышатся…

Словно кто-то страдает тяжко…

Да, это стон…

Только где же?.. Откуда он?..

Слышу, явственно слышу: кто-то

По дороге бредет с трудом…

210 Различаю глухой, гнетущий

Голос издали… Кто-то стонет,

Жалобно стонет…

Сомнения нет…

Итак, мой сын…

О чем ты?

Будь готов, решай,

Что делать… Он – близко, вон

Подошел к жилью.

Не играет он на свирели,

Как пасущий стада пастух, —

Нет, он громко от мук вопит:

220 Или ногу зашиб в пути,

Или в бухте, где нет причала,

Корабль увидал?..

Кричит так страшно!

О чужестранцы!

Кто вы такие? Как смогли причалить?

Ни пристани здесь нет, ни поселенья.

О, где, где ваша родина? Какого

Вы роду-племени? На вас, я вижу,

Столь милая мне эллинов одежда!

230 Услышать дайте говор ваш… Не бойтесь,

Что так я одичал… Не отвращайтесь,

Нет, сжальтесь над несчастным, одиноким,

Покинутым, без близких, средь лишений.

Заговорите, если вы – друзья…

Ответьте мне: несправедливо было б

Вам – мне не дать ответа, мне же – вам.

Скажу тебе, во-первых, чужестранец:

Мы – эллины, – ты это знать желал…

О, дорогая речь! Как сладко слышать

240 Такого мужа после стольких лет!

Зачем ты здесь? Что привело тебя, —

Что, юноша? Какой счастливый ветер?

Скажи мне все – я знать хочу, кто ты.

Мой край родной – омытый морем Скирос.

Плыву домой. Зовусь Неоптолемом, —

Я сын Ахилла. Знаешь все теперь.

Сын друга моего, земли родной!

О старого питомец Ликомеда![6]

Зачем сюда пристал? Плывешь откуда?

250 Сейчас я путь держу от Илиона.

Что ты сказал?.. Когда в поход на Трою

Мы отправлялись, с нами ты не плыл.

Ты тоже был участником похода?

Иль ты не знаешь, кто перед тобой?

Нет, я тебя не видел никогда.

Не знаешь даже имени? Не слышал,

Как бедствую, как погибаю здесь?

Поверь, я ровно ничего не знаю.

Поистине, несчастный я, богами

260 Отверженный!.. И слуха обо мне

Ни дома нет, ни в остальной Элладе!

А те, кем так безбожно был я брошен,

Смеются, притаясь… Меж тем недуг мой

День ото дня становится все злей.

О юноша, достойный сын Ахилла,

Ты, может быть, и слышал обо мне:

Владелец я Гераклова оружья,[7]

Я – Филоктет, Пеанта сын. Два брата —

Вожди полков – и кефалленян царь[8]

270 Предательски здесь бросили меня,

Когда лихой терзал меня недуг,

Лихой укус ехидны смертоносной.

На острове покинули больного,

Как по пути с омытой морем Хрисы

Их корабли причалили сюда.

Едва приметили, себе на радость,

Что я заснул, устав от сильной качки,

На берегу, в укрытье под скалой,

Уплыли, мне, несчастному, подбросив

280 Тряпья да снеди малость… им самим

Так пострадать бы!.. Каково мне было

Проснуться после их отплытья, сын!

Как плакал я! Как горестно стонал,

Когда увидел, что суда уходят,

С которыми я прибыл, что со мною

Нет ни души, кто мог бы мне помочь,

Болящему! Смотрел – и ничего

Не находил кругом… одно лишь горе, —

Но горя – в изобилье, милый сын!

290 Так дни за днями шли, и приходилось

Мне самому прокармливать себя

В моем жилище тесном. Этот лук

Мне был кормильцем: диких голубей

Я им стрелял. К тому, что добывала

Стрела, слетев с упругой тетивы,

Я, злополучный, полз ползком, влача

С трудом больную ногу. Нужно ль было

Достать воды иль сучьев наломать, —

Зимой мороз не редок, – я, несчастный,

300 Едва тащился. Не было огня, —

Я из кремней насилу высекал

Сокрытое в них пламя – тем и жил.

В конце концов есть и огонь и кров,

Все, что мне нужно, – нет лишь исцеленья.

Теперь скажу об острове: никто

По доброй воле здесь не бросит якорь.

Здесь некуда причалить мореходу,

Чтоб выгодно поторговать; приюта

Здесь не найти нигде! Кто осторожен,

310 Сюда не подплывет – случайно разве, —

Кто долго жил, с тем всякое бывало.

Зайдут иные, сын, – поговорят…

Сочувствуют… Из жалости подбросят

Какой-нибудь еды или тряпья.

Когда ж прошу меня домой доставить, —

И слушать не хотят! Я, злополучный,

Десятый год здесь гибну – голодаю

И бедствую, и ест меня болезнь.

Вот что со мною сделали Атриды

320 И Одиссей! О, пусть пошлют им боги

Так пострадать, как я теперь страдаю!

И я, поверь, сочувствую тебе

Не меньше тех пришельцев, сын Пеанта…

Согласен я со всем, что ты сказал:

Сам хорошо я знаю и Атридов,

И дерзость Одиссея… Злые люди!

И ты клянешь Атридов ненавистных?

И ты обижен? Пострадал от них?

О! Я насыщу ненависть свою!

330 Пускай узнают Спарта и Микены,

Что Скирос[9] тоже доблестных родит!

Отлично, сын… Скажи, из-за чего же

Ты против них такой питаешь гнев?

Пеанта сын, я расскажу – хоть тяжко! —

Как был я оскорблен, прибыв под Трою.

Лишь рок судил Ахиллу умереть…

Увы!.. Не продолжай… Скажи сперва,

Скажи… ужели сын Пелея – умер?

Да, – но убит был богом, а не смертным,

340 Как говорят: сражен стрелою Феба.

Убитый был убившего достоин!

Смущен я, сын… о бедах ли твоих

Расспрашивать или о нем скорбеть?

С тебя довольно бед своих, несчастный,

Чтоб не скорбеть о горести других.

Ты правильно сказал… но продолжай, —

Как был ты ими оскорблен, поведай.

На судне расписном ко мне явились

Царь Одиссей с наставником отца

350 И заявили – вправду иль обманно, —

Что, раз отец мой умер, суждено

Мне – только мне – разрушить крепость Трои.

Так говорили, друг мой, торопя

Отплытие, – и я пустился в путь.

Всего сильней я жаждал увидать

Покойного еще не погребенным, —

Я раньше не видал отца… К тому же

Влекла и мысль твердыню Трои взять,

И на вторые сутки по отплытье

360 Мы счастливо к печальному Сигею

Причалили. Я окружен был войском.

Приветствовали дружно. Все клялись,

Что видят вновь Ахилла, как живого.

А он – был мертв… И я в глубоком горе

Его оплакал, а потом пошел

К друзьям Атридам – так я полагал! —

Спросить доспех отца и остальное.

Увы! Как был бесстыден их ответ!

«О сын Ахилла, что принадлежало

370 Родителю, бери, но у доспеха

Теперь другой хозяин – сын Лаэрта!»

Я зарыдал, вскочил, охвачен гневом,

И говорю им в горести своей:

«Презренные! Решились вы другому

Отдать доспех мой, не спросясь меня?»

Тут Одиссей сказал – стоял он рядом:

«Мне, юноша, доспех по праву отдан:

Доспех и тело я ведь отстоял».

Тут я вскипел и все, что мог придумать

380 Обидного, сказал ему в лицо:

Ведь он отнять задумал мой доспех!..

И тот, хоть от природы хладнокровен,

Был, видно, уязвлен и отвечал:

«Твой долг быть с нами, ты же с нами не был.

И речь твоя дерзка. Так знай: на Скирос

Тебе с доспехом этим не отплыть!»

Наслушавшись подобных оскорблений,

Теперь плыву домой… Меня ограбил

Злодей и сын злодея Одиссей.

390 Не так виню его, как их – вождей.

Ведь город или рать всегда зависят

От тех, кто во главе стоит. Наказы

Начальников народ нередко портят…

Я кончил. Ненавидящий Атридов

Да будет мил богам, как мил он мне.

Зевса мать,

Кормящая и всех и вся, о Гея,[10]

Чей приют – златой Пактол![11] Богиня гор!

К тебе мы и там

400 Взывали, под Троей,

Могучая Матерь,

Когда оскорбили

Атриды его,

Вручив Одиссею

Ахиллов доспех —

Награду наград, —

К блаженной, тебе,

Которой упряжка

Львы-быкобойцы!

410 Я вижу, чужестранцы, – в самом деле

У нас судьба – едина. Узнаю

Атридов руку, руку Одиссея.

О, у него всегда дурные речи

На языке; лукавый негодяй,

Стремится он всю жизнь к бесчестным целям.

Хоть нечему дивиться здесь, но все же

Дивлюсь: как допустил Аякс великий?

О друг, он был уж мертв. Нет, не могли бы

Они меня ограбить, будь он жив.

420 Как?.. Иль ушел и он в обитель мертвых?

Да, он не видит больше света дня.

Конечно! Ни Тидеево отродье,[12]

Ни сын, Сизифом проданный Лаэрту,[13]

Не умерли!.. Вот им бы умереть!

Напротив. Будь уверен: процветают

Они теперь в аргивском ополченье.

А этот старец доблестный… мой друг,

Пилиец Нестор[14] – жив?.. Он их злодействам

Препятствовать умел советом мудрым.

Его постигло горе: потерял он

Возлюбленного сына, Антилоха.

Ты сообщил о смерти двух мужей,

Которых смерть мне всех иных больнее.

Увы, увы!.. Что ж думать?.. Этих нет,

А Одиссей все жив, когда ему бы

Погибнуть подобало вместо них!

Смел и хитер… Да ведь сорваться может

И хитрая затея, Филоктет.

Но – заклинаю! – где же был в то время

440 Патрокл, любимец твоего отца?

Патрокл, увы, скончался тоже. Словом,

Одно скажу: война дурных щадит —

Ей любо похищать лишь наилучших.

Согласен. Потому-то и хочу

Спросить тебя о негодяе том,

Говоруне искуснейшем – что с ним?

Ты разумеешь снова Одиссея?

Нет, не его… А был такой Терсит.[15]

Бывало, разглагольствует, хоть слушать

450 Его никто не хочет. Жив ли он?

Да, жив, по слухам, – я его не видел.

Я так и знал: не погибает злое, —

Нет, боги покровительствуют злу.

Им любо плута тертого, лукавца

Нам из Аида возвращать![16] А честных,

Достойнейших знай гонят в царство тьмы!

Что тут сказать?.. Как восхвалять богов?

Я их хвалю… но вижу: дурны боги!

Что до меня, сын властелина Эты,

460 Я твердое решенье принял: впредь

Остерегаться Трои и Атридов.

Нет, у кого дурной силен над честным,

Благое гибнет и у власти трус, —

Тех никогда не назову друзьями.

Я удалюсь на мой скалистый Скирос

И буду счастлив там, с меня довольно.

Итак, пора мне на корабль. Прощай,

О сын Пеанта! Боги да пошлют

Желанное страдальцу исцеленье.

470 Идемте же! Лишь только бог нам даст

Погоду, в тот же час подымем якорь.

Так скоро, сын?..

Ждать надобно погоды

Не вдалеке, а возле корабля.

Молю отцом и матерью твоей,

Всем, что тобой в краю родном любимо,

Молю тебя: не покидай меня

Здесь одного, – мои ты видел муки,

Ты слышал, сколько бедствий здесь терплю.

Возьми меня с собою, – неприятен,

480 Я понимаю, этот лишний груз…

Но наберись терпенья. Светлым душам

Не мил позор, их честь – в поступках добрых.

Откажешь мне – заслужишь ты упреки,

Исполнив же – прославишься, мой сын.

Дай мне живым сойти на землю Эты.

Ты на заезд и дня не потеряешь!

Решись! Возьми меня с собою, брось

Куда-нибудь – на нос, иль на корму,

Или на дно, – где я мешал бы меньше!

490 Склонись! Во имя Зевса всех молящих,

О, согласись! Хромой, я на коленях

Тебя молю, бессильный… Не покинь

Страдальца здесь, где нет следа людского.

Спаси меня, свези меня домой

Иль в Халкодонтскую доставь Евбею —

Оттуда путь до Эты недалек, —

К Трахинскому хребту, к струям прозрачным

Сперхея; дай любимому отцу

Меня обнять… боюсь, давно он умер

500 Там без меня… Не раз я у заезжих

Расспрашивал и слал к нему мольбы, —

Чтоб сам приплыл он, взял меня и вывез

На родину. Иль умер он, иль те,

Кого я посылал, спешили к дому,

Пренебрегая мной, – винить ли их!

Теперь тебя молю, в котором вижу

И спутника и вестника, – о, сжалься!

Спаси меня! Опасна и страшна

Судьба людей – им изменяет счастье!

510 Пусть горе далеко – должны мы помнить

Всегда о нем; живя благополучно,

Тем более беречься мы должны.

Сжалься, царь!

О тягостных поведал он бореньях —

Бед подобных да не ведают друзья!

О, если ты злостных

Не терпишь Атридов,

Их козни на пользу

Ему обрати.

520 Я взял бы страдальца

На свой снаряженный,

На быстрый корабль,

Отвез бы в желанный

Отеческий край,

Домой… Избежал бы

Я гнева богов.

Со стороны глядишь – не будь поспешен:

Как станет невтерпеж его зараза,

Не измени сужденья своего!

530 О нет! Уверен будь, что не придется

Меня потом за это упрекать.

Ну что же! Отставать от вас мне стыдно

В желанье другу нашему помочь.

Итак – плывем! Готовься же, мой друг.

На корабле тебя охотно примут.

О, только бы отплыть нам дали боги

От этих скал в наш предрешенный путь!

О, счастья день! О юноша прекрасный!

Вы, милые гребцы! Как я на деле

540 Вам докажу признательность свою?

В дорогу, сын!.. Но раньше в нежилое

Зайдем жилье – проститься. Сам увидишь,

С каким трудом поддерживал я жизнь.

Никто на свете, думаю, не смог бы

Стерпеть и вид один моих мучений.

Но я себя к страданьям приучил.

Стой! К нам подходят двое – что-то скажут?

Один моряк – из ваших, а другой,

Знать, чужанин… Потом туда войдете…

550 О сын Ахилла, с просьбой обратился

Я к моряку, который сторожит

С двумя другими твой корабль у моря,

Чтоб он сказал, где отыскать тебя.

Не чаял здесь с тобою повстречаться.

Я – корабельщик; при немногих людях

Плыву домой из Трои в Пепареф,[17]

Обильный виноградом. Но, узнав,

Что моряки – твои, я порешил

Не отплывать отсюда молчаливо,

560 А все тебе открыть… и жду награды.

Ты, может быть, еще не знаешь сам

О том, какие ныне строят козни

Аргивяне… не только строят козни, —

А уж взялись за дело и не медлят…

Не чужд я благодарности, ценю

Любезное твое предупрежденье.

Но поясни: о чем ты? Знать хочу,

Что мне еще аргивяне готовят?

Пустились за тобой на кораблях

570 Тесея сыновья и старый Феникс.[18]

Чтоб силою вернуть иль убежденьем?

Не знаю сам: передаю, что слышал.

А Феникс и товарищи его —

Усердствуют не ради ли Атридов?

При этом дело делается спешно.

Что ж Одиссей сюда не прибыл сам

С известием? Чего-нибудь страшится?

Он и Тидеев сын искать другого

Готовились, когда я отплывал.

580 Сам Одиссей?.. Но кто же тот… другой?

Да есть один… Но этот человек —

Кто он? – остерегись… услышать может…

Друг пред тобою – славный Филоктет.

Не спрашивай же боле!.. Поскорее

Отчаливай… беги от этих мест!

О чем он, сын? С тобою потихоньку

Торгуется… не обо мне ли речь?

Не знаю сам… Но пусть открыто, вслух

Он скажет все тебе, и мне, и им.

590 Ахилла сын, не ссорь меня с их войском,

Не принуждай – от них благодеяний

Немало вижу, бедный человек.

Я враг Атридов, этот чужестранец —

Мне лучший друг: их ненавидит тоже.

Коль с добрым чувством ты пришел ко мне,

Так ничего утаивать не должен.

О юноша, подумай…

Я подумал.

Ты будешь отвечать.

Пусть… Говори!

Изволь. Как раз отправились – за ним

600 Тидеев сын с могучим Одиссеем

И клятву дали возвратить его,

Иль убедив вернуться, или силой.

Все слышали ахейцы, как о том

Вел речи Одиссей. В успехе дела

Уверен он, – уверенней, чем спутник.

Но что ж Атридов побудило вдруг

Вновь, через столько лет, о нем подумать,

Которого здесь бросили когда-то?

Какая прихоть? Или месть богов,

610 Готовая всегда карать дурное?

Открою все, коль, видно, ты не слышал.

Был у троян гадатель благородный,

Приамов сын, по имени Елен.

И вот лукавец, всеми поносимый,

Плут Одиссей, один, средь ночи выйдя,

Схватил его и славную добычу

Привел, в цепях, к ахейцам на собранье,

Им предсказал гадатель между прочим,

Что не разрушить им твердыню Трои,

620 Пока… его не привезут назад,

Уговорив покинуть этот остров.

Едва о том услышал сын Лаэрта,

Сейчас же обещал его доставить

И показать ахейцам, похваляясь,

Что убедит вернуться добровольно,

А если нет, так силой привезет, —

В том голову давал на отсеченье.

Ты слышал все, о сын. Но мой совет

Тебе и всем твоим – поторопиться.

630 Несчастный я! Так он – само злодейство! —

Меня уговорить дал клятву… Нет!

Нет, я скорей на свет из царства мертвых

Вернусь, как некогда отец его.[19]

Не знаю ничего. Я возвращаюсь

На свой корабль… Так помогай вам боги!

Друг, не ужасно ль это? Сын Лаэрта

Надеется, что, обольстив, ахейцам

Меня покажет там, спустив на берег?

Нет, я скорей послушаюсь мерзейшей

Ехидны, от которой обезножел!

О! все сказать способен он, на все

Дерзнуть. Да, знаю: он приедет.

Скорей же, сын! Пусть море всею ширью

Отделит нас от корабля его!

В путь, в путь скорей!.. Поторопившись с делом,

Спокойным сном бываешь награжден.

Лишь ветер переменится, отчалим.

Пока еще он не попутен нам.

Любой хорош, когда бежишь от бедствий.

Но этот ветер плыть и им мешает.

О! Никакой не помешает ветер

Разбойникам и грабить и хватать.

Коль так – плывем… Но забери в жилье,

Что надобно или оставить жалко.

Да, надо взять… хоть выбор не велик!

Найдется все на корабле моем…

Там у меня трава: ее кладу

На язвину, и утихают боли.

Неси ее. Что хочешь взять еще?

660 Стрелы там не осталось ли случайно…

Боюсь, другому как бы не достались.

А держишь ты… тот самый, славный лук?

Вот он, в руке моей – другого нет.

Взглянуть могу ль поближе, прикоснуться,

Могу ль его почтить, как божество?

Ты, милый сын мой, можешь… Все мое

К твоим услугам, – все, чего желаешь.

Хочу его коснуться, если это

Богам угодно. Если нет – не надо.

670 Святые, сын, слова… Коснись: ты – можешь.

Ведь ты один вернул мне солнца свет,

Мой край эгейский, старого отца

И близких всех. Врагами я повержен —

Ты над врагами вновь меня вознес.

Не бойся. Можешь брать его и снова

Мне возвращать. Гордись по праву: ты

Один его коснулся… Ты – достоин.

Я сам его благодеяньем добыл.

Я счастлив, что узнал тебя, что ты

680 Мне друг. Кто на добро добром ответит, —

Друг истинный, ценнее всех богатств.

Входи же внутрь.

Войди и ты со мной:

Я человек больной, меня поддержишь.

Я слыхивал преданье, – пусть не видел сам, —

Как грозный вседержавного Крона сын[20]

Иксиона,[21] проникшего

К ложу бога,

К колесу прикрутить велел.

Но не слышал я и не видел я,

690 Чтобы столько мук человек терпел

От судьбы, как этот злосчастный муж.

Никому не строил козней,

Зла не знал,

Честным с честными был – и вот

Гибнет, брошенный! Дивлюсь:

Как же мог он, одинокий,

Внемля волн одних прибой,

Не погибнуть, столь гонимый

Беспощадною судьбой?

700 Один, ходить не в силах, сам себе сосед, —

И никого, кто был бы при нем, страдальце,

С кем бы мог поделиться он

Долгой мукой,

Плоть снедающей, пьющей кровь.

Кто б корней целебных нарыл ему

Из земли святой, из кормилицы!

Кто бы мог горячей крови поток

Из его открытой язвы

Остановить —

710 Из недужной его стопы.

День за днем влачился он,

Еле ползал, – как младенец,

Если няньки нет при нем;

Только боли полегчают,

Плелся, выхода искал.

От земли от святой

Он не вкушал плодов,

Тех, что ест человек,

Плуг познавший и серп, —

720 Нет, питался лишь тем,

Что добудет ему

Лук крылатый своей стрелой.

О, душа горемычная!

За десять долгих лет

Не услаждался

Вином, – нет, жаждой томимый,

Вкруг глядел, не найдется ль где

Родниковой воды глоток!

Ныне встретил бедняк

730 Сына добрых людей.

Беды пройдут, и он

Счастлив станет, велик!

Юный везет его

На корабле своем,

После стольких годов, в родной

Край, обитель мелийских нимф,

На прибрежья Сперхеевы,

Где меднощитый

Муж[22] на высотах Эты,

740 Озаренный огнем родителя,

В сонм бессмертных вознесся.

Входят Неоптолем и Филоктет.

Иди, прошу… Но что ты без причины

Вдруг замолчал? И чем ты так встревожен?

Ox, ox, ox, ox!..

Что стонешь?

Ничего… Идем, мой сын.

Иль мучает тебя твоя болезнь?

Нет, нет… постой… как будто полегчало…

О боги!..

Что ж ты богов так слезно призываешь?

Чтоб снизошли помочь и нас спасти.

Ох, ох, ох, ох!

750 Но что с тобой? Или сказать не хочешь?

Не запирайся… Ты страдаешь, друг…

Пропал я, сын… Скрыть не могу от вас

Свои мученья… Ах!.. Опять вступило…

Вступило… Ах, несчастный, бедный я!..

Пропал я, сын… Снедает… Ай-ай-ай!..

Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай!..

Сын, ради бога… если при тебе

Есть меч, молю, ударь им по ноге

Моей больной!.. Скорее… отсеки…

760 О, не щади меня!.. Скорее, сын!..

Что нового случилось? Почему

Такие вопли, стоны? Что с тобой?

Ты знаешь, сын мой…

Что?

Ты знаешь, милый…

Не знаю, что с тобой…

Не знаешь?.. Ай!..

Да, тяжко выносить такой недуг…

Невыразимо тяжко… Сжалься, сын!

Что ж делать мне?

Не брось меня со страха…

Последний приступ был давно… и этот

Утихнет скоро… скоро…

О, несчастный!

770 Несчастный, да… поистине страдалец…

Помочь тебе? Рукою поддержать?

Не надо, нет… А лук возьми – об этом

Меня просил ты только что… Пока

Болезни приступ не отпустит, зорко

Блюди его… Едва лишь боль стихает,

Мной всякий раз овладевает сон.

Мук раньше не прервешь… Но после дайте

Мне спать спокойно… Если ж в это время

Придут они… богами заклинаю:

780 Ни волей, ни неволей, нипочем

Не отдавай им лука – иль погубишь

Ты и себя со мной, тебя молящим.

Я бдителен, а лук держать мы будем —

Лишь ты да я… Давай его – на счастье!

(передавая лук)

Вот, милый… Но моли богов ревнивых,

Чтоб ты через него не пострадал,

Как я и тот, кто обладал им прежде.

Да будет так, молю. И пусть удачным

И легким будет плаванье, куда бы

Ни вел нас бог! Готовьтесь же к отплытью.

Боюсь, мой сын, – исполнится ль желанье:

Кровь черная закапала из язвы

Опять… опять ждать приступа… Увы!

Стопа моя! Опять начнется мука…

Вступает вновь…

Вот… подошло вплотную… Горе мне!

Вы видите… Но только – не бегите!

Увы, увы!

О кефалленский «друг»! Тебе бы эту

800 Всю душу раздирающую муку!

Ах, ах!.. Вы двое, братья-полководцы,

Вы, Агамемнон с Менелаем! Вам бы

Такую боль на годы!.. а не мне…

Ох, горе, горе!

О смерть, о смерть! Давно тебя зову,

Всяк день зову… Иль ты прийти не можешь?

О юноша! О мой великодушный!

Возьми меня, сожги в огне лемносском,[23]

Которому так часто я молился!

810 Когда-то просьбу ту же для Геракла

Исполнил я – и луком награжден.

Я жду ответа.

Что же молчишь? Где ты витаешь, сын?

Давно в душе твоею мукой мучусь.

Не беспокойся… Боль находит сразу,

Зато и отпускает скоро, сын.

Но умоляю – не бросай меня!

Нет, – мы останемся.

И ты?

О да.

Я связывать тебя не стану клятвой.

820 Не вправе я уехать без тебя.

Дай руку в подтвержденье.

Вот рука.

Теперь веди меня, веди…

Куда же?

Наверх.

Иль бредишь вновь? Что смотришь в небо?

Оставь, пусти…

Куда пустить?

Оставь…

Нет, не могу.

Убьешь меня, коль тронешь.

Изволь, не стану – только успокойся.

О мать Земля! Прими меня… кончаюсь…

Нет сил моих терпеть… не держат ноги…

Сон овладел им, видимо, надолго.

830 Уж свесилась бессильно голова.

Все тело обливает пот холодный.

А на стопе чернеющая жила,

Я вижу, прорвалась. Друзья, оставим

Его в покое – пусть себе уснет.

Сон, ни страданья, ни боли не знающий,

Нежным дыханьем повей!

Мир и отраду дающий владыка!

Этот сияющий свет

Да не угаснет в очах его сонных…

840 Сойди, исцелитель, сойди!

Сын, решай же: как поступишь,

С нами плыть куда надумал?

Видишь сам, – он спит глубоко.

Для чего нам медлить здесь?

Доброго часа

Не упустить бы!

Удачу сулит он,

Спешить велит.

Спит и не слышит… Но знаю: напрасно мы

850 Лук захватили бы,

Если, с собой не забрав и хозяина,

В море пустились бы.

Восторжествует лишь он. Привезти его —

Божье веление.

Стыд и позор – похваляться, не выполнив

Хитрого дела.

Юноша, бог обо всем позаботится…

Но берегись – говори

Тихо со мною, тихонько ответствуй:

860 Сон у болящих – не сон.

Все, что вокруг, различает он явственно,

Дремлет, а внемлет всему…

С осмотрительностью вящей

Завоевывай награду,

Дело делай втихомолку…

Я о спящем говорю…

Но если решил ты

Забрать горемыку,

Разумность велит нам

870 Бояться беды.

Ветер, ветер подул нам, сын!

Он – ты видишь – лежит, не зряч,

Беззащитный, окутанный

Тьмой… Полуденный сон глубок.

Не шевельнет ни рукой, ни ногой, —

Замер… с виду – мертвец мертвецом.

Мне рассудок говорит:

Будь разумен, лишь действуй,

Чтобы ужасов не знать!

880 Молчите, говорю, и образумьтесь.

Он поднял голову, открыл глаза.

Вновь вижу свет!.. И вы, друзья, вы здесь, —

А я и не надеялся… О милый,

Не думал я, что так ты терпелив,

Что здесь мои переживаешь муки

С сочувствием, готовый мне помочь.

О нет! Атриды, «славные вожди»,

Не так легко сносили эту тягость.

Сам благородный, благородной крови,

890 Ты без усилья терпишь, милый сын,

Мой крик истошный и зловонье язвы.

Теперь же, друг, раз боль моя утихла

И отдохнуть дала мне наконец,

Приподыми меня, чтоб мог я встать.

Когда же минет слабость, на корабль

Пойдем скорей и отплывем немедля!

Я радуюсь, что ты остался жив

И боль утихла, – я терял надежду:

Так был ужасен вид твоих мучений!

900 Казалось мне: уж нет тебя в живых.

Теперь вставай. А хочешь – эти люди

Снесут тебя: им труд любой не в тягость,

Коль это общий – твой и мой приказ.

Благодарю… Приподыми меня,

Как ты хотел. Не надо их: до срока

Не удручай их запахом тяжелым, —

Еще со мной придется вместе плыть.

Да будет так. Вставай же… сам держись!

Сейчас, привстану… ведь не в первый раз.

910 Увы, увы!.. Что ж делать мне теперь?..

О чем ты, сын? Что хочешь ты сказать?

Что говорить, не знаю… Я в смущенье.

В смущенье, сын?.. Не надо слов таких.

Дошел я до того, что сам страдаю.

Что? Иль тебе болезнь моя мешает

И ты решил не брать меня с собой?

Да, все претит, коль сам себе изменишь

И делаешь наперекор душе.

Достойного спасаешь ты: ни словом,

920 Ни делом не унизишь ты отца.

Боюсь дурной я славы – вот чем мучусь…

О нет, ты чист… но слов твоих… страшусь…

О Зевс! Что ж делать? Все сказать пора…

Иль вновь его обманывать бесстыдно?

Да он готов – коль я не заблуждаюсь —

Предать меня, здесь бросить и отплыть?

О нет, не брошу… Только я боюсь,

Что, взяв тебя с собою, огорчу.

О чем ты говоришь? Не понимаю.

930 Открою все… Ты должен – в Трою плыть,

Туда, к ахейцам и к судам Атридов.

Что?.. Горе!..

Не стенай, еще не знаешь…

Чего?.. Что хочешь сделать ты со мной?

Спасти тебя, во-первых; во-вторых,

С тобой опустошить равнины Трои.

Так думаешь ты вправду?

Побуждает

К тому необходимость – не гневись.

Погиб я… предан… Что же, чужестранец,

Ты натворил?.. Скорей отдай мне лук!

940 Не властен я: приказ вождей исполнить

Глас истины и выгода велит.

Огонь лихой! Чудовище! Предатель!

Со мной как поступил ты, нечестивец?

Так обманул! И мне в лицо глядишь…

Не я ль к твоим коленам припадал?

Отняв мой лук, ты жизнь мою похитил!

Отдай его, отдай! Сын, заклинаю

Богами родины – не погуби!

О, горе мне!.. И говорить не хочет…

950 Неужто не отдаст?.. Отворотился…

О вы, заливы, скалы! Звери гор,

Сожители мои! Утесов кручи!

Взываю к вам – к кому ж еще взывать? —

А вы к моим привыкли горьким пеням!..

Вот что со мною сделал сын Ахилла…

Клялся свезти домой – а гонит в Трою!

Он правую мне руку дал – и предал!

Украл мой лук, священный дар Геракла,

Чтоб показать аргивянам своим!

960 Меня забрать он хочет силой, я же

Совсем бессилен… я – лишь тень от дыма,

Мертвец я… призрак… Будь я здоровей, —

Нет, не посмел бы он… Да и больным-то

Лишь хитростью сумел он овладеть!

Обманут я, злосчастный. Что ж мне делать?

Отдай мне лук!.. Стань вновь самим собою.

Ответь же мне!.. Молчишь… Увы… конец…

О мой приют пещерный, возвращаюсь

К тебе без стрел, на голод обречен.

970 Уж не пронзать мне поднебесных птиц,

Зверей в горах. Теперь, увы, несчастный,

Для тех, кем сам питался, стану снедью,

Добычею для собственной добычи —

За смерть их – смертью заплачу… Все он,

Он, с виду чуждый зла!.. Так сгинь!.. Но полно…

Еще ты образумишься, быть может…

А если нет – позорно пропадай!

Что ж делать? Отплывать ли, государь,

Иль продолжать его моленья слушать?

980 Ах, я ему сочувствую глубоко…

Уже давно… тем более сейчас.

О, сжалься, сын, молю: не допусти,

Чтобы тебя в насилье упрекнули.

Но как же быть?.. Ах, для чего покинул

Я Скирос свой! Так тяжко на душе…

Ты сам – не злой, но ты научен злыми

Делам постыдным. Сами пусть творят их,

А ты верни мне лук – и отплывай!

Как поступить нам, други?

Негодяй!

990 Что ты опять надумал? Дай мне лук!

Увы! Кто он?.. То голос Одиссея!..

Да, Одиссея. Видишь ты его.

Я предан, я пропал… Так это он

Поймал меня, лук у меня похитил!

Я, и никто другой, не отрицаю.

Сын, лук мой, лук верни…

Нет, не вернет,

Когда бы и желал того, – но ты

Плыть должен с нами, иль возьмут насильно.

Как, негодяй последний, дерзкий плут, —

1000 Насильно?..

Если не поедешь волей.

О Лемнос мой! О всемогущий пламень,

Затепленный Гефестом! Как стерпеть,

Что увезти меня он хочет силой?

Так знай же: Зевс над этим краем царь.

То Зевса воля, – я лишь исполнитель.

Придумал!.. Прячась за спину богов,

И их, подлец, в лжецов ты превращаешь.

Нет, чту их предсказанья… Ехать – должно.

Нет, говорю.

Да, говорю: покорствуй!

1010 Ах я, злосчастный! Значит, я родился

Рабом, а не свободным.

Вовсе нет.

С первейшими ты равен. Вместе с ними

Возьмешь и в прах повергнешь Илион.

Нет, ни за что… хотя бы пострадать

Еще не так пришлось на этой круче.

Что ж хочешь сделать?

Броситься с утеса

И голову о камни раскроить.

Схватить его! – Чтоб броситься не мог!

О руки, руки вы мои! – лишились

1020 Желанной тетивы… он вас скрутил…

Ты, в ком святой и честной мысли нет,

Как ты подкрался, как поймал меня!

Юнцом, мне незнакомым, заслонился!

Хоть нравом схож он не с тобой, скорее —

Со мной, – твои он выполнял приказы.

Раскаяньем он мучится теперь,

Что прегрешил и причинил мне муку.

Душа дурная, вечно с задней мыслью,

Ты научил его лукавым козням, —

1030 А он их чужд, он не хотел того.

Меня связав, ты с острова увозишь,

Где сам когда-то бросил одного,

Без дома и без близких – труп живой.

Увы!

Погибни же! – не раз я так молился…

Но радости мне боги не дают:

Ты жив, доволен, – я же, злополучный,

Знай бедствую, терплю за мукой муку.

А ты и полководцы – два Атрида,

1040 Чей ты слуга, – глумитесь надо мной.

По принужденью ты отплыл, обманщик,[24]

Под Трою с ними. Я же, горемычный,

Семь кораблей привел им добровольно —

И брошен был… ты утверждаешь – ими,

Они твердят – тобой… На что я вам?

Что вам во мне? Ведь я – ничто, я умер

Для вас давно. Отверженный богами,

Иль я теперь не хром и не зловонен?

Как жертвовать и возлиять богам

1050 При мне? Ведь я за это был покинут!

Так пропасть же на вас! И пропадете

Через меня, коль правда есть на небе.

А правда есть, да, есть – вы не приплыли б

Бедняги ради, сами по себе —

Вам обо мне бессмертные вещали…

О родина! О бдительные боги!

Да покарайте ж, покарайте их

Всех наконец! – коль вы жалеть способны.

Мне жить ужасно… Но едва услышу,

1060 Что их уж нет, – забуду про болезнь!

И на словах упорен и на деле…

Не гнется он под тяжестью беды.

Сказать я мог бы много, если б время

Позволило, – но лишь одно скажу:

Всегда я там, где быть велит мне дело.

И если речь идет о честных людях,

Так не найдется праведней судьи.

Да, я рожден, чтоб все одолевать, —

Но не тебя… Тебе я уступаю

1070 Охотно. Развяжите же его

И более не трогайте… Останься

Здесь: ты не нужен нам, твой лук – у нас.

Наш славный Тевкр – он это дело знает,

Да я и сам умею с луком ладить:

Я мечу в цель уверенной рукой.

На что ж ты нам?.. Броди себе один

По Лемносу. Мы – едем. И, быть может,

Меня ждет честь, сужденная тебе.

Что ж делать мне, злосчастному?.. И ты

1080 Аргивянам с моим предстанешь луком?

Довольно, не перечь. Я уезжаю.

О сын Ахилла! Как? И ты уедешь,

Мне на прощанье слова не сказав?

Идем. Брось на него смотреть, – не то

Испортишь все своим мягкосердечьем.

(хору)

О чужестранцы! Неужель вы тоже

Не сжалитесь, покинете меня?

Вот юный наш начальник. Наше дело —

Его слова покорно повторять.

(хору)

1090 Пусть говорит, что я мягкосердечен…

Побудьте тут, раз хочет Филоктет,

Пока на судне не наставят мачту

И не свершим моления богам.

За это время может он решенье

Переменить. Мм с ним идем, а вы —

Услышите наш зов, бегите тоже.

Ты, пустынный вертеп в скале,

Где и зной я и стужу знал.

Разлучиться с тобой, увы,

1100 Видно, мне не судьба, – моей

Смерти станешь свидетель.

Горе мне, горе!..

Ты, пещера злосчастная,

Горькой скорбью моей полна.

Чем же завтра я буду жив?

Ах, на что мне надеяться?

Отныне буду следить в выси

В ветре пронзительном птиц полет,

А сбить на лету – не смогу!

1110 Сам ты, сам, о злополучный,

Долю себе избрал.

Она не от сильных мира сего.

Если б ты был разумен,

Верно, тогда променять не подумал бы

Лучшую долю на худшую!

О, несчастный, несчастный я!

Изнурен я страданьями.

Погибать одному мне здесь,

Век людского не зреть лица.

1120 Чахнуть вплоть до кончины…

Увы, увы!

Как могучей рукой своей,

Как крылатой стрелой своей

Стану снедь добывать теперь?

Ах, меня провели слова,

В сердце лукавом укрытые…

Так пострадать бы злодею – ему

Мученья мои претерпеть!

Боги, боги так судили.

1130 Мы не стали б тебе

Козни чинить, – других проклинай,

Беды на них скликай,

А у меня лишь одно пожелание:

Дружбы моей не отвергни!

Ах! Теперь он сидит – злодей —

У белеющих волн морских,

Потрясает мой лук – моей

Горькой жизни кормильца! Кто

К нему прикоснуться

1140 Смел! О милый,

Милый мой лук,

Вырван ты силой

Из рук моих…

Скорбно тебе – если можешь почувствовать!

Нет, отныне не придется

Другу Гераклову

В дело пускать тебя,

Лук мой, по-прежнему.

У тебя хозяин новый —

1150 Ныне лукавец владеет тобой!

Подлые видишь обманы,

Гнусный лик его ненавистный,

Видишь мерзость бесчисленных козней,

Им творимых против меня…

О Зевс!

Есть у каждого право

Правду вымолвить вслух.

Но не надо, сказав, язвить,

Желчным словом уста сквернить:

1160 Войском послан Неоптолем,

По приказу он все свершил

Ради блага друзей, а мы

Ему помогали.

Ты, добыча крылатая!

Вы, о звери с огнем в глазах,

В чащах горных бродящие!

Полно прятаться, прочь бежать!

Нет стрел у меня,

Верной защиты

1170 В мощных руках!

Горе, о, горе

Бедному мне!

О, приближайтесь! Отныне бояться

Нечего… Сходись, слетайся!

Сладко вам будет

Вдосталь насытиться

Этой исчахшею,

В пятнах, плотью! Смерть за смерть!

Ибо я скоро с жизнью расстанусь:

1180 Где я прокорм найду?

Воздух пищи не даст мне отныне.

Как же мне быть теперь, обделенному

Всем, что живущим дарует кормилица

Земля?

Умоляю богами:

Если гостя ты чтишь,

Подошедшего дружески,

Сам к нему подойди и знай —

Вышло время избыть болезнь.

1190 Тяжко вечную боль питать,

Беспрестанную муку сил

Не станет терпеть!

Ах, зачем напоминаешь мне про боль мою, о лучший

Из бывавших здесь? Страдальца что ты мучаешь?.. Зачем?..

Что сказал ты?

Вижу,

Ты намерен

Взять меня в тот

Ненавистный

Край троянский?

1200 Согласись: знай, —

Там конец бед.

Место мне – здесь,

Вам пора – в путь!

По сердцу, по сердцу нам, чужеземец, твое повеление.

Идем же, идем же!

Живо на судно, к своим местам!

Зевсом молю, внимающим клятвы, —

Не уезжайте!

Полно, сдержись!

Други, останьтесь! Ради богов!..

1210 Что ты кричишь?

Увы! Увы!

О, рок, о, рок!.. Я погиб, пропал…

Нога… нога… Как мне быть с тобой?..

Как, несчастному, жить мне впредь?

Сюда! Ко мне… подойдите вновь…

Что зовешь? Или новый приказ

Дать надумал? Что же велишь?

Не упрекайте:

С мыслью речь моя не в ладу…

Дикой мукой истерзан я…

1220 Ну, так плывем, – приглашаем по-дружески.

Нет, ни за что! – в этом будьте уверены.

Нет – если даже огнем своей молнии

Сам Громовержец меня поразит!

Троя да сгинет и все, кто под Троей

Ныне стоит, кто покинул когда-то калеку

несчастного…

Просьбу одну лишь, молю вас, исполните…

Просьбу? Какую?

О, дайте, о, дайте мне

Меч, коль найдется, топор или что-нибудь…

Что же задумал ты, с чем ты торопишься?

1230 Тело на части хочу разрубить…

Смерть… смерть… вот надежда моя…

Что?..

Пойду искать отца…

Но в каком краю?

В Аиде.

Знаю, нет его на свете…

Город, город мой родной!

Не видать тебя мне боле,

Горемычному.

Сам я бросил твои священные

Струи!.. Пошел к данайцам в союзники,

1240 К ненавистным!.. и вот… пропал.

Тебя давно пора бы здесь оставить

И возвратиться на корабль, – но вижу:

Ахиллов сын сюда идет, а следом —

Поспешными шагами Одиссей.

Входят Неоптолем с Одиссеем.

Скажи, зачем обратно ты пошел

И почему такая торопливость?

Спешу исправить сделанное зло.

Речь странная… Какое зло ты сделал?

Послушался тебя и рати всей.

1250 Но что ж ты недостойного свершил?

Я человека гнусно обманул.

Кого же?.. Что ты замышляешь вновь?

О, ничего… но только… сын Пеанта…

Что ты намерен сделать?.. Страшно мне…

Он дал мне лук… И вот намерен я…

О Зевс! Что говоришь?.. Уж не вернуть ли?

Я взял его обманом, не по праву.

О боги, боги!.. Или ты смеешься?

Да… если правду насмех говорят.

1260 Что за слова?.. О чем ты, сын Ахилла?

Иль дважды мне прикажешь повторять?

Нет, предпочел бы я и раз не слышать.

Так знай же: все ты слышал до конца.

Найдется сила – помешать тебе!

Что ты сказал? Да кто ж мне помешает?

Вся наша рать, и с нею вместе – я.

Сам ты умен, а речи не умны.

Твои слова и действия – безумны!

Но честны, – честность выше, чем расчет.

1270 А разве честно уступать плоды

Моих советов?

Поступил я дурно

И попытаюсь искупить свой грех.

И не боишься ты ахейской рати?

За мною правда, и твой страх мне чужд.

Так я смогу тебя заставить силой.

И силе я твоей не подчинюсь.

Бой будет не с троянцами – с тобой!

Да будет так.

Мою ты видишь руку

На рукояти?

На мою гляди:

1280 Она за меч схватиться не замедлит.

Ну, прекратим… Приеду – расскажу

Товарищам – они тебя накажут.

Стал осторожен!.. Будь таким и впредь, —

Тогда, пожалуй, избежишь несчастья.

А ты, о сын Пеанта, Филоктет,

Покинь жилище каменное, выйди!

(за сценой)

Что вновь за крик перед моей пещерой?

Что кличете? Зачем я нужен вам?

(Показывается у входа в пещеру и видит Неоптолема.)

Ох, не к добру… Иль новых, худших бед

1290 Мне принесли вдобавок к прежним бедам?

Постой, сначала выслушай меня.

Боюсь… Уж раз ты сладкими словами

Меня прельстил – и худо было мне.

Или нельзя переменить решенье?

Ты, замышляя лук похитить мой,

Казался тоже честным, тайный недруг!..

Сейчас не то. Я только знать желал бы:

Упорствуешь ли все остаться здесь

Иль с нами поплывешь?

Молчи, довольно.

1300 Что б ни сказал ты, будет все напрасно.

Ты так решил?

Решил, бесповоротно.

Признаюсь, мне хотелось убедить

Тебя словами. Если ж не умею,

То прекращу.

Напрасны все слова.

Не завоюешь ты расположенья

Души моей. Сперва ты жизнь мою

Украл, потом с советами явился!

Ты, жалкий сын великого отца!

Пропасть вам всем – Атридам первым, сыну

1310 Лаэрта и тебе!

Сдержи проклятья.

Из рук моих прими свой лук и стрелы.

Что ты сказал?.. Ужели вновь обман?

Клянусь тебе светлейшей славой Зевса.

О, дивные слова!.. Но как им верить?

Докажет дело. Протяни же руку —

И вновь владей оружием своим.

Нет! Запрещаю – именем Атридов

И рати всей – свидетели мне боги!

Чей это голос, сын? Не Одиссея ль

1320 Я слышу?

Да, я здесь перед тобой —

И знай: тебя отправлю в Трою силой,

Желает ли Ахиллов сын иль нет.

(натягивая лук)

Так берегись: метка моя стрела.

(хватая Филоктета за руку)

Нет, нет! Молю богами, не стреляй!

Пусти, молю богами, милый сын!

Нет, не пущу…

Зачем мешаешь мне

Пронзить врага стрелою?

Не добудешь

Ты этим чести ни себе, ни мне.

Знай лишь одно: водители полков,

1330 Ахейские глашатаи неправды,

Отважны на словах, на деле – трусы!

Лук – снова твой: не можешь ты теперь

Ни гневаться, ни упрекать меня.

Да, да, – ты показал, какой ты крови:

Ты не Сизифов сын, ты – сын Ахилла,

Который был так славен средь живых

И столь же славен в сонмище умерших.

Отрадно мне, что моего отца

Ты хвалишь… и меня… Послушай все же,

1340 Чего хочу. Все смертные должны

Претерпевать, что послано богами.

Кто ж сам себе устраивает беды,

Как ты сейчас, того весьма законно

Ни извинять не станут, ни жалеть.

Ты желчен стал, советников не терпишь,

Ты сердишься на дружеские речи,

Как будто пред тобою злостный враг.

Послушай же и натвердо запомни,

В свидетели я призываю Зевса:

1350 Твой злой недуг тебе богами послан, —

Приблизиться дерзнул ты к стражу-змию,[25]

Святилище бескровельное Хрисы

Хранящему в укрытье. С этой хворью,

Доколе солнце всходит и заходит,

Не справишься, коль сам, по доброй воле,

Не вступишь на троянскую равнину.

А с нами там – Асклепия сыны.[26]

Они тебя излечат. С этим луком

И с помощью моей ты крепость Трои

1360 Повергнешь в прах. Откуда знаю, – слушай.

Там есть у нас один троянец пленный,

Елен, гадатель дивный, – он сказал,

Что так должно свершиться; и еще:

Что неизбежно Троя этим летом

Падет. Гадатель ставит жизнь в залог,

Что ложным не окажется вещанье.

Теперь ты знаешь все, – так уступи.

Ведь выгода немалая: храбрейшим

Меж эллинами почитаться, добрых

1370 Найти врачей и к высшей прянуть славе —

Многострадальной Троей овладеть!

О жизнь, о жизнь! Зачем меня ты держишь,

Постылая? Не дашь сойти в Аид?

Увы! Что делать? Как я слов его

Ослушаюсь? – они так благосклонны!

Что?.. Уступить?.. Но как, злосчастный, людям

Я покажусь? Кто мне хоть слово скажет?

Глаза мои, все зревшие, что было, —

Вы ль стерпите, что заодно я снова

1380 С Атридами, сгубившими меня,

И с окаянным отпрыском Лаэрта?

Меня язвит не прошлое страданье.

Предвижу, сколько новых мук еще

Терпеть от них! Ведь, разрешившись злом,

Душа всю жизнь дела питает злые.

Но я тебе дивлюсь: ты должен был бы

Не возвращаться в Трою и меня

Не допускать. Ты ими оскорблен,

Как сын, ты обесчещен, а меж тем

1390 Сам служишь им и вот – меня неволишь.

Не надо, друг… Меня свезти ты клялся

На родину… Плыви и сам на Скирос…

А злые да погибнут злою смертью!

Признательность заслужишь ты вдвойне:

И от меня и от отца, – злодеем

Ты прослывешь, злодеям помогая.

Ты прав, – и все ж хочу, чтобы, доверясь

Богам и мне, со мной, как с верным другом,

Решился ты отплыть от здешних мест.

1400 Как? В Трою, к ненавистнейшему сыну

Атрееву? С моей больной ногой?

К тем, кто твоей гноящейся стопы

Боль исцелит и твой недуг излечит.

Совет ужасный… Что ты говоришь?

Обоим нам сулит он только благо.

Так говоря, богов ты не стыдишься?

Нет, не стыжусь – друзьям хочу добра.

Кому добра – Атридам или мне?

Я друг тебе, ты слышишь слово дружбы.

1410 А сам готов предать меня врагам?

О друг, не будь в несчастии заносчив.

Предашь меня, – тебя насквозь я вижу.

О нет… Меня не хочешь ты понять.

Одно я знаю: ими был я брошен.

Тебя теперь они же и спасут.

Нет, никогда!.. Я не поеду в Трою.

Ну что же делать, если я не в силах

Тебя склонить мой выполнить совет…

Могу я замолчать. А ты – живи,

1420 Как прежде жил, не чая избавленья.

Пусть претерплю, что претерпеть мне должно.

Но ты клялся, дав правую мне руку,

Меня домой доставить, – так исполни

Свои слова, мой сын, и бросим речь

О Трое – с ней наплакался я вдоволь.

Что ж – изволь! Плывем!

О радость! Благородные слова!

Так вперед! И твердым шагом!

Я иду по мере сил.

Да, – но как ахейцев гнева я избегну?

Не тужи.

Вдруг они родной мой Скирос разорят?

Но я – с тобой!

Чем же ты помочь мне можешь?

Лук Геракла натяну…

Ты сказал…

Врагов отважу!

Поклонись земле – и в путь!

Путь тебе не положен, доколе моим

Не внял ты словам, о Пеантов сын!

Знай: ты подлинно слышишь Гераклов глас

И воочию видишь Гераклов лик.

Из небесной обители ради тебя

Я сошел – возвестить

Зевса вышнего волю, дороге твоей

Воспрепятствовать: путь ты неверный избрал.

1440 Внимай же словам моим ныне:

Скажу сперва о собственной судьбе.

О, сколько вынес я трудов, доколе

Бессмертья не обрел, как ныне зришь.

Знай: так же суждено страдать тебе,

И ты достигнешь подвигами славы.

Излечишь там жестокий свой недуг

И, признанный первейшим в ополченье,

Париса, зачинателя всех зол,

Моими стрелами убьешь. И Трою

1450 Разрушишь ты и в свой дворец отправишь

Отцу Пеанту, к луговинам Эты,

Добычу, дар признательного войска.

А прочее, что ты возьмешь с врагов,

Снеси туда, где мой пылал костер, —

Во славу стрел моих. Теперь внимай,

Ахиллов сын. Ты без него не можешь

Взять Трою, он не может – без тебя.

Как два совместно вскормленные льва,

Друг друга берегите. Я же в Трою

1460 Асклепия пошлю – излечит он

Твою болезнь. Вновь Илион падет

От стрел моих. Так суждено. Но там,

Край разорив, богов почтите вышних!

Все остальное ниже ставит Зевс,

Родитель мой. А благочестье вечно

Сопровождает смертных и по смерти.

Ты, чей голос желанный мне снова звучит,

Наконец ты явился!

Вновь я вижу тебя!

1470 Через долгие годы! Твоим я словам

Не могу не покорствовать, внемля тебе.

К твоему примыкаю решенью и я.

Не медлите ж доле. За дело, пора!

Побуждает нас время

И ветер попутный, подувший с кормы.

В путь!.. Но дайте проститься мне с этой землей.

Прости, мой приют одинокий! И вы

Простите, о нимфы ручьев и лугов,

И могучий, о скалы гремящий прибой!

1480 Здесь, бывало, в глубоком укрытье моем,

Южный ветер, ты голову мне увлажнял.

Здесь я слышал вдали, как Гермеса гора

Откликается эхом на крики мои,

На унылые стоны страдальца… Прости,

О источник Ликея, священный родник!

Покидаю я вас, покидаю навек, —

А не чаял уж с вами расстаться! Прощай,

Лемнос мой, опоясанный морем! О, дай

Мне на радость до цели желанной доплыть, —

1490 Указует мне путь всемогущая Мойра,

Слово близких и бог, укрощающий все,

Всех случившихся дел совершитель.

Так идемте все вместе, друзья! Но сперва,

Отъезжая, помолимся нимфам морским

О счастливом прибытии нашем.